И в этот момент до меня наконец всерьез доходит смысл всего будущего предприятия. Если Келвин согласится, то каким-то образом мне придется все это объяснить родителям и братьям с сестрой…
Или же никому ничего говорить не надо. Дэвис не упускает ни одного шанса напомнить, что едва Нью-Йорк станет мне не по зубам, я могу вернуться домой и решить наконец, как же мне быть с моим дипломом. И со своей жизнью. Родители всегда делали ему замечание, чтобы он отстал от меня, поскольку я единственный ребенок в семье, еще не нашедший свое место в мире.
Сомневаюсь, что брак с незнакомцем — это именно тот поворот судьбы, который они мне желали.
А еще согласие Келвина будет означать, что мы… поженимся. Станем мужем и женой. Нам придется жить вместе… На ум приходят такие слова как «близость» и «нагота», и фантазии о нем становятся практически неуправляемыми.
Келвин почесывает челюсть, потом задумчиво водит пальцем вверх и вниз за ухом. Вверх и вниз, вверх и вниз. Я кожей чувствую его прикосновение, как будто между нами на клеточном уровне существует какая-то связь. У меня были разные парни, но моим типажом всегда оставались ботаники — в очках и не заботящиеся о том, как выглядят. И я никогда не встречалась с кем-то, похожим на Келвина. Как выгляжу я: предпочитаю водолазки и туфли на устойчивом каблуке. Как выглядит он: небрежно подобранные друг к другу футболки с рубашками и джинсы, которые сидят, как влитые. Его непоказная сексуальность будоражит мои и без того взвинченные нервы.
Эх, если бы у меня сегодня получилось быть более рассудительной… Поерзав, я поправляю юбку. Дешевая ткань раздражающе скользит по виниловой поверхности сиденья дивана и от каждого моего движения обнажает бедра и задницу. Я надела эту юбку, потому что хотела выглядеть мило и эксцентрично — особенно в сочетании с колготками горчичного цвета и высокими сапогами, — но все же Келвин уделяет гораздо больше внимания меню. Мои усилия потрачены впустую.
— Спанакопита или салат?.. — вслух размышляет он.
Усмехнувшись тому, как синхронно мы думаем, я возвращаюсь к задаче: что бы такого заказать и при этом не обляпаться. Парни, видимо, этим не заморачиваются.
— Я возьму ньокки, — говорю я.
Келвин поднимает голову и улыбается.
— Хороший выбор.
Сделав заказ, мы немного говорим о погоде и туристах, о том, какие сцены в «Его одержимости» нам нравятся, до тех пор пока не повисает многозначительная тишина… и мне не остается ничего иного, кроме как перейти к сути.
Я поправляю салфетку на коленях.
— Наверное, ты думаешь, что это странно с моей стороны — вот так взять и пригласить тебя пообедать.
— Не странно, — пожимает плечами Келвин. — Мило. И неожиданно.
— В тот день ты играл просто восхитительно. В театре.
Келвин выглядит так, словно согрет изнутри моими словами.
— Спасибо. Наверное, это прозвучит банально, но быть приглашенным на прослушивание для меня большая честь. Как и получить предложение присоединиться к оркестру, — он делает паузу и задумчиво крутит соломинку в стакане с водой. — Предполагаю, ты слышала, почему я был вынужден от него отказаться.
Я киваю, и в течение нескольких секунд Келвин выглядит опустошенным. Но затем расслабляется и улыбается снова.
— Я… отчасти именно поэтому хотела увидеться с тобой, — говорю я. Кусочек хлеба, который только что проглотила, по ощущениям похож на камень. — В общем. Келвин.
Его глаза сверкают.
— В общем. Холлэнд.
Приход официантки снимает напряжение. Келвин наклоняется, насаживает на вилку лист салата и аккуратно отправляет его в рот. Не пролив ни капли соуса. После чего выжидательно смотрит на меня.
— Так ты скажешь?
Я покашливаю.
— Роберт был тобой очень впечатлен.
Жуя, Келвин краснеет.
— Правда?
— Ага. Как и все остальные.
Он прячет улыбку.
— Приятно слышать.
— Я тут подумала… У меня есть решение.
Келвин замирает.
— Решение? То есть у тебя есть связи с пограничным патрулем?
— Рамон Мартин через две недели приступает к репетициям… — начинаю я, и Келвин кивает, — и продлятся они десять недель. Вот я и подумала… что, если я… если мы…
Не двигаясь, он смотрит на меня. Поскольку я не закончила фразу, Келвин выжидающе приподнимает брови.
Глотнув побольше воздуха, я выпаливаю:
— Я подумала, чтомыможемпожениться.
Келвин с удивлением откидывается на спинку дивана.
Я неуверенно смотрю по сторонам. Наверное, он счел идею не просто странной, но и абсолютно аморальной.
Он откладывает вилку в сторону.
— А почему бы и нет? Ведь это всего лишь священные узы брака, — запрокинув голову, он весело смеется. — Ты же шутишь, да?
Боже. Кто-нибудь, вытащите меня отсюда поскорее.
— Вообще-то, нет.
— Ты… — тихо говорит Келвин, — хочешь выйти за меня? Чтобы все это сработало?
— Не навсегда, а на год или около того. До тех пор пока у тебя не станет все в порядке с документами. А потом… мы можем делать что захотим.
Обдумывая мои слова, он хмурится.
— И Роберт не против?
— Ну… — замолчав, я кусаю губы.
Келвин смотрит на меня, вытаращив глаза.
— О твоем плане он ничего не знает, верно?
— Конечно нет, — глотком воды я пытаюсь утихомирить свое беспокойство. — Роберт обязательно решил бы меня остановить.
— Да, думаю, он сделал бы именно это. А может, что похуже, — Келвин трясет головой, не переставая ошарашенно улыбаться. — Моя игра еще никому не нравилась настолько сильно, чтобы появилось желание надеть на палец обручальное кольцо.
Я решаю спасти остатки самоуважения.
— Роберт никогда ни о чем подобном не попросил бы, но для меня очевидно, что ты ему нужен. Я видела его лицо во время твоего исполнения, — не зная, как сказать, что собиралась, и не выглядеть при этом жалкой, я решаю просто взять и покончить с этим. — Роберт всегда был мне скорее отец, чем дядя. И с раннего детства я наблюдала, как он дирижирует или сочиняет музыку. Он дышит музыкой. А всем, что у меня есть сейчас в жизни, я обязана ему. Поэтому и хочу сделать это для него.
Келвин наверняка считает мои слова либо героическими, либо все-таки жалкими. По выражению лица точно не определить.
— И… мне очень нравится, как ты играешь. Я понимаю, насколько много музыка значит и для тебя.
Наклонившись, он снова возвращается к салату и некоторое время не сводит с меня глаз.
— И ты сделаешь это для меня?
— Если только… — сгорая от стыда, начинаю я, — ты не преступник какой-нибудь.
Поморщившись, Келвин делает несколько глотков воды, а мне становится почти физически плохо.
— Однажды я украл пачку жвачки, — наконец говорит он. — Мне было лет десять. Впрочем, никому от этого вроде плохо не стало.
— На подобный эпизод вполне можно закрыть глаза, — усмехнувшись, отвечаю я.
Кивнув, Келвин облизывает губы и промокает их салфеткой.
— То есть ты серьезно.
Все вокруг замедляется, и мы словно оказываемся в параллельной реальности.
— Судя по всему.
Келвин улыбается мне в ответ, и я замечаю, что его взгляд путешествует по моему лицу.
— И как ты себе все это представляешь? Чисто теоретически.
Тяжесть в живот, возникшая от волнения, немного ослабевает.
— Насколько я понимаю, нас ждет заполнение нескольких анкет. И собеседование, — твердо говорю я, а вот остальные слова выходят с каким-то писком: — Ты будешь жить у меня. То есть на диване — это лучшее место для этого. Ой, не для «этого»… А чтобы спать, — я откашливаюсь.
Опустив взгляд и улыбаясь, Келвин несколько секунд молчит.
— У тебя есть кошки?
— Кошки? — несколько раз поморгав, переспрашиваю я.
— У меня аллергия.
— О, — хмурюсь я. Вот, значит, о чем он подумал в первую очередь? А у меня в воображении секс и стоны. — Кошек нет.
— Это хорошо, — погоняв листик салата по тарелке, Келвин подхватывает помидор, но затем откладывает. — На год?
Я киваю.
— Да. Если только мы не захотим продлить этот срок.
Шмыгнув носом, Келвин, несколько раз аккуратно перекладывает рядом с тарелкой нож, вилку и ложку.
— И когда мы это сделаем?
— В ближайшее время, — слова звучат громче, чем хотелось бы, но меня это не останавливает: — Из-за документов о твоем приеме в театр тянуть нам нельзя. И нужно успеть до того момента, когда к репетициям приступит Рамон.
Келвин покусывает губу и согласно кивает.
— Точно. Чем раньше, тем лучше.
Мне становится нечем дышать. Значит, он всерьез рассматривает мое предложение?
— То есть мы поженимся, и я окажусь в исполнительском составе спектакля? — спрашивает он. — Вот так просто?
— Ну да. У тебя воплотится мечта, а у Роберта будет новый музыкант.
— Еще у меня появится красавица-жена. А что от этой сделки получишь ты? Кроме известного на весь Бродвей мужа-музыканта, естественно.
Он считает меня красивой? Не моргая и еле дыша, я всматриваюсь в сидящего напротив Келвина.
— Я помогу дяде. Я многим ему обязана.
Лучше опустить тот факт, что еще одним плюсом для меня будет возможность ежедневно видеться с Келвином и наблюдать за его игрой — и это совсем не похоже на нудную рутину. Да, я хотела его в течение долгих месяцев, прежде чем решилась заговорить, но в жизни Келвин оказался воплощением праздника, страсти и флирта, чего предугадать я не могла. Теперь, когда мы общаемся, меня влечет к нему еще больше. Он остроумный. Очень талантливый… но при этом не высокомерный. И невероятно сексуальный.
Келвин молчит и смотрит куда-то вниз, словно обдумывая мое сумасшедшее предложение. О боже, наверное, он решил, что я ненормальная.
Внутри все холодеет.
— Холлэнд, — медленно начинает он, и его мрачный тон сильно контрастирует с недавним игривым. — Я очень благодарен тебе за это предложение. Правда. Но мне кажется, что тебе не стоит взваливать на себя подобную ношу. Я не пытался тебе польстить — ты действительно красивая. Что, если в ближайшие двенадцать месяцев ты с кем-нибудь познакомишься и захочешь с ним встречаться?
Трудно представить, чтобы я сейчас захотела кого-то, кроме него. Но, возможно, Келвин спрашивает об этом, на самом деле имея в виду себя. Возможно, он не хочет оказаться в ситуации, когда не сможет встречаться и спать с другими женщинами.
— Знаешь… Если в течение этого времени ты захочешь встречаться с другими женщинами… как думаешь, может, у тебя получится делать это незаметно?
— Черт. Нет. Нет, Холлэнд, я не это имел в виду. Это чересчур. Я просто все еще немного в шоке. Что Роберт Окай хочет, чтобы я участвовал в его постановке… и что он мной впечатлен. Но когда ты предложила воплотить мою мечту в жизнь…
Келвин делает глубокий вдох и медленно выдыхает.
Я не знаю, что еще сказать. Поделившись с ним своими соображениями, я просто сижу и молчу, до боли задержав дыхание в ожидании его решения.
Наконец Келвин берет салфетку и снова вытирает губы, после чего аккуратно складывает ее возле тарелки. На его лице расцветает широкая улыбка.
— Я согласен, Холлэнд. Но при одном условии.
Такое ощущение, что мои брови исчезли за линией роста волос.
— У тебя есть условие?
— Позволь мне пригласить тебя куда-нибудь.
Ожидая, что он продолжит, я киваю. Но когда никаких уточнений не следует, я окидываю взглядом ресторан, в котором мы сидим.
— Ты имеешь в виду… свидание?
— Можешь считать меня старомодным, но прежде чем жениться, я бы предпочел сходить с девушкой на свидание. Кроме того, чтобы осуществить твой безумный план, нам нужно казаться влюбленными, верно? — когда я киваю, Келвин продолжает. — Давай сходим куда-нибудь завтра вечером и посмотрим, сможем ли вообще находиться в обществе друг друга. Вряд ли ты захочешь видеть меня в своей квартире, если не справишься со мной в баре.
Келвин дело говорит, но меня смешит его формулировка.
— Справиться с тобой в баре? Пытаешься меня запугать?
Он подается вперед.
— И в мыслях не имел, — а когда взгляд Келвина опускается к моим губам, его голос становится низким и вкрадчивым. — И потом, это даст тебе двадцатичетырехчасовую отсрочку на раздумья, верно?
— Точно, — сглотнув, дрожащим голосом отвечаю я. Вроде бы мы обсуждаем детали брака по расчету, но по ощущениям это больше похоже на прелюдию.
Сев ровнее, Келвин кивком показывает на мой лежащий на столе телефон, и я протягиваю его ему. Он пишет сообщение, и спустя секунду мобильный Келвина вибрирует от входящей смс-ки.
— Держи, — он возвращает мне телефон, — чуть позже я пришлю тебе детали, где увидимся завтра вечером.
***
Мы договорились встретиться в восемь вечера в клубе Terminal 5. Приноровившись наконец к гипсу, я сумела самостоятельно одеться в рваные джинсы свободного кроя, черный свитер и любимые ботинки.
Даже по нью-йоркским стандартам это была бы слишком длинная прогулка — от метро до места встречи на 11-й авеню. Поэтому такси подвозит меня так близко к толпе, как это только возможно, после чего я отправляю Келвину смс, что приехала.
Одетый в темные джинсы, белую футболку и серую куртку, он стоит на тротуаре перед входом и приветственно машет мне рукой. Волосы Келвина блестят в свете неоновых огней, а когда он берет меня за руку и ведет в клуб, я оказываюсь так близко, что чувствую запах мыла и кондиционера для белья. И даю себе ровно три секунды на фантазию, как прижимаюсь лицом к его шее и дышу им.
— Все нормально? — интересуется он.
Я поднимаю голову и оглядываюсь по сторонам, впервые как следует рассмотрев помещение. Каким-то образом Келвин умудрился привести нас на концерт, билеты на который — согласно вывескам снаружи — полностью распроданы.
— Пускаешь пыль в глаза, да?
Келвин весело смеется.
— А то.
Сдав верхнюю одежду, мы направляемся к широкому балкону, откуда открывается вид на сцену и фан-зону. Выше расположен еще один этаж со стальными перилами, баром, туалетами и несколькими группками диванов.
