Советник юстиции

СЛОВО О ТОВАРИЩАХ

Он трагически погиб при исполнении служебных обязанностей. Тробай Жамалович Утебалинов совершил подвиг и посмертно награжден орденом Красной Звезды. Признание его героического поступка — запись в Книге почета прокуратуры Казахской ССР.

Биография его не содержит ничего необычного: учился в школе, служил в армии, где получил специальность автослесаря, потом трудился в родном колхозе, а вскоре выбрал профессию на всю жизнь. В 1968 году Тробай успешно окончил юрфак в столичном университете. Здесь, в Алма-Ате, нашел он и свое личное счастье — в родные края, в Мартуковский район, он возвратился уже семейным человеком — с женой Жаухар и двумя сыновьями.

Энергия молодости, постоянная работа над собой, учеба у старших товарищей, чуткость к посетителям и тактичность, принципиальность и требовательность к себе — все это способствовало становлению его авторитета.

Февраль 1970 года навсегда запомнился жителям поселка Хлебодаровка. Озверевший от водки шофер Астахов убил из ружья односельчанина и скрылся в доме.

Мысль о людях, подвергавшихся смертельной опасности, заставила Утебалинова действовать без промедления: рывок к окну, но оттуда вылетает огненный язык выстрела, горячая боль в груди...

Тробая Жамаловича не могли спасти ни усилия врачей, ни бескорыстная помощь товарищей, отдавших ему свою кровь, — рана оказалась смертельной...

У многих сослуживцев, товарищей и друзей Петр Александрович Черенко навсегда останется в памяти таким, каким пришлось им его увидеть в первые годы знакомства. Человек крепкого телосложения, с коротко остриженными светло-русыми волосами, с доброжелательным прищуром внимательных глаз.

За тридцать два года работы в прокуратуре в его личном листке имелось лишь три записи — помощник районного прокурора, райпрокурор и с 1940 по 1969 год — бессменный начальник следственного отдела прокуратуры Восточно-Казахстанской области.

Работать приходилось напряженно, с максимальной нагрузкой: дела поступали почти ежедневно, нужно было внимательно следить за первыми шагами во многом еще не опытных подчиненных. И часто заглядывать в Уголовный кодекс для проверки и напоминания молодым о необходимости строго соблюдать каждый параграф, каждую букву закона. В такие минуты голос Черенко был строг, а во взгляде — необыкновенная серьезность:

— Хоть вы и недавно окончили учебное заведение, но кодекс изучать надо постоянно. Формулировать обвинение необходимо ни на йоту не отходя от требований закона...

В глазах молодых работников это был человек бесстрашного хладнокровия, такта, чуткости и внимания. В этом они убеждались в приемные дни, слушая его, наблюдая за каждым его движением, за интонацией голоса.

Известно, что прием посетителей — дело не только интересное, но прежде всего хлопотливое. Здесь нужна выдержка: перед вами словно собрание невыдуманных, остросюжетных и жизненных ситуаций. А прокурор, выслушивая посетителя, должен оставаться внешне бесстрастным, и, как бы ни хотелось молодым коллегам Петра Александровича выразить свое участие потерпевшему, взорваться или закричать, слушая неожиданные факты очередного дела, их всегда останавливала профессиональная сдержанность старшего товарища, наставника, опытного следователя и юриста.

Он старался быть предельно внимательным в такие дни: речь шла о судьбах людей, о допущенной в иных случаях несправедливости, об ошибках отдельных товарищей...

Нередко случалось, что на приеме женщины плакали. Вот и на сей раз у него в кабинете находилась вдова погибшего недавно шофера Петрова. Она не верит, никак не может согласиться с тем, что это просто несчастный случай, что муж был выпивши, и при переходе улицы его сбила машина. Что руководит этой женщиной? Интуиция, знание человека или нежелание поверить в столь простую причину его гибели?

Черенко вызвал следователя Сокольникова.

— Михаил Андреевич! Затребуйте дело, внимательно его изучите и доложите мне.

Первое знакомство следователя с делом вроде бы все подтвердило. Петров накануне выпил, доехал до остановки «Конный завод» и вышел. А спустя два часа был обнаружен мертвым на обочине шоссе. На груди погибшего был ясно виден след автопокрышки. Однако, как установил медэксперт, «смерть наступила в результате перелома свода и основания черепа от удара тупым и тяжелым предметом».

Петр Александрович проявил к этому делу не меньше внимания, чем следователь Сокольников. Дело, конечно, было распутано, хотя и не так скоро. Петров, будучи в пьяном состоянии, перепутал свой дом и заглянул в квартиру некоего Карасева. Тому не понравилось поведение Петрова, его наглость и угрозы, и он, ругаясь, стал выгонять его. Однако пьяного человека было трудно убедить, он не успокаивался, продолжал стучать в двери. Карасев, «не церемонясь», схватил железный ломик и несколько раз с ожесточением ударил им Петрова по голове. Затем оттащил тело на дорогу, а жене велел выбросить лом в овраг. Та так и сделала, но побоялась идти ночью одна, пригласила с собой соседку Ларионову.

Как ни странно, но дальше события развивались как в детективном романе. Произошло дорожное происшествие. Некий шофер, возвращавшийся из Шемонаихи, не успел затормозить перед лежащим на дороге человеком и... «совершил на него наезд», как это было указано в протоколе. Свидетелей не было, он подал машину назад, развернулся. Вскоре, однако, его обнаружили, и он вместе с работниками милиции отвез труп Петрова в морг. О результатах экспертизы он не знал и считал себя всецело ответственным за смерть человека. Однако самое странное состояло в том, что шофером-нарушителем оказался муж Ларионовой, помогавшей прятать орудие убийства...

Преступление раскрыто благодаря внимательному отношению к своим обязанностям тех, кто проводил следствие. Разумеется, за этим выводом стояла огромная кропотливая работа многих людей, поиски незримых нитей, разговоры со свидетелями, показания очевидцев. Но важно было именно за простым дорожным происшествием рассмотреть судьбы нескольких людей, доказать вину одних, соучастие других, попытку уйти от ответственности третьих и многие другие незначительные на первый взгляд «детали», от которых зависит самое дорогое — жизнь человека.

Суд наказал и убийцу Карасева, и шофера Ларионова. Мы же можем добавить, что ниточка к расследованию дела потянулась от внимательного взгляда Петра Александровича, от его профессиональной требовательности к себе и товарищам.

Работал и учился он всегда вдумчиво и напряженно, с чувством высокой ответственности — на курсах переподготовки, в юридической школе, на высших курсах усовершенствования. И потому добивался значительных успехов. Об этом свидетельствуют его многочисленные награды, премии, ордена и медали, именные подарки и благодарности.

Человек по характеру общительный и беспокойный, вместе с товарищами из своего отдела он осуществил немало интересных дел. Была проведена значительная работа по вскрытию причин растрат на производственных участках: безответственное отношение отдельных руководителей к общественному добру, слабая охрана объектов, отсутствие складов и хранилищ, недостатки в подборе кадров...

Он любил молодежь, доверял молодым порой не простые дела, но при этом всегда помогал, тактично, не вмешиваясь, а лишь наблюдая и советуя в наиболее трудные моменты. Только что заступил на работу специалист В. А. Лысенко — получил назначение в Предгорненскую районную прокуратуру после окончания юридического института. Опыта маловато, но Черенко поверил молодому юристу, поручил довольно сложное дело о злоупотреблениях. Постоянная помощь старшего товарища, неутомимый энтузиазм Лысенко позволили успешно завершить дело, снять необоснованное обвинение, предъявленное честному колхознику, и по заслугам наказать клеветника.

Если по причине плохого или несвоевременного проведения первоначальных следственных действий не нашли многих следов, не сумели правильно зафиксировать их или сохранить, это заметно осложняет работу по обнаружению и разоблачению правонарушителя. Преступник совершил несколько краж уже после освобождения из мест заключения, на него заведено несколько уголовных дел, его искали и не находили, а дела складывались в архив, и, пока работники уголовного розыска проявляли благодушие, преступник действовал... Об этом Петр Александрович резко и нелицеприятно говорил на очередном совещании у прокурора области. Он не мог иначе: не позволяло чуткое и беспокойное сердце коммуниста, честного гражданина и патриота.

Его подкосила коварная болезнь, но в наших сердцах он остался навсегда. Его беспокойству, кристальной честности, настойчивости и вниманию к людям мы постоянно учимся в своей кропотливой работе.

После окончания юридической школы Калкеша Мукатаева направили в распоряжение прокуратуры Джамбулской области следователем Луговского района. Человек трудолюбивый и напористый, добросовестный и с большим жизненным опытом, он вскоре становится прокурором Коктерекского района. Заочно учится в вузе. А потом его назначают прокурором Меркенского района, начальником следственного отдела облпрокуратуры, а затем прокурором Чуйского района.

Беспокойная натура не позволяла ему надолго оставаться в тиши кабинетов. Он не боялся черновой работы: по старой студенческой привычке хотелось все узнать и попробовать самому. И как же иначе, если ты любишь свою работу, если считаешь, что спокойно и равнодушно и жить не стоит?!

В области Калкеш человек известный, и не только среди людей своей хлопотливой профессии, но и среди партийных и советских работников, хозяйственных руководителей. Вот что говорят о нем товарищи по работе.

Заместитель прокурора области Петр Алексеевич Зубенко:

— Калкеш отличался большим трудолюбием, высокой требовательностью к себе и подчиненным. С людьми всегда разговаривал ровно, тактично. Его умению работать с сотрудниками мог бы позавидовать каждый из нас. Но, пожалуй, главное его достоинство — прекрасное знание своей профессии, отличная эрудиция.

Начальник Чуйского РОВД Карасатаров вспоминает:

— Калкеш дело свое знал. И хорошо знал жизнь. Не было, кажется, в нашей практике ни одного вопроса, который бы не был решен им на месте. Умел он беседовать с разными людьми. И дело не только в вежливости и обходительности, а в искреннем и доброжелательном отношении к собеседнику...

Многое хорошее, что сделано в Чуйской межрайонной прокуратуре, — дело рук и беспокойного сердца Калкеша. Современная, оснащенная всем необходимым фотолаборатория, на базе которой открыт учебно-методический пункт, постоянное снабжение работников прокуратуры специальной аппаратурой, умелое использование научно-технических средств в районном масштабе.

Опытом применения криминалистической техники заинтересовалась прокуратура республики, рекомендуя его всем прокурорам областей. Об этом рассказывалось на страницах журнала «Социалистическая законность»...

Так часто бывает. Ушел человек из жизни, но оставил после себя прекрасные дела. Достойной подражания была и вся жизнь Калкеша Мукатаева, которую он посвятил охране счастья и покоя советских людей.

Гурьевская прокуратура вырастила и воспитала много замечательных и способных работников: Губайдуллу Лукбанова, Тулегена Назирова, Тукена Куанышева, Уахита Касаева, Тохтара Утельбаева, Наги Альмуханова, Ксению Кошечкину, Салиха Зиманова и многих других юристов, следователей, прокуроров, которые и сейчас продолжают службу.

В тревожный год начала войны шестнадцатилетним мальчиком пошел работать в прокуратуру Сатан Шуреев, а в 1943 году он уже воевал, был ранен. Но любимую работу не оставил: продолжал вести борьбу с нарушителями законов. В 27 лет он стал прокурором Эмбинского района, затем — прокурором Гурьева, а в настоящее время успешно работает старшим помощником прокурора области.

Бывший гвардеец Кадыр Нуржанов, тоже воспитанник гурьевской прокуратуры, сохранив воинскую закалку, решительность и оперативность, успешно трудится на посту прокурора Индерского района.

В памяти советских людей и по сей день живут славные имена работников гурьевской прокуратуры, погибших на фронтах Великой Отечественной войны: бывшего заместителя прокурора области Гаврилы Гавриловича Федоткина, старших следователей облпрокуратуры Александра Артамонова и Омара Юсупова, народных следователей Маки Досжанова, Айтжана Ибрагимова, Даулетбая Сариева, Азбергена Байбусинова, Хамидуллы Тналиева и многих других.

Имя Героя Советского Союза — бывшего следователя прокуратуры Макатского района Мусы Баймуханова — носит одна из улиц Гурьева.

Органы прокуратуры области имеют славные традиции. Главные из них — беспредельная преданность делу, культура в работе, принципиальное и честное служение закону.

Исключительно богата и следственная практика. На опыте лучших старших товарищей учатся молодые следователи, настойчиво постигая тайны профессии. Одним из замечательных работников был следователь гурьевской прокуратуры Фамшах Якубович Кутхуджин, жизнь которого оборвалась на 44 году от тяжелой болезни. Как о прекрасном специалисте своего дела, рассказывают о нем товарищи.

...Рабочий день следователя заполнен до предела. Нечасто выдается свободный вечер: ведь работа наша — это не служба «от и до». Вот и сегодня он выступал после работы в подшефной школе, рассказывал ребятам о Дзержинском. Его недаром в шутку называют «прокурором по школам». После лекции нужно зайти в райотдел, поинтересоваться, как прошли политзанятия у коммунистов, побеседовать с некоторыми товарищами: он ведь секретарь партийной организации. Не один раз избирали его и депутатом горсовета.

Трудные рабочие будни начинаются иногда с телефонного звонка на рассвете. Так было и на этот раз. Тревога и волнение возникли после сообщения ночного дежурного: «...и взломали сейф. Да, да, в соседнем совхозе...»

Недолги сборы. Мать Жемис молча провожает его в очередную поездку. И вот опять он в пути вместе с майором Курманкуловым и оперативниками. Здоровье пошаливает, а до места происшествия 70 километров, к тому же весенняя распутица удлиняет дорогу.

Наконец — осмотр места происшествия. Взломанные дверь, окно... Сейф обнаружен на берегу реки Урал, куда его увезли преступники. В комнате конторы, где он раньше стоял, валяются на полу жженные спички, висит сорванный электрический провод, заголены его концы у выключателя: сверлили сейф электродрелью. Отпечатков пальцев нет — орудовали в перчатках. Следы волочения сейфа присыпаны табаком.

Поиск начали с разговора с людьми. Осмотрели промышленные объекты на территории совхоза, поговорили с активистами.

Опросы, сбор малейших улик, сопоставление фактов... Вот Шахабов, не предупредив родственников, неожиданно выехал из поселка в неизвестном направлении. Но село не город, здесь каждая мелочь бросается в глаза. Оказывается, перед отъездом он дал некой Драбинович 150 рублей, а через несколько дней кто-то из сельчан встретил его в Гурьеве в новой с иголочки одежде. Благодаря этому сигналу он был вовремя задержан в аэропорту. Не ушли от возмездия ни Насенко, ни Чеботарев. Приказом прокурора республики за быстрое, умелое и квалифицированное расследование Фамшаху Якубовичу была объявлена благодарность и вручен ценный подарок.

Естественно, что Кутхуджин не сразу обрел профессиональное мастерство. Он многому учился у своих коллег и товарищей, квалифицированных юристов А. А. Набатова, А. П. Чурбанова, С. Д. Агабекова, К. А. Биндер, У. С. Сеитова, Г. Г. Нагаева. За двадцать лет следственной работы было немало различных дел, похожих и непохожих. Одно из них было особенно трудным: к нему приступили спустя десять дней после факта ограбления. Внимательность, профессиональное чутье и пристальный анализ мелких деталей, а главное — помощь людей-тружеников помогли и в этом случае успешно решить задачу. Кстати, хитро спрятанные преступницей деньги были найдены по куску отрезанной клеенки (на этот отрезанный кусок надо было обратить внимание!).

В областной прокуратуре трудится большой отряд опытных и квалифицированных работников. И ветераны и молодые специалисты выполняют важную и ответственную задачу — стоят на страже народного достояния, социалистической законности, жизни трудящихся. Отмечая пятидесятилетие прокуратуры республики, хочется сказать, что в ее успехах и достижениях есть и скромная доля тружеников прокуратуры Гурьевской области, таких честных и скромных людей, каким был Фамшах Якубович Кутхуджин, примеру которого следуют наши молодые специалисты.

ЗАБОТА И ДОЛГ ПРОКУРОРА

Недавно я побывал в родных местах, где вырос и получил путевку в жизнь. Посмотрел, как трудятся люди, как счастливо живет молодежь, какие электростанции и водохранилища выросли на Иртыше... Изменилось время, изменились люди. И земля родная преобразилась. В этих изменениях, как в капле воды, отразились целые этапы жизни моего народа. Вместе с трудящимися на страже их интересов и сейчас твердо стоят на посту мои коллеги по труду.

Иногда задумаешься, и всплывают в памяти мрачные картины детства: небольшой домишко с глинобитной крышей, клочок земли, на котором с мотыгой копошился мой отец, большая старая гора, откуда во время дождей неслись мутные потоки со щебнем, грозя размыть нашу мазанку. Мать моя рано умерла, воспитывался я у дедушки с бабушкой, а в 1924 году уже пошел в люди. Батрачил у баев и кулаков.

В 1929 году, когда началась коллективизация, вызвал меня уполномоченный, красный партизан Морозов:

— Ну, братишка, сколько ты батрачил на кулаков?

— Три года...

— И как же? Люб тебе «отец родной» — Артамонов? Он же себя так величает...

— Артамонов как бай Арапов! Зачем мне говоришь об отце?

Партизан слушал и смеялся. Потом откашлялся и серьезно сказал:

— Да ты уже, Сережа (так меня звали все русские), почти готовый большевик. Верно: паразиты все одинаковые, что кулаки, что баи. А потому и надо этих кровососов под ноготь...

Пережитое в детстве и юности могло бы ожесточить мое сердце, оттолкнуть от людей, но, к счастью, этого не случилось. Я всегда верил в простое сердце человека-труженика, в его внутренние душевные силы и благородные помыслы. Это помогало мне жить и работать. Армия, работа в райкоме комсомола, вступление в партию, служба в НКВД и органах прокуратуры...

В 1944 году я уже работал прокурором Зыряновского района, того самого, где батрачил у кулаков и где впервые на защиту моих человеческих прав встал красный партизан Морозов. Друзей осталось мало: многие погибли, защищая Родину, некоторые умерли. Работников в селе оставалось мало, но каждый работал за троих. Тяжела была жизнь в войну, но еще тяжелее давила на плечи огромная ответственность.

Сейчас от следователей и молодых товарищей по работе нередко приходится слышать, что раньше, мол, было легче, требования были не те, дела попроще. Но бывают ли в нашей работе легкие дела? Разве что судить по времени, затраченному на расследование: на одно — несколько часов, на иное — недели и месяцы. А то и годы. Но всякий уважающий себя юрист согласится со мной, что легких дел у нас не бывает, ибо мы всегда имеем дело с людьми, их характерами и судьбами.

