Сороковник. Книга 4

Глава 5

Тряхнув головой, сбрасываю наваждение.

У Дианы настоящий талант — завлечь слушателя. Это надо же — словно наяву мне виделись мрачные скалистые стены, осязаемо жалила ледяная крупа, я даже слышала, как пела стрела, с чпоканьем пробивающая перепонку портала. Не пойму — когда, как я успела вернуться в палату, но только обнаруживаю себя сидящей в постели, прикрытая лёгким покрывалом и внимающая каждому слову сестрички. Ах, вот теперь припоминаю: я согласилась быть умницей и отдохнуть после обеда, в обмен на завершение истории, которую оборвал на самом интересном месте Аркадий… Да-да. Диана ненавязчиво подхватила меня под руку и провела сюда через розовые аллеи, что мелькнули душистым зелёно-розово-кремовым фоном, а больше я и не помню ничего… Ох, чтоб мне…

Какое-то время прихожу в себя.

Последние слова демиурга не дают мне покоя.

— Диана, кого он всё-таки звал, перед тем, как сбежать? Это было настолько по-человечески…

Сестричка хмурится. Привычным жестом оглаживает полы белоснежного одеяния. У неё, такой приветливой и улыбчивой, глаза становятся как колючие льдинки.

— А мне его ничуть не жалко. Даже если и в самом деле он звал… У тех несчастных, кого он силой притащил сюда, тоже были матери, и хорошо, что они не видели, в каком состоянии к нам привозили их детей, взрослых и не очень… Силы небесные, сколько их было, и настолько "тяжёлых", что даже сэр Персиваль, и сэр Пантелеймон, и сэр Себастьян ничего не могли поделать! Я здесь только три года, но, поверьте, насмотрелась. Хоть у нас и редко приходится хоронить… — Леди Ди сжимает кулачки. — А сколько сгинуло в безвестности? Нет, не мне его прощать.

Пожалуй, и не мне. Жёстко, да? Но ещё свежи в памяти воспоминания о девочке, изжёванной раптором, и о парнишке, которого с полувзмаха располосовал когтями Фредди… Если верить Васюте — мальчик вернулся домой, в свой мир, а вот Геле придётся остаться здесь навсегда. И где-то, в другой реальности, её оплакивают мать и сёстры.

Да и вернулся ли мальчик? Ведунья, как и Васюта, была уверена, что говорит мне единственную правду об устоях Мира; на деле же — лишь повторяла сценарный монолог для вновь прибывших новичков. Так что неизвестно ещё…

…А несчастные, замученные в подвалах Рахимыча?

"Ива, видишь углубления? Это от корабельных гвоздей. Прямо здесь распинали людей, и неважно, за какие грехи — никто не должен умирать такой страшной смертью. Вот этот желоб, что вдоль стены — это не водосток, это для слива крови"… А следы сожранных аур на каменном Омаре?

Игрок, и никто иной, притащил сюда эту банду, ему и отвечать за их деяния. И за честолюбивые помыслы ибн Рахима, от которого принимал жертвы, и за сиротство и пленение Кайсара, и за маленькую Саджах, едва не запоротую до смерти. За всех.

Минутный приступ жалости рассасывается бесследно.

Диана решительно поднимается со стула.

— Всё, дорогая! Помните наш уговор? Я свою часть выполнила, дело за вами.

Без возражений укладываюсь. Леди Ди наглухо задёргивает шторы, комната наполняется уютным полумраком. С трудом подавляю зевок

— Не забыть, что вечером у меня свадьба… Погодите-ка! А в чём я пойду? Диана, можно как-то связаться с Магой? Может, он успеет для меня передать что-то из…

— Ни о чем не волнуйтесь, — ласково отвечает она, и в этот момент чрезвычайно напоминает сэра Майкла с его неизменной заботливостью. — Всё продумано. Отдыхайте!

И исчезает за портьерой, растворившись в сиянии солнечного света, на мгновение пробившегося с террасы.

— А посыльные не ошиблись? Это действительно для меня?

Со смешанным чувством любуюсь разложенным на кровати воздушным белым с золотом платьем, косясь на кипу нижних юбок, отделанных кружевом. В отдельной коробке поджидают туфли в тон платью, отдельно — белые чулки-паутинка… я даже зажмуриваюсь… на настоящих подвязках с атласными бантами, украшенными мелким жемчугом. Длинные перчатки, сеточка для волос…

— Они перепутали, — говорю неуверенно. — Это Лорин наряд. Кто у нас невеста, в конце концов?

— Ни в коем случае! — Сестричку Ди вдруг пробивает на смех. — Для леди Лоры туалет уже доставлен, и уж будьте уверены, он неповторим! Возьмёмся за дело, дорогая: я помогу вам одеться и уложить волосы, времени у нас не так уж много.

— Без меня не начнут, — отвечаю всё ещё в прострации. — Дайте мне смириться со всей этой роскошью. — Мне вдруг становится весело. — Чулки? Да у нас сто лет такого не носят! Кто это придумал?

— Ваша подруга, кто же ещё! — Ди насмешливо закатывает глаза — Если уж она берётся за дело, будьте уверены — доведёт до абсурда. Заказала себе самый дорогой наряд от Мишеля, заодно вспомнила и о вас! И заявилась всего полчаса тому назад, хорошо хоть не опоздала на собственную свадьбу. Ох, и досталось же ей от сэра Персиваля! Но платье великолепно, не так ли?

— Какое-то кружевное недоразумение, — говорю смущённо. — Его и одевать-то страшно, вдруг под пальцами расползётся…

Вопреки моим опасениям, ничего не расползается. Чулки ласкают ноги, мягкая кожа туфель обнимает ступни с вожделением истосковавшихся по нежностям мужских ладоней, юбки, интимно шурша, скользят от бёдер к лодыжкам, лиф, скрывающий пластины китового уса, мягко выпрямляет спину, чуть приподнимая грудь… Никогда не думала, что одевание может быть настолько эротично-утончённым.

— Силы небесные! — Диана в восхищении отступает в сторону, разворачивает меня к настенному зеркалу. — Не знаю, какова из вас обережница, но многих наших леди вы точно за пояс заткнёте. Появись вы на последнем благотворительном балу — и ещё неизвестно, кому достался бы приз за красоту — этой выскочке Гермионе, или вам! Я бы поставила на вас, Иоанна, честное слово!

— Не видел вашей Гермионы… — вмешивается в её восторженный монолог знакомый голос… Леди Диана грозит пальчиком вошедшему Маге.

— … и не испытываю желания видеть, — продолжает он. — Я бы тоже поставил на Иву. К сожалению, она редко носит платья, предпочитая, как ни странно, мужские штаны. Надеюсь, вскоре её пристрастия изменятся.

— Не мешало бы вам постучать, сэр, — кокетливо выговаривает сестричка. — Мы могли быть не совсем одеты!

— Я стучал. — Мага пристраивает на край столика объёмистый футляр. — Стучал, милые дамы, но вы были увлечены своим занятием и не услышали. Диана, я восхищён, вы словно ювелир, шлифующий алмаз до стадии бриллианта. Позвольте…

Целует ей руку. Сестричка заливается краской.

— Я… я вас оставлю, — застенчиво опускает глаза. — Церемония начинается через двадцать минут, а в банкетном зале наверняка не всё ещё готово. Пойду, предложу свою помощь.

Маркос да Гама почтительно кланяется. Умеет ведь, если захочет, быть чертовски обаятельным, как и его братец… Переводит на меня взгляд — оценивающий, и — неужели одобрительный? Сощуривается и с сожалением качает головой.

— Что-то не так? — сердито спрашиваю. — Ты же хотел видеть меня в платье?

— Как тебе сказать… Видеть тебя я предпочёл бы без него. Но что поделать, условности… — Переключается на отложенный ранее футляр. — Позволь мне внести последний штрих… Да не шарахайся так, я же не резать тебя собираюсь!

От его близости и свежего горьковатого запаха хризантемы, от собственной внезапной робости я теряюсь и зажмуриваюсь. И вздрагиваю: ниже ключиц тяжело умащивается нечто холодное, оттягивает шею, вызывает мурашки вдоль хребта. Переведя дух, открываю глаза. Мага всё ещё у меня за спиной, делает вид, что трудится над застёжкой, а на самом деле дышит мне в затылок. Но бесконечно гладить мою шею нельзя, и ему приходится, наконец, развернуть меня к зеркалу. Сдерживаю невольный вздох восхищения. На моей груди сверкает крупными голубыми и бледно-зелёными каменьями колье, достойное королевы.

— Я привёз их для тебя, — шепчет Мага, — из далёкой пещеры. Это сильные энергетики, на тот случай, если меня не будет рядом. Погоди, сейчас камни привыкнут, нагреются…

Шею обдаёт жаром, и я невольно вскидываю руки — снять эту штуковину. Но она лишь теплеет и вдруг в какой-то момент становится почти невесомой. Камни, каждый величиной не меньше тыквенного семечка, начинают мерцать, словно в каждом сидит крохотный светлячок. Суженый защёлкивает на моём предплечье браслет, щедро усеянный такими же "светлячками" и, склонившись, целует местечко между верхним краем перчатки и крошечным рукавом.

— Мы так не договаривались, — сдавленно выдыхаю.

— А как? — шепчет Мага. — Да разве всё предусмотришь… — И припадает к моей шее долгим поцелуем… — Впрочем, прости. Увлёкся. Здесь есть ещё серьги. Позволь, я сам…

После чего поцелуя удостаивается местечко за каждым ухом. Моё бедное сердце то останавливается, то падает в пустоту, так действуют его прикосновения. А тут ещё камни, настраиваясь на меня, разогреваются, и я уже не пойму, от чего пылает лицо. Мага, потеревшись щекой о мою, замирает…

Выпрямившись, церемонно предлагает руку.

Смущённо беру его под локоть.

— Платье, — со смешком подсказывает он.

— Что?

— Ты не привыкла к такой длине, не наступи на подол. Чуть подбирай его при ходьбе. Да, вот так… не слишком высоко, чтобы лишь носки туфель показывались. Любой костюм нужно уметь носить; но ничего, привыкнешь. Что ты оглядываешься?

— Так ведь… это шлейф, что ли? — Нервно пытаюсь заглянуть за спину.

— Ну и пусть себе волочится, никто тебе на пятки не наступает. Так и быть, давай сделаем пробный круг.

Он, словно терпеливый гувернёр с великовозрастной воспитанницей, вежлив, почтителен и более не позволяет вольностей. Лишь иногда прижимает мою руку локтем, давая знать, что меняем направление. Так, чинно, с достоинством и выводит меня в длиннейший коридор.

— Мага, — нерешительно подаю голос, вспомнив эпизод на площади, — ты вообще… как себя чувствуешь?

Отчего-то он сразу понимает, о чём речь.

— В порядке. Спасибо, Ива, ты на редкость вовремя меня остановила. Как ты вообще умудрилась так подать голос, что тебя весь Совет услышал? Прекрасная картина, ничего не скажешь: укрощение буйного мужа на расстоянии… Ну, ну, — это он замечает, как у меня от обиды дрогнули губы, — я просто неудачно пошутил, не сердись. Твоя Анна заставила меня изрядно поволноваться, неудивительно, что я на секунду-другую потерял голову. Должно быть, — он задумывается, — всё дело в том, что я… отчего-то ждал, что ты позабудешь обо всём, сорвёшься — и всё-таки уедешь с Васютой.

