Соседи по квартире

— Она сказала, что ей нужно ко врачу.

— Ха! Она тебя обманула! — смеется Бригид, а потом по счастливым вздохам я понимаю, что они снова обнимаются.

— Устала? — спрашивает у матери Келвин, и я замечаю, что в их присутствии его акцент стал заметней.

— Очень, — отвечает Марина. — В самолете мы не спали.

Какое-то время Келвин молчит, а потом тихо говорит:

— Наверное, вам надо постелить здесь, чтобы вы обе отдохнули.

— Нет-нет, Келли, — отвечает сыну Марина. — Мы остановились в Шератоне.

— Тогда вам надо заселиться и немного поспать.

— Дядя Аманды достал нам билеты, чтобы мы сегодня услышали твою игру.

— О, вот как? — напряженным голосом переспрашивает Келвин. — Прекрасно. Спасибо тебе, дорогая, — обращается он мне.

Я стараюсь отвечать максимально естественно:

— Не за что, Келли!

— Тогда едем, — тихо говорит Келвин им обеим. — Устроим вас в отель.

Подтолкнув их в сторону входной двери, он заглядывает на кухню и демонстративно обнимает меня.

— Я очень тебе благодарен, — говорит Келвин.

— Смеешься? — радостно улыбаюсь я, понимая, что за нами наблюдают. — Я так рада за тебя! И это так мило, что я сама чуть было не расплакалась.

Немного отодвинувшись, Келвин целует меня в висок, а потом смотрит в глаза; я и сама ощущаю, насколько наигранное у меня выражение лица. Мы общаемся сейчас только взглядами.

— Я отвезу маму с сестрой в отель, — говорит Келвин.

Я напряженно киваю.

— Хорошо. Конечно.

— Позже я все тебе объясню. Пожалуйста, не уходи, — наклонившись поцеловать меня в щеку, шепотом добавляет он.

Я ничего не отвечаю.

Он прижимается губами к моему уху:

— Прости меня, mo stóirín.

Теперь мне кажутся подозрительными все его поцелуи.

— Не уходи, — повторяет Келвин.

— Хорошо, — не в силах сдержать слезы, отвечаю я.

***

Час спустя Келвин возвращается один. Закрывает дверь и прислоняется к ней, закрыв глаза.

Я сижу на диване, все еще чувствуя тошноту, и гадаю, куда повернет разговор. Странно, но я ощущаю себя обманутой, хотя понимаю, что слово выбрано не совсем верно. Впрочем, предательство именно так и ощущается: смесью недоумения и ничем не объяснимого стыда.

— Я давно собирался тебе об этом рассказать, — выпрямившись и направившись ко мне, говорит Келвин. — Просто не думал, что все всплывет именно так.

— А я сижу тут и думаю: надо же, какая ирония! Всего пару недель назад ты был расстроен моим молчанием о своих чувствах. В то время как сам несколько лет женат на женщине по имени Аманда.

— Это вранье, — сев рядом со мной, Келвин протягивает руку, чтобы положить ее мне на бедро, но в последний момент передумывает.

— Но кто-то по имени Аманда все-таки есть?

— Моя бывшая.

Сердце екает, и я сразу же понимаю, о ком речь.

— А-а.

— Я рассказывал о ней, когда мы впервые… Когда мы поженились.

— Любительница покомандовать?

Келвин смеется, но получается у него невесело.

— Она самая.

Мне уже трудно понять, хочу ли я, чтобы он поделился подробностями, потому что история и так понятна. Слова Келвина звучат то громче, то тише, подтверждая мои догадки.

— С тех пор как расстались, мы не разговаривали. А вместе были полгода. В самом начале все было очень хорошо… Я был молод и глуп. Всего спустя неделю с начала отношений я сказал своим родным, что женюсь на ней и останусь в Штатах. А когда все пошло наперекосяк, ставить их в известность уже не стал. Не хотел, чтобы они беспокоились. И дело дошло до того, что продолжать врать оказалось куда легче.

Глядя на сложенные на коленях ладони, я киваю.

— Я отправил домой наше с Амандой фото и сказал, будто мы поженились в мэрии, — Келвин делает паузу и морщится. — Но… это было уже после нашего с ней расставания. А вот до этого мама постоянно грозилась вернуть меня домой. Папа же был уверен, что я здесь никогда ничего не смогу добиться. Но спустя какое-то время оба они волноваться перестали. Я писал письма и отправлял деньги. Думаю, они начали мной гордиться.

— Ты, наверное, хочешь сказать, что сам собой гордился, — тихо замечаю я. — Ты был слишком горд собой и постоянно врал.

— Согласен, — Келвин берет меня за руку, и я не противлюсь. Меня разрывает между сочувствием и яростью. Конечно же, я понимаю, почему он так сделал, но Келвин врал людям, которых любит. И врал мне. После нашей первой ссоры мы договорились о честности; очень неприятно думать, что он так и не был искренен со мной.

— Они сказали, что на последних фотографиях я выгляжу немного иначе.

Келвин кивает.

— Это позитивный момент в этой истории. Полагаю, твое сходство с ней все упростит.

Убрав ладонь из его руки, я встаю.

Позитивный момент. Надо же, как удобно, что незнакомка из метро похожа на девушку, на которой он хотел женится. Это идеально вписывается в придуманную им историю. Мне хочется кричать.

Доверие, старательно взращенное за последние недели, разбилось вдребезги.

— «Все упростит»? То есть ты просишь меня подыграть?.. — пока я пытаюсь это осмыслить, мне становится еще больнее. Мне не трудно понять его ложь родным из желания защитить — в конце концов, своим я так ничего пока и не сказала. Но не могу представить, как всю неделю буду с улыбкой отзываться на чужое имя. Это временно, конечно, но проблема в том, что я надеялась стать в его жизни кем-то более постоянным. Если же Келвин планирует уйти через год, не лучше ли сказать правду его родным прямо сейчас?

Я снова, как и прежде, играю в его жизни второстепенную роль. На этот раз под именем Аманды.

Когда я обхожу диван, Келвин не сводит с меня взгляда.

— Это всего на несколько дней, — мягко говорит он.

Мое сердце рассыпается на части. То есть он не против, что его мать с сестрой будут считать меня другим человеком? Разве он не гордится мной и отношениями, которые мы выстроили вместе? Разве все это по значимости не перевешивает признание во лжи?

От ответа меня спасает его звонящий телефон, и, пользуясь этой возможностью, я направляюсь в спальню, чтобы перевести дух и немного подумать.

Через пару секунд звонок заканчивается, а Келвин уже стоит в дверном проеме. Подойдя ко мне, он кладет руку на мою щеку и приподнимает голову.

— Эй, — говорит Келвин, а когда я поднимаю взгляд, выражение его лица смягчается. — Я не считаю себя правым.

Я киваю и окидываю взглядом линию его челюсти, губы и шею, когда он сглатывает.

— Обстоятельства сложились странно, только и всего, — наклонившись ко мне, он оставляет на моих губах один поцелуй. — Наши отношения это не меняет.

Понятия не имею, что ему ответить; по моим ощущениям, это кардинально все меняет. В этой ситуации у меня даже имени своего нет.

— Хотелось бы мне поговорить еще, но нужно спуститься вниз. Там ждет курьер и требует моей подписи. Мы закончим разговор, когда я вернусь, ладно?

— Ладно.

— Я люблю тебя, Холлэнд.

Вот он и сказал эти слова. Сказал впервые, а я словно в забытьи.

— Хорошо.

— Хорошо, — повторяет за мной Келвин, чмокает меня в губы и выходит за дверь.

Когда спустя минут пять он возвращается, я сразу же понимаю: что-то не так. Келвин держит в руках какой-то документ и в шоке на него смотрит.

— Что это?

— Из миграционной службы, — пробежавшись взглядом по шапке документа, отвечает он.

В животе все ухает куда-то вниз. Мы с большим нетерпением ждем извещение — официальное уведомление о получении грин-карты, — но, судя по взгляду Келвина, это совсем другое письмо.

Поднеся руку ко рту, он хриплым голосом добавляет:

— Они хотят, чтобы мы пришли еще на одно собеседование.

— А там написано, почему? — я подхожу к нему, чтобы заглянуть через плечо.

Покачав головой, Келвин передает мне письмо. Скользя взглядом по строчкам, я пытаюсь понять смысл, но тот ускользает из-за шаблонных формулировок.

Что касается вашего собеседования…

Дальнейшие разъяснения…

Мысленно вернувшись в тот серый офис, я пытаюсь вспомнить, где мы допустили ошибку. Тем временем Келвин вышагивает по гостиной вперед-назад.

Положив письмо на стол, я иду за своим телефоном и нажимаю на крошечное фото Джеффа.

— Привет, моя девочка, — сразу же после первого гудка взяв трубку, говорит Роберт. — Мы так и подумали, что ты позвонишь.

— Келвину пришло письмо из… — начинаю я и только потом понимаю сказанное Робертом. — Что?

— Джеффа разбудило сообщение от Сэма Доэрти, — я представляю Роберта стоящим на кухне и не спеша наслаждающимся второй чашкой кофе. — Он сейчас разговаривает с ним по телефону.

Даже не знаю, хорошо это или плохо, раз Доэрти решил лично созвониться с Джеффом.

— Тебе слышно, о чем он говорит? — спрашиваю я. Прислушиваясь к голосу Джеффа, звучащему на заднем плане, я покусываю ноготь и жду, что мне ответит Роберт.

— Кажется, он уже прощается, поэтому подожди минутку и сама у него спросишь.

— Ладно, — шепчу я. В дверях появляется Келвин. Поскольку шторы в гостиной раскрыты, в комнату льется свет, подсвечивая его со спины, и я практически не могу разглядеть его лицо. Но настроение отлично считывается по жестким линиям плеч и плотно сжатым кулакам.

— Привет, Холлси, — приветствует меня Джефф.

— Привет. Тебе написал Доэрти?

— Ага, сегодня рано утром. Сказал, что вам обоим нужно прийти еще раз, чтобы уточнить пару вопросов.

— Он говорил, о чем будут эти вопросы?

— В подробности Сэм вдаваться не захотел, но показался мне обеспокоенным, — от отчаяния и тревоги мне хочется свернуться калачиком. — А теперь послушай меня, Холлэнд. Это их работа. Они просто уточнят какие-нибудь детали. Убедятся, что все сделано как надо. Отношения у вас с Келвином замечательные, поэтому врать вам нет нужды. Это настоящий брак.

Я смотрю на своего мужа, который молча дослушивает концовку разговора, а потом отводит взгляд.

— Конечно.

— В письме говорится, что вы должны позвонить и договориться о встрече, но Сэм передвинул дела и готов пообщаться с вами сегодня в двенадцать. Вы сможете прийти в это время?

— Мы придем, — отвечаю я.

Когда я заканчиваю разговор, тишина ощущается гнетущей. Не сговариваясь, мы смотрим на часы, стоящие на моем прикроватном столике: сейчас уже одиннадцать.

— Минутку, — бормочет Келвин и отворачивается.