— Мы будем только смотреть? — спрашиваю я, оглядывая подвешенный к потолку гигантский диско-шар. — Или ты сегодня играешь?
— Выйду на несколько песен, да. Это мини-фестиваль. В нем участвует одна из групп, с которой я играю, — расплатившись за напитки и протянув мне бокал, Келвин ведет нас к VIP-зоне, огороженной шнуром. — На этот раз ни на ком не будет обтягивающих штанов или серег, обещаю.
Засмеявшись, я наклоняюсь через перила. Зал начинает наполняться людьми. Те, кому уже посчастливилось войти, толпятся возле сцены.
— Вы неплохо играли, кстати. Несмотря на жуткий прикид. Особенно отличился вокалист: он прям душитель собственной промежности. Со сколькими группами ты играешь?
— Всегда по-разному, — отвечает Келвин. — На данный момент с четырьмя. Забавно, но душители промежности преуспевали. Несколько недель назад я пришел к ним вместо постоянного гитариста, когда тот повредил спину, делая какой-то замороченный прыжок, — Келвин делает глоток из своего бокала, из-за чего в нем перемешиваются льдинки и ломтики лайма. — Но оплата хорошая, поэтому я не задавал слишком много вопросов.
— А у тебя есть любимая группа?
— Я просто хочу заниматься музыкой, — когда он смотрит на меня, в его взгляде нет ничего, кроме чистейшей искренности. — Именно об этом я всегда и мечтал, — от интонации, которой Келвин это говорит, у меня в груди что-то болезненно отзывается. Особенно если вспомнить, что мой ноутбук потихоньку ржавеет под стопкой меню на вынос и рекламных листовок. Я засунула свой диплом в условную коробку под кровать. Музыка — это страсть Келвина, и он нашел возможность заниматься ею, несмотря ни на что. Я же всегда была одержима словами — но почему не могу написать ни одного?
— Так чем именно ты занимаешься в театре? — мягко толкнув меня плечом, спрашивает Келвин. — Помимо продаж футболок и поиска талантов.
Я ставлю бокал на металлический столик рядом с кем-то вырезанной аббревиатурой PLUR [чистота, любовь, единение, уважение — прим. перев.].
— В общем-то, я кто-то вроде старшего помощника младшего дворника. Делаю фото за кулисами и работаю на подхвате у главного входа.
Келвин подносит бокал ко рту и улыбается.
— Очень круто.
Интересно, как хорошо он умеет врать. Келвин, со всем своим талантом и страстью к музыке, при этом живущий в стране нелегально в надежде получить работу, говорит мне, двадцатипятилетней продавщице футболок, что у меня очень крутая работа. Мне становится еще более стыдно.
— Я не планирую заниматься этим постоянно, — тихо говорю я. — Просто временная работа.
Келвин открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут в зале свет выключается, а на сцене загорается.
Первой выступает команда, играющая электронную танцевальную музыку. На сцене стоят три диджея, перед каждым ноутбук и различные микшеры, на голове у всех троих огромные наушники. При первых же битах фанаты ликуют. И хотя я не особенно знакома с таким стилем, мне очень нравится. Живые выступления всегда заводят, а коллективная энергия людей, собравшихся по одному и тому же поводу, пьянит. Прорезая мелодию, ритм сначала ускоряется, а потом почти исчезает; толпа похожа на рябь на воде.
Повернувшись к Келвину, я вижу, что он закрыл глаза, а тело движется в такт; вместе с остальными он погрузился в музыку. Я тоже закрываю глаза и, не сдерживаясь больше, пританцовываю. Басы настолько громкие, что кажется, будто у меня в груди грохочет огромных размеров сердце. К тому моменту, когда последняя песня заканчивается, и в зале снова включается свет, я запыхалась и раскраснелась.
— Они замечательные, — говорю я и допиваю свой напиток. — Кстати, ты не похож на того, кому может нравиться электронная музыка.
— Суть этой музыки в том, что если просто стоять и слушать, то по достоинству ее никогда не оценить. Нужно быть частью этого — частью толпы. Думаю, именно поэтому мне так нравится подобная музыка, — бросив взгляд на часы, Келвин добавляет: — Слушай, мне пора на сцену. Ты здесь одна справишься?
— Конечно.
— Мы сыграем три песни, так что если тебе захочется подойти за кулисы, я могу там тебя встретить.
Улыбнувшись, я киваю.
Я действительно сейчас здесь? На свидании с Келвином?
У меня почти кружится голова. Мы договариваемся пожениться.
Положив руку мне на плечо, Келвин мягко его пожимает.
— Уверена, что все в порядке?
— Ага, — когда я убираю от лица несколько прядей волос, замечаю, что он смотрит на мои губы. — Просто все кажется нереальным.
— Понимаю, — сделав паузу, будто хочет что-то добавить, Келвин в итоге говорит: — Тогда я скажу охране твое имя, и мы с тобой скоро увидимся, да?
— Да. Удачи.
Широко улыбнувшись, Келвин наклоняется и целует меня в щеку, от чего я едва не шлепаюсь в обморок, а потом спускается по лестнице.
***
Группа Келвина появляется на сцене спустя минут двадцать, а когда во время настройки гитары он поворачивается ко мне, чтобы помахать рукой, у меня подкашиваются ноги.
Он был прав, и на участниках группы вполне приличная одежда. Их четверо, и все смотрятся очень сексуально в узких джинсах и винтажных футболках. Келвин играет на гитаре, которую я у него раньше не видела — похожа на акустическую, но подключена к огромному усилителю.
Уже по первым аккордам я могу с уверенностью сказать, что ребята мастера. Хрипловатый баритон вокалиста впечатляет и высокими нотами. Песни короткие, по жанрам варьируются от инди-рока до чего-то более тяжелого, и каждая демонстрирует невероятно беглую игру Келвина.
От его отрешенности , которую он демонстрировал на станции метро, не осталось и следа: сейчас Келвин играет для публики. Он хитро улыбается, кивком приветствует визжащих девушек, стоящих в первых рядах, и выходит на середину сцены для исполнения соло. Он настолько не похож на привычного Келвина — хотя такой же сексуальный до неприличия, — что я совершенно не могу отвести от него взгляд.
И не я одна. Рядом со мной, опираясь на перила, стоит и не сводит глаз со сцены девушка с платиновыми волосами и пирсингом в носу.
— Это их новый гитарист?
Ее соседка, судя по всему, впечатлена не меньше.
— Господи боже. Он будет на афтерпати? Потому что если да, то и я пойду.
После такого заявления я буквально несусь вниз по лестнице и направляюсь к выходу за кулисы.
— Э-э… Я Холлэнд Баккер, — говорю я охраннику. — Меня пригласил Келвин Маклафлин.
С высоты своего внушительного роста тот оглядывает меня с ног до головы, а потом сверяется со списком. И со скучающим видом делает шаг в сторону, давая мне пройти.
Едва спустившись со сцены, Келвин тут же замечает меня. Я знаю Роберта всю свою жизнь и работаю в театре, так что мне не понаслышке известно, каким количеством адреналина заряжает выступление. Удовольствие почти наркотическое, и это единственное объяснение, которое я готова дать загоревшимся глазам Келвина, когда он увидел меня. И тому, как он направился прямиком ко мне и, сгребая в объятия, поднял в воздух.
— Тебе хорошо было видно? А как звук?
— Это было потрясающе.
От него, находящегося так близко, у меня самым натуральным образом кружится голова. Теперь я точно знаю, какая крепкая у него грудь и какие сильные руки.
Келвин ставит меня на пол.
— Правда?
Мне даже не нужно притворяться восторженной.
— Ты потрясающий.
— Маклафлин!
Келвин оборачивается к стоящему прямо за спиной вокалисту.
— Девон. Привет.
— Спасибо, что так быстро согласился. Без тебя мы оказались бы в пролете.
— Не за что, — приобняв за талию, Келвин притягивает меня к себе поближе. Край моего свитера приподнимается, и кожей я ощущаю грубоватое прикосновение его пальцев. Я почти прочувствовала свою фантазию: как Келвин кончиками пальцев провел бы по моим соскам. — Я благодарен, что вы меня пригласили.
Вытерев лицо полотенцем, Девон вешает его на плечо.
— Как думаешь, ты мог бы играть с нами на постоянной основе?
Подумав пару секунд, Келвин переводит взгляд на меня. Он словно молча спрашивает: «Ну что? Решено?». Потом мягко поглаживает пальцем мою талию, давая понять, что с его стороны нет никакого давления.
Сглотнув, я широко улыбаюсь. У меня на лице, наверное, написано что-то вроде «Решено, черт побери!».
Келвин снова поворачивается к Девону.
— Дев, это моя невеста Холлэнд. Холлс, это Девон.
Холлс.
Невеста.
Я сейчас умру.
Брови Девона практически исчезают под искусно уложенной мокрой от пота челкой , но потом он спохватывается и протягивает мне ладонь, которую я неловко пожимаю своей заключенной в гипс рукой.
— Невеста? — переспрашивает он. — А ты молодец, мужик.
Келвин смеется.
— Спасибо, приятель.
— Так что скажешь? — интересуется Девон.
Мельком глянув на меня, Келвин широко улыбается.
— Спасибо за предложение, Дев. Я тебе очень благодарен, но в течение ближайших нескольких месяцев буду сильно занят.
глава девятая
Моя свадьба пришлась на самый холодный день января.
Какая странная получилась фраза.
Одно дело сказать «Чтобы спасти положение, мне надо просто взять и выйти замуж за этого парня», и совсем другое — это сделать. Процесс получения гражданства оказался куда более сложным, нежели я озвучила Келвину. Он состоит не только из пары анкет и собеседования. Гугл с радостью проинформировал меня, что будет очень трудно. Келвина ждут миллионы анкет и миллионы требований. И хотя для таких ситуаций существуют специальные визы — когда кому-то из сферы искусства нужно нанять иностранца, потому что американские артисты не устраивают, — Келвин находится в стране нелегально, и подобный вариант наименее вероятен. Поэтому уже вчера мы отправились получать разрешение на брак.
Разрешение на брак! Обалдеть, это вот-вот случится.
— Я всегда поощряла тебя наслаждаться жизнью, — говорит Лулу и берет меня за руку, — но происходящее сейчас больше похоже на то, как если бы я предложила тебе поесть, а ты слопала три дюжины пончиков за один присест.
Мое сердце бьется где-то в горле, когда я поднимаюсь по ступенями ратуши, схватив Лулу за руку, словно без ее поддержки сейчас упаду. Я очень благодарна, что она здесь: у своего дяди с сомнительной репутацией Лулу раздобыла два золотых обручальных кольца и пришла рано утром, чтобы сделать мне укладку.
— Но ты сама сказала, что однажды эта история станет впечатляющей главой моей биографии.
Ее черные волосы — завитые в связи с таким особым случаем — сверкающей волной лежат на плече.
— Я имела в виду свою биографию, — возражает Лулу.
Запрокинув голову, она последний раз затягивается, после чего тушит сигарету. Когда появляется облачко дыма, я выпускаю ее руку и осторожно отхожу в сторону. Лулу бросала курить уже два раза за прошедший год — выбросив Мальборо и сначала перейдя на электронные сигареты. Она уверяет, что не имеет зависимости и курит лишь из-за постоянных прослушиваний, которые заставляют ее нервничать. И из-за ожидания ответов после прослушиваний, которые заставляют ее нервничать. И из-за работы в ресторане на Манхэттене и необходимости общаться с клиентами, которые тоже заставляют ее нервничать.
— Я не просто курю, а даю тебе последний шанс отступить, — Лулу копается в своей крошечной сумочке и достает апельсиновый Тик-так. — Мы можем туда и не заходить.
Ее предложение — дельное, кстати — могло бы стать идеальным решением, но назад пути нет. Потому что несмотря на нервозность и страх, меня переполняет тайное и бесстыдное предвкушение.
Когда мы входим в стеклянные двери, я смущенно провожу рукой по своей шифоновой плиссированной юбке. Не совсем уверена, что стоило ее надевать. Я выгляжу перестаравшейся? Или постаравшейся недостаточно? Что вообще люди надевают на фейковые свадьбы, кстати?
— Хорошо выглядишь, — говорит Лулу, остановившись, чтобы получше меня рассмотреть. — Какое на тебе нижнее белье?
— Лулу! — вот скажите, как такое возможно, чтобы Лулу была одновременно и ангелом, и дьяволом, сидящими у меня на плечах?
— Это важный вопрос, вообще-то. Грядет брачная ночь, Кошмарище-Холлэнд!
Уже устала тысячу раз объяснять ей, что у нас будет совсем другой брак (мысленно скорблю от этого факта). Когда мы оказываемся внутри здания, я показываю в сторону бюро регистрации браков.
— Твой поступок меня восхищает, так что не пойми меня превратно, — стуча каблуками по полу, говорит Лулу. — Но поверить не могу, что ты не рассказала об этом хотя бы Джеффу. Если кто-то из твоих дядюшек поинтересуется, была ли я здесь, буду врать, как опытный политик, имей в виду.
— Когда с сегодняшним мероприятием будет покончено, я им расскажу. Это будет что-то типа вечеринки с сюрпризом: «Только посмотри, Роберт! Твоя звезда присоединится к оркестру, и, кстати, мы недавно поженились».
Лулу обнимает меня за плечи и с сочувствием говорит:
— Не завидую я тебе.
Краем глаза заметив какое-то движение, я поворачиваюсь и в конце коридора вижу своего жениха. Его русые волосы аккуратно уложены, а одет он в синий костюм с фиолетовой рубашкой в мелкую клетку. На шее синяя бабочка. Его одежда подходит по цвету к моей синей юбке и розовой шелковой блузке.
— Боже мой! — громким шепотом восклицает Лулу.
Мой пульс стремительно учащается.
Сократив расстояние между нами за несколько уверенных шагов, Келвин оказывается прямо передо мной. Мой взгляд от чисто выбритого подбородка спускается к его шее. Я тут же представляю Келвина с гитарой летом в парке, когда кружевная тень ляжет на его волосы, а травинки будут цепляться за обувь и низ джинсов.
— Ты хорошо выглядишь, — сильно преуменьшая, говорю я.
— А ты выглядишь… — его зеленые глаза внимательно оглядывают меня с ног до головы. По ощущениям это схоже с прикосновением рук.— Сногсшибательно.
Кто-то стоящий рядом вежливо покашливает.
— Привет, — из-за спины Келвина выходит мужчина с копной черных волос и бледно-голубыми глазами и протягивает мне руку. — Я Марк. Свидетель.
— Надеюсь, не Иеговы? — неловко шучу я.
