Соправитель (СИ)

Но не завтра и не послезавтра, епископ не пригласил Умберто. Слуга, который его обслуживал, сообщил, что его преосвященство по неотложным делам уехал в Париж, но просил передать отцу Бениньи, чтобы он обязательно дождаться его возвращения и то, что его библиотека в полном распоряжении уважаемого гостя. Первые три дня Умберто наслаждался неожиданно выпавшим отдыхом, вкусной домашней кухней, пешими прогулками по живописным местам, чтением книг и свежих газет. Но постепенно, начала расти тревога и появляться нехорошие предчувствия. Время шло, а пока даже не было приблизительного плана действий, слуга на все вопросы лишь пожимал плечами. Но наконец, по прошествию семи дней епископ вернулся. Выглядел он несколько усталым и одновременно довольным, о чём свидетельствовало победное выражение лица. Ещё через пару часов, вошедший слуга доложил: его преосвященство ждёт у себя в кабинете.

— У меня самые последние новости, отец Бениньи, — епископ сидел в кресле возле невысокого столика на котором стоял кувшин с красным вином и два бокала. — Садитесь напротив меня, попробуйте этот божественный напиток и попробуем разработать, как говорят военные — диспозицию наших действий. И так, в отеле Бристоль, начиная с пятнадцатого июня и до конца месяца забронирован целый этаж. Именно там поселятся принц Альберт, принцесса Виктория, несколько чиновников из Форин-офис. Их будут сопровождать около двадцати офицеров и дам из числа приближенных ко двору. На время проживания их будут обслуживать слуги, привезённые из Англии. А поскольку, король Эдуард VII хорошо помнит печальный опыт императоров Наполеона III и Александра II, он предусмотрел наличие телохранителей для защиты от возможных покушений. Следовательно, вариант с соблазнением Виктории Великобританской можно отбросить, как невозможный. Далее, наш осведомитель из числа служащих посольства Российской Империи, сообщил, что примерно в это же время в Париж прибудет цесаревич Николай Михайлович. В числе его немногочисленной свиты числится и Альфонсо Нетворк. И последнее, по случайному совпадению, начиная с двадцатого июня в Париже начинаются гастроли труппы Буффало Билла с шоу «Дикий Запад». В соответствии с анонсом программы предусмотрено два выступления в день в три часа пополудни и в восемь часов вечера на ипподроме Лоншан.

Кардинал достал яркую афишу с рекламой выступления, посмотрел на неё, как на какой-то сатанинский знак, после чего передал Бениньи.

— Вот описание предлагаемых зрелищ: охота индейцев на стадо бизонов, нападение банды грабителей на почтовый дилижанс и уничтожение их американскими кавалеристами. А также меткие стрелки из всех видов оружия, которые даже с завязанными глазами поражают всевозможные цели. И заметьте, отец Бениньи, все эти с позволения сказать артисты используют настоящие, а не бутафорские винчестеры и кольты, которые заряжены отнюдь не холостыми патронами. Нет никаких сомнений, что на этом зрелище не преминут поприсутствовать и принцесса Виктория, и цесаревич Николай Михайлович. Что касается господина Нетворка, то он стал в некотором роде альтер-эго будущего Императора России и не отходит от нег ни на шаг. Кроме того, наготове трое бывших алжирских стрелков. Когда начнётся шоу Буффало Билла, в грохоте залпов их винчестеров и револьверов, два выстрела из винтовок, оснащенных ружейным телескопом будут неразличимы. А затем эту пару стрелков расстреляет из револьверов их третий товарищ. И винтовки, и револьверы исключительно американского производства.

[1] (лат. solus — один, loqui — говорю, речь, адресованная к самому себе)

[2] (срочно и конфиденциально) (лат)

[3] (доброе дело побеждает). (лат)

[4] (в реальной истории он стал им с 21.12.1889)

Глава девятнадцатая. Двуглавый орел

Глава девятнадцатая

Двуглавый орёл

Москва

19 мая 1889 года

Король превосходит своих подданных только на высоту своей короны, а когда у тебя голова не покрыта, поверь мне, Генрих, ты такого же роста, как и все остальные люди, и даже пониже кое-кого из них.

(Александр Дюма)

Эти слова великого Дюма постоянно вертелись на языке Сандро, когда он встречался со своим старшим братцем, который закусил удила и требовал немедленной и безоговорочной коронации. Парадоксальность ситуации заключалось в том, что князь Бимбо видел в императорском венце не цель, а скорее всего, средство обрести свободу выбора и немедленно же его лишиться путём скоропостижного бракосочетания. При этом он напрочь забыл одно маленькое, но весьма весомое обстоятельство, что очень часто корону снимают вместе с головою. В принципе, это его выбор и можно было бы, руководствуясь мудрым советом Конфуция занять позицию на берегу реки и спокойно ожидать того момента, когда по ней проплывёт труп твоего врага. Например, не совать свой нос в организацию празднеств и гуляния для простого люда, кои традиционно планируют провести и, как вы думаете, где? На Ходынском поле, название которого у каждого образованного человека вызывает однозначную ассоциацию с трагедией и морем трупов. В конце века XX, который остался в прошлом, тьфу ты, не в прошлом, а будущем, но в прошлой жизни, блин, запутался… Ладно, будучи в ипостаси академика, накопившего не только букет болячек, но и массу полезных связей, я наладил взаимовыгодные контакты с работниками Ленинки (библиотека имени Ленина) и еще нескольких книжных хранилищ и архивов.

Все эти большие и малые храмы знаний имели открытые и закрытые фонды, содержимое которых начали оцифровывать. Узнав об открывающихся передо мной возможностями, я ощутил себя козлом, которого допустили в огород. Господи, сколько же я тогда перетаскал коробок конфет и пачек дискет, с приложенным списком своих хотелок с указанием вариантов приоритета, которые варьировались в интервале: сейчас, немедленно и в первую очередь. Кстати, сами эти гибкие магнитные диски я предусмотрительно помещал в металлический футляр, дабы сберечь записанную информацию во время поездок в метро. Так о чём это я? Да, об интересной публикации. В числе сотен статей и диссертаций, мне скопировали и работу Владимира Ивановича фон Штейна «Ходынская трагедия 1896 года». И вот, распечатав её текст, я вооружился красно-синим карандашом и приступил к чтению. Уже на второй или третьей странице, я сломал грифель, подчёркивая предложения и целые абзацы, в которых шло описание Ходынского поля, которое более напоминала лунный пейзаж, или танкодром, чем место, предназначенное для сбора сотен тысяч людей. Дочитав до конца эту статью, написанную в строгом и чётком научном стиле, который не умалял, а напротив обострял трагизм этого события, я понял глубокий смысл фразы, которую не без основания приписывают И. В. Сталину: «У каждой ошибки есть имя и фамилия». Но, к сожалению, в излишне демократической и беззубой Российской Империи времён правления Николая II, за смерть тысяч невинных людей был наказан лишь полковник Власовский, имеющий несчастье быть назначенным исполнять должность московского обер-полицмейстера. Да и то, целью этой экзекуции было спасение великокняжеской задницы, пардон репутации генерал-губернатора Москвы Сергея Александровича Романова.

И вот теперь вся эта трагедия имеет все шансы произойти на семь лет раньше. И я, мог бы, пожалуй, использовать её для повышения своего имиджа не только в глазах простого люда, а той прослойки общества, коя именовала себя интеллигенцией и претендовала, часто незаслуженно, на наименование «соль земли русской». А для этого нужно всего лишь оказаться в нужное время на нужном месте с командой из нескольких сотен морячков и публично явить чудеса героизма при спасении пострадавших в давке людей. А если добавить к этому многочисленные фотографии, на которых «его императорское высочество Великий Князь Александр Михайлович выносит в безопасное место на руках ребёнка (варианты: девушку, старика и пр.), то вполне можно ожидать вопль народа, а он же глас Божий: 'Виват Император Александр III». Однако, новый закон о престолонаследовании, вводящий в Российской Империи институт соправления лишил меня такой возможности. А кроме того, как можно потом жить, помня о том, что мог, но даже не попытался спасти от ужасной смерти тысячи своих соотечественников.

Да-с, хитромудрую комбинацию мы разработали с моим покойным учеником. Никак не могу смирится с его смертью. Оба моих «Я» упорно не желают в сие верить, да и масса мелких на первый взгляд деталей, сложенных в единый пазл, вызывают серьёзные сомнения и прямо-таки шепчут в оба моих уха: «железная маска, железная маска, железная маска ». А когда этот шепот подтвердились донесением преданного человека, что хладный труп в императорской усыпальнице принадлежит кому угодно, только не императору Михаилу Николаевичу, то возникают вопросы, на которые ответа пока что нет. Никогда не считал себя чрезмерно верующим человеком, но сейчас стал усердно молится, прося помощи от Всевышнего и ответ пришел. Не знаю, был ли это мираж, иллюзия, созданная перегруженным мозгом, или знак свыше, но внезапно, когда я был один, в своей комнате, дверь которой лично запер на ключ, со стола упал небольшой фотопортрет отца. Когда я его поднял, то на краткий миг он изменился. Это было по-прежнему изображение Михаила Николаевича, но иное. Отец, лишенный бороды, облачённый не в мундир, а в какой-то простонародный костюм, стоял по колено в снегу, а рядом высилась деревянная башенка маяка. Не веря своим глазам, я подбежал к окну, поближе к свету, но увы, фотография вновь изменилась и приняла первоначальный вид.

Ночью, был вещий сон. Отец Иоанн Кронштадтский, покинувший Санкт-Петербург и ушедший на север, стоял на берегу моря и смотрел в даль. На дикий и пустынный берег накатывались валы ледяной воды. Ветер носился с такой силой, что только чудом человек мог устоять на клочке земли и не свалиться в морские пучины. Затем, он повернулся ко мне и произнёс: «Молись за здравие Государя Михаила Николаевича, сын мой. Готовься и жди вести от меня». Ну, братец Коленька, если всё это правда, то я тебе устрою персональный Ипатьевский подвал, а пока живи дурашка, но приговор не отменяется, он всего лишь откладывается. Ты еще прочувствуешь, как может мстить сын за отца или учитель за любимого ученика.

На следующее утро, когда солнце заливало яркими лучами улицы Москвы, а на голубом небе ветер разогнал не только облака, но даже намёки на них мы на трёх каретах и двух открытых экипажах, выехали на Ходынское поле. Мы, это лейтенант Русского Императорского Флота и великий князь Александр Михайлович и оба моих друга — Алексей Крылов и Владимир Менделеев, которые узнав о моём горе немедленно примчались на помощь, испросив естественно у начальства отпуска. Кроме них потребовалось присутствие военных сапёров и очень кстати, мне под руку попались два военных инженера, а также трое фотографов с изрядным запасом пленки. Что касается Алексея и Владимира, то мы провели чудесный вечер, где не сколько выпивали за встречу, как столько вспоминали учёбу в Морском Корпусе. Но главной темой разговоров стало обсуждение последних событий, потрясших Империю и планы на будущее. Я позволил себе откровенность, безусловно в максимально допустимых размерах и дал ясно понять, что, невзирая на грядущую коронацию и титул соправителя всея Руси, для них был, есть и буду просто Сандро или Александр. Помимо этого, обоих моих товарищей изрядно порадовало известие о том, что их покорный слуга берёт флот под свой патронаж и это только начало. Друзья прониклись, дружно выпили за семь футов под килем, а потом Володя процитировал слова Императора Петра Великого: «всякий потентат, который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет, а который и флот имеет, обе руки имеет». После чего он наполнил наши бокалы и произнёс тост: одна рука есть, вторая — будет. А глядишь, там и до головы дело дойдёт, за это и выпьем! Мы встали со своих мест, наши бокалы чокнувшись издали хрустальный звон и выпили рубиново-красное вино до последней капли. По сути, это был не тост, это была клятва идти со мной до самого конца.

Прибыв на место, наша небольшая экспедиция совершила объезд всей территории, на которой в ближайшем будущем, предстояло собрать сотни тысяч людей для раздачи царских подарков и угощения. Естественно, сие действие сопровождалась записями в блокнотах и фиксации увиденного фотографами. Лично для себя, я уже сделал вывод, что не врали авторы многочисленных фантастических романов. Очень часто попаданцы, провалившиеся в прошлое, пытаясь изменить реальность сталкиваются с феноменом инерции истории. В моей памяти всплыла строчка из статьи фон Штейна: «место прежнего помещения выставки изрыто ямами, образовавшимися при сносе и разборке выставочных строений…». И теперь, как и было в иной реальности эти ямы готовы стать ловушками и могилами для множества людей. Интересно, оправдается ли в этой ветви развития истории России негативная роль Витте в демонтаже вышеупомянутого гигантского павильона и перевозка его в иной город?

— Господа офицеры, — обратился я к поручику и капитану корпуса военных инженеров, — как вы оцениваете пригодность Ходынского поля в его нынешнем состоянии для проведения каких-либо мероприятий предусматривающие скопления значительного количества людей?

— Разве что для воинских учений по штурму крепостей, — господин лейтенант, — ответил капитан, заранее предупреждённый мною, что сегодня и здесь, я лейтенант Александр Романов. Или же для демонстрации эпизодов Полтавской или Бородинской битвы, — добавил поручик. Да и то, опасаюсь, что солдатики руки ноги переломают.

— А как вы полагаете, господа, сколько потребуется времени, дабы превратить сие пространство в подобие строевого плаца?