Подходит к входной двери, достает из кармана пальто телефон и, наклонившись, набирает номер. Я наблюдаю, как сокращаются мышцы рук, когда Келвин подносит телефон к уху и ждет. Отчетливо помню, как буквально сегодня утром, когда солнце едва просачивалось сквозь шторы спальни, я ощущала эти твердые мышцы под своими ладонями.

Мне стоит отвернуться, но я не знаю, сколько еще смогу любоваться этим зрелищем.

— Мам, — тихо говорит он. — Да, все хорошо, — пауза. — Нам с Амандой через час нужно быть на одной встрече, — еще одна пауза, во время которой мне становится почти физически дурно. — Все в порядке, просто не успеем на совместный ланч, — замолчав, Келвин несколько раз кивает. — Да. Конечно. Все хорошо. Встретимся у входа в театр в половине четвертого.

Я молча наблюдаю, как он опускает телефон и завершает звонок. Прозвучавшее имя Аманда ощущается брошенным в воду камнем; рябь от него распространяется повсюду.

Келвин смотрит на меня через плечо. Он выглядит смирившимся с судьбой. Как будто искренне не понимает, как все наладить. А поскольку до собеседования нам осталось меньше часа, я всерьез сомневаюсь в успешном исходе.

— Может, ты хочешь что-то взять с собой? — спрашиваю я.

Он немного пугается.

— Думаешь, таков будет итог встречи?

Я беспомощно пожимаю плечами.

— Я понятия не имею, Келвин.

Паника заставляет его соображать быстрее, и Келвин кидается за своей гитарой, после чего быстро складывает документы и письма в сумку. Что, если сюда со мной он больше не вернется? Что, если его посадят в самолет? Эта перспектива кажется почти нелепой, поскольку в паре километров отсюда в отеле живут его мать с сестрой.

Из-за этой бешеной круговерти у меня ощущение, будто я никак не могу отдышаться. Мы были незнакомцами, стали супругами, а потом и любовниками. А сейчас мы снова друг другу никто. Плюс эта история с Амандой. И нам снова придется защищать свой брак перед правительством. И этот раз кажется куда более серьезным.

Келвин вешает сумку на плечо, берет футляр с гитарой и с угрюмым лицом подходит ко мне, стоящей у двери.

— Мне очень неприятно от того, как все получилось.

Не в состоянии сдержаться, я смеюсь. Это так мило с его стороны, но до чего же нелепо.

— Тебе смешно? — тихо интересуется он.

— Нет, просто… — какое-то время я смотрю на него и молчу. В голове проносится все и сразу: его первая улыбка на станции, наш первый ланч, история с вибратором, первое собеседование, пьянка, перешедшая в секс, а потом занятия любовью — снова и снова, каждый день в течение нескольких недель. Мне казалось, я хорошо его знаю, но потом возникла Аманда, а сейчас пора на еще одно собеседование… Я с ужасом понимаю, что совершенно не справляюсь со своей взрослой жизнью. — Просто случилось слишком много всего.

***

Вежливым и приятным жестам Келвина я доверять уже не могу. Когда он берет меня за руку в метро, когда болтает ни о чем, стараясь меня подбодрить, когда у входа в правительственное здание смотрит на меня с нежностью, кладет руку на щеку и шепчет на ухо:

— Я хочу все исправить. Позволь мне.

Но ведь и так понятно, что он теряет от провала больше всех — по крайней мере, чисто формально. Поскольку оценить собственный эмоциональный ущерб я не в состоянии. Сейчас у Келвина есть разрешение на работу, возможность заниматься делом всей его жизни, он живет в симпатичной квартирке в шаговой доступности от театра, и у него есть жена, которая весьма удобно похожа на женщину, с которой он якобы состоит в браке последние четыре года. Конечно же, Келвин хочет все исправить. А у меня есть только тот растущий восторг, который я ощущала, просыпаясь рядом с Келвином Маклафлином в течение последних нескольких месяцев.

Не хочу казаться излишне эмоциональной, но похоже, любовь никому из нас не нужна.

Поэтому я поворачиваюсь и иду к зданию, так ничего Келвину и не ответив. Пройдя досмотр, мы поднимаемся на лифте и по мраморному коридору направляемся к кабинету Доэрти. Келвин жестом приглашает меня сесть и устраивается рядом, достав из кармана телефон. Я смотрю, как он включает экран, на котором высветилось сообщение… от какой-то Натали.

Я не нахожу в себе сил смолчать. Чувствую себя оголенным проводом. Беззащитной и на грани безумия.

— Что за Натали?

Келвин даже не пытается спрятать от меня сообщение. Наоборот, поворачивает телефон ко мне экраном, чтобы я могла прочитать.

«Привет! Пишу поинтересоваться, свободен ли ты?»

Когда я встречаюсь взглядом с Келвином, он зачем-то напоминает мне:

— Это та девушка, с которой я собирался встретиться, когда мы ужинали с Робертом и Джеффом.

Какого хрена!

У меня на щеках вспыхивает румянец.

— То есть она пишет тебе до сих пор?

Он опускает голову на руки.

— С тех пор мы так и не поговорили. Думаю, она просто придерживается того плана. Ссылается на то, что я сказал.

— А что ты сказал? Когда ты с ней разговаривал, мы были уже женаты. И что же ты ей сказал? «Давай попробуем встретиться месяца через четыре?» Какого черта, Келвин! Ты что творишь? Почему так поступаешь со мной?

Он начинает спорить, но тут в нескольких метрах от нас материализуется Доэрти, и мы подскакиваем со своих мест, словно готовые отсалютовать.

И как долго он был поблизости? Слышал ли он нас? Господи, мы просто два идиота.

— Приветствую вас обоих, — говорит Доэрти. — Пойдемте ко мне.

Ободряюще улыбнувшись, он идет в свой кабинет. Этот короткий путь кажется таким знакомым — все тот же сероватый свет из окна и все то же напряжение и беспокойство у меня внутри. Но при этом многое сейчас ощущается иначе: мы больше знаем друг о друге. Первое собеседование было похоже на прыжок в темноту с закрытыми глазами, а сейчас за нами тащится весь накопленный эмоциональный супружеский багаж. Даже если встреча пройдет хорошо, кто знает, как долго продлятся наши отношения?

Хочу ли я продолжать быть замужем за человеком, который держит про запас какую-то Натали?

Хочу ли оставаться в отношениях с кем-то, вступившим со мной в брак только ради работы и потому что я внешне похожа на некую Аманду?

Жестом пригласив нас присаживаться на стулья, Доэрти закрывает дверь и обходит свой стол, на котором лежат три стопки бумаг и объемная папка; как я предполагаю, она имеет отношение к нам.

— Давайте сразу по делу, — почесывая бровь, говорит Доэрти. — После первого собеседования я провел аудит всех документов, чтобы сделать отчет.

Мы с Келвином киваем.

— На первый взгляд, ваша история была довольно гладкой. Вы познакомились на станции метро, сходили на свидание, влюбились.

Мы снова киваем.

Понимая, что сейчас грянет гром, я почти не дышу.

— Но потом мне кое-что попалось на глаза, — Доэрти берет документ из средней стопки и несколько секунд молча его читает. — Полицейский отчет, датированный пятым января. И тут упоминается Холлэнд. На вас напали на станции метро «50-я улица». И с ваших слов записали, что свидетелем нападения был некий музыкант, имя которого не было названо.

Вот он, гром.

Я тяжело сглатываю, прежде чем ответить:

— Все верно.

— А еще вы упоминали, что Келвин иногда выступал на станции. Разве не на этой же станции, где вы играли, и случилось нападение, Келвин?

— Совершенно верно, сэр, — и прежде чем я успеваю встретиться с ним взглядом и хоть как-нибудь намекнуть, он добавляет: — С этого и начались наши отношения.

Но потом резко подается назад и поворачивается ко мне.

— Хотя нет, подождите.

Я наблюдаю, как на него снисходит понимание происходящего.

— Нет, — говорит Келвин. — Это же было совсем другим вечером, правильно?

В кабинете наступает тишина.

— Вы не помните, где присутствовали в момент, когда на вашу девушку напали?

Ссутулившись, Келвин закрывает глаза.

— Я был там.

Доэрти медленно возвращает документ в стопку и, откинувшись на спинку стула, потирает глаза.

Все молчат. Впрочем, говорить нам нечего. Мы понимаем, что попались.

Доэрти мы наплели, будто познакомились за полгода до свадьбы. Если Келвин присутствовал на станции, когда на меня напали, его имя обязательно попало бы в полицейский рапорт — в качестве бойфренда жертвы.

— Хорошо, значит, я был прав, и события действительно не совпадают, — опершись локтями на стол и поочередно глядя на нас, тихо говорит Доэрти. — Понимаете, я делаю только первичную проверку, но всегда есть и еще одна, когда документы перечитывают независимые инстанции. Иногда специалисты всего лишь бегло просматривают полученную информацию, но бывает, что и перепроверяют со всей тщательностью, — изучая нас взглядом, он откидывается на спинку. — В любом другом случае я написал бы отказ, не потрудившись приглашать вас сюда, но вы мне нравитесь, а Джефф мой хороший друг. История, к сожалению, шита белыми нитками, поскольку Келвин играл на этой станции, и на вас, Холлэнд, напали там же. Если Келвин был там, то почему не сообщил об этом и почему в полицейском отчете нет его имени? Я не испытываю удовольствия, когда мне пытаются выдать очевидно фиктивный брак за настоящий.

— Это не так, — подавшись вперед, возражает Келвин. — Возможно, мы немного… изменили детали, но наш брак по любви.

От наплыва эмоций мне тяжело дышать. Доэрти поворачивается ко мне, и я киваю. Вероятно, он принял мои выступившие на глазах слезы за горячее согласие с Келвином, а не за душевную боль, потому что теперь я не могу сказать, говорит ли Келвин правду или же он действительно талантливый лжец.

— Лично я рад, — отвечает Доэрти. — Но в данном случае это несущественно, — он показывает на нашу папку. — Все здесь выглядит не очень хорошо.

Келвин откидывается на спинку стула и закрывает лицо руками.

— Но прежде чем вы начнете паниковать, — продолжает офицер, — хочу сказать, что у меня есть решение, — взяв с левой стороны стола какую-то папку, он протягивает ее Келвину. — С самого начала, когда ко мне обратился Джефф, я высказал свое неофициальное мнение, что вы вряд ли получите грин-карту через EB-1A [иммиграционная виза для людей с выдающимися способностями, обычно с ней прямая дорога к грин-карте — прим. перев.], как и визу O-1B [временная рабочая виза США для талантливых иностранцев — прим. перев.], поскольку продолжительное время незаконно проживали в стране.

— Все верно, — замечаю я. — Джефф говорил, что на получение этих виз большая конкуренция, и Келвин их не получит, потому что нарушил закон.

Доэрти кивает.

— Но учитывая нынешнее положение дел — в частности, что Келвин, вероятно, на данный момент является одной из самых ярких звезд на Бродвее, — хочу сказать, что мы легко можем доказать его известность не только на национальном, но и на международном уровне, и подать заявку на визу для лиц с экстраординарными способностями.