Помню дело, которое начали в восемь утра и завершили в восемь вечера. Зима 1956 года, утренний телефонный звонок, рыдающая женщина, рассказывающая об исчезновении своей восемнадцатилетней дочери-спортсменки, которая ушла на каток и не вернулась.

Через полчаса мы вместе с подполковником Ивашиным, работником Тайтолеуовым и следователем прокуратуры Салыкжановым шли пешком по дороге от катка в совхоз. На снегу — отпечатки нескольких следов то идут ровно по дороге, то петляют в сторону на 3—5 метров, то опять прыгают на боковые тропинки. Через два километра пошли двойные следы, снег притоптан, следы завихрений, борозды и обратный след к дороге — только один... У заброшенного казахского могильника лежал припорошенный снегом труп девушки.

Побеседовали с охранниками, опросили некоторых жителей. По отдельным показаниям тракторист П. поздно вечером пошел в сторону города, а когда пришел неизвестно: иные говорили, что видели его в шесть часов вечера в кино, но он, мол, ушел из кинотеатра довольно быстро...

После многочисленных опросов, сбора улик, после довольно длительных раздумий я дал санкцию на проведение обыска в квартире П. И сразу же результаты: пиджак, брюки в крови, кирзовые сапоги в глине. В восемь часов вечера убийца был арестован.

Раскрытие этого преступления, как и все многочисленные расследования, которые мне приходилось проводить, убедительно говорят о том, что без помощи людей, без активной поддержки населения мы бы не смогли добиться успехов в своей работе.

Помощь трудящихся убеждает нас в необходимости повседневной профилактической работы, которая, в свою очередь, содействует расширению актива сознательных и беспокойных людей, участвующих в борьбе с нарушителями социалистической законности и морали. К примеру, неплохо проходят у нас на предприятиях собрания под девизом: «Это и наша задача». Вряд ли они имели бы успех, если бы выступал только прокурор. А когда консультации дают начальник милиции, народный судья, начальник паспортного стола, зав. отделом культуры, зав. районо, начальник штаба ДНД, то разговор получается многоплановый и интересный.

Выступают на этих собраниях и многие товарищи из зала, вносят конкретные предложения по укреплению законности и правопорядка на местах.

Думается, что прокурор работает не в полную силу, если не читает в месяц две-три лекции, не выступает перед трудящимися. Этому правилу у нас стараются следовать постоянно.

В небольшой статье трудно рассказать обо всех путях и методах борьбы с правонарушителями, за воспитание нового человека. На практике мы стараемся использовать весь опыт и знания с пользой для этого благородного и важного дела, ибо в этом не только профессиональный, но и партийный долг.

С. А. АВГАМБАЕВ,

прокурор Жарминского района

Семипалатинской области,

заслуженный юрист Казахской ССР.

ВСЕ СИЛЫ ДУШИ

Невысокого роста смуглая женщина с темными, вьющимися волосами, с резко выраженными чертами лица, на котором выделялись большие, внимательные глаза, — такой я увидел ее почти четверть века назад. Она была еще молода, но у глаз поселились предательские морщинки, а из пышной шевелюры нет-нет да и пробивался седой волос. Немногословная и редко улыбающаяся, она не располагала к общению, и я подумал тогда, что это прямой результат ее профессии — следователя. Да, Нина Александровна Жарких, работая в прокуратуре, занимала эту трудную и ответственную должность.

Двое из нас — практикантов Алма-Атинской юридической школы — прошли недавно войну, видели женщин — снайперов и летчиц, танкистов и пулеметчиц, отважных разведчиц и партизанок. Однако и нам в ту пору казалось, что Нина Александровна явно не на своем месте. Женщина-адвокат, народный судья — это естественно и понятно. Но следователь!? Сейчас, думалось нам, мирное время, и любая женщина, в том числе, конечно, и Нина Александровна, могла бы выбрать для себя более подходящую спокойную профессию. Но вскоре мы убедились, что ошибались.

Мы бывали с ней на обысках, участвовали в других следственных действиях. Нина Александровна всегда проявляла решительность и оперативность, которые сочетались у нее с профессиональным умением и мастерством. Рядом с ней в то время работали опытные следователи — мужчины, но, не в обиду будет им сказано, они не всегда отличались той кипучей энергией и целеустремленностью в деле, как Нина Александровна. Молодые, впечатлительные, жадные до опыта и знаний практиканты невольно сравнивали действия того или иного работника прокуратуры и во многих случаях предпочтение отдавали ей.

Вскоре мы узнали некоторые существенные моменты трудовой и житейской биографии Нины Александровны, и многое стало понятным и простым. Жизненная судьба Н. А. Жарких складывалась неровно и не всегда счастливо.

Она мечтала приобрести специальность по душе, работать с полной отдачей сил и интересом. Казалось, мечта сбылась. Благополучно складывалась и ее семейная жизнь. Но пришла война. Муж, прокурорский работник, служивший в Брестской крепости, одним из первых встречает врага на родной земле. А она? Она заменяет его в тылу.

Как просто сейчас говорить и писать об этом: «заменила», «поручили», «стала». Но в то суровое военное время, ох как трудно было работать на следствии в райпрокуратуре молодой женщине, имея к тому же грудного ребенка. С работниками милиции она бывала в засадах и облавах,, помногу часов проводила на допросах обвиняемых. С кем только ни приходилось ей встречаться: и с мелкими жуликами, и с крупными растратчиками, и с матерыми уголовниками. Иногда работала по 16—18 часов в сутки, а ведь сын тоже требовал заботы и ласки. И на все нужны были время, энергия, обыкновенные человеческие силы, которых не всегда хватало. Однако Нина Александровна не сломилась, выстояла.

В 1962 году в районе было совершено тягчайшее преступление: шестнадцатилетний Геннадий К. убил своего друга и одноклассника. Но не только сам факт убийства повлиял на решение Н. А. Жарких заняться всерьез подростками. Она, конечно, разоблачила убийцу, однако не ограничилась, как обычно, передачей дела в суд. Она пошла в школу, в райком комсомола, подняла всю общественность района. После суда «слушание дела» продолжалось и на расширенном заседании бюро райкома, и в коллективе предприятия, где работал отец преступника.

Кропотливая работа с общественностью открыла ей глаза на многое. Выявились серьезные просчеты в воспитательной работе педагогического коллектива школы, неприглядное положение в отдельных семьях, что, в конце концов, и привело к столь трагическому случаю. На всех собраниях и обсуждениях Н. А. Жарких принимала самое деятельное участие. Она выступала искренне, взволнованно, с душевной болью и беспокойством за происшедшее.

И с тех пор она всю свою энергию и профессиональное мастерство отдает борьбе с правонарушениями несовершеннолетних. Ее плодотворную работу давно уже отметила и по справедливости оценила общественность. Деятельность ее неоднократно освещалась в печати. Она, одна из немногих лучших следователей, награждена орденом Трудового Красного Знамени.

П. ЯКУШЕВ.

ОСТАЕТСЯ СОЛДАТОМ

В душную июльскую ночь сорок четвертого года сержант Космачев оставался в группе прикрытия вместе с пулеметчиком. Вдвоем они и встретили группу лейтенанта Межевикина: разведчики приползли с «языком».

Радуясь удачному возвращению товарищей, Иван Космачев невольно завидовал тем, кто допрашивал пленного. «Ведь и я смог бы...» — волнуясь неизвестно отчего, думал он. Смог бы, потому что, несмотря на молодость, до войны уже имел дело с правонарушителями, вел допросы и расследования. Вспомнились далекие годы в Казахстане, когда он, бывший учетчик тракторной бригады, по путевке комсомола прибыл в органы прокуратуры Тельмановского района Карагандинской области... Тогда-то летней ночью на фронте он и решил, что если вернется живым-здоровым домой, то не променяет свою профессию ни на какую другую.

Так и сделал, когда был демобилизован из армии, С этого дня и началась его мирная жизнь...

Впрочем, мирная ли? Работа требовала большого профессионального мастерства и напряжения не меньше, чем иной раз на фронте. И о войне он вспоминал не однажды, когда в суматохе «обыденных» дел уставал от нервного напряжения и перегрузок. На любого, даже самого крепкого человека, это действует — отрицательные эмоции, постоянная необходимость рассматривать и анализировать примеры серьезных жизненных ошибок и духовного падения людей.

Сколько разных случаев бывает, например, в уборочную страду! Люди живут одной мыслью — быстрее и в срок сдать хлеб, скорее вывезти его на элеваторы, раньше, чем соседи, доставить зерно к месту назначения. Сотни машин, комбайнов, десятки тысяч людей заняты большим делом. Там, где недостает порядка, случаются и ЧП.

Космачев вспоминает не одну уборочную. Ворошит в памяти годы: где, когда, каким делом приходилось заниматься.

...Это тоже случилось в уборочную. Недалеко от Осакаровки. Искореженный «газик», его брезентовый тент пропорот березовой доской. Водитель и пассажир без сознания...

«Видимо, «газик» сбит грузовиком типа ГАЗ-93 или ГАЗ-585, — думает следователь. — На них обычно наращивают борта в этот период. Но в уборочную таких машин сотни! Только не торопиться...»

Поврежденную машину уже хотели отбуксировать в село, но Космачев попросил подождать. Еще один последний осмотр.

Пожалуй, осколки стекла не вызывают его любопытства. Все понятно. Только вот почему они на заднем сиденье? Осторожно сгребает их на белый лист бумаги. И теперь он чувствует: у него возникает уже интуитивный интерес — на некоторых кусочках стекла следы краски. А ведь эти-то осколки стекла от другой машины...

Вся эта бело-голубая стеклянная каша тщательно изучается, складывается в несколько вариантов характерных рисунков. Разумеется, найти в этой каше целый номер машины, которая совершила наезд на ГАЗ-69, — такое может быть лишь в детективах, но составить или собрать две с половиной цифры этого номера вполне можно: осколки оказались от рассеивающего стекла фары, где водители нередко пишут номера своих машин. Грузовик и виновника катастрофы нашли на одном из хлебоприемных пунктов области.

— Повезло... — устало и односложно отвечает Космачев на вопросы товарищей.

— Повезло, — соглашаются старые работники, — но потому, что и сам догадлив...

Когда Космачев говорит «повезло», он, конечно, думает не о везенье, а скорее о том, что удалось «вот за что-то зацепиться и размотать весь клубок неясностей». А иногда «зацепиться» не за что. И причины преступления не ясны и даже ничем не мотивированы. И логика здраво и правильно рассуждающего следователя не облегчает поставленной задачи.

...Погиб пожилой человек — сторож пионерского лагеря. Корысть преступников? Но что можно взять в пустующем пионерлагере? Враги? Их не было у старого человека.

На всякий случай работники прокуратуры сняли гипсовые слепки следов на месте происшествия, расспросили всех, кто знал сторожа. Оказывается, старик однажды пожаловался директору на каких-то молодых парней, которые превратили территорию пионерлагеря в свою вотчину — пьют, дебоширят, грубят ему...

Первые догадки, подозрения. Опросы местных жителей. Присмотрелись к обуви семнадцатилетнего Типсаева и его дружка из соседнего села: уж больно похожи следы обуви. И по отдельным показаниям жителей на них падали обоснованные кое в чем подозрения. Но опять же, полсела в таких ботинках ходит — целую партию недавно в магазин завезли.

И все-таки, по рассказам, парни в лагере бывали частенько. Да и сами они не отрицали:

— Да, вообще-то были, но это давно, когда еще смена была, а нынче осенью и не заходили...

Уверенность в том, что он идет по правильной дорожке, не покидала Ивана Артемьевича. Однако как узнать, были или не были парни в лагере в день убийства?

Кто приезжал в лагерь и уезжал из него? В такое время, пожалуй, немногие. Но как много очевидцев надо расспросить об этом! Кто, например, ездил по этой исхлестанной гусеницами тракторов и колесами вездеходов колее? Как заставить «заговорить» дорогу?

Десятки хозяйств были проверены, десятки людей опрошены. Нашлись и очевидцы: все тайное когда-то становится явным, нужно только приложить старание. Видели подозреваемых в тот день и даже по доброте душевной подвезли их на прицепе, чтобы они обувь не испачкали.

А они и убили — это неопровержимо доказало следствие...

Сейчас Иван Артемьевич, прокурор следственного отдела областной прокуратуры, осуществляет надзор за следствием и дознанием в органах милиции. Он, как и раньше, — на посту. И остается солдатом.

Г. МАТЕЦКИЙ.

РАЙОННЫЙ ПРОКУРОР

Первое послевоенное лето. По привокзальной площади Джамбула снуют озабоченные женщины с облупленными фанерными чемоданами, тащат за собой замурзанных, невеселых ребятишек с расширенными от недосыпания и тревоги глазами. Пассажирский поезд, недавно прошедший, почти никого не забрал, да и билеты не продавались. Оспан Сауранбаев, недавний фронтовик, отлежавшийся после тяжелого ранения в госпиталях, раздумывая о своей судьбе, бродил по площади. «Что же теперь делать? Без образования жизни нет! Если достану билет, поеду в Алма-Ату». Оспан купил в ларьке кусок хлеба с колбасой и, прислонившись к глинобитному забору, стал есть. Но не вытерпел, опять пошел бродить, рассматривая привокзальное разношерстное многолюдье.

— Эй, джигит! — негромко, но властно окликнул его коренастый плотный казах. Редкие волосы зачесаны назад, и на широком смуглом лице странная усмешка, неподвижная и завораживающая.

— Эй, джигит, ты много времени имеешь?

— Так, аксакал! — с неуверенной почтительностью подтвердил Сауранбаев.

— Прошу тебя, купи нам еды. Мы, два старика, проголодались, а выйти из вагона дела и заботы не дают. Ты помоложе, окажи услугу, пожалуйста. Вот деньги.

Нисколько не меняя странного строго-хитроватого выражения лица, он протянул Сауранбаеву деньги. Тот взял их.

— Принесешь в пассажирский вагон, что в тупике стоит. А деньги все истрать...

Незнакомец подал Сауранбаеву небольшую корзинку и отошел. Потолкавшись на базарных рядах, Оспан с нагруженной корзиной пробрался по знакомым путям в тупик.

Вагон поразил его своим внутренним убранством. Он никогда не видел такого просторного зала, отдельных комнат.

В одной из них, приветствуя Оспана, слегка приподнялся второй незнакомец. Он выглядел утомленным, на нем внакидку был китель незнакомого Оспану образца с неведомыми знаками отличия.

— Угощайся, — ласково сказал человек, пригласивший Сауранбаева в вагон. — И повел рукою в сторону бутылки с вином, одиноко стоявшей на столике, застеленном зеленой бархатной скатертью.

— Я не пью, — сказал Оспан.

Он заметил, что ласковость, с какой разговаривают с ним, носит оттенок, который можно было бы назвать: «Спасибо за услугу, но что же нам с тобой дальше делать!»

— Тогда присаживайся, — гостеприимно настаивал незнакомец.

Оспан отказался и повернулся, чтобы распрощаться.

— Ты куда собрался ехать?

— Далеко. В Алма-Ату...

Незнакомец в кителе мельком посмотрел на Оспана и вновь утомленно прикрыл веки.

— Тогда ты нам не мешаешь, будешь попутчиком, раздевайся, повесь пальто...

Через несколько часов вагон прицепили к проходящему пассажирскому поезду. К тому времени Оспан знал, что первого незнакомца звали Жантуаров, он был транспортным прокурором станции Джамбул, а второй — Мукыш Абдулкадиров, всю дорогу недомогавший, являлся прокурором Джамбулской области.

Они расспросили Оспана обо всем, что касалось его жизни и будущих перспектив. Оспан признался, что профессии еще не выбрал. И тогда собеседники рекомендовали ему свою. Ошеломленный Сауранбаев, оставшись один, вновь слушал, как Жантуаров, и особенно Абдулкадиров, говорят наперебой: «Тебе обязательно стать юристом надо. Ты так и оформляй свои документы, чтобы быть прокурором!»

Глядя в окно, где в предрассветной мгле проплывали казахские степи, Сауранбаев вспоминал свое поспешное согласие и понимал причину его: ему понравились и Жантуаров и Абдулкадиров, внове была интеллигентная размеренность их речи, спокойствие. И все настолько очаровало Сауранбаева, что чего бы он только ни отдал, чтобы завтра же стать прокурором!

Но когда в Алма-Ате Абдулкадиров настойчиво разыскивал директора Алма-Атинского юридического института и устраивал судьбу понравившегося ему фронтовика, он и предположить не мог, что через несколько недель принятый в институт Оспан, встретив на улице знакомого и поговорив с ним несколько минут, откажется от вуза и перейдет в Алма-Атинскую юридическую школу, благо она давала юридическое образование на два года раньше. После школы его направили следователем прокуратуры в родной Чуйский район, где он проработал три года. Потом — пять лет в Меркенском районе в той же должности.

Однажды вечером прокурор района позвонил Сауранбаеву домой и сказал: «Собирайся, завтра тебе надо быть к девяти утра в Джамбуле, будут утверждать прокурором Сарысуского района...»

На бюро обкома первый секретарь Артыгалиев говорил:

— Нас сейчас волнует судьба Сарысуского района. Тяжелый район, имеет свои особенности, там нет промышленных предприятий, народ разный и не всегда легкий на подъем. Сегодня будем утверждать нового районного .прокурора. Послушаем, что он скажет...

Но Сауранбаев не мог говорить. Волнение его было замечено и понято.

Уже через несколько месяцев Сауранбаев почувствовал себя иным человеком, далеко, очень далеко шагнувшим от того горячего и вспыльчивого джигита, каким он был совсем недавно. Всегда и во всем он стремился занимать принципиальную партийную позицию. Внимательно анализировал поступки людей, скрупулезно изучал их.

Местные партийные руководители заботились о его авторитете, и многие не знали о разговорах в райкоме, порою далеко за полночь, когда Сауранбаеву указывали на его ошибки, поправляли, советовали и... советовались с ним. Навсегда он остался благодарен Сарысускому району и его руководителям. Именно здесь Сауранбаев заметил, что он все чаще думает о других, старается предвидеть, как то или иное его слово, поступок, им совершенный, отразится на судьбе и личности человека, с которым его сталкивала жизнь. Но поначалу, разумеется, не обошлось и без курьеза. Особенно запомнился ему один судебный процесс в совхозе «Туркестан»...