— Не менее недели, господин лейтенант. И желательно наличие одного экскаватора. Если использовать исключительно землекопов, то точное количество необходимо рассчитать. И многое зависит от погоды.

— Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, — естественно про себя я процитировал старую советскую военную мудрость. А вслух произнёс совсем иное:

— Господа, для работы экскаватора конструкции Оттиса потребуется прокладка временной железнодорожной колеи. А посему, в своих расчётах исходите из того обстоятельства, что с любым запрошенным количеством землекопов затруднений не будет. Уверен, что не будет проблем с выделением трёх дорожных паровозов с грузовыми платформами. Но прошу вас представить мне подробный график работ не позднее чем через два дня.

Слава Богу, старший братец на время оставил меня в покое и с головой ушел в процесс подготовки коронации вместе со своим советником и адвокатом Альфонсом Нетворком. Кстати, как только я впервые увидел этого холенного и прилизанного типа, то тут же испытал сложную гамму чувств, этакую смесь из отвращения, тревоги и желания прикончить эту гадину. Когда-то, в прошлой жизни аналогичные ощущения у меня возникли при посещении знакомых, которые с гордостью демонстрировали гостям своего домашнего любимца, коим числился удав средних размеров и упитанности. Ну что ж, это не плохо, ликвидация этого иезуита пройдёт по графе «сочетание приятного с полезным». По прошествии трёх дней я, вооружившись цифрами, фактами, фотографиями, планами и иными физическими аргументами отправился в резиденцию генерал-губернатора Москвы, где квартировал Николай Михайлович. Меня сопровождали двое офицеров-морпехов, один из которых числился адъютантом и четверо телохранителей, которых выделил мне ещё отец. При входе во дворец, я буквально погрузился в атмосферу, коя более приличествовала не резиденции Цесаревича и без пяти минут Императора Всероссийского, а скорее посольству враждебного государства перед разрывом дипломатических отношений или объявления войны. И с приближением к кабинету старшего брата, который он оборудовал на втором этаже эти ощущения лишь обострились.

В приёмной, которая больше походила на караульное помещение на стульях и креслах разместилось не менее десятка гвардейских офицеров, вооружённых не только непременной шашкой, но и револьверами. Несмотря на снобизм и наглость присущие гвардионцам, в их мозгах сохранилась толика здравого смысла. При виде Великого Князя и младшего брата будущего Императора, они встали, а секретарь просочился за дверь кабинета, дабы доложить о неожиданном августейшем визитёре. Мои сопровождающие по моему предложению разместились на двух диванах в коридоре, дабы у героев сражений на паркетных полах бальных залов, строевых плацах и альковах прекрасных дам не возник соблазн спровоцировать земноводных офицеров на дуэль. Причиной могла стать тривиальная зависть к их аннинскому и георгиевскому оружию и ордена святого Владимира с мечами на груди. Кстати, на гражданских костюмах моих телохранителей красовались медали «За храбрость» и солдатские Георгии первой степени, говорящие о том, что их обладатель полный кавалер. В общем: «имеющий уши — да услышит, имеющий глаза — да увидит, имеющий разум — да осознает». Каждого из них, я тщательно проинструктировал, что необходимо соблюдать выдержку, не подаваться на провокации, но в случае необходимости пускать в ход оружие. Но, Бог миловал и всё обошлось. Войдя в кабинет, я застал в нём не только своего братца и Нетворка, но и четвёртку статских, кои оказались церемониймейстеры разных рангов демонстрирующие эскизы корон, мантий, двойного трона и иных декораций, и аксессуаров необходимых для проведения коронации. На лице Николая Михайловича блуждала блаженная улыбка и выглядел он прямо-таки как ребёнок, которому родители рассказывают о покупке новых игрушек.

— Заходи, брат, — он встал, подошел ко мне и обнял, демонстрируя родственные чувства. Ты появился очень своевременно, я уже собирался послать за тобой. Садись и присоединяйся к обсуждению грядущей церемонии нашего венчания на соправление Империей.

— И рад тебя видеть, Бимбо, но я пришел, дабы сообщить тебе новости, которые не только не терпят отлагательств, но и присутствия лишних ушей. А поэтому, не мог ли ты… — на этом месте я сделал многозначительную паузу.

— Это действительно так срочно? — спросил Николай, выпуская меня из объятий.

— Более чем, — я ответил лаконично, демонстрируя принесённую толстую папку.

— Хорошо, господа, — старший брат повернулся к расстроенным моим вторжением придворным чиновникам. Дела государственной важности заставляют меня прервать нашу увлекательную беседу, жду вас завтра в это же время. Всего хорошего. А вас, господин Нетворк, я попрошу остаться. Надеюсь, брат, тема разговора не касается сугубо семейных дел?

— Это как посмотреть, игнорирование тех проблем, которые сейчас будут озвучены способно если не погубить, то запятнать репутацию великих князей Романовых и прежде всего, твою.

Сделав театральную паузу, я отметил, что на лице Николая выражение растерянности, плавно перешло в испуг и он поспешил присесть. А Нетворк напротив, остался стоять, вперив в меня взор немигающих глаз. Заняв кресло напротив брата, я закончил вступление: хотя и мне мало не покажется. Но изложу всё по порядку, — и переведя взгляд на застывшего адвоката небрежно бросил по-французски:

— Можете присесть, мосье Альфонс[1].

[1] В комедии Александра Дюма (сына) «Мосье Альфонс» так звали героя-любовника, находящегося на содержании женщины

Глава двадцатая. Шапка Мономаха

Глава двадцатая

Шапка Мономаха

Москва.

Июнь 1889 года

Шапка Мономаха держится не на голове, а на доверии народном

(Юрий Михайлович Поляков)

В. кн. Александр Михайлович

Не хотелось начинать этот разговор, да еще в таком малоприятном окружении, да ничего не поделать. Набрал воздуху в грудь, стараюсь сдерживаться, ибо горячность для государя — весьма негативная черта характера, а вот хладнокровие — уже благодетель. Приступим:

— Я не спорю, брат, что коронация важнейший ритуал, через который проходит каждый монарх, стараясь при этом превзойти в пышности своего предшественника. Понимаю, что твои церемониймейстеры готовы от усердия копытом бить, ибо они могут войти в историю, обессмертить собственные имена, возродив в конце века девятнадцатого процедуру венчания на царствие царей Ивана и Петра. И нам с тобой предстоит нелёгкая работёнка, особенно в Успенском соборе, где при большом скоплении народа и сгорании ладана, практически невозможно дышать. Но всё это мелочи, по сравнению с организацией народного гуляния на Ходынском поле. Я немного покопался в архивах и нашел любопытные цифры.

Смотрю, пока что моя речь на брата никакого впечатления не производит. Мол, мели Емеля, твоя неделя, вообще не пойму, слышит он меня или только делает вид. Делаю акцент и чуть поднимаю звук голоса, делая его пронзительным, но не даю при этом петуха. Очнись, брат Коля! Очухайся! Чем тебя эти Альфонсы опаивают? Итак!

— Германия, 1823 год, при въезде короля Фридриха-Вильгельма в Берлин от давки погибло несколько человек. Там же, но в сентябре 1872 года при встрече трёх императоров, в толпе задавили уже тридцать зевак. Декабрь 1863 года, Сант-Яго, в Чили, в церкви La Compania во время пожара и панического бегства погибло почти две тысячи человек. Если при коронации нашего покойного дядюшки Императора Александра Николаевича на гуляние и раздачу подарков сошлось почти двести тысяч жителей Москвы и её окрестностей, то сейчас можно ожидать в полтора раза больше. И с чем столкнётся такая громадная толпа, в которой смешаются взрослые мужики, старики, женщины и дети? А вот с чем!!!

После этих слов, из папки я извлёк и разложил подробную карту Ходынского поля с отмеченными на ней рвами, ямами, остатками конструкций и указывая небольшой указкой на них, я демонстрировал соответствующую фотографии.

— А теперь представь Николай, что кто-то из озорства или со злым умыслом закричит: «пожар»? Или пустит слух, что артельщики раздают царские подарки лишь своим знакомцам? Брат, ты был на войне и лучше меня знаешь, что паника превращает дисциплинированных солдат в обезумевшее стадо, способное сбить и растоптать всех, кто окажется на их пути. А здесь, простые люди, обыватели, успевшие изрядно хлебнуть хмельного… Погибнуть могут тысячи людей и непременно найдутся те, кто обвинят во всём тебя и пустят в народ прозвище: Николай Кровавый. А потом там, за границей, — я направил перст правой руки куда-то в сторону, но так, чтобы он указывал на Нетворка, — не преминут облить грязью «русских варваров», превративших празднество в тризну.

Я продолжал вещать, показывать всё новые фотоснимки. Отсутствие воды, жара, овраги и прочие бедствия с последствиями. Постепенно, перед мысленным взором моего старшего братца открылась бездна, но в отличии от стихотворения Ломоносова, она была наполнена не звёздами, а адским пламенем. Так-с, а клиент похоже дошел до нужной кондиции, припомнил академик фразу из любимой кинокомедии, а теперь запустим для него лучик надежды. И это было очень кстати, ибо Николай Михайлович хотя продолжал перебирать фотографии как игральные карты, но судя по остекленевшему взгляду ничего не видел. Нетворка напугало не на шутку такое состояние будущего Императора и он, полоснув по мне ненавидящим взглядом попытался вернуть своего патрона в реальность. Но помощь не потребовалась, у Михайловичей была здоровая порода и через пару минут Николай встал, отбросил в сторону фотоснимки и направился к столику возле окна. На нём стояло несколько бутылок, наполненных не только минеральной водой, но и кое-чем покрепче. Наполнив хрустальный стакан на две трети коньяком, он чуть подумал, долил до верха и выпил. Постоял минут пять задумчиво глядя на город, затем ввернулся к столу, сел в кресло и практически спокойным голосом задал вопрос:

— У тебя есть предложения как можно избежать эти неприятности?

— Знаешь, брат, — начал я старательно имитируя смену выражения лица от лёгкой растерянности и нерешительности, до бесшабашности и мысленно прося товарища Сталина простить за плагиат, — у нас в Морском Корпусе один из капитанов первого ранга, отдавший большую часть жизни под парусами при разборе баталий прошлого, любил одёргивать ретивых гардемаринов, кои наивно полагая, что умнее адмиралов Корнилова, Истомина и Нахимова вместе взятых, охаивали их боевые приказы. Я на всю жизнь запомнил его слова: не согласен — критикуй, критикуешь — предлагай, предлагаешь — делай, делаешь — отвечай. Я бы не позволил себе появиться перед тобой с пустыми руками. Вот ознакомься с этим документом.

Перед Николаем Михайловичем легла толстая тетрадка, заполненная таблицами, в которых фигурировали столбцы и сточки с надписями: наименование работ, этапы, ожидаемый результат, силы и средства, сроки выполнения, ответственные лица и прочие. Фактически это была компиляция из плана, составленного по моей просьбе военными инженерами и из моих воспоминаний, об изученных в XXI веке многочисленных научных работ, посвящённых коронации Императора Александра III.

— Господин Нетворк, — обратился я к любимчику брата, который даже вздрогнул от неожиданности, ибо до этого я практически полностью игнорировал его присутствие в кабинете, — было бы неплохо вам также взглянуть на этот план. Насколько я слышал, вы опытный юрист, возможно, сможете дать дельный совет.

В общем, застрял я в резиденции генерал-губернатора капитально. Часа три судили-рядили, спорили с пеной у рта. Несколько раз прерывались на попить, перекурить, оправится и прочие естественные надобности. Совмещая приятное с полезным, проконтролировал своих людей. Слава Богу, учитывая отсутствие штабелей тел и луж крови, показало, что у аборигенов помимо извилин от фуражки, в мозгу нашлась ещё парочка и они проходили мимо с нарочито безразличным выражением на лицах.

Итогом сей конференции стало одобрение в общем предложенного мною плана, а также решение о немедленном визите к генерал-губернатору князю Долгорукому с цель согласования времени совместного посещения Ходынского поля, а также списка сопровождающих из числа командования войск гарнизона, полиции, отдельного корпуса, городских властей, да и представителей купечества дабы можно было сразу нарезать участки работ и вручить каждому под подпись. Господи, что началось в Москве, буквально на следующий день. Наверное, в Первопрестольной такой переполох в последний раз случался в часы нашествия орд Бонапарта. Глядя на это со стороны, я жалел, что до рождения Бондарчука оставалось почти тридцать лет, а до съёмок его шедевра «Война и Мир» чуть меньше восьмидесяти, ибо такой массовке мог позавидовать не только Голливуд, но и Мосфильм.

Через три дня на Ходынском поле начались ударные работы с задействованием таких сил и средств, что и не снились Государю Пётру Алексеевичу под Потавой и генералу от инфантерии князю Михаилу Илларионовичу Кутузову на Бородино. Трудились денно и нощно, купечество сходилось в рукопашную, оспаривая честь и право оборудовать тот или иной павильон, поставить продуты и сувениры для раздачи гуляющему люду или иным путём потрясти чуток мошной. Игра стоила свеч. По итогам, вполне можно было рассчитывать получить знак и статус «Поставщик Двора Его Императорского Величества», перейти в более высшую гильдию. А уж если чуток дополнительно прогнуться и подсуетиться, то появлялся реальный шанс заработать орден, что открывало перспективу получения дворянства. В общем царила атмосфера всеобщего согласия, которое, как известно есть продуктом полного непротивления и горячего сотрудничества сторон. Работы не прекращались даже и в день коронации, напротив, они шли с большей энергией. Ибо высокое начальство искренне уверенное, что его присутствие придаёт дополнительные силы рядовым исполнителям, ежедневно появлялось на Ходынском поле, начиная с двадцать шестого мая там не показывалось.