Келвин наклоняется вперед и с красными глазами впервые смотрит на предложенные документы.

— То есть вместо грин-карты мы будем делать такую визу?

Доэрти снова кивает.

— Пока остаетесь в браке, вы все еще можете претендовать и на грин-карту, но хочу предупредить о возможных опасностях. А на O-1B можно собирать документы прямо сейчас.

***

Кажется, солнце никак не может решить, что ему делать: когда все-таки выглядывает из-за облаков, светит тускло и неуверенно. Выйдя из здания, мы с Келвином кутаемся в верхнюю одежду. Мне хочется запрокинуть голову к холодному весеннему небу и расхохотаться. Все оказалось нежизнеспособным и неважным: свадьба, заучивание информации друг о друге, общие счета, оплата коммунальных услуг. Даже эмоциональные качели. Мы были такими наивными.

— Вот что происходит, когда творческие люди становятся ответственными за юридические дела, — бормочу я.

— Заполню формы позже и завтра же отправлю, — говорит Келвин и кивком показывает на прижатую к груди папку. — Слава богу, что все это не отразилось на нас.

Такое ощущение, будто мы вышли из кинотеатра, думая, что были вместе, а на самом деле смотрели два разных фильма.

— Вот это… что происходит между нами… — говорю я и показываю то на него, то на себя, — ты же понимаешь, да — теперь это стало совершенно неважным?

Келвин резко отходит на шаг назад, словно я его ударила.

— Вот что ты вынесла из этой встречи?

— Что нам нет нужды быть женатыми? — невесело хохотнув, говорю я. — Да. Именно это и вынесла.

Господи, во что все превратилось… Мне хочется вернуться на пару недель назад и найти способ заставить Келвина рассказать про Аманду и показать, что его объяснения звучат неубедительно и даже подозрительно. Очень хочется, чтобы это случилось до того, как я познакомлюсь с его семьей и пойму, что, оказывается, стану не только Холлэнд, но и Амандой или Натали, или еще кем-нибудь. Или что Келвину просто нужна теплая постель и какая-нибудь американка под боком.

Но существует ли оно, это время пару недель назад? Я сомневаюсь, что Келвин мог бы рассказать мне про Аманду и про наше с ней чрезвычайно удобное сходство, не показав себя при этом мудаком. Особенно если потом прошептал бы, что любит только меня.

Прищурившись, Келвин смотрит в сторону дороги.

— Я после встречи понял кое-что другое.

— И что же?

— Что теперь мы просто можем быть вместе, — повернувшись ко мне, говорит он. — И наш брак может существовать без излишнего давления.

Но я уже приняла собственное поражение.

— Идея мне нравится, вот только пару часов назад я обнаружила себя удобным двойником. Даже без необходимости получать грин-карту нам нужно решить эту проблему.

— Аманда к делу не относится! — расстроенно зарычав и запустив руку себе в волосы, говорит Келвин. — Она не имеет к нам ровно никакого отношения. Это был всего лишь способ уберечь моих родных от лишнего беспокойства!

Его защитная реакция лишь разжигает мой гнев.

— Тогда почему ты мне не сказал?

— Потому что это прозвучало бы ужасно, — недоверчиво усмехнувшись, возражает Келвин.

— Да это и есть ужасно!

Он запрокидывает голову и расстроенно вздыхает, а на скулах играют желваки.

— Знаешь, мне кажется, тебе стоит поумерить пыл и перестать на меня нападать. Твои родители даже о моем существовании не знают.

— Ты прав, — киваю я. — Но тебе я на эту тему никогда не врала. И обо всем планировала им рассказать. Наши чувства возникли совершенно неожиданно, поэтому я подумала, что у меня полно времени, чтобы рассказать им, прежде чем привезу тебя знакомиться. Я просто еще не пришла в себя.

— Как и я.

— Да, только мне нужно рассказать, что я в кого-то влюбилась, и все. А у твоих родных есть фото женщины, которую они считают твоей женой — и которое ты сам им отправил, кстати. Нужно объяснить кучу всего, вплоть до того, почему между Амандой и мной есть некоторые различия. Например, они считают, что я немного похудела и что-то сделала в волосами. Кстати, ты поэтому всегда хотел, чтобы я собирала их в пучок?

Келвин выглядит взбешенным.

— Нет! Я хотел, чтобы ты собирала их в пучок, потому что мне так нравится!

— Ты врал мне и ждал, чтобы я тебе подыграла.

— Но далеко не все было враньем, Холлэнд, — говорит Келвин, и сильный ветер треплет воротник его пальто. — Думаю, нам обоим стоит признать, что происходящее между нами в постели не обман.

Он прав. Внутри меня бурлит смесь из разных чувств и эмоций. Конечно же, я влюблена в него и помню ощущение блаженства, когда посреди прошлой ночи мы занимались любовью, с такой остротой, что сейчас у меня сжимается челюсть от мучительной потребности повторить. Но еще я злюсь на себя, поскольку считала, будто заслуживаю оказаться в этой запутанной ситуации. Происходящее между нами в постели действительно не обман, но как насчет всего остального, за пределами спальни? Я больше не понимаю собственные чувства. Что, вот это и есть любовь?

— Да, в сексе притворства не было, — говорю я и замечаю, как Келвин слегка поморщился. — Но я не могу доверять тебе, когда ты говоришь, будто хочешь большего, в то время как сам просишь, чтобы твоя мама с сестрой называли меня Амандой. Все это не похоже на длительные и близкие отношения.

— Холлэнд, я…

— Мне нужно время подумать. Быть может, сегодня вечером позвоню родителям и поговорю с ними.

— Но сегодня вечером спектакль, дорогая. Мама и Бригид…

— Ты же не думаешь, что я приду сегодня с тобой, правда?

Изменившись в лице, Келвин делает шаг вперед и свободной рукой обхватывает мое плечо.

— Холлэнд, понимаю, ситуация дерьмовая. Но я поговорю с ними и все объясню. Мы что-нибудь придумаем и все наладим.

Знаю, позже я возненавижу себя за эти слова, но сдержаться не в силах:

— Нам больше не нужно ничего налаживать. Ты свободен.

Словно специально выбрав момент, порыв сильного ветра отталкивает нас друг от друга. Идеальный момент для идеальной метафоры.

Келвин всматривается мне в глаза еще несколько секунд, после чего отводит взгляд.

— Хорошо. Я зайду чуть позже и соберу вещи.

глава двадцать шестая

За последние четыре месяца безумных поступков я совершила немало, но самый что ни на есть из ряда вон — это перед сегодняшним вечерним спектаклем позвонить Брайану и бросить работу. Не могу сказать точно, как расценивать его молчание: он шокирован или радуется, — но оно позволило мне подобрать слова и не просто наврать, будто заболела, а уволиться:

Сегодня вечером я не приду.

Вообще-то, мне действительно стоит найти себе другое занятие.

Мне здесь больше не нравится.

Наверное… я уволюсь.

Джеффу и Роберту о своем решении нужно сказать лично — после всего, что для меня сделали, в том числе дали эту работу, они заслужили мое внимание. Лулу же — благослови, господь, ее доброту — ответила мне миллионом смайлов в виде сердечек, баклажанов и улыбок, приписав «Давно пора, мать твою!». Минут через десять она прислала мне список ресторанов, куда мне стоит устроиться на работу.

С переполняющими душу восторгом, болью, страхом и сожалением я обновляю свое резюме и уже на этой неделе планирую посетить десяток собеседований по работе.

Когда училась в Йеле, я подрабатывала в обеденном зале — вот и весь мой опыт в пищевой промышленности. Надеюсь, работа в «Левин-Глэдстоун» пойдет мне в зачет, потому что в театр устроиться непросто, а должность архивиста и специалиста по работе с клиентами выглядит круто. Теперь я понимаю, что Роберт дал мне не столько работу, сколько инвестиции в будущее.

Потом я возвращаюсь домой, открываю свои записи про Келвина, постановку и мою охоту за нью-йоркскими талантами, и, подобно карлику из сказки «Румпельштильцхен» братьев Гримм, пытаюсь преобразовать собственную черную тоску в золото будущей прозы, изо всех сил стараясь при этом не думать, что скоро придет Келвин, и тогда между нами все действительно будет кончено.

***

Я вовсю стучу по клавиатуре, на взводе от потока слов и двух бокалов вина, но все моя решимость тает, едва Келвин заходит в квартиру и вешает пальто на крючок.

Постояв немного с хмурым лицом у двери, он делает глубокий вдох и идет в комнату.

Сев на краешек журнального столика, тихо говорит:

— Тебя даже в лобби не было.

Келвин выглядит сильно уставшим: темные круги под покрасневшими глазами, а на месте фирменной улыбки красуется мрачная гримаса.

Закрыв ноутбук, я кладу его на столик.

— Я позвонила Брайану и уволилась.

Похоже, что мой ответ его не удивил. Опустив взгляд на сложенные руки, Келвин кивает. Я перестаю дышать, когда замечаю блеск его обручального кольца в свете уличных фонарей.

— Где твои мама с сестрой? — спрашиваю я. Сейчас уже далеко за полночь, а значит, спектакль закончился не меньше двух часов назад.

— Вернулись в отель.

— Им понравилось?

Он молча кивает.

— Уверена, они тобой очень гордятся.

— Думаю, да, — отвечает Келвин.

Снова это слово, будто звяканье монетки [имеется в виду ранее упоминавшееся звучание английского think с ирландским акцентом как tink — прим. перев.].

Эта ситуация совсем не похожа на мое расставание с Брэдли, когда единственное, что нам требовалось сделать, — всего лишь поставить точку. Сейчас же у меня сердце болит. Оно с силой сокращается, словно нарочно пытаясь удержать меня в этом моменте — где, для того чтобы найти себя, мне нужно потерять Келвина.

— Я рассказал им про Аманду, — потирая несуществующее пятнышко на брюках, говорит он. — Они в бешенстве. Но справятся.

Я не знаю, что ему ответить. Поэтому только сочувственно хмыкаю.

Келвин встречается со мной взглядом.

— А ты?

— Справлюсь ли с этим я?

Он кивает.

— Возможно, — отвечаю я. — Но не сразу. Нет, я прекрасно понимаю, почему ты их обманывал. Ты не хотел, чтобы они о тебе беспокоились. Но потом не рассказал и мне. Наверное, все это было просто… удобно. Мне и так трудно поверить в искренность твоих чувств, а твое ожидание, что я буду отзываться на другое имя, мало помогает делу.

— Я готов еще раз объяснить тебе все, о чем только попросишь, — говорит Келвин. — Тогда я просто запаниковал. И понимаю, что с твоей точки зрения все выглядит очень плохо.

— Это точно, — подняв на него взгляд, замечаю я. — И хотя мы можем обсудить Аманду и все, что с ней связано, вряд ли ты сможешь объяснить историю с Натали.

Келвин подается вперед и берет обе мои руки в свои.