— Шафер, — поясняет Келвин и обходит его. — Его зовут Марк Верма. Друг.
— Приятно познакомиться, друг, — с улыбкой говорю я.
Тот поднимает темную бровь и поворачивается к Келвину.
— А она мне нравится.
Я притягиваю к себе за руку топчущуюся позади Лулу.
— Это моя лучшая подруга Лулу.
— Приятно наконец официально познакомиться, — шагнув вперед и протянув ей руку, говорит Келвин.
Какое-то время они болтают между собой, и только сейчас, когда Келвин стоит от меня в нескольких шагах, я замечаю, что у него в руках.
Проследив за моим взглядом, он смотрит на венок с нежно-лиловыми цветами.
— По ирландской традиции невеста украшает волосы цветами — в моей семье, по крайней мере. И хотя у нас… не совсем обычный брак, маму удар хватит, если я как минимум не предложу.
Моему удивлению нет предела. Он собирается рассказать родителям? Хотя мои живут в той же стране, я уже давно убедилась, что лучше соврать прямо в лицо, нежели выслушивать их беспокойство и неодобрение. Его же родные живут на другом конце земного шара. И жест Келвина как будто из мира «Пока смерть не разлучит нас», хотя на самом деле наша ситуация больше похожа на «Все изменится в любой момент». Почему он решил им рассказать? Моей инстинктивной реакцией — и, по видимому, действительно зрелой — является желание нажать на паузу и обговорить, что и как мы будем делать. Оглядываясь назад, я понимаю, что мы с Келвином почти ничего не обсудили, а если расскажем своим семьям о нашем браке, все сильно усложним.
Но он выглядит сейчас таким серьезным и нетипично неуверенным, что мне хочется поскорей избавить его от страданий.
— Конечно я надену. Спасибо.
В венок не туго вплетены веточки лаванды. Я забираю его у Келвина и осторожно надеваю на голову.
Лулу помогает поправить лиловые цветы, после чего, склонив голову набок, критично меня осматривает.
— Вот. Выглядишь идеально, — говорит она и делает несколько фото. — А теперь давайте вас поженим.
Мне кажется, из всего происходящего я замечаю лишь то, как моя рука устроилась в ладони Келвина, пока он вел меня через всю толпу к служащим ратуши.
Обойдя женщину, одетую в жемчужного цвета сари, я улыбаюсь мужчине в кипе. Здесь присутствуют пары всех возрастов. На ком-то надеты традиционные костюмы и платья, а кто-то пришел в джинсах и футболках.
— Тут неожиданно много народу, — тихо говорю я.
Келвин усмехается.
— Ага. На станции я видел так много женщин в свадебных платьях — ты точно удивилась бы подобному зрелищу.
Помещение, в котором мы находимся, длинное и узкое, с зелеными диванами с одной стороной и мраморными стойками и вращающимися стульями с другой. Потолки отделаны белыми панелями с мелкими золотыми деталями. На подвешенном за две цепи экране высвечивается номер пары, которая сейчас обслуживается и у какой стойки, а под ним стоит автомат по выдаче талонов. Тут даже есть небольшой сувенирный магазин, где продаются важные мелочи, которые оказываются необходимы в последнюю минуту, вроде цветов и галстуков-бабочек.
Взяв талончик, Келвин показывает мне наш номер: C922. Поблизости срабатывает вспышка, и мы оба вздрагиваем.
— Вот этот снимок будет хороший, — смотря на экран камеры, говорит Лулу, а потом замечает мой недоуменный взгляд. — Что? Искренние эмоции самые лучшие. А свадьбу тебе обязательно нужно запомнить, — она многозначительно смотрит на меня. — Любая пара захотела бы иметь фотографии, чтобы при случае поделиться с кем-нибудь.
— Точно, — ведь все должно быть по правилам. А о таких важных мелочах я и не подумала. Черт, когда пытаюсь быть спонтанной, я как будто краду зажигалку и не глядя бросаю ее в лужу бензина. — Хорошая мысль.
Мы с Келвином садимся на диван и в ожидании нашей очереди, стараясь не обращать внимание на ежесекундные щелчки затвора камеры, ведем светскую беседу:
— Как прошло твое утро?
— Хорошо, хотя сегодня я совсем не спала.
— Я тоже.
— На улице холодно.
— Ага. Я чуть не забыла надеть пальто.
Келвин неловко смеется.
— Да уж, это было бы… плохо.
И в том же духе примерно полчаса кряду мы обсуждаем, что ели вчера и как не знали, во что одеться сегодня. Нам обоим почти удается расслабиться лишь в тот момент, когда Келвин говорит, что чуть было не принес с собой гитару.
— Гитара казалась странным образом уместной, — замечает он. — Но потом я забеспокоился, что она причинит хлопоты или все сочтут этот поступок нелепым.
— Я была бы не против.
Это чистая правда. Его музыка волшебным образом расслабляет мои натянутые нервы; мне уже заранее не хватает его игры в метро.
В то время как мы оба привыкаем к безумной новости под названием «Черт побери, мы сейчас поженимся», Лулу и Марк непринужденно болтают в сторонке. Проблем с общением у них явно нет. Марк — как и большинство людей — совершенно очарован Лулу, но каждый раз, когда она фыркает или громко хохочет от его шуток, мне становится все тревожнее и тревожнее.
Начиная с этого момента — и чтобы не случилось потом, — я объединяю свою жизнь с Келвином.
Наконец объявляют номер нашего талончика. У стойки я наблюдаю, как Келвин подписывает последний из документов. Вместе с нашими свидетелями мы ставим подписи, но из-за гипса моя получается неразборчивой. После еще одного недолгого ожидания настает минута Икс. Нью-Йоркское бюро регистрации браков работает как часы.
Нас ведут в небольшую комнату с персикового цвета стенами и пастельных оттенков акварелями на них. Сочетать браком нас будет приветливая женщина с темными волосами и ярким румянцем. Никаких свадебных маршей не звучит; она говорит нам встать друг напротив друга, в то время как остальные могут стоять или сидеть где им вздумается. Келвин берет обе мои руки в свои.
— Келвин и Холлэнд, — начинает женщина, — сегодня наступил один из самых замечательных моментов в вашей жизни. Сегодня вы празднуете ценность красоты любви и готовитесь связать себя узами брака.
Я перевожу взгляд на лицо Келвина — в уголках глаз появились морщинки, а его веселое настроение почти похоже на радость. Кусаю губы, чтобы сдержать улыбку, но безуспешно.
— Келвин, — обращается к нему служащая бюро, — согласен ли ты взять в жены Холлэнд Лину Баккер?
Сначала его голос звучит хрипло, но потом он откашливается.
— Да.
Мне нравится звучание этого слова с его акцентом.
Женщина поворачивается ко мне, и Келвин мягко сжимает мои руки.
— Холлэнд, согласна ли ты взять в мужья Келвина Эйдана Маклафлина?
Я киваю. Дышать становится трудно, и впервые с начала этой церемонии мне жаль, что рядом нет ни Джеффа с Робертом, ни остальных родных.
— Да.
Мы обещаем любить, уважать, заботиться и поддерживать друг друга — позабыв обо всех других.
Обещаем быть друг с другом в болезни и здравии, в богатстве и бедности.
Внутри все сжимается, когда Келвин осторожно скрещивает мои и свои пальцы, освобождая нас обоих от необходимости следовать этим клятвам.
Дрожащей рукой я беру кольцо и надеваю его ему на палец, после чего Келвин делает то же самое. Кольца выглядят такими безупречными и невинными, они так гордо сияют на наших пальцах. Мой внутренний голос нервно хихикает, ведь у меня явно не хватит духу сказать этим прекрасным кольцам, что они всего лишь реквизит.
Церемония бракосочетания заканчивается вспышкой камеры, и нас объявляют мужем и женой.
— Келвин, можешь поцеловать свою невесту.
Не сумев сдержаться, я недоверчиво смотрю по сторонам. Мне и в голову не приходило, что нам придется целоваться.
Заметив мои вытаращенные глаза, Келвин со смешком говорит:
— Не волнуйся, я все сделаю как надо.
Все имеющиеся силы у меня уходят на то, чтобы оставаться в вертикальном положении.
— Я… тебе верю.
На его губах играет дерзкая ухмылка.
— Если это не по-настоящему, то пусть хотя бы выглядит красиво, — положив руку мне на затылок, он погружает пальцы в мои волосы. — Иди сюда, — шепчет Келвин и облизывает нижнюю губу. А потом, когда он наклоняется, мне приходится запрокинуть голову, чтобы увидеть его. Глаза Келвина закрыты, дыхание ровное, и на какое-то мгновение возникает заминка, словно нам обоим в голову приходит одна и та же мысль: «Сейчас все действительно свершится».
Я кладу руку ему на грудь, и ее твердость поощряет меня сократить крохотное расстояние между нами. Прикосновение его теплых губ мягче, чем я себе представляла, и сквозь мое тело проносится волна легких вспышек, эффект от которой по ощущениям схож с действием кофеина. Это просто идеальный поцелуй — не слишком мокрый и не чересчур нежный, и я успеваю досчитать до двух, прежде чем Келвин отстраняется и прижимается своим лбом к моему. И только я подумала, что он меня снова поцелует — хотя, конечно, вряд ли, — как Келвин еле слышно шепчет:
— Спасибо.
Раздаются аплодисменты и поздравления, несколько раз срабатывает вспышка. Поскольку другие пары тоже ждут своей очереди, мы спешим на выход и в коридоре останавливаемся у картины с изображением исторического здания. На его фоне позируем для фото — сначала я с Келвином, потом Келвин с Марком, потом я с Лулу (она угрожает расчленить мой труп, если Джефф или Роберт увидят это фото и поймут, что она моя сообщница) и наконец все вместе.
— Ты это сделала, — крепко обняв, шепотом говорит Лулу мне на ухо. Мать вашу, а она права. Я! Вышла! Замуж! Я никогда не задумывалась о возможности брака, и даже само слово всегда звучало странно. Лулу вручает мне маленький подарочный пакетик. — Твой первый свадебный подарок!
Внутри под ворохом шелковой бумаги лежит красный магнитик с белым сердечком, на котором написано: «Поженились в Нью-Йорке».
глава десятая
И что теперь?
Впереди нас идут Лулу с Марком и болтают ни о чем: о работе, о Нью-Йорке и о погоде.
А мы с Келвином идем за ними и чувствуем себя заметно неловко. Ветер сильный и холодный, и, кутаясь, мы молча направляемся в «Галлагерс стейкхаус». Келвин хороший человек. Я тоже. И наши два свидания показали, что мы неплохо ладим… но я уверена, мы оба еще не свыклись с мыслью, что теперь женаты.
Мы женаты. Келвин мой муж. А я его жена.
Я смотрю на кольцо на своей левой руке, и мне кажется, что металл на моем пальце обжигающе холодный.
— Ты в порядке? — спрашивает Келвин.
Вздрогнув от звука его голоса, я поворачиваюсь посмотреть ему в лицо. Его нос розовый — и это так мило. Ох. Я вышла за Келвина замуж, а он и понятия не имеет, что уже несколько месяцев я пишу в уме книгу про Холлэнд и одного сексуального уличного музыканта. Ну и насколько удачная в итоге вся эта идея?
— Ну да, конечно, это же день моей свадьбы, — в пику своим расшалившимся мыслям я решаю ответить прохладно.
Когда Келвин снова поворачивается ко мне, я с трудом вижу его лицо из-под капюшона черного пуховика. Но улыбку все-таки замечаю.
— Ты притихла. Я знаю тебя не очень долго, но уже догадался, что ты не из молчаливых.
Что ж. Он сообразительный.
— Ты прав. Я не молчунья, — слегка улыбнувшись, отвечаю я. От холода уже не ощущаю свое лицо. — Просто обдумываю все случившееся.
— Жалеешь?
— Нет, мои раздумья скорее из серии «И что теперь?». Нужно будет сказать Роберту.
— Мы можем обсудить это здесь, вдали от чужих ушей.
Я снова смотрю на него. От «Галлагеров» мы сейчас в половине квартала, и Келвин дело говорит. Едва мы окажемся на месте, нас может услышать кто угодно, и все станут свидетелями, как мы пытаемся ответить на вопрос дня: «И что теперь?». Поэтому ждать окончания ужина не стоит.
Остановившись, я наклоняюсь и делаю вид, будто поправляю ремешок на обуви. А Келвин кричит Лулу и Марку:
— Идите. Встретимся внутри.
А потом садится на корточки и встречается со мной взглядом.
— То, что ты сделала, — это для меня очень важно.
— Да, — я чувствую себя во власти его внимательного взгляда.
— И я понимаю, почему ты сейчас не особенно разговорчивая.
— Ну да.
— Хочешь, я пойду с тобой, когда ты соберешься поговорить со своими дядями?
— Ладно.
Скажи что-нибудь более информативное, Холлэнд. Скажи ему, что ты чувствуешь совсем не сожаление, а чистую панику от перспективы делить квартиру с незнакомцем (и при этом самым сексуальным мужчиной, к которому ты когда-либо прикасалась). Боже, что, если ты пукнешь во сне?
— Я хочу, чтобы ты знала, — продолжает Келвин, — что если не брать во внимание кражу жвачки, я не какой-то там проходимец. И никогда не сделаю тебе ничего плохого. Но ради твоего комфорта мы можем жить в разных местах…
— Не можем.
Хотя он прав, мои мысли сейчас как в тумане, плюс я ощущаю внутреннюю дрожь и тошноту. Я на девяносто девять процентов уверена, что Келвин не насильник и не наркоман. Но сейчас идея привести его к себе домой выглядит чересчур импульсивной — и вовсе не потому, что я могу пукнуть во сне.
— Мне важно, чтобы ты знала, насколько я ценю то, что ты сделала, — говорит он, — и я ничего не стану принимать как само собой разумеющееся.
Мне непривычно быть той, кого так благодарят, и, промямлив что-то нечленораздельное, я киваю.
— Значит, план у нас таков: сегодня я приду к тебе домой?
— Думаю, да.
— У тебя есть диван?
Я киваю.
— А спальня запирается?
Отпрянув, я смотрю на него.
— А мне стоит запираться?
Келвин тут же мотает головой.
— Конечно нет. Просто я хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности.
— Ты, наверное, думаешь, что я с приветом.
Он улыбается и тем самым возрождает к жизни что-то внутри меня.
— Ну ведь так оно и есть? Думаю, именно это мне в тебе и нравится, Холлэнд Баккер Маклафлин. А еще твои веснушки.
Мы медленно выпрямляемся, и все это время Келвин широко улыбается, нависая надо мной на добрый десяток сантиметров. И я умудряюсь наконец сказать хоть что-то нормальное:
— Решил, я возьму твою фамилию?