В полдень в зал клуба совхоза «Туркестан» ввели двух подсудимых. Они сразу сели на скамью, отирая пот с взволнованных и отягченных печалью и тревогой лиц. Сауранбаев мельком посмотрел на них, но тут же вновь углубился в свои бумаги. Он подготовил обвинительную речь и старался, чтобы ничто, в частности, невольное безотчетное сочувствие к виновным в краже зерна не помешало ему сохранить страстность и стремление обличать.

И лишь ему предоставили слово, он напористо, интенсивно, обрушивая на суд и на слушателей процесса доказательство за доказательством, довод за доводом, быстро и энергично обвинил подсудимых в преднамеренном злостном хищении и потребовал лишить свободы каждого обвиняемого на три года.

Когда председательствующий посмотрел в сторону адвоката Жетписбаева, тот кивнул головой в знак того, что он сейчас будет говорить, но некоторое время даже не вставал с места, а встав, тихо сказал:

— Государственный обвинитель, уважаемый товарищ Сауранбаев, неправильно понял свою задачу. Он понял ее так, что надо обвинять во что бы то ни стало. Но надо было разобраться в материалах следствия, тогда ему бы стало ясно, что в отношении одного подсудимого необходимо вынести оправдательный приговор, а в отношении другого — ограничиться мерами наказания, не связанными с лишением свободы, ибо та статья Уголовного кодекса, на основании которой прокурор требовал трех лет тюремного заключения, не может быть применена к проступку подсудимых.

Никогда дотоле не приходилось Сауранбаеву чувствовать столь остро, что он буквально сгорает от стыда. Но ни капли недовольства опытнейшим юристом, который блистательно опроверг все обвинительные выводы прокурора, у него не было. Как он ни краснел от стыда, он нашел в себе силы подойти к Жетписбаеву после завершения судебного процесса и сказать:

— Благодарю, аксакал. Поверьте, вашего серьезного урока не забуду.

И действительно, не пришлось больше прокурору Сауранбаеву попадать в такое неловкое положение, как тогда в совхозе, поскольку вскоре уже не было, наверное, в районе другого такого человека, в совершенстве изучившего массу законов, огромное количество постановлений и старающегося ныне, чтобы ни одно его слово, произнесенное в кабинете или в суде, не имело и малейшей тени расхождения с законом.

Без обобщения нет прокурорского надзора. И проверка соблюдения законности должна быть обоснованной, с обязательными ссылками на законодательные акты, инструкции, положения. Формулировки обобщения кратки, немногословны. Например, возникает необходимость проверить автобазы, работу госавтоинспекции: количество автодорожных происшествий заметно возросло. Можно, разумеется, скрупулезно проанализировать все протоколы, аккуратно и добросовестно составленные, детально разобраться в многочисленных описаниях происшествий и даже составить на основании этих томов обобщающее заключение, но все останется без движения, если прокурор не примет действенное решение.

И потому, проверяя соблюдение законности, Сауранбаев одновременно готовит выступление на совещании по проблемам автотранспортных происшествий. Его дополняют руководители предприятий, водители. Но прокурор считает это недостаточным. Он выступает на районном совещании водителей, а также на кустовых. Однако прокурору и этого мало, разговор о проблемах безопасности движения переносится по его настоянию на сессии местных Советов. Прокурор пишет статью в районную газету, и чабаны где-нибудь за много километров от райцентра, прочитав газетную заметку, говорят, когда приходит, например, машина с комбикормами: «Что прокурор писал?» И не подпускают к машине детей.

Мало того, постоянно занятый проблемой автотранспортных происшествий, прокурор изо дня в день готовит представления, постановления, где перечисляются конкретные мероприятия, называются виновники упущений, халатности, безалаберности, отмечаются добросовестные работники.

Он постоянно знакомится с законодательством, имеющим отношение к разрешаемой проблеме: заново изучает даже то, что хорошо знает, потому что стремится к безупречности своей теоретической подготовки. И чтение это не напрасное — последняя инструкция Министерства автомобильного хозяйства вводит дополнительные штатные единицы на автобазах — инженеров по технике безопасности. Сауранбаев внимательно вчитывается в перечень их обязанностей, вновь и вновь проверяя, не упустил ли он сам в проведенной работе чего-нибудь...

Весенним вечером 1961 года Сауранбаев сидел в правлении колхоза имени Калинина: командировка подходила к концу, хотелось поскорее возвратиться домой, и он не стал откладывать просмотр необходимых документов. Когда за открытым окном резко взвизгнули тормоза, он подумал, что приехал директор соседнего совхоза. Но дверь кабинета распахнулась, и Сауранбаев увидел милиционера с пакетом. Областной прокурор предлагал немедленно возвратиться в райцентр, забрать следователя прокуратуры и работников уголовного розыска, вместе с ними ждать специальный самолет из Чимкента, чтобы вылететь на отгонный участок Сары-Арка, где погибли два человека.

Когда Сауранбаев вышел из самолета, то в пустынной степи не слышно было ни звука, ни крика птицы, ни шелеста трав, ни робкого свиста сусликов. Темнело. Прокурор прошел по мягкой земле несколько десятков шагов и увидел почти рядом погибших. Или убитых?

— И правда, товарищ Сауранбаев, — осторожно, нарушая тишину, произнес молодой следователь, — как и говорили, по одежде похоже, что это рабочие экспедиции.

Но где теперь искать того чабана, который, подскакав к лагерю экспедиции, крикнул об убитых, да так, что не поняли ничего толком, и исчез? Как нужен первый очевидец, пусть не происшествия, но все же...

Между тем солнце раскаленной крупной монетой уже погружалось в горизонт, слегка оплавляя то место, где оно соприкасалось с краем степи. Осмотр места происшествия производить в это время было бесполезно. Устроились ночевать под открытым небом, оставив охрану около погибших.

Почти всю ночь Сауранбаев не спал, часто вставал и, отойдя подальше, ходил из стороны в сторону. Во время расследования он становился молчалив — и не потому, что собирался скрывать свои мысли, просто ему мешали разговоры.

Взошло солнце, и начался осмотр места происшествия. Около опознанных (это оказались рабочие экспедиции Журавлев и Гонтаренко) лежали пять пустых бутылок из-под водки, еще шесть бутылок были непочаты, несколько — разбито, и все вокруг усеяно стеклянными осколками. То, что можно было бы назвать центром места происшествия, представляло собой неправильной формы круг из множества отпечатков обуви, и ни один не был четким, трава истоптана, сильно примята. Бесполезно было заливать отпечатки гипсом...

В сторону тянулась колея почти неприметного следа машины ГАЗ-53. В одном месте она прерывалась небольшой ямочкой со следами впитавшейся крови. Через пятнадцать-двадцать метров нашлась монтировка, чуть дальше на земле, припорошенные пылью лежали несколько кукурузных зерен. Это было последнее вещественное доказательство.

Стали осматривать местность, и обнаружилось еще кое-что: одна автомашина от дороги к бугру повернула по одной колее, вторая — по другой. Обе машины подъезжали к месту убийства, затем по несовпадающим колеям возвратились на грунтовую дорогу, где следы потерялись.

Сауранбаев вынес постановление о возбуждении уголовного дела и сам стал вести следствие. Судебно-медицинский эксперт дал заключение о насильственной смерти и о том, что наступила она более суток назад. У одного убитого был перелом черепа и множество телесных повреждений. У другого — некоторая стиснутость, сдавленность черепа, от чего и наступила смерть, но на коже головы никаких следов.

И сколько еще оставалось неясного... Почему убийца убил одного, страшно избив перед смертью? Почему другого задавил? Сколько человек было здесь? Ведь следы борьбы говорят о жестоком побоище. Где была куплена водка? В 80 километрах на восток — поселок Джайлау-Куль, в западной стороне — в 100 километрах — лагерь экспедиции, через 200 километров на севере — железнодорожная станция... В экспедиции магазинов нет. Ни в одном из поселков никаких следов не было обнаружено.

В мучительной неуверенности Сауранбаев решил искать кукурузу. Сеяли ее только в низовьях Чу. Туда и поехали вместе с главным агрономом местного совхоза. На краю поля стояли трактор и сеялка с ящиками. Нет, из ящиков забрать кукурузу на продажу невозможно. Должны быть мешки.

— Охранник есть?

— Нет, охранника не было.

— А оставалась ли кукуруза на поле?

Агроном не знал.

— Надо расспросить, тракториста.

Агроном вдруг сказал, что-то сообразив?

— Есть еще подвозчик, он доставляет кукурузу на поле со склада.

Итак, надо было спешно допросить тракториста, человека, работающего на сеялке, подвозчика и заведующего складом. Первые двое сообщили:

— В тот день мы поработали, оставили трактор и сеялку. Кукурузу доставляют в мешках, мы никогда не считаем, сколько привозят, приблизительно по 10—15 мешков. Нет, не засыпанной в сеялку кукурузы на поле не оставалось.

На допрос вызвали подвозчика. Тот показал:

— Вечером завскладом выдал мне только восемь мешков. Я к ребятам подъехать опоздал, приехал после пяти вечера, когда никого не было на поле, оставил восемь мешков им, около сеялки прислонил, а потом уехал. На утро снова подъехал — по сто килограммов в мешке было — ахнул: «Пропала моя кукуруза!»

Агроном встрепенулся, посмотрел на побледневшего, несмотря на смуглость, прокурора, но ничего не сказал, лишь принял из рук Сауранбаева конверт с найденными на месте убийства зернами кукурузы. Через полчаса он возвратился с заключением, что зерна со склада и зерна, найденные по следу неизвестной автомашины, идентичны.

Осмотр местности в низовьях Чу ничего не дал. Каким образом исчезла кукуруза — оставалось неизвестным. В который раз расследование заходило в тупик, положение спасало только то, что Сауранбаев привык к этим толчкам, как привык к тому, что опять необходимо раздумывать над новой версией, над восстановлением утраченного следа.

В комнату районной милиции вошел участковый милиционер Айнабеков:

— Товарищ прокурор, я нашел старика, купившего кукурузу!

Но Сауранбаев не смог обрадоваться, потому что сознание перепрыгнуло через допрос старика и там очутился новый замкнутый круг: «Он купил, но кто ему продал?..»

— Давай? пригласи старика, Айнабеков!

— Приходили ко мне четверо, — со степенным достоинством повествовал старик, чья голова была обмотана чалмой. (Никакими силами нельзя было заставить его рассказывать поскорее.) — Я знаю одного — это бродяга Иван, его все нанимают какую-нибудь работу по дому переделать. Что Иван зарабатывает, через полчаса пропивает. За кукурузу заплатил пятьдесят рублей. Что еще помню? Ничего не помню. Помню только, чтоб шайтан им накостылял, когда они подгоняли машину, то задним бортом чуть ворота не сломали, так стукнули. Но устояли ворота, может, меня переживут...

— Посидите здесь, аксакал... Айнабеков, ты знаешь, как разыскать этого Ивана?

Когда в помещение неуклюже, грубо топая сапогами и ругаясь, ввалился Иван, трудно было себе представить более опустившегося человека: грязные спутанные волосы, исцарапанное и опухшее лицо, тусклые глаза, пиджак и кепка в пыли.

То, что Иван сидел перед столом, то, что его заставляли отвечать на вопросы, и вообще вся обстановка трезвых людей, угрюмо и настойчиво расспрашивавших его, настолько заметно повергло его в угнетенное состояние, что продолжать допрос не имело смысла^- Иван все сильнее растягивал слова, все упрямее и медлительнее тянул: «Нет, ничего не знаю, ни кукурузы не знаю, ни убитого не знаю». Его переодели и отправили проспаться.

Потом, когда Иван трезвый, умытый, причесанный, но с тяжелым мятым лицом переступал порог комнаты, где его допрашивали вчера, стало ясно, что в его душе произошел какой-то сдвиг, и показания практически он стал давать еще до того, как сказал первое слово. Когда в его присутствии разворачивали сверток с его грязной одеждой, он не шевелился, не вскрикивал, ужас не отражался в его тусклых беспомощных зрачках, он только смотрел и смотрел.

— Нет, я не убивал... — с усилием произнес он. — Я ударил его. — Он показал на фотографию Журавлева. — 26 апреля я сидел на камне около магазина, пьяный. Было темно, магазин пора закрывать. Подъехал грузовик. Шофер был, с ним еще два человека. О чем-то поговорили, заскочили в магазин, вышли с бутылкой водки, меня спрашивают: «Есть у тебя стакан?» Достал им стакан, они налили мне любезно 150... Поговорили — они из какой-то экспедиции. И шофер, черненький такой, на русского не похож, говорит: «Жаль, нет денег больше, придется домой с пустыми руками ехать!» Я ни минуты не подумав, говорю: «Здесь рядом кукуруза лежит, можно продать». Они согласились. Когда мы погрузили мешки, подъехали к окраине села, я в несколько домов заходил, предлагал, но все отказывались, пока вот этот бородач не купил.

А магазин закрылся, и мы ночевали за селом. Утром купили много водки, по дороге пили, где-то в степи свернули, заехали на бугор, там здорово напились. Вдруг шофер и Журавлев стали драться, и сильно, страшно. Я испугался, хотел разнять, но Журавлев, которого шофер здорово лупил, так крепко саданул меня, что я обо всем забыл, побежал к машине, схватил монтировку и в тумане вроде бы, что было силы ударил его по голове. Он сразу упал, вроде бы не дрался, затих, а я побежал, потому что стало мне что-то очень страшно. Только догоняет меня шофер на машине, кричит: «О драке молчи, мы скоро денег привезем и за тобой приедем...» До сегодняшнего дня думал, что он жив.

Машина со следователем, прокурором и арестованным стремительно выехала из села Джайлау-Куль, приблизилась через некоторое время к месту убийства, но трезвый Иван угрюмо повторял: «Не помню, где было... Не признаю...» Действительно, одинаковых бугров в степи было множество. Тогда машина помчалась в экспедицию.

Там, расположив машину с арестованным вне видимости, стали осматривать машины, что были без монтировок. Рукоятка заднего борта одной машины оказалась сильно погнутой, со свежими царапинами на покореженном металле. Осмотр происходил в присутствии водителей. Разбирался, рассматривался многократно каждый винтик, каждый шуруп, каждая гайка, снимались колеса. Подозреваемый водитель несколько раз останавливал осматривавших машину: «Ничего вы не найдете, зачем так стараетесь...» Приступили к осмотру пространства между передним бортом и кабиной. Там было найдено кукурузное зерно.

Водитель не стал подписывать протокол осмотра:

— Что вы мне подсовываете, я кукурузу не возил, не знаю... Может, убийца подбросил?

— А откуда ты знаешь, что кукуруза была на месте убийства?

— Просто слышал, что вы ищете кукурузу.

— Поскольку ты протокол осмотра не подписываешь, давай-ка мы расспросим тебя подробнее... Ты ведь был ранее судим?

— Судим, — помолчав, ответил допрашиваемый, смуглое лицо его потемнело. — Я, Зубов[7], судим за хулиганство дважды.

— Мы уже раз были здесь, теперь снова приехали и разыскали тебя. Говори правду обо всем: подбросить тебе погнутую рукоятку запора бортов никто не мог. Не запирайся, говори обо всем подробно... Сколько человек с вами было? Кому кукурузу продавали? Принеси свои вещи.

Зубов принес потертый фибровый чемоданчик с цветной журнальной наклейкой.

— Здесь все твои вещи?

— Все.

— Говори правду, иначе все равно товарищи о тебе скажут.

— Еще бушлат есть.

— Почему не принес бушлат?

— Он грязный был. Я его стирал вчера.

И вот на столе лежит бушлат, и Сауранбаев показывает его Зубову:

— Ты стирал его, но не достирал, Зубов, вот видишь, между лацканом и углом воротника — кровь. И обувь твоя в крови. Не отмылась кровь Журавлева.

— Можно, гражданин прокурор, остаться с вами наедине?

И когда Сауранбаев приготовился снова и снова расспрашивать Зубова, тот внезапно стал частить хриплой скороговоркой:

— Никого не думал убивать, а что с Сережкой подрались, так чего не бывает. Мы и дрались, мы и мирились, но когда этот пьянчужка, которого мы подобрали, шарахнул Сережку по голове монтировкой и побежал прочь, я подумал, что он еще наболтает, а нас выгонят: никто не знал, что мы из экспедиции уехали, я машину без мотора, на одном стартере, прогнал метров пятнадцать, а в степи включил мотор. Так мы и уехали. Догнал я того баламута, предупредил, чтобы не болтал, а когда вернулся, Сережка лежит убитый, и Гонтаренко, почти трезвый, на меня кидается, кричит: «Ты его убил, ты, я в милицию заявлю...» А я думаю: «Нет, не сообщишь, падла, не сообщишь!» Крепко я разозлился на него — ведь я не убивал Сережку. Не знаю зачем, бросился в кабину то ли Ивана догонять, то ли Гонтаренко давить. Только стал он перед кабиной озверело руками махать, я включил мотор и наехал на него, а он как-то мягко под колеса свалился, я еще подумал, может, ему помочь можно, может, жив он. Только смотрю — поздно. Никто нас не хватился, а когда об убийстве прослышали, так и вообще замолчали. Я б и одежды мыть не стал, только после того, как уехали, начал беспокоиться и с каждым днем все сильнее, еще бы дня два и, наверное, сбежал бы...

— Отцу моему сейчас 74 года, — говорит Оспан Сауранбаев. — Когда мы были мальчишками, мы почти не интересовались, чем он занят, как работает, каковы его способности, качества характера. Я помню себя с трехлетнего возраста и знаю, что никогда он не наказывал нас. Мать изредка нашлепает, а он никогда нас и не ругал, ему была присуща странная строгая отрешенность, он нас сразу и навсегда посчитал взрослыми. И не позволял себе волноваться даже тогда, когда мы тяжело заболевали: «Ничего, завтра отойдет, пусть полежит!» А я вот не могу скрыть, сдержать своего волнения за судьбу ребенка.

Он человек с природной одаренностью организатора. Если возьмется за дело, много слов не тратит, но полностью исполнит задуманное и часто намного сверх того, что первоначально замышлялось. Прекрасный собеседник, очень прогрессивный человек, любит новое, говорит: «Некоторые люди хотят умереть в тех самых башмаках, в которых родились. Я не такой. Люди бросают башмаки и я бросаю». Он очень мирный человек, не любит драки и пьянства, сам никогда не пил и не курил. Никогда никого не обманывает, очень гостеприимный. Я стараюсь перенять эти черты. Без гостей мой дом мне скучен.