У них появились более важные задачи: подгонка новых мундиров, доведения до совершенства усов, бород, бакенбардов и иной растительности на голове и лице. А также проведения осмотра готовности супруг и дочерей, которые достигли брачного возраста к показательному выступлению в Успенском соборе или поблизости от оного. Кстати, по поводу собора и соответствующей церковной службы. Реально, сия церемония был тяжким испытанием для всех его участников и в первую очередь, для Императора и его супруги. Тут уж каждый действовал по обычаям предков и своему разумению. У самых истинных христиан, коими британцы сами себя назначили, королева, её дамы, пэры и прочие сэры могли периодически отдыхать в часовне Святого Эдуарда. А там, на алтаре стояли бутылки с вином и иными напитками, а также громадные блюда с бутербродами. В «варварской России» подобное святотатство были априори невозможно, но я всё же пошел на небольшую хитрость. Ещё до переноса в прошлое, меня ознакомили с рецептурой диеты, которую используют президенты, готовясь к многочасовым пресс-конференциям. Не буду раскрывать детали, но напиток, основанный на сочетании растительных составляющих, именуемых в ХХ веке адаптогенами, позволил сохранить мне ясность ума и повысить устойчивость к тому состоянию воздуха внутри храма, в которое он пришел к завершению церемонии. Брату не предлагал, ибо всегда нужно учитывать индивидуальную реакцию организма, пусть даже на самые простые и общепринятые лекарства или витамины. Любой негативный эффект навечно закрепил бы на мне прозвище «отравитель», а оно мне надо?

Интересно было наблюдать, как придворные лизоблюды нашли практически не реальную возможность подчеркнуть главенствующую роль Николая Михайловича в нашем в некотором роде дуэте. Например, для венчания на царствие Ивана и Петра Романовых изготовили широкие серебряные кресла, надвое разгороженные, которые были совершенно одинаковые. В нашем случае, кресло для Николая было шире, учитывая его комплекцию. Большую императорскую корону подогнали под размер его головы, но это было вполне привычное мероприятие. Проблема заключалась в том, что следовало срочно изготовить второй комплект императорских регалий в перечень коих помимо вышеупомянутого венца, входили также: скипетр, держава, большая императорская цепь и звезда ордена св. Андрея Первозванного. Время оставалось очень мало, а Николай Михайлович отказался переносить коронацию. В результате, придворные чиновники, придумали на их взгляд хитроумный выход. В виду того, что не за горами тот день, когда вернётся единовластие, для меня изготовили лишь бледную копию Большой императорской короны, которая по аналогии с венцами вдовствующих императриц, подлежал разборке. А скипетр, державу и императорскую цепь делать не стали… Были и иные мелочи, которые нет смысла упоминать, хотя в будущем, они могут стать той соломинкой, которая перевесит ту чашу весов, на которой выбито слово: «казнить». Это коснётся и господина Витте, ибо идея экономии на коронации принадлежала именно ему.

Но в результате, на фоне своего обрюзгшего и постаревшего брата, который больше напоминал увешанную игрушками и мишурой рождественскую ёлку, по оценке многих очевидцев я выглядел более чем достойно. Не обошлось и без досадного недоразумения, когда Николай в полном облачении получал поздравления от членов семьи Романовых, которым состояние здоровья позволили приехать. Неожиданно вперёд протолкался принц Альберт Виктор, герцог Кларенс, приставляющий Британскую Империю. Он прижал моего брата к груди и стал что-то шептать ему на ухо, но для того, чтобы разорвать эти объятия, потребовалось помощь присутствующих. И дело не родственных чувствах, внезапно проснувшиеся в холодном как лёд внуке Королевы Виктории, а в том, что золотая фигурная цепь ордена Андрея Первозванного коронованного Государя, намертво зацепилась за награды на мундире английского принца. Известие об сем происшествии немедленно разнеслась окрест и живо обсуждалось и простолюдинами, и вельможами. Вспоминали аналогичный случай, случившийся с нашим дедом, также Николаем, очень многие пришли к выводу, что англичанка, опять нагадила.

Слава Богу, что наши титанические усилия позволили сделать невозможное. В назначенный день празднества на Ходынском поле собралось больше двухсот тысяч людей и еще семьдесят были направлены на противоположные окраины Москвы. Разделяй и властвуй, и на войне, и в политике, такой подход позволял великому Гаю Юлию Цезарю прослыть непобедимым, да и в нашем случае не подвёл. Три армейских дивизии, полторы тысячи полицейских и жандармов, сотни бочек и цистерн со свежей, питьевой водой и жесточайшая дисциплина исполнителей сотворили чудо. По официальным докладам, подтверждёнными отчётами осведомителей, никто не погиб. Несколько десятков излишне энергичных прохиндеев, пытавшихся по третьему разу получить царские гостинцы, близко познакомились с казачьими нагайками и еще несколько сотен поклонников Бахуса и Ивашки Хмельницкого, пришлось возвращать к жизни ушатами воды. У меня даже возникла идея наградить всех причастных к подготовке и проведению сего празднества наградить специальной медалью с надписью «небывалое-бывает», но, увы, меня в сем опередил Пётр I он же Великий. Но денежные премии отличившимся я выбил, а заодно взял на карандаш наиболее энергичных и инициативных офицеров и чиновников. Ибо кадры решают всё!

Прошла неделя и я засобирался в Питер для чего стал сочинять безупречную легенду, объясняющую необходимость отъезда, как вдруг последовал вызов старшего соправителя Николая. Мой старший братец успел мне изрядно надоесть и следуя в его временную резиденцию, я немножко сожалел, что ряды революционеров и прочих террористов — бомбистов основательно вычищены. Разве что, обратиться к «товарищу» Кибальчичу с предложением вспомнить боевую молодость и сделать небольшой «бах-тарарах». Но Однако к моему приятному удивлению, братец объявил, что срочно убывает в Санкт-Петербург и предлагает мне составить компанию. Но когда он озвучил причину сего неожиданного вояжа, то первые несколько минут я цитировал любимые тирады боцманов, вбивающих морскую премудрость в головы юных гардемаринов. Адмиралтейский якорь и бушприт парусного линкора в пятую точку Николая Михайловича. А может это не его вина, а опять проявляется инерция Истории, коя борется с изменениями? Этому Николаю II, вариант бис, взбрело в голову ехать в Гатчину и вскрывать ларец, куда по слухам вдова нашего прадедушки упрятала откровения монаха Авеля о будущем Российской империи, озвученными в беседах с Императором Павлом Петровичем. Тут точно, без этой крысы Нетворка не обошлось. Не терпится иезуиту завладеть этой реликвией дабы в Ватикан сплавить.

Братишка, кстати, после надевания короны совсем ума лишился. Не желает ждать столетия кончины, сиречь ещё двенадцать лет, вынь да положь ему прогноз на будущее, хотя объясняет это проявление волюнтаризма интересами историка и борьбой с мракобесием. Пытался отговорить, но в пустую, аргументы отлетаю рикошетом от аксиомы: это моя воля. Пришлось смирится, изобразить улыбку и процитировать Гагарина, но не князя, а космонавта: поехали! Кстати, Менделеева и Крылова взял с собой, Бимбо, нужно отдать ему должное сдержал слово и заявил: флотские дела твоя вотчина. В Гатчинский дворец приехали вдвоём, это, не считая охраны и адъютантов. К процедуре вскрытия ларца приступили в одиннадцать утра, когда зала была залита солнечным светом, заниматься подобными делами на ночь глядя как-то не хочется. Николай категорически отказался надеть резиновые перчатки, сорвал печать, капнул оружейного маслица в скважину, вставил ключ и повернул его. В ларце лежала толстая тетрадь, внутри которой на слегка пожелтевших листах можно было прочитать строчки, написанные чёрными чернилами. Николай переложил её на заранее приготовленный раскладной столик и начал листать. Я благоразумно стоял чуть в сторонке и через плечо брата наблюдал. Вот появились строчки, посвященные Императору Александру II: Внук твой, Александр Второй, Царем- освободителем преднареченный, твой замысел исполнит — крестьян освободит, а потом турок побьет и славянам тоже свободу даст от ига неверного. Не простят христоубийцы ему великих деяний, охоту на него начнут, убьют среди дня ясного, в столице верноподданной, отщепенскими руками… Но далее произошло необъяснимое. Когда Николай перевернул страницу, то на открывшейся внезапно строчки, начертанные этими же чернилами, стали таять, и через секунду исчезли. Кто-то или что-то уничтожило все предсказания, кои касались приемника Императора Александра II и его потомков. А далее посреди абсолютно чистой страницы появились на мгновение, а потом исчезли бесследно несколько багрово красных слов: «Коленька, не женись на англичанке, худо будет! И корону потеряешь, и голову с нею заодно».

Глава двадцать первая. Смерть тиранам!

Глава двадцать первая

Смерть тиранам!

Париж. Парижский Божий приют.

14 июня 1889 года

Погибнет наш тиран,

Как все тираны погибали!..

(Михаил Юрьевич Лермонтов)

Умберто Бениньи

Приют Отель-Дьё в Париже был открыт в 651 году святым Ландри Парижским. И это был приют для бедных и обездоленных, убежище для нищих. Чтобы облегчить участь бедняков Ландри продал всё свое имущество, мебель, даже священные сосуды из собора. Вроде бы святотатство, но нет, благодетель бедняков попал в святые. Уже в это время беднякам, приютившимся в этом месте, стали оказывать медицинскую помощь, конечно же, бесплатно. В 1160-м году епископ Парижа Морис де Сюлли расширил и реорганизовал этот приют, создав на его базе универсальное лечебное заведение, которое долго оставалось единственной больницей в Париже! Уже в пятнадцатом веке город стал оплачивать штатных врачей, которые трудились в Отель-Дьё, тут проходил практику знаменитый хирург Амбруаз Парре, тут были открыты первые специализированные на психических больных палаты, но репутация у больницы была не слишком-то и высокой. Эту лечебницу несколько раз уничтожали пожары, в 1877 году был построен главный корпус, расположенный на острове Сите, недалеко от Собора Парижской Богоматери.

(Парижский Божий приют — современный вид)

Теплый июньский день ласково выгревал мостовую, по которой от Отель-Дьё к собору неспешно прогуливаясь шли два человека. Один из них был не то, чтобы стар, скорее всего болен: в глаза бросалась желтоватая кожа, высохшее лицо, тощая фигура, длинные седоватые усы спускались на бороду, которую человек аккуратно подстригал. Ему могло быть и сорок лет, и все шестьдесят. Он был одет в темно-серый костюм, при этом еще и ежился, как только попадал в тень от деревьев. Вторым был строго одетый человек среднего возраста, плотный, обладатель мясистого лица и носа с небольшой горбинкой, немного более упитанный, чем мог бы себе позволить обычный обыватель. Полный человек — это признак благосостояния, хорошую и дорогую еду позволить себе могли немногие. Но при этом мало кто знал, что полнота Умберто Бениньи была фальшивой. Он был мужчиной крепким, коренастым, плотным, но вот полным назвать его было сложно, зато накладной живот не только хорошо скрывал оружие, которое было при нём, но и серьезно менял внешность человека. Он не одел на встречу очки, которыми пользовался при чтении и носил почти постоянно, но для прогулки по городу сей предмет не был критичным, тем паче, что без оного лицо казалось совершенно другим. Умберто был человеком инициативным и неглупым. И руководствовался принципом: хочешь сделать хорошо, сделай сам. План епископа Сен-Дьё не годился ни к чёрту, ни к чёртовой матери! Именно так и проваливают важные дела! Подключают к их исполнению дилетантов! Но как прикрытие настоящего покушения, почему бы и нет? Времени оставалось в обрез, но у посланника папы был один козырь, который он сейчас и вытащил из рукава.

— Маттео, надеюсь, ты не забыл, кто подарил тебе спокойствие и несколько лет жизни?

— Девять лет, монсеньор, девять лет! Несмотря на то, что болезнь принесла мне адскую боль, возможность быть с моей Жанной эти годы стоят всего, я благодарен вам, монсеньор.

— И что говорят врачи?

— Они ничем не могут помочь. Дают мне пару месяцев. Максимум, половину года. В следующем году меня, монсеньор, на этом свете уже не будет. И единственное о чём я сожалею, так это о том, что не успел обеспечить дочери хорошее приданное. Нет, я ей кое-что оставил, но…

— Маттео, я могу выкупить у тебя эти полгода жизни. Жанне хватит на приданное. И еще… я прослежу, чтобы она вышла замуж за достойного человека.

— Вот как… и что вы хотите, монсеньор?

— Два метких выстрела, ничего более.

— На такое я пока еще способен. Рука не дрогнет. Насколько я понимаю, третью пулю надо тоже использовать?

— Да, ты не должен попасть в руки жандармов.

— Это честно, монсеньор. И какова цена этого полугодия, которые я мог бы еще провести вместе с моей малышкой Жанной?

