ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА В ЛИТЕРАТУРЕ. МАСТЕР ЭКСПРОМТА

Литературная общественность Москвы в 1908 году отметила 25-летний юбилей литературной деятельности В. А. Гиляровского. Пресса тепло писала о нем в этот памятный для него день. «Русское слово», где он сотрудничал, отвело ему огромный подвал, с блеском написанный В. М. Дорошевичем, в той же газете появились статьи Вл. И. Немировича-Данченко и старого литератора П. Сергеенко. «Русские ведомости» поместили большую статью критика В. М. Шулятикова, где давалась оценка прозаическим произведениям юбиляра. В «Голосе Москвы» юбилей отмечался двумя статьями: К. С. Кузьминского и Н. Золотова. Отозвались «Раннее утро», «Рампа и жизнь», «Новости сезона», «Театр», газеты Петербурга и провинции.

Поздравления сыпались отовсюду. На квартиру к Владимиру Алексеевичу пришел поздравить С. А. Муромцев, бывший председатель 1-й Государственной думы, разогнанной царем, и тут же появилась депутация от аборигенов Хитрова рынка; явились представители «Русских ведомостей» и «Русского слова», а за ними — представители от московских пожарных и наборщиков типографий. Телеграммы, письма поступали от редакций, театров, разных учреждений, разных лиц, пришло поздравление и от заключенных Таганской тюрьмы с тюремной печатью на конверте…

Вечером на квартире собрались друзья. Литераторов, артистов, художников и прочих было множество. Как и следовало ожидать, представители литературы приготовились выступить с речами. Первым выступил представитель «Русского слова». Он начал речь с большим подъемом, торжественно и, как только дошел до слов, обращенных к юбиляру: «…Ваше острое талантливое перо вскрыло много язв нашей неприглядной действительности…», Владимир Алексеевич оборвал оратора и, сделав жест рукой по направлению к соседним комнатам, где были накрыты столы, сказал с присущим ему остроумием:

— А теперь давайте вскроем вот эти двери, выпьем там и закусим. — Схватив оратора под руку, он потащил его к столу при общем хохоте. Там уже потом говорили речи и сыпали всякие шутки и остроты.

В. А. Гиляровский много писал о художниках вообще и о молодых в частности. Поэтому особый юбилей ему устроил кружок художников общества «Среда», собиравшийся много лет на квартире у В. Е. Шмаровина на Большой Молчановке. В. А. Гиляровский был завсегдатаем этого кружка. Там был заведен такой порядок: художники каждую среду отмечали специальным протоколом в рисунках и карикатурах всякое яркое событие, происшедшее за неделю не только в Москве, но и на всем белом свете. Художники признали юбилей Гиляровского значительным общественным событием и посвятили ему вечер и протокол. Владимира Алексеевича нарисовали на большом листе ватмана богатырем, в мохнатой папахе, с огромным пером в руке, несущим функцию казацкого копья. На развилках дорог вместо степного камня красовалась огромная чернильница, высотой до плеча всадника.

На скромных ужинах «Среды» в центре стола ставился бочонок с пивом, стояли прочие напитки и закуски. За столом сказавшему удачный экспромт, речь, шутку или написавшему удачный рисунок, карикатуру подносился кубок «Большого орла», наполненный пивом. Кубок выпивался под музыку и общее пение гимна «Среды», состоящего всего из одной строчки: «Недурно пущено». Пение, помимо музыки, сопровождалось грохотом бубна. На этом ужине выступил и юбиляр. Он прочитал свое шутливое автобиографическое стихотворение:

Покаюсь: грешный человек —

Люблю кипучий, шумный век.

…И все с любовью, все с охотой.

Всем увлекаюсь, нервы рву

И с удовольствием живу.

Порой в элегии печальной

Я юности припомню дальней

И увлеченья и мечты…

И все храню запасы сил…

А я ли жизни не хватил,

Когда дрова в лесу пилил,

Тащил по Волге барки с хлебом,

Спал по ночлежкам, спал под небом,

Бродягой вольным в мире шлялся,

В боях турецких закалялся,

Храня предания отцов…

Все тот же я, в конце концов,

Всегда в заботе и труде

И отдыхаю на «Среде».

Стихотворение было покрыто бурным грохотом бубна, музыкой и дружным пением гимна «Недурно пущено».

Хорошо знавшие Гиляровского не представляли его себе без шуток и острот. Подобно чуткому сейсмографу, отмечающему малейшие колебания почвы, он отзывался экспромтами на всякие случаи жизни.

В. Я. Брюсов метко отметил это в написанном четверостишии:

Тому, кто пел нам полстолетья,

Не пропустив в нем ни штриха,

При беглой встрече рад пропеть я

Хотя бы дважды два стиха.