"Боялся, что ты меня бросишь" — слышится мне. У меня словно пелена с глаз спадает. Я вижу его совсем другим. Есть один — насмешливый, немного циничный, блистательный Маркос, младший наследник Главы, гроза и грёза несчастных простых девушек… И другой, под маской вечного насмешника прячущий одиночество и ранимость.

— …потом вспомнил, что ты всегда была патологически честна, — продолжает он. — Ты, конечно, умеешь влипать в истории, у тебя невероятная способность — находить приключения на собственную голову, но делаешь это не нарочно. И раз уж обещала дождаться… Женщина, которую я принял за тебя, глянула равнодушно, а вот ты, — он смотрит на меня с затаённым удовольствием, как будто рад, что не ошибся в расчётах, — ты сгорала бы со стыда, что приходится убегать, так? Поэтому, когда я услышал твой зов — был готов к чему-то подобному.

Угу. Вот только папенька уже изготовился тебя стреножить, и братец на плечах повис, аки клещ… Но мужчинам невозможно признаваться в слабости, и поэтому я поверю каждому слову безоговорочно. Конечно, Мага.

— А как у тебя складывается с девочками? Мне показалось, ты не слишком удачно начал, с выговора…

Идти нам долго, коридоры и галереи в госпитале бесконечны, как в Эрмитаже, и я надеюсь успеть расспросить о главном. Суженый усмехается уголком рта.

— Не волнуйся, на мне отыгрались. Я был подвергнут жёсткому перекрёстному допросу, но, как видишь, жив и почти не потрёпан. После ознакомления с домом, коллекцией оружия, лабораторией мне вынесли вердикт… — Он морщит лоб, припоминая: — …что я "классный, и вообще — ничего себе парень". Судя по интонации — заключение положительное, я не безнадёжен. Ива, "классный" и "ничего себе парень" — это из молодёжного сленга, я правильно понимаю?

Давлюсь смешком.

— Правильно. Не такой уж плохой результат; считай, заработал четвёрку по пятибалльной системе. Вот когда тебя назовут крутым — это будет высший балл. Значит, признали за своего.

— Не понял. — Мага хмурится. — Не за чужого же!

— Свой — это совсем уже свой, ну… проверенный. Пока что они под первым впечатлением, а теперь будут приглядываться: такой ли ты на самом деле? Подростковый возраст, пора возвышенных идеалов; думаю, очень уж они хотели увидеть тебя именно таким, классным. Да ещё и с Николасом успели познакомиться и влюбиться, а по их представлениям, у хорошего человека и брат должен быть таким же.

— Я понимаю, — отвечает он сдержанно. — Но я не мой брат. Смешно подлаживаться под идеал! Почему мне нельзя быть самим собой, чтобы меня…

Он осекается и угрюмо отворачивается.

"…просто любили", — вновь слышу недосказанное. Плотнее прижимаюсь нему. Очень хочется погладить его по руке, и, решившись, я кладу ладонь поверх его кисти. Он удивлённо и с каким-то недоверием скашивает на меня глаза.

— Будь самим собой, вот и всё. — Боковым зрением отмечаю, что мы приближаемся к высоким двустворчатым дверям столовой. — Ты хороший человек, почему бы тебе не стать хорошим отцом?

Он останавливается, будто налетев на невидимое препятствие.

— И это ты мне говоришь? Ты? Я сделал тебе гадостей больше, чем всем знакомым женщинам, вместе взятым, а ты называешь меня хорошим человеком? Не строй из себя святую. — Желваки так и играют на его скулах. Но меня уже не обманешь этим показным психозом.

— Ты справишься. Помнишь, когда ты делал мне предложение, то сказал, что ради детей научишься смирять характер? И добавил: "У меня получается". С той поры ты многого достиг.

Он с шумом выдыхает.

— Ты права. Просто я жутко боюсь сорваться.

— Тогда я напомню тебе про сухое дерево. Мы не опаздываем?

Он словно прирастает пятками к паркету.

— Брось, ну что такое? — подталкиваю я его в спину. — Можно подумать, дети прямо за дверью поджида… Постой, они что же, здесь? Ты привёз их сюда? И молчал?

Подхватываю юбки, бросаюсь к двери, но суженый перехватывает.

— Куда! Не лети, как сумасшедшая, а то Персиваль нам всыплет! Он нашу компанию пропустил на одном условии: чтобы никаких волнений, поняла? И-ива… — Мага вдруг улыбается и привлекает меня к себе. — Они такие… Совсем как мы с Ником в детстве. — Неожиданно целует меня в лоб. — Спасибо.

Замерев, мы глядим друг на друга и улыбаемся, как два дурака. Нас впервые объединяет прекрасное чувство — гордость за детей. Он наклоняется ближе… Скрип петель поблизости и звук открывающихся дверей сменяется возмущённым воплем:

— Мама!

Мой спутник незамедлительно получает основательный тычок девичьим кулачком.

— Это что ещё такое? Тебя совершенно невозможно оставить одну! — выговаривает Сонька.

— Это что ещё такое? — с той же интонацией повторяет Мага. Потирая отшибленный кулак, Машка вскидывает голову.

— Что? Сперва женись, потом целуй. У нас так.

— К вашему сведению, юные доньи, — сдержанно отвечает её папочка, — я уже четырежды делал вашей маме предложение. В последний раз мне даже удалось вручить ей кольцо, это я хорошо помню; и где оно сейчас? Зарубите на носу, что мужчина виноват далеко не всегда.

Из дверей столовой появляется довольный Николас.

— Посмотрите-ка, опять сцепились! Феи, не бейте отца, он хороший и вам ещё пригодится. Мага, советую тебе — для разнообразия, конечно — иногда дарить даме кольца, не отягощённые магией, тогда уцелеют при любых обстоятельствах. Ива… жутко рад тебя видеть. — Придирчиво оглядывает. — Отлично, камушки на месте, работают…

Он великолепен. В таком же белом с золотом камзоле, как и брат, только иссиня-чёрные локоны, пышные, как парик, падают на плечи, и серьга, в отличие от Магиной, в правом ухе. Вместе с девочками, наряженными, как принцессы, они с братом составляют на редкость красивую композицию. В которую, надо думать, и я вписываюсь удачно.

— Проходите же, — подгоняет Николас, — скоро прибудет невеста, загораживать ей дорогу — плохая примета. Быстренько!

Девицы, вклинившись между мной и братьями-некромантами, подхватывают меня под белые ручки.

— Приличия надо блюсти. — Соня стреляет в сторону отца глазами. — Она у нас официально дама незамужняя, мы у неё побудем в сопровождающих. А ещё мы — подружки невесты, так что, доны, постойте в сторонке. Мальчики отдельно, девочки отдельно.

Отчего-то меня коробит её фамильярность.

— Не зарывайся, — предупреждаю тихо. — Мага, а ты не принимай всерьёз. Это ж они опасаются, что я их ругать начну… Сам знаешь за что.

— Дважды за один проступок не наказывают, а он нас уже отчитал, — быстро говорит Машка. — Мам, давай сразу нас простишь? Всё ведь обошлось, а?

Чтобы их отыскать, мне пришлось согласиться на замужество и затем угодить в самый эпицентр событий: быть похищенной, лишиться двух пальцев, посидеть в застенке… Обошлось, ничего не скажешь.

Прислушиваюсь к звукам настраиваемых в соседнем зале скрипок. Что там все твердили о времени? Подождут. Обнимаю девочек за плечи.

— Постойте-ка, зайцы мои. Мага, вы нас не ждите, мы тут пару слов скажем — и придём. Идите, идите…

Переглянувшись, мужчины уходят.

— Вот что, солнца, — говорю задумчиво. — О том, что случилось — позже поговорим. А прямо сейчас — подумайте: вы когда-нибудь видели, чтобы я с вашим дедом панибратски обращалась или руки распускала? — "Солнца" с искренним недоумением хлопают глазами. — Что это за показательные выступления? Отец — не подружка и не приятель, отец — это отец, и нечего ему в бок кулаками тыкать. Что-то вы много себе позволять стали, не слишком ли тут с вами носятся?

Они вспыхивают, бледнеют, пыхтят — демонстрируют возмущение, как могут. Но молча.

— И аккуратнее в выражениях, девочки. Не путайте его с Николасом, тот шутку поймёт и оценит, а ваш папа… намного серьёзнее. И очень щепетилен в вопросах хороших манер, кстати, а вы сейчас себя повели вовсе не образцово.

— Так он вроде был не против, мы с ним так и… — начинает Машка. — Полдня общались… — договаривает и пунцовеет, хотя уж дальше некуда. Мне остаётся только схватиться за голову

— Почему-то с сэром Майклом вы само совершенство, а отца, значит, можно шпынять?

— Он тебя бросил, — угрюмо говорит Сонька. — А откуда ты знаешь, как мы у Кэрролов себя вели?

— Потом расскажу. Ваш отец вытащил меня из плена, между прочим. Крепость ради меня штурмовал. — И по тому, как округляются их глаза, понимаю: ничего этого они не знают. — У нас ещё будет время на рассказы, а сейчас — ведите себя так, чтобы я вами гордилась!

Они обнимают меня с обеих сторон и трутся носами об атласные розы на платье. Заглядывают в глаза.

— Мам, прости. Ну, лопухнулись… А что он тебя обжимает? Думает, герой — так ему всё можно, да?

— Иногда можно, — подумав, говорю. — Почему бы и нет? Ник меня тоже иногда обнимает, вы же не возмущаетесь.

Николас, лёгок на помине, выглядывает из двери.

— Дамы? Вы там ещё целы? Кого спасать?

— Уже идём! — отзываюсь.

Зал, озарённый сиянием великолепной хрустальной люстры, встречает нас аплодисментами. Я вижу Аркадия в лёгком парадном доспехе, сдержанно-серьёзного, но с сияющими глазами, рядом — его патрона, главу клана друидов; мэра, которого помню ещё с Совета, каких-то незнакомых мужчин во фраках, очевидно — помощников; несравненных сэров Кэрролов — отца и сына. Персонал госпиталя представлен доктором Персивалем с коллегами и несколькими сестричками милосердия — конечно, с нашей Дианой во главе. Ковровая дорожка ведёт прямёхонько к импровизированному свадебному алтарю, украшенному цветочными гирляндами, а далее, во второй половине зала ждут столы, сверкающие серебром и фарфором.

— Не торопись, родственница, — перехватывает меня Николас при попытке сойти с дорожки. — Начнём-то с тебя. Последние минуты ты у нас простая попаданка, быть тебе скоро полноценной гражданкой Гайи, а также славного города Тардисбурга, со всеми вытекающими… Видишь, дон Ломбарди уже бумаги наготове держит? Девочки, держитесь позади, да не наступите маме на хво… шлейф, я хотел сказать. А поведу её я, как поручитель. — Девчонки фыркают, но послушно занимают обозначенные позиции. — Вперёд, королевы мои! К новой жизни! Официальную часть торжества объявляю открытой!

Рука у него твёрдая и надёжная, как у брата, только глаза другие — хитрые, со смешинкой. Невольно улыбаюсь в ответ. Господин мэр, энергично кивнув головой в напудренном паричке с буклями, принимает от ассистентов свиток с несколькими болтающимися на позолоченных верёвочках сургучными печатями, разворачивает…

— Традиция, — шепчет мне на ухо родственник. — Самые важные документы фиксируются только на пергаменте. К тому же, он лучше держит охранную магию.