— Твоей дочери уже шестнадцать, Маттео! Неужели ты считаешь, что она всё ещё ребёнок? Это молодая красивая женщина, получившая очень хорошее воспитание, ты не экономил на этом, Маттео.

Итальянец опять поежился, попав в тень от большого каштана, после чего произнёс:

— Глупо экономить на дочери. Жаль, что не смог дать ей всё самое лучшее. Придётся исправить это упущение. Но я не хочу, чтобы…

— Она получит все деньги авансом, Маттео, уедет в Лион, это будет условием нашей сделки, там я и займусь ее будущим. Если же ты не выполнишь контракт, то сам понимаешь….

— Страхуетесь, монсеньор?

— Скажем так: беспокоюсь о третьей пуле.

— Не стоит, монсеньор. Для меня это будет избавление от боли. Я бы ушёл сам ещё год назад, только Жанна держит меня на этом свете. Но если будет обеспечено её будущее, я уйду спокойно.

— Меня это устроит. Теперь о твоих целях. Они очень серьезные, поэтому и оплата более чем достойная. Взгляни, вот эта женщина и вот этот мужчина.

— Ничего себе, по поводу дамочки я не ошибаюсь? — присвистнул наемный убийца и шпион Маттео Гросси, которого молодой священник в своё время спас от полиции, не просто спас, еще и вытащил с того света, вылечив от тяжелого ранения.

— Ты не ошибаешься, Маттео.

— Хорошо. Место, время, оружие моё?

— Оружие твоё. А вот место и время…

* * *

Париж. Всемирная выставка

23 июня 1889 года

Принцесса Виктория Английская

Виктория была красива. И она знала это. Она приходилась внучкой трагически умершей королеве Виктории и считала, что ее красота — это оружие, которое должно служить Империи. Она была чуть выше среднего роста, стройна, обладала роскошной копной каштанового цвета волос, которые укладывала в вычурную прическу по моде этого времени. Она обожала шляпки с большими полями и перьями, тонкие благородные черты лица подчеркивали тонкие чувствительные губы и тонкий носик. Длинная лебединая шея говорила об изяществе и хрупкости фигуры, которую, тем не менее, нельзя было назвать худощавой. Вот только выражение лица — Тори смотрела на мир не то чтобы свысока, но в ее взгляде чувствовалось непередаваемое ощущение собственного превосходства. Ее голубые выразительные глаза казались кусочками льда, хотя девушка могла быть и другой, милой и непосредственной. Но ей не давал покоя этот намечающийся брак с русским полуимператором. Она пять лет была в переписке с этим наивным русским принцем, мечтающим о ее снисхождении, пылкий юноша, казалось бы, он уже не мальчик и должен был повзрослеть, но все эти его письма — это же сплошное ребячество! Они радовали ее своим напором и энергией, но казались ей чем-то не серьезным. И совершеннейшей неожиданностью стало то, что в эту переписку стали вмешиваться очень серьезные люди из окружения отца.

Сейчас ее сопровождал Хардинг Стэнли Гиффард, лорд-верховный канцлер Великобритании, член Тайного государственного совета, первый барон Холсбери. Он был одним из тех, кто предложил Виктории присмотреться к наследнику и будущему императору огромной Российской империи. Именно он объяснил девушке, какая большая и богатая земля должна достаться ей и ее детям, при этом не скрывал, что важнейшая цель ее страны — это ослабить и разделить огромную Россию.

— Понимаете, Ваше королевское и императорское высочество, наша цель — экономическое и политическое порабощение этой огромной империи. Скажу более того, мы прекрасно представляем себе, какие концессии тут можно получить на добычу полезных ископаемых, которые необходимы нашей промышленности, и если эти концессии будут у нас в руках, наши товары не будут иметь конкуренции на мировых рынках. И всё благодаря дешёвому сырью из России. И да, ваша семья в доле, Ваше высочество.

Гиффард был с ней предельно откровенен и Тори ценила это качество. О! Когда надо было, Хардинг проявлял дипломатический такт и мог быть весьма убедительным, а мог облекать слова во фразы-пустышки, лишенные какого-нибудь смысла. Он начинал как адвокат. И был на этом поприще весьма известен и успешен, он принимал участие почти во всех самых громких уголовных процессах своего времени. Его карьера получила новый скачек в семьдесят пятом, когда его назначили генеральным адвокатом, при этом посвятив в рыцари, а еще через десять лет он был назначен лордом верховным канцлером Великобритании и получил баронскую корону. При этом стал первым владельцем титула баронов Холсбери, одновременно и единственным в истории адвокатом по уголовным делам, сделавшим столь головокружительную карьеру. И еще… он был знатоком законов, превосходно умевший составлять обтекаемые формулировки, именно поэтому ему поручили утрясать все нюансы брачного договора между принцессой Викторией Великобританской и императором-соправителем России Николаем Михайловичем.

Надо сказать, что сам молодой человек, русский принц или император, Виктория тут никак не могла взять в толк, как это можно быть со-правителем. Одна корона — одна голова, разве может быть какой-либо иной принцип власти? Разделение полномочий? Какой бред?

— Виктория, ты должна стать единственной императрицей, а твой слабовольный Николя — верным другом и союзником нашей короны. Покорить такого слабовольного царька для тебя не будет большим трудом. Однако не надо так уж сильно его презирать, Николай умен, хорошо образован, но у него слабый характер. Он должен оказаться у тебя в полной власти. И еще… ты должна родить ему много детей. А мы постараемся, чтобы при разделе этой страны каждому из них досталось по короне.

— А что остальные его родственники?

— Это не должно тебя волновать, Ваше императорское высочество. Для решения этого вопроса есть преданные короне люди. Ваша цель — ручной Николай.

Девушка подошла к изучению этого вопроса серьезнейшим образом: ей доставили книги с описанием природных богатств Российской империи, с самыми точными данными. Кроме того, она получила представление о научных изысканиях молодого человека, в каждое свое письмо она вставляла несколько строк, в которых интересовалась его научными изысканиями и даже делала ему небольшие презенты — редкие книги, которые издавались в Лондоне научным сообществом. И молодой человек был весьма воодушевлен. Уверенный, что наткнулся на родственную душу.

И вот — первая неожиданность, она увидела перед собой не замшелого книжного червя, а молодого офицера, с прекрасными манерами и умными серыми глазами. Принц был весьма недурен собой. Опять! Она никак не могла понять, каков статус ее молодого человека, что это уже её молодой человек, Тори не сомневалась. Она видела, с каким обожанием смотрит на неё сей юноша. И почему это говорят, что у него нерешительный характер? По первому их непродолжительному общению он не казался застенчивым книжным червём. Эта игра начинала ей нравиться, как и ставки в ней — самая большая после Британской империя в мире!

Сейчас будущая императрица осматривала павильон своей страны на Всемирной выставке. Сопровождающая ее свита почтительно рассказывала о достижениях королевства, представленных здесь во всей своей красе. Действительно, ее страна бедна природными ресурсами. Но богата своей промышленностью. Так вот в чём её миссия, сделать так, чтобы Великобритания стала ещё сильнее! Ей уже объяснили, что у России одна из сильнейших сухопутных армий в мире, если прибавить к этому морскую мощь ее страны, то получится, что такому союзу никто и ничто не сможет противиться. Ну что же, ей ещё предстоит узнать эту страну как можно лучше. Если бы ещё не этот очень тяжелый язык, даже немецкий не так сложен для изучения! Но у неё уже был учитель и она смогла покорить Николая, сказав ему пару фраз на родном для него языке. Сам полуимператор прекрасно говорил на французском и недурно на английском, пусть и акцент у него был просто чудовищный! Но при этом он оказался достаточно милым молодым человеком, засыпал ее комплиментами и сделал дорогой подарок — это жемчужное ожерелье стоило больших денег. На первом же свидании! Ну что же, это уже приятный знак, пусть продолжает в том же духе.

Замечтавшись, Тори не заметила, как к канцлеру подошёл начальник его охраны и они о чём-то стали шептаться. Двадцать шестого принцесса собиралась со своим будущим женихом пойти на шоу, которое приехало на выставку из далекой Северной Америки, но не далее чем сегодня утром канцлер предложил отменить это мероприятие, заменив его выходом в Гранд Опера. При этом без Николая. Это должно было подстегнуть молодого человека к тому, чтобы скорее подписать этот чертов брачный договор, как и выполнить несколько условий, крайне важных для ее империи, в первую очередь — это вывести свои войска из Швеции и признать интересы Великобритании в Персии.

* * *

Париж. Ресторан Le Grand Véfour

24 июня 1889 года

Альфонсо Нетворк

Для торжественного обеда в честь прекрасной британской принцессы был выбран ресторан Le Grand Véfour, который славился французской высокой кухней. Альфонсо Нетворк, адвокат императора-соправителя Николая Михайловича Романова был в весьма торжественном настроении. Сегодня утром удалось согласовать практически все нюансы брачного договора и привести его в более-менее нужный вид. Британцы давили нещадно и оказались весьма неуступчивыми партнёрами, которые напрочь забыли о своих обязательствах и тупо продвигали свои интересы, не считаясь с другими участниками переворота в Российской империи. Особенно несносен был этот чёртов канцлер, упертый и самоуверенный, он просто отметал аргументы Альфонсо в сторону, как будто перед ним какая-то мошка. Хотя, агент папского престола подозревал, что барон Холсбери в курсе, какие силы стоят за ним, и всё-таки нет, не считался с ним! И это было откровенно обидно! Ему стоило большого труда отстоять хоть какие-то позиции в России католической церкви, чтобы оправдать себя в глазах понтифика. Он понимал, что устранение Михаила, в котором именно его организация сыграла решающую роль, и при этом отсутствие преференций для католической церкви будет для него смертельным приговором. И поэтому Альфонсо сумел превзойти самого себя и выдавил из проклятых англичан интересующие его пункты договора. Пусть и не зафиксированные на бумаге, но данные на словах, тем не менее! Как ему показалось, угроза яда в бокале стала для него эфемерной. Он был прав — яд его жизни не угрожал.

Жандармы из охраны императора уже заканчивали осмотр помещения, не найдя ничего предосудительного. В связи с неофициальным торжественным мероприятием было решено ресторан на сегодня закрыть. А столики были сдвинуты так, чтобы могли поместиться участники двух делегаций. Официанты уже сервировали обеденный стол, еду и напитки начнут подавать, когда появятся экипажи с участниками обеда. Осмотрев всё и оставшись довольным, Альфонсо направился к входу в ресторан, куда вот-вот должны были подъехать венценосные особы, ну одна особо точно полувенценосная, это да. У входа в ресторан стояло несколько зевак в довольно дорогих одеждах, недовольных тем, что не смогут сегодня тут отобедать. Швейцар вежливо, но беспрекословно пресекал их любые попытки попасть внутрь помещения. Альфонсо усмехнулся, в одном из них он узнал загримированного бульварного репортера Мишеля Обье, вот уж ушлый кадр, пытался даже всучить швейцару взятку. Не в этот раз, старина! Швейцар перехватил взгляд господина Нетворка, и тут же одернул руку, которая так и тянулась к купюре, протягиваемой репортером, мол, я тут не причём, вам, месье, показалось.

Тут показалась карета с Николаем, который приехал чуть раньше принцессы в сопровождении Черевина — начальника своей охраны и еще одного человека, чье влияние на молодого императора Альфонсо хотел бы свести к минимуму, но пока что не получалось. Впрочем, еще не вечер! После подписания договора ставки Нетворка возрастут, он станет для молодого императора незаменимым советником, а тогда можно будет и с императорским охранником посчитаться! Не смогли пристрелить Михаила! Криворукие! Пришлось выкручиваться, да еще и с таким дефицитом времени! Нетворк терпеть не мог работать в цейтноте, но иногда приходилось.

Николай остался у входа, ожидая появления принцессы Виктории, а вот часть сопровождающих прошла в обеденный зал. В это время показалась и карета Виктории. Дверца кареты экипажа открылась, Николай подошёл, подал принцессе руку, она только ступила на парижскую мостовую, как раздался крик

— Sic semper tyrannis![1]

И тут раздалось слитно два выстрела. С ужасом смотрел Нетворк на то, как принцессу отбрасывает пулями внутрь кареты, он развернулся, и последнее, что увидел в жизни — дуло револьвера, направленное прямо ему в лицо.

Невысокий худощавый мужчина, одетый в дорогой костюм с мрачным торжеством, наблюдал за тем ужасом, который охватил свидетелей этого двойного убийства. На него уже несся какой-то военный, но Маттео Гросси быстрым движением вставил револьвер себе в рот и нажал на спуск. На его теле нашли документы на имя гражданина Франции Мишеля Жюли. На квартире, ему принадлежавшей — социалистическую литературу.

[1] Так всегда тиранам (лат) — крылатое выражение, полностью звучит Sic semper evello mortem tyrannis — Так всегда приношу смерть тиранам! По легенде именно это кричал Брут Юлию Цезарю, тыкая в того ножичком.

Глава двадцать вторая. Сердце матери

Глава двадцать вторая

Сердце матери

Симферополь-Киев

1–2 июля 1889 года

Сердце матери — это вселенская бездна любви, заботы и всепрощения.