— С Натали у меня ничего нет. Когда она позвонила мне тогда, я ответил, что теперь в отношениях. И не просил позвонить мне позже, — он наклоняется и целует мои ладони. — Я повел себя как трус, когда не рассказал родителям про Аманду. Надо было просто взять себя в руки и не молчать. И да, изначально я женился на тебе, чтобы остаться в стране, но моя любовь к тебе — не ложь. Я идиот, раз решил, будто ты станешь врать вместе со мной. Просто… — покачав головой, Келвин смотрит в окно. — В тот момент, кажется, я толком не разобрался в собственной голове. Но сейчас я здесь и сделаю что угодно, чтобы наладить наши отношения.

Я внимательно всматриваюсь в его лицо. Гладкая кожа, беспокойный взгляд зеленых глаз, слегка пухлые губы, которые я целовала тысячи раз. Келвин выглядит сейчас таким несчастным, а мне даже нечего сказать.

— Я все испортил, — шепчет он и закрывает глаза. — Все разрушил.

Господи.

Как же больно.

Терпеть не могу этот момент. Ненавижу.

Когда Келвин открывает глаза, я понимаю, что не хочу, чтобы он уходил. Но мне придется сказать ему об этом. Мы оба порядочно запутались.

— Как и говорил, я вернулся собрать вещи… — начинает он и замолкает.

Я пытаюсь сглотнуть, но безуспешно. В горле, в груди, в животе, — во всем теле больно и пусто.

— Да.

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

— Нет. Не хочу. Но сейчас мне необходимо, чтобы ты ушел.

Опустив голову и глядя в пол, Келвин спрашивает:

— А хочешь ли ты оставаться в этом браке?

Мое сердце, да и все тело, кричит «Да». Да, да, да! Но что-то крошечное внутри, искра, которая чуть было не потухла, шепчет «Нет». Мы можем обсудить Аманду, Натали и все секреты, которые храним от своих родных, так же, как поговорили об обвиняющей меня в сталкерстве Лулу. Но все это мелочи; нечто большее должно начинаться с чистого листа. До сих пор в моей жизни ничего не происходило. Этот мужчина явился как вариант среди возможных приключений, и я была готова выйти за него, лишь бы сделать хоть что-то. Лишь бы ощутить свою жизнь как более значимую. Одержать хоть какую-то победу.

Оглядываясь назад, я вижу свое желание нырнуть в фиктивный брак с незнакомцем весьма удручающим. Тот факт, что Келвин врал мне, ужасен. Но от того, что я по-прежнему не уверена в его чувствах, ощущаю себя совершенно растоптанной.

Самое паршивое, что в глубине души я не понимаю, за что Келвину вообще меня любить; я чувствую себя неинтересной и докучливой. Что бы мои дяди ни говорили, мы с Келвином не похожи на Джеффа с Робертом. Наши отношения не начались с искренних намерений и откровенных признаний в любви. В нашей паре я не смогу быть Джеффом и оставаться в стороне, в то время как Келвин взлетит к своему успеху, словно ракета. Мне нужно наполнить жизнь собственными достижениями, а не просто быть свидетелем чужих.

— Я люблю тебя, — искренне говорю я Келвину и несколько раз сглатываю, чтобы не заплакать. Теперь настала моя очередь говорить эти слова впервые. Каждый раз, когда герои книг, которые я читала, собирались сделать то же, что и я сейчас, меня охватывала такая злость, что я кричала, глядя на страницы… Но сейчас их чувства мне понятны. — И часть меня действительно хочет остаться замужем, справиться с трудностями, после чего насладиться неожиданным и идеальным хэппи-эндом. Но я слишком привыкла к заботе о себе со стороны других и уже давно на автомате принимаю решения, исходя из их интересов. Слишком долго я боялась заглянуть внутрь себя и познакомиться с самой собой. Как и попробовать что-нибудь и потерпеть неудачу. А сейчас я сижу и думаю: «Я бы ни за что в саму себя не влюбилась. Как же мне тогда верить его словам?».

Келвин хочет возразить, но я протестующе поднимаю руку. Знаю, он хочет убедить меня в искренности своих чувств, вот только в качестве доказательства нашей взаимной любви упомянул лишь то, что секс был весьма хорош.

— У нас все могло бы получиться, но прямо сейчас я не довольна собой. Мне хочется делать хоть что-нибудь, вместо того чтобы просто наблюдать, как ты воплощаешь свои мечты.

Не сводя с меня глаз, Келвин тихо отвечает:

— Я понимаю, о чем ты.

Конечно же, он понимает. У него есть музыка, которую большую часть жизни он ставил на первое место. Было много проблем и пришлось приложить немало усилий, но в конце концов он справился.

Келвин окидывает взглядом мое лицо — лоб, щеки, нос, губы, подбородок, — а потом внимательно смотрит мне в глаза.

Медленно наклоняется и целует меня.

— Хорошо.

Когда он отодвигается, я с вопросительной улыбкой переспрашиваю:

— Хорошо?

— Я буду ждать.

глава двадцать седьмая

Думаю, мне стоит признать правоту однажды услышанного высказывания: «Иногда, когда все разваливается на части, что-то другое в жизни наконец встает на свои места». В конце концов, не будь разрушены наши отношения в тот день, на выходе из здания госучреждения, я бы ни за что не решилась уйти из театра. Не уволившись из театра, я никогда не устроилась бы официанткой в кафе Friedman’s в Адской кухне, где работаю три дневные и три вечерние смены в неделю. Без этой работы у меня не появилось бы свободного времени, чтобы писать. А без писательства я бы так и не почувствовала, как внутри меня будто укореняется нечто важное, рвущееся при этом наружу и жаждущее проявиться.

Мои черновики о том, каково было расти в зале симфонического оркестра, об уличных музыкантах, о блеске и изнанке Бродвея превратились из зарисовок в полноценное эссе.

Сейчас это кажется таким очевидным: пиши о музыке, дурочка!

Я уже и забыла о том восторге, когда из-под пальцев струятся слова, не успев толком сформулироваться в голове. Когда закрываю глаза и печатаю, я представляю, как рука Келвина движется по грифу гитары. Слышу звон падающих в футляр монет и вспоминаю, как он едва замечал толпу людей, сталкивающихся между собой и огибающих его на станции метро.

Пару недель подряд я стараюсь о нем не думать. Отвлекаюсь, работая официанткой, ведя подсчет словам в файле и бегая в Центральном парке не меньше одного раза в день. Я даже немного рада, поскольку мое тело сбросило несколько килограммов и стало более четко очерченным там, где раньше ничего подобного и не было. Но каждый раз, когда события замедляются, и я сажусь на диван или ложусь в кровать, то пялюсь в потолок и чувствую себя несчастной.

Старая привычка развлекать себя при помощи интернета больше не годится. Потому что повсюду, в Фейсбуке и в Твиттере, на афишах в метро и автобусах на меня смотрят фотографии Келвина. Он заполонил собой город.

Несколько раз он отправлял мне сообщения — однажды, когда забыл какие-то ноты, и забрал, пока меня не было дома. Четыре следующих раза Келвин справлялся о моих делах, и во всех случаях я отвечала односложно, строго по теме вопроса.

«Как ты пережила первую неделю расставания?»

«Стараюсь держаться».

«Я отправил тебе деньги за квартиру за полгода. Ты получила?»

«Да, получила, спасибо».

«Я не видел тебя в театре уже несколько недель. Где ты сейчас работаешь?»

«Устроилась на новое место. В Friedman’s».

«Поужинаешь со мной в понедельник?»

«Прости, но я не могу. Вечером по понедельникам работаю».

Последнее сообщение Келвин отправил всего четыре дня назад, и я не врала ему — по понедельникам действительно мои смены. Но у меня хороший менеджер, и он очень доволен, что я много тружусь и не жалуюсь; уверена, я запросто могла бы с кем-нибудь поменяться сменами. Вот только в сообщениях Келвина я не уловила намека на романтику. Моя главная проблема по-прежнему в том, что я знаю, как его понять. И еще меня терзает беспокойство, что если мы начнем общаться чуть больше, эта новая улучшенная версия Холлэнд растворится, потому что возвращения Келвина я жажду больше, чем измениться самой.

Несколько минут в день мне все-таки позволительно думать о Келвине. В конце концов, я по-прежнему живая и у меня маловато самоконтроля: я регулярно включаю запись выступления Келвина и Рамона.

Оно великолепно.

Когда после обеда толпа в ресторане редеет, я прошу шеф-повара Хосе включить на кухне саундтрек. Потом иду в темный угол и, прижав ко лбу стакан ледяной воды, слушаю «Без тебя». Звук гитары Келвина — полные надежды начальные аккорды, превращающиеся в тревожный и лихорадочный ритм мелодии — находят отклик во всем моем теле.

Я помню это звучание, когда оно доносилось с противоположного конца комнаты. Или кровати. Помню, как Келвин напевал мне эту мелодию на ухо, когда лежал, прижав меня спиной к своей груди. От желания разрыдаться я прижимаю стакан к разгоряченному лбу — катая его вправо и влево, вправо и влево, — и пытаюсь отвлечься мыслями о работе и эссе. Когда к чувству потери добавляется искренняя гордость собой, я выбираюсь из угла, отправляюсь к своим столикам и зарабатываю в итоге достаточно, чтобы оплатить квартиру — впервые в жизни полностью самостоятельно.

***

Однажды в среду я наконец заканчиваю свое эссе.

Выжидающе и терпеливо мигает курсор. Но для этой истории у меня больше не находится слов. Я еще не перечитывала эссе полностью, но когда это сделаю, то обнаружу, что оно не только про музыку — оно о Келвине, о моем личном пути, на который я свернула после встречи с ним, о том, что подлинный талант можно найти где угодно. Что грохот поездов и запахи станций уходили куда-то на задний план, когда там играл Келвин. И что так же куда-то словно растворяются зрители, когда он выступает в театре. В эссе я горжусь, что обнаружила этот талант и сделала все возможное, чтобы он реализовался и не был зарыт в землю.

Написанное мной — это искреннее любовное послание, и самое неожиданное в нем то, что адресовано оно мне самой.

***

Словно ребенок, запускающий в небо самодельную ракету в надежде, что та достигнет Юпитера, я отправляю свое эссе в журнал «Нью-Йоркер». На самом деле, я смеялась, пока наклеивала марки на конверт, — идея, что меня там опубликуют, нелепа, но терять мне нечего. Издание такого уровня я раньше не стала бы даже рассматривать. Воображение рисует, как редактор — настолько сосредоточенный на интеллектуальном, что не заботится о красоте и комфорте, и на разбросанных по столу бумагах видны следы от кофе, а в обыденной речи он пользуется словами вроде «полнозвучие», «исход» или «минорное настроение», — откроет мое письмо, с пренебрежительной усмешкой бросит его за спину, и оно приземлится на стопку эссе других начинающих авторов с неадекватно завышенной самооценкой. С сарказмом шепнув своему сочинению «Порви там всех!», я отправляю конверт в почтовый ящик.

А потом, три недели спустя, теряю способность дышать, наверное, минут на десять, когда получаю ответ, что мое эссе готовы напечатать.

