Анджей не успел уйти далеко. Каэлестис обнаружил черноволосого парня чуть в стороне от входа в церковь. Похоже, диковатый мальчишка и не собирался уходить: он просто намеревался подождать снаружи, когда освободятся его сёстры. Увидев Совершенного, он вздохнул:
— Чего тебе, Каэл? Только не проси меня туда вернуться.
— А почему, собственно, нет? — удивился Каэлестис, приближаясь к похожему на взъерошенного ежа юноше. — Служба ещё не закончилась. Неприлично уходить, раз уж пришёл.
Анджей поморщился:
— Нет уж, спасибо. Я уже по горло сыт этими глупыми сказочками про Совершенных.
— «Сказочками»?.. — недоумённо переспросил Каэл. Нет, он решительно не мог понять, как вести себя с этим мальчиком-дикарём, который, кажется, вообще ни во что не верит.
Анджей посмотрел куда-то в сторону, на низенькие, кособокие дома:
— А ты, значит, веришь, что они действительно существуют? И действительно ещё на этой земле?..
Каэлестис не знал, что сказать. С одной стороны, он с самой их встречи врал о своём происхождении, а с другой — разве есть шанс как-то иначе убедить Анджея в том, что Совершенные — это не глупая выдумка? Да и вряд ли кто-то стал бы верить в подобные выдумки, не имей они под собой ни малейшего основания. Люди — существа от природы недоверчивые. То, что не доказано, для них не существует, да и не должно существовать.
— Почему бы им не существовать? Не просто же так люди поклоняются им.
Вздохнув, Анджей сел на старую скамью чуть в стороне от дороги:
— А кому им ещё поклоняться, если другой веры у них нет?..
Каэлестис сел рядом:
— Если ты сам понимаешь это, то как можешь ставить под сомнение их существование?..
Юноша откинулся на спинку скамьи, и та заскрипела, грозя сию же секунду развалиться. Всё-таки в Пристанище всё либо новое, но сделанное наспех, либо настолько древнее, что вот-вот распадётся на куски.
— Это жестоко — верить в какое-то там Совершенство.
— А? — и снова непонимание. Как можно понять человека, который словно прибыл с другой планеты и говорит не так, как Совершенные?..
— Ты ведь знаешь, — Анджей на пару мгновений замялся, после чего проговорил. — Ты должен знать, что нельзя, по заветам этой религии, плакать о мёртвых. Совершенные не умирают, так? А в том, что человек умер, нет ничьей вины, кроме его собственной: он был слишком слаб, чтобы достичь Совершенства.
— Я знаю это. Разве в подобном есть что-то плохое?..
Анджей закрыл глаза, словно ему тяжело было говорить на подобные темы:
— А ты сам подумай. Представь, что есть кто-то, кто тебе очень дорог. Кто-то, кого ты любил и кто любил тебя. А потом… потом ты слышишь о его смерти и знаешь: ты больше никогда не увидишь его, не поговоришь с ним. Тебе не дадут даже попрощаться с этим человеком — его сожгут, пепел засыплют в маленький ящичек размером с какую-нибудь консервную банку и поставят безымянным среди десятков таких же банок. А потом пустят на переработку, как какие-нибудь бытовые отходы, и сделают из праха какую-нибудь очень нужную вещь. Тебе не разрешат плакать о потере, тебя не поймут. Скажут, что тот человек был виноват сам. Что он недостоин был жизни. Ответь, что бы ты чувствовал?
Каэлестис промолчал: ему сложно было уловить суть чужих слов. Разве не разумно, что не стоит сохранять останки, если можно с пользой распорядиться ими? И разве это плохо — получить чуть больше ресурсов в обмен на чью-то уже всё равно случившуюся смерть?..
— Это мерзко, — продолжал Анджей. — Омерзительно — понимать, что умерших людей используют, как какой-то домашний скот. Ну, тот, с которого сдирают шкуру, чтобы сшить себе шубу или изготовить кожаные ботинки.
— А что в этом такого? Везде ведь так, — удивился Каэлестис. Анджей вздохнул:
— Я и не думал, что ты поймёшь. Это неправильно, понимаешь? Они же люди. Пусть они мертвы, но они всё равно остаются людьми! Я… мне просто кажется, что им всё ещё может быть неприятно или больно. И что они страдают, когда видят, что творят с их телами после смерти, понимаешь?..
Жалкий, полный надежды взгляд. Мальчик на словах не надеялся, что его поймут, но в то же время глазами умолял: «Пойми». Каэлестис задумался:
— Значит, только из-за этого тебе не нравится поклонение Совершенным? Разочарую, но это обычная процедура, с религией никак не связанная.
— Дело не в этом даже, — неожиданно чётко проговорил Анджей. — Дело в том, что люди просто перестают быть людьми. Кого они зовут идеалом? Кому пытаются подражать? Запрограммированным стерильным автоматам, которые понятия не имеют о том, что такое настоящая жизнь, настоящая война, настоящие горе и смерть?!
Каэлестис передёрнулся. Слышать в свой адрес слова: «запрограммированный стерильный автомат» было по меньшей мере неприятно. Тем более от такого мальчишки, не способного понять простейшие вещи.
— Эта вера — она ненастоящая. Она не поддерживает тех, кто готов упасть: она лишь заставляет забыть об их существовании. В чём цель жизни? В том, чтобы впихнуть в себя как можно больше мёртвых, никому не нужных знаний? В том, чтобы все люди стали одинаковыми и предсказуемыми?
— Почему сразу «одинаковыми, предсказуемыми»? — перебил Анджея Каэлестис. — Стандарты поведения в обществе важны, без них можно легко обидеть собеседника.
— Знаешь, Каэл, — Анджей криво усмехнулся. — Проще обидеть фальшивой улыбкой, чем искренней пощёчиной.
— О какой фальши ты говоришь? — нахмурился Совершенный. — Для человека, который с детства воспитан на таких нормах, вести себя подобным образом совершенно естественно.
— И мы возвращаемся к тому, с чего начали: одинаковые нормы, одинаковые люди… Жизнь в рамках допустимого. Вести себя так-то и так-то — невежливо, в открытую говорить о своих чувствах — тоже. Нет, спасибо. Никогда в жизни не хотел бы жить среди стеклянных глаз и натянутых улыбочек.
Оба умолкли. Каэлестис понимал: Анджей не поймёт его, что бы он сейчас ни сказал. Да и ему не понять, что так беспокоит этого мальчика. И всё-таки Анджей несёт полную чушь. Разве можно жить в принципе без норм, без ограничений? Они помогают корректировать своё поведение, не обижать окружающих и вступать с ними в контакт. Жизнь без правил — это недопустимая анархия.
— И всё-таки, — совсем тихо шепнул Анджей. — Скажи, почему ты веришь в этих Совершенных? Что они сделали, чтобы остановить войну? Спрятались шут знает где, бросили «букашек» на произвол судьбы? Спасибо, мне не нужно той веры, в которой каждый сам за себя.
Каэлестис вздохнул: лишь когда каждый отвечает за свои поступки сознательно, а не по принуждению, возможно идеальное общество. Наверное, поэтому этот мальчишка никогда не сможет стать Совершенным…