(Леонид Сухоруков)

Вдовствующая императрица Ольга Фёдоровна

Вдовствующая императрица Ольга Фёдоровна неслась в Санкт-Петербург. У неё было больное сердце и совершенно не в порядке с нервами. Страшная весть о смерти любимого мужа застала её в имении в Крыму и поразила подобно молнии. Слава Богу, что рядом оказалось несколько фрейлин из числа тех женщин, которые без нужды не падают в обморок и сумели оказать первую помощь. Во всяком случае они донесли её до кровати и освободили от тесного платья, мешающего нормально дышать.

Врачи боялись апоплексического удара, но обошлось, а вот сердечко довольно миниатюрной женщины, чей организм был измучен многочисленными родами, стало сдавать, работать с перебоями. Тогда послали за Манассеиным, как за волшебной палочкой. Он немедленно прибыл к государыне, одобрил, в общем, рекомендации личного врача, назначил капли наперстянки в очень маленькой дозе. Как ни странно, но матушке-императрице стало немного лучше. Но при этом светило медицины категорически запретил Ольге Фёдоровне волноваться. Фактически, она оказалась под домашним арестом в их крымском поместье, хотя сердце её требовало оказаться около детей, которые как котята малые не понимают, что им делать и что они творят. Она была в курсе планировавшегося введения института соправления, но не ожидала, что всё окажется так страшно и стремительно. И, в принципе, даже не собиралась вникать в детали этого указа, который посчитала блажью супруга. Но теперь она пыталась вникнуть в ситуацию, особенно, которая сложилась после неожиданного афронта Николаю, который, по ее твердому убеждению, должен был наследовать Михаилу. Конечно, она понимала, что Бимбо не готов к такой ответственной роли, хотя отец и старательно натаскивал его, привлекал к участию в обсуждении государственных дел. Но она хорошо знала и мнение Михаила о том, что ее любимый первенец к роли императора не готов и не очень-то стремиться к вершине власти. Николай жил в каком-то своем мире, в котором расцветка и размер крыльев бабочек имели намного большую роль, нежели решение крестьянского вопроса и реформы в государстве Российском.

С вдовствующей государыней ехал начальник ее охраны, ротмистр Колпаков, человек не знатный, но весьма аккуратный и дотошный. Он пытался помешать отъезду Ольги Федоровны из крымского поместья, поскольку врачи не разрешали Её Императорскому Величеству пускаться в поездки. Последним барьером был отказ подать вдовствующей государыне литерный поезд. И тогда она совершила немыслимое: отправилась в Симферополь, приобрела билет первым классом на поезд до Киева, поскольку он отходил первым. Дабы скандала не случилось, Михаил Мефодьевич Колпаков приказал отход поезда задержать, к нему прикрепили императорский вагон, в котором они и предприняли сие путешествие. Взволнованная мать надеялась перехватить Бимбо в Киеве, уверенная, что сын остановится в городе, ибо просила телеграфом об услуге киевского генерал-губернатора. Но Бимбо из Европы ехал через Варшаву и Минск, и нигде не задерживался. Как ей доложили, не выходил из вагона. Сердце матери разрывалось. В ее сына стреляли! Его Викторию убили на его глазах! Бедный мальчик! Как он сможет всё это пережить? С ней отправилась всего одна фрейлина, начальник охраны Колпаков да пятерка телохранителей. Она не подозревала, что Михаил Мефодьевич всё это время находится в состоянии постоянной паники. У него была задача, поставленная Черевиным, императрицу из Крыма не выпускать никоим образом. А тут она такой финт провернула! И не имел он права ее арестовать — не было такого приказа, а если бы и был, ротмистр на такое бы не решился. Но представлял себе, что сделает с ним Черевин и покрывался холодным потом. Ольга Фёдоровна заметила состояние жандарма и поинтересовалась его состоянием здоровья. Колпаков немного поворчал, что такие неожиданные фортели Её Императорского Величества его вгонят в гроб, мол, до сих пор переживает, что не может обеспечить государыне достойный комфорт и охрану во время дороги. Впрочем, в Киеве в вагон подсели еще одна пятерка телохранителей. Там Ольгу Федоровну встретил генерал-лейтенант Алексей Павлович Игнатьев, недавно назначенный генерал-губернатором Юго-Восточного края вместо скоропостижно скончавшегося Александра Романовича Дрентельна. Ольга Фёдоровна, конечно же, хотела немедленно продолжить путешествие, ей надо было ехать в Санкт-Петербург, но не уделить внимание высшему чиновнику в Киеве не могла. Тем более, что поезд в Северную Пальмиру отходил только на следующий день утром.

Граф Игнатьев в свои пятьдесят четыре года был весьма неплох собой, стал известен как убеждённый монархист, что было весьма удивительно, реформы Михаила II поддерживал, считая его государем строгим, но справедливым.

— Ваше Императорское Величество, рад приветствовать вас в Киеве. Зная, что вы спешите в Санкт-Петербург, я взял на себя смелость подготовить вам литерный поезд, который отойдет отсюда через час с четвертью. Ваш вагон будет к нему подцеплен, так что буквально через полтора часа вы можете отправиться в дорогу.

— Вы меня приятно удивили, Ваше Сиятельство. Я вам крайне признательна. Действительно, я не хотела бы тратить время на отдых. Я оценила вашу предупредительность, граф, надеюсь, что смогу в ближайшее время посетить Киев и уделить вам больше времени и внимания.

— Буду весьма признателен и буду с нетерпением ждать вашего визита. — граф склонился в поклоне.

— Ваше Императорское Величество, я знаю, что вы едите с неприлично малой охраной. Я выделил вам для охраны поезда верных и умелых людей. Как вы сами знаете, угроза для императорской фамилии ещё сохраняется. Позвольте мне обеспечить вашу защиту на должном уровне.

— Ваше Сиятельство, я не откажусь от вашего любезного предложения. Я вырвалась неким экспромтом, но буду благодарна за надежных людей — в бывшей столице был небезопасно. Думаю, ваше предложение вызовет неудовольствие Михаила Мефодьевича, но я с Вами соглашусь. И ещё, сделайте мне небольшую услугу. Отправьте телеграмму профессору Манассеину, попросите его прибыть в Санкт-Петербург.

— Будет сделано, Ваше Императорское Величество.

Не через полтора часа, но через два литерный поезд с вагоном вдовствующей императрицы отправился из Киева в Санкт-Петербург. Ольга Федоровна действительно была благодарна Игнатьеву — малейшая задержка была как ножом ей по сердцу.

* * *

Санкт-Петербург- Гатчина

4–6 июля 1889 года

Даже литерный поезд может опоздать. Точнее, поезд вдовствующей государыни на одном из перегонов простоял почти три часа: срочно ремонтировали колею. Попытка теракта? Диверсия? Да нет, но предупредительный киевский генерал-губернатор настоял на том, чтобы перед литерным пустили состав, который проверял состояние чугунки. И оказалось, что не зря. Или же Никакой диверсии, а расхлябанность и просто воровство местного железнодорожного начальства, почувствовавшего, что власть какая-то двурукая, беззубая, что в этом бардаке можно погреть руки, чуть не привела к трагедии.

Обошлось, но хорошего настроения Ольге Фёдоровне от этого не прибавилось. Она вся изнервничалась, места себе не находила. По приезду в столицу она стразу же направилась в Новомихайловский дворец, надеясь застать там Николая. Приехав к себе домой, она была удивлена тем, что Бимбо так в доме и не появлялся. Дворецкий сообщил, что император-соправитель выбрал себе резиденцией дворец в Гатчине. И это Ольгу Федоровну очень расстроило. Она хотела привести себя в порядок, но, сама не поняла почему, оказалась в кабинете покойного мужа. Там, где его убили заговорщики. От тяжелой дороги и переживаний она упала в обморок, правда, в сознание пришла достаточно быстро. Вскоре пришёл Манассеин, который прибыл в Санкт-Петербург на пару часов ранее, вызванный телеграммой Игнатьева. Он посоветовал государыне покой хотя бы на сегодня. Накапал успокаивающих капель, после разговора с семейным эскулапом государыня успокоилась.

Поутру, выспавшись, она почувствовала себя немного лучше. Утром она с фрейлиной отправились начала в семейную усыпальницу Романовых. Ольга Фёдоровна нашла в себе сил не упасть в обморок, не устраивать истерику. Она только попросила оставить ее наедине с гробом мужа. Около гроба она провела почти час. Проплакала, да, женщина не смогла сдержать эмоции, слёзы лились помимо ее воли, всё-таки ей достался не такой уж и плохой спутник по жизни. Она никогда не думала, что станет императрицей, но крест свой приняла с той серьезной ответственностью, который был присущ ее характеру. И вот теперь она чувствовала, что всё идёт как-то не туда, что империя находится на краю гибели, чуть-чуть осталось до полного краха. Чтобы это было два соправителя? Нет, она была настроена решительно — поговорить с Бимбо, наставить его на путь истинный, а потом отговорить Сандро от этого дурацкого соправления! Император должен быть один — самодержец и всё этим сказано. Но это потом. Как только слезы закончились, Ольга Федоровна привела себя в порядок, решительным шагом вышла из Петропавловского собора и направилась в Гатчину. Её сопровождали десяток конногвардейцев, приставленных для охраны, как только вдовствующая императрица оказалась в Санкт-Петербурге. В закрытой карете она ехала по улицам города и не узнавала его. Хорошо, тут было восстание, но ведь можно было убрать улицы после того, как всё успокоилось? Многие витрины на первых этажах магазинов были грубо заколочены досками — стекла их были выбиты, и никто не собирался открывать сии заведения вновь. У магазинов с продовольствием она впервые увидела большие очереди. С хлебом в Санкт-Петербурге стало сложно. А судя по тому, что на улицах и фонарей целых не было, появляться ночью на улицах города было небезопасно.

Гатчина встретила императрицу-мать оцеплением, через которое никого не пропускали. Впрочем, узнав государыню, сначала вызвали начальника караула, который при виде Её Императорского Величества помчался куда-то, появившись через четверть часа с самим Черевиным. Пётр Александрович выглядел не просто уставшим, а истощённым, его пошатывало, под глазами наливались почти черные мешки. Увидев Ольгу Фёдоровну, он склонился в поклоне, приветствовал государыню, после чего приказал пропустить ее экипаж во дворец.

— Пётр Александрович! Что происходит?

— Ваше Императорское Величество! Прошу простить меня! Ситуация весьма сложная. Николай Михайлович до сих пор не может прийти в себя от потрясения, что постигло его в Париже. Так получилось, что его адвокат сумел закрыть государя своим телом, иначе бы мы оплакивали его. Но более всего ваш сын был расстроен от гибели принцессы Виктории. Ваш сын весьма впечатлительная натура.

— Каков мой сын, я знаю итак, Пётр Александрович! Я и приехала для того, чтобы навести тут порядок! Если бы я была тут, Николая бы уже короновали, никаких соправителей! Этот институт мой супруг задумывал как средство обучения молодого государя. Но после его смерти император должен был быть один и только один! Вы верный слуга трона, хорошо знали Михаила Николаевича, почему не смогли настоять на своём?

— Ваше Императорское Величество! Так сложились обстоятельства. Нам помешал заговор военных во главе с Милютиным и Скобелевым. При этом я подозреваю, что именно последний был инициатором противостояния Николаю Михайловичу. А Александр Михайлович оказался компромиссной фигурой, которого использовали, дабы придать своим действиям некую видимость законности.

— Я этого так не оставлю, Пётр Александрович! Не слишком ли много этот Белый генерал о себе возомнил? А сейчас попрошу провести меня к сыну.

— Вам не понравится его состояние…

— Генерал, скажите, мне надо повторить еще раз? У вас что-то со слухом?

— Прошу Вас, Ваше Императорское Величество. Это кабинет Его Императорского Величества. Я сейчас приведу его.

Ольга Фёдоровна хотела наорать на Черевина, но сдержалась. Может быть, Бимбо заработался, вот и спит до полудня, такое с ним бывало, причём частенько. Пока она обратила внимания на бардак, который творился на его рабочем столе, уставленный различными ненужными безделушками, множество бумаг покрывали его, некоторые были скомканы, а вот и папка, наверняка, с самыми срочными указами.

Вдовствующая императрица не сумела побороть любопытство и открыла папку. И чуть не задохнулась от неожиданности. Не поверила своим глазам. Прочитала еще раз. Указ был о выводе и закрытии военных баз Российской империи в Норвегии и Швеции. Второй указ она читала спокойно, но внутри неё всё закипало от негодования. Это был указ о предоставлении Финляндии независимости. Следующий указ о свободном мореходстве на Балтике еще больше поразил её. Тут говорилось о том, что Россия допускает беспошлинную торговлю кораблям Великобритании во всех балтийских портах. И еще указ о введении золотого рубля и проект золотого займа у банков Ротшильдов для обеспечения золотом денежной реформы. И последним оказался проект ухода России из Персии. Всё то, чего удалось добиться при её супруге Бимбо готов был растоптать, подобно слоненку, попавшего в посудную лавку.

Её начинало распирать от гнева. Вот такого она от сына не ожидала! Что это такое? Что тут, чёрт возьми происходит? Нет, она сейчас вытрясет из них всю правду! Из Черевина, если Николай ничего не скажет! Но он ей всё скажет! Она должна его наставить на путь истинный! Ольга Фёдоровна выскочила из кабинета и наткнулась на конногвардейца, который помещение охранял.

— Где мой сын? — она спросила это таким тоном, что охранник почувствовал, что жизнь его висит на волоске. А посему просто отвел государыню в покои Николая Михайловича. Тут Ольга Фёдоровна поняла, что получить от сына какие-то объяснения у неё не получится. Бимбо был пьян до безумного состояния. И слуги никак не могли привести его во вменяемое состояние.