Держа в руках письмо из редакции, я нарезаю круги по квартире и перечитываю его вслух. Хочется позвонить Роберту с Джеффом, но для начала мне придется пробраться сквозь паутину мыслей о Келвине. Поскольку эта статья о нас, мне нужно не только получить согласие на публикацию, но еще я хочу, чтобы он ее прочитал.

И чтобы увидел в ней меня.

Хотя, мне кажется, что он никогда и не переставал этого делать. Вот только решиться позвонить ему спустя пять недель молчания не так-то просто.

Я отправляюсь на пробежку, чтобы освободиться от нервного напряжения и волнения.

Потом звоню Дэвису и едва не глохну от его радостных воплей.

Принимаю душ, делаю себе сэндвич, сортирую белье перед стиркой.

«Не трусь, Холлси», — звучит у меня в голове голос Джеффа.

Я смотрю на часы: еще только три. Прокрастинировать день напролет я себе позволить не могу, а Келвин как раз должен быть свободен.

Раздается один гудок, второй, и на середине третьего он берет трубку.

— Холлэнд?

От звука его голоса покалывает кожу — словно пронесся электрический заряд. На меня накатывает мучительная ностальгия.

— Привет, — говорю я и прикусываю губу, чтобы не улыбаться, как идиотка. Как же приятно его услышать.

— Привет, — я слышу, как Келвин улыбается и представляю, что он отбрасывает прядь волос со лба, а на лице появляется радостное выражение лица. — Какой приятный сюрприз.

— Решила поделиться хорошими новостями.

— Правда? Какими?

Стараясь перестать дергаться, я киваю и перевожу взгляд на письмо в своей руке.

— Я написала эссе… — я и сама не до конца понимаю, о чем оно, — о тебе… И о себе. О музыке и Нью-Йорке. Даже не знаю…

— Ты говоришь про то, над которым работала, прежде чем…

Прежде чем мы расстались.

— Ага. Про него.

Келвин ждет несколько секунд, потом спрашивает:

— И?..

— И… отправила его в «Нью-Йоркер», — сдерживая улыбку, отвечаю я. — И его приняли.

— Да ладно! Быть не может!

— Может!

— Ну ни хрена себе! — звук смеха Келвина бьет меня наотмашь. Я так по нему соскучилась. — Это замечательно, mo stóirín.

Мое старое прозвище… Сердце разламывается на куски.

— Хочешь прочитать?

Он снова смеется.

— Это что, серьезный вопрос?

— Я могу поменяться с кем-нибудь сменами в понедельник, и, если хочешь, поужинаем.

Ужин. С Келвином. Такое ощущение, что я много лет не ощущала подобный восторг.

— Скажи, куда, — отвечает он, — и я подъеду.

***

— Наконец решила дать нам прочитать свое эссе?

Это первое, что говорит мне Джефф, когда открывает дверь днем в понедельник и видит меня, прижимающую к груди объемный конверт с письмом редактора и печатной версией эссе.

— И не только его, а кое-что получше, — радостно помахав конвертом, отвечаю я. Я чувствую себя почти пьяной от восторга. — А где Боберт?

— На кухне, — говорит Джефф и строит гримасу. — Иди помоги ему.

Я захожу в квартиру и по запахам горелого хлеба и переваренного томатного соуса сразу же понимаю: готовит Роберт.

— Золотце, иди скорей сюда! Кажется, я испортил пасту.

Хотя Роберт так же говорит и Джеффу, я знаю, что сейчас он обращается ко мне. Положив конверт на столик к прихожей, я поворачиваюсь к Джеффу:

— Руки прочь. У меня есть новости, и я сама хочу обо всем рассказать.

Он поднимает руки вверх, пообещав не притрагиваться, а я иду на кухню.

— Ты же знал, что я приду, — заявляю я Роберту, когда он, передав мне всю ответственность, садится за стол с бокалом красного вина. — Почему не дождался?

— Хотел сделать сюрприз.

Роберт просто очарователен. Я изучающе осматриваю еду: это действительно всего лишь паста и соус из банки.

— Надо выбрасывать, — говорю я. — Тут все испорчено.

Сочувственно улыбнувшись Роберту, я отправляю приготовленное в мусорку. Пока он заказывает вьетнамскую еду, Джефф приносит на кухню мой конверт, и тот лежит теперь на столе, молча напоминая о своем присутствии.

Мы разговариваем на отвлеченные темы, но время от времени я ловлю их взгляды в сторону конверта.

— Как дела? — интересуюсь я.

— На прошлой неделе отличился Брайан, — говорит Роберт. Я и так с большим удовольствием предвкушаю грядущий ужин с Келвином, а новость о том, что Брайан облажался, вызывает невероятный душевный подъем. — Он устроил в вестибюле скандал с женой какого-то иностранного дипломата, которая возвращалась из дамской комнаты и заблудилась.

Я морщусь. Злорадство стихает, так как прекрасно понимаю, какими проблемами это обернулось в итоге Роберту и Майклу.

— Ох. Мне очень жаль.

Роберт пожимает плечами.

— В последние пару недель Келвин как будто ожил, — осторожно подбирая слова, поскольку понимает, что ступил на зыбкую почву, говорит он. — А Рамон обручился, так что на прошлой неделе мы закатили для него вечеринку.

Знаю, мне стоило бы порадоваться за Келвина, но с типичным для подобных ситуаций эгоизмом я чувствую облегчение, раз без меня ему было невесело целый месяц. Вдобавок к этому расстраиваюсь, что пропустила, судя по всему, действительно классную вечеринку. Ну я и тупица.

Прочитав эти мысли по моему лицу, Джефф добродушно смеется.

— Знаешь, Холлси, ты в любой момент можешь заполучить его обратно.

— Сомневаюсь, — отвечаю я. Как бы я ни радовалась возможности увидеть его сегодня вечером, мне до сих пор не понятно, что у нас происходит на эмоциональном уровне. У меня было много времени как следует подумать — во время пробежек и на работе — и понять, почему отношения между нами развивались настолько быстро и интенсивно и почему они, скорее всего, были бы такими же, даже если его чувства не были похожи на любовь. Присоединиться к исполнительскому составу спектакля для Келвина было весьма эмоциональным событием, а облегчение, что он может жить в стране легально, так же сопровождалось взрывом эмоций. Иногда люди за что-то глубокое принимают обычную благодарность. Расставание далось мне нелегко, но думаю, что оно отличный барометр, который покажет, каковы наши чувства на самом деле.

В своих я уверена, они настоящие. Надеюсь, его тоже.

У меня внутри от беспокойства все завязывается в узел.

— Насколько я понимаю, именно ты была инициатором, — напоминает мне Джефф.

— Да, но я думаю, расставание пошло Келвину на пользу, — отвечаю я, а потом делаю глубокий вдох. — Сегодня мы договорились поужинать… так что посмотрим.

Роберт широко улыбается и тянется ко мне через стол.

— Мы очень гордимся тобой, Лютик.

— Спасибо, ребята, — отвечаю я и думаю, что, возможно, мне стоит не ограничиваться коротким спасибо и добавить деталей: за то, что вырастили меня, что привезли в Нью-Йорк и заботились обо мне. И что поддерживали меня во всех сумасшедших начинаниях этого года. Но одного взгляда достаточно, чтобы понять: они и так знают, насколько я им благодарна. Поэтому тихо добавляю: — Спасибо вам за все. Даже не представляю свою жизнь без вас обоих.

— Ты ребенок, которого у нас никогда не было, — говорит Роберт. — Ты наша гордость и радость.

Нужно переходить к новости про эссе, иначе я разревусь.

— Итак, чуть больше месяца назад на меня снизошло озарение, — постукивая пальцами по столу, объявляю я. — Сейчас все кажется таким очевидным, но, наверное, меня к этому подтолкнули отношения с Келвином.

Джефф с Робертом выжидательно на меня смотрят.

И тогда я кладу конверт на середину стола.

Роберт его открывает и, едва увидев название журнала, зажимает рот ладонью. Вскрикнув, Джефф подскакивает со своего места, бросается ко мне и обнимает, подняв над полом на добрые полметра.

После радостных возгласов, поздравлений и нескольких повторных прочтений письма вслух мы успокаиваемся, снова садимся за стол, и со слезами гордости на глазах мои дяди читают само эссе.

Выражение лица Роберта становится полным нежности, когда он понимает, что в эссе я написала о его влиянии на свою жизнь и будущее. Пусть я уже включила в текст редакционные заметки — и понимаю, что с ними статья стала сильнее, — мне все равно было страшно дать прочитать эссе Роберту. Я писала так, будто хорошо разбираюсь в музыке, а сейчас, когда он держит текст в руках, внезапно ощущаю ужас, что он укажет, где я допустила ошибки, рассуждая об интонации, композиции или талантах-самородках.

Я слежу, как взгляд Роберта скользит по строчкам, задерживаясь на некоторых по нескольку раз, и пытаюсь угадать, про что именно он читает. От растущей нервозности меня начинает потряхивать. Становится невыносимо просто сидеть, смотреть, как они читают, и ждать обед.

Поэтому я иду в гостиную. Поджав под себя ноги, устраиваюсь на диване и неторопливо прокручиваю ленту Твиттера. Новости, новости, новости, мир вот-вот погибнет, снова новости… а потом мне на глаза попадается фотография, где Келвин на красной ковровой дорожке стоит рядом с красивой брюнеткой. Фото опубликовано не с его и даже не с аккаунта театра. А в еженедельнике Entertainment Weekly.

Я словно проглотила льдинку — в горле все застыло до боли. На губах Келвина красуется его фирменная улыбка, а женщину он обнимает за талию. Мне не стоит открывать саму статью. Ни в коем случае. Но разве я смогла бы удержаться? Поэтому перехожу по ссылке.

«Бродвейский гитарист и любимец публики Келвин Маклафлин вот уже второй раз за месяц замечен в обществе звезды независимого кино, актрисы Натали Нгуен. На этот раз они появились в Нью-Йорке на премьере политического триллера «Привести в исполнение», в главной роли которого снялся партнер Маклафлина по спектаклю «Его одержимость» Рамон Мартин.

Привлекательная парочка появлялась вместе и ранее, в Нью-Йорке на…»

Не дочитав, я швыряю телефон на журнальный столик. У бушующего урагана внутри меня есть имя — Натали Нгуен.

Привет! Пишу поинтересоваться, свободен ли ты?

В последние пару недель Келвин как будто ожил.

Прижав подушку к лицу, я кричу.

— Холлэнд, это потрясающе! — неверно истолковав мой вопль, кричит из-за стола Роберт.

— У Келвина появилась какая-то паршивая девушка? — зашвырнув подушку в другой конец комнаты, восклицаю я.

Позади дивана раздаются звуки торопливых шагов.

— У Келвина появилась девушка? — переспрашивает Роберт. — Насколько мне известно, нет… но, кроме как на спектаклях, я с ним не вижусь.

Джефф осторожно берет мой телефон и читает открытую статью.