Отец равнодушен к роскоши. Зато без конца может говорить об истории казахского народа. Прекрасно осведомлен о родословной всех родов Джамбулской области. Разумеется, мы знаем — как полагается казаху — все семь поколений предков. Все — бедняки, доподлинные шаруа. В компании, которая занята не трудом, отец мой — более зритель, причем с молодости так было. Друзья занимаются козлодранием, он только смотрит. Подбежит какой-нибудь: «Хатике, дай свою лошадку!» Он дает на целый день. Никогда сам не принимает участия ни в каких старых обрядах: «Я коммунист, мой брат — коммунист, мои сыновья — тоже коммунисты, нет, ничего общего с такой затхлой стариной иметь не желаю!»

У него в жизни было немало противников. Со всеми он вел борьбу, всегда старался доказать свою правоту. У него твердая, непреклонная воля, железный характер, ему не свойственны посторонние эмоции, он, кажется, почти не переживает. И этой наследственной твердости постепенно учусь у него и я.

Какие бы условия ни были, отец никогда — он был председателем колхоза — не вставал позднее шести часов утра. Сейчас Хати Сауранбаев, Герой Социалистического Труда, проработавший от самого основания колхоза тридцать лет, на пенсии, но совершенно не утратил ясности ума, энергичного жизнелюбия, живости и чистоты характера.

— Нет более наболевшего для нас, работников прокуратуры, более всего вызывающего повседневную тревогу, чем хулиганство...

Когда Сауранбаев проанализировал положение в районе, обнаружилась наиболее пораженная хулиганством территория Ойталского поселкового Совета и Меркенского сельсовета.

И вот на столе у прокурора — план профилактической работы. Там записано — провести собрания не только на промышленных предприятиях райцентра, но и во всех крупных населенных пунктах района. Принять решения о трудоустройстве тех, кто не работает. Райком комсомола взял на себя устройство на работу ребят наиболее тревожного возраста и проведение воспитательной работы со школьниками. Перестроена работа народных дружин.

— Иду со своим представлением, — вспоминает прокурор, — а мне иногда говорят: «Не торопись, товарищ Сауранбаев, сейчас весенняя кампания, через несколько дней возьмемся...»

Я отвечаю:

— Мы пришли к вам, потому что это для вас делается, если у вас прекратится хулиганство, вы будете жить спокойно!

— Товарищ прокурор, правильно говорите!

Знают здесь теперь каждого пьяницу, заставляют работать, поручают навести общественный порядок определенному ответственному человеку. Директор совхоза выделяет ночью машину для дружинников. Директор школы помогает формировать народную дружину, завмагам запрещают продавать водку на розлив. Районная милиция контролирует столовые и чайные. В райцентре выделили дружинникам комнату, поставили там телефон, провели свет.

— Вызываем директоров ресторанов, показываем сводку, данные: «В твоем ресторане пять процентов хулиганов. Что думаешь делать?» В колхозах и совхозах за профилактическую работу отвечают непосредственно руководители с парторгами. Мгновенно откликаются на любой тревожный сигнал автобаза № 7 и сахарный завод. Рабочий класс! Очень приятно... Но разве все кончено, разве наступает покой? Нет, мы сами ищем себе работу, помогаем, проверяем...

К полудню, когда уже было осмотрено место происшествия, где был убит неизвестный мужчина средних лет, сюда подъехала специальная машина, из которой, отрывисто дыша, выпрыгнула огромная овчарка.

Мгновенно, лишь мимолетно пометавшись в центре места происшествия, она кинулась вдоль каменного забора на улицу Лермонтова. На месте происшествия осталась только охрана. Наблюдая за стремительно бегущей по следу собакой, Сауранбаев почувствовал, как тягостная тревога, захватившая его с утра, теперь отходит, растворяется... А собака, пробежав несколько десятков метров по улице Вокзальной, остановилась вдруг с той же уверенностью, которой она вначале поразила и обрадовала. Она заметалась, пытаясь разнюхать исчезнувший след, но его не было.

Свидетели рассказали немногое.

Первым увидел убитого сторож автобазы:

— Только седьмой час шел, я взял свой чайничек, пока смена придет, вскипятить успею, думал... Дойти до колонки не успел, что-то словно толкнуло меня. Оглядываюсь и вижу — человек лежит, думал, пьяный. И все ближе к нему, а мне все страшнее, и так он лежит, сердечный, что я ближе и подходить не стал, побег и милицию позвал по телефону. А милиционеру рассказал, что ночью луна несильная была, но все же видно, как в два ли, в три часа ночи проходили юноши, подростки и по голосу, и по обличью, но больше ничего запомнить нельзя было, потому что темно, ни одежды, ни каким лицом кто был. Они быстро шли, почти что бежали и сильно ругались, ссорились дюже...

По словам матери, Николай Храмов в предшествующую убийству ночь ушел из дому в девятом часу. Ей и в голову не могло придти, что живого его она больше не увидит. Разговор с женщиной был чрезвычайно тягостен для Сауранбаева, инстинктивно рассчитывавшего и на то, что мать, самый близкий человек, внезапно и спасительно скажет что-то такое, припомнит, сообщит такую подробность, которая и повернет дело к скорейшему завершению. Но ничего не прибавилось.

Только Сауранбаев проводил несчастную женщину к машине, чтобы ее отвезли домой, как в кабинет его быстро вошел судебно-медицинский эксперт:

— А вы знаете, что пострадавший скончался от удара тяжелым предметом? Может, камнем или еще чем...

Сауранбаев, все еще думая о горе матери, в тот момент не обратил на эти слова особого внимания.

Прошло несколько дней. За это время стало известно, что накануне убийства в клубе была драка. И вот на допросе Толик Платов, шестнадцатилетний хмурый крепыш, после долгого настороженного молчания и угрюмого оглядывания по сторонам признался:

— Мы дрались с ним, с Николаем. Пустячно поссорились. В половине одиннадцатого он меня на улицу позвал. Думал, бить будет. Он с Ленкой хотел танцевать, я не давал, стал придираться к нему, он говорит: «Давай, выйдем»! Так грубо сказал, я пошел, а по дороге кому-то сказал: «Хамиту скажите!» Это мой дружок. Когда на улицу вышли, Храмов не стал драться, только сказал: «Не хотел тебя, парень, позорить при людях, давай не хамить друг другу, а разойдемся!» Я что-то петушился, когда понял, что он бить не будет, да и сам-то я не собирался. А Хамит подлетел, не разобрался и здорово стукнул Николая. Тот на колени упал, но вскочил, завязалась крупная драка, а люди разошлись... И мы тоже. Нет, мы его не догоняли, не убивали...

На одиннадцатый день дверь кабинета открылась, вошла мать убитого. Накануне ей возвратили вещи мертвого сына. Она положила завернутый в газету свитер:

— Не его одежда это. Он не любил свитера носить. Все костюм собиралась ему сшить хороший, но, вот, не успела.

— Как — не его? Чей же?

— Не знаю.

Нашли владельца свитера.

— Твой?

— Когда, не помню, но я его отдал убитому Храмову.

— Почему не забрал из милиции?

— Зачем мне продырявленный и окровавленный свитер?

— А ты откуда знаешь, какой он теперь?

— Я был вместе со всеми, смотрел.

На очередном совещании опергруппы начальник милиции сказал:

— Давайте еще раз попытаемся установить личность всех подростков, которые в драке обычно прибегают к ножу, к кастетам...

И через три дня были установлены приблизительно восемь таких ребят. Особенной дерзостью отличался Юра Бондаренко, он, по совершенно точным данным, никогда не расставался с кастетом.

Очередной допрос.

— Расскажи о себе, Юра. С кем дрался? Когда? Что знаешь об убийстве Храмова? Где кастет?

— Я дрался, бывало, но кастета у меня нет. И об убийстве, как вы говорите, Храмова ничего не знаю... Я недавно приехал, меня не было в Мерке, я на десять дней уезжал...

Сауранбаев внимательно посмотрел на Юру Бондаренко. Как бы заново, будто его только сию минуту ввели, и еще ни одного слова не сказал этот рослый, физически сильный парень, с волосами, аккуратно и строго зачесанными направо и вверх, с длинным упрямым и мужественным лицом, с прямым носом, с широкими бровями вразлет. Какая-то углубленная тень задирчивости легла на его лице.

— Юрий, — неожиданно ласково сказал Сауранбаев. — Когда мы первый раз тебя допрашивали, здесь было много народу, на тебя это повлияло, и взрослый человек может смутиться, чего-то не сказать... Теперь мы наедине, нам никто не мешает, давай в спокойной обстановке поговорим.

Оба помолчали.

— Гражданин прокурор, — сильно сжав в кулаке недокуренную папиросу, экспансивно воскликнул Бондаренко, — правду вам говорить или нет?

Чувствовалось, что сейчас он рванет рубашку, и польется исповедь... Бондаренко подробно рассказал о своем детстве.

Стараясь не приближаться к Бондаренко, потому что боялся обнаружить усилившийся стук сердца, Сауранбаев думал только об одном: «Только бы не спугнуть...» И, вскинувшись, задал рискованный, прямой, кинжальный вопрос:

— Юра, скажи, этот Храмов был задирист?

— Он кинул камень, попал мне в ногу.

— Покажи!

Бондаренко засучил правую штанину, действительно, рубец недавно зажившей раны краснел ниже колена.

— Что произошло потом, после того, как он попал в тебя камнем?

— Я тоже поднял камень и бросил, не попал, тогда достал из кармана кастет, подбежал и что было силы ударил. Нога все сильнее болела, я прямо там начал хромать...

— Где происходила драка?

— Вы же там были, видели... Около автобазы, под большим каменным забором. Храмов упал, а я пошел домой.

— Кто еще принимал участие в драке?

— Никого больше не было.

Совершенно очевидно было, что на этот раз Бондаренко говорит неправду. И, смущенный своей неправдивостью, он стал заметно озлобляться, но в это время Сауранбаев пододвинул ему бумагу и ручку.

— Напиши, что ты рассказал...

И пока Бондаренко писал, прокурор никого не пускал, никому не разрешал войти, никуда не звонил и сам не выходил ни на минуту.

— Подписал? Теперь скажи, на одежде твоей должны были остаться следы крови, где эта одежда?

— Рубашка и костюм были сильно окровавлены, я отдал бабушке постирать, заметила она или нет, не знаю, скорее всего не заметила.

— А ботинки на тебе те же самые, что и в день убийства?

— Те же...

— Ты говоришь, что ударил кастетом? Кто ранил его ножом?

— Там был Маслов.

— Имя?

— Тоже Юра...

— Как началась драка и где Маслов выбросил ножик?

— Мы шли вдоль улицы, увидели бредущего Храмова, мы были пьяные, потому что гуляли у девчонок на станции Мерке. Маслов говорит: «Давай набуцкаем этого типа». Я не успел удержать его, как он подбежал и ударил Храмова в скулу, тот сразу стукнул Маслова так, что тот свалился, а потом он был чем-то сильно разозлен и бросился на нас. Мы побежали с Масловым, у штакетника остановились и бросились на Храмова, он понял, что ему плохо, стал защищаться, стал бросать в нас обломанными тут же кусками штакетника, но защититься не мог, тогда стал бросаться камнями, один раз попал мне в спину, один раз в ногу... Остальное я рассказал...

И вновь Бондаренко дописывал, вновь подписал протокол допроса. Оставив дежурного милиционера, строго запретив ему разговаривать с Бондаренко, Сауранбаев позвонил начальнику милиции. Договорились никому не разглашать пока, что убийцы найдены. Сами отвели Бондаренко в отдельную камеру. Только перед домом Маслова сказали оперативным работникам, что будут проводить обыск в доме соучастника убийства. Мать Маслова встретила прокурора более, чем невежливо, несколько раз порывалась отпихнуть его и захлопнуть дверь:

— Какое вы имеете право врываться с обыском?

— Мы имеем право, но не врываемся, ваш сын задержан по подозрению в убийстве, предъявите его вещи.

И в присутствии матери под матрацем в комнате сына был найден костюм — скомканный, весь в бурых пятнах засохшей крови, а во дворе на сеновале, когда опять-таки на глазах у матери подняли сено, лежала — так со дня убийства не была тронута — рубашка Маслова. Мать с горестным изумлением, с тупой растерянностью не переставала восклицать:

— Да, это его рубашка, только как она там оказалась?

Дальше все шло обычном чередом: очные ставки обвиняемых, на которых они скучно и ординарно, с тусклой, тягостной обреченностью говорили о деталях, кто и где стоял, как это было. Их фотографировали. И был обыск в доме Бондаренко и его опускали, обвязав веревкой, в старый колодезь, и именно оттуда он достал брошенный в ночь убийства окровавленный кастет. Совершенно ясно было суду, что хотя Храмов был убит ударом Бондаренко, но именно злая самовлюбленность Маслова, хотевшего быть героем именно таким путем: избить ни в чем неповинного человека, незнакомого, ни за что, именно эта безмотивная жестокость пьяного парня и стала подлинным началом, зерном преступления, которое Сауранбаев столь долго не мог найти...

Каждое завершенное расследованием уголовное дело он обязательно анализирует, ибо оно имеет свои особенности, свои сложности. Зато его раскрытие — в этом случае расследование длилось больше трех недель — имеет огромное общественное значение. Тем важнее проанализировать ошибки.

— Одежда убитого не была предъявлена сразу родителям для опознания. Мы полагали, что убийство могло быть совершено только рецидивистом, долго топтались вокруг этой версии и немало времени потратили впустую.

Мы ошибочно предположили, что окровавленный камень, найденный на месте преступления, явился орудием убийства.

Поскольку убийство совершено было на территории автобазы, необходимо было и поселок станции Мерке, и район автобазы разделить на участки и самым срочным образом выяснить, кто именно после десяти часов вечера мог проходить через этот район, при этом особенно интересоваться молодыми людьми: ведь Бондаренко, Маслов и Омаров за несколько часов до преступления ходили в гости к знакомым девушкам. Как раз до территории автобазы и проводили девушки своих пьяных кавалеров.

Никто из оперативных работников во время следствия не посетил школу, не разговаривал ни с учителями, ни со школьниками. А если бы они были в школе, нам было бы известно, что Маслов лишь формально числился в школе, на самом деле в классе он не появлялся, приходил во двор школы пьяным. Из класса в класс его переводили только благодаря стараниям родителей. Разумеется, работники школы были наказаны. Но если бы они раньше сообщили милиции и прокуратуре обо всем, что мы узнали после совершенного преступления, скорее всего и преступления не было бы.

Чрезвычайно недобросовестно был проведен обыск на квартире Бондаренко. Формальность привела к тому, что необходимейшие вещественные доказательства могли быть утеряны.

Проморгал и участковый, для которого оставалось неведомым, что Бондаренко исчез на десять дней.

Особо сложные дела заставляют нас проявлять расторопность. Мы называем это «оперативностью». На самом деле это была непозволительная спешка. Мы и не подумали устанавливать, кто же был на танцах, где били Храмова: а там оказались Бондаренко, Маслов, Омаров. В половине десятого они вышли из клуба, отправились в ресторан, порядком выпили там спиртного, еле-еле выбрались из ресторана, долго скандалили на автобусной остановке, наконец, сели в автобус, который шел к станции Мерке. Но и там они придирались к незнакомому человеку, чуть не подрались с ним. Расспроси мы своевременно работников ресторана, водителя, кондуктора, разве бы они не вспомнили о трех пьяных парнях, настроенных грубо, агрессивно, разве они не рассказали бы нам, как они выглядели, как были одеты, разве не сумели бы тогда разыскать преступников намного быстрее?

— У меня немногочисленный, очень определенный круг товарищей, — рассказывает Сауранбаев. — Самым близким другом считаю Абдыкашима Кунакбаева. Он старше меня на 14 лет, ему 62 года. Почему именно он мой самый задушевный товарищ? Он прекрасно понимает меня. Его беседы нравятся мне. Он привлекает меня своей общительностью, поведением, своим характером и большой человечностью. Я никогда не был ни у кого «на психологическом иждивении», но очень часто хочется стать на место Абдыкашима.

Он начинал комсомольским работником, работал директором МТС, председателем райисполкома. Ныне — хозяйственный работник, председатель Меркенского «Межколхозстройучастка». Никогда он не гордится своими заслугами, не кичится, что был большим начальником. Человек этот чрезвычайно добрый и чистосердечный. Что бы он про кого-нибудь сказал плохое за глаза, что бы он занимался склоками, кого-то ссорил, создавал вражду?! Наоборот, если родственники поругались, друзья поссорились, супруги расходятся, он готов днем и ночью поехать к ним с одним желанием — помирить. К нему можно придти и с радостью, и с горем. Он всегда разделит его с вами — веселый и жизнерадостный, справедливый Абдыкашим. Как бы ни был огорчен, морально унижен, подавлен человек, друг мой, как врач, его вылечит. При этом ему свойственны трезвый взгляд на вещи, сила воли, настойчивость, тактичность и душевная воспитанность.

Мало ли людей, у кого я бы мог сидеть в гостях, мало ли моих ровесников? Но всегда меня тянет к Абдыкашиму, часто мы подолгу разговариваем друг с другом о семье, о политике, о том, как идут дела в районе. Интерес Абдыкашима к государственным делам огромен. Своим складом национального характера он мне напоминает наших известных аксакалов, но много в нем и своеобразия, особенной мягкой лукавости, вежливости. Он очень любит старинные присловья, народное остроумие. И с каким вкусом, с какой изобразительностью, мимикой, искусством вызывать интерес слушателей он рассказывает все эти истории. Действительно, он превосходный рассказчик, озабоченный мыслью о воспитании современной молодежи. И для нее — вся его жизнь.

— Начинал я с полного незнания, никакого представления не имел о профессиональной этике.

Давным-давно на одном совещании исполкома райсовета я сгоряча настаивал на освобождении от должности председателя сельсовета, несмотря на то, что он совершил незначительный проступок. Член исполкома не успел возразить мне, как я начал горячиться...

Теперь мне свойственны терпимость, спокойствие. И я все время помню, что мы постоянно имеем дело с человеческими судьбами. Я знал прокуроров, которые сурово относились к малейшему промаху подчиненных. Поэтому сейчас стараюсь, чтобы меня уважали и стремились выполнять мои распоряжения не по должности, а потому, что они продиктованы заботой о деле. О себе могу сказать, с кем бы ни работал, ни один человек не ушел от меня обиженным, со всеми я срабатывался. Потому что обращал внимание на стиль работы, на деловитость.

Кстати, мне думается, прокурору не следует кочевать. Я очень доволен, что судьба так сложилась, что за двадцать пять лет я проработал всего в трех районах, причем одной области, и скоро десять лет, как я районный прокурор здесь. Разумеется, я хорошо знаю любого мало-мальски заметного человека в районе, его качества, способности, а он знает меня; знает, что, совершись любое, даже незначительное нарушение законности, я вмешиваюсь.