Господин Антонио Ломбарди, мэр славного города Тардисбурга, прокашливается и начинает речь. Улыбаюсь из вежливости, а потом и от души: не каждый день выпадает послушать о себе столько хорошего. Церемония идёт своим чередом, но я, несмотря на торжественность минут, вдруг отвлекаюсь на совершенно пустяковые мысли. Вроде бы ерунда, но не даёт покоя.

Первый раз Мага заговорил о наших отношениях во время встречи у Мишеля. Можно ли это считать предложением руки и сердца? Второй — недвусмысленно потребовал выйти замуж, нагнав в придорожной гостинице. Третий — когда вручил кольцо…

Откуда он насчитал четыре предложения? Или я опять чего-то не помню?

…Есть время праздников — и время молчания, когда тишина связует более слов.

Пристроившись к большому, "парадному" камину, Мага не торопясь, со вкусом подкладывает к почти прогоревшим угольям несколько свежих полешек. Нашаривает на каминной полке коробочку — то ли маленькую бонбоньерку, то ли большую табакерку, которая, едва откидывается крышка, мелодично звякает и выдаёт трогательный мотив на манер шарманки. Из её недр суженый извлекает несколько шариков, похожих на ладан, бросает в огонь, и по необъятной кухне расплывается аромат восточных благовоний — не резкий, как бывает в этно-магазинах, а утончённый, изысканный. Алые отсветы играют на бледном лице моего некроманта, отражаются в глазах, скользят к потолку и тают во мраке. Большая люстра слепа: нам достаточно свечей в двух канделябрах — на столе и на каминной полке — и света от очагов.

Живое пламя, как и текущая вода, завораживает, не удивительно, что наши девицы сползают с дивана и подбираются к камину. Сесть рядом с отцом они робеют, а потому устраиваются у него за спиной, прямо на полу, не чинясь. Усевшись по-турецки — благо, широкие юбки позволяют, подперев кулачками подбородки, предаются созерцанию. Ещё бы, не каждый вечер выпадает такая возможность! И даже вздрагивают от неожиданности, когда, не повернув головы, Мага точным движением протягивает каждой по поленцу.

— Грушей пахнет, — удивлённо говорит Машка, принюхиваясь к сухому дереву. Подвернув пышный манжет, дабы не подпалить, тянется к огню. Приходится вплотную притиснуться к отцовскому боку, и, кажется мне, на какое-то время Мага перестаёт дышать. Машутка этого не замечает. — Наш дедушка тоже любил такие. Как по осени сад вырезал — обязательно самые толстые ветки откладывал для костра посушить.

— Ага. И шашлычки на них получались душистые, вкусные… даже сейчас хочется! — мурлычет Сонька и чуть ли не облизывается.

— Обжоры! — не могу удержаться. — Кто недавно на двоих умял почти весь свадебный пирог? Сколько же в вас влезает?

— Мы молодые растущие организмы! — напоминает старшенькая и, прицелившись, тоже суёт полено в камин. Потеряв равновесие, как бы невзначай хватается за отцовское плечо. — И вообще, мы тут лопать стали в три горла, а всё как в чёрную дыру уходит, чесслово! Главное — поела, а через полчаса снова хочется. Но вообще-то, мы целую неделю верхом учились ездить, по лугам гоняли, может, от этого?

— Всё может быть. Ну-ка, встаньте, солнца мои, дайте на вас посмотреть. И разуйтесь, будьте любезны.

Девочки неохотно поднимаются с насиженных мест, скидывают вслед за мной туфли. Босиком встав напротив дочерей, испытываю лёгкий шок.

Так и есть. Раньше, в прошлой жизни, я поглядывала на них сверху вниз — не слишком большая, но была у нас разница в росте; сейчас мы смотрим глаза в глаза. Что и требовалось доказать.

— Вы выросли, — заключаю упавшим голосом. — Сантиметров на пять, не меньше. Не мудрено, что вы постоянно голодные, у вас всё в рост идёт… Господи, и это за каких-то десять дней, а что же дальше будет?

Девочки недоверчиво оглядывают себя и даже крутятся на пятках. Мага поднимается на ноги и прожигает их взглядом.

— Точно, — подтверждает развалившийся на втором диване Николас. — Я это ещё у Мишеля заметил, пока они с нарядами носились. Прошу учесть — заметил, несмотря на то, что перед глазами упорно мельтешили тамошние девицы, очень настойчиво, будто я мёдом намазан, я так и не понял, что им от меня надо… Ива, не волнуйся, все дети растут, это нормально.

— В данном случае — ненормально, — цедит Мага, и чело его малость омрачается. — Да, на редкость вовремя вы сюда прибыли…

У меня ёкает сердце.

— Что значит — вовремя?

Девчонки испуганно моргают. Их отец спохватывается.

— Да не волнуйся, они просто добрали своё. Видимо, в вашем мире уже пошёл перекос в энергетике, но стоило им попасть в нужную среду — ауры выровнялись, пошли в рост, а за ними и тела подтянулись. Видел я такое…

Говорит, а сам не спускает с них глаз, сканирует, простреливает орлиным взором. Прямо как дон Теймур… Наконец пожимает плечами: мол, я же говорил, теперь всё в порядке! Этот простой жест заставляет нас облегчённо вздохнуть; однако я всё ещё тревожусь.

— Но при быстром росте тоже возможны осложнения?

— Ох уж эти женщины… Мы в Гайе, Ива, это главное. Она их приняла. Хочешь — завтра покажем их Персивалю, — он словно невзначай гладит Машку по голове, поправляет заколку, — послушаем, что он скажет, если вам от этого спокойнее. Но не забывай, профессионал его уровня подмечает дефекты ауры невооружённым глазом; будь у девочек что-то не в порядке — он их сегодня не отпустил бы. Ты уже имела возможность убедиться в его принципиальности.

— Давайте нас покажем! — оживляется Сонька. — А можно нам весь госпиталь посмотреть? И вот ещё бы глянуть, как там лечат: так же, как дядя Майкл?

— Корифеи — да. Наш Майкл — мастер высшей ступени, из тех, кто работает в основном с аурой и почти не использует артефакты, у него свой энергозапас достаточен. А вот целители среднего и начального уровня, вроде леди Дианы, применяют накопители и аппаратуру, особенно для поддержки или реабилитации. С приборами справится даже волонтёр без степеней и званий. Интересуешься целительством? Обзорную экскурсию вам, может, и устроят, а вот разрешить присутствовать на сеансах — сомневаюсь. Разве что на самом простом, остальное не для ваших глаз.

Соня обижено выпячивает губу. Её отец строго сводит брови.

— Софи, праздному любопытству в подобном учреждении не место. Это ты маму встретила практически здоровую, а там бывают тяжелораненые, обожжённые… Никто не хочет, чтобы на него в таком состоянии глазели посторонние юные доньи. Я бы не захотел.

Судорожно сглотнув, Сонька плюхается на диван. Молча. Похоже, отцовский авторитет признан.

— Смотрите-ка, друзья мои, как странно получается, — словно не заметив инцидента, подаёт голос Ник. — Судьба иногда делает такие выверты, что не устаёшь удивляться!

— Это ты к чему?

Реплика адресована брату, но подсаживается Мага к Соне и как бы случайно, делая вид, что некуда пристроить руку, кладёт её на девичье плечико. Отодвигаюсь к боковинке, чтобы им не мешать.

— А к тому, — продолжает родственник. — Представьте, что по накатанному алгоритму Сороковников Ива прошла финал и вернулась домой. Вроде бы, счастливый конец, да? Все довольны, кошмар позади, жизнь налаживается… А через полгода — бабах! и дефицит энергетики у детей, конкретный такой дефицит — когда в дугу сворачивает, когда болит и ломит всё, что может болеть, а что не может — тоже болит; и главное — диагноз не установишь, от чего лечить. А помочь некому.

Машка придвигается под надёжную отцовскую руку.

— … Или возьмём вариант проще, без Сороковников: никто никого сюда не притягивал, ни о ком не вспоминал, живёте себе как жили, каждый в своём мире. С тем же надвигающим грядущим кошмаром, поскольку он неминуем. Вот ты, братец, всё клевал себя за то, что невольно притянул Иву в наш мир…

— Когда это я себя клевал? — сердито перебивает братец.

— Ну, не клевал, показалось… Но сложилось-то всё удачно, в конце концов. Дети здесь, в безопасности, ещё немного адаптируются — и можно всерьёз заняться обучением. А что их ждало дома? Вот если бы вы с Ивой не встретились? Вы и столкнулись-то лишь потому, что твоя знакомая привела новенькую к Васюте, а когда тот уехал — она побежала за советом к ней же, Гале. А фактически — прямёхонько в твои недружелюбные в тот момент объятья. Если бы Гала не отписала ей Рика в наследство, если бы вы с отцом не нажали на неё с замужеством, она бы не стала искать пути отступления и не попала ко мне, затем домой, причём с инициированным кидриком; если бы сволочь Игрок не решил позабавиться с Анной и посмотреть, что выйдет, начни она умирать… Великое множество "если" сложилось в цепочку и привело к тому, что семья здесь, в сборе, целиком. Все живы, в добром здравии… чего я особенно желаю не только девочкам, но и тебе, брат. Хотя, надо отдать должное, в последнее время ты здорово изменился. В лучшую сторону.

Сердитый Магин взгляд сшибается с насмешливым взглядом Николаса: ощутимо, с треском. Мы с девчонками так и подскакиваем от неожиданности, но вовремя соображаем, что это стрельнуло полено в камине.

— Думаешь? — как-то смущённо говорит суженый. — Может быть… — И словно только сейчас замечает, что под боком у него притихли дети. — Всё хорошо, мои доньи. Бояться поздно. Я рад, что вы с нами, здесь.

— Пап, — у Машки вздрагивают губы. — Ты… это… мы не слишком были сегодня…

— Мы вели себя ужасно, — довершает Соня. — Прости.

— Бывает. — Он, наконец, притискивает их к себе. — Сам такой был, понимаю.

— Был… — Николас насмешливо фыркает, а мне хочется запустить в него чем-нибудь: такую сцену испортить! — Ладно, зайцы, кончайте сантименты. Уж за полночь, вам спать пора, да и мама ваша изо всех сил глаза таращит, вон за подушкой уже тянется, не для меня же, красивого. Не пора ли баиньки?

— Ну, уж нет! — Я кое-что припоминаю. — За тобой должок, между прочим, и хватит увиливать! Кто обещал всё рассказать "когда-нибудь после"? Так вот, "после" наступило. Я до сих пор не знаю, что с вами случилось, куда подевался Рик, как вас угораздило очутиться на войне, в конце концов, с вашим-то нейтралитетом?

— А сама-то, сама! — подскакивает Машка. — Кого сегодня наградили, а? Мам, это нечестно: мы сейчас про себя всё выложим, а что с тобой случилось — так и не узнаем? Ты у нас, оказывается, национальное достояние, а мы не в теме!