— Уверен на все сто.
Челюсть у меня отвисает, хотя я не перестаю улыбаться.
— Я что, вышла замуж за первобытного дикаря?
— Это всего лишь мои личные предпочтения. Может, хочешь на это поспорить?
— Другими словами, — медленно уточняю я, — если я проиграю, то возьму твою фамилию? А если проиграешь ты, то оставлю свою? Что-то выигрыш маловат.
— Если я проиграю, возьму твою.
Ничего себе. Что это такое сейчас происходит?
Келвин мягко берет меня за руку.
— Так значит… завтра разговор с дядюшками?
Я отвожу взгляд от наших соединенных рук.
— Сначала я договорюсь, чтобы они были дома.
— Хорошо. А сейчас пойдем скорее внутрь и сделаем ставку. А то я уже яйца отморозил.
Я чуть не падаю прямо здесь, на тротуаре.
***
Келвин придерживает для меня дверь, и я спешу внутрь, где нас уже ждут Лулу с Марком. От теплого воздуха мы с Келвином радостно стонем.
Подходит Лулу и берет меня под руку.
— Все в порядке?
— Ага, просто пришлось заново застегнуть туфли.
— Ну ладно, — заметно успокоившись, она показывает на столик, который сейчас убирают помощники официанта. — Попросили минут пять подождать.
— Спасибо тебе за помощь. И спасибо, что была сегодня рядом. Не знаю, как бы я справилась без тебя.
Выражение ее лица смягчается, и она меня обнимает.
— Смеешься? До сих пор самое безумное, что я видела в твоем исполнении, — это когда ты пыталась поменять дату в купоне Saks с истекшим сроком, чтобы получить скидку. Поэтому твою свадьбу ни за что бы не пропустила.
Со смехом я целую Лулу в щеку.
— Иногда ты просто чудо. Не часто, но…
— Очень смешно. А теперь извини, но я пойду кутить и предамся старому доброму невинному флирту с другом твоего мужа.
Увидев, что Лулу ушла, Келвин возвращается и берет меня за руку. Прикосновение по-прежнему непривычное, но такое замечательное, что в животе сладко ноет.
— Проголодалась? — интересуется он.
— А как насчет пари? — напоминаю я.
— Я потому, кстати, и спрашиваю, — кивком головы Келвин показывает на стойку, где выставлено мясо. — У них тут отличные стейки.
О да, заинтересовать меня ему удалось.
— Согласна. И что ты предлагаешь?
— Тут подают портерхаус на двоих, троих или четверых.
Я не ела почти сутки, и от одной мысли про большой и сочный стейк у меня начинают течь слюнки.
— Та-а-ак.
— Давай возьмем порцию на троих, и кто съест больше, тот и выиграл.
— Готова поспорить, что здешний портерхаус на троих сможет прокормить нас обоих в течение всей недели.
— Ты абсолютно права, — его очаровательная улыбка непременно должна сопровождаться мелодичным звоном колокольчика. — И я угощаю, кстати.
Мне не в первый раз приходит в голову поинтересоваться, чем он зарабатывает себе на жизнь, но я не могу — по крайней мере, не сейчас, когда мы не одни.
— Ты не обязан это делать.
— Думаю, что удовлетворить потребности своей жены во вкусном ужине я вполне в состоянии.
Удовлетворить потребности. От таких слов мое сердце бьется быстрее.
— Уделаемся в мясо! Ха, каламбур.
Келвин с энтузиазмом улыбается.
— Очень хочу посмотреть, как ты с этим справишься.
— Решил, что Холлэнд не сможет прикончить порцию стейка? — спрашивает появившаяся рядом со мной Лулу. — Какой милый наивный мальчик.
***
Когда мы встаем из-за стола, я со стоном хватаюсь за живот.
— Значит, вот как себя чувствуют беременные? Не надо мне такого счастья.
— Могу взять тебя на руки, — вежливо предлагает мне Келвин и помогает надеть пальто.
К нам подлетает Лулу, чересчур оживленная после вина, и обнимает обоих за плечи.
— Невесту нужно переносить через порог на руках, потому что это романтичная традиция, а не из-за того, что она обожралась.
Я подавляю отрыжку.
— Это такой способ произвести впечатление на мужчину — показать, как много ты можешь съесть, — разве ты не знала, Лу?
Келвин смеется.
— Мы шли наравне.
— Ничего подобного, — возражает Марк.
К огромному удивлению наших друзей, мы попросили официанта поделить чудовищных размеров порцию пополам. Я съела примерно три четверти своей части. Келвин отстал от меня граммов на пятьдесят.
— Зато имя Келвин Баккер звучит хорошо. Мужественно, — говорю я.
— Во что я ввязался? — полустонет-полусмеется Келвин.
— В брак с фермерской девчонкой, — отвечаю я. — И лучше тебе узнать в первый же день, что к еде я отношусь крайне серьезно.
— Но ты ведь такая маленькая, — окинув взглядом мое тело сверху вниз, говорит он.
Его взгляд словно огонь.
— Ничего и не маленькая, — во мне 1,69 м, и этот рост принято считать чуть выше среднего. Лишнего веса у меня никогда не было, но я и не худенькая. Дэвис любит называть меня крепышом, что не самое лестное описание, хотя далеко и не худшее. Короче говоря, мое тело создано для спорта, но зрение и руки заточены под чтение.
Выйдя из ресторана, мы собираемся в кружок на тротуаре. Для долгих прощаний сейчас слишком холодно. Марк спрашивает, не хотим ли мы продолжить отмечать, но когда Келвин мнется, я тут же присоединяюсь к нему и ссылаюсь — вполне искренне — на дикую усталость, хотя на часах всего десять.
Обняв нас на прощание и еще раз поздравив, друзья берут разные такси и уезжают в противоположные стороны.
Играть в комфортные отношения во время ужина нам с Келвином было легко — отвлекало пари. Едва мы сели за стол, Лулу заказала вино, Келвин закуски, и беседа пошла как по маслу. В присутствии Лулу так бывает всегда. Я даже называю ее смазкой для общения, хотя Роберт взял с меня слово никогда больше не употреблять такую метафору.
А теперь мы с Келвином одни. И прятаться больше некуда и не за кого.
Я чувствую, как он берет меня за руку. Даже сквозь наши перчатки я ощущаю его тепло.
— Не против? — спрашивает Келвин. — Я ни к чему не веду. Просто чувствую себя очень хорошо.
— Все в порядке, — даже более чем в порядке. Вот только дышать мне стало гораздо труднее — черт, идея была плохая. Из-за его обезоруживающей честности и дружеской привязанности, которую Келвин так явно демонстрирует, все станет намного сложнее, когда репетиции окончатся и придет время расставаться.
— Нам в какую сторону? — спрашивает Келвин.
— Ой, — и правда ведь. Мы стоим посреди улицы на холоде, пока я таю изнутри, а он понятия не имеет, где теперь живет. — Нам на 47-ю. Вот сюда.
Мы идем быстро. Я успела забыть, как странно шагать по улице, держа кого-то за руку. А на морозе это странно вдвойне — потому что мы торопимся, и Келвин крепко сжимает мою ладонь. Я делаю то же самое.
— Как ты познакомился с Марком?
— Играли в одной группе в универе, — пока мы идем по 8-й улице, его плечо то и дело прикасается к моему. — В отличие от меня, относившегося к музыке серьезно, для Марка она всегда была просто развлечением. После окончания он пошел дальше и получил степень MBA, — помолчав немного, Келвин продолжает: — Я жил в его квартире в Челси.
А вот и ответ на один из моих вопросов.
— Не бесплатно, — тут же добавляет Келвин. — Сейчас ему, конечно, жаль терять дополнительные деньги, но, как он сам выразился, скучать по виду моего голого зада Марк точно не станет, — Келвин смеется. — И он посоветовал мне купить наконец пижаму.
Мои глаза становятся огромными, и Келвин спешно поясняет:
— Которая, само собой, у меня есть.
— Нет-нет… Я хочу сказать… — начинаю я и прижимаю ладонь к щеке. Мое лицо пылает огнем. — Я хочу, чтобы тебе было комфортно. Можешь просто предупредить меня, когда соберешься… И я буду стучать в дверь по утрам, прежде чем выйти из спальни.
Келвин широко улыбается и сжимает мою руку.
— Как бы то ни было, теперь я буду отдавать эти деньги тебе. Так будет по-честному.
У меня внутри все сжимается. Все это очень и очень странно. Из разрешения на брак о Келвине я знаю только самую базовую информацию: дату и место рождения и полное имя. Но не знаю ничего более значимого. Например, как он зарабатывает на жизнь помимо игры в метро и с кавер-группами, с кем дружит, во сколько обычно ложится спать, что ест на завтрак и — вплоть до этого разговора — даже не знала, где живет.
Конечно же, Келвин не знает всего этого и обо мне, но, как я понимаю, такая информация ему понадобится. Миграционная служба будет спрашивать у нас друг про друга то, чего не знают даже давно живущие вместе пары. Как же нам справиться? Продолжать быть предельно откровенными?
— Роберт с Джеффом покрывают примерно две трети от моей арендной платы, — выпаливаю я.
— Правда? — присвистывает Келвин.
— Да. Ты, наверное, удивишься, но на продаже футболок и закулисных фото много не заработаешь. По крайней мере, явно не столько, чтобы позволить себе жить на Манхэттене.
— Мне и в голову не приходило.
Я чувствую подступающую тошноту. Мое признание к лучшему или худшему? Намекнула ли я таким образом, что у Джеффа с Робертом много денег?
— Я стараюсь не пользоваться своим положением, — добавляю я, почему-то чувствуя стыд. В конце концов, Келвин прямо сейчас сам признался, что жил у друга, а часть своих денег он зарабатывает на улице. — Поначалу я собиралась жить в Нью-Джерси и ездить на работу оттуда, но дяди предложили мне эту квартиру, когда их друг съехал, — на самом деле умер. — Ну и… вот.
— Тебе нравится жить одной?
Я смеюсь.
— Да, но…
Кажется, до него дошел подтекст вопроса, и Келвин тоже смеется.
— Обещаю не путаться у тебя под ногами.
— Нет-нет. Мне нравится жить одной, — решаю уточнить я, — но я не из тех, кому одиночество необходимо, если тебе это важно услышать.
Келвин поворачивается ко мне и улыбается.
— Важно, — подтверждает он, а потом, помедлив, говорит: — На том, чем занимаюсь, я нормально зарабатываю. Баксов пятьдесят за каждый день игры на улице. И около двух сотен за каждый вечер в барах. Но все это не настоящая работа.
Я поворачиваюсь к нему. Келвин запрокинул голову и смотрит на небо, будто рад холоду.
— Что ты имеешь в виду под словами «не настоящая работа»?
Келвин смеется.
— Да ладно тебе, Холлэнд. Ты ведь прекрасно понимаешь. Мне нравится, чем я занимаюсь. Но ты точно знаешь, что я имею в виду, — будто заглядывая мне прямо в душу, он добавляет: — Это приносит деньги, но больше похоже на жульничество. Как будто я не реализую свои способности на всю катушку.
— Теперь тебе больше не придется так делать.
У него на лице расцветает улыбка, которую мне очень хотелось бы описать словами. Она словно ластиком стирает все мои сомнения и тревоги.
— Да, — говорит Келвин. — Больше не придется.
***
Поскольку заснуть перед собственной свадьбой мне все равно не удалось бы, я всю ночь убиралась, как сумасшедшая. Я не неряха, но и не помешанная на чистоте, в итоге уборка заняла у меня не меньше двух часов, и во всей квартире не осталось ни пятнышка — хоть зубной щеткой проводи. После чего я начала составлять список важнейших моментов своей жизни.
На сегодняшний день самые продолжительные по времени отношения у меня были с парнем по имени Брэдли. Он родом из Орегона, и познакомилась я с ним во время учебы на старших курсах в Йеле. Мы встречались два с половиной года, и теперь я понимаю, что то время было чем-то вроде историй, которые вы слышали, возможно, не один раз. Но с Брэдли — парнем он был вполне хорошим, но еще жутко скучным (кстати, его пенис очень сильно был загнут вправо, и как бы я ни притворялась, будто это не имеет значения, мне всегда казалось, что это кость, которую нужно верно срастить), — я многие из этих тривиальных историй познала на собственном опыте. Например, мы узнавали друг друга, ведя интимные беседы в баре под рюмочку-другую, пьянея и позволяя себе все больше и больше физического контакта. А расстались при совершенно банальных обстоятельствах: я больше ничего по отношению к нему не чувствовала. Спустя неделю притворяться, что жить без меня не может, и умолять вернуться он устал, а через месяц начал встречаться с женщиной, на которой впоследствии женился. Наши два с половиной года прошли совершенно не примечательно.
Я размышляю обо всем этом — как будто сейчас мы будем рассказывать друг другу истории нашей жизни, — пока захожу с Келвином в квартиру, и, увидев на столе свой список, хочу расхохотаться.
— Ого, — вытаращив глаза, говорит Келвин и смотрит по сторонам. Квартирка у меня маленькая, но замечательная. В гостиной огромное эркерное окно, занимающее большую часть стены. Вид из него, конечно, не совсем как на открытках, но зато красуются крыши соседних домов. В комнате стоит раскладной диван, телевизор и журнальный столик на ковре с сине-оранжевым узором, который Джефф с Робертом подарили мне на новоселье (несмотря на мои уверения, что сама квартира и есть подарок на новоселье). По обе стороны от телевизора стоят два шкафа, заполненные книгами. И все. Больше ничего в гостиной нет. Чисто, уютно, ничего лишнего.
— Очень симпатично, — говорит Келвин и подходит рассмотреть корешки книг. — У Марка мне тоже нравилось, но к нему часто приходили его двухлетки-близнецы, из-за чего возникала суматоха.
Мысленно подшиваю эту информацию в файлик для собеседования в миграционной службе, а Келвин проводит пальцами по корешку книги Майкла Шейбона.
— А здесь… Мне нравится, что у тебя тут так просто, — говорит он, пока обследует крохотную кухню, заглядывает в такую же крохотную ванную, после чего останавливается и поворачивается ко мне. — И очень уютно, Холлэнд. Ты молодец.
Он так восхитительно стесняется, что я не могу сдержаться и не сказать:
— В спальню тоже можешь заглянуть.
Его румянец заметен даже на оливкового цвета коже.
— Это твой дом. Не хочу тебя притеснять.
— Келвин, это всего лишь комната. Моих голых фоток на стенах там нет.