— О! Это же та актриса… — начинает он и нетерпеливо щелкает пальцами. — Из фильма с Джошем Магелланом про группу туристов, которые отправились в…

— Да-да-да, — подхватывает Роберт, — в Новую Шотландию, — он похлопывает кончиком пальца по губам, пытаясь вспомнить. — Как ее зовут? Она превосходно сыграла.

— Ее зовут Натали Нгуен, — выдав хук справа другой подушке, отвечаю я. — Вот только давайте пропустим ту часть рассказа, какая она замечательная и талантливая, и перейдем сразу к развязке: где рука моего мужа красуется на ее тонкой талии, в то время как оба они позируют на красной ковровой дорожке.

глава двадцать восьмая

Неудивительно, что ужин я отменила.

Джефф и Роберт убеждали меня не верить этой истории и что подобные слухи не редкость. Но, несмотря на их попытки, оба они должны понимать: нет ничего нереального в том, что Келвин встречается с Натали. Все к тому и шло.

Я оставляю дядям копию эссе для Келвина, чтобы тот прочитал и одобрил, и договариваюсь встретиться с Лулу. Будем праздновать мою маленькую писательскую победу. Если буду оставаться на позитиве, надеюсь, я не превращусь в лужу слез и сожалений.

Принимаю решение как следует напиться, но после первого бокала вина пишу Келвину.

«Думаю, будет лучше, если мы отменим ужин. Я попрошу Роберта завтра отдать тебе копию эссе».

«Кому будет лучше?»

Мне становится еще более грустно. Уверена на все сто, что если напьюсь, как собиралась, потом обязательно позвоню ему и буду реветь в трубку. Знаю, что несправедлива к нему, но я в ярости от того, как быстро Келвин заново начал налаживать личную жизнь. Всего месяц спустя! Но когда я злюсь, то плачу. Эти два проводка в моей эмоциональной паутине почему-то всегда сплетены воедино.

Лулу про Келвина с Натали я ничего рассказывать не стала, но несмотря на занятость своими делами — записаться на следующей неделе на инъекции ботокса, купить те туфли, даже если не может себе их позволить, и понять, стоит ли бросать Джина, — она умудряется заметить мое настроение.

— Я думала, мы празднуем будущую публикацию эссе, — говорит она и придвигает ко мне поближе бокал вина. — Ты же была так рада. Почему тогда выглядишь какой-то унылой какашкой, когда я расписываю тебе новые туфли от Валентино?

Я окунаю картофель-фри в трюфельный соус. От ее вопроса мне хочется сопротивляться и выглядеть веселее. Почему в присутствии Лулу мне всегда кажется, будто мои чувства неудобны и отвлекают ее от важного?

— Я и есть сейчас унылая какашка, — раздраженно отвечаю я. — Потому что Келвин встречается с Натали Нгуен.

Сунув картошку в рот, она кивает.

— На днях видела их фото.

Такое ощущение, будто меня ударили.

Мысленно сосчитав до десяти, я с возмущением смотрю на нее и закипаю от гнева.

— Спасибо, что держала меня в курсе и предупредила заранее.

— А что ты хотела, чтобы я тебе сказала? «Удачи в соперничестве»? — продолжая жевать, интересуется Лулу. — Разве так не было бы хуже?

И в этот момент моя дружба с Лулу окончательно умирает.

***

— Как ты? — спрашивает Дэвис, и на заднем плане я не слышу звуков ни телевизора, ни приготовления какой-нибудь еды. Значит, мой брат действительно беспокоится обо мне.

— Зависла в нерешительности. То ли прыгать от восторга по поводу эссе, то ли грустить из-за парня, — насчет грустить — это еще мягко сказано. С тех пор как увидела фотографию, прошла неделя, и большую часть этого времени я провела, рыдая в подушку.

Дэвис мудро решает не отпускать комментарии, насколько хороша Натали Нгуен или что мне стоило это предвидеть.

— Мне очень жаль, Холлс. Ты с ним разговаривала?

— Нет, — я не упоминаю, что на этой неделе Келвин звонил мне дважды. Оба оставленных голосовых сообщения были короткими и безэмоциональными: «Холлэнд, это я. Пожалуйста, перезвони». И хотя Келвин, которого я знаю (а не тот, которым он притворялся, заваливая меня интимными смс-ками, чтобы продемонстрировать, если понадобится, на собеседовании), предпочитает показывать эмоции скорее лично, нежели в голосовом сообщении, от меня не укрывается его отстраненность.

Наверное, мне стоит взять себя в руки и начать переговоры о расторжении брака. И пусть Джефф с Робертом настаивают, что тут может быть какая-то ошибка, мне тяжело допускать даже крошечную возможность, что это правда.

— Джефф сказал, ты больше не общаешься с Лулу.

Я издаю стон, но не от расстройства, а из-за удивительного облегчения, что стресс, связанный с этой дружбой, закончился. Имя Лулу и все, что с ней связано, — особенно неспособность на нежность и эмоциональность, — напоминает мне, что я собиралась следить за собой и не быть эгоистичной, а заодно о том, зачем звоню брату.

— Но у меня есть и хорошие новости. Речь о Роберте.

Вчера мы узнали, что Роберт выиграл премию «Драма Деск», одну из самых престижных в театральной среде, за постановку «Его одержимость». Джефф, который сейчас просто на седьмом небе от счастья, планирует одновременное празднование этого события и пятьдесят пятого дня рождения своего супруга. Конечно же, я должна присутствовать… и, конечно же, там будет Келвин.

Ни за что на свете я не пойду без пары. Мне нужна поддержка, а никто не умеет смешить меня лучше, чем мой брат Дэвис.

— Я понимаю, куда ты клонишь, — с глубоким вздохом говорит он, когда я обрисовываю ему ситуацию. — То есть мне нужно купить билет на самолет и арендовать смокинг?

— О да. Потому что рядом со мной на мероприятии должен быть красавчик.

— Это слишком в стиле «Цветов на чердаке», Холлс. Не сходи с ума.

***

— Готова к субботе? — обняв меня за плечи, пока мы пробираемся мимо полок в самом дорогом продуктовом магазине города, интересуется Джефф.

— Нервничаю, — признаюсь я.

— А ты уже выбрала себе платье?

— Нет, — терпеть не могу ходить по магазинам. — У меня есть черное. Его и надену.

Мое подходящее платье.

— Нужно купить новое. Все-таки это большое мероприятие, — говорит Джефф и останавливается у одной из полок, не заметив моего ужаса — похоже, мой дядя всерьез собирается купить крошечную корзинку черешни за двенадцать долларов. — Рад, что приедет Дэвис. Я не видел его почти год.

Несмотря на собственное уныние, я не могу не заметить, что вокруг происходит много всего хорошего. Публикация эссе, награда Роберта, приезд Дэвиса. Кажется, Джефф прав, и со временем я буду чувствовать себя все лучше и лучше. Просто еще не сейчас.

Отложив в сторону черешню, Джефф поворачивается ко мне, и по выражению мрачной покорности на лице я заранее знаю, что новость, которой он со мной поделится, меня прикончит.

— Что? — низким голосом угрожающе спрашиваю я.

В ответ он смеется, но взгляд остается напряженным.

— Думаю, ты уже знаешь, что Рамон не продлил свой контракт на следующий сезон.

— Роберт говорил об этом пару месяцев назад, но я не знала, изменилось ли решение Рамона в связи с возросшей популярностью их с Келвином дуэта.

— И да, и нет, — Джефф переводит взгляд на грушу в своей руке — уверена, чтобы не смотреть на мое обеспокоенное лицо. — Контракт Рамона заканчивается в конце этого года. Он с невестой обосновался в Лос-Анджелесе, а два дня назад Роберту предложили поставить спектакль там.

Моя дядя поднимает на меня взгляд, а я чувствую, как сердце колотится особенно сильно: от радости и паники. Значит, Роберт переезжает в Лос-Анджелес?

— Предложение он еще не принял, но склоняется к этому.

— Это потрясающе! — как бы я ни старалась, возглас получился не особенно искренним.

— Да, потрясающе, — задумчиво повторяет Джефф и кладет фрукт на место. — Сначала они презентуют саундтрек в Стэйплс-центр, после чего займутся постановкой в Пантэйджес-театр.

У меня округляются глаза. Стэйплс-центр огромный. А Пантэйджес очень красивый — на мой двадцать первый день рождения Роберт с Джеффом возили меня туда на мюзикл «Злая». Это большой успех — когда твой спектакль начинает гастролировать.

— Роберт, наверное, голову потерял от радости?

На губах Джеффа появляется улыбка, которую он обычно приберегает для своего мужа. В этот момент я до боли счастлива за них обоих.

— Ага. Он сам планировал рассказать о предложении, но сначала я хотел поговорить с тобой.

— И по какой причине ты хотел… — начинаю я, но тут же складываю два и два и вздрагиваю. — О…

Джефф нервно облизывает губы.

— Именно. Если Роберт с Рамоном поедут в Лос-Анджелес, Келвина тоже пригласят.

Что ж, теперь понятно, почему на этой неделе мне звонил Келвин. Похоже, нам нужно поторопиться с разводом; на дворе июнь. Часики как бы тикают.

— Ты тоже переедешь в Лос-Анджелес? — спрашиваю я.

— Я возьму перерыв в работе — настолько большой, насколько смогу себе позволить… — немного растерянно улыбается мой дядя, и я уверена, его так же разрывает на части, как и меня. — На Западном побережье я работать не смогу. А театральный сезон продлится месяцев десять или около того.

В этом есть хоть какое-то утешение.

— То есть ты… спрашиваешь у меня разрешение?

— Я бы так это не назвал, но мы с Робертом считаем, что посоветоваться с тобой нужно. Все это стало возможным отчасти благодаря тебе.

— У меня здесь не может быть мнения, — подняв руки, замечаю я. — Но даже если и так, то ответила бы, что Роберт сумасшедший, если не примет это предложение, — поразительно, насколько спокойный у меня сейчас голос. Словно сердце у меня вовсе не разбилось надвое. — Скажи Боберту, я обязательно приеду на премьеру и мои аплодисменты будут самыми громкими.

***

— Поверить не могу, что ты это надела, — окинув меня взглядом, Дэвис поворачивается к минибару с его стороны машины. Со своей бородой мой брат похож на дровосека, но в смокинге выглядит очень привлекательно.

Я провожу рукой по тонкому кружеву платья.

— Платье выбрал Джефф. Сказал, что на этой вечеринке я должна выглядеть красивее, чем когда-либо.

Когда мы встречаемся взглядами, Дэвис пожимает плечами.

— Одно платье с таким запросом точно не справится.

— Ха, — отодвинув бокал в сторону, я не даю ему подлить себе вина. Джефф отправил за нами машину, а я так нервничаю, что если не буду аккуратна с выпивкой, рискую сегодня вечером вызвать дух Кошмарища-Холлэнд.

Откинувшись на сиденье, Дэвис озадаченно смотрит на меня и открывает «Ред Булл» из минибара.