Всегда бодрый и веселый, Гиляровский не терпел всяких хлюпиков и унывающих. Он говорил: «Мир существует миллионы лет. Сколько за это время было скуливших, потерявших присутствие духа, но никому от этого не было легче!»

У него был свой рецепт долголетия: «Никого и ничего в жизни не бойся и никогда не сердись — проживешь сто лет!»

В обществе он любил вызывать у всех подъем, вносил бодрое и веселое настроение. Экспромты и остроты срывались у него с языка то и дело, всегда меткие и остроумные. В хорошей компании, да еще за стаканом хорошего вина, он исписывал экспромтами скатерти. Сам он и посторонние часто экспромтов его не записывали, и потому, к сожалению, многие из них остались в нетях.

Часто писал он на темы, задаваемые ему. Каких только тем ему не предлагали, чтобы испытать его мастерство или поставить в тупик!

Вот тема: урядник и море — слышит он.

Немного подумав, он пишет и на эту тему:

Синее море, волнуясь, шумит,

У синего моря урядник стоит,

И злоба урядника гложет,

Что шума унять он не может.

Этот экспромт приведен в одной из сказок М. Горького, напечатанной в журнале «Летопись» в 1915 году, и в его романе «Клим Самгин» как принадлежащий перу неизвестного автора.

Приходилось впоследствии записывать экспромты со слов разных лиц, когда-либо встречавшихся с Гиляровским и слышавших их от него самого.

На одной из выставок АХРР в Историческом музее В. А. Гиляровскому понравилась картина, на которой был изображен ребенок, а Владимир Алексеевич очень любил детей. Увидев на выставке автора этой картины, он сказал ему:

Хорош Чулков и Сухотин.

Но мне милей других картин

Волосенки и глазенки

Этой маленькой девчонки.

Доктор, лечивший когда-то писателя, запомнил сказанные ему две строчки:

В рецепте прописал мне ром ты,

Вот гонорар тебе — экспромты.

Составитель хрестоматии «Русские поэты XIX века» литературовед Н. М. Гайденков сообщил нам в 1957 году экспромт, услышанный им в одном московском обществе. Экспромт был сказан при следующих обстоятельствах.

А. И. Куприн, пообедав в клубе, спускался с лестницы к выходу. В это же время в клуб поднимался по лестнице В. А. Гиляровский. Друзья встретились на площадке. А. И. Куприн был очень навеселе.

— Гиляй, на душе кошки скребут… Не по себе, друг… Скажи что-нибудь веселое, острое…

— Ты помнишь стихотворение Блока «Незнакомка»? — спросил Владимир Алексеевич.

A. И. Куприн поднял голову и вопросительно посмотрел на него, как бы вспоминая.

B. А. Гиляровский прочитал отрывок из стихотворения:

…А рядом, у соседних столиков,

Лакеи сонные торчат,

И пьяницы с глазами кроликов

«In vino veritas» кричат…

— А, помню… Это значит… значит — истина в вине, — перевел Александр Иванович.

— Да, — подтвердил Владимир Алексеевич.

— Хорошо сказано, Гиляй, — с воодушевлением произнес А. И. Куприн, покачиваясь и держась за перила. — Хорошо сказано!..

— Теперь слушай, — заключил В. А. Гиляровский:

Если истина в вине,

То сколько ж истин в Куприне?

В Гааге (1899, 1907 годы) происходили известные конференции великих и малых держав по разоружению. Конференции преследовали задачи водворить мир во всем мире, не допуская мысли, что капитализм — это война. Гиляровский сказал:

Заседания в Гааге,

Будут речи, будет пир,

Во всем мире на бумаге

Водворится вечный мир.

После дичи, после супа

От речей раздастся стон,

И закажут вновь у Круппа

Новых пушек миллион.

В свое время, увлекаясь конным спортом, Гиляровский вел «Журнал спорта», ранее называвшийся «Листком спорта». Свирепая цензура даже в этом журнале находила крамолу. Однажды, не дожидаясь получения утвержденных цензурой гранок, Гиляровский выпустил в свет очередной номер издания, будучи уверенным, что никаких погрешностей в нем нет. А погрешность оказалась: в статье о скачках, в которых участвовали лошади казенного Деркульского завода, было напечатано: «Хотя казенная лошадь и была бита хлыстом, но все-таки не подавалась вперед». И вот слово «казенная» цензор в гранках зачеркнул. А журнал уже поступил в продажу. Редактора вызвали в Цензурный комитет для объяснения. Принял его сам председатель комитета Назаревский. Завязался общий разговор, и, между прочим, Назаревский сказал, что дом, где помещался Цензурный комитет, принадлежал когда-то отцу Герцена — И. А. Яковлеву и что Герцен в этом доме одно время проживал. Впоследствии выяснилось, что Назаревский что-то перепутал: дом, где действовала цензура (угол Сивцева Вражка и Власьевского переулка), никогда отцу Герцена не принадлежал. Но, получив такую информацию, Гиляровский схватил со стола Назаревского лист бумаги и написал:

Как изменился белый свет!