Трудно разобрать, кашлянул он или издал смешок, но потом Келвин кивает, шутливо отвечает:
— Какая жалость, — и идет мимо меня в спальню.
Это мое самое любимое место в квартире. Там стоит накрытая белым покрывалом двуспальная кровать с кованым железным изголовьем, комод, антикварное напольное зеркало, по лампе на каждой прикроватной тумбочке и несколько фотографии моей семьи.
Тут светло и просторно.
— Я ожидал увидеть более девчоночью комнату.
— Ну да, — смеюсь я. — Девчачьего здесь маловато.
Келвин берет розовые ножницы, лежащие на розовом фотоальбоме, и кладет их рядом с солнцезащитными очками в оправе цвета розового золота. Потом бросает многозначительный взгляд в сторону моего шкафа без дверей; розовый там играет ведущую роль, это заметно сразу.
— Ну хорошо, — соглашаюсь я, — за исключением нескольких вещей.
Келвин показывает на мой гипс.
— У тебя даже гипс фиолетового цвета, — а потом шепотом добавляет: — И ты была одета в розовое, когда тебя столкнули с платформы.
В ответ на его слова пальцы начинает покалывать, как будто кровь отлила от рук и ног и начала заполнять сосуды грудной клетки. Келвин спокойно встречает мой пристальный взгляд, очевидно, желая закрыть этот вопрос, прежде чем мы перейдем к другим темам. Наш разговор в баре лишь распалил мое любопытство, но теперь я знаю, что он не вмешался, поскольку живет здесь нелегально.
— Расскажи, что случилось той ночью, — прошу я. — Я многого не помню.
— Еще бы. Ты была без сознания, — кивком показав в сторону гостиной, Келвин поворачивается, выходит из спальни и садится на диван. Похлопав по сиденью, приглашает сесть рядом.
Спустя несколько неловких секунд я понимаю, что он видел меня в полнейшем беспорядке.
Видел мои сползшие колготки.
Задранную до талии юбку.
А потом и расстегнутую до пупка блузку.
— О боже.
Келвин смеется.
— Сядь.
— Я была вся растрепанная, — говорю я и плюхаюсь рядом с ним.
— Ты приземлилась на рельсы метро, да еще и ударилась головой, — насмешливо посмотрев на меня, отвечает Келвин. — Еще бы тебе быть не растрепанной.
— Нет, — закрыв ладонями лицо, глухо говорю я. — Я имею в виду, что ты видел мои сползшие колготки и полуголые сиски.
Раздается тихий смешок.
— Честно говоря, в тот момент мне было не до колготок и сисек. Я подбежал, крикнул тому бомжу стоять, но он сбежал. Потом попытался дотянуться до тебя, но безуспешно. Я побоялся, что если спрыгну вниз, то мы оба там застрянем. Поэтому вызвал скорую и дежурных по станции. Потом приехали врачи, ну и вот, — когда поворачиваюсь, я замечаю, что Келвин изучает меня взглядом. — Все произошло слишком быстро. Сначала я вообще не понял, что ему было надо, а потом он на тебя напал. Ни американского паспорта, ни вида на жительства у меня нет, поэтому я параноик. Уже давно.
— Ладно.
Келвин снова смотрит на мой гипс.
— Болит?
— Уже нет.
Он кивает, и какое-то время мы молчим.
И смотрим по сторонам. На выключенный телевизор, окно, шкафы, в сторону кухни. Куда угодно, лишь бы не друг на друга.
Он мой муж.
Муж!
Чем чаще я в уме повторяю это слово, тем более фальшиво оно звучит. Как будто все это понарошку.
Келвин тихо покашливает.
— У тебя есть что-нибудь выпить?
Выпивка! Точно. Эта же идеальная ситуация, чтобы напиться. Я подскакиваю с дивана, а Келвин неловко посмеивается.
— Наверное, мне стоило бы купить шампанского или чего-то в этом духе.
— Ты угостил меня ужином, — напоминаю я. — Так что шампанское должно было быть за мной. Это я оплошала.
Вытащив из морозилки бутылку водки и поставив ее на стол, я понимаю, что смешивать ее не с чем. А последнее пиво я прикончила еще вчера.
— Есть водка.
Келвин храбро улыбается.
— Неразбавленная водка, вот это да!
— «Столичная».
— Неразбавленная среднего качества водка. Идеально, — весело подмигнув, добавляет он.
В этот момент жужжит его телефон, что вызывает странную реакцию у меня в груди. За пределами этой квартиры и этого разговора у нас обоих есть жизнь, о которой мы понятия не имеем. И Келвину, по-видимому, на мою жизнь плевать. В то время как его дела меня очень даже интересуют. Само его присутствие здесь похоже на найденный ключ к загадочному сундуку, который в виде нетронутого ноутбука уже год стоит в моей спальне.
Вж-ж-ж. Вж-ж-ж.
Подняв голову, я встречаюсь взглядом с Келвином. Его глаза широко распахнуты, как будто он сомневается, можно ли ответить.
— Можешь взять, — говорю я. — Все нормально…
Его румянец становится насыщенно-красным.
— Я… не думаю, что мне стоит.
— Но это же твой телефон! Поэтому просто возьми и ответь.
— Это не…
Вж-ж-ж. Вж-ж-ж.
Если только Келвину не мафия какая-нибудь названивает, поэтому он и боится, что я его вышвырну вон. Или… Господи! Может, звонит его девушка?
Почему мне не пришло это в голову?
Вж-ж-ж. Вж-ж-ж.
— О боже. У тебя есть девушка?
Келвин выглядит испуганным.
— Что? Конечно нет.
Вж-ж-ж. Вж-ж-ж.
Да блин, когда уже звонок переключится наконец на голосовую почту и избавит нас обоих от мучений?
— Тогда парень?
— У меня не… — улыбнувшись и тут же поморщившись, начинает Келвин. — Нет.
— Нет?
— Мой телефон не звонит.
Я в недоумении таращусь на него.
Его румянец стал совсем густым.
— Это вообще не телефон.
И тут до меня доходит, что он прав. У этого жужжания совсем другой ритм.
Я подношу бутылку к губам и пью прямо из горла. Именно так жужжит мой вибратор… тот самый, который я засунула под диванную подушку несколько дней назад.
Пережить такой позор я смогу, только если как следует напьюсь.
глава одиннадцатая
Я поворачиваюсь набок и наталкиваюсь на его твердое и горячее тело. В комнате темно, и эта темнота лишь подчеркивает его тихий стон. Келвин лежит совершенно голый; мы оба пошли спать одетыми, но я не помню, как оказалась в гостиной — тоже голая, — а его невероятное тепло будто простирается за пределы узкого раскладного дивана.
Пружины скрипят, когда Келвин поворачивается лицом ко мне и начинает покусывать мои плечо и шею.
— Не ожидал, — замечает он.
Я хочу спросить его, как долго тут нахожусь, но он стирает все разумные мысли из моей головы, когда скользит рукой мне по бедру, груди и шее.
— В кровати ты трахаться не захотела? — не переставая целовать подбородок и щеку, интересуется Келвин. — Я мог бы прийти к тебе.
Он немного приподнимается, дав мне возможность исследовать его тело руками — твердую широкую грудь, волоски у пупка и ниже, где он уже твердый и подрагивающий в моей ладони, когда я сжимаю кулак.
Сдавленно дыша, он двигается в моей ладони, посасывая кожу на шее и обхватив грубыми руками грудь. Но у меня уже ноет все тело — и жаждет его над собой. И внутри.
— Я хочу…
Обнажив зубы, он склонился над моим соском.
— Хочешь?
Я пытаюсь винить свое нетерпение в том, что сейчас середина ночи, и каким-то образом я обнаружила себя в постели Келвина (а он не удивился и даже не против) — но не хочу терять ни единой секунды на обдумывание происходящего. Поэтому тяну его на себя и всматриваюсь в него в кромешной темноте.
— Ты хорошо поужинала? — медленно поднимаясь поцелуями от груди к шее, спрашивает Келвин.
Не понимаю, зачем он сейчас шутит про мой стейк, но это неважно, потому что я чувствую, как он прижимается ко мне, после чего немного смещается и со стоном, звук которого вибрацией отдается у моего горла, скользит внутрь.
Ощущение, как мое тело растягивается изнутри, настолько неожиданное и новое, что я вскрикиваю, а Келвин, повернув голову, закрывает мне рот поцелуем. Он что-то говорит, чего я не могу разобрать, — не столько из-за слов, сколько из-за моей неспособности воспринимать хоть что-нибудь, кроме его скольжения внутрь и наружу.
Это кажется совершенно нереальным: что он здесь, что двигается во мне и что закидывает обе мои ноги себе на талию. И Келвин не тихий — с каждым выпадом он издает довольный хриплый стон, а себя я еще никогда не видела такой безумной: поднимающей бедра ему навстречу, впивающейся ногтями в спину и просящей его двигаться быстрее и сильнее.
Потом он оказывается позади меня — не понимаю, как; это случилось слишком быстро, — и я чувствую жгучую боль от шлепка рукой и его довольный стон, когда вскрикиваю. А потом я верхом на нем, его руки у меня на груди, а пальцы рисуют сводящие с ума круги вокруг сосков.
— Ты уже почти? — сдавленно спрашивает он.
— Да…
— Бля. Офигенно, — его руки перемещаются мне на бедра, и Келвин начинает двигаться вверх, все быстрее и глубже. — Просто офигенно.
Так и есть. Потрясающе. Мою кожу покалывает, а по напряженному позвоночнику пробегают волны удовольствия.
— Прыгай на мне, — громко стонет он.
— Прыгнуть?..
— Как кролик, — с низким рыком требует Келвин. — По полу. За морковкой.
И с резким вздохом я просыпаюсь в своей постели. Одеяло скомкано у ног. Дверь закрыта, в темной спальне больше никого нет, а моя рука уютно расположилась в пижамных штанах.
Сев, я подаюсь вперед и прислушиваюсь к звукам за пределами своей комнаты. Раздается тихий шорох и скрип пружин раскладного дивана. На часах 01:48. Келвин проснулся? Господи, я разбудила его своими стонами? Насколько громко я себя вела, пока… мастурбировала?
Мне хочется броситься вниз по пожарной лестнице за окном. Келвин ночует у меня в первый раз, а я уже во сне занимаюсь с ним сексом.
Мне крышка.
***
Жаворонком себя обычно мало кто считает, и я не исключение. Конечно, я не из числа тех людей, которых для пробуждения нужно силком вытаскивать из кровати, — просто мне свойственно какое-то время ходить по квартире, как зомби, прежде чем колесики в голове начнут наконец крутиться.
И вот я просыпаюсь, заставляю себя сесть в постели, тру глаза и встаю. Как и в любое другое утро, иду на кухню сварить кофе. Мои прямые волосы стоят строго торчком, а пижама перекручена вокруг тела. Уверена, у меня драконье дыхание.
Вдруг где-то позади низкий голос хрипло произносит:
— Привет.
Подпрыгнув, я прижимаю ладонь к груди.
— Айматьтвоючтоза…
Кажется, я совсем забыла, что теперь у меня есть муж. Муж, имеющий привычку ходить полуголым.
Едва увидев Келвина, я тут же вспоминаю свой сон — его «В кровати ты трахаться не захотела?», ощущение его твердой длины, погружающейся в меня, шлепок по заднице, — и мгновенно краснею всем телом.
Келвин складывает диван, а из-за его торчащих в разные стороны волос создается впечатление, будто его только что ударило током. Пижамные штаны висят на бедрах слишком низко… Заметив дорожку волос, идущую вниз от пупка, я тут же отвожу взгляд в сторону.
Надо же, до чего точно я предсказала во сне, как будет выглядеть его обнаженное тело.
Сосредоточив внимание на кончике его носа, я бормочу:
— Доброе утро.
— Доброе утро, Холлэнд, — говорит Келвин и смущенно проводит ладонью по носу.
— Хорошо спал?
Он кивает.
— Как убитый.
Я изо всех сил стараюсь не смотреть, когда он, думая явно о чем-то своем, почесывает живот.
— Ты сегодня работаешь? — спрашивает Келвин.
— Э-э… — кажется, я перегрелась. — Нет. Нам нужно будет выделить время, чтобы встретиться с Робертом, а вообще до конца недели я взяла выходные, чтобы мы…
Мне срочно нужно отвернуться — достать фильтры для кофе, например. Его тело сводит с ума. А волос на нем просто идеальное количество — не больше, не меньше.
Келвин стоит полуголый у меня в квартире! Я сейчас брякнусь в обморок. Надо срочно заправиться кофе. И сохранять безопасную дистанцию.
— …занялись изучением, — добавляю я, неопределенно махнув рукой в сторону гостиной.
— Изучением меня? — шутливо интересуется Келвин. Я смотрю в противоположную сторону, но по голосу слышу, как он ухмыляется.
— Ага. Твоей жизни. И всего прочего.
— Прочего? — переспрашивает он и смеется. А моя голова полна воспоминаний о волосках на его животе и нашем приснившемся мне сексе.
— Ты пойдешь вечером на станцию? — неожиданно для себя спрашиваю я, отчаянно пытаясь сменить тему.
Если Келвин и заметил, что я продемонстрировала свою осведомленность о его расписании, то виду не подал.
— Нет. Думаю, я больше не буду там играть.
Мое сердце сейчас похоже на увядший цветок. Конечно, это правильно, что он перестанет выступать на улице, когда его ждет полноценная работа, вот только теперь я лишена привычного маленького удовольствия.
Минус одна радость, но все это ради моего уличного музыканта Джека.
Услышав нестройный набор звуков, я оборачиваюсь. Келвин достал из чехла гитару и теперь сидит с ней полуголый
у
меня
на
диване!
Проведя пальцами по струнам, он поднимает голову и по-мальчишески улыбается.
— Поставишь чайник? С меня саундтрек.
Я медленно выдыхаю и еле слышно произношу:
— Да. Конечно.
Пачка чая BARRY’S — это одна из немногих вещей, принесенных Келвином с собой, поэтому, поставив чайник на плиту, я делаю вывод, что по утрам он предпочитает именно его, и бросаю пакетик в кружку. В этот момент пространство квартиры наполняет чарующая музыка с плавным ритмом, от которой у меня по рукам бегут мурашки. Я внимательно всматриваюсь в струйку кофе, заполняющую мою чашку, — что угодно, лишь бы не развернуться и не начать пялиться на Келвина, играющего на гитаре почти голым.
— Холлэнд, — говорит он, замедляя темп витиеватой мелодии, — можно я тебя кое о чем спрошу?
— Конечно, — отвечаю я, решив оглянуться на него через плечо. Зря. Ой зря. — Если не ошибаюсь, именно это у нас сегодня по плану.