Конечно, в нашей работе не без недостатков. Но если текущая ошибка еще исправима, то грубый серьезный промах — беда. Нельзя забывать, что человеческая судьба зависит от того, насколько хорошо мы знаем законы.

И неразрывно с этим — юридическое просвещение населения района. Чрезвычайно важная область в прокурорской деятельности — рассмотрение жалоб. Стараюсь как можно быстрее решить вопрос, звоню по телефону на предприятие, советую, предупреждаю, разъясняю. Пришел, например, ко мне колхозник с жалобой на то, что земельная комиссия хочет отрезать у него половину участка за то, что сын ушел из колхоза. Я разъяснил председателю колхоза, почему не имеют права этого делать. А жалобщику сказал: «Если не поняли, то как только потревожат, — снова ко мне». Однако больше моего вмешательства не потребовалось.

— Нельзя решать судьбу человека под влиянием извне, нельзя и навязывать свою волю, — говорит Сауранбаев. — Ведь в моих руках не личная власть, а власть закона, который всегда требует объективности и справедливости.

Прокурор — высший блюститель закона, но законность осуществляется не сама собою. Вот почему меня заботит все, что совершается в районе: подбор кадров, положение дел в хозяйствах и на предприятиях, быт и досуг несовершеннолетних и многое, многое другое...

Народное признание заслуг Сауранбаева выражается в боевых и трудовых орденах и медалях, которыми он награжден, и в звании заслуженного юриста Казахской ССР, которое присвоено ему в 1967 году.

Э. ДЖИЛКИБАЕВ.

ДЕЛО БЫЛО В АРЫСИ

Воскресный день всегда волновал такого делового человека, как Абдурахман Керимбаев: можно было встретиться с друзьями, завести новые знакомства и решить ряд важных вопросов.

Никто не сомневался в деловитости и расторопности Абдурахмана. Как любил об этом говорить он сам, тому способствовала его хлопотливая работа — Керимбаев был директором ресторана на станции Арысь. Пожалуй, трудно сказать, насколько шутливым был тон Абдурахмана, когда он говорил о «своем» ресторане. Он и вправду не мыслил себе иного положения вещей. Ведь именно благодаря своей должности, наличию ряда дефицитных продуктов, а также одновременному заведованию складом и самим рестораном, он считал себя одним из заметных людей этого маленького населенного пункта.

Держался Абдурахман всегда с достоинством, друзей выбирал по рангу. Старался строить жизнь по-своему, опираясь на людей таких же оборотистых и нахрапистых. Конечно, он никогда и никому не говорил об этом, но принципа этого неуклонно придерживался.

Кареглазого, элегантного, с проницательным взглядом грека Алексея Триандофилиди он отметил уже во второе знакомство. Но главное, что заставляло Абдурахмана нащупывать дорожку к этому спокойному и себе на уме «интеллигенту» с Кавказа, было то, что новый приметный человек занимал «интересную» должность — заведующего центральным складом городского потребительского общества. Почти коллега и сослуживец Абдурахмана.

В первую встречу в ресторане Триандофилиди при упоминании о складе, которым он заведовал, даже рассердился:

— Сколько бы ни было богатств на моем складе, он государственный. И оставим эти неуместные разговоры!

Но в доме Абдурахмана на бесбармаке, огорченный первым отказом, хозяин даже не поверил своим ушам, когда его гость, вдруг задетый за живое, запальчиво сказал:

— Не думай, что я нищий. И у меня кое-что есть на черный день...

А потом и вовсе начались чудеса. Два жулика нашли друг друга. И теперь, когда им уже нечего было скрывать, они словно соревновались в «подбрасывании замечательных идей». Пошли в ход и комплименты («У тебя наполеоновская голова, Абдурахман!»), и пословицы и поговорки («Говорят, собака проживет и сося свою лапу, но ведь я-то на это не согласен!»). Так мудро вели они беседу. Дело оставалось за небольшим — найти двух-трех продавцов. Здесь уж «бескорыстие» Триандофилиди не знало предела. Продавец Капаш Мауленов был просто потрясен щедростью своего нового «друга», когда тот, пригласив его в склад, небрежно вспомнил:

— Ты как-то жаловался, что не можешь достать сносный холодильник? Посмотри на него! Каков красавец? Теперь он твой!

— Ай, спасибо! — заволновался Капаш. — Сейчас же бегу к жене за деньгами...

— Э... Разве друзья говорят о деньгах? Разве можно думать о презренном металле, связывая узы дружбы? И не наш ли долг теперь во всем помогать друг другу? Пусть это будет твоим мужским сюрпризом для жены: только так ценят женщины силу мужчины!

С остальными двумя продавцами разговор было вести легче, и Абдурахман уже не скрывал откровенной радости: «Молодец, грек, мы теперь развернемся вовсю!»

Результаты деятельности «фирмы» сказались быстро и для многих явились неожиданностью. Ну, например, для председателя городского потребительского общества Ромашева. Ресторан совершенно перестал давать прибыль! Ничего не может пояснить и бухгалтер:

— Керимбаева я знаю давно. Человек он опытный, но все-таки я ему мало верю....

— Почему? — спрашивает Ромашев.

— Не по средствам живет, — угрюмо замечает бухгалтер.

— Сегодня же провести ревизию, и немедленно!

В разгар беседы в кабинет Ромашева входит Керимбаев. Он выбрит, сыт, хорошо одет и невозмутим:

— Э... Хоть сто раз проверяйте, дорогие товарищи. Люди стали мало пить спиртного, их не устраивает наша ресторанная цена, а качество наших блюд неплохое...

Праздная жизнь никогда не бывает чистою. Абдурахман знал это, но он всегда считал себя «делающим дело» человеком, настоящим мужчиной, которого за это должны любить и обожать представительницы прекрасного пола. Поэтому он без обиняков выложил Триандофилиди свою очередную идею:

— Поздравь меня, Алеша. Женюсь.

— Но ты ведь женатый человек, Абдурахман? Что за свадьба?

— Э... — осклабился подвыпивший Керимбаев. — Настоящего мужчину всегда волнует зов предков. И сколько можешь прокормить, столько и будет у тебя жен, — как записано где-то там... (Абдурахман уже плохо соображал за обильным столом).

...Свадьба, по мнению знатоков и очевидцев, удалась. Весь маленький городок Арысь говорил о ней, хотя и была она в Чимкенте. Мудрые и знающие Керимбаева люди осуждающе качали головами: «Опять Абдурахман взялся за старое. Не сносить ему головы». Особенно забеспокоился Ромашев: уж больно нагло ведет себя Керимбаев. На этот раз была назначена самая строгая ревизия, но опять ничего.

— Э... дорогой, делать тебе нечего, — с издевкой говорит жулик Ромашеву. — Ногу подставить хочешь? Смотри, свои поломаешь.

При таких-то обстоятельствах и попадает в поле зрения следователя Нураева ловкий делец. Наби Нураев уже знает о свадьбе. Он также знает, что первые шаги его мало что дадут, даже этот разговор о недавней свадьбе:

— И много было народу на свадьбе?

— Конечно. Но это все мои друзья и родственники. А ваш вопрос о средствах меня удивляет: родственники помогли...

Не клеится у следователя и первая беседа с Ромашевым. Тот ждал по крайней мере прокурора, а приехал следователь. Может быть, опытный, умный, но просто следователь. Были уже здесь такие же и уезжали ни с чем...

Документы Керимбаева тоже оказались в порядке. Несколько удивляло лишь быстрое продвижение по службе, но и это не предлог для претензий: продвижение от простого рабочего до директора ресторана вполне возможно. Да и направление дано отделом кадров облпотребсоюза.

По вечерам Наби Султашевич вспоминал первую беседу с подозреваемым. Какое-то двойственное впечатление произвел на него Керимбаев. Образован, сдержан, аккуратен. Хорошо владеет русским, узбекским и казахским языками. Пожалуй, бросалась в глаза почти профессиональная способность владеть лицом, жестами: следователь понял, что его тоже изучают, хотя все это довольно искусно скрывается...

Так, по мнению Ромашева, ни с чем и уехал следователь опять в Чимкент. Кто-то радовался столь быстрому отъезду, кто-то огорчался, но все решили, что опять повезло Керимбаеву.

И никто пока не знал ни о долгих беседах следователя с людьми, например, с шофером Алькеном, который отвозил его в Чимкент и который рассказал о «мелких делах» Керимбаева. Следователь все брал на заметку — и двадцать ящиков водки, отвезенных в Чимкент на свадьбу, и простые реплики окружающих людей. Долго знакомился он и с документами Керимбаева в облпотребсоюзе. И вот — первые улики...

Смущенный и недоумевающий начальник отдела кадров с недоверием и возмущением смотрит на изъятое из личного дела Керимбаева направление на работу.

— Бланк наш, а подпись не моя... (И почему-то даже потрогал бумагу на ощупь). Ну, погоди! Мы сегодня же выгоним проходимца с работы! Мы...

— А вот этого как раз и не надо пока делать. И тем более говорить о нашей встрече.

Тоненькая ниточка повела следователя дальше. На центральной базе, где раньше работал Керимбаев, о нем уже сказали вполне определенно:

— Был у нас такой. Проворовался и получил три года лишения свободы...

Теперь уже Нураев имел определенное представление о своем недавнем обходительном собеседнике, который действительно был осужден, хотя и не отбыл полностью срока, попав под амнистию.

Повторный приезд следователя в Арысь насторожил и встревожил Триандофилиди и Керимбаева. С некоторым смущением и чувством вины узнал о поддельных документах Абдурахмана и Ромашев... Получив все приходно-расходные документы, Нураев вплотную засел за работу. Он был занят с утра до вечера, часто засиживался допоздна в своем гостиничном номере. Но пока никого не вызывал, ни о чем не спрашивал. Однако именно это и вызывало беспокойство Абдурахмана. О чем узнал следователь? Что он замышляет? Как узнать последние «новости»? Деятельная натура хищника искала пути воздействия на представителя закона.

Однажды вечером в комнату Нураева не вошел, а именно ввалился веселый, возбужденный человек. Нураев не узнал его вначале. А гость радовался, как ребенок:

— Дорогой Набеке! Ты ли это? — прокричал он, обнимая следователя. — Вот так встреча! Вот радость для меня!

И только когда гость развалился на стуле, Нураев с трудом узнал в нем давнего сослуживца. А гость немедля перешел к делу.

— Что привело тебя к нам, в Арысь?

— Дела, — уклончиво ответил Нураев.

— Охо-хо! Знаем мы эти дела. Все не бросаешь эту каторжную работу? Тебе бы уж давно внуков нянчить, а ты все по командировкам мотаешься... Плюнь ты на дела. Я вот как перешел на другую работу, так человеком себя почувствовал. Разве это жизнь? (Гость презрительно оглядел скромную обстановку гостиничного номера). Пошли ко мне, отпразднуем встречу. Да и вообще поживешь у меня.

— К сожалению, не могу, — сдержанно ответил Нураев. — Работы много.

— Опять ты про работу! Плюнь на все. К тому же ты не там жуликов ищешь: Керимбаев — самый достойный человек у нас.

— Однако, — удивился Нураев, — при чем здесь Керимбаев? И откуда твоя осведомленность?

— Ах, ну при чем здесь осведомленность, если об этом весь город говорит!

— О чем?

— Ну, о твоем приезде... А если хочешь откровенно, то Керимбаев — мой друг. Враги клевещут на него. А он очень способный человек....

— Да уж это я знаю, — иронически улыбнулся Нураев.

— К тому же человек благородный и благодарный. Прошу тебя, отнесись к делу объективно. Уж он-то тебя всегда будет помнить. В благодарности его никогда не сомневайся...

— Это ты верно сказал — отнесись объективно. Я и постараюсь, — сдержанно ответил Нураев и холодно простился с гостем.

После ухода ходатая следователь долго курил, думал о недавней беседе, вспоминал жесты и вкрадчивый голос собеседника, и невольно мысленно предстал перед ним и сам Керимбаев с такими же вкрадчивыми жестами и словами...

В восемь часов утра следователь еще сидит над ворохом документов, а через час обходит некоторые магазины горпотребсоюза — это все вызвано результатами анализа накладных. Первая встреча — в небольшом магазине, приютившемся у здания кинотеатра. Купил коробку спичек, завел обыденный разговор с продавцом Капишем Мауленовым:

— А спички, наверное, самый ходовой товар в вашем магазине? — то ли в шутку, то ли всерьез спрашивает Нураев.

— Какое там! Мне десяти ящиков хватает на целый квартал!

— А есть у вас «Герцеговина-флор»?

— Это еще что такое?

— Да сорт папирос — самый лучший...

— Эх, такого сорта я и в глаза не видел. Наверное, заграничные...

Следователь почти два часа занимался вроде пустячным делом: ходил по магазинам и задавал продавцам почти одинаковые вопросы — о спичках и дорогих папиросах. И не случайно. В накладных они значились, а в продажу не поступали. Но, видимо, это-то и есть первая ниточка, а не то, что он раньше думал...

После нескольких дней напряженной работы, после бессонных ночей и сегодняшней утренней беготни по магазинам он не чувствует усталости. Он чутьем угадывает, что идет по следу хищников. И потому упорно и вдохновенно работает... Но его прерывают: у Керимбаева тоже, видно, чутье или ощущение приближающейся опасности. Абдурахман возникает на пороге комнаты, как неприятная и тревожная неожиданность. Он вежлив, взгляд его просителен, а в руках объемистый сверток.

— Простите, — тихо и вежливо начинает он. — Кто не знает пословицы: «Можно отрезать голову, но языка не отрежешь?» У меня есть жалоба. Прошу Вас выслушать меня.

— Я вас слушаю, — настороженно отвечает Нураев.

— Еще раз прошу прощения за неожиданный визит. Но я просто по-человечески устал. Обстоятельства гнетут меня. Меня травят, создали вокруг ужасную обстановку. Уже вторую ночь не сплю: проверка за проверкой, а результатов никаких — одни только слухи, грязные, порочащие мое честное имя слухи... Я не знаю, чего от меня хотят. Но я обращаюсь к защите закона и прошу вас пресечь кривотолки и необоснованные обвинения...

Наби Султашевичу за свою долгую и богатую практику приходилось не раз выслушивать и искренние и лживо-пафосные признания и просьбы. Сегодня перед ним опасный преступник и, пожалуй, на молодого работника он бы произвел «хорошее впечатление». Вначале и ему показалось, что таким неподдельно-искренним светом могут лучиться только глаза правдивого человека. Нураеву хочется резко оборвать его, хочется, чтобы он сбросил эту маску просителя и несчастного человека, но он сдерживается и тихо говорит:

— Если вы не чувствуете за собой вины — вам нечего волноваться.

— Это все Ромашев! — вскрикивает Абдурахман. — Если я ему не нравлюсь, готов хоть сейчас подать заявление об уходе.

— Зачем уходить — работайте, — спокойно говорит следователь.

В порыве «искренней благодарности» Керимбаев пытается развернуть сверток и открыто вручить взятку следователю. Однако Нураев его решительно и гневно выпроваживает.

На следующий день — встреча с Триандофилиди.

— Очень приятно познакомиться, — открыто и улыбчиво говорит он следователю. — Проверяющих у нас побывало очень много, а вот результаты пока неутешительные. Если вы нам как опытный следователь что-нибудь подскажете, будем очень, очень рады и премного благодарны...

— С удовольствием подскажу, — улыбается следователь, хотя в душе у него все поднимается против этих ласковых и обходительных жуликов.

Дело идет трудно, улики собираются по крупицам. Разговоры с подозреваемыми дают пока незначительные результаты, но Нураев знает, что легких побед в таких делах не бывает, а все решает долгая, утомительная и кропотливая работа.

И вот кое-какие сдвиги есть и намечаются еще более существенные изменения в поведении «приглашенных на беседу».

Легко и быстро признает свою вину Керимбаев, когда ему показывают фиктивные документы (лучше признать незначительную вину, чем сознаться в главном). Что-то нежно-заискивающе лепечет продавец Мауленов, просит отсрочить разговор, чтобы посоветоваться с товарищами. Однако следователь непреклонен:

— У нас нет времени. Только чистосердечное признание облегчит вашу вину...

Вскоре заговорили и другие продавцы, которых опутал и задарил Триандофилиди — Носова, Шарандонова.

Все новые и новые факты поступают в распоряжение следователя, а частые встречи с продавцом Мауленовым уже начинаются традиционной фразой следователя:

— Ну что ж, продолжим разговор о спичках и папиросах?

Наби Султашевич заканчивает очередное дело.

Ж. ЕДИЛБАЕВ.

ПРОФЕССИЯ И ЖИЗНЬ

Даниленков говорил убедительно и страстно. И многие, сидящие в зале, мысленно отмечали, что правильно коммунисты поручили сделать доклад именно ему. Опытный работник, был когда-то секретарем партбюро на шахте, отлично понимает возросшие задачи сегодняшнего дня, у него и стаж — более тридцати лет работы в прокуратуре.

На партийном собрании после исторического XXIV съезда нашей партии присутствовали все коммунисты областной прокуратуры. Оно закончилось поздно. Но никто не торопился уходить домой. Окна Карагандинской прокуратуры светились далеко за полночь. Разговор шел уже без регламента, непринужденный, порой запальчивый. Ведь все отлично понимали, что партия призывает не просто улучшить организационную работу, крепить социалистическую законность, а требует поднять ее на более высокую качественную ступень, как никогда повысить уровень работы каждого прокурорского работника, целых коллективов, партийных организаций на местах.

Готовя доклад, выступая в прениях, размышляя об основных задачах, выдвинутых съездом, Ефим Моисеевич Даниленков не раз задумывался о своей профессии, о трудном пути, который ему пришлось пройти вместе с товарищами, о мучительных поисках в сложных делах, о кропотливой постоянной «мелкой» работе, как ее называют иные сотрудники, имея в виду незначительность преступления или правонарушения.

Будни. Будни. Никуда от них не уйдешь. Масса дел, «простых и несложных», иной раз требует не меньше усилий, чем крупные происшествия. Вот и сегодня прокурор опять напомнил ему о нераскрытой краже сейфа с овощной базы Карагандинского отделения Казахской железной дороги. Ефим Моисеевич улыбнулся. Раньше, когда начинал работу в прокуратуре, он бы еще мог подумать: «Ну украли ржавый ящик, в нем даже денег-то нет, одни старые бумажки...» Во всяком случае так уверял в своем письменном заявлении заведующий овощной базой Красноперов.