Он посмотрел на матушку совершенно безжизненным взглядом. Так и не понял, кто к нему пришёл, потому что никак не смог сфокусировать зрение на новом пятне, появившемся в его поле зрения. Помахал сам себе рукой, потом провел у лица, как будто отгонял какое-то наваждение. Николай потянулся к бокалу с вином, но промахнулся и тот упал на пол, разбившись и разлив алую жидкость по ковру, впрочем, пятна от вина и затертые следы рвоты, ощущаемые по запаху, который из комнаты так и не выветрился, всё это создавало тут настолько жуткую атмосферу, что государыня выскочила из комнаты, еле сдерживая приступ тошноты. Тут она натолкнулась на Черевина, который спешил с каким-то человеком, скорее всего, лекарем.

— Значит так, Пётр Александрович! Сына немедленно в Новомихайловский. Я лично приведу его в порядок! Вашим лекаришкам доверить драгоценное здоровье императора не имею права.

— Но Ваше Императорское Величество… — попытался возразить жандарм, но увидев гневно сжатые губы государыни, поклонился и произнёс: — Будет сделано, государыня!

— А вот эти указики, — Ольга Федоровна сжимала в руке указы, так и не подписанные Николаем, — я заберу с собой. Император очнется, мы с ним поговорим. Такие бумажки нельзя подписывать на пьяную голову. Их вообще подписывать нельзя!

Вечером она уже хлопотала у сына, а бессменный ангел-спаситель их семьи, профессор Манассеин делал Николаю Михайловичу кровопускание. Как ни странно, но сия процедура оказала на молодого человека хорошее влияние: он успокоился и даже заснул. Отпустив врача, Ольга Фёдоровна ушла к себе. У ее ночного столика на подносе находился стакан воды и успокоительные капли. Руки её так сильно дрожали, что она не накапала себе и половины положенной дозы, сама этого не заметив. Сделала пару глотков и ей стало дурно. Голова закружилась, государыня потеряла сознание. Горничная, которая зашла спросить, не нуждается ли государыня в чем-то, увидела падение хозяйки и подняла крик, бросившись к госпоже. Благо, профессор ждал экипаж, а потому услышал, что Ольге Фёдоровне стало плохо и быстро помчался наверх.

* * *

Санкт-Петербург. Трактир «У Кузьмича».

6 июля 1889 года

Ричард Купер

— И как всё прошло?

— Я сделала всё, как вы сказали. Подменила капли.

— Девочка, не волнуйся так. Рассказывай.

Агент британской разведки, выдававший себя за богатого купца из Гамбурга, полный, походивший на пивной бочонок с жирным прыщавым лицом и сальными реденькими волосами расплылся в поощрительной улыбке. Сидевшая перед ним молодая женщина передернула плечом, как будто её током ударило.

— У нас весь день был профессор. А потом она приняла капли и упала в обморок. Но ее Маша сразу же увидела, она крик подняла. Профессор прискакал молодым козликом, сказал, что у неё удар, апо… апо…

— Не важно. Говоришь, удар? А пузырёк?

— А я его забрала, заменила на тот, что был.

— Вот видишь, ты всё сделала правильно! Умница.

И говоривший потрепал девушку за плечо.

— Насколько я понимаю, тебе хочется получить свои деньги?

— У меня батюшка…

— Я в курсе. Ты заслужила. Деньги в карете. На сидении увидишь кошель. Пересчитай. Там всё до последнего грошика.

— Благодарю вас.

— Беги. И помни — ты меня не знаешь и не видела никогда.

— Я понятливая.

— Сразу не увольняйся. Подожди месяц, как минимум. Если сами уволят — лучше будет.

Что-то пискнув, девица умчалась к карете, которая стояла в переулке. Правда там ее ожидал не только кошель с деньгами, а ещё и нож в сердце. Ричард не любил оставлять свидетелей. Он вспомнил истерику Черевина, тот никак не решался. Идиот! Чистоплюй! Ему же было приказано, не допускать вдовствующую императрицу к сыну, разве что после того, как её сынуля подпишет нужные договора. И этот его охранник… не сумел удержать женщину в Крыму. Идиоты! Пришлось всё брать в свои руки. Хорошо, что прислуга продажная есть всегда. Во всяком случае пока что Ольга Фёдоровна не будет путаться у него под ногами. А если будут двойные похороны… так без материнской руки этой мямлей будет проще управлять! Всё ради величия империи!

Глава двадцать третья. Аракчеевщина и иже с нею

Глава двадцать третья

Аракчеевщина и иже с нею

Санкт-Петербург

Октябрь 1889 года

Не зная, что сделать со своей находкой, приятель переслал мне ее по почте.

(Куприн А. И.)

Иван Петрович Аракчеев

Секретарь канцелярии Главного гидрографического управления Иван Петрович Аракчеев занимал сей пост два с половиной года. Среди коллег, он имел славу толкового чиновника, знатока математики, умеющего при заполнении бесконечных таблиц всевозможных отчётов проводить вычисления без логарифмической линейки. Однако ж, помимо достоинств, по мнению тех же коллег у него хватало и недостатков, к коим они относили чрезмерный педантизм, пунктуальность и отсутствие энтузиазма к участию в дружеских застольях. Некоторые злопыхатели относили сие поведение к влиянию фамилии, намекая на Военного Министра Аракчеева и даже ехидно цитировали его несколько переделанный графский девиз: «бес лести предан»[1]. Правда, на протяжении последних двух лет злопыхатели изрядно приутихли, ибо распорядок дня во всём Главном гидрографическом управлении неожиданно ужесточился.

Причиной столь печальных обстоятельств стало назначение на должность начальника созданного аналитического отдела Адмиралтейства лейтенанта флота Российского Романова, известного в высшем свете как великий князь Александр Михайлович. И о ужас, сей отдел также разместился в здании под шпицем. Правда, когда улёгся ажиотаж, поднятый этой сенсацией, ветераны пера и чернильницы, начавшие свою карьеру еще в гидрографическом департаменте, стали пророчествовать, что количество появлений августейшего лейтенанта на службе, не превысит числа солнечных дней в Санкт-Петербурге, а их как известно не более девяноста на весь год. А остальное время с пользой потратит на дам и девиц из числа аристократок, а также относящимся к служительницам музы Терпсихоры. Иные из них к месту даже цитировали строчки малоизвестного пиита: «знаю, друг, я тьму примеров — дамы любят офицеров, и графиня, и швея, от военных без ума». Но, увы, их прогнозам не суждено было оправдаться, ибо лейтенант Романов с завидным постоянством появлялся на службе и более того, он завёл обыкновение частенько захаживать в их управление.

Похоже, что ему и его батюшке передалась по наследству от Императора Николая Павловича, весьма вредная привычка: пахать, как раб на галерах и требовать того же от подданных. А как было хорошо во времена царствования Александра Освободителя. Можно было часиков до девяти понежится на перине, а затем поднявшись и завершив утренний моцион, насладиться кофеем, заедая сей напиток свежевыпеченной сдобой. Прибыв наконец на службу, право слово грешно сразу браться за работу. Вначале следует обсудить новости, просмотреть казённые газеты, а там можно и немного потрудиться, но не забыв, что после часа дня предстоит чаепитие в буфете. Теперь об этом оставалось лишь вспоминать с чувством искренней ностальгии и работать, работать, работать. В противном случае была реальная опасность вызвать неудовольствие начальства, что обычно приводило к задержке производства в следующий чин, неполучения положенного по выслуге ордена, а, следовательно, прощание с мечтой об увеличении жалования.

В принципе, такой режим работы практически не отразился на настроении как самого Иван Петровича, так и тех его коллег, кои привыкли ответственно относится к своим обязанностям. Через полгода поступило распоряжение о переводе аналитического отдела в Москву и размещения оного в одном здании с Главным морским штабом. Однако, в адмиралтействе осталась отдельная группа, осуществляющая прямую связь между обеими столицами, для чего была выделена специальная комната, оснащённая телеграфным аппаратом. Да и сам лейтенант Романов частенько наведывался, тем паче что поезда Николаевской железной дороги ходили строго в соответствии с расписанием и тратили на дорогу не более тринадцати часов. Для обеспечения такой точности машинистам и главным кондукторам бесплатно, за счёт казны выдавались карманные хронометры. Поскольку в Российской Империи не было фабричного производства часов, то их закупали за границей через посредников, среди коих можно назвать Billodes, Roskopf, Longines, Буре, Винтер, Гублер, Жако и десятки иных. Безусловно, они могли отличаться друг от друга, но все без исключения модели имели высокоточный механизм, легко читаемый циферблат в любое время суток, недорогой и прочный корпус. На каждом экземпляре имелся инвентарный номер, и они подлежали сдаче перед увольнением или переходом на другую работу. Но государь Михаил Николаевич именным указом повелел тем машинистом и кондукторам, кои безукоризненно выполняли свои обязанности вручать совершено новые часы с дарственной надписью, за что они немедленно получили прозвище «михайловские» (в реальной истории железнодорожные хронометры появились несколько позже и дарственные экземпляры не предусматривались).

И если поначалу Великий князь Александр Михайлович путешествовал в специальном вагоне, который прицепляли к общему составу, то после церемонии коронации и приобретения статуса «соправителя», был сформирован небольшой поезд. По своему внешнему виду, да и по внутреннему устройству он был гораздо скромнее императорского. Не было отдельных вагонов для столовой, прислуги, свиты и прочих излишеств. Но зато толщина металла несущего кузова составляла пять миллиметров, что обеспечивало защиту от ружейного огня. (в реальной истории подобные вагоны имели название вагон системы Полонсо и строились в России с 1896 года). Минимально необходимые удобства умывальники, туалет, миниатюрная душевая кабинка, небольшая кладовка имела запас питьевой воды и продуктов, в основном в виде консервов. Этакий Ноев ковчег в малогабаритном исполнении. Но об этих пикантных деталях конструкции микропоезда лейтенанта Романова мало кто знал. Естественно, что Иван Петрович Аракчеев не входил в число посвященных в сию тайну, да и, честно говоря, нюансы передвижения Великого князя Александра Михайловича по просторам Империи его мало интересовали. Он сидел с неприступным видом за столом, на котором только для него одного понятном порядке были разложены папки, а на стене за его спиной разместилась карта Российской Империи с нанесёнными на неё маяками. На самом видном месте лежала большая логарифмическая линейка. Сие был особый знак, который означал: я очень занят, прошу не беспокоить. Его коллеги, да и начальство отлично знали, что к такому методу сигнализации титулярный советник Аракчеев прибегает лишь в крайнем случае, когда, используя морскую терминологию объявлялся аврал, сиречь спешная, по специальному заданию или по тревоге, работа на судне.

По слухам, Главный морской штаб затребовал исчерпывающие данные по всем видам обеспечения маяков, а срок исполнения колебался в диапазоне: от вчера и до немедленно. И Иван Петрович усердно покрывал лист бумаги какими-то цифрами, однако сейчас его более всего волновала одна проблема: как свести дебит с кредитом, а проще говоря семейные доходы и расходы. И двух и трехзначные числа означали источники поступления денег и первоочередные траты. Его жалованье за год составляло около шестисот рублей и ещё двести семьдесят проходили по статье: столовые и квартирные. По масштабам Санкт-Петербурга, мягко говоря, не густо. А если учесть статус отца семейства, состоящего кроме его самого из супруги и двух дочерей, то от «не густо» следовало переходить к категории «пусто». Взять, к примеру, съем жилья. Как не странно, в северной столице квартплата определялась не сколько размером помещения, а аналогичным показателем семьи нанимателя и колебался в центральных районах Питера от семидесяти до ста рублей. Аракчееву лишь случайно, благодаря знакомствам удалось снять приличную трехкомнатную квартиру в доходном доме Страхового общества «Россия» на Адмиралтейской набережной, 6 всего за девяносто пять целковых, что было практически нереально для сей части города. Но на четверых это составляло изрядную сумму, почти на сотню превосходящую квартирные и столовые вместе взятые и эти деньги приходилось доплачивать из жалования, а еще и прислуга…

Правда, близость от здания Адмиралтейства позволяла Аракчееву экономить на услугах извозчика и именовать пеший путь на службу, утренним променадом. Увы, чиновников в Российской империи, и особенно тех, кто находился в нижней части пирамиды табеля о рангах, не особо баловали высоким жалованием. А посему многие из них активно вымогали мзду и достигли в сем искусстве высочайшего мастерства. И даже бытовало понятие «честная взятка», о которой в комедии Василия Капниста «Ябеда» сказано так: «С женой, с детьми трудом и правдою питаюсь. А если правое чье дело верх берет, и правый мне за труд в признательность дает, то, признаюсь, беру. Мне совесть не пеняет: я принимаю дар, бездельник вынуждает». Но этим можно успешно заниматься в присутственном месте, принимая жалобы и прошения от населения, среди коего немало купцов и иных личностей с туго набитой мошной. Но в Главном гидрографическом управлении подобное априори невозможно. Оставалось лишь уповать на то, что, начальство расщедриться на премиальные выплаты за досрочно выпаленную работу. Тем паче, что подобные случаи на его памяти бывали не единожды.