— Мой вопрос про другое.
Я подбадривающе улыбаюсь.
— Ну спрашивай.
— Женские игрушки всегда ярко-розового цвета?
Блин.
БЛИН.
— Или ты действительно любишь розовый? Взять, к примеру, твои ножницы, пальто или…
— Я… Ты что это, потешаешься надо мной?
Придерживая гитару двумя пальцами одной руки, Келвин успокаивающе поднимает другую.
— У меня и в мыслях не было тебя смущать.
— Смущать? Меня? — я отворачиваюсь и беру свою чашку кофе. — Приятель, я уже давно привыкла, что сюда заходят всякие парни и находят мои вибраторы. Собственно, именно потому я их туда и кладу.
— Да ну?
Я оглядываюсь через плечо и безучастно смотрю на него.
— Ну ладно, — довольно хихикнув, Келвин возвращается к гитаре. — Цвет этих штук производит странное впечатление.
— А ты какой предпочитаешь?
— Что, прости? — с округлившимися глазами спрашивает он.
Подняв кружку, я сдерживаю смешок.
— Я про чай.
— Черный, без молока, — говорит он и снова радостно смеется. — Господи, ну и разговор. Прости, я, видимо, еще не полностью проснулся. Сам не понимаю, что несу.
Войдя в гостиную, я вручаю ему кружку.
— Тебе не давал покоя этот вопрос со вчерашнего вечера?
Вчера я вытащила из-под подушки свой огромный жужжащий розовый вибратор и побежала в ванную смыть с него ворс от дивана, после чего засунула в шкафчик под раковиной — в самый дальний угол. А потом полночи убеждала себя, что секс с Келвином мне всего лишь приснился.
— Нет, с момента, когда проснулся, — Келвин благодарит меня за чай, делает глоток и, перегнувшись через гитару, ставит кружку на столик. — Искусственный член вполне мог бы выглядеть более мужественно…
У меня голова идет кругом. «Член». Он просто взял и произнес это слово.
— …но — тут, правда, надо признать, что мне доводилось любоваться не слишком большим ассортиментом этих штуковин, — в основном они почему-то розовые.
От этой болтовни и его неосуждающего тона мое смущение быстро улетучивается.
— Мне кажется, на телесные смотреть грустно, — говорю я и сажусь рядом с Келвином. — Как будто пенис отделили от самого хозяина.
— М-да, перспектива нерадостная, это точно.
— А еще со временем они обесцвечиваются, — добавляю я. — У меня был однажды один телесный, который я хранила в ящике. Он казался выкрашенным в цвета тканей лежащего вокруг нижнего белья, а потом и вовсе полинял пятнами.
Келвин смеется, кивает и водит пальцами по грифу гитары. Интересно, почему в его присутствии мне так легко? Он словно воплощение комфорта. Может, это просто успокаивающий эффект его музыки?
— Возможно, дело в том, что женщины хотят удовольствия для самих себя, — размышляю я, — а не ощущений от обладания каким-то парнем, пусть и игрушечным.
Келвин перестает играть и поворачивается ко мне.
— Проницательно.
Я шутливо надуваю губы.
— Хочешь сказать, что надо же, я проницательная по части собственной сексуальности?
Улыбка, которой он меня одаривает, пожалуй, лучшая из всех виденных. Широкая, белозубая и с морщинками в уголках глаз.
— Так и знал, что ты мне понравишься.
Я тоже знала, что ты мне понравишься, мой уличный музыкант Джек.
Кивком показав на гитару, я встаю, чтобы приготовить завтрак.
— Тогда продолжай играть.
***
После завтрака мы направляемся в театр. На улице страшно холодно, но зато это подстегивает меня идти быстрей и не оттягивать момент. У Роберта ушки сразу станут на макушке, поскольку я не несу ему традиционный кофе от «Мэдмена». Вот только он вряд ли ожидает в качестве объяснения услышать о моем замужестве.
Я не перестаю напоминать себе, что самое трудное уже позади. Рассказать Роберту гораздо проще, потому что он будет в восторге…
Верно ведь?
А вот Джефф…
— Значит, они оба там будут?
Это первое, что сказал Келвин, едва мы вышли из квартиры, и от его вопроса мне снова становится тревожно. Судя по всему, нам обоим.
— Ага, — я успела отправить смс Джеффу с просьбой сориентировать по времени, когда я смогу встретиться с ними обоими. Он ответил, что этим утром они вдвоем будут в театре. — С тех пор как Сет ушел, Роберт почти не появлялся дома. Джефф грозился, что вытащит его из театра силком, если тот не позволит принести ему сменную одежду и нормальную еду, не из торгового автомата.
Келвин едва заметно морщится.
— Наверное, плохо с моей стороны чувствовать облегчение из-за стресса, который они испытывают в связи с поисками замены Сета?
У главного входа в «Левин-Глэдстоун» я поворачиваюсь к Келвину.
— Тогда я тоже, поскольку мне как раз вчера пришло в голову, что они могли найти ему замену, пока мы занимались вот этим, — я поднимаю безымянный палец с обручальным кольцом. — Это было бы… очень некстати.
Прежде чем я успеваю открыть дверь, Келвин мягко берет меня за локоть.
— Спасибо, что разрешила прийти сюда с тобой. Мне кажется, так будет правильней, — потом, помявшись, добавляет: — Как думаешь, они меня убьют?
— Тебя они не убьют. А вот меня запросто.
Едва войдя внутрь, я встречаюсь с обжигающим взглядом Брайана.
— Приготовься, — тихо говорю я.
Келвин смотрит на Брайана, бросившегося к нам со всех ног.
— Это еще кто такой?
— Мой босс, режиссер-постановщик. Представь себе мистера Планктона и Эффи Тринкет в одном лице [персонажи «Губки Боба Квадратные Штаны» и «Голодных игр» соответственно — прим. перев.]. Он меня терпеть не может.
— Какого черта ты здесь забыла? — спрашивает Брайан и показывает на дверь. — Ты взяла два дня выходных. Так иди и отдыхай.
— Я пришла увидеться с Робертом. Он наверху?
— Наверху вместе с твоим дядей. Я не понимаю, мы здесь готовим спектакль или устраиваем посиделки всей родней? — тут Брайан замечает стоящего у меня за спиной Келвина. И я буквально вижу, как он соединяет кусочки пазла воедино. Потому что когда бросает взгляд на мою левую руку, его лицо озаряется восторгом. — Ну ни хрена себе!
— Брайан…
— Ты и правда это сделала, — он делает шаг вперед, а я назад и спиной впечатываюсь в грудь Келвина. — Сначала позволила мне получить люлей от Майкла и братьев Лоу, а потом пошла и сделала именно то, что я предложил.
Я киваю, потому что возражать нет смысла. Он прав. Вот только разница заключалась в том, что это было мое решение, а не случайно пришедшая в голову Брайану идейка.
— Ну что ж, — отойдя на шаг в сторону, мой босс преувеличенно вежливым жестом приглашает нас подняться по лестнице. — В любом случае, иди к нему в кабинет и сообщи, что ты воспользовалась моей идеей. Жду не дождусь узнать, что он скажет в ответ.
Схватив Келвина за руку, я веду его к лестнице, мысленно делая себе заметку украсть из лоферов Брайана от Гуччи стельки, делающие его повыше.
— А он, похоже, неплохой парень, — саркастически замечает Келвин, и, несмотря на взвинченные нервы, я хохочу.
Дверь в кабинет Роберта приоткрыта; я останавливаюсь в двух шагах от нее и говорю Келвину:
— Подожди здесь, ладно? Всего пару минут.
Помедлив, он неохотно кивает, и я стучу в дверь.
Роберт отвечает практически сразу же.
— Войдите.
— Привет, — сделав глубокий вдох, я вхожу в кабинет. Роберт сидит за столом и ест бейгл, а Джефф складывает брюки и кладет их в маленькую дорожную кожаную сумку.
Услышав, как закрылась дверь, Роберт поднимает голову.
— Привет, Лютик. А я думал, тебя на этой неделе не будет.
Поцеловав в щеку Джеффа, я обхожу стол кругом и чмокаю Роберта.
— Я пришла с тобой поговорить.
— Есть хочешь? — спрашивает Джефф. — Тут есть фрукты, кофе и киши, которые ты так любишь.
— Спасибо, но… я уже поела, — отвечаю я. Идея накидать в себя еды в такой момент кажется нелепой. Я поворачиваюсь лицом к Роберту. — Как продвигаются поиски?
Джефф смотрит на своего мужа с выражением лица, красноречиво говорящим, что мой дядя пребывает в таком настроении уже не первый день.
— Не накручивай его.
Роберт потирает глаза.
— Мы прослушали порядка дюжины музыкантов.
— И как? — меня одолевает надежда и тревога одновременно.
Выглядя совершенно изможденным, Роберт откидывается на спинку кресла.
— И… судя по всему, нам предстоит еще не меньше дюжины новых прослушиваний.
— А если я скажу тебе, что больше искать нет нужды?
Я кожей чувствую, как стоящий рядом со мной Джефф замирает.
— Мы ведь уже говорили об этом, Холлэнд, — произносит Роберт, а потом добавляет: — Он не может.
— Кто не может и что именно? — настороженно интересуется Джефф, но я уверена, что на самом деле он все уже знает.
Проигнорировав Джеффа, я решаю сосредоточиться на Роберте.
— Ну а если мог бы — чисто теоретически?
Он смотрит на меня с опаской.
— Я бы, конечно, был в восторге. Теоретически.
Большего мне и не надо.
Развернувшись, я подхожу к двери и, положив ладонь на ручку, поворачиваюсь к Роберту.
— Хочу, чтобы ты знал: я решилась на это, потому что люблю тебя. И потому что воспользовалась шансом помочь. Понимаю, ты рассердишься, но дело уже сделано.
— Холлэнд Лина Баккер, — низким угрожающим тоном говорит Роберт. — Что ты натворила?
Судя по выражению его лица, он все понял.
Я поворачиваю ручку, и в кабинет, сунув руки в карманы, входит Келвин.
— Мистер Окай, — приветствует он Роберта, а потом поворачивается к Джеффу. — Мистер…
— Тоже Окай, — отвечает Джефф и с недоумением смотрит то на меня, то на Келвина. — Кто-нибудь собирается объяснить мне, что здесь происходит?
Я поднимаю левую руку и показываю обручальное кольцо.
Проходит секунда.
Вторая.
Третья.
А потом раздается громоподобный недоверчивый голос Джеффа:
— Вы что, поженились? — он произнес эти слова так громко, что, я уверена, даже Брайану, пусть он и не рядом, было слышно.
Я в примиряющем жесте поднимаю руки вверх.
— Всего лишь временно.
— Ты вышла замуж за мужчину, с которым познакомилась в метро? А мать в курсе?
— Нет, — подойдя ближе, я кладу обе ладони на его руку. — Я поговорила с Дэвисом, и он пообещал, что ничего не расскажет. Надеюсь, ты тоже.
Джефф резко поворачивается к Роберту.
— Это ты ее надоумил?
— Конечно нет! — восклицаю я. — Он первый отмел эту идею, едва Брайан ее высказал.
— Ты сделала что-то, предложенное Брайаном? — обычно Джефф самый спокойный из всех нас, но сейчас я не знаю, что и думать, особенно когда у него так набухли вены на лбу. Впрочем, я чувствую небольшое удовлетворение, ведь Брайан, скорей всего, слышит и это тоже. Мой дядя оглядывает каждого присутствующего. — Вы что, совсем все тут с ума посходили?
— Милый, — встав и обойдя стол, Роберт берет своего мужа под руку. — Давай-ка все дружно выдохнем.
Тут Джефф переключается на Роберта.
— Ты же не собираешься позволить ей оставить все как есть?
— А что ты хочешь, чтобы я сказал? — подняв руки вверх, возмущается Роберт.
— Что нужно немедленно расторгнуть этот брак.
Ткнув себя пальцем в грудь, я делаю шаг вперед.
— Я взрослая и самостоятельная женщина. Привет. И стою тут рядом, вообще-то.
Чувствую, как ко мне подходит Келвин.
— Мне очень жаль, что мы не посвятили вас в свое решение и…
— Но его это и не касается, — обернувшись к Келвину, отвечаю я, а потом снова обращаюсь к Роберту и Джеффу. — И если Келвин в состоянии справиться со своими родственниками, я прекрасно могу справиться и со своими.
Роберт поворачивается ко мне и внимательно вглядывается мне в лицо.
— Вы официально женаты?
Я киваю.
— Поверить не могу, что слышу это, — говорит Джефф, закрыв глаза, потом делает успокаивающий вдох и поворачивается взять пальто. — Я еду домой, приму что-нибудь от давления и буду уговаривать себя не звонить твоей матери — моей сестре, между прочим, — которая прикончит меня, если узнает, — а потом добавляет, обращаясь к Роберту: — Мы это еще обсудим, когда ты наконец появишься дома. А учитывая, что теперь у тебя есть гитарист, надеюсь, это случится совсем скоро.
Роберт послушно кивает и провожает Джеффа в коридор. Пока они прощаются — и тихо о чем-то разговаривают, — мы с Келвином одновременно морщимся.
Могло бы быть и лучше.
Когда Джефф уходит, Роберт возвращается за стол и жестом приглашает нас сесть. Аккуратно сложив руки поверх стопок резюме и портфолио, он критически оглядывает нас обоих.
— Ну ладно. Вы это сделали, а значит, мы можем разделаться и с остальным.
***
Кажется, мы… справились?
Роберт, конечно, был страшно зол на нас обоих, но раз я сейчас не бездомная и не лечу на самолете в Де-Мойн, то можно считать это победой. И самое крутое — Келвину официально предложили место в оркестре в спектакле «Его одержимость». Хотя Роберт ни за что не признает, что пребывает в экстазе, его облегчение более чем очевидно. После того как мы обсудили все детали, он позвонил остальным. От него практически исходили волны творческой энергией. И да, это я тому причиной.
Миссия выполнена.
Но не до конца. Несмотря на то, что Джефф рассержен на всех нас, он переслал мне электронное письмо, которое получил от Сэма Доэрти — с кем дружит с детства и кто сейчас работает в Службе иммиграции и натурализации США. Это как минимум обнадеживает. Но мое настроение тут же падает, едва я замечаю количество вложений; похоже, нас ждут тысячи анкет.
Остаток утра мы с Келвином проводим, собирая свидетельства о рождении и медицинские документы и копируя их в трех экземплярах. К обеду журнальный столик оказывается завален стопками бумаг. Мы еще не начали их заполнять, а мозг уже превратился в кашу.