Сконфуженно ёрзаю. Ах, как они на меня взирали, когда мэр оглашал документ о вручении звания "Почётной гражданки Тардисбурга"! "Мам, это правда о тебе?" — так и читалось на их личиках. — "Ты всё-таки, прости за откровенность, обычная мама… Это ты, что ли — спасительница города? Ты — вывела из строя Игрока? Ты… Главу Клана Огня — Горгоной, по-простому?.. Да ладно, брешет мужик…" Так и знала, что они ничего не забыли. Теперь не отстанут. Неожиданно подключается и суженый:

— Я бы тоже послушал. Кое-что мне известно, но вот о чём недавно узнал впервые — так это о хлебном ритуале. Ещё мне неясно: как ты умудрилась открыть портал без малейшей подготовки? И зачем тебя вообще посреди ночи понесло в самый центр города?

— Бессонница, — отвечаю, похлопав глазами. — Э-э… это вы на меня, что ли, решили стрелки перевести? Не пойдёт: давайте всё-таки в хронологическом порядке, чтобы не запутаться. Кто сюда первее попал, тому и отчитываться.

— Эх, прощай, сон…

Николас прохаживается по кухне, заложив руки в карманы, босиком, как и брат, растрёпанный, чертовски обаятельный. Останавливается напротив.

— Ну, вот что, друзья, раз вы решили устроить вечер воспоминаний, давайте, что ли, чаю попьём. Что-то я после свадьбы голодный, как собака. Нет, как мои племянницы…

Они с девочками понимающе смотрят друг на друга и начинают хохотать.

Насмеявшись, мы подхватываемся — кто за чайником, кто за посудой, я шарю в буфете в поисках заначек, и мне не стыдно признаться, что и сама не против перекусить за компанию. Мне простительно, в моём-то положении. На люстре по мановению хозяйской руки затепляются огни — чтобы мы взбодрились, а то в полумраке в сон клонит, а сидеть нам, судя по всему, долго. По контрасту с освещённой комнатой ночь за высокими окнами кажется ещё чернее. Мои "солнца" с удовольствием занимаются любимым делом — сервируют стол по всем правилам, нет-нет, да поглядывая: что там вкусненького мать отыщет в закромах? В закромах — свежий хлеб и масло, холодная буженина, зелень, нисколько не усохшая под серебряным магическим колпаком, два вида сыра, бисквиты… Пир на весь мир, без этикетов, просто, непринуждённо… Что-то сдвигается во всех нас, и я уже чувствую, что после этой ночи, полной рассказов и откровений, мы станем намного ближе и роднее.

Весело шипит и плюётся чайник. Мы подбрасываем дровишек в камин — и к восточным ароматам добавляется яблоневый дух. Всё готово. Итак, начинаем…

— Мам, мы даже не думали, что ты будешь волноваться, — Машка опускает глаза. — Ты ж всегда так гордилась, что мы самостоятельные и нигде не пропадём…

— Ироды, — говорю беззлобно. — Одно дело — перекуковать одним два-три дня, пока я в командировке, и другое — попасть чёрте куда, в иной мир, абсолютно чужой, понимаете? Да любая мать сразу начнёт представлять самое худшее!

— Но мы же не одни! Мы фактически с тобой — ну, с Аннушкой — и с Ником!

— Э-э, вам пока не понять, — вмешивается последний. — Уясните на всю жизнь, зайцы, что если женщина испугается за детей — даже самой разумной будет чужда всякая логика. Да дело, в общем, не в побеге, а в том, что вы не подумали, как будете назад выбираться, словно к подружке на чай собрались. Иномирье — это вам не соседняя комната.

Машка округляет глаза, выразительно смотрит на дядю и чиркает ногтём по плечу… и Николас потирает лоб.

— Ах, да, забыл.

— Что забыли? — сурово наезжаю на всех троих. Ишь, секретничают у меня на глазах. — Мне вот тоже интересно, на что они надеялись?

Родственник смотрит невинно, чисто ангел.

— На меня. Вернее, на моих будущих питомцев.

— Ах, да… — невольно повторяю. — И сколько мне пришлось бы ждать? Они ведь ещё не проклюнулись! Значит, вы тут — веселитесь, а я там — схожу с ума от неизвестности! Весело устроились, ничего не скажешь…

— Назад! — Мага хлопает ладонью по столу. — Какие питомцы? Почему я не знаю? Ну-ка, подробнее!

Узнав о Рикки и его клонах, он не в силах скрыть досаду. Столько времени добиваться Галиного фамильяра, и всё мимо, а кому-то, можно сказать, несколько штук даром достались! Нет, брат есть брат, Мага не завидует, но почему это произошло не с ним? Машка, как более сердобольная, трогает его за плечо.

— Пап, ты не переживай, мы с Ником с тобой поделимся. Правда, Ник?

— Конечно, золотко, — скрепя сердце, отвечает Мага. — Куда ему столько? Тут другой момент: я же хотел сам, своего вырастить… Ладно, сменим тему, доньи. Расскажите, как вас встретили, чем вы занимались в Каэр Кэрроле? Уже облазили его сверху донизу? В подвалах были? Подземный ход нашли?

— Подземный? — у девочек округляются глаза. — Не-ет, не успели… А где?

Мага довольно хмыкает. Переглядывается с Николасом.

— Мы-то нашли, а чем вы хуже? Отыщете — покажу ход в тайную башню, она в самом центре озера, на островке…

Ну, всё, эти голубушки теперь с него не слезут. Глаза горят азартом, щеки пылают… Ладно, играйтесь, пока лето, снимайте пенку с нового мира.

Они с восторгом рассказывают про чудесных лошадок, которых для них тщательно подобрали в замковой конюшне, и хвастают, что почти сразу выучились ездить, а дядя Майкл на них и времени особо не тратил…

— Минуту, — перебиваю. — Не пугайте меня. Как-то подозрительно: вы к лошадям и близко не подходили, откуда вдруг такие способности? Что, при переносе появились?

Девочки одновременно краснеют.

— Ой, мам, ты немного не в теме. Прошлым летом мы в лагере с пацанами почти каждую ночь лошадей в деревне ворова… брали, кататься. По-всякому, и с седлом, и без. Ругаться не будешь? — Сонька притворно вздыхает. — А не говорили тебе ничего, чтобы ты не волновалась, правда-правда…

А вот Анне при переходе в Гайю кое-что досталось, как и предполагал Аркаша в нашем с ним последнем разговоре. Анна удивила всех. Когда на конюшне выбирали для девочек лошадей посмирнее, она с интересом присмотрелась — не к Лютику, а ко вполне рослой кобылке, а потом, хоть и впервые в жизни, но без труда взобралась в седло, сделала пробный круг по двору конюшни — и поехала себе, будто с малолетства этим и занималась. Все только рты разинули от изумления.

— Мам, она даже барьеры брала не хуже сэра Майкла, представляешь, и никто её этому не учил. Мы разок за ней увязались, хотели попробовать… — Братья-некроманты бледнеют на глазах, я, вспомнив гибель малышки Бонни из "Унесённых ветром", тоже, и Машка поспешно добавляет: — Только она строго-настрого нам запретила. Отругала и говорит: ежели вас за этим прищучу — всыплю, будь здоров; толком учить не смогу, сама не знаю, как это получается, так что ждите настоящих тренеров. Ну, мы, в общем-то, поняли, да и Лёшик, конюх, нас предупредил, что Герда со Светиком ещё конкуру не обучены, ноги поломают, вот мы и не рискнули…

Хоть на это у них соображенья хватило — животных пожалеть, а о том, что сами шеи свернуть могут — не подумали!

…После того, как мужчины покинули поместье, молодёжь была предоставлена самой себе. Леди Аурелия с дочерьми и донной Мирабель взялись объезжать близлежащие деревушки: военные действия могли переместиться на их территорию, а Кэрролы не привыкли бросать соседей в беде. Пока что не было резона сдёргивать фермеров с обжитых мест, но предупредить о возможном появлении степняков, напомнить о дозорах и убежищах было нужно. Кроме того, как хозяйка замка, леди Аурелия предлагала разместить у себя детишек и пожилых людей. Несколько гостевых домов ждали всех желающих укрыться.

Сам же замок с прилегающими окрестностями надёжно охранялся, и не только защитной стеной, но и Тёмными рыцарями. Они делали своё дело незаметно, однако стоило любопытствующей девичьей компании появиться у внешней ограды — каждый раз им неназойливо давали понять: граница на замке. Не суйтесь, доньи, это в целях вашей же безопасности.

Пока старшие леди занимались благой миссией, внучки под предводительством Абигайль и присмотром начальника охраны совершили налёт на оружейные кладовые, где, ссылаясь на реалии военного времени, подобрали себе и Анне оружие по руке. Дон Брук, старший над Тёмными, сделал правильный вывод: стихию лучше держать под контролем. И закрепил за неуёмными воительницами двух рыцарей в качестве тренеров-наставников. Хоть и не женское это дело — махать кинжалом, но защищаться уметь нужно. Великих мастеров, конечно, из девиц за неделю не слепили, но обучили уворачиваться, освобождаться от нежеланных объятий, правильно хватать ножичек и даже худо-бедно метнуть. Во время вечерних трапез донна Мирабель с неодобрением косилась на синяки и ссадины, украсившие юные личики, и бурчала что-то вроде: "Вот погодите, я ещё вами займусь!", а леди Аурелия с дочерьми, сдержанно улыбаясь, незаметно подлечивали всё это безобразие и старательно делали вид, что не знают о занятиях, чуждых хорошо воспитанным девицам.

Они здорово сдружились, четыре юницы почти одинакового возраста, характера, наклонностей — хоть каждая со своими странностями, но так хорошо поладили меж собой… А вот Анна — все больше отдалялась ото всех. Дистанцировалась. Уходила в себя.

— Знаешь, мам, она уже не такая, как ты, — Машка, культурно грызя невесть откуда завалявшуюся среди галет баранку, морщит лоб и делится сокровенным. — Нет, с виду та же. А вот подойти, как к тебе, поговорить — уже нельзя, ответит невпопад, а сама всё о своём думает, или в книгу уткнётся, или в карту, или пропадает на тренировках. Она же каждый день тетивой руки в кровь набивала, и плечи у неё болели, и пальцы были содраны — а никак не могла остановиться. Мы потом поняли: она Амазонка. Чесслово, мам. Она этой стрельбой как одержима стала, последние три дня мы за ней даже бегали — напомнить, что поесть надо.

— Кажется, я понял, — неожиданно говорит Мага. — Это остаточные эманации Сороковников. Перенос из соседнего мира был? Был. Стресс, как инициатор раскрытия способностей, был? Ещё бы. А вот квест не получился, некому его подогнать под новенькую. Детей-то мир определил как своих, а вот женщину записал в попаданки, а это — объект для действующей программы. Алгоритм, хоть и просел, но выдал очередной этап: закладку новых способностей. — Шарит в пустой коробке, Машка виновато протягивает ему последний кус баранки. — Спасибо. Интересные какие штучки, я раньше не встречал… В общем, с вашей Анной всё ясно, захотел человек прожить собственную жизнь, и это её право. Мне вот что интересно: как вы сегодня здесь оказались, в нужном месте и в нужное время, и что там было, в этом кольце? Ива?

— Это… — Замявшись, вынуждена ответить. — В общем, то самое кольцо, что мне ваш отец умудрился навесить, да так, что его только Ник снял, у меня самой не получалось. А ещё раньше ты сам мне его дал, помнишь, чтобы передоз скинуть? — Мага удивлённо приподнимает бровь. — В нём часть энергетики из Гелиного мира. А ещё я его на двух лунах подзарядила, когда мы с Николасом в море были.