— То есть эта вечеринка ничего как бы не значит? И ты потратила два часа на укладку лишь потому, что его ненавидишь?

— Конечно же, я его не ненавижу. Но и выглядеть ужасно в присутствии его новой девушки не хочу. Мне нужно хоть немного уравнять счет. Вот я и собрала команду.

Сделав большой глоток, Дэвис рыгает.

— Ты еще никогда не пользовалась спортивными аналогиями.

— Просто покажу всем, — говорю я, — что мне хорошо и комфортно, и я не хочу пропустить замечательное мероприятие, потому что грущу из-за несостоявшегося фиктивного брака.

Мой брат принюхивается к пачке печенья, но, посмотрев на меня, победно вскидывает руку вверх.

— Типа твоя боевая песнь.

— Знаешь ли, я просто хочу быть позитивной, — тем временем машина замедляет ход и останавливается. Я выглядываю в окно и вижу, что мы уже у ресторана. — А развернуться не поздно? Что-то мне не хочется туда идти.

— Будь позитивной, сама же сказала, — придвинувшись к двери, говорит Дэвис. После чего дверь открывается, он выходит и, повернувшись, подает мне руку. — Ты очень красивая. Так что замолчи.

Как только я ему улыбаюсь, срабатывает вспышка одной из множества камер фотографов, стоящих по обе стороны от синей ковровой дорожки, огороженной бархатными шнурами. Еще до того как мы входим в ресторан, я слышу музыку: знакомое звучание гитары Келвина, увековеченное в записи и струящееся и зала торжества на улицу.

Эту коктейльную вечеринку организовал Джефф, чтобы чуть позже объявить о лос-анджелесских планах. Сейчас же от разговоров повсюду стоит громкий гул. С потолка в центре зала свисает огромная, словно созвездие, люстра; мимо гостей в смокингах и вечерних платьях снуют официанты.

Вместо того чтобы начать высматривать в толпе двух самых важных для меня людей — Роберта и Джеффа, — я тут же нахожу Келвина.

Когда наши взгляды встречаются, я будто ощущаю на своих плечах огромный камень. На его губах появляется неуверенная полуулыбка, которая почти тут же исчезает.

— Это он? — на ухо спрашивает меня Дэвис.

— Это он.

— Хм, а я думал, он рыжий.

— Заткнись, Дэвис.

— И ожидал увидеть его в зеленой шляпе.

Я грубо пихаю его локтем в бок.

— Если опозоришь меня, я тебе яйца оттяпаю и под кустом закопаю.

Мой брат хихикает мне в ухо. Почти все присутствующие здесь в курсе о нашей с Келвином истории — рабочий и исполнительский состав постоянно смешивается, и я уже успела заметить Брайана, едва вошла. Уверена, он будет смотреть во все глаза. В этом помещении почти все с удовольствием захотят посмаковать нашу с Келвином неловкую встречу. Меня в спину как будто подталкивает сотня невидимых рук, чтобы я подошла и поговорила со своим будущим бывшим мужем.

Дэвис же обходителен, как и всегда: вкладывает мне в ладонь прохладный стакан с каким-то напитком и звонко шлепает по заднице.

— Давай, — говорит он. — Я тут рядом, если что.

Рассерженно посмотрев на брата, я одергиваю платье и кожей чувствую, что с другого конца зала за нами наблюдает Келвин. Еще раз одернув подол, я направляюсь прямо к нему, от чего его улыбка становится шире.

Господь всемогущий, покровитель всех печенек и тортиков, как же хорошо сегодня выглядит Келвин. Стрижка начала терять форму, но мне нравится, что на лоб падает непокорная прядь. От летнего солнца кожа Келвина немного загорела, а его улыбка вызывает у меня в животе порхание сотен бабочек.

Я представляю резкие линии его плеч, сейчас спрятанные под пиджаком смокинга, и вспоминаю, как подрагивали мышцы его живота, когда я проводила по нему ладонью, опускаясь вниз.

Ну ничего себе! Едва я вижу Келвина, мое воображение ставит на нем метки. «Он наш, — как бы заявляет мой мозг. — Верни его нам».

— Холлэнд, — подойдя ближе, Келвин целует меня в щеку. — Привет.

— Привет, — мое сердце сейчас бьется где-то в горле.

Отойдя на полшага, Келвин оглядывает меня с ног до головы.

— Ты… потрясающе выглядишь.

— Спасибо! Ты тоже.

Келвин весело смеется.

— И тебе спасибо.

Когда двое не виделись два месяца, с чего лучше начать? С поздравления насчет переезда в Лос-Анджелес или с чего-нибудь попроще, например, поинтересоваться, как дела?

Наверно, стоило бы представить Келвина своему брату, стоящему позади.

Но, обратите внимание, что же я делаю на самом деле? Посмотрев по сторонам, грубовато выпаливаю:

— А где Натали?

Улыбка Келвина исчезает, и вместо радости на его лице появляется озадаченность.

— Что? — нахмурившись, переспрашивает он.

— Я думала, она сегодня придет с тобой, — переминаясь с ноги на ногу, говорю я и снова оглядываю зал.

Разочарованно застонав и решив, что знакомство явно не состоится, Дэвис уходит.

Какое-то время Келвин молча изучает меня взглядом.

— Извини, — потом он поворачивается в сторону удаляющегося Дэвиса и снова смотрит на меня. — Я чего-то недопонимаю. Ты решила, будто я сегодня пришел с Натали?

— Ну… да.

Интересно, почему он удивлен? Ему в голову не пришло, что я видела их совместные фото? Или же понимает, что присутствие Натали было бы неуместно, поэтому не недоумевает, с чего это я ожидала встретить ее здесь?

Келвин прищуривается, словно пытается разгадать загадку.

— А я думал, мы этот вопрос уже обсудили, — тихо говорит он. — И не предполагал, что Натали для тебя до сих пор проблема. Ведь мы…

— Я видела ваши совместные фото, — поясняю я. Чтобы Келвин вдавался в детали, мне не хочется, но я пообещала быть честной как с собой, так и с ним. — Я была в ужасе, когда они попались мне на глаза. Это было как раз перед нашим запланированным ужином. Лучше бы ты сам мне рассказал.

— О чем рассказал? Я не… — еще сильнее нахмурившись, говорит Келвин и качает головой. — А что за фото?

— Келвин, — я закрываю глаза, внезапно ощутив приступ дурноты и сожалея, что ввязалась в этот разговор. — Пожалуйста, не надо.

Он подходит ближе и кладет руку мне на предплечье.

— Холлэнд, я не понимаю, про какие фотографии ты говоришь.

Судя по всему, Келвин говорит искренне. Наверное, он просто не видел их, поскольку не сидит в Твиттере и не читает сплетни. Я достаю телефон и тут же нахожу нужный сайт — так до сих пор и не закрытый.

По части мучений самой себя я профи.

Келвин берет у меня телефон, но в этот момент микрофон в зале издает жуткий звук, а потом раздается громкий голос Джеффа:

— Эта штуковина уже включена?

Все присутствующие смеются над смешной реакцией Джеффа, в то время как напряжение между нами с Келвином как будто рассекается ровно посередине. Я осторожно отхожу в сторону. Смотрю по сторонам в поисках Дэвиса и нахожу его в дальнем углу беседующим с давними друзьями Роберта из Де-Мойна, которых Джефф пригласил на вечеринку.

— Уверен, все присутствующие здесь знают Роберта, но немногие знакомы со мной, — начинает Джефф.

В ответ на несколько протестующих возгласов мой дядя все же продолжает:

— Я Джефф, муж Роберта Окая.

Чувствуя онемение во всем теле, я неохотно присоединяюсь к бурным аплодисментам. Хочется насладиться вечером в честь Роберта, но момент кажется странным и нереальным; я словно смотрю на происходящее сквозь стекло.

— Хочу поблагодарить всех, кто пришел сегодня отпраздновать день рождения Роберта, его награду и одну новость, которой мы хотим с вами поделиться, — Джефф смотрит на своего мужа, стоящего в другом конце зала. — Я очень счастлив, что свою жизнь делю с тобой, мой дорогой.

Под гром аплодисментов Роберт подходит к Джеффу, целует его и занимает место у микрофона.

— Процесс сочинения «Его одержимости» был похож на одержимость, — начинает он, и все понимающе смеются. История, как Роберт практически не спал целый месяц, пока писал музыку к спектаклю, уже стала легендарной. — Но как постановка воплощалась в жизнь — это нечто невероятное. Сейчас об этом знают почти все: всего несколько месяцев назад у нас не было ведущего музыканта, при этом к актерскому составу вот-вот должен был присоединиться блистательный Рамон Мартин, и я изо всех сил пытался придумать, как выйти из этой ситуации. Волновался при этом, что со временем спектакль не будет востребован, — посмотрев в толпу, Роберт тут же находит взглядом меня. — И однажды моя племянница Холлэнд силком потащила меня на станцию метро, где играл на гитаре молодой выпускник Джульярдской школы.

Все вокруг снова ликуют, а Келвин поворачивается ко мне. Его взгляд напряженный и обеспокоенный, но ему приходится отвернуться, когда его зовет Роберт:

— Иди сюда, Келвин.

На его лице появляется неохотная улыбка, когда толпа расступается и дает ему присоединиться к Роберту. Я чувствую себя отрезанной от него, поскольку люди тут же возвращаются на свои места.

Роберт продолжает речь, рассказывая, как на прослушивание пришел Келвин и всех поразил. Опустив визовые трудности, переходит к тому, как Келвин начал выступать с Рамоном, позвав к микрофону на этот раз и самого Рамона. Потом Роберт подробно рассказывает о первом спектакле и о том, что каждый последующий имел бешеный успех, и вечером у театра регулярно собиралась большая толпа.

Он начинает делиться новостью про грядущую премьеру в Лос-Анджелесе, как вдруг ко мне кто-то подходит.

— Уверен, тебе сейчас нелегко.

Я поворачиваюсь к Брайану, который кивком показывает на Келвина, и чувствую, что краснею. Мой бывший босс смотрит прямо перед собой, сжав челюсть. Мы столько раз ссорились с ним по разным поводам, но сейчас все это кажется бессмысленным.

— Ты специально выбрал этот момент, чтобы ткнуть меня носом?

Когда Брайан поворачивается ко мне, мне становится странно дискомфортно. Так долго я на него никогда не смотрела; мы словно всегда были незнакомцами — до этого момента я даже не знала, какого цвета его глаза.

— Я не подначиваю, — тихо говорит Брайан. — Просто говорю, что это тяжело, поскольку Роберт переезжает в Лос-Анджелес, и паршиво видеть Келвина с другой.

Я в замешательстве смотрю на него.

— Ты сделала для этой постановки нечто нужное — невероятно глупое, конечно, но исходя из правильных причин, — он хмурится. — А теперь ты здесь, слушаешь все это, и тебе явно больно. Я просто по-человечески хочу тебя пожалеть.

— Прошу прощения… — бормочу я и, развернувшись, ухожу, потому что готова расплакаться прямо сейчас. Осторожно пробираюсь сквозь толпу и выхожу в небольшой коридор, соединяющий банкетные залы. Дойдя до конца коридора, я прислоняюсь лбом к двери, ведущей на лестницу.