Келвин застает меня стоящей напротив открытого кухонного шкафа и пристально смотрящей на кружки. Пока убирала посуду, я слушала аудиокнигу, и вдруг — бац! — осознала, что кружка Келвина из Джульярда стоит рядом с моей, которую на прошлое Рождество мне подарил Дэвис и на которой написано «Самой суперской сестре».
— Что с тобой? — оглядев меня с ног до головы, спрашивает Келвин.
— Просто запаниковала на секунду. Но уже все в порядке.
Он смеется.
— Знакомое состояние, — взяв яблоко, Келвин рассеянно вытирает его о футболку до блеска. Я же стараюсь не опускать взгляд ниже его подбородка. — Как считаешь, с твоими дядями все будет окей? Джефф выглядел по-настоящему взбешенным.
Закрыв шкаф, я поворачиваюсь к холодильнику. На обратном пути мы зашли в магазин, и теперь дома снова есть пиво. Я беру две бутылки, совершенно не заботясь о том, сколько сейчас времени — может, часов пять или около того.
— Чтобы успокоиться, Джеффу может потребоваться некоторое время, но самый большой плюс родственников заключается в том, что они все равно тебя простят, — говорю я и вручаю Келвину бутылку. — Думаю, нам обоим это будет нелишне.
Открыв пиво, мы возвращаемся к ждущим нас в гостиной документам. Келвин садится на диван рядом со мной и кладет ноги на низкий столик.
Он разулся, и его фиолетовые носки с разноцветными ромбиками мне очень нравятся. Дорожка волос у пупка, фиолетовые носки — мне точно крышка. Меня сильно отвлекает этот мужчина мечты, живущий теперь у меня дома.
Жду не дождусь посмотреть, какой сценарий у моего эротического сна будет сегодня.
Я провожу пальцем по трекпаду ноутбука, и тот выходит из спящего режима. Давненько я на него не смотрела, не говоря уже про то, чтобы включить. На рабочем столе стоит иконка дорогущей программы для писателей, которая напоминает мне, что я лузер.
Как обычно, проигнорировав эту мысль, я открываю почту.
— Джефф написал, что тут есть анкеты для каждого из нас. Ты получил ссылку?
Сделав глоток пива, Келвин переключается на свой аккаунт.
— Форма I-485. Уже заполнил.
— А я еще на I-130, — отвечаю я. — Джефф написал, что эти две мы можем подать одновременно, а остальные заполнить и переслать ему, как только получим первичное одобрение. Тут еще перечень документов, к которым нужно сделать копии, и список дел.
Когда Келвин поворачивается ко мне, я стараюсь не обращать внимание на то, как мерцают его ресницы, подсвеченные стоящей позади лампой. Мне нравится видеть его сидящим на этом диване. Нравятся знать, какого цвета у него носки и как выглядит его сонное лицо, прежде чем он выпьет чаю.
Он почесывает подбородок.
— Что за список дел?
— Тебе нужно пройти медицинский осмотр. И пока тебя официально на работу не приняли, мне нужно будет предоставить платежные квитанции, чтобы показать, что я могу содержать нас обоих, — хохотнув, я добавляю: — А это значит, что Брайану придется меня повысить. Если ты решил, что сегодня он был прекрасен, будь поблизости во время грядущего разговора. Случится непременно что-нибудь этакое, — прижав карандаш к губам, я читаю дальше. — И нам нужно будет подтвердить, что наш брак не фиктивный. Джефф предлагает поделить аренду пополам — это просто — и сделать совместное членство в спортивном клубе… — повернувшись к нему, я спрашиваю: — Ты ходишь в спортзал?
На губах Келвина играет улыбка, и он складывает руки на груди — парни делают так всякий раз, когда нужно подчеркнуть мышцы.
— Хожу. Могу добавить тебя к своей членской карте. Если только у тебя нет своей и ты не хочешь присоединить к ней меня.
— Добавь меня к себе, ага, — быстро отвечаю я, словно не ем большие Сникерсы на ланч и не считаю беговые дорожки бессмыслицей: бежать-бежать и так никуда не прибежать. — Еще Джефф пишет, что у нас должна быть смс-переписка. Это мы можем, да?
— Смс-ки типа «Купи молока» или что-то более… личное?
Мне ни в коем случае нельзя смотреть на него сейчас. Поэтому я пристально вглядываюсь в стену напротив.
— Мы должны выглядеть убедительно. Поэтому, наверное… и то, и другое.
Келвин достает бальзам для губ и тем самым привлекает мое внимание к своему рту. Он сидит всего в полуметре от меня. До сих пор как следует рассмотреть его руки у меня возможности не было. Ногти подстрижены — слава богу, — а пальцы длинные, но не слишком тонкие. И на безымянном обручальное кольцо.
— Просто хочу прояснить ситуацию, — медленно говорит Келвин и закрывает бальзам, — и не напугать тебя своими сообщениями: мы говорим не просто о фразах про личное, а о тех смс, где я пишу, что не могу дождаться момента, когда смогу стащить с тебя одежду?
Мое сердце немедленно выбрасывает белый флаг.
— М-м-м… да. Думаю, да, — говорю я и из соображений безопасности решаю вернуться к разглядыванию списка, пока Келвин достает телефон и что-то пишет. — Так. Что еще? Письма или открытки со свадебными поздравлениями. Оформленные на наши имена счета кредитных карт, коммунальные платежи и тому подобное.
Телефон вибрирует от пришедшего сообщения Келвина.
«Перед работой заглянешь домой?»
Не почуяв подвоха, я отвечаю:
«Буду через полчаса».
«Хорошо. Хочу попробовать тебя еще раз, прежде чем ты уйдешь».
Охнув, я кладу телефон на журнальный столик.
— Это было… неплохо. Весьма.
Ну ничего себе, как часто он делал что-то подобное?
Келвин смеется, и его лицо слегка порозовело.
— Чувствую себя неважно, когда заставляю тебя участвовать во всем этом.
Я небрежно отмахиваюсь.
— Все будет нормально. Несколько сексэмесок, пара копий документов и пара анкет, требующих ответа «да/нет». Сам посуди, разве это трудно?
***
Кто-нибудь, пожалуйста, пристрелите меня.
Вы когда-нибудь пробовали самостоятельно заполнить налоговые декларации? Иммиграционные документы примерно такие же, только цифр поменьше, а возможностей для лжесвидетельства побольше.
Моя форма была достаточно простой: имена, адреса, бывшие работодатели. У Келвина все гораздо серьезней. Даже когда мы делим ее пополам, на заполнение первых двух анкет все равно уходит целый час.
Я смотрю на него, сидящего по ту сторону журнального столика. Сейчас еще не вечер, но я уже опрокинула вторую бутылку пива, а карандаш сунула в пучок волос.
— Можешь ли ты перечислить прошлые и текущие членства в организациях, фондах, клубах и сообществах, начиная с шестнадцатилетнего возраста, а так же местоположение указанных организаций и даты?
Келвин вымученно смотрит на меня.
— Я не помню название групп, с которыми играл в прошлом году, не то что начиная с шестнадцатилетнего возраста.
Пробежавшись глазами по анкете, я говорю:
— Тебе лучше вспомнить, потому что им это тоже интересно знать.
Откинувшись назад, Келвин смеется и проводит рукой по волосам. На тарелке перед ним лежит огрызок от яблока, апельсиновая кожура, обертки от злаковых батончиков и корочка от сэндвича с арахисовым маслом и желе. Что я узнала сегодня про Келвина: он много ест.
Я перехожу к следующему разделу.
— Расскажи мне о своих родителях.
— Их зовут Падрейг и Марина. Они… — он пожимает плечами. — Они хорошие.
— Падрейг? — переспрашиваю я, изо всех сил стараясь имитировать его произношение.
Келвин поворачивается ко мне и поджимает ногу под себя. Его волосы торчат строго вверх, и выглядит он так, будто радуется моей ошибке.
— Пат-рик, — повторяет он с отвратительнейшим американским акцентом, четко проговаривая каждый звук.
Я чувствую, как покраснела.
— Ой. Патрик. Вот я балда.
— Вы, американцы, говорите где-то в задней части рта и комкаете все согласные звуки. Там, где вы скажете «Как дела?», — с почти идеальным американским акцентом произносит он, — ирландец произнесет «Кадила?».
— Мне нравится, — дрожащим голосом мягко замечаю я.
Закрой рот, Холлэнд.
Словно не обратив внимания на мой восторг, Келвин продолжает:
— Иногда мой акцент становится заметнее — когда выпью несколько пинт пива, например, и тогда приходится напоминать себе говорить помедленней. Окажись мы в Голуэе, ты не поняла бы ни слова из того, что я сказал.
— Уверена, на твой слух мы говорим очень скучно.
Келвин качает головой.
— Мне нравится, как ты говоришь.
Ох.
Покашляв, я возвращаю свое внимание к анкетам.
Следующие пятнадцать минут мы проводим копаясь в телефоне Келвина и разглядывая фотографии всех его родных, в то время как я записываю их полные имена, даты рождения и как зовут всех братьев и сестер. Келвину двадцать семь, он старший из четырех детей: двадцатипятилетней Бригид, с ней у Келвина самые близкие отношения, Финниана, которому двадцать три, и девятнадцатилетней Молли.
— И как, у вас работает правило очередности появления на свет? — интересуюсь я. — Ты тот старший ребенок, на которого всегда можно положиться? Добросовестный, добивающийся лучших результатов, любящий порядок…
Келвин смеется и подносит пиво к губам.
— Я живу тут по просроченной визе и вынужден жениться на незнакомке, чтобы получить работу своей мечты. Как-то не очень «добросовестно», — помолчав, он почесывает щеку. — Но да, на их фоне я всегда был всезнайкой и любящим покомандовать маленьким засранцем. Особенно когда родителей рядом не было. Но иногда мне прилетало. Однажды девушка, которая мне нравилась, разговаривала с подругой недалеко от нашего дома, а Бригид с Финном раздели меня догола и вытолкали на улицу.
— О боже.
— М-да. Но я это заслужил, — отвечает Келвин и приподнимает подбородок, глядя на меня. — Ну а ты, младшая из шестерых, ты классическая младшая?
— Уверена, Дэвис бы сказал, что да. В конце концов, Роберт создал для меня рабочее место, а мой дядя покрывает большую часть моей арендной платы, так что… — я красноречиво обвожу взглядом комнату, — я бы тоже сказала, что да.
— Ну не знаю, — упершись локтями в бедра и немного наклонившись вперед, говорит Келвин. — Я считаю это самоотверженностью. Предоставить другому половину своего пространства и подвергнуть себя риску.
— Кажется, ты меня излишне нахваливаешь, — говорю я и стараюсь отвлечься складыванием бумаг в аккуратную стопку. Где-то в затылке, словно маленький тикающий секундомер, колет чувство вины. В глубине души я понимаю, что сделала это ради Роберта. Но когда вижу Келвина у себя в квартире… и когда чувствую, что наконец сделала для спектакля что-то полезное… не могу отрицать, что все это хотя бы немного и ради себя самой.
— Томас, — бормочет Келвин, постукивая кончиком карандаша по списку имен моих братьев и сестры. — Брэм, Мэтью, Оливия, Дэвис, Холлэнд.
— Все верно, — говорю я и встаю, чтобы достать нам еще по пиву. — Томас работает офтальмологом в Де-Мойне. Брэм учитель математики в средней школе в Фарго. Мэтью работает в техподдержке в Университете Айовы…
— Дэвис живет в Висконсине, — перебивает меня Келвин, — а Оливия… — он перебирает записи, но я знаю, что это бесполезно.
— Никто не знает, — возвращаясь с бутылками, говорю я. — На прошлой неделе она хотела пойти учиться массажу, а до этого решила организовать на принадлежащей родителям земле эко-ферму.
— В каждой семье должен быть кто-то такой, — замечает Келвин и показывает на себя.
— Некоторые вопросы тут очень простые, — говорю я и жестом прошу передать мне ноутбук, что Келвин с радостью и делает.
— Ну вперед, — снова откинувшись назад и шевеля пальцами в своих фиолетовых носках, говорит он.
— Никогда не был арестован, — читаю я, ставлю галочку в нужном окошке и перехожу к следующему вопросу. — Планируешь ли ты заниматься шпионажем, находясь на территории Соединенных Штатов?
Келвин отвечает мне зловещей ухмылкой.
Улыбнувшись, я возвращаюсь к анкете.
— Собираешься ли ты заниматься какой-либо деятельностью, целью которой является противодействие правительству Соединенных Штатов, контроль над ним или его свержение путем насилия или иными незаконными действиями?
Он делает вид, будто задумался, и я иду дальше.
— Состоял ли ты когда-либо в коммунистической партии? — Келвин мотает головой, а я ставлю галочку в окошке «Нет». — Намерен ли практиковать в Соединенных Штатах полигамию?
— Давай сначала посмотрим, как сложится брак с тобой.
Внутри меня бушует вихрь из бабочек.
— В течение последних десяти лет занимался ли ты проституций или привлекал кого-либо к занятию проституцией? И намереваешься ли заниматься этим в будущем?
— Я и так стараюсь экономить.
Какие именно вопросы высвечиваются у меня на экране, Келвин не видит, и я решаю, что это отличная возможность получше его узнать.
— Вступал ли ты когда-либо в сговор — и намереваешься ли вступить — с целью участия в любой форме террористической деятельности?
— Нет.
— Занимался ли фальшивомонетничеством?
— Нет.
— Когда в последний раз ты состоял в отношениях?
Келвин замирает, не донеся бутылку пива к губам.
— Там действительно это спрашивают?
Я поднимаю руки, изображая невинность.
— Не я составляла эти вопросы, знаешь ли.
— Ну… давно.
— Тут нужно ввести дату, — говорю я и держу руки на весу над клавиатурой.
— Месяцев десять назад, наверное. Но ничего серьезного все равно не было.
— Состоял ли ты когда-либо и планируешь ли вступить в клуб высотной мили? [собирательное название для тех, кто занимался сексом на высоте более одной мили, то есть на борту самолета — прим. перев.]
Уже открыв было рот, чтобы ответить, Келвин вдруг поднимает, что я сочиняю на ходу.
— Ах ты хулиганка!
Нагнувшись, чтобы увернуться от летящей в меня диванной подушки, я заливаюсь смехом.
глава двенадцатая
Обычно это я стучусь в дверь квартиры Роберта и Джеффа с продуктами в руках, но вечером в пятницу — спустя три дня после свадьбы — у меня на пороге с едой на вынос появляется дядюшка Джефф собственной персоной.
