Совершенный: новый мессия [СИ]

Настоящее небо

Каэл прекрасно знал: кровь всегда имеет красный цвет, кому бы она ни принадлежала, и глупо при виде расползающейся по полу лужи впадать в истерику. Но сейчас его собственное сердце замерло, будто пожелав вовсе остановиться, но после продолжило биться — медленно, будто нехотя. Анджей, его Анджей, лежал на полу кабинета, неловко извернувшись. На голове зияла жуткая рана, и чёрные волосы стремительно окрашивались вытекающей кровью. Шевальер, держащий в руках оружие, спокойно посмотрел на Каэла:

— Ты что-то хотел?

В груди что-то оборвалось. Всё, чего он хотел, всё рухнуло разом — и лишь из-за одного жалкого выстрела. Его Анджея отобрали не инопланетные твари… его убил человек. Человек, который был в каком-то смысле его отцом.

— Почему?.. — едва шевеля будто замёрзшими губами, Каэлестис смотрел на своего создателя. Ренард легко позволил себе улыбнуться, пусть глаза и оставались серьёзными:

— У тебя уже есть та, кто тебе предназначен с самого появления на свет. Разумеется, было бы логичным устранить помехи — не находишь? Да и не хотелось бы, чтобы из-за такой досадной мелочи мы не смогли продолжить начатое…

Каэлестис чувствовал, что ещё немного — и он заплачет. Не веря, он опустился на колени рядом с Анджеем, переворачивая того на спину. То, что он мёртв, было ясно сразу: половина его лица была разнесена выстрелом, а на бледных губах ещё пузырилась кровавая пена. Сердце больше не билось под положенной на грудь ладонью…

— А я?.. Почему вы решили за меня, кто мне предназначен, а кто нет?! Разве вы — Бог, чтобы решать?! — закричал Совершенный, чувствуя, как течёт по рукам кровь Анджея. — Вы… Почему?!

Шевальер смотрел на своё творение не так, как прежде: казалось, в его глазах Каэлестис разом упал куда-то до состояния жалкой, ни на что не способной твари:

— А что, по-твоему, есть Бог? Разве это не тот, кто дал жизнь первому человеку? Ведь он точно так же определяет, что есть добро, а что зло, и точно так же решает чужие судьбы. Я дал тебе жизнь — разве не разумно, что теперь я должен распорядиться этой жизнью?

Каэлестис понимал: мёртвого юношу уже не вернуть. Выпрямившись, он твёрдо произнёс:

— Вы — не бог. Вы создали меня, но разве вы научили меня чувствовать? Объяснили, что такое сострадание, что такое любовь?

— К чему объяснять не достойные существования глупости? — поморщился Шевальер, всё ещё перекидывая револьвер из одной руки в другую, как какую-нибудь игрушку. — Ты думаешь, что любовь — это благо? Нет. Благом может быть лишь то, что не мешает жить и действовать. Любовь — лишняя в этом списке.

— Откуда бы вам знать?! — закричал Каэлестис. По щекам Совершенного текли слёзы, и он не мог их остановить, как бы сильно ни хотелось ему казаться сильным и хладнокровным.

Шевальер вновь посмотрел на револьвер:

— У меня была женщина, которую я — вот глупость! — называл любимой. Когда она умерла, я не мог работать… не мог думать ни о чём. Не мог поверить, что ни её, ни нашего не родившегося ребёнка больше нет. Разве это нормально — настолько зависеть от кого-то? Нет. Это глупая слабость, которую лучше не знать. Ты и сам ведь понимаешь, Каэлестис: если бы ты не любил этого человека, тебе бы сейчас не было больно.

Слова не были лишены логики, но вслушиваться в них Каэлу совершенно не хотелось. Закрыв глаза, он прижимался лбом к щеке Анджея, сдерживая рыдания. Шевальер спокойно продолжал:

— Лучше не иметь чувств вовсе: тогда они не помешают высшей цели, не помешают никому и ничему. Разве это плохо? Даже когда я возглавил этот проект, я думал о человечестве, а не о себе. Какая разница, что там будут думать какие-то малоразумные твари? Тем более что ещё месяц-другой — и мы, скорее всего, найдём способ избавиться от них.

Каэлестис не слушал. Подняв глаза, он лишь повторил:

— Вы — не Бог. Когда-то Бог подарил людям не только разум, но и чувства… А если так, то Анджей для меня больше Бог, чем вы.

Шевальер вздохнул, поправляя очки:

— В таком случае, твой бог оказался смертным.

В следующий миг вновь послышался хлопок — и Каэлестис почти недоумённо уставился на расползающееся по груди пятно. Красное. Пусть он Совершенный, но кровь у него такая же, как у Анджея, что бы там в ней ни содержалось… Боль явилась позже, жгучая, словно что-то ввинтилось внутрь и разорвалось там. Накатывала слабость — и Каэлестис медленно осел на пол, в липкую лужу чужой и своей крови. Шевальер хладнокровно смотрел на умирающего Совершенного — и в его взгляде не было никаких других эмоций, кроме слабой досады и разочарования:

— Отработанный материал. Столько лет впустую… Ничего страшного. Думаю, остальные окажутся более… благодарными за сам факт своего существования.

Шевальер покинул кабинет. Зрение медленно меркло, и всё больше крови вытекало на холодный пол. Почему-то страха не было. Совершенный умирал бы с мыслью, что не сумел стать идеальным и близким к божеству. Каэл умирал, думая о том, что не всё ещё кончено. Ведь там, за гранью жизни, есть ещё одна — та, где не будет больше страха, безумных запретов и боли. Там не будет такого пронзительного, красного цвета — лишь свет.

Там, где миром будет править любовь, а не расчёт. Там, где встретятся все те, кого Совершенные обрекли бы на забвение. Где-то там, может, сейчас смеётся Анна, способная снова встать на обе ноги. Там радостно обнимает своих родителей почти не успевшая узнать их Мари. И там, быть может, ему и Анджею найдётся место — вместе, рядом…

В том настоящем небе, которое никогда не увидят Совершенные.