Где Герцен сам в минуты гнева

Порой писал царям ответ,—

Теперь Цензурный комитет

Крестит направо и налево!..

Назаревский расхохотался, и вопрос о «казенной» кобыле был улажен.

Как известно, квартира генерала Козлова, московского оберполицмейстера, выходила окнами на Тверской бульвар, а редакция черносотенных «Московских ведомостей» М. Н. Каткова — на Страстной. Из обоих зданий был виден памятник Пушкину. По этому поводу В. А. Гиляровский написал четверостишие и послал его в «Будильник» для напечатания. Четверостишие было такое:

…Как? Пушкин умер? Это вздор!

Он жив. Он только снова

Отдан под надзор

Козлова и Каткова.

Этот экспромт к печати не был допущен, так как цензура вычеркивала всякое упоминание о М. Н. Каткове в журналах «Развлечение», «Зритель» и «Будильник». Из московских изданий могли полемизировать с М. Н. Катковым лишь «Русские ведомости» и «Русский курьер».

Московский литератор Дмитриев был очень похож на Пушкина. Злые языки говорили, что он кичится своим сходством с поэтом и потому часто прогуливается около памятника на Тверском бульваре, чтобы обратить на себя внимание. Гиляровский отметил по этому поводу:

Весь мир не много б потерял,

А москвичи умнее б стали,

Когда бы Дмитриев стоял на пьедестале,

А Пушкин по Москве гулял.

Широко известен его экспромт, написанный после первого представления пьесы Л. Н. Толстого «Власть тьмы»:

В России две напасти:

Внизу — власть тьмы, а наверху — тьма власти.

В Москве открыли памятник Гоголю по проекту скульптора Н. А. Андреева. По этому случаю в литературно-художественном кружке состоялся вечер, на котором присутствовала литературная Москва. Кто-то из членов кружка предложил написать четверостишие о памятниках Пушкину и Гоголю с тем, чтобы присудить премию автору лучшего экспромта — бутылку вина. Премию получил В. А. Гиляровский, написавший две строчки:

Гоголь сгорбившись сидит,

Пушкин гоголем глядит.

В 1904 году в Москву приехал начальник Главного комитета по делам печати Зверев и, собрав всех московских редакторов газет, потребовал, чтобы в печати не освещались вопросы политики, и рекомендовал не нападать на Мещерского, редактора «Гражданина», и Грингмута, редактора «Московских ведомостей», а больше писать о войне. Он сказал буквально следующее: «Описывайте сопки Маньчжурии». Среди редакторов был и Гиляровский от «Журнала спорта». Он тогда написал:

…Над цензурой не охальничать,

Не мутить, не либеральничать,

Чтоб не слышал слова дерзкого

Про Грингмута, про Мещерского.

Ишь какими стали ярыми

Света суд, законы правые!

А вот я вам циркулярами

Поселю в вас мысли здравые.

Есть вам тема — сопка с деревом:

Ни гу-гу про конституцию!..

Мы стояли перед Зверевым

В ожиданье экзекуции…

В конце девятнадцатого века в административном управлении произошло преобразование полиции, квартальные стали именоваться участковыми приставами, заважничали и подняли «тариф» на взятки. В. А. Гиляровский написал для «Будильника» четверостишие:

Квартальный был — стал участковый,

А в общем та же благодать:

Несли квартальному целковый,

А участковому дай — пять.

Цензура троекратно зачеркнула этот экспромт и даже с припиской: «Это уж не либерально, а мерзко».

По ошибке цензор Никотин пропустил в журнале «Свет и тени» рисунок во всю страницу, автором которого был художник-демократ М. М. Чемоданов. Рисунок, как впоследствии все увидели, изображал виселицу. Под рисунком была подпись: «Наше оружие для разрешения современных вопросов». Цензор Никотин был немедленно уволен. Гиляровский написал по этому поводу стихотворение «Ребенок» и сдал его в «Будильник». Это стихотворение заканчивалось следующими строками:

…Привыкай к пеленанью, мой милый,

Привыкай, не шутя говорю,

Подрастешь да исполнишься силой,

Так и мысль спеленают твою.

Стихотворение пошло в цензуру в гранках. Цензор возвратил его редакции со словами: «Вы хотите, чтобы и меня уволили со службы?»