Хотя он регулярно пересылал мне свою переписку с Сэмом Доэрти, с тех пор как ушел из кабинета Роберта, пыхтя от злости, я с ним не разговаривала. Мы с Джеффом еще никогда не играли в такую молчанку, поэтому я настолько рада его видеть, что сразу же бросаюсь к нему в объятия. Вернее, прижимаюсь и обхватываю его здоровой рукой, поскольку он держит пакеты с тайской едой.
— Прости меня, — отойдя на шаг и вытерев глаза, говорю я. Рядом тут же возникает Келвин и, улыбаясь, помогает с пакетами. Поблагодарив его кивком, Джефф сгребает меня в настоящие объятия.
— Ты дурочка, — поцеловав меня в макушку, произносит он. — Но ты моя дурочка, чему я несказанно рад.
Я прижалась лицом к его рубашке в мелкую голубую клетку и оставила отпечатки слез и потекшей туши.
— Значит, теперь ты не против?
— Еще как против, — отодвинувшись немного, Джефф большими пальцами вытирает мне слезы. — Но я понимаю. Я и сам сделал бы ради него что угодно. В любом случае, — говорит он и отходит в сторону, посмотрев на меня с сожалением, — я привел с собой группу поддержки.
Роберт сейчас, разумеется, в театре, ну а Джефф действительно пришел не один. Позади него появляется Лулу с двумя бутылками текилы, а рядом с ней держащий в руках пакет лаймов Джин, ее… сексфренд, с самыми огромными усами на свете.
Я забираю у него лаймы.
— Ты собираешься сегодня угадывать мой вес?
Джефф хохочет и идет на кухню, а Джин, видимо, не понял, о чем речь, поэтому выглядит сбитым с толку.
— Что?
— Или мне сегодня придется стрелять в уток из водяного пистолета?
Я успеваю поймать момент, когда до него доходит, а его гигантские усы приподнимаются от ухмылки.
— Сейчас лаймы отберу, если будете и дальше нахальничать, мисс.
— Ты похож на зазывалу на старинных аукционах, — говорю я. — Или на Йосемит Сэма [персонаж мультфильмов — прим. перев.]. У меня тут же появляется непреодолимое желание купить несколько голов скота, — добавляю я, а позади меня фыркает Келвин.
— Ты просто завидуешь, что таких усов в жизни не отрастишь.
Я смеюсь.
— Извини, но я почти не слышу, что ты говоришь сквозь эту штуковину.
— Я ему говорила, что они ужасные, — дернув Джина за ус, говорит Лулу, и тот тут же отпрыгивает в сторону.
После чего с гордостью приглаживает свое сокровище.
— Я ленивый, а ухаживать за ними гораздо проще, чем регулярно бриться.
Невооруженным взглядом видно, что Джин расчесал их и даже воспользовался специальным воском. Это совсем не похоже на просто отросшие усы — стиль точно выверен, хотя на первый взгляд создается впечатление, будто их обладатель даже в зеркало не смотрится (Лулу сказала, что от зеркала он не отлипает).
Когда Джин заходит в квартиру, Лулу задерживается в дверях. Мне не нужно интересоваться, каким образом она оказалась сегодня в компании Джеффа.
— Он позвонил и накричал на тебя, да?
Лулу подается вперед и целует меня в щеку.
— Ну еще бы. Но я успокоила его, отправив ваши фото со свадьбы. Джеффу понравилась твоя укладка.
Она направляется на кухню, а я со смехом закрываю входную дверь, успев как раз к моменту, когда Джефф подходит к Келвину.
— Кажется, мы до сих пор толком не познакомились, — говорит мой дядя и протягивает руку. — И я хочу извиниться, что повел себя грубо. Холлэнд моя младшая племянница и всегда была мне как дочь. Поэтому я ее защищаю.
— Нет-нет, — говорит Келвин и пожимает ему руку. — Я все понимаю.
— И, кстати, поздравляю, — с хитринкой в глазах добавляет Джефф. — Ты прошел трехэтапную проверку на наличие правонарушений, — он поворачивается ко мне. — Холлэнд, я отправил тебе копию.
Глаза Келвина округляются.
— Правда?
Усмехнувшись, Джефф начинает распаковывать еду.
— Ой! — я тащу за руку Джина. — Извини, Келвин. Это Джин, он… друг Лулу. Да?
— Бойфренд, — поправляет меня Джин.
— Секс-игрушка, — с улыбкой говорит Лулу и слегка отталкивает его в сторону, положив ладонь ему на лицо. Потом подходит к Джеффу, чтобы помочь, скорее всего, налить выпить.
Мы с Келвином переглядываемся, и я чувствую восторг от того, что у нас с ним появился тайный язык.
— Ну а я муж, — протягивает Джину руку Келвин.
— Не секс-игрушка? — интересуется Джин, в результате чего все замолкают.
— Э-э… Нет, — глянув на меня с комичным выражением на лице, говорит Келвин.
— Пока что нет! — кричит из кухни Лулу.
— Лулу! — кричу я в ответ. — Вы с Джином будете отлучены от этого дома, если ты продолжишь нести всякий ужас.
— И без того достаточно ужасно, — замечает Джефф.
Наклонившись, чтобы его могла услышать только я, Келвин тихо говорит:
— У тебя ведь есть секс-игрушка. Спрятана в диване. Я видел.
Я шлепаю его по руке.
Подходит Лулу с четырьмя гимлетами с текилой в руках, и Джин спрашивает, как прошла наша первая неделя в браке. Несмотря на жуткие усы и впечатление, будто он наплевательски относится к собственной внешности, ему двадцать девять, и он весьма привлекателен. Но с божеством по имени Келвин — который сейчас одет в темные джинсы и старую футболку — мальчику не сравниться. Заметив, что Лулу уже пару секунд пялится на Келвина, как ретривер в хозяйскую тарелку, я встаю к нему поближе.
Прижав ладонь рупором ко рту, я кричу Джеффу:
— Вино стоит в шкафу над холодильником!
— Нашел, — отвечает он. — И уже раскладываю еду.
— Предупреждаю сразу, — громким шепотом заявляю я. — Чем более пьяным будет Джефф, тем больше он станет говорить, насколько ужасающей видит всю эту ситуацию.
Келвин бросает взгляд на моего дядю.
— То есть станет еще честнее?
— Я все слышу, Холлэнд, — говорит Джефф, присоединяясь к нам в гостиной. — И просто переживаю, что все это плохо кончится. Не говоря уже о том, что терпеть не могу врать сестре.
— Думаю, маме с папой мы все-таки сказать можем, — предложив всем начать угощаться, говорю я, при этом скрестив в кармане пальцы и надеясь на то, что Джефф рассказать им не решится. — Мама к излишней эмоциональности не склонна, поэтому вряд ли перестанет считать меня своей дочерью… Но просто… еще не все утряслось, и на интервью в службе иммиграции мы еще не были. Так что зачем их сейчас беспокоить?
— А я рассказал своим, — как ни в чем не бывало заявляет Келвин.
Я внимательно смотрю на него. Это неожиданно. Особенно учитывая то, как быстро все произошло.
— Когда?
Сделав глоток коктейля, он кивком благодарит Лулу.
— Перед свадьбой.
— И как они восприняли новость? — интересуюсь я.
— Были в восторге.
— А ты уточнил, почему мы поженились?
— Нет, — отставив стакан, Келвин принимается наполнять свою тарелку едой. — Просто сказал, что познакомился с одной девушкой. В общем-то, это отчасти правда, разве нет?
Это действительно отчасти правда… но неужели они не удивились тому, как стремительно все произошло? Я изучающе смотрю на Келвина — спокойный и не перестающий расслабленно улыбаться. Может, дело в том, что он парень или что старший сын, или же просто кажется достаточно уверенным в себе, чтобы в его решениях уже давно никто не сомневался.
Когда все берут еду и идут в гостиную, тема разговора меняется. Ни обеденного стола, ни стульев у меня нет, поэтому мы устраиваемся вокруг журнального столика прямо на полу.
Все жадно принимаются за еду, а я встаю, чтобы взять кое-что необходимое для этого вечера. Изначально по плану Джефф должен был поделиться с Келвином историями обо мне, но раз уж появилась и Лулу, я быстро придумала игру, благодаря которой она не сможет слишком много болтать. У Лулу, Джеффа и Джина будут покерные фишки. Они должны сделать ставку на историю из категории, которую выберет Келвин, и могут ее повысить, если кто-то решит, что его история лучше. С Джином я знакома не так давно, поэтому просто выдаю ему фишки, а вот Лулу и Джефф знают обо мне немало всего интересного — и ужасного тоже, — так что им придется сражаться за право говорить.
После того как я объясняю правила, все выжидающе смотрят на Келвина.
Вытерев рот салфеткой, он из заднего кармана джинсов достает маленький блокнот.
— Предлагаю начать с простых вопросов, на которые могут ответить все, — говорит он и зубами снимает с ручки колпачок.
— Давай, — соглашаюсь я, а потом показываю пальцем на Лулу. — Но тебе не больше минуты на ответ.
Лулу картинно падает на лежащую позади нее подушку.
— Итак, во-первых, — начинает Келвин, — я хочу знать, что вас больше всего восхищает в Холлэнд.
— Помимо ее груди? — не поднимаясь с пола, интересуется Лулу.
Джефф издает страдальческий стон, а Келвин широко улыбается и, совершенно не таясь, оглядывает мою грудь.
— Хм, да, согласен. Но помимо, ага.
Мое сердце бьется где-то в горле.
— Твердость характера, — приподнявшись на локтях, Лулу смотрит на меня. — Холлэнд делает, что пообещала, и не станет ввязываться в то, чего не хочет.
— Годится. Хороший ответ, — Келвин быстро записывает его и поворачивается к Джину, который пожимает плечами.
— Ну… наверное, то, что она хорошо готовит?
Келвин смеется.
— Ты спрашиваешь или говоришь?
Поднеся кулак ко рту, Джефф несколько раз покашливает и смотрит на меня.
— Это непростой вопрос. Я восхищаюсь очень многим.
— Ах, Джеффи, — произношу я и наклоняюсь поцеловать его в щеку.
— Думаю, меня восхищает в Холлэнд то, что она — в большей степени, нежели другие мои знакомые — относится одинаково настороженно к своим победам и поражениям. И к самой себе тоже. Старается трезво себя оценивать — по-доброму и вместе с тем критически, — и в основном попадает в самую точку.
Это один из лучших и самых неожиданных комплиментов в моей жизни, от которого я на мгновение теряю дар речи.
— А еще она очень смешная, — добавляет Джефф, и Лулу протестующе вскрикивает:
— Больше одного пункта нельзя!
Но Келвин тут же вмешивается:
— Да. Но она действительно классная, — с дерзкой ухмылкой глянув на меня, говорит он. — Так что это не нарушение правил.
Келвин задает еще пару общих вопросов — чем они любят заниматься в моей компании, какую музыку я люблю, какие фильмы терпеть не могу и что предпочитаю заказывать в ресторане, — после чего звучит «Что вас больше всего беспокоит в Холлэнд?».
— Эй! — возмущаюсь я.
Келвин берет меня за руку и мягко сжимает.
— Да ладно тебе. Думаю, это может быть интересно.
Будь он проклят. Когда опять произносит «думаю» со своим акцентом, спорить просто невозможно.
— Она никогда не рискует, — тут же отвечает Лулу.
— Минуточку, — говорю я, показывая на Келвина. — А это что, разве не риск?
— Понятия не имею, — фыркает она. — Этот риск довольно хорош собой.
Келвин придвигается ко мне ближе.
Подумав немного над вопросом, Джин пожимает плечами.
— Она… м-м-м… никогда не называет меня бойфрендом Лулу.
— Честно говоря, — возражаю я, — своим бойфрендом тебя не называет и сама Лулу.
Джин смеется.
— Это точно. Почему ты не называешь меня своим бойфрендом, Лу?
— Например, потому что нам не шестнадцать лет. Если хочешь, могу называть тебя «мой мужик».
— Хочу, да.
Пока они препираются, я смотрю в сторону Джеффа, сомневаясь при этом, хочу ли слышать его ответ. Он облизывает губы — как и всегда, когда хочет сказать что-нибудь неудобное.
— Я готов еще раз повторить сказанное ранее, — тихо говорит он, как будто обращаясь только ко мне, — что Холлэнд старается оценивать себя трезво и в итоге умеет создавать хорошие отношения с другими. Но еще я считаю, что она видит себя второстепенным персонажем даже в своей собственной истории.
Как и комплиментом, я в той же степени поражена его критикой. От нее все резонирует внутри. Джефф просто взял и ударил правдой по самому больному. Вот уже год я пытаюсь придумать идею для своего первого романа, но ничего не выходит. Это все потому, что книги не пишут про второстепенных персонажей, а других голосов в моей голове не звучит?
В комнате повисает тишина.
Допив коктейль, я передаю стакан Лулу, чтобы та налила еще.
— Чувствую себя сейчас насекомым под микроскопом, — из-за присутствия Лулу и Джина дискомфорт усиливается в разы. — Давайте продолжать вечеринку.
Ставки сделаны, и Келвин задает довольно простой вопрос: «Любимый фильм Холлэнд».
Ответ знает даже Джин — несколько недель назад мы вместе ходили на него в кинотеатр «Бикман». Под многозначительным взглядом Лулу он бросает фишку.
— «Братья Блюз»?
— Правильно, — отвечаю я.
— При каких обстоятельствах Холлэнд плакала? — спрашивает дальше Келвин.
Джефф ставит фишку, но поскольку Лулу бросает две, одну он отдает мне. Вместо того чтобы рассказать что-нибудь душещипательное, она вспоминает случай, когда я напилась и поскользнулась на перекрестке Мэдисон и 59-й, после чего начала реветь из-за упавших с головы солнцезащитных очков.
— Вот спасибо, Лулу. Хочу лишь добавить, что они были розовые и из лимитированной коллекции. Речь шла скорее о бережливости, нежели о нежных чувствах.
Отсалютовав мне, Лулу ничего не отвечает.
Прожевав кусок, Келвин задает следующий вопрос:
— По отношению к чему Холлэнд проявляет сентиментальность?
Не бросив фишек, Лулу с Джеффом кричат хором: «Глэдис!», — после чего Джефф поясняет:
— Где-то с трех лет у нее была мягкая игрушка, собака по имени Глэдис. Это был подарок на день рождения от Роберта, который, как ты уже понял, для Холлэнд самый лучший человек на свете.
— Да, точно, — соглашаюсь я. — А в остальном я не особенно сентиментальна.
— Самая неловкая ситуация, в которую попала Холлэнд, — продолжает Келвин.
Бросив фишку, Лулу начинает говорить, прежде чем Джефф успевает перебить ставку.