За плечами Даниленкова был опыт, хорошо развитая интуиция, своеобразное чутье старого работника, который анализирует дело на более высоком уровне, учитывая все многообразие незримых нитей, связывающих одно преступление с другим.

Два дня назад были задержаны похитители пневматического ружья в том же районе города, где расположена и овощная база. И умелый разговор с правонарушителями — тремя подростками — позволил Ефиму Моисеевичу усомниться в письменном объяснении заведующего базой. После двух бесед с задержанными, после горького раскаяния и стремления искупить свою вину признанием подростки рассказали и о похищении железного ржавого ящика, о котором писал зав. базой. Только, кроме ненужных бумажек, в нем еще «валялись»... четыре тысячи рублей!

Даниленков не занимался непосредственно этим делом. Он курировал, помимо следственного отдела УВД, еще и прокуратуру Железнодорожного района. Но поскольку там делом занят молодой специалист, то возглавить расследование придется ему, Даниленкову.

— Постарайтесь тактично помочь молодому работнику. И больше самостоятельности: он не должен считать, что вы все берете на себя, — советовал районный прокурор.

Молодым специалистом была Зоя Кравченко, недавно закончившая университет. Для Даниленкова же университет был лишь определенным этапом. Задолго до этого закончена юридическая школа, девятимесячные курсы по повышению квалификации. Позади сотни расследований, и ему, конечно, понятны ошибки Кравченко, ее робость и в то же время категоричность иных выводов, свойственная молодости.

Так же горяч и категоричен был и он, когда тридцать семь лет назад его вызвали в горком комсомола и предложили пойти на работу в прокуратуру. Трудное было время: не хватало продуктов, свирепствовали болезни. Да и на фабрике, где работал Ефим Моисеевич, заработок у него был втрое больше. А жить приходилось поначалу в землянке за несколько километров от нового места работы. В сорокаградусные морозы и сильные бураны было особенно нелегко...

Сейчас, сидя в уютном и просторном кабинете, он думает о Зое Кравченко, о своей молодости, о трудности первых шагов, которые ему, как и многим его товарищам, пришлось делать, опираясь вначале на скудные знания, не владея методикой бесед и профессиональной работы с людьми.

С «потерянных денег» начался их разговор с Леонидом Красноперовым.

— Сколько все-таки было денег в сейфе? И почему вы скрыли, что они там были?

— Не хотелось лишних разговоров, да и было-то их рублей сто пятьдесят...

— Чьи деньги?

— Да так, иногда овощи за наличный расчет продавал...

У заведующего базой Красноперова округлое брюшко, второй подбородок. По дороге на работу он и не каждому руку подаст: все равно придут за ранней редиской или парниковыми огурцами. Жизнь у него была спокойная, сытая, «жизнь в почете», как любил он сам говорить.

А когда в процессе расследования стало известно, что он отбывал наказание в местах лишения свободы, как изменник Родины, когда была проведена глубокая ревизия трехлетней работы Красноперова, Ефим Моисеевич понял, что мелкая кража ржавого ящика вырастает в крупное дело.

На очередном допросе Даниленков невольно вспомнил очерк Василия Пескова «Дезертир». Тот сам себя наказал — двадцать лет на чердаке просидел, прячась от возмездия. Можно догадаться, что думает о своей жизни и Красноперов...

— Самое главное, — говорил Ефим Моисеевич после допроса, — это постараться проникнуть в душу сидящего перед тобой человека, рассмотреть ход событий, которые формировали преступника, увидеть начало той «жизни», которая привела его на скамью подсудимых.

Красноперов молча сидит у окна после очередного допроса. Вопросов к нему сегодня больше нет. Он молчит и о чем-то думает. Он смотрит в окно на раздетые осенние деревья, пустынную улицу, хмурое небо. Как внимательно наблюдал за ним Даниленков! Знакомые черты типа, отчаянно боявшегося неизвестности и будущего, не знающего, что же делать, видящего неизбежность возмездия, растерянные и безвольные руки, повисшие как плети.

После того, как Красноперова увели, Даниленков рассматривает документы недавней ревизии, задумчиво пытается представить себе недостачу — 55 тысяч 312 рублей.

— Мог ли один человек похитить такую сумму? — спрашивает его прокурор.

— Может, если есть помощники, — отвечает следователь. — Одну помощницу уже нашли, товарищ прокурор. Накануне главбух Тинякова уволилась и выехала к дочери в Краснодарский край.

Даниленков подготовил требование, чтобы Тинякову обязали явиться в прокуратуру. Та приехала, но негласно, тайком устроилась на квартиру, чтобы наблюдать за ходом расследования и быть начеку и в то же время не показываться на глаза людям. Но пока шло расследование, Ефим Моисеевич не раз выступал перед жителями города. После одной из таких бесед, когда работники прокуратуры обратились за помощью к трудящимся в клубе железнодорожников, Тинякову задержали и привели в прокуратуру.

У нее с проседью волосы, морщинистое лицо, заискивающий взгляд и к месту и не к месту оправдательное: «Вы мне приписываете, а ведь это ошибка. В крайнем случае — халатность...»

Через два месяца дело закончено, осужденные получили по заслугам.

...Вечер. Сегодня Даниленков свободен: нет срочных дел, не читает лекцию в клубе, не беспокоят звонки. Он гасит люстру и включает торшер. Мягкий рассеянный свет успокаивает. Рука привычно тянется к транзисторному приемнику. Легкий щелчок, и звуки сложной и чарующей мелодии Шостаковича заполняют комнату. Приемник стоит в полутени, но даже издали можно разобрать сверкающую вязь гравировки: «Даниленкову Е. М. от Генерального прокурора СССР за успехи в борьбе с преступностью...»

Б. ЛУНЕВ.

ВОЗРАСТ СЛЕДОВАТЕЛЯ

Как-то в узком кругу сослуживцев, после одного из совещаний, в непринужденном разговоре знакомый кандидат юридических наук доверительно поведал мне, что считает следственную работу особенно трудной, на которой, по сути дела, творчески работать можно лишь от силы восемь-десять лет.

— Я и сам проработал десять лет следователем: на практике убедился...

«Ну что ж, — попытался мысленно согласиться я со своим собеседником, — человек долгие годы занимается изучением труда следователя, пишет статьи, готовит большую работу. Видимо, утверждение его для многих может показаться вполне логичным и высокоавторитетным».

Однако я ни тогда, ни сейчас не могу с ним согласиться. То есть при всей сложности нашей работы, при наличии тех огромных трудностей, которые приходится преодолевать следователю на многих этапах своей деятельности, при всем том, что труд наш «требует и забирает всего человека» (а уж о нервной системе и говорить не приходится!) возраст следователя не может определяться какими-то календарными сроками, да еще столь короткими.

Я часто вспоминал наш разговор с авторитетным товарищем, его последовательность, веские аргументы и «железную доказательность» в споре, а на память приходило совсем другое. Мои товарищи А. Еркебаев, М. Аккулиев, Д. Музбулаков, К. Нугманов уже не один год следователями, но можно ли сказать, что они «выработались», что им пора менять профессию на более спокойную и «безвредную»? И можно ли утверждать это судя по положительным результатам их труда? И кто из них может сказать, что ему хочется покоя, легкой работы?

Жизнь, наша практика были лучшим возражением моему ученому собеседнику. Как и во многих профессиях, опыт — лучший помощник. Как и в любой профессии — чем больше стаж, тем легче и лучше работается. А у нас к тому же работа особенная: разнообразие дел, тактических и научных методов, творческих поисков и размышлений — все это не дает возможности оставаться в состоянии покоя, слепой исполнительности, отсиживания на рабочем месте «от и до». В этом — интерес и привлекательность нашей профессии. Но также и трудность. Следствие требует постоянного беспокойства и совершенствования. Это касается не только характера самой работы, но и волевой закалки работника.

Трудности нашего дела, безусловно, в определенной степени зависят и от того, насколько человек крепок, здоров, энергичен. Но кто может сказать, что все это даст результат при отсутствии жизненного и профессионального опыта? Кто сможет категорично утверждать, что энергия молодости побеждает знания и опыт? Не бывает ли чаще в нашей работе наоборот: когда молодой работник совершает ошибки даже не в силу отсутствия профессионального опыта, а скорее по причине элементарного незнания жизни? И не помогает ли опыт не растрачивать энергию, когда этого не нужно? Таких «но» немало в нашем споре...

Сложность, а порой и невозможность продолжительной работы следователем зачастую связывается с большой эмоциональностью многих случаев и происшествий, с неожиданностью некоторых дел, с необъятными трудностями в достижении полноты и всесторонности расследования. Однако такая работа доступна именно опытному и знающему свое дело следователю.

А если обратиться к практике, то можно без труда заметить, что лишь недостатком опыта и отсутствием должного уважения к профессии, к «каким-то мелочам» и можно объяснить такие факты, когда молодые работники считают для себя «неприятной и малопривлекательной» обузой изъятие и осмотр вещественных доказательств, производство экспертиз и т. п. Такая работа считается излишне обременительной, «грязной», в крайнем случае, «нетворческой». А раз так, то нетрудно представить и результаты: на одной «романтике» в расследовании далеко не продвинешься. Времени легких удач, везений и нетрудных дел в нашей профессии никогда не было и не будет.

Встречаются и другие отрицательные моменты в рассуждениях о профессии следователя. Я бы назвал это «профессиональным снобизмом». Иногда даже квалифицированные работники, зарекомендовавшие себя мастерами расследования так называемых «хозяйственных преступлений», с пренебрежением относятся к коллегам, расследующим дела об убийствах. «И любите же вы возиться с кровью, грязью, другими гадостями...» — замечают они порой. Ну что ж, можно только улыбнуться...

Да, приходится заниматься подобной грязной работой. Но, товарищи, не оттого только, что мы любим свою профессию! И не за это мы ее любим! А может быть, именно за тот ослепительный контраст отрицательного и прекрасного в характерах разных людей, из-за той невыразимой благодарности человеческого сердца, которое вместе с нами радуется торжеству справедливости. И это не высокие слова. В них сердцевина и благородная суть нашей профессии.

Кроме любви к своей работе, всегда требуются преданность ей, желание трудиться, высокое чувство долга и неистребимое желание во что бы то ни стало помочь пострадавшим. В этом заключается частично и ответ на вопрос о возрасте следователя. Вопрос этот должен решаться прежде всего в пользу опыта, инициативы и добросовестного отношения следственного работника к выполнению своих служебных обязанностей.

Только со временем, сталкиваясь на практике со множеством трудных и «легких» дел, имея за плечами большой теоретический багаж, следователь по-настоящему начинает осознавать, что его работа — не труд одиночки, а результат совместных усилий органов дознания и уголовного розыска, представителей общественности, советских граждан, решительно вставших на защиту закона и справедливости. Следователь обязан умело использовать и координировать эти усилия, что в свою очередь невозможно без выработанного и проверенного на практике чувства коллективизма.

И хотя часто следователь работает в одиночку (раздумья, кабинетная работа, поиски в архивах и т. п.), он все время пользуется помощью многих людей. Он не гордый и талантливый одиночка — супермен, каким его часто любят рисовать (хотя мы и не отрицаем многих личных моментов в следственной работе: индивидуальность сотрудника, преобладающие методы в работе того или иного нашего коллеги).

Простой пример, одно из практических дел. Обвинение в убийстве некоего Фахрутдинова. Преступник был установлен уже через полчаса: помогли показания гражданки, которую мы застали на месте происшествия. Сразу же: и приметы убийцы, и приблизительное местожительство.

Казалось, все само идет в руки следователю. Но (как всегда, многочисленные «но» в нашей работе и помогают и мешают), во-первых, гражданка-то и не знала, что один из тех ссорящихся мужчин, о которых у нее спрашивали, убит. Во-вторых, опоздай мы на место происшествия на пять минут — и этого свидетеля не оказалось бы.

Аналогичное дело по обвинению Клименко. Оно также раскрыто с помощью свидетелей после нескольких детальных опросов и проверки поступивших сведений. Благодаря оперативности следственных работников преступник был задержан в тот же день, когда он уже почти оформил все документы на выезд. Следует при этом учесть, что из-за случайности встречи обвиняемого и потерпевшего все улики могли оказаться временными и утерянными. Положительный результат — итог кропотливой и совсем «не творческой работы». Элементарное невыполнение обременительных и скучных действий привело бы к значительным затруднениям и длительной задержке следствия.

Слушая однажды выступление прокурора области на очередном производственном совещании, я запомнил одно место из его речи. Прокурор похвалил сотрудников, что они всегда умеют распутать клубок с помощью мельчайших деталей, следов, вещественных доказательств или свидетелей. Однако я подумал, что сами по себе улики, свидетели и доказательства на месте зачастую отсутствуют. Их приходится находить. За каждым, порой незначительным, документом или свидетельством преступления кроется огромное напряжение мысли, настойчивой оперативной работы. И еще: кроме всех прочих факторов, чуть ли не главнейший в нашем деле — фактор времени. Потеряешь время — упустишь преступника.

Есть еще одна очень важная социально-общественная сторона нашей профессии.

Борясь за полную ликвидацию преступности в стране, государство требует широкого использования материалов следствия для выяснения причин и предупреждения преступности. Следователь находится ближе всех к этим материалам: обсуждение дел в коллективах по месту работы обвиняемых, а по делу несовершеннолетних — по месту работы родителей становятся обязательными пунктами в планах расследования различных правонарушений в нашей области.

Любой следователь в этих условиях располагает массой всевозможных примеров для ведения действенной правовой пропаганды и разъяснения основ советского уголовного законодательства среди населения. Он может использовать для этого возможности печати, радио, телевидения, систематические выступления на предприятиях и в учреждениях.

Перед выступлениями мы с товарищами обязательно собираем и уточняем сведения о состоянии трудовой дисциплины на предприятиях, о случаях правонарушений. Часто с коллегами изучаем довольно типичные случаи, чтобы выяснить причины и истоки преступления. Именно знание местной обстановки делает нашу пропаганду конкретной и результативной.

Конечно, формы и методы работы по предупреждению или расследованию преступлений у каждого работника самые различные. В этом и проявляется индивидуальность. Но важно, мне кажется, всегда, в любом деле видеть главную цель.

Как-то пришлось докладывать дело о крупных и систематических хищениях на одном предприятии области. После того как члены коллегии прокуратуры республики высказали свое мнение о качестве следствия, прокурор республики спросил: «Можно ли сказать, что в связи с разоблачением группы расхитителей, хищения на фабрике прекратились?» Мы с товарищами ответили утвердительно. Только такой вывод и может быть главной оценкой качества следствия. Именно в этом должны мы видеть конечную и главную цель.

И. Г. ГЕРШЕНЗОН,

прокурор-криминалист прокуратуры

Джамбулской области.

ВСЕГДА С ЛЮДЬМИ

Хороши солнечные просторы Чистопольского района Кокчетавской области. Все, чем славится край «голубых гор», есть в Чистополье: плодородные нивы, луга, озера и реки, тенистые рощи, живописные холмы.

Климат в районе резкий, суровый: с жарким летом, с сибирской зимой. Человек здесь чувствует себя прекрасно: ни гнилых оттепелей в зимние месяцы, ни дождливой сырости летом. Погода не вступает в противоречия с календарем, и организм легко и естественно приспосабливается к смене времен года.

Вот уже несколько лет работает в Чистополье районным прокурором Иван Ефимович Шедловский. И в том, что здесь строго соблюдается законность, значительно снизилась преступность, есть и определенная заслуга И. Е. Шедловского.

Недавно в селе Калмаккуль на свадьбе был убит рабочий совхоза Балжанов. Преступник не был найден.

Что такое сельская свадьба — всем известно: гуляют день, другой, третий. В шумное веселье втянуты десятки людей, порой едва знакомых друг с другом: любой прохожий, проезжий — желанный гость; разливанное море вина туманит головы. Не удивительно, что в этом веселом праздничном хороводе не так-то легко любому участнику запомнить остальных гостей, а тем более заметить что-нибудь подозрительное. Да и кто на свадьбе думает о чем-то мрачном?!

Лица проходят перед глазами яркими расплывчатыми пятнами. Смех, музыка, шутки. То в одном, то в другом месте вспыхивает песня. Группы нарядных людей входят и выходят из дома. Кто может замыслить или совершить черное дело на таком пиршестве, когда все веселы, все рады, все желают счастья, все друзья друг другу!?

Между тем праздник свадьбы все-таки омрачен трагической смертью человека, а веселая, пестрая сумятица помогла убийце остаться незамеченным.

Кто же был он? Выяснить это было не так-то просто, особенно, если учесть, что современные средства передвижения дают подчас преступнику возможность за несколько часов перенестись на десятки, а то даже и сотни километров от места происшествия. Ни работникам милиции, ни следователю не удалось напасть на след убийцы.

...Нераскрытое преступление? Как бы ни были трудны обстоятельства, в которых приходится действовать следователю, как ни малы улики, правосудие не принимает никаких объяснений и оправданий. Возмездие должно свершиться — в этом все дело. Если же этого нет, общество несет ощутимый урон.

Дело не только в том, что в результате преступления, как в данном случае, из рядов общества безвременно был вырван рабочий, труженик, что близким его была нанесена глубокая травма. Нераскрытое преступление оказывает невидимое, но весьма определенное влияние на окружающих.

Прежде всего пагубно влияние безнаказанности на самого преступника. Страх постепенно ослабевает. Кошмар содеянного несколько бледнеет, и он уже с превосходством начинает поглядывать на людей, укрепляясь в ошибочном убеждении, что и в другом случае все может сойти с рук.

Легко поэтому понять, что нераскрытое преступление не давало покоя Ивану Ефимовичу, сидело в мозгу как заноза.

Следователь и работники уголовного розыска проверили все версии, допросили многих свидетелей, сделали как будто все, и все же преступление осталось нераскрытым.

«Нет, — подумал Иван Ефимович. — Это только кажется, что сделано все. Надо обратиться к жителям поселка Калмаккуль. Послушать, что скажут они. Не может быть, чтобы на свадьбе, где участвовало более сотни человек, никто ничего не заметил, никто ничего не знал о преступнике».

Обращение к общественности, беседа с людьми всегда оправдывали себя.

Иван Ефимович выехал в Калмаккуль. На следующий день по совхозному радио было объявлено, что вечером перед началом киносеанса выступит районный прокурор.

О трагическом событии на свадьбе он в своей беседе рассказал кратко, так как в общих чертах об этом знали. Прокурор больше говорил людям о вреде распущенности, алкоголизме, о долге каждого сознательного гражданина вести борьбу с преступностью.