Мага подозрительно сощуривается. Должно быть, вспоминает собственные ожоги от моих заряженных на луне ножичков.

— Зачем?

— Затем, — отвечаю сердито. — Чтобы не подглядывал кое-кто.

Он сдерживает выдох.

— Ива… Ты многое понимаешь превратно. В конце концов, он печётся о твоей безопасности, как обо всех членах семьи. Ему так спокойнее. А если бы ты попала в беду, и никого из нас не оказалось рядом?

— Не ерепенься, — сдерживает его брат. — Как знать, может, не будь этой дополнительной подпитки — защита кольца там, в пещере долго не продержалась бы. Масса породы была нешуточная, могло бы и долей секунды не хватить… Меня бы, кстати, тоже заодно прихлопнуло бы.

Какое-то время они молчат. Чтобы заполнить паузу, девочки доливают всем свежего чаю. Переглядываются.

— А вчера прилетел Карыч, — нерешительно продолжает Машка, — и тётушка… леди Аурелия сразу же объявила большой сбор и заставила нас собираться в дорогу.

— Ага, его дядя Майкл послал, — торопится подхватить Соня. — Потому что мысленная связь на таком расстоянии слишком затратная по энергетике. Передал, что маме надо подлечиться немного, она сама приехать не сможет, но скучает; хорошо было бы устроить сюрприз, заявившись к тебе в один прекрасный день, желательно — ближайший. Ну, мы и раскрутили Белль, она всё упрямилась, а мы ж, по местным понятиям, не должны без сопровождения ехать. Ой, ты знаешь, она такая интересная…

Сонька вздрагивает от Машкиного пинка под столом и косит на отца с дядей.

— Ну? — и тот, и другой сдерживают улыбки. — Чем же она интересна?

Машутка прячет лицо в чашке и хихикает.

— Она терпеть не может, когда её называют бабушкой. — Голос из недр чашки звучит гулко, словно из колодца. — Мы, если она не в настроении, зовём её: "Белль, Белльчик", а если… — теперь лягается Сонька. — Ну ладно тебе! — Выныривает из чашки. — В общем, она ехать не хотела, а мы как разнылись: "Ну, бабушка!" Кажется, она на всё была согласна, лишь бы её этим словом не называли!

Братья хохочут.

— Да уж, — Николас вытирает уголок глаза. — Зайцы, я надеюсь, вы не злоупотребляете сим знанием?

Соня делает умильную мордочку.

— Да ты что? Это наш резервный козырь, с ним аккуратней надо, а то пару раз прокатит, а потом не сработает. Не, вообще-то она хорошая, только, в самом деле, на бабушку не похожа. Не из-за того, что молодо выглядит; знаешь, мне кажется иногда, что она только чуть постарше нас. А бывает и…

— Младше, — с пониманием довершает Мага. — Только об этом молчок, доньи…Что поделать, мы с отцом слишком её балуем. А тётушку Аурелию, стало быть, вы так и называете?..

— Она и есть нам внучатая тётя. И жутко этим довольна. "Видишь, Мири", — говорит важно, — "ты уже бабушка, а я всего-навсего тётка". Теперь и Абигайль с Гелей стали называть её тётушкой, и она не возражает.

— А кольцо, значит, на лунном свете, — невпопад говорит Николас. — Родственной природы с энергетикой портала, вот оно ему жизнь и продлило…

Так, перескакивая с пятого на десятое, возвращаясь к непонятому и обмусоливая по триста раз одно и то же, мы выстраиваем хронику событий с момента появления в Гайе и до приезда наших отпрысков на свадьбу. Кое-что я уже просматривала в первых обережных сновидениях, но благоразумно об этом умалчиваю. А вот насколько сложно было Главе Тёмных, Архимагу и прочая, нарушить двухвековой нейтралитет и вмешаться в Большую Политику — узнаю только сейчас. Если бы не Мага, вынужденно пообещавший Омару поддержку, и не одна из сущностей — тайных осведомителей Главы, присутствующая незримо при этом разговоре; если бы не давно поступающие сигналы, что неладно в Огненном клане — как знать, как сложилось бы в дальнейшем. Наследника Главы надо было подстраховать, ситуацию с огневиками разъяснить на месте, и… Не цепляться упорно за традиции, отжившие своё, а заявить о себе, причём положительно, ибо в последние лет пятьдесят репутация клана обросла нехорошими легендами и мифами. От некромантов стали шарахаться, как от прокажённых, чуть ли не пугать ими детей, а тут появилась прекрасная возможность реабилитироваться в глазах общества…

А тут — ни с того, ни с сего внезапный интерес старого приятеля Омара к этой невестке-обережнице и ещё более внезапная, прямо-таки нарочито показательная утрата этого интереса… Старого Тёмного воробья на мякине не проведёшь. Дон Теймур ещё не знал, чем грозит ситуация, но нутром чуял грядущие неприятности и заранее настраивался обыграть заклятого друга по всем статьям. Упредить. Нашлёпать по седалищу, примеряющемуся к его креслу в Совете.

А как вы думали? Одним махом семерых побивахом…

Поддержка ордена некромантов, хоть и невеликого числом, оказалась бесценной. Каждый Тёмный рыцарь обычно в состоянии контролировать до сорока мёртвых вражеских особей; в бою за Тардисбург наиболее искусным удалось довести личный потолок до пятидесяти пяти, разворачивая против неприятеля его же собственных монстров. Врагам подрубали ноги те, кто совсем недавно бежал с ними в боевой лавине. Боевого духа это не прибавляло. Поддержки от Клана огня захватчики так и не дождались, главным козырем — с неба — ударить в полную силу не получилось: Ящер совместно с ордой гарпий порвали глупых виверн и амфитеров в клочья. В этом бою страшно стало даже прожжённым ветеранам Игрока.

А когда Тот, кто обещал лёгкую победу, позорно скрылся, забыв о верных слугах — стало ясно: всё, капец. Тут им и осталось лечь в землю, прогоревшую на полметра вглубь — до шлака, до оплавленных камней…

Узнала я и то, как благородный паладин и безутешный супруг искали меня в пустыне, уничтожив заодно десант горных троллей, попавших под горячую руку. Как мой мысленный крик о помощи и боль последующего отката порядком оглушили сэра Майкла. Как Маркос временно взял на себя управление поисковым отрядом и нащупывал путь по связям на кости, по энергетическим нитям от отрезанных пальчиков, ведущим ко мне, их хозяйке, по невидимому другим магам следу…

И как Главе, готовому нажимать на немыслимые рычаги, лишь бы уговорить Совет прийти на помощь к безвестной обережнице — и вдруг удалось получить одобрение практически сразу. После чего с досадой констатировать: не только у него агентурная сеть звенела десятками тревожных сигналов: коллеги были готовы к чему-то подобному.

И как уставшие маги и воины, едва схоронив погибших и справив заупокойные службы, наскоро провели смотр оставшихся в живых и собрались на очередной военный Совет, призвав даже тех, кто по сути своей был пацифистом, но мощью обладал немеряной. Симеона, например. Как думали, чем продавить защитный купол над оазисом Рахимыча. Как вызвали сперва бурю — дабы согнать в одну точку грозовые тучи, затем взламывали купол стихиями — воздушной, водной, огневой — вот откуда та страшная гроза! Каким потрясением оказалось для некоторых, сомневающихся в необходимости вторжения в чужой клан, зрелище пыточных камер и Башни смерти… Николас рассказывал об умельцах, могущих снять информацию с предметов: эти Мастера прочли всё — вплоть до затихающего хрипа последней жертвы.

Конечно, памятуя, что здесь женщина и дети, братья смягчают подробности. Но даже я, взрослый человек, временами содрогаюсь. Впрочем, девочки внимают более зачарованно, нежели со страхом: для них, прошедших десятки компьютерных боёв, эти рассказы пока что абстракция, виртуальность. Я же прикоснулась ко всему по-настоящему.

Когда речь заходит об экспедиции, моё внимание ослабевает: впечатления от сегодняшних рассказов, услышанных в госпитале, совсем свежи. Оглядываюсь на окна. Светает. Вот это посидели…

Зато выговорились, наконец. Всласть. И узнали о себе много нового.

Причём, благодарить за удачную возможность нужно моего дорогого Наставника. Вряд ли наши посиделки состоялись бы, не пригласи он на постой чету старших дель Торресов, иначе, ума не приложу, где бы мы тут разместились. Впрочем, есть у меня основания подозревать сэра Майкла в некоем коварстве и в замысле оставить нас с наречённым наедине, ибо приглашение погостить касалось и девочек, и Николаса. Но не вышло: Никушка неожиданно заупрямился. Со свойственной ему безапелляционностью заявил, что не желает покидать налёжанное место у камина, ибо у него отродясь такого дивана не было, даже в личном особняке, а на намёк: "Не думаешь, что кое-кому надо о многом поговорить?" — без обиняков заявил: думает. Вот им с братом — обязательно надо, они, в конце концов, пятнадцать лет не виделись, а нормально, по-мужски побеседовать недосуг — то война, то свадьбы…

"А мы?" — обиженно заявила Машка, и глаза её налились самыми натуральными слезами. "Нам тоже нужно…"

…Почему-то я оказываюсь на крыльце Магиного дома, закутанная от ночного ветра в кашемировую шаль. Два открытых экипажа поджидают неподалёку. Доподлинно знаю, что из одного только что вышли мы с девочками и братьями-некромантами, второй доставил сюда обоих Кэрролов и дона с супругой.

"И где вы там разместитесь, в этом курятнике?" — не скрывает сарказма моя свекровь. Весь свадебный вечер она стоически хранила молчание и лишь сейчас подала голос. Какой ценой ей обошлась вынужденная немота — остаётся только гадать, но, судя по яростно сверкавшим глазам и снисходительной усмешке дона — ставка была достаточно соблазнительна.

Машка обиженно ставит бровки домиком.

"Не курятник, а сколько угодно места. Отличный дом, между прочим! Да у нас своя квартира меньше папиной кухни, а гостей случалось в три раза больше, и ничего, размещались, а уж здесь-то — хоть пляши. Всё будет норм: мы с Соней занимаем первый этаж, там два спальных места, как раз для нас, а папа с мамой — второй. Кровать там, правда, одна, но ничего, как-нибудь. Отлично устроимся, бабушка, не переживай".

Донну Мирабель передёргивает.

"Они устроятся, видите ли! А тот оболтус, что хочет с вами увязаться — его куда?"

Нашла чем напугать, так и читается на девичьих личиках. Это вы, донна бабушка, не видали нашей двухъярусной кровати, и не случалось вам привечать дядьёв с семействами — жёнами и племянниками, да ещё кучу бабушки-дедушкиных друзей, съезжающихся на юбилей или иную дату. А нам доводилось и раскладушку ставить на балконе, и кресла-кровати у соседей одалживать. А самые лучшие места были на полу. Бедлам, конечно, по головам ходили, зато весело!

Сонька даже не задумывается.

"Без проблем. Переигрываем: Николас с папой внизу, а мы с мамой на втором этаже. Ещё лучше". Глава, усмехнувшись, подхватывает супругу под локоть.