А. В. Амфитеатров увлекался театром и решил даже стать во главе одного из них. Необходимых средств для этого у него, конечно, не было, и в конце концов он потерпел неудачу.

По этому поводу Гиляровский написал четверостишие:

Жаль, что ты — Амфитеатров,

Жаль, что строишь ты театр,

Лучше был бы ты Театров

И ходил в амфитеатр.

В декабре 1901 года к Ф. И. Шаляпину в назначенный срок собрались гости, в числе которых были В. А. Гиляровский, Леонид Андреев, С. Власов и другие. Хозяин к сроку не явился. В. А. Гиляровский написал по этому поводу:

Тебя с пельменями мы ждали

И говорили милый вздор…

И дальше я скажу, не труся:

Не удивляйся ничему,

Решил, как подали нам гуся,

Что не товарищ ты ему.

Литературная общественность Москвы справляла в 1903 году юбилей крестьянского поэта С. Д. Дрожжина. Это происходило в литературно-художественном кружке. Юбиляра приветствовал и Гиляровский:

Привет мой пахарю-Поэту

За то, что не погас во мгле,

За все его стремленья к свету

И за любовь его к земле.

Кто-то в шутку предложил Гиляровскому написать оду царю. Он охотно ответил:

Я пишу от души и царям

Написать не сумею я оду.

Свою жизнь за любовь я отдам,

А любовь я отдам за свободу.

Кто-то спросил однажды Гиляровского, какого он мнения о качестве переводов сочинений Т. Г. Шевченко с украинского на русский язык, выполненных одним из московских поэтов. У него сорвалось:

С малороссийского Шевченку перевел

Еще на менее российский.

При посещении выставок и мастерских художников В. А. Гиляровский часто в своих экспромтах давал оценку творчества того или иного мастера, понравившейся ему отдельной работы. Приводим некоторые из них.

В. М. ВАСНЕЦОВУ
По поводу его картины «Рыцарь на распутье»

Один в поле воин, один богатырь,

Его не пугает бескрайняя ширь,

Пусть стрелы летят в него грозною тучей,

Не страшно ему: удалой и могучий

Летит исполин — в поле воин один.

А. Е. АРХИПОВУ

Красным солнцем залитые,

Бабы силой налитые,

Загрубелые, загорелые,

Лица смелые.

Ничего-то не боятся

Им работать да смеяться.

— Кто нас краше? Кто смелей?

Вызов искрится во взорах…

В них залог грядущих дней,

Луч, сверкающий в просторах.

Сила родины твоей.

К. А. КОРОВИНУ

Все воплощалось под рукой

В порывах бурных и мятежных —

Бульварный шум, Париж ночной

И солнца луч на розах нежных.

В. Н. ЯКОВЛЕВУ

Москва… Декабрьские морозы,

А рядом — лета благодать,

Так живы лилии и розы,

Что даже хочется сорвать.

Георгины бархат нежный,

И настурций огоньки,

И сверкают безмятежно

Меж ромашек васильки.

С. Т. КОНЕНКОВУ
При виде женского торса, изваянного из мрамора.

Каким путем художник мог

Такого счастия добиться:

Ни головы, ни рук, ни ног,

А хочется молиться

Не воплощенной красоте,

А недосказанной мечте.

А. М. ГЕРАСИМОВУ

Пятна яркие, отрадные.

В них душа родной красы.

Радость — степи неоглядные

Черноземной полосы.

П. А. РАДИМОВУ
Художнику и поэту

Пиши, рисуй и вдохновляй,

Чернил и краски не жалея,

В день молодого юбилея

Привет тебе,

Старик Гиляй.

В. А. Гиляровский любил острить по поводу памятников. На памятнике в Воронеже царь Петр I был изображен смотрящим на здание интендантства, а правой рукой показывающим на острог. На памятнике надпись; «Петру Первому — русское дворянство в Воронеже». Гиляровским совместно с несколькими актерами написан экспромт:

Смотрите, русское дворянство,

Петр Первый и по смерти строг:

Он глядит на интендантство,

А пальцем кажет на острог.

В годы, когда последний царь был наследником престола и путешествовал по свету, в Японии какой-то полицейский ударил его палкой по голове, покушаясь на его жизнь. Гиляровский отметил:

Цесаревич Николай,

Если царствовать придется,

Никогда не забывай,

Что полиция дерется.

По поводу некоторых деятелей театров провинции он каламбурил:

Тяжело актерским коршунам

По провинции служить,

Хорошо попасть бы к Коршу нам,

Поспокойнее пожить.

В альбом М. И. Г.

Не брани меня так строго,

Что стихов пишу я много

От того пишу стихи я,

Что стихи моя стихия.

Загрузка...