Мне хочется сбежать домой, но мой гардеробный номерок у Дэвиса, а телефон так и остался у Келвина.

Сзади открывается дверь, и в тихий коридор врываются радостные возгласы и аплодисменты; видимо, Роберт рассказал про Лос-Анджелес.

Но после мягкого щелчка снова наступает тишина.

Кто-то подходит ко мне со спины — шаги раздаются неторопливые и уверенные, — а потом с ирландским акцентом произносит:

— Холлэнд.

— Возвращайся в зал, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. Мне не хочется устраивать драму на вечере, посвященном Роберту. — Они еще не закончили с объявлением.

— Закончили. Только что, — помолчав, Келвин тяжело вздыхает. — Я видел, как ты ушла, и… кажется, не совсем понимаю, что происходит.

Все еще не решаясь повернуться к нему лицом, я пытаюсь проглотить комок в горле.

— Ты про что именно?

— Про мое фото с Натали, — голос Келвина звучит тихо и мягко. — Ты вообще видела эту фотографию?

О чем это он?

— Ну конечно. Я не могла перестать на нее смотреть.

— А ты уверена?

Наконец я оборачиваюсь, совершенно сбитая с толку. Выражение его лица смягчается, когда Келвин видит, что я плачу. Протянув руку, он осторожно вытирает бегущую по щеке слезу.

— Посмотри еще раз.

Шмыгнув носом, я забираю у Келвина свой телефон, ввожу пароль и, наверное, уже в сотый раз смотрю на фотографию.

Прикусив губу, он ждет, а потом тихо усмехается.

— Натали Нгуен, — показав пальцем на изображение, он улыбается. — Ты что, решила, будто я встречаюсь с Натали Нгуен?

— Так все считают. Вас обоих уже видели вместе, а здесь ты ее обнимаешь, — нервно облизнув губы и беспокоясь, что упустила какой-то важный нюанс, говорю я. — Так написано в Entertainment Weekly.

— Я видел ее на нескольких театральных мероприятиях. А это фото вроде бы с премьеры фильма Рамона, да? — я киваю, после чего Келвин показывает на край фото, где, если присмотреться, можно заметить фрагмент чьего-то рукава. — Думаю, тут обрезали изображение Рамона, и складывается впечатление, будто мы позируем с Натали вдвоем. Знаешь, сколько раз меня фотографировали в тот вечер?

Я вытираю нос.

— Нет.

— Наверное, тысяч пять, — Келвин увеличивает фрагмент изображения, где видна его ладонь, после чего передает телефон мне. Это моя наименее любимая часть фотографии — рука Келвина обвивает ее талию, — поэтому мне требуется время, чтобы понять, что именно он пытается показать. На его пальце по-прежнему надето обручальное кольцо.

Опустив взгляд на руку Келвина, я вижу, что кольцо у него на пальце и сейчас.

— А та Натали, Натали Эджертон — знакомая Марка, — поясняет он, и у меня внутри все ухает куда-то вниз. — Однажды он представил нас друг другу, потом я женился на тебе, а потом влюбился. Ага, именно в таком порядке. Кстати, на то ее сообщение я так и не ответил.

Закрыв лицо руками, я издаю протяжный стон.

— Боже мой.

— А у Натали Нгуен была небольшая роль в фильме, где участвовал Рамон, — убрав мои руки от лица, Келвин берет их в свои. — Даже если бы я интересовался другими женщинами — что совсем не так, — неужели ты думаешь, что несколько месяцев назад эта актриса стала бы звонить безработному уличному музыканту с желанием встретиться?

Я замираю. Хочется стукнуться головой о стену — желательно, не один раз, пока не потеряю сознание и не забуду о произошедшем.

— Наверное, нет.

Келвин вытирает в углу глаза потекшую тушь.

— У меня нет девушки, Холлэнд. У меня есть жена, если ты еще не забыла.

— Да, но…

— Хотя она не писала, не перезванивала и не хотела меня видеть.

Услышав интонацию — наверное, впервые услышав что-то, помимо собственных беспокойства и боли, — с которой он это говорит, я поднимаю взгляд на Келвина. В ярком свете коридора он выглядит потерянным.

— Ты сказала, что любишь меня, — напоминает Келвин. — А я — что буду ждать. Но постоянно задаваться вопросом, попросишь ли ты меня когда-нибудь вернуться домой, было очень болезненно, — Келвин немного наклоняется, чтобы встретиться со мной взглядом. — Мы собирались пойти поужинать, но в последнюю минуту ты передумала.

— Я много работала над собой, оставила позади эту историю с Амандой и успокоилась насчет неопределенности, которая начала вырастать между нами, — отвечаю я. — Но как только поняла, что готова встретиться с тобой… увидела эту фотографию.

— А почему не позвонила? — спрашивает Келвин. — Почему не спросила у меня? Почему не накричала? Да все что угодно. Даже если бы у меня появилась девушка, нам все равно было что обсудить и что утрясти: мы ведь до сих пор женаты.

— Не знаю, — закрыв лицо руками, бормочу я.

Келвин снова мягко убирает мои ладони от лица.

— Скажи, ты рассердилась бы, приведи я сегодня с собой кого-то еще?

— О да. Я была бы вне себя от ярости.

— Как и я. Приди ты с другим парнем, на вечеринке произошло бы убийство. Так почему ты не связалась со мной? Я мог бы избавить тебя от множества переживаний.

Я поднимаю на него взгляд.

— Я не была уверена, что разговор примет такой оборот.

— То есть ты не была уверена, что спустя два месяца разлуки я все еще тебя люблю? Что у меня за сердце, по-твоему? — он прижимает наши сплетенные руки к своей груди. — Я скучаю по тебе.

От того, что последнюю фразу Келвин произнес в настоящем времени, я чувствую, что мне стало трудно дышать.

— В некотором смысле я считала разумным допустить, что ты просто притворялся.

— Что я… — нахмурившись, он смотрит куда-то в сторону. — А ты разве не читала свое эссе? Ты ведешь себя так, будто всегда лишь соответствовала чужим ожиданиям и оставалась на вторых ролях. Но все, что ты для меня сделала, потрясающе. А сама ты — спокойная и уверенная в себе, сексуальная и творчески одаренная… Я по уши в тебя влюблен.

С силой кусая губы, я всматриваюсь в его глаза в поисках притворства. Но сейчас врать у Келвина нет причин. Когда он обхватывает мое лицо ладонями, мое сердце плачет от желания прижаться к нему.

В миллиметре от моих губ и все еще не закрывая глаз, Келвин тихо спрашивает.

— Ну так как? Можно мне поцеловать невесту?

***

Невинный поцелуй превращается в безумные ласки на полных оборотах, и я считаю большим чудом, что в этом коридоре нас никто не застукал и не увидел меня, прижатую к стене с закинутой ногой Келвину на бедро. По его прикосновениям я понимаю, что про болезненную разлуку он говорил чистую правду — Келвин дрожит всем телом, его яростная страсть граничит с отчаянием.

На вечеринку мы возвращаемся, держась за руки. Келвин приносит мне вина, себе берет пиво, а потом мы танцуем, прижавшись друг к другу настолько сильно, что низом живота я ощущаю его настроение. Когда с тихим смешком он извиняется, я смотрю ему в глаза, и широкими улыбками мы без слов обещаем друг другу неистовое продолжение этого вечера.

Надеюсь, завтра мы оба не сможем нормально ходить.

Голова немного проясняется, когда я наконец знакомлю Келвина с Дэвисом. После чего мы с Джеффом с изумлением наблюдаем, как мой муж и брат мгновенно находят массу общих тем, например, домашнее пиво и регби.

Поскольку они увлеченно обсуждают какую-то пивоварню в Милуоки, Джефф увлекает меня на танцпол и с гордостью кружит под песню Синатры.

Спустя несколько минут нас прерывает Келвин, с улыбкой благодарит Джеффа и притягивает меня к себе.

— Ты исчезла.

— Потому что вы с Дэвисом болтали о пиве. Я чувствовала себя рядом с вами какой-то напольной лампой.

Он смеется и целует меня в щеку, а когда я провожу руками по его шее и погружаюсь в волосы, тихо стонет.

— До чего же приятно тебя обнимать. Я чувствую такое облегчение, что могу упасть.

— Думаю, еще час, и мы можем совершенно спокойно уехать отсюда.

— Я взял на себя смелость проинформировать Дэвису, что сегодня он ночует у дядюшек, — улыбается Келвин.

Закрыв глаза, я представляю, как позже окажусь с ним наедине. Как раздену, покрывая поцелуями каждый сантиметр его гладкой кожи. Представляю мягкость матраса и как Келвин будет выглядеть, когда с влажными поцелуями опустится вниз по моему телу.

Я почти ощущаю этот первый поцелуй у себя между ног, как руки Келвина с силой сожмут мои бедра, и как он снова нависнет надо мной.

— О чем ты сейчас думаешь? — шепотом на ухо спрашивает Келвин.

— О том, как приду с тобой домой.

— Ты фантазируешь, как трахнешь меня?

Открыв глаза, я поначалу думаю отшутиться, но от обжигающего взгляда Келвина желание дурачиться пропадает.

— Да, — привстав на цыпочки, я неспешно его целую. — В особенности фантазировала о том, что умеет вытворять твой рот, и как ощущается вес твоего тела на мне.

— Заснуть у тебя сегодня не получится, — предупреждает Келвин, и я смеюсь. Меня словно подхватывает какая-то волна — смесь радости и облегчения, — и, обняв Келвина за шею, я прижимаюсь своей щекой к его.

Когда песня заканчивается, он ведет меня обратно к бару. Я знаю, что на нас смотрят, но больше не ощущаю их вопросов и недоумений на наш счет. Нежась в объятиях Келвина и хохоча до упаду от шуточек Дэвиса, я впервые за все это время понимаю, что наша любовь выглядит такой же простой и искренней, какой и ощущается.

Время от времени мой муж ухитряется заманить меня в какой-нибудь темный угол для поцелуя или чтобы усадить себе на колени на диване. В промежутках между выпивкой и беседами с другими людьми мы задаем друг другу миллион вопросов.

Может, нам устроить еще одну свадьбу, настоящую?

Когда мы поедем навестить моих родных?

Выходит, мы оба временно переедем в Лос-Анджелес?

И самый главный вопрос. Поскольку я выиграла пари в день нашей свадьбы… когда Келвин официально возьмет мою фамилию?

Мы можем все это обсудить еще раз в любой удобный момент. К счастью, нам больше не нужно никого ни в чем убеждать. У нас есть время.

— Конец —

Дорогие читатели!

Спасибо, что прочитали книгу. Надеюсь, мой перевод вам понравился.

Буду благодарна, если вы поделитесь эмоциями и оставите отзыв, перейдя по этой ссылке: оставить отзыв

Ознакомиться с другими моими переводами вы можете в моей группе: vk.com/rubymiller

Переводчик Ruby_Miller