"Белль, у них на всё найдётся ответ, ты ещё не поняла? Оставь их в покое, им действительно нужно пообщаться. Вот пусть и поворкуют, а мы с тобой… найдём, чем заняться, не так ли?" Голос его набирает мурлычаще-бархатные интонации, ещё немного — и даже я зальюсь краской, настолько многообещающе он звучит. Тем не менее прелестное личико донны на миг перекашивается свирепой гримасой.

"Займёмся, да уж! И ты объяснишь мне, наконец, с какой стати этой…" — вздрагивает, словно от болезненного щипка, — "…дамочке, этой…" — снова вздрагивает: — "…невесте, чтоб ей, невесте! вздумалось пригласить тебя посажённым отцом!"

Глава терпеливо расправляет оборку на атласной юбке супруги, словно невзначай касаясь скрытого под плотной тканью округлого женского бедра.

"Я уже объяснял, дорогая: мне довелось не так давно оказать ей услугу. Сберечь жизнь, и не только её, но и будущего маленького друида. Это достаточный повод?.. Майкл, мальчик мой, мы благодарны тебе за гостеприимство и не преминем им воспользоваться. Но пока что — оставь нам свободный экипаж, я покажу Мирабель ночной Тардисбург. Здесь есть удивительные места".

"Злачные", — едко добавляет свекровь. Шлёпает веером по расшалившейся руке супруга и смягчается. "Ах ты… старый ловелас…" Сдерживая улыбку, дон Теймур подсаживает её в карету. Уже стоя на подножке, оборачивается к нам.

"Что ж, доброй ночи, дорогие мои. Пусть она будет для вас достаточно долгой…"

— Ива, да ты спишь?

Вздрогнув, поднимаю голову. Угораздило меня задремать! Девочки, однако, тоже клюют носами, умудряясь при этом старательно таращить глаза.

— Расходимся! — Мага решительно встаёт. — Завтра… чёрт, уже сегодня нам надо появиться у Персиваля, он мне за ваш недосып голову оторвёт. Дамы, без возражений, пожалуйте наверх, мы с Николасом располагаемся тут.

— Да я только… — Со сна плохо соображаю. — Посуду бы собрать…

— Ни-ни, родственница, — Николас заставляет меня водворить сахарницу на место. — Даже не трогай, иди, а мы ещё посидим, поговорим о нашем, о мальчуковом… Марш наверх, сейчас же.

В спальне — как по привычке называю этот спортзал — мы с девочками помогаем друг дружке разоблачиться. Пока вожусь в ванной — дочки успевают заснуть, обнявшись и заняв собой середину кровати. После нескольких попыток притулиться то с правого бока, то с левого, понимаю: ничего не выйдет, так и придётся спать вполглаза, опасаясь свалиться. Но тут моё внимание привлекает негромкий стук в кладовке. Отчего-то совершенно не испугавшись, следую туда — и обнаруживаю на полу невесть с какого стеллажа брякнувшиеся матрас, подушку и плед.

— Умница! — шепчу, не в силах сдержать довольную улыбку. — Какой ты всё-таки молодец! Спасибо, дорогуша!

Дом радушно поскрипывает половицами, звякает дверной ручкой. Побледневший лучик от уличного фонаря подскакивает, бежит от окна в отдалённый от кровати уголок, показывая местечко, где нет ни сквозняков, ни оружейных стендов, с которых случайно может свалиться на голову железяка. Расстелить матрас на полу — минутное дело, а уж залечь и укутаться в плед — ещё быстрее. "Умница!" — повторяю мысленно, и посылаю домовой сущности самую горячую благодарность, на которую только способна.

"Хозяйка-а!" — ласково шепчут мне в ответ.

О-о, боги, демоны, песочные человечки и все Оле-Лукойе, вместе взятые, где мои тихие мирные сны, я вас спрашиваю? Почему ещё совсем недавно они туманили мне голову, а теперь пропали? И я вынуждена снова таращиться в белёсые колодцы меж потолочных балок, а зрелище это навевает слишком тягостные воспоминания, вот и кручусь с боку на бок, старательно жмурюсь, считаю до ста, до тысячи… Провалиться мне. Сна — ни в одном глазу. Провалиться.

Такое бывает после сильной усталости. А день у меня, признаться, выдался… да уж, не из лёгких.

Вздохнув, в который раз закрываю глаза и тотчас вижу ярко-алое платье, почти по-настоящему вспыхивающее на моей подруге. Леди Ди была права: этот наряд ни с чьим не перепутаешь. На пурпурном атласе юбки, на корсаже в чёрных бархатных цветах пляшут языки огня. Уж какой род магии здесь задействован — неизвестно, но только Лора представляет собой зрелище необыкновенное: это самая прекрасная и экзотичная невеста из всех, что я видела в своей жизни.

К всеобщему изумлению, не кто иной, как дон Теймур да Гама дель Торрес, Глава клана некромантов, Архимаг и прочая и прочая, в чёрном, как ночь, бархатном камзоле, лишь с пламенеющей розой в петлице, ведёт невесту к жениху. С улыбкой он вручает её руку Аркадию, серьёзному, побледневшему и необыкновенно красивому. Прекрасная, фееричная пара! Невольно улыбаюсь, вспоминая. И бережно просматриваю в памяти особо запомнившиеся моменты.

…Под чистые голоса скрипок господин мэр оглашает права и обязанности будущих супругов, заручается их согласием, а также свидетельским — то есть, нашим с сэром Дэвидом, подтверждением, что известные нам лица вступают в союз добровольно, без принуждения, и нам, как давним друзьям брачующихся, неизвестны препятствующие данной процедуре обстоятельства. Мои девочки, страшно гордые, выносят на алых бархатных подушечках обручальные кольца. Господин Антонио Ломбарди, что-то вспомнив, с доброй улыбкой напоминает:

— А хорошо ли новобрачные знают традиции нашей славной земли? Какие важные слова вы ещё не произнесли? В чём нужно признаться, чтобы сама Гайя сочла ваш брак законным и свершённым?

— Я - твоя женщина! — оповещает Лора, сияя улыбкой и хорошея всё больше. Твёрдой амазонской рукой, способной без посторонней помощи взвести тяжёлый арбалет, она окольцовывает мужа, и как же трогательно видеть, как пальцы бесстрашного друида в этот момент подрагивают от волнения.

— Я - твой мужчина! — отвечает он, в свою очередь надевая на безымянный палец супруги крохотную корону. Они решительно целуются долго и самозабвенно, забыв о том, что находятся в людном месте, что регламент на поцелуи ограничен… в общем, как будто познакомились и влюбились вчера, а не много лет назад. И я с удовольствием вытираю набежавшие слёзы.

— Слово сказано! — оглашает мэр. И по его отмашке оркестр на хорах трубит о свершившемся таинстве.

А как хороши были в танце дон Теймур и Лора! Друид, чья нога не позволяла пройтись в вальсе с невестой, уступил эту честь посажённому отцу — впрочем, не особо сокрушаясь, ибо, как потом объяснил, никогда не был любителем поплясать. А вот Лора — да, если уж сорвалась с места — не удержать, и поэтому кружилась, кружилась, с Магой, с Николасом, с Майклом и даже с почтенным сэром Джонатаном, даже с Персивалем, пока последний не угомонил её, улыбаясь, шепнув кое что на ушко. Раскрасневшаяся молодая в запале обмахивалась чудным веером со страусовыми перьями и черепаховой ручкой, я с умилением на неё поглядывала…

Но засела в подкорке промелькнувшая недавно посторонняя мыслишка, донимала, свербила: что-то важное я узнала совсем недавно. И не потому ли суженый нет-нет, да глянет на меня через весь зал напряжённо, как будто ожидает, что я о чём-то спрошу…

…Вот дон Теймур неприкрыто любуется сыновьями. Два красавца танцуют фанданго. Щёлкают кастаньеты. Ритмично выстукивают каблуки. Плывёт чёрным лебедем прелестная разноглазая донна Мирабель, которой на вид не дашь более сорока, да и то с натяжкой. Пока разгорячённый танцем Мага залпом осушает бокал шампанского, накрываю ладонью небрежно брошенные на стол деревянные пластины, скреплённые кожаным шнуром. Выпуклые ракушки кастаньет до сих пор хранят тепло его руки.

…Вот я, украдкой скинув туфли, забираюсь с ногами на низенький диван, спрятавшийся за крайней колонной. Хочется немного побыть одной, собраться с мыслями, наконец, поймать ту, ускользающую… Однако у моих девочек чутьё: они отыскивают меня и, утомившись от взрослого веселья, приваливаются ко мне горячими боками. Обнимаю их, вдыхаю душистый запах вербены и юности.

— Что вы чувствуете, дорогая? — спрашивает сэр Персиваль, словно эльф, соткавший себя из сгустившихся теней.

— Цельность, — не задумываясь, отвечаю.

— Цельность… Хорошее определение. Иоанна, я правильно понимаю, что своих детей вы одарили частицей обережной ауры? Они сейчас на редкость хорошо вас поддерживают, даже не хочется вас разлучать. Пожалуй, я отпущу вас домой прямо сегодня. Но с условием, что завтра вы мне покажетесь.

… Вот белый букет невесты, летящий под потолок, а затем стремительно пикирующий в руки… Николаса. Разочарованный девичий стон всего присутствующего младшего медперсонала.

— Я не виноват, — сконфуженно оправдывается родственник, — доньи, милые, что поделать, инстинкты подвели: летит мимо что-то красивое — хватай! Я и схватил…

По его требованию Лора кидает букет снова, тот чудесным образом рассыпается в полёте на отдельные розы. Хватает на всех. Хотя эффект уже не тот.

…Калейдоскоп воспоминаний притормаживает, гаснут цвета, звуки… Лишь один мотив, знакомый, давнишний зудит в ушах. Прислушиваюсь. Нет, пропал. Лишь тихое дыхание спящих девочек, на улице — шаги фонарщика… Это я так думаю, что фонарщика: с моей позиции видно, что вслед за тем, как владелец подкованных сапожек минует наши окна, гаснет один уличный фонарь, затем соседний. С кухни доносятся негромкие голоса братьев. Слов не разобрать, временами мужчины переходят на быстрый шёпот и вдруг взрываются смехом, но тотчас осаживают друг друга: т-с-с… Похоже, не чай они там пьют.

Мелодийка вновь оживает. Чем-то она меня приворожила: то ли словами, то ли ассоциацией с давно забытым…

"Ты — моя женщина,

Я — твой мужчина.

Если нужно причину -

То это причина…"

Единственных четыре строки, что помню из давно отжившей песни. Тогда, пятнадцать лет назад, она уже была раритетом, а сейчас её тем более никто не вспомнит.

"Ты — моя женщина,

Я — твой мужчина…"

Нет, понимаю вдруг, сегодня самое начало строфы прозвучало немного иначе. Но заветные слова, произнесённые Лорой и Аркадием — это лишь зацепка, и строфа из песни — тоже, не до них пытается добраться моё подсознание, оно ведёт меня дальше, не даёт покоя…

— Теперь ты — моя женщина, — оповещает Мага. — Согласна? — Он стоит у распахнутого мансардного окна арендованного коттеджа, обнажённый, красивый как греческий бог. — Иди сюда, робкая моя… — Кожа у него прохладная, атласная и удивительно белая, светится в темноте, и я всё никак не могу к этому привыкнуть, а сам он — твёрд, надёжен, устойчив, как земная ось… С удовольствием шумно вдыхает мой запах. Кивает на открывающийся в душной ночи вид. — Посмотри. Красиво?