А кроме того, его превосходительство вице- адмирал Роман Иванович Баженов лично-с изволили намекнуть, что отчёт желательно сделать в двух вариантах. Первый — в строгом соответствии с формами, присланными из Главного морского штаба и как можно быстрее. А вот второй изготовить в более развёрнутом и расширенном виде. И было бы неплохо, если бы господин титулярный советник Аракчеев тщательно проверил цифры, особенно касательно всех видов обеспечения работником маяков и тезисно изложил свои соображения. Подобная личная заинтересованность начальника Главного гидрографического управления объяснилась тем, что он намеривался в следующем году подать в отставку, а пока неспешно вводил в курс дел генерал-майора по адмиралтейству Нила Львовича Пущина и увлечённо работал над новой книгой, посвященной маячной службе. С этой мыслью, Иван Петрович прекратил упражняться в самоедстве, встряхнулся и решительно открыл первую папку. Когда он увлекался работой, то переставал следить за окружающей обстановкой и приятелям приходилось напоминать ему о конце рабочего дня. Подобная предупредительность объяснялась не только долгом дружбы, но и чувством самосохранения, ибо такая трудовая активность, ну уж слишком сильно выделялась на общем фоне. А ведь как известно, порою высокое военное начальство руководствуется принципом: хоть безобразно, но единообразно и, не дай Бог, начнёт требовать аналогичного поведения от остальных служащих.

Аракчеев действовал по заранее составленному плану. В первую очередь он ознакомился с документами, кои информировали о состоянии дел на маяках, расположенных на Черноморском побережье. Сей выбор был напрямую связан с мягким климатом, что способствовало частым вояжам высокопоставленного начальства адмиралтейства в весенне-летний период, именуемые служебными командировками. Следовательно, вероятность посещения маяков лицами плечи которых украшали погоны с двумя просветами без звёзд, а порою и с одиноким орлом, была достаточно высока. А посему, туда отправляли всё в первую очередь и в избытке, дабы служители иметь вид лихой и придурковатый, были всем довольны и не посмели не имели желания жаловаться или предъявлять претензии. В течении нескольких дней, Иван Петрович, не покидая служебного помещения, путешествовал по морям и океанам и подобно настоящим капитанам вёл аналог вахтенного журнала, занося туда свои мысли, проблемные вопросы и предложения. Энтузиазма в работе добавило новое посещение кабинета вице- адмирала. Помимо самого Романа Ивановича, там присутствовал действительный статский советник доктор медицины и профессор гигиены в Императорской военно-медицинской Академии Доброславин. С согласия Его Превосходительства он, попросил собрать для него сводные данные о болезнях прислуги маяков, наличие аптечек и противоцинготных средств, «Наставления смотрителям маяков к поданию помощи заболевшим» и иных деталях, имеющих отношение к военной гигиене.

Причина, по которой сие задание дали именно титулярному советнику Аракчееву состояла, во-первых, в его образовании. Иван Петрович закончил математический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета и великолепно овладел искусством обработки статистической информации и прочими премудростями «науки о величинах, вообще всего, что можно выразить цифрами». Некоторые профессора, даже советовали ему пойти по военной стезе и сделать карьеру в артиллерии, шутливо намекая на его фамилию и гипотетическое родство с графом Алексеем Андреевичем Аракчеевым. А во-вторых, он владел редким даром, коей особенно ценился среди чиновников Российской Империи — так называемым «царским почерком» (Во всех ведомствах существовали особые чиновники, у которых был так называемый царский почерк — то есть они могли писать документы, которые подавались на прочтение самому императору. В отсутствие машинописи и при том объеме бумаг, который циркулировал по ведомствам, почерк, умение хорошо и грамотно писать имели огромное значение. Таким почерком владел академик и кораблестроитель Алексей Николаевич Крылов. Рукопись его воспоминаний приняли в набор, не требуя машинописного варианта).

Отказать в сей просьбе было невозможно, тем более что начальник Главного гидрографического управления многозначительно добавил:

— Вы уж, постарайтесь, голубчик сделать всё в лучшем в виде, как это умеете именно вы, а я в долгу не останусь, как говорится за Богом молитва, а за царём служба не пропадёт. Если потребуются какие-то дополнительные данные, то не стесняйтесь и оформляйте запрос. Ежели меня не будет на месте, то ступайте напрямую к Нилу Львовичу, он уже в курсе дела и подпишет депешу вне всякой очереди.

Как и предполагал Иван Петрович, на черноморских маяках не нашлось более или менее серьёзных нарушений. Разве что, требовалось прислать новые образцы наставления и пополнить запас лекарств. Кроме того, было бы неплохо включить в рацион служителей фрукты, сбор которых составлял в Крыму более двух миллионов пудов. Да и давно пришла пора заменить устаревшие дульнозарядные винтовки туземного образца на более совершенное оружие, к примеру, на карабин охотничий Ижевского завода, 1885 года на основе Бердан-2 образца 1870 года или на иную модель, которую могут предложить оружейники. Учитывая возможность столкновения с браконьерами или беглыми преступниками, необходимо рассмотреть возможность выдачи смотрителям револьверов. Были еще и иные мелкие нарушения, когда смотрители начинали экономить и нанимали на работу своих родственников или ограничивались двумя помощниками вместо пяти в период навигации и одним, вместо двух в иное время. А разницу между их суммарным жалованьем и восьмьюстами рублями, выделяемыми казной для маяков первого разряда, клали в свой карман. В более отдалённых местах количество нарушений со стороны администрации и смотрителей увеличились.

Но настоящим потрясением для Аракчеева стало изучение последних донесений о работе Святоносского маяка на Кольском полуострове. Сюрприз заключался в том, что, собственно, никаких подробных донесений не было, за исключением информации о том, что сей маяк исправно работает, смотритель — мещанин Михаил Михайлов. Иван Петрович, не поверил своим глазам и несколько раз перечитал бумагу, а затем отправился в архив и затребовал папки за несколько предыдущих лет. Выяснилось, что маячная команда в прошлом насчитывала в среднем не менее четверых человек и после увольнения последнего смотрителя, они также покинули мыс Святой нос, ибо были его родственниками. Так что получается? Один человек успешно справляется с той работой, где раньше требовалось в пять раз больше⁈ На первый взгляд, сего просто не может быть, но маяк работает, так как в противном случае последовали бы соответствующие жалобы. Кроме того, не приходили никаких запросов на присылку новой одежды, продовольствия и иных припасов. Правда, деньги из казны на жалование маячной команды аккуратно отправляются. Так кто же этот таинственный мещанин Михаил Михайлов, которого как бы нет? Очень уж всё это напоминает анекдот времён Императора Павла Петровича о подпоручике Киже.

Аракчеев решил всё же попытаться что-то проверить. По существующим правилам, смотритель должен был иметь представление об азах медицины и пройти специальное обучение на протяжении не менее двух месяцев. Иван Петрович быстро набросал текст телеграммы, адресованной Дирекции маяков и лоции Белого моря с просьбой сообщить, был ли прикомандирован к лазарету Архангельской флотской роты смотритель маяка Михаил Михайлов для знакомства с основными правилами гигиены, врачебными средствами, способом составления и употребления этих средств, а также с правилами оказания помощи заболевшим и ухода за ними. Вице-адмирала Баженова на месте не оказалось, но генерал-майор Пущин внимательно выслушав Ивана Петровича дал добро и через час с телеграфа Главного гидрографического управления ушла соответствующая депеша. На следующий день поступил ответ, который гласил: ни смотритель Святоносского маяка Михаил Михайлов и не кто другой не прибывали для обучения в лазарет Архангельской флотской роты. Объяснить сей парадоксальный факт Аракчеев не мог, да и не хотел, ибо сие выходило за пределы его компетенции. А поскольку время пожимало, он оформил три комплекта документов и прибыл на доклад к вице-адмиралу Баженову.

Войдя в кабинет начальника Главного гидрографического управления, после приглашения присел и выложил перед собой три папки разной толщины. Первую, в которой находился отчёт предназначенный к отправке в Главный морской штаб Роман Иванович просмотрел особенно тщательно. Бумаги были приготовлены блестяще, в полном соответствии с регламентами и инструкциями с педантизмом, коему позавидовали бы даже прусские вояки. В общем, почти как в романе Льва Николаевича: zu diesem Endzwecke ist es nötig… Die erste Kolonne marschiert… die zweite Kolonne marschiert… die dritte Kolonne marschier (для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует, из романа «Война и Мир»). Его превосходительство, не найдя не малейшей зацепки для придирок с удовольствием поставил свою подпись, после чего их можно было отправить на распечатку, так как вот уже с полгода в управлении имелось три экземпляра пишущих машинок конструкции Ремингтона. Кстати, появления столь полезной и дефицитной техники стала возможной благодаря инициативе Великого князя Александра Михайловича, который даже после перевода в Москву, по-прежнему не забывал о нуждах гидрографов. Следующая папка предназначалась для профессора Доброславина и была чуточку потолще, помимо текста изобиловала таблицами и графиками. Роман Иванович просмотрел её с интересом, а заодно как истинный начальник, проконтролировал, так сказать «во избежание» что именно и в каком объёме титулярный советник Аракчеев подготовил для отправки в Военно-Медицинскую Академию. Здесь тоже было всё в порядке. И наконец, с видимым удовольствием, предвкушая удовольствие, вице-адмирал Баженов придвинул к себе, третью, самую толстую папку. С первого же взгляда, он понял принцип, по которому Иван Петрович построил сравнение состояния с обеспечением маяков, то бишь: центр и провинции. Всё шло великолепно до того момента, пока Баженов не добрался до раздела: выводы и предложения. По началу его превосходительство продолжал благожелательно улыбаться, кивать читая фразу за фразой и комментировать прочитанное словами: отменно, молодца, полностью согласен. Чуть больше времени он посвятил предложениям, касательно обеспечения маячной команды огнестрельным оружием.

— Это вы, голубчик прямо-таки в корень зрите. Давно назрела сия проблема, давно, — чуть отодвинув от себя папку начал вице-адмирал. — Ладно, ещё терпимо, когда нужно по зверю или птице отстреляться, а ежели медведь или волки пожалуют? Вот помнится, в прошлом году, с друзьями был на охоте. Егеря медведя в берлоге растревожили, так он вылетел молнией, мы втроём свои двухстволки почти в упор разрядили, еле успокоили топтыгина. А если двуногие звери пожалуют? На Черном море пока спокойно, но на севере кто только не шастает, браконьеры страх потеряли, а еще беглые тати, да иногда и лазутчики захаживают. Моя бы воля, то на каждый маяк я бы по митральезе выделил с командой, но вот штаты не позволяют, так и норовят урезать, сухопутные…

Баженов любил поговорить, особенно если присутствовал благодарный слушатель, но поскольку этот самый слушатель, его подчинённый, а субординацию никто не отменял, он взял себя в руки и вернулся к тексту. И по закону подлости, перевернув очередную страницу начальник Главного гидрографического управления увидел, что на ней чёрным по белому, идеальным почерком предложено тщательно изучить позитивный опыт Святоносского маяка, где один смотритель справляется с работой, на которую, согласно положению, требуется от трёх до шести человек. Сие обстоятельство позволяет значительно уменьшить финансирование, выделяемых на оплату маячной команды. Величина экономии на один маяк составляет в зависимости от его разряда сумму от трёхсот до четырёхсот рублей в год, что в масштабах Российской Империи выливается в величину…

Вице-адмирал Баженов почувствовал, как его бросает то в жар, то в холод. Он и так вёл постоянную войну с чиновниками различного калибра из Министерства Финансов, кои спят и видят, как урезают бездонный и совершенно бесполезный, на их взгляд бюджет Армии и Флота. На их взгляд, лучший флот тот, корабли коего стоят на вечном якоре, с уменьшенными командами, а ещё лучше, лежат на дне. А попади к ним в руки вот этот документ, так не успеешь глазом моргнуть, так он окажется на столе у Сергея Юльевича Витте, которому впору в синагоге работать, ибо так и норовит обрезание сделать. Несмотря на выдержку и самообладание начальника Главного гидрографического управления, эти мысли таким образом отразились на его лице, что титулярный советник Аракчеев почувствовал неладное и всеми фибрами души возжелал оказаться подальше, от явно разгневанного вице-адмирала. И видимо кто-то свыше внял его мольбам, ибо в кабинет практически ворвался дежурный офицер со совами: ваше превосходительство, к зданию Адмиралтейства подъехал Соправитель и Великий князь Александр Михайлович.

[1] Девиз-то был таков: «Без лести предан», но злопыхателям нравилось изменив одну букву, чуть-чуть его подправить.

Глава двадцать четвертая. Идущие по следам

Глава двадцать четвертая

Идущие по следам

Санкт-Петербург

28 октября 1889 года

Как и всегда на Руси, к назначенному сроку ничего готово не было…

(Валентин Пикуль)

Вице-адмирал Баженов

Воспользовавшись поднявшейся неразберихой и тем, что начальству сейчас не до него, Иван Петрович совершил тот маневр, коей по мнению многих именитых полководцев относится к числу наиболее сложных и ретировался из кабинета, сжимая в руках папку с надписью «в Главный морской штаб». В его голове крутилось две мысли. Первая имела вид вопроса: за что? А вторая носила характер мрачного математического прогноза: вероятность получения премии неумолимо стремиться к нулю. Тем временем, вице-адмирал Баженов быстро навёл на своём столе истинный морской порядок и пригласив к себе генерал-майора Пущина, стал ожидать появления высокопоставленного визитёра, тем паче, что его статус значительно повысился: из великих князей прямо в соправители Российской Империи. И вот оба их превосходительств обмениваясь самыми последними слухами, пытаясь найти ответ на вопрос, который так волновал героя романа в стихах «Евгений Онегин»: «Что день грядущий мне готовит?».