В заключение он подчеркнул, что следствие интересуют любые сведения, касающиеся убийства рабочего совхоза Балжанова. Каждый, кто сможет хоть чем-то дополнить картину происшедшего любыми деталями, окажет большую помощь.

Вечером в кабинет председателя, поселкового Совета, где Шедловский просматривал дела исполкома, пришел старик. Иван Ефимович чувствовал, что старик пришел к нему неспроста, хотя тот и начал разговор о погоде и видах на урожай, и, не перебивая, внимательно слушал аксакала. Собираясь уходить, тот сказал прокурору, что дочь жителя совхоза Бегахметова — ученица второго класса — нашла в день убийства около своего дома окровавленный нож и отдала своему отцу.

На следующий день Иван Ефимович побеседовал с девочкой, затем пришлось вызвать отца. Бегахметов, сразу сообразив, зачем его вызывает прокурор, сам принес завернутый в бумагу нож и положил его на стол.

— Почему вы не сообщили о находке?

— Я не хотел, чтобы меня и мою дочку вызывали в суд.

Прокурор не сомневался, что к нему в руки попало орудие убийства: нож нашли недалеко от того места, где был убит Балжанов.

Возникал вопрос: «Чей нож?» Его осмотрели родные жениха и невесты, их близкие родственники, но никто не мог сказать, кому он принадлежит.

В один из вечеров, когда Шедловский сидел в кабинете председателя поселкового Совета, в соседней комнате раздались громкие голоса. В кабинет вошли двое молодых людей, подталкивая впереди себя девушку. Она смущалась и опускала глаза. Иван Ефимович молча ждал. Наконец девушка сказала, что в тот вечер она видела такой нож у Максута — рабочего из поселка Крымбет.

Допрошенный Максут Сулейменов сначала заявил, что такого ножа у него никогда не было и в день свадьбы в поселок Калмаккуль он не приезжал. Когда нож опознали его родственники, он вынужден был изменить свои показания: мол, в тот вечер был пьян и не помнит, кому отдал свой нож.

Пришлось прибегнуть к экспертизе. Кровь на ноже и на правом рукаве костюма, который в тот вечер был на Сулейменове, совпадали с группой крови убитого. Сулейменов признался в совершенном преступлении...

Как-то поздно ночью прокурору позвонил дежурный райотдела милиции и сообщил, что в одном из новых целинных совхозов преступники взломали двери магазина и похитили много ценностей. Когда оперативная группа во главе с прокурором прибыла на место происшествия, то сторож сообщил, что два преступника скрылись, а одного он снова загнал в магазин, стреляя из ружья в воздух. Ночь была темной, шел снег, электрического освещения в магазине не было.

На предложение выйти взломщик ответил ожесточенной бранью. Утра ждать было долго, решили брать преступника немедленно. Одному из участников оперативной группы и сторожу Шедловский дал задание охранять окна и двери, а сам вместе с другим оперативным работником, «вооруженный» лишь карманным фонарем, первым смело вошел в магазин. Метнулась тень, в руках преступника блеснула опасная бритва. Шедловский резко отскочил в сторону, а в следующую секунду ударом ноги сбил бандита с ног. Его быстро обезоружили и связали (оказался опасный рецидивист). Утром задержали двух остальных и изъяли похищенные ценности...

Человек не рождается преступником. Он становится им в результате каких-то обстоятельств, каких-то влияний, порой явных и бросающихся в глаза, порой скрытых и малозаметных. Найти их, проанализировать, войти в соответствующие инстанции с аргументированным авторитетным представлением о мерах, делающих преступления данного рода невозможными или резко затрудняющих их, — для этого нужна неустанно работающая пытливая мысль. И этим качеством в полной мере обладает прокурор Чистопольского района.

Откуда в нем эта влюбленность в свою трудную и благородную профессию, эта настойчивость и тщательность в расследовании каждого дела, стремление выставить на свет все извилины преступной психологии? Может быть, от большого, богатого жизненного опыта, от крестьянской закваски, от простых наставлений отца, земледельца-бедняка, деревенского активиста двадцатых-тридцатых годов?

Родился и вырос Ваня Шедловский в Северном Казахстане, в крае чернозема, обильных урожаев, устоявшегося быта переселенческих сел, где очень резки были контрасты между хлеборобской голытьбой и богатыми домами кулаков, надменных «степных бояр», как называл их уроженец и знаток этих мест известный казахстанский писатель Иван Шухов.

Горька была участь бедняцкого мальчонки, и, если б не Советская власть, век бы не вырваться ему, как и его семье, из беспросветной нужды.

Но время изменялось прямо на глазах. В 1930 году в село Красный Орел, что в Северо-Казахстанской области, большевик Ураков приехал организовывать колхоз. Внове было это слово в степной глуши. Тем более не понимал и не мог понимать его значения десятилетний Ваня Шедловский. Но он знал серый, скудный быт своей родной семьи, видел, как светились радостью глаза отца при звуке этого слова, и чувствовал, что в жизнь приходит что-то неведомое и радостное.

Ураков сразу сумел увлечь за собой бедноту. Среди самых горячих сторонников колхоза был и отец Вани. Целый день говорили о чем-то человек двадцать активистов — крестьян, запершись однажды в сельской школе. Спорили, шумели до темноты. Вечером в дом возвратились отец и Ураков и долго еще беседовали при свете керосиновой лампы.

Вскоре над крыльцом одного из домов села появилась вывеска: «Колхоз «Красный Орел». Молодая артель начала делать свои первые шаги. Давались они ей нелегко. Зажиточные крестьяне уже через несколько дней начали растаскивать колхозное имущество. Старые инстинкты подавить было не так-то просто. Собственническое нутро мелкого хозяина властно требовало своего. С общественных дворов стали исчезать сданные в колхоз лошади, волы. По ночам крали сбрую, увозили брички. Все это прятали дома или в рощах, в камышовых зарослях у озера.

Колхозные активисты стремились быстро найти и вернуть припрятанное расхитителями добро. Им в этом с рвением и охотой помогали подростки — прочесывали рощи, перелески, овраги в окрестных селах, разыскивали уведенный скот, приводили обратно на колхозные дворы.

Шло время. Укреплялся, богател колхоз. Улучшилась постепенно и жизнь в доме колхозника Ефима Шедловского, хотя недостатков все еще было немало. Работали только отец с матерью, а накормить, одеть, обуть надо было девять малолетних детей.

Ваня учился в Мамлютке, большом соседнем селе. Ходил в школу пешком, летом — босиком, зимой — в отцовских сапогах. Он подрастал. Приходилось не только учиться. Слегла мать. Он стал главным помощником отца. Работали вместе — отец и сын — в колхозной столярной мастерской.

Нелегкими были детство, юность у Ивана Шедловского, но невзгоды только закалили его волю, выработали характер, научили внимательности к людям, к их труду. Незабываемым стало для него время работы в мастерской — степенные поучения отца, неторопливые прикосновения его теплых, шершавых рабочих рук, смолистый аромат дерева, шуршание стружек, резкие запахи клея, лака, олифы.

Наступило время призыва, и Иван надел военную форму. Чувствовал — не хватает знаний, хотелось учиться. Он охотно стал заниматься в Малинской полковой школе на Житомирщине.

Весна 1941 года сменилась летом. Стояли ясные, теплые дни. Таким же погожим выдался и день 22 июня. Роты курсантов находились на тактических занятиях.

Самолеты с черной свастикой на крыльях появились во второй половине дня. Они обстреляли летний лагерь курсантов, сбросили бомбы на железнодорожное полотно у станции Коростень. Завыли сирены. Так для Ивана Ефимовича началась война. ...Наши войска были брошены к месту немецкого прорыва. Рота, в которой служил Шедловский, заняла оборону у небольшой речки. Этот бой оказался последним для младшего командира Ивана Шедловского: он был тяжело ранен осколком снаряда в правую руку. Полгода пролежал в госпитале, все надеялся, что вылечится и снова пойдет в бой с врагом, мстить за родную землю, за трех погибших братьев. Но воевать на фронте больше не пришлось. Врачи сказали Ивану Ефимовичу, что рука у него работать не будет. В марте 1942 года он демобилизовался из армии. Куда идти, что делать? Где принести как можно больше пользы Родине в тяжелый час, помочь разбить общего врага? Где лучше проявить способности бывшему воину?

— Борьба с преступностью — тоже фронт, — сказали ему в райкоме партии. — Только оружием будет не винтовка, а статьи советских законов.

Ивана Ефимовича направили работать в прокуратуру.

И снова напряженный труд. Изучение положений права, тренировки в письме левой рукой. На курсах в прокуратуре Северо-Казахстанской области большую помощь оказали ему старшие товарищи, опытные юристы.

С августа 1944 года Иван Ефимович стал работать следователем прокуратуры Келлеровского района. С большой теплотой вспоминает он о своем первом начальнике, прокуроре района Василии Даниловиче Верховяке. Многому научил он Шедловского. Опытный юрист, Верховяк на практике показывал молодому следователю, как вести следствие и преодолевать трудности, оказывал ему повседневную помощь.

В годы войны единственным оснащением следователя были только ручка и кодекс. О пишущей машинке или необходимом транспорте, не говоря уже о каких-либо научно-технических средствах, можно было лишь мечтать. И все же упорство и настойчивость помогли Шедловскому освоить работу, преодолеть все трудности. Он быстро овладел специальностью следователя.

— ...Еще одно дело тоже было во время войны, — вспоминает Иван Ефимович. — Пригласил меня к себе в кабинет прокурор района. Подал маленький клочок бумаги и сказал: «Прочитайте его, стоит ли таким пустяком заниматься?» Я прочел. На небольшом клочке газеты корявыми буквами написано, что в селе Озерном умерла беременная женщина. Подписи не было:

Работы в то время было очень много. Однако уже на второй день Иван Ефимович был в Озерном. Женщину похоронили десять дней тому назад. Шедловский пришел в дом к умершей. Подавленный муж сидел на лавке и курил одну папиросу за другой. Пятеро малолеток, словно птенцы в осиротевшем гнезде, сидели на печке, прижавшись друг к другу. В доме было пусто и неуютно. Сердце Ивана Ефимовича сжалось от волнения и жалости. Из разговора с мужем умершей он понял, что в семье недостаток. Сам он пришел с фронта, но после ранения работать пока не может, а жена забеременела шестым ребенком. Вот и решили они сделать аборт. Жена взяла последние пять килограммов сала, цветной головной платок и уехала в село Подлесное.

Домой вернулась на третий день, два дня помаялась и вот померла, — с горечью закончил свой рассказ муж. У кого она была в Подлесном, муж не знал. Шедловский думал быстро найти лицо, занимающееся незаконным производством абортов, ведь в деревне все другу друга на виду. Но прошло три дня, пять, у подозрительных лиц произведены обыски, допрошены более двух десятков человек, а потерпевшую никто в селе не видел, хотя многие ее знали в лицо. Шедловский еще раз пригласил к себе заведующую медпунктом, которая давно работала в селе и пользовалась большим уважением среди населения. Пожилая женщина сидела перед следователем уставшая, бледная, сетка морщин покрывала ее лицо. Он видел, как ей трудно одной обслуживать три населенных пункта. Минувшей ночью она принимала роды. Но ничего не поделаешь: война — вся молодежь на фронте. Приходится работать за троих.

Долго длилась их беседа. Заведующая медпунктом называла одну за другой женщин, которых она подозревала в незаконном производстве абортов, но тут же по каким-то причинам исключала их. Остановилась она, наконец, на Тимченко из села Веселого, которая под всякими предлогами уклонялась от работы в колхозе, а между тем материально жила лучше многих колхозников. На следующий день в Веселом Иван Ефимович без труда нашел дом Тимченко по крашеным ставням и крытой железом крыше. При обыске у нее были найдены инструменты для производства абортов, много отрезов шерсти, сукна и платок, о котором говорил следователю муж умершей. Тимченко вину свою признала полностью и понесла заслуженное наказание.

За успешное расследование ряда дел Генеральный прокурор Союза ССР в 1956 году наградил Шедловского именными часами. После того он расследовал немало сложных дел. Это неоднократно отмечалось в приказах Генерального прокурора СССР.

В течение многих лет Иван Ефимович систематически участвует в судебных процессах по важным делам. В подавляющем большинстве они рассматриваются с участием общественных обвинителей. К любому судебному заседанию он тщательно готовится.

Участвуя в суде, Шедловский никогда не забывает о том, что в борьбе с преступностью нельзя руководствоваться личными чувствами. Нельзя быть и формалистом: заглянул в закон — и проси меру наказания. Нет, опыт учит — надо еще и еще раз поразмыслить, разобраться во всех обстоятельствах дела, чтобы исключить малейшую возможность ошибки.

Вот и закончен судебный процесс, виновные наказаны, правда восторжествовала. Но люди не выходят из зала, присутствующим объявлено, что прокурором района будет прочитана лекция на тему «Роль общественности в борьбе с хулиганством».

Шедловский постоянно использует такие возможности, часто выступает с лекциями или беседами перед населением после судебного процесса. Он на практике убедился, что люди охотно посещают беседы, лекции лишь в том случае, если они уверены, что узнают что-то новое, интересное. Поэтому перед каждым выступлением он тщательно готовится, подбирает свежий материал.

Иван Ефимович имеет постоянный круг слушателей. Ему хорошо известен уровень их знаний, запросы и желания. Это дает ему возможность при подготовке так строить. содержание беседы или лекции, чтобы вызвать у слушателей живой интерес. Лекции и беседы он проводит просто, доступно, добиваясь максимальной убедительности, и слушатели всегда остаются довольны его выступлениями. Он умеет ясно, доходчиво рассказать о широком круге вопросов политической, экономической, культурной жизни страны, о международном положении. За ним утвердилась репутация одного из лучших пропагандистов района.

Иван Ефимович ведет в Чистопольском большую общественную работу, которая также имеет целью снизить количество правонарушений. По его инициативе при партийной организации суда, прокуратуры и милиции создана и активно работает первичная организация общества «Знание». Члены общества часто выступают с лекциями и беседами. Разработаны и читаются лекции по правовым вопросам для учащихся старших классов средних школ и учащихся профтехучилищ. Это весьма положительно сказывается на воспитании подростков.

И снова сообщения, сигналы и снова проверки и новые дела, большие и малые, требующие к себе одинаково внимательного отношения.

Однажды по предложению Ивана Ефимовича на центральной усадьбе совхоза состоялся товарищеский суд. Рассматривалось дело о хищении одного мешка комбикорма на свиноферме. Докладывал дело участковый инспектор милиции. В зале присутствовало много народа; здесь же находились прокурор района, руководители совхоза. Неловко чувствовал себя виновный под осуждающими взглядами товарищей. Он краснел, пот с него лился градом. Он признал свою вину и дал обещание больше никогда ничего подобного не совершать.

Из присутствующих выступило несколько человек, они резко осудили поведение расхитителя.

Цель, ради которой состоялся товарищеский суд, казалось, была достигнута. Однако на второй день в прокуратуру поступило анонимное письмо, автор которого с обидой писал, что прокурор занимается мелкими делами, каким-то мешком комбикорма, который и стоит-то копейки. А между тем в этом же отделении совхоза управляющий Шульц, заведующий фермой Фролов и учетчица Майер зимой тоннами продавали комбикорм. Они расхищают взрослое поголовье свиней, скрывают падеж молодняка, который восстанавливают за счет неоприходованных поросят.

И прокурор снова в совхозе, но теперь не один, а с ревизором райсельхозуправления. Вместе они изучают документы о количестве поступившего комбикорма и его расходе, о падеже свинопоголовья. Внимательно просматривая акты о падеже животных, прокурор обратил внимание на то, что они составлялись не на каждую голову, а сразу на пять, семь голов. Причина падежа везде указана одна — истощение. И это в то самое время, когда на ферме было достаточно кормов. При пересчете оказалась недостача большого количества взрослого поголовья, излишек поросят, часть которых не оприходована. Учет кормов и поголовья запутан и запущен.

Проверка убедила прокурора, что на ферме и в отделении совхоза орудуют жулики, он возбудил уголовное дело. Первой рассказала о содеянном учетчица Майер. Она назвала участников хищения и способ его скрытия. Шедловский вызвал следователя, они совместно составили план действий. А действовать надо было быстро, оперативно. Из бухгалтерии были изъяты фиктивные акты о падеже и на списание комбикормов. При обысках на квартирах у подозреваемых нашли крупные суммы денег, на имущество был наложен арест. Следствие установило, что преступники длительное время безнаказанно занимались хищением. За это они понесли суровое наказание.

В прокуратуру ежедневно поступает большая почта. Десятки заявлений граждан, различные письма, сигналы, все они должны быть внимательно прочитаны и получить правильное разрешение. Ожидают советов и указаний работники милиции — не только по уголовным делам, но и по ряду вопросов административной деятельности. Суд извещает о времени судебного рассмотрения уголовных и гражданских дел.

Все нужно сделать, всюду надо успеть. А главное — по каждому вопросу надо иметь совершенно определенное мнение, основанное на фактах.

Иван Ефимович говорит, что только тщательный анализ положения дел в районе, хорошее знание состояния производства в совхозах, на предприятиях, постоянное укрепление связей с общественностью помогают ему правильно оценить отдельные факты и сигналы с мест, обобщить их и внести необходимые предложения в партийные и советские органы района.

Обобщению материалов и результатов проверок в порядке общего надзора Шедловский придает большое значение. В пользе этой работы он давно убедился. Собрав материал о нарушениях трудового законодательства в совхозах, на предприятиях, в учреждениях и в организациях района, он выступил с докладом на специально собранном районным комитетом партии межведомственном семинаре председателей местных комитетов профсоюза и начальников отделов кадров.

Однажды прокуратурой были вскрыты факты неблагополучного положения с охраной социалистической собственности в отдельных совхозах района. В суд сразу же предъявляются иски о взыскании ущерба с виновных, возбуждаются уголовные дела, опротестовываются все незаконные приказы. А в райсельхозуправление вносятся конкретные предложения, направленные на усиление охраны государственного добра.

Одно время в районе создалось неблагополучное положение со взысканием с ответчиков средств на содержание детей, от матерей поступало большое количество жалоб. Прокурор произвел проверку в отдельных учреждениях и организациях. Проверка показала, что почти все жалобы являются обоснованными. При этом были вскрыты факты неправильного удержания алиментов. Зачастую деньги высылались получательницам несвоевременно, а по некоторым исполнительным листам — по вине работников бухгалтерии — вообще взыскание не производилось. Эти факты тоже были обобщены, и в исполком районного Совета внесено соответствующее представление.