В бескрайней антрацитовой колышущейся массе дрожит золотая лунная дорожка, распадаясь на множество полос, словно бесконечный переход-"зебра". Где кончается вода и начинается небо — различаешь с трудом. Нереально далеко покачивается на волнах игрушечный трёхмачтовый кораблик, салон и палуба освещены, там пляшут и развлекаются крошечные фигурки, но звуки музыки с такого расстояния не долетают, зато слышно, как шуршит совсем рядом под волнами прибрежная галька, и уж почти над ухом громко, по-хозяйски стрекочут цикады.

— Красиво. — Осторожно к нему прижимаюсь. Вроде бы и стесняться нечего, но мне всё ещё неловко прикасаться к почти незнакомцу. Мага целует меня в висок.

— Робкая моя… — повторяет с каким-то удовольствием. — А дома, из моей спальни — ещё красивее. Здесь бриг какой-то бутафорский, у нас настоящие. По утрам солнце окрашивает паруса в розовый цвет, а песок на берегу раскаляется так, что слепит глаза. После шторма на нём оседают целые россыпи янтаря и драгоценной амбры, раковин и перламутра. А прямо под окнами нашего зам… дома растут апельсины и гранаты; ты можешь сорвать цветок или спелый плод, всего лишь протянув руку. Хочешь? Поедешь со мной, Ива? — У меня ёкает сердце, и он тотчас улавливает перемену. — Боишься? Чего?

Я в смятении. Конечно, втайне надеялась на подобное предложение, но упрямо твердила: то, что между нами происходит — курортный роман, не более! Всем известно: у восточных и южных народов — а он явно выходец оттуда — серьёзная связь с чужими женщинами не приветствуется, так что шансов у меня ноль. А несерьёзная… что ж, пусть будет. Иначе после я загрызу себя за то, что могла ухватить кусочек настоящей любви, да отказалась. Понимала: уедет — забудет, но сейчас хоть немного, да будет мой, мой! И так настроилась на расставание, что мне бы радоваться от его слов, а я — потерялась.

Мага хмурится.

— Я сказал что-то не то? Ива, но когда люди занимаются любовью, это значит, что они хотят быть вместе. Или ты приняла меня за искателя развлечений, что меняет женщин в каждом городе?

Так и есть. Но почему-то я всё время забываю о его старомодных моральных устоях, не вписывающихся в современные реалии. Да уж, мы с ним — та ещё парочка, у него — завышенная планка нравственности, у меня — застенчивость тургеневской барышни. Как нас вообще угораздило оказаться в одной постели? Вроде бы, нужно настроиться на серьёзный лад, а меня кидает в жар от сладких воспоминаний.

— Мага, — начинаю, сердясь на самоё себя, — ты вовсе не должен…

Осекаюсь под его взглядом.

— Должен, — говорит он твёрдо. — Тебе кажется это странным, в вашем обществе вас какие-то легкомысленные взгляды на отношения, я бы сказал — безответственные. Ива, я не такой. Ты же видела — я долго не разрешал себе ничего слишком уж личного, скажу честно — боялся к тебе привязаться, но после вчерашнего случая, когда чуть не потерял тебя — понял, что один уехать не смогу. И-ива…

Поглаживает меня по спине, его руки скользят ниже, но он сдерживается.

— Судьба не сводит людей просто так. Знала бы ты, из какой дали я сюда добрался, и всё, оказывается, для того, чтобы встретить тебя! Неужели ты мне откажешь?

— Я тебя почти не знаю, — отвечаю, задыхаясь от его прикосновений. — А вдруг это лишь увлечение, и пройдёт какое-то время…

— Времени нужно пройти, звезда моя. А нам при этом — быть вместе. Иначе как понять, кто мы друг для друга? Как, ты думаешь, зарождаются семьи? С того, что соединяются совершенно разные люди и узнают друг друга. Познают… А мы уже начали.

Усаживает меня на тёплый подоконник и, кажется, собирается продолжать совсем в ином духе.

— Да подожди, — отбиваюсь я, — Дело-то серьёзное!

Он с досадой сгребает меня назад, и по определённым признакам я понимаю, что ждать ему не хочется, а хочется совершенно другого. Но…

— Что? — говорит нетерпеливо. — Я предлагаю, чтобы мы были вместе, понимаешь? С чего-то надо начинать? Прости, у меня не было времени на ухаживания, но я всё наверстаю, только дай мне эту возможность. Чем я тебе нехорош?

— Ты… — я с трудом заставляю себя не поддаваться чувственной волне, расходящейся из самых недр тела. — Ты… я даже не знаю, откуда ты, Мага…

Он игнорирует попытки унять его руки.

— Поедем со мной, узнаешь.

Сопротивляться его ласкам невозможно. Ещё немного — и разрешу делать с собой всё, что угодно. На помощь приходит неожиданно прохладная струя ветра, ударившая в голую спину, это остужает в буквальном смысле слова.

— А если у тебя будут неприятности? — Упираюсь руками в его твёрдую грудь. — Привезёшь домой чужую женщину, без согласия родителей… Будет скандал. А я не хочу начинать семейную жизнь с конфликтов.

— А с чего хочешь? — оживлённо подхватывает он. Похоже, частички "не" он не воспринял. — Так и быть, договорим, только переместимся, а то тебя продует… — И тянет меня к кровати в защищённом от сквозняков углу. — Ива, у нас хорошая семья; несколько консервативная, к этому нужно привыкнуть, но тебе будут рады. К тому же, мы можем жить отдельно. У нас будет свой дом, где ты станешь полноправной хозяйкой. — Задумывается, словно не замечая моего смятения. Вот-вот он припрёт меня к стенке! — Единственно, чего не могу обещать — и предупреждаю об этом сразу — ты не сможешь часто видеться со своими.

Какая я всё-таки эгоистка! Размышляю тут о чужих отце-матери, а кто о моих подумает? Что я им скажу? На кого оставлю? В который раз Мага словно считывает меня. Приподнимает моё лицо за подбородок, внимательно заглядывает в глаза. Говорит тихо:

— Будешь счастлива ты — будут и они. А иначе — зачем растить детей? Чтобы они были счастливы. Мы тоже рано или поздно отпустим своих… — Припадает к моим губам надолго, так, что перехватывает дыхание. — Отбрось сомнения… Иди за мной… — Спускается ниже, к шее, к впадинке меж ключиц, к груди. Не могу сдержать невольный вздох. — Ты моя женщина, да? — шепчет, и от этого удивительного бархатного голоса с нотками нежности и властности одновременно я теряю разум. — Скажи это, Ива, просто скажи…

И я отвечаю, позабыв обо всём на свете:

— Да-а…Я… твоя женщина… Мага…

Рывком он притягивает меня к себе вплотную, дальше некуда, смотрит изумленно и радостно, как ребёнок.

— Я - твой мужчина. — В напряжении прислушавшись к чему-то, добавляет удовлетворённо: — Слово сказано. — И как-то торопливо меня целует.

С неистово бьющимся сердцем вскакиваю на импровизированной постели. Что это было? Что? И почему этот эпизод всплыл в памяти только сейчас? Сколько раз я пыталась вызвать подобное воспоминание, вроде бы подобралась совсем близко… Будоражат меня отнюдь не эротические воспоминания, а слова, которые вынудил произнести суженый. Похоже, он меня спровоцировал! О, я ещё не забыла, насколько колдовским может оказаться голос некроманта. А как он вслушивался в неизвестность! Словно ожидал… чего? Подтверждения? Одобрения?

Традиции нашей славной земли, так, кажется, сказал господин мэр… Слова, после произнесения которых брак считается свершённым. Это что же — я уже пятнадцать лет подряд, сама того не зная…

Замужем?

А я-то ещё недоумевала: когда это он успел сделать мне четыре предложения? Четыре, а не три, как я думала! Выходит, он-то всё помнил?

Лихорадочно шарю в поисках одежды и, конечно, не нахожу — откуда ей взяться, ежели раздевалась в другом месте? Подхватываюсь и бегу в гардеробную. Дабы не тратить времени, просто накидываю поверх пижамы Магин плащ, в котором он однажды заявился в мой дом. Ох, сейчас я устрою допрос с пристрастием… Какого чёрта он ломал комедию со сватовством, с договором на пресловутые три месяца, если, по обычаям Гайи, я и без того жена?

Кипя от возмущения, несусь к лестнице и…торможу: что-то невнятное бормочет во сне Машка, ворочается, кому-то выговаривает — и затихает. А я так и замираю с ногой, застывшей в пустоте: не хватало ещё разбудить детей семейным скандалом.

Уняв дыхание, бесшумно опускаюсь на верхнюю ступеньку. Пусть уснут покрепче.

— Так чья была идея с гражданством? — слышу приглушённый расстоянием голос Николаса и его смешок.

— Идея была Лорина, и пришлась кстати. Главное, что мэр не возражал — ведь, по закону, нужно прожить в Гайе не менее трёх лет. Для Ивы сделали исключение.

— Умный человек дон Ломбарди. И смелый, надо сказать. Судя по всему, знал, на что идёт, но не дрогнул. Видал, как отец в лице изменился при заслушивании "Почётного гражданства"? Я уж решил — будет скандал. Однако деваться было некуда, пришлось терпеть. Главный удар для него, конечно, в том, что опекунство над девочками теперь не светит.

Слышен шум отодвигаемого стула, нервная поступь. Мага по привычке меряет комнату шагами, это у них семейное, только походка у него твёрдая, а у дона Теймура лёгкая, скользящая. Впрочем, это ненужные детали; сейчас я невольно навостряю уши и не жалею, что не так давно сдержалась. Неужели благородный дон не оставил планы перехватить управление внучками на себя? Допустим, меня он по привычке снисходительно игнорирует… "Она поартачится немного и станет ему неплохой женой, Джонатан…" Но Магу-то он, выходит, до сих пор ни в грош не ставит? Хочет держать управление над всеми в своих командорских руках? А прелестная амазонка в огненном платье, выходит, испортила ему всю малину?

Что-то я не припомню, чтобы он особо гневался во время свадебного торжества. Умеет дон проигрывать или, во всяком случае, делать хорошую мину при плохой игре, или… просто не захотел терять лицо перед всеми. А-а, теперь понимаю, почему он в упор смотрел на Лору, пока Антонио Ломбарди оглашал мой новый статус. Прелестная невеста ответила дону настолько затуманенным от счастья взором, что суровое чело Тёмного Главы невольно смягчилось. Ах, подруга, ты отвела грозу от нас обеих — впрочем, и от господина мэра, сдаётся мне…

— Он надеялся на опекунство? — голос моего суженого непривычно холоден. — Пусть не рассчитывает: я не позволю гнуть детей под себя и неустанно держать под контролем. К тому же, некромантия не женское занятие. Ходить по склепам, заниматься эксгумацией и, в конце концов, умереть ради инициации! Никогда.

Провисает тяжёлая пауза. Затем негромкий хлопок возвещает об открытии бутылки. В предутренней тишине хорошо слышно, как льётся в стаканы вино.

— Тебе здорово досталось без меня. — Сейчас Николас, должно быть, протягивает стакан Маге. — Всё, что мы раньше делили, вывалилось на тебя одного. Прости.

