Раньше Каэлестис всегда полагал, что самое страшное, что может случиться — это горькие слова, слёзы, крики боли… Но сейчас он смотрел на Анджея и понимал: нет ничего страшнее безмолвия. Юноша не говорил ни слова и не плакал, как раньше: он просто замер, глядя в одну точку перед собой остекленевшим взглядом и медленно шевеля губами. Каэл робко протянул к нему руку — и тут же остановился, понимая, что не знает, как можно вернуть его в прежнее состояние.
— Им ведь теперь будет больно… Им сделают больно, — повторял Анджей, не глядя на своего собеседника: казалось, он говорил сам с собой. Каэлестис передёрнулся и всё же дотронулся до плеча своего напарника. Ответом был непонимающий, пустой взгляд: Анджей будто даже не узнал того, кто перед ним. Понимая, что нужно что-то сделать, Каэл выпрямился. С одной стороны, ему нужно было поговорить с капитаном, с другой — не оставлять же Анджея в таком состоянии совсем одного…
Каэлестис огляделся в поисках знакомых лиц. Вскоре его попытки отыскать хоть одного знакомого человека увенчались успехом: чуть в стороне о чём-то говорила со своей внучкой старушка Розмари. Оставив Анджея на их попечение, Каэл бросился на поиски капитана Дэнверса. Пока он ещё сам не знал, зачем пытается найти капитана: было лишь некое не оформившееся в мысль чувство, что нужно что-то сделать…
Капитан обнаружился неподалёку от того места, где раньше была школа: пусть детей на момент крушения там не было, он, видимо, полагал, что есть возможность извлечь из-под завалов что-то ценное. Например, книги, которые наверняка имелись в школе. Может, не всё ещё сгорело во время пожара?..
— А, ты… — капитану явно стоило больших усилий обращаться с Каэлом так же, как прежде: раньше-то он сознательно избегал Совершенного, стыдясь, что некогда принял его за инопланетную тварь. Наконец-то мысль оформилась до конца — и Совершенный выпалил:
— Можно ли забрать тела двоих погибших?.. Анна и Мари Савронские, они…
— Да понял я, понял. Только зачем? — пожал плечами капитан. — Нам сейчас нужны ресурсы, так что неплохо бы на время забыть об эмоциях и пустить все тела в переработку… Разумно же. Или вас чему другому учат?
Кровь бросилась Совершенному в голову, и он чрезмерно резко воскликнул:
— Где тела?!
— Ладно, ладно… За церковью сложили. Ума не приложу, на кой они вам сдались, но коли хотите — берите. Не стану уж с Совершенным спорить.
Каэлестис облегчённо вздохнул. Он не понимал, зачем потребовал тела умерших Анны и Мари, но что-то подсказывало ему: так надо. Солнце постепенно клонилось к горизонту, становились длиннее тени… Совершенный приблизился к сидящему на ступенях церкви Анджею и, покосившись на стоявшую чуть в стороне старушку Розмари, тихо спросил:
— Ты говорил, что не хочешь, чтобы им было больно… Я попросил, чтобы с их телами ничего не делали.
Анджей вскинулся: в глазах промелькнула слабая искра надежды. Каэлестис не понимал, почему такие простые слова вдруг подействовали как лучшее утешение. Стараясь держаться, юноша бережно прижал к груди готовую развалиться от древности книжку.
— Здесь… Здесь сказано, что тела нужно предать земле. Тогда души успокоятся, и больше не будут страдать, — чуть слышно проговорил Анджей. Каэлестис не собирался спорить с юношей: почему-то мысль о том, что придётся закопать тела, не вызывала такой странной неприязни, как мысль, что их пустят в переработку, как какой-нибудь скончавшийся домашний скот.
— Тогда пойдём. Кроме нас, некому это сделать… А я не знаю, что именно нужно делать.
Вздохнув, Анджей поднялся. В его глазах стояли слёзы, и это вызвало прилив облегчения у его собеседника. Наконец-то он заплакал. Наконец-то он снова выглядит живым, а не помертвевшей куклой…
Каэлестис смутно помнил, как нёс на руках завёрнутые в куски грубой ткани тела сестёр Анджея. Помнил он лишь то, что казались эти тела необыкновенно тяжёлыми, словно стали разом весить больше, чем при жизни, раза в два или три.
А после они копали две могилы — в стороне от Пристанища, на пустыре у реки. Одну маленькую, другую побольше. Постепенно сгущались сумерки, и становилось прохладнее. В воздухе всё ещё пахло гарью и пеплом: наверное, этот запах не уйдёт уже никогда, навсегда оставшись в Пристанище… Если оно вообще продолжит существовать после случившейся катастрофы.
Каэл не понимал смысла этих действий, но с каждым мгновением почему-то становилось немного легче дышать. Будто чей-то голос, больший, чем всё, что он знал прежде, говорил ему: так надо. Так будет правильно.
Отчётливо врезался в память дрожащий, непривычно высокий голос Анджея: тот, раскрыв свою книгу, монотонно читал. Из груди вырывались болезненные рыдания, но юноша упрямо продолжал читать эти не знакомые Каэлу, но почему-то такие важные сейчас слова:
— О Боже, для которого все живет и тело наше не погибает, но продолжает жить в совершенном преображении, молим и просим Тебя: в сострадании и милосердии прости то, что взяли на себя души рабы Твоей Анны, рабы Твоей Мари, через обман сатанинский и через собственную злобность и слабость, согрешив против воли Твоей, — прости и очисти их. Позволь святым Ангелам Твоим препроводить их в Царство Небесное, где нет ни боли, ни печали, ни плача…
Каэлестис вновь почувствовал, как катится по щекам солёная влага. Почему от этих слов становится больнее, и словно начинает кружиться голова?.. Анджей же наконец-то нашёл в себе силы дочитать до конца эти странные слова:
— … Избавь их от их горьких мучений, призови их к Себе в небесах, любовно заключи их в объятия Твои…
Каэлестис поёжился под порывом ветра, засыпая землёй обе могилы. Анджей же, оглядевшись, на мгновение умчался — но лишь чтобы вернуться с двумя невесть где подобранными кусками арматуры. Неловко скрепив их между собой — так, чтобы вышли два креста — юноша принялся устанавливать их на маленьких холмиках. После, выпрямившись, прошептал ещё что-то — и перекрестился.
Каэлестис всё ещё не знал, в чём смысл этих действий. Но сейчас он, почувствовав острую необходимость этого действия, неловко повторил проделанный Анджеем жест.