А шептались в кулуарах не только Адмиралтейства, но и в Санкт-Петербурге в целом о разном, однако особой популярностью пользовалась особа старшего сына покойного Государя Михаила II. Николай Михайлович, которого многие знали как толкового офицера, имеющего боевой опыт, но при этом тяготившимся военной службой и мечтающего посвятить себя науке. Этакая сухопутная копия своего дядюшки генерал-адмирала Константина Николаевича: образованный либерал и эрудит. Но потом, после недавнего гвардейского бунта в Северной Столице, а затем и злосчастной поездки в Париж, на Всемирную выставку его как подменили. Причём, было немало людей, совершенно серьёзно утверждающих, что факт подмены был на самом деле и в качестве аргументов, апеллировали к якобы имеющемуся прецеденту с Петром Алексеевичем Романовым во время Великого посольства, который вернулся в России ярым поклонником всего западного в особенности британского и гонителем старой, доброй старины. Но ежели Пётр Великий не выпускал из рук бразды управления Империей, то Николай Михайлович или Николай II, как следовало из его Манифеста, который так и не вступил в силу благодаря твёрдой позиции Командования Русской Армии и Флота, не мог похвастаться подобными успехами. Очень редко он покидал свою резиденцию и, как говорили злые языки, денно и нощно вел баталию с Ивашкой Хмельницким. Когда же он, неизменно в сопровождении генерал-лейтенанта Черевина, соизволял появиться перед более или менее широкой аудиторией, то присутствующие единодушно отмечали, что будущий Император изрядно сдал и выглядит лет на десять старше, чем на самом деле.

Но что поделать, остаётся лишь руководствоваться поговоркой, распространённой среди петербуржцев в соответствии с которой не следует обижаться на женщин, дураков и Великих Князей (не обижаются на тех, кого, согласно неписаному дуэльному кодексу, нельзя вызвать на дуэль). На этом фоне, поведение его младшего брата, Александра Михайловича, было поистине лучом света в тёмном царстве, ибо он не только отличался изрядной работоспособностью, но и достигал конкретных результатов, чему есть масса доказательств. В общем, дай Бог, что бы коронация не испортила этого талантливого молодого человека и Русский Флот получил в его лице верного служителя и высокого покровителя. И буквально через несколько минут начальник Главного гидрографического управления и его заместитель получили возможность убедится в том, что Всевышний прислушался к их просьбам. В дверь кабинета постучали и через мгновения, и со словами:

— Разрешите войти, Ваше Превосходительство? — в комнату энергично шагнул Великий князь Александр Михайлович Романов. Подтянутая и ладная фигура с широкими плечами и узкой талией в отлично сидящем на ней флотском мундире, небольшая аккуратно подстриженная эспаньолка и по-молодецки закрученными усами и лёгкая, чуть заметная улыбка на устах, сразу вызывало чувство симпатии. В левой руке, лейтенант Романов сжимал ручку небольшого деревянного ящика, отдаленно напоминающего саквояж, а в правой папку. После приличествующих требованиям воинского этикета приветствиям и подтверждения формы обращения, причитывающей кают-компании, сиречь по имени отчеству, Александр Михайлович, начал разговор:

В. кн. и Соправитель Александр Михайлович

— А я, господа прибыл к вам не с пустыми руками и с новостями. Две из них можно отнести к категории хороших, а вот третья, пожалуй, пройдёт по статье «как посмотреть». И так, с какой мне начинать?

Вице-адмирал и генерал — майор переглянулись и Баженов на правах командира принял решение:

— Начните, пожалуй, с третьей, Александр Михайлович. А первые две, если что, смогут подсластить пилюлю.

— Извольте, Роман Иванович. Не буду разводить излишних политесов и скажу суть. В Главном морском штабе обсуждается вопрос о переводе Адмиралтейства и, естественно Главного гидрографического управления в Москву. Окончательное решение пока не принято, но вполне возможно, что скоро появится соответствующее распоряжение. И одним ярых приверженцев сего прожекта является Министр финансов Витте.

От присутствующих не скрылось, что Сандро произнося это имя чуть заметно скривил губы так, как будто во рту был ломтик прекислого лимона. А далее на протяжении не менее четверти часа Баженов и Пущин то по одиночке, то практически хором, эмоционально, почти яростно излагали свои аргументы против «этого губительного и преступного решения, кое неизбежно приведёт к разрушению работы и к иным катастрофическим последствиям».

Сандро не стал прерывать обоих превосходительств, да и честно говоря и не планировал это делать. Тем более, что уже принял решение, но было необходимо поддерживать и поднимать уровень своего авторитета в флотской среде и в не в последнюю очередь среди высших офицеров Адмиралтейства. А посему, да простят ему эти два настоящих патриота флота некоторую циничность данного спектакля, но так нужно для пользы дела. Дав своим визави возможность высказаться и тем самым стравить пар, не допустив взрыва котлов, Сандро жестом примерного ученика поднял правую руку, давая знать, что желает внести свою лепту в беседу.

— Господа, — начал он негромким голосом тщательно выделяя каждое слово. — Поверьте, я полностью разделяю ваше возмущение касательно сего прожекта. Скажу больше, что я с самого начала был его противником, но, к превеликому сожалению, многие чиновники в погонах, от коих зависело принятие решения были глухи или недостаточно внимательны к аргументам озвученными начальником аналитического отдела, пусть даже и Великим князем.

Всё это Сандро произнёс печальным голосом и с аналогичной миной на лице. Но после коронации, многие из них неожиданно излечились от глухоты и стали более вменяемыми к пожеланиям Соправителя Российской Империи. Тут печаль сменилась чуть кривоватой улыбкой, более походившей на оскал хищника.

— Но!!! — на этом месте я сделал драматическую паузу и воздел к верху указательный палец правой руки. — В предложении перевода в Москву было и рациональное зерно, ибо это повышало безопасность от нападения извне. А посему, я предлагаю компромиссный вариант. Адмиралтейство остаётся в Санкт-Петербурге, но будут предприняты все возможные меры по превращению его в неприступную крепость. А теперь, Роман Иванович и Нил Львович, если вы не возражаете, то перейдём к приятным новостям. Кстати, господа, а вы не находите, что Главное гидрографическое управление лишено важнейшего атрибута, которым могут похвастаться многие полки?

Этот неожиданный вопрос привёл Баженова и Пущина в состояние полной растерянности, и они молчали лишь переглядываясь и пожимая плечами. Сандро весело рассмеялся и продолжил:

— Простите господа, мою маленькую шутку. Но если говорить серьёзно, то мне кажется, что до сих пор те, кто стоит на капитанском мостике или ведёт в бой эскадры недооценивает роль, значение и заслуги военных гидрографов. Я думаю, что крайне необходим Марш гидрографов. Я и двое моих друзей дерзнули взять на себя роль поэтов и общими усилиями написали текст, который я и предоставляю на ваш суд.

С этими словами достал из папки два листа бумаги с напечатанным текстом и передал каждому из присутствующих.

— Но, господа, хотя кто-то из мудрых людей сказал, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, но в данном случае, я предлагаю сперва услышать.

Александр Михайлович раскрыл защёлки на принесенном ящичке и снял крышку, под которой находился фонограф. После необходимых манипуляций механизм заработал и в кабинете зазвучала музыка, сопровождая певца, исполняющего Марш гидрографов:

В широких просторах морей

Гидрографам бури не страшны,

В боях беззаветно отважны

За счастье Отчизны своей.

Мы с морем сроднились навек.

Все тайны его мы откроем

И путь мы проложим героям

Морей, океанов и рек.

Припев:

Родные моря!

Идем в простор мы бурный и любимый,

Отвагой горя, великой русской силой.

Смелей, моряки вперед!

Флотом нашим гордится народ.

Нас Родина на борьбу ведет.

Вперед, моряки, вперед!

Суровой дорогой морской,

Минуя все мины и мели,

Гидрографы точно и смело

Десант поведут за собой.

Пути боевым кораблям

Огнями маяков осветят

И залпом орудий ответят

По злобным извечным врагам

Припев

Пока Баженов и Пущин подойдя вплотную к фонографу и затаив дыхание буквально вслушивались в каждое, я мысленно принёс извинения еще не родившимся курсантам гидрографического факультета Высшего военно-морского училища имени Фрунзе Землякову и Линькову, которые в иной истории написали слова и музыку в страшном и кровавом 1942 году. Единственным изменением стало замена линкоров на орудия, а фашистов на извечных. Самым трудным, был процесс легализации текста в нашей мушкетёрской компании, дабы Крылов и Менделеев поверили, что это мучительный творческий процесс. Потребовалось провести не менее трёх вечерних посиделок, подстёгивая вдохновение коньяком. Но, слава Богу, всё удалось, и я, подобно Нерону, пришел к выводу, что во мне пропадает великий артист.

Мои воспоминания были бесцеремонно прерваны Баженовым и Пущиным, которые потребовали повторить воспроизведение гимна и теперь слушали его, одновременно читая текст. После четвёртого захода он повернулись ко мне и не садясь молча стали аплодировать. А далее посыпались комплименты. Хорошо, что гардемаринское прошлое нашей троицы и успех песен, прозвучавших на театральном представлении в Смольном, успели войти в перечень легенд Санкт-Петербурга, а посему излишних вопросов не последовало. Когда возбуждение несколько спало, Баженов несколько застенчиво попросил оставить фонограф у него на несколько дней, дабы все офицеры Адмиралтейства могли насладиться сим шедевром. Право слово, как можно забрать конфету или игрушку у ребёнка? Поэтому я поспешил обрадовать Романа Ивановича, что и фонограф и три валика с записью марша это мой скромный подарок. Пущин, который сохранил остатки выдержки, быстрее пришел в себя и поинтересовался:

— Александр Михайлович после этого чуда, я даже опасаюсь спросить, а какая же вторая хорошая новость?

— Господа, — прейдя на полностью серьёзный тон, — прошу отнестись к той информации, которую вы сейчас узнаете, как к служебной тайне. Принято решение о восстановлении в Архангельске военного порта, верфей и строительстве современного дока. Тот который построили монахи монастыря не пригоден для приёма современных боевых кораблей. Как вы знаете, в прошлом году были произведены дноуглубительные работы и теперь могут швартоваться крупные суда. А теперь свежая информация. Еще по настоянию моего отца, в САСШ начали постройку двух пароходов с усиленным стальным корпусом. Их конструкция позволяет совершать плавание даже при наличии льда. Фактически их можно считать ледоколами, которые не взламывают, а разрезают льдины.

Я, не вдаваясь в подробности, озвучил их характеристики, умалчивая естественно о том, что в качестве образца для проекта послужил «Федор Литке», в девичестве «Эрл Грей», построенный в Великобритании 1909 году по заказу Канады.

— Эти два систершипа в ближайшее время прибудут в Кронштадт для дооборудования и установки артиллерийского вооружения. А далее им предстоит убыть в Архангельск и начать службу в виде вспомогательных крейсеров и одновременно военных гидрографических судов.

Разговор затянулся на несколько часов, но затем Баженов вспомнил о долге гостеприимства и предложил отобедать и немного отпраздновать столь прекрасные новости. Дабы защититься от лишних ушей, стол накрыли в комнате рядом с кабинетом, закуски доставили из буфета, а уж насчёт горючего, я предусмотрительно подстраховался и захватил с собой, ибо переход к вопросу № 6 был неизбежен. И вот после третьей рюмки, Роман Иванович желая позабавить свежим анекдотом поведал об изысканиях титулярного советника Аракчеева касательно Святоноского маяка и самоубийственных предложений касательно возможного сокращения штатов маячных команд, соответственной экономии казённых средств и даже продемонстрировал несколько фотографий. Как только я взял их в руки и всмотрелся в изображение, то хмель мгновенно улетучился, ибо перед моими глазами была именно та башня и тот пейзаж, который был в ведении. После нескольких вопросов и полученных ответов, у меня стала складываться общая картина. По докладу Полковникова, в гробнице находится не тело Михаила Николаевича, следовательно, всё-таки вариант «железной маски»? А что, заменили Бастилию на маяк, находящейся у черта на куличках, побег откуда практически невозможен? И помня систему охраны Наполеона на острове Святой Елены, вполне возможно наличие британской военной посудины. Эту версию необходимо проверить.

— Господа, — я обратился к Баженову и Пущину, — а что, если мы организуем небольшую гидрографическую экспедицию и предусмотрим после прибытия этих пароходов в Архангельск, посещение и этого маяка? Я думаю, что сие будет полезно для Гидрографической службы? Необходимый приказ и финансирование я смогу обеспечить.

Этот прожект был встречен с энтузиазмом и закреплён очередным тостом. Вскоре мы очень довольные друг-другом расстались, договорившись встретиться завтра. На следующий день встреча состоялась и прошла в более деловой обстановке. Заодно, мне удалось побеседовать тет-а-тет с титулярным советником Аракчеевым, по итогам которого Иван Петрович получил из моих рук столь желанную премию, без всяких ведомостей и наличными в сумме одной тысячи рублей., то бишь его жалованье за двадцать месяцев.