— Всё кончилось, — отрывисто говорит его брат. — Я научился кусаться. Отец вроде бы действует из лучших побуждений, но кажущихся е м у лучшими, поэтому любую свою позицию мне приходилось отстаивать, как в бою. Почему? Он слишком тосковал по тебе, Ник, и перестал ждать, и со временем стал невыносим. Даже ничего не сказал мне с матерью о том, что вы с Ивой нашлись — думаю, потому, чтобы не давать ложную надежду, если вам не удастся вернуться. За тебя, брат. — Звенят стаканы. — А я всё время мельтешил у него перед глазами, я, невольный виновник твоей, как он думал, гибели; вот он и вымещал на мне всё, что мог. Обычно я терпел, насколько удавалось, потом сбегал.

— Сюда? Хорошее убежище… А здесь у нас что? — Судя по скрипу, открывается дверца буфета. — То, что я думаю?.. Мне жаль, что так получилось, брат. Причём, знаешь, что самое пакостное? Перед отбытием я настроил портал на двустороннюю проходимость и сделал его достаточно прочным; он должен был продержаться даже в немагическом мире не меньше недели, но рассыпался, — Николас, судя по звуку, чиркает спичкой и вдруг зависает, делая небольшие паузочки, — как я потом… убедился, изучая остаточный след… через сутки… после установки. Понимаешь? — До меня доносится слабый аромат сигары. — Погоди, тягу поправлю…

Воздух очищается: дыму, очевидно, не разрешают просачиваться наверх.

— Думаешь, вмешательство извне? — Мага тоже чиркает спичками. — Да нет же. Выходит, всё это началось гораздо… — На какое-то время умолкает. Тихо спрашивает: — Зачем, брат? Ты посмотри, какая жёсткая связка получается… Ради чего? Я уж начинаю сомневаться… Нет, не думай, это не самооправдание, но иногда мне кажется, что в ту ссору с Ивой меня словно накрыло. Не хотел я доводить до крайности, до разрыва, не хотел, пусть и могу иногда сорваться, но не настолько же! Я ведь… — он словно с разбегу останавливается, — …считал её женой, понимаешь? Хотел беречь, заботиться…

— Даже так? — Шаг по комнате скользит лёгкий невесомый: вот и Ник взялся измерять периметр. Останавливается. — Неужели ты принудил её сказать Слово? Ну? Заставил?

— Сам не знаю, — отвечает суженый с тоской. — Но только Гайя нас расслышала, я это почувствовал. Оттого-то, думаю, она и притянула Иву, когда появилась возможность. Ко мне, дураку, притянула, а я повёл себя, как кретин…

— Точно, — сухо бросает Ник. — Выпороть бы тебя, братец… Я ещё сомневался: примет ли Совет наших девочек? А у них ауры при сканировании засветились яркие, как у детей, рождённых в законном браке, то-то никто и не колебался… Что же ты дурака валял с этими тремя месяцами?

Вот и я о том же. Что ты ответишь, Мага?

В долгой тишине отчётливо слышно пощёлкивание маятника старинных напольных часов. Очевидно, пора отбивать какой-то час, но… похрипев, пощёлкав, механизм умолкает, словно не желая мешать хозяйскому разговору.

Голос у наречённого таков, будто он измучен донельзя.

— Я не валял дурака, Ник. Я пытался ей сказать ещё при нашей встрече; если ты читал её воспоминания, должен помнить: это было, когда мы зашли к Мишелю. Я сказал: у меня есть преимущество перед Васютой: я тебе муж, между прочим! Но она не услышала. Поначалу я не поверил, думал — притворяется, потом понял, что это блок.

— Да, помню. А что тебе помешало сказать об этом в гостинице, или у неё дома, в конце концов? Ведь память-то у неё начала восстанавливаться!

— Она бы не поверила. — С трудом разбираю слова. — Ты же видел, как она меня боялась; решила бы, что это очередная хитрость. Я опасался всё испортить, хотел дать ей время: вдруг вспомнит сама, или…если не полюбит, так хоть привяжется ко мне, к такому, как есть…

В негодовании беззвучно колочу по перилам. И вдруг задумываюсь. А ведь в чём-то он прав: реши он о ту пору, когда я шарахалась от него, как чёрт от ладана, заявить о супружестве… Прибить, конечно, не прибила бы, весовая категория не та, но скандал закатила бы нешуточный. И тогда вовсе не было бы у нас того нейтралитета, на котором вроде бы договорились при… обручении. У меня даже здесь всё, не как у людей: сперва замужем побыла, потом случайно мужа угробила, потом с ним же и обручилась…

Голос Ника прерывает мои размышления

— В общем, личная жизнь у тебя не заладилась с самого начала. Но, по крайней мере, история с Ивой благополучно завершилась. Скажем, условно благополучно, посмотрим, как оно дальше пойдёт, но вы хотя бы лишнего друг другу не наговорите, научены. А вот как тебя угораздило между женитьбами на нынешней супруге стать вдовцом, да ещё дважды, а? И это при наличии целителей в родне… Кстати, почему ты до сих пор даже не упомянул ни об одном из своих браков?

Треньканье музыкальной шкатулки сменяется тишиной. Снова музыкой. Опять прерывается. Похоже, Мага бездумно поднимает и опускает крышку. Наконец заговаривает.

— Моей первой здешней женой была Элизабет Грей; вот почему.

Мне вдруг становится страшно: не от простых слов, а от того, как вдруг громко, с каким-то хрипом задышал Николас. Будто ему перехватило горло.

— Элли? — со сдерживаемым бешенством говорит родственник, откидывая стул. — Ты… был женат на Элли? И ты вдовец? И молчал всё это время? Ты…

Мага неожиданно взрывается.

— А что мне было делать? Она была… — и запинается. — Беременна, Ник. Сядь. К моменту моего возвращения — уже три месяца. Неужели она тебе так и не сказала?

Застонав, мой родственник рушится обратно на стул. А у меня от подобных вестей перехватывает дыхание.

Опять шаги. Очевидно, младший брат подходит к старшему.

— Ты же знал её отца. Старый ханжа и лицемер, он бы не простил дочери позора. Я знаю, вы с Элли сказали друг другу Слово, но лорд Грей плевал на эти, как он сам выражался, аморальные варварские обычаи, он же сам упёртый пришелец и не считался с нашими традициями. Выпей, Ник. Постой, лучше коньяку.

— Элли, — с тоской повторяет Николас. — А ты, выходит, прикрыл и её, и меня; ну, да, у тебя не было выхода… Наш отец знал?

— Думаю, догадывался. Он ни о чём не расспрашивал, я не говорил; во всяком случае, скандала из-за того, что, едва потеряв брата, я привёл жену, не устраивал. Мать — та выдала по полной программе, хотя, подозреваю, истинная причина была в том, что она уже сговорила за меня дочь своей лучшей подруги. К тому же, она любит торжества, а мы с Лиззи просто зашли в мэрию и получили свидетельство о браке, по упрощённой процедуре. Конечно, мама приняла девочку в штыки, но… знаешь, та этого уже не замечала. Ей всё стало безразлично.

— Отчего она умерла?

— От тоски.

— Не может быть. Это всё романтические бредни, Мага! Не верю я, что здоровая девушка просто так, впав в депрессию, возьмёт — и перестанет дышать, должна быть какая-то причина! Что ты скрываешь?

— Она просто не хотела жить, Ник. И угасла.

Я закрываю лицо руками.

— Не хотела, — ровно продолжает суженый. — Сам Персиваль ничего не мог сделать, а он тогда уже был Мастер. Он сказал: механизм саморазрушения запущен, и все дополнительные вливания энергетики лишь продляют агонию. Её даже не остановила беременность: она вбила себе в голову, что там, у Мораны, ты ждёшь их обоих, и переубеждать её было бесполезно.

— И… ребёнок?.. — У Николаса не хватает сил завершить: "умер".

— Прости, брат.

Горлышко бутылки брякает о стекло. Я мучительно борюсь с желанием скатиться по ступенькам и броситься Нику на шею с утешениями. Ах, бедный, бедный Никушка, бедная девочка Элли… Бедный Мага… сообщать такие горестные вести брату — хуже не придумаешь.

— Это я понял, — неожиданно холодно бросает Ник. Представляю, во что обходится ему это спокойствие; у него сейчас, наверное, словно у Маги, желваки ходят ходуном на щеках. — А что со второй?

— Маленькая девочка, совсем молоденькая, — помедлив, сообщает брат. — Изабелла Лорка, светлая ей память… Хорошая была малышка, хоть женой мне так и не стала. Её мне сосватал отец: достойные родители, связи в обществе, даже при дворе… Я уже тогда был болен Ивой, но надеялся, что семейная жизнь послужит хорошим лекарством от присухи. Знаешь, хотелось, чтобы как у всех: дом, семья, малыши… Она была славная, хоть и боялась меня. Кто я? Угрюмый вспыльчивый бирюк, вдовец; к тому времени про меня вовсю ходили слухи, что первую жену я уморил; ясное дело, ничего хорошего Изабель от меня не ждала. В первую ночь упала в обморок, представляешь? И мне пришлось её приводить в чувство, успокаивать, обещать, что не трону… И не трогал.

Опять звякают стаканы, но, похоже, хмельное мужчин не берёт. Когда нервы скручены в ком — напиться невозможно.

— И? — напоминает Николас.

— На самом деле всё было очень плохо. Пока я старательно ухаживал за ней — по-настоящему, деликатно, стараясь если не растопить её сердце, то хотя бы подружиться, всё это время понятия не имел, что она уже ждала ребёнка — от своего кузена, бестии с херувимьим личиком, охотника за приданым. Он заморочил ей голову и обесчестил, надеясь, что теперь-то родителям, которые дважды ему отказывали, деваться будет некуда; а они его просто-напросто по-тихому устранили, на глазах у дочери, представляешь, чтобы ей больше не на что и не на кого было надеяться. Достойные люди, ничего не скажешь… Отец уже после этого случая завёл сеть осведомителей, ибо не простил себе неведения. Его — и вдруг так провести… Да пёс с ними, с этими лицемерами; когда девочка мне во всём, наконец призналась, умирая от страха и думая, что вот теперь-то ей конец — я успокоил её, сказал — пусть рожает на здоровье, буду только рад. Беда в том, что она наслушалась разных сплетен про то, что мать ребёнка-некроманта непременно умирает в родах, и пришла в ужас. Её соблазнитель тоже был некромант, вот она и стала готовиться к худшему. А потом накрутила себя настолько, что решилась… — Мага умолкает. — … Избавиться от ребёнка, — завершает резко. — Доверила себя какому-то шарлатану — у нас ведь аборты запрещены, а в другой город ехать, искать врача даже не подумала, чтобы всё в секрете сохранить. И истекла кровью. Когда я её нашёл — было поздно. Маленькая глупая девочка…

Сзади меня слышен сдавленный всхлип. Но стоит мне обернуться, как дочки опрометью ныряют в постель, с головой под одеяло и тихо рыдают уже там. Утешить их нечем. Всё, что могу — лечь рядом и обнять. Всё, что могу… И таким мелким вдруг кажется мне недавнее возмущение и вроде бы праведный гнев!

…Кто вас дёргал за язык, дорогой дон? Лучше бы эта ночь не была такой долгой…