По согласованию с председателем исполкома была подобрана группа счетных работников, с помощью которых во всех совхозах, учреждениях, предприятиях и организациях удалось произвести проверку исполнения судебных решений о взыскании алиментов на содержание детей.

Проверка позволила установить многочисленные нарушения законности при взыскании алиментов. В итоге на заседание исполкома были приглашены руководители некоторых учреждений и организаций. Исполком принял соответствующее решение.

Обобщив ряд других жалоб и заявлений рабочих и служащих, использовав материалы проверок, прокурор выступил с докладом на сессии районного Совета депутатов трудящихся, в котором проанализировал состояние законности в районе.

Через некоторое время районные организации созывают специальное совещание представителей сельских Советов, главных инженеров совхозов, заведующих гаражами, работников милиции, общественных автоинспекторов по вопросу борьбы с авариями в районе. Доклад на этом совещании тоже делает прокурор...

Без душевной теплоты и человечности немыслима работа прокурора. Активно вмешиваясь в судьбу человека, он выступает то в роли обвинителя, то в роли защитника. Но в каждом случае прокурор должен отстаивать только закон, правду и справедливость. Очень важным в своей работе Иван Ефимович считает культурность, но это означает не только вежливое обращение с гражданами. Самое главное — это строгое соблюдение социалистической законности при исполнении служебных обязанностей, ограждение человека от посягательств на его права, закрепленные законом. Известно, что Ленин понимал законность как неотъемлемое качество культурности.

К Ивану Ефимовичу приходят на прием люди разных профессий, разного возраста, чтобы поблагодарить его за помощь, за то, что он вовремя предостерег их от неверного шага. Разные люди бывают у него, одни приходят за советом, другие с предложениями и жалобами. К нему обращаются не только как к прокурору, но и как к члену райкома партии, депутату райсовета.

Казалось бы, отмечено пятидесятилетие, достигнуто немало, но как и раньше Шедловский считает, что сделал он еще далеко не все. Он может и должен сделать в своей работе больше, ибо вот уже около тридцати лет стремится к главной своей цели — искоренению преступности при широком содействии общественности. Благородная цель, правильные методы!

И. А. ЛЕПИХИН,

прокурор следственного управления

прокуратуры Казахской ССР.

КАК ПРИХОДИТ АВТОРИТЕТ

Известно, что авторитет и уважение сами по себе не приходят, их нельзя утвердить служебным положением или властью. Они завоевываются только делами, поступками, всем образом жизни человека.

Но нас вполне закономерно интересует и другое: играют ли здесь роль те или иные черты характера? Или все приходит лишь с долговременным опытом? И если с этих позиций проследить биографию типичного прокурорского работника, то можно отметить ряд закономерностей.

Многим рыцарям правопорядка и стражам закона пришлось пройти нелегкую жизненную школу, испытать самые тяжелые невзгоды вместе с народом, со всей страной. Характерную в этом отношении жизнь прожил и прокурор Орджоникидзевского района Кустанайской области Александр Иванович Азаров.

В их семье было девять детей, учебу в школе приходилось совмещать с работой по дому, по хозяйству. Жизнь не баловала сельского парня, особенно в трудный послевоенный период. Однако именно борьба с житейскими трудностями, необходимость помогать братьям и сестрам и выработали у него трудолюбие, стремление к знаниям, чувство коллективизма, желание помочь людям, ободрить нуждающихся и слабых духом.

Самостоятельную работу Александр Иванович начал после окончания Свердловского юридического института и с тех пор трудится в органах прокуратуры более четырнадцати лет, навсегда полюбив избранную профессию. Хорошая теоретическая подготовленность, немалый практический опыт позволили выдвинуть его на должность прокурора одного из крупнейших сельскохозяйственных районов Кустанайской области.

Коллектив районной прокуратуры невелик — три оперативных работника и три технических. Без тесного контакта с милицией, судом, с трудящимися района успеха не добиться.

Большая организаторская деятельность в борьбе с правонарушителями и позволила прокурору наладить контакты со многими людьми и не только по служебной линии, но и в плане общественной работы — с партийными, советскими и хозяйственными работниками. Прокуратура стала успешнее справляться со своими делами, рос и служебный авторитет А. И. Азарова.

Не часто даже люди их профессии бывают удостоены в мирное время такой награды, как медаль «За отвагу». Александр Иванович вместе с начальником райотдела милиции был представлен к награждению за оперативное задержание опасного преступника.

Когда на территории района появился опасный рецидивист, работники милиции решили посоветоваться с прокурором, как быстрее его задержать и обезвредить. Между тем преступник на оживленной трассе под угрозой оружия захватил машину ГАЗ-69 и направился на ней в сторону райцентра.

Прокурор находился в отделении милиции, когда поступил очередной сигнал, что преступник остановился в восьми километрах от села Орджоникидзе и ремонтирует машину. Людей в отделении, кроме дежурного, начальника отдела Мухамедгалиева и самого прокурора, не было. Вдвоем они выехали на стареньком «газике» на задержание.

Увидев их машину, рецидивист, до этого копавшийся в моторе, быстро перешел к дверце машины, где у него лежало оружие. Проскочив мимо, Азаров и Мухамедгалиев развернулись и пристроились к проезжающему в сторону преступника грузовику.

Когда прокурорская машина вновь поравнялась с преступником, из служебного «газика» на ходу с пистолетом в руке выскочил прокурор, а за ним начальник милиции. Бандит медленно и неохотно поднял руки. Потом, когда его связали обычным ремнем, он, кривя рот в наглой усмешке, процедил с ненавистью: «Ждал вас со стороны райцентра, а то бы перестрелял как курей...»

Так растет заслуженный авторитет прокуратуры и ее руководителя, человека бесстрашного и способного, умеющего решать задачи творчески, оперативно. Личное участие в разнообразной профилактической работе, активная помощь трудящихся позволили добиться заметных положительных результатов: в 1970 году число тяжких преступлений в районе сократилось на 20 процентов, почти наполовину снизилось число правонарушений среди несовершеннолетних.

Александр Иванович зачастую сам выезжает на места происшествий, а когда совершено какое-нибудь особо значительное нарушение, он активно участвует в первоначальных следственных действиях. Часто он берется и за расследование наиболее сложных или «безнадежных» дел.

Немало времени прокурор отдает общественной работе, правовому воспитанию трудящихся. Он член райкома партии, депутат райсовета, пропагандист, член общества «Знание». Читает лекции, проводит беседы, преподает основы советского законодательства в народном университете правовых знаний. И при этом довольно широком диапазоне своей общественной деятельности он, как всегда, внимателен к «мелочам», принципиален и зорок.

Много пришлось поработать прокуратуре, прежде чем был наведен должный порядок в кооперации. Еще совсем недавно ежегодные недостачи в этой системе достигали 50 тысяч рублей. Некоторым руководителям кооперативов по настоянию прокурора в райкоме партии и в райисполкоме предъявили серьезные требования, а отдельные были привлечены к уголовной ответственности.

К людям, одержимым духом наживы, стяжательства и личного обогащения, прокурор относится непримиримо и добивается их справедливого наказания, невзирая на личность и занимаемую должность.

Казалось бы, бывший директор одного из совхозов Редкоус находился не на плохом счету в районе, хозяйство было рентабельным. Но когда в прокуратуру поступили тревожные сигналы о разбазаривании совхозного зерна, было проведено глубокое расследование. Обнаружилось свыше 500 центнеров неоприходованной пшеницы. Оказалось, что группа расхитителей во главе с директором вывозила на машинах и продавала десятки тонн зерна в соседних областях Российской Федерации. На вырученные деньги незаконно приобретались запасные части. Все это делалось под знаком заботы об интересах общественного хозяйства...

Письменные и устные жалобы поступают в прокуратуру ежедневно. Одни ищут справедливости, защиты, другие стараются «повернуть закон в свою пользу». Прокурор же обязан быть объективным стражем закона. Только знание психологии людей, знакомство с нуждами района, умение понять и оценить ситуацию помогают ему улаживать различные конфликты. Как, например, поступить с механизатором, если он решил уехать из совхоза, а директор не отпускает? Две недели — расчет. Таков порядок. А директору жаль отпустить специалиста. Рабочий — к прокурору, а тот, прежде чем вмешаться, выясняет причину ухода, помогает уладить конфликт, решить больной или «принципиальный» вопрос. И порой убеждает человека, и тот ему потом с благодарностью говорит: «Спасибо, Александр Иванович, это я, конечно, зря горячился...» Подобных «крестников» у Азарова немало. Так приходит к прокурору авторитет справедливого человека, коммуниста, болеющего за интересы дела, за интересы людей.

Д. ДОСПОЛОВ,

заместитель прокурора

Кустанайской области.

ЕСТЬ ТАКАЯ ДОЛЖНОСТЬ

Следствие по делу о хищении колхозной собственности, которое длилось не одну неделю, завершено. Можно и уезжать из села. Молодой следователь Туякан Агимбетов вышел из юрты. Но что это? Почему вдруг среди ясного дня померкло солнце? Почему он слышит голоса, но не видит лиц окружающих его людей?! В голове мелькнула страшная догадка: «Ослеп!»

Колхозники положили следователя на мягкую кошму в юрте, просили не слишком волноваться, обещали добыть пару лошадей, чтобы отвезти его в районную больницу. Легко сказать — не волноваться, когда глаза не воспринимают даже лучика света!

«Нет, видно, не по мне эта работа, — подумал Туякан. — Напрасно я тогда себя словом связал...»

Туякан до мельчайших подробностей вспомнил, как все это было. Тогда в ноябре 1942 года в совхоз имени Чкалова Краснокутского района прибыли инструктор райкома партии и представитель административных органов. Каждый из них приехал по своему делу. Но вскоре оба пришли к единому выводу: молодой зоотехник Туякан Агимбетов мог бы успешно работать в одной из районных организаций.

«Парень грамотный, расторопный, душевный, — рассуждал представитель райкома. — Вполне может партийный работник из него получиться».

«Человек наблюдательный, с цепким умом, прямой и честный, — думал в свою очередь юрист. — Почему бы его не попробовать на следовательской работе?»

Вскоре Агимбетова вызвали в райцентр и предложили две должности на выбор. Невысокий, кряжистый, с умными проницательными глазами, юноша из степного совхоза на все предложения отвечал:

— Не смогу я. Ни инструктора, ни тем более следователя из меня не получится...

Однако прокурор города был настойчив и так живописно рисовал картины следственной работы, что Туякан через некоторое время сдался. Он выбрал тогда совсем еще не ясную ему, но интересную и трудную работу в прокуратуре. Это было несколько лет назад, а теперь вот он лежит в душной юрте на пыльной кошме и пытается увидеть хоть полосочку света. Но чуда не происходит.

Под невеселые думы Туякан засыпает. Разгоряченный мозг начинает плести паутину самых необыкновенных снов. Чудится ему стук лошадиных копыт, голоса людей.

— Где тут следователь лежит? — слышит Агимбетов. — Мы лошадей раздобыли.

Туякан понимает, что это уже не сон. Пора вставать. Впереди — встреча с врачом. Обрадует или отнимет надежду? Следователь открыл глаза и вдруг вскрикнул от радости:

— Я снова вижу!

Изумленные колхозники посчитали это за какое-то чудо. Но врач потом объяснил: следователь потерял на время зрение от недоедания, от бессонных ночей и напряженной умственной работы.

— Чудак был этот доктор, — улыбается Туякан Кужантаевич, — нашел, какие советы давать. Тишина и покой не для следователя прокуратуры. А тем более в те годы...

Ему, конечно, есть о чем вспомнить. Но когда я спрашиваю о захватывающих и интересных событиях, он отшучивается:

— Зачем вам детективы? Лучше расскажите о наших людях, о старших товарищах, которые отдали своей профессии всю жизнь, у которых мы постоянно учимся. Мне, например, очень хорошие наставники попались. И прокурор, и его помощник. Сразу же поручили самостоятельную работу, на конкретных примерах учили постигать тайны следствия...

И он поведал о будничных, но очень интересных фактах.

В первый же день прокурор привел бывшего зоотехника в кабинет своего помощника?

— Помогите товарищу...

Помощник стал вести допросы при Туякане. Но это продолжалось лишь несколько дней: в то время в прокуратуре была дорога каждая минута, и вскоре Агимбетову поручили самостоятельное дело о краже скота у семьи бывшего председателя колхоза Калиева. Сам председатель воевал на фронте, а какие-то негодяи оставили его семью голодной, без средств к существованию. В те годы в районе еще встречались проходимцы, которые были не прочь поживиться за государственный или колхозный счет. Война, мол, все спишет...

— Допрашивай людей сам, — сказал Туякану помощник прокурора. А я посижу в сторонке. Если что не так, я вмешаюсь.

— А ты молодец, — похвалил Агимбетова помощник прокурора, когда закончился допрос. — Правильный настрой взял. Дело у тебя пойдет.

Но Туякан Агимбетов не задумывался тогда о будущем. Слишком много было дел в настоящем. Спать приходилось всего по 3—4 часа в сутки.

В апреле 1944 года в Павлодарской области было организовано два новых района — Михайловский и Галкинский. Следователем Михайловской прокуратуры стал Туякан Кужантаевич Агимбетов. Через два года он — помощник прокурора. А когда закончилась война и мирная жизнь начала понемногу входить в обычную колею, Туякан уехал в Ташкент на курсы переподготовки юристов. Потом он успешно закончил заочно юридический факультет Казахского государственного университета.

Судьба бросала Агимбетова в разные районы. Он работал в прокуратуре Павлодарской области прокурором по специальным делам. Потом трудился в Ермаке, Баян-Ауле, Лебяжьем... В районе прокурор назначается только на определенный конституционный срок.

— Скажите откровенно, — спросила я Агимбетова, — закономерны ли такие частые переброски из одного района в другой?

— Вполне, если долго живешь на одном месте, как-то привыкаешь, теряешь остроту при оценке тех или иных фактов и явлений.

Однако пусть не подумает читатель, что прокурор Агимбетов хоть когда-нибудь поступился своей партийной совестью и руководствовался в своих решениях не законами, а приятельскими отношениями.

Прокурором Краснокутского района Туякан Кужантаевич работает с 1963 года, второй конституционный срок. Надо сказать, что за последние пять лет преступность там значительно снизилась. И прежде всего благодаря вдумчивой профилактической работе. Ежемесячно Агимбетов делает глубокий анализ правонарушений по каждому населенному пункту. И если в каком-нибудь из них намечаются отрицательные тенденции, прокурор пишет представление непосредственно на имя секретаря парторганизации или председателя сельсовета, просит рассмотреть вопрос на общем собрании граждан или на сессиях сельсовета. При этом Туякан Кужантаевич непременно делает приписку: «Если есть необходимость, чтобы я сам присутствовал на таком собрании, прошу сообщить».

Агимбетов не упускает ни одного удобного случая, чтобы побеседовать с людьми. Он часто выступает в районной газете «Коммунистический труд», по местному радио. Большой популярностью в Краснокутском районе пользуются вечера вопросов и ответов на юридические темы, которые проводятся в клубах и домах культуры. На заранее поданные населением вопросы отвечают прокурор, заместитель начальника РОВД, адвокат, судья, работники райкома партии. Такие вечера, например, часто проходят в совхозах «Харьковский», «Коминтерн», имени Жданова и других населенных пунктах.

Районная прокуратура считает также своей прямой обязанностью проводить семинары с членами добровольных народных дружин, товарищеских судов, общественными инспекторами ГАИ, членами пожарных дружин, редакциями «Комсомольского прожектора».

Когда мы беседовали с прокурором, позвонил председатель Комитета народного контроля. Предложил выступить перед народными контролерами на тему «Об ответственности за сохранность социалистической собственности». Через некоторое время вновь звонок — председатель райкома союза работников сельского хозяйства и заготовок убедительно просит рассказать профсоюзному активу об основах трудового законодательства. Никому не было отказано.

Есть у районного прокурора и еще одна немаловажная обязанность: он должен систематически проверять правильность решений, вынесенных исполкомами сельских Советов.

— К сожалению, здесь иногда приходится встречаться с определенными нарушениями социалистической законности, — говорит Туякан Агимбетов и приводит конкретный пример.

Исполком Разумовского сельсовета оштрафовал парней за обоюдную драку каждого на тридцать рублей, забыв, что это входит в компетенцию милиции. К тому же не может быть, чтобы каждый из участников драки был виновен в равной степени. Исполком Олентинского сельсовета оштрафовал граждан за нарушение трудовой дисциплины, хотя прогульщиками должна была заниматься администрация или же товарищеский суд. Наблюдались и другие случаи незаконного местничества.

— Я почувствовал, — говорит прокурор, — что многие не понимают важности вопроса. Считают подобные нарушения незначительными и не стоящими внимания. Пришлось провести семинар с председателями и секретарями сельсоветов.

Как-то в прокуратуру поступил сигнал о том, что в совхозе «Агрономия» отдельные лица занимаются присвоением денежных средств. Такие сигналы, как правило, Агимбетов никогда не оставляет без внимания.

Инспектору ОБХСС УВД Павлодарской области лейтенанту милиции Самойленко было поручено расследовать поступивший в прокуратуру сигнал. Документальная ревизия вскрыла немало преступных действий бухгалтера третьей бригады Тыкбасова, бригадира Педоренко, учетчика первой бригады Власова и кассира Кичатовой. Но выборочно ревизия не отражала действительного состояния движения денежных средств. Следователю РОВД (ему передали дело для расследования) пришлось ходатайствовать перед областным прокурором о продлении срока предварительного следствия.

Дело оказалось трудным, запутанным. Нужно было опросить, по крайней мере, десятка два свидетелей, пересмотреть груды бухгалтерских папок. А сроки расследования ограничены, нельзя их растягивать до бесконечности.

Тогда на помощь следователю пришел прокурор Агимбетов. Вместе они проделали огромную работу, чтобы вывести на чистую воду расхитителей. Преступники были осуждены.

Когда говорят и пишут о прокурорах, в представлении неискушенных людей возникает облик сурового и непреклонного стража закона. И только.

Но прокурор — не только главный обличитель и суровый страж социалистической законности. Он непреклонен и суров к врагам трудящихся, к тем, кто мешает нам жить, трудиться и отдыхать. А в жизни он так же прост, внимателен и заботлив, как и большинство окружающих нас людей.

Хороших и душевных наставников и старших товарищей в жизни Туякана Агимбетова было немало. И потому, видимо, своим внимательным отношением к нуждам и заботам людей, всем образом своей трудной и беспокойной жизни прокурор стремится хоть в чем-то быть похожим на своих учителей. Итог этого благородного стремления — орден Ленина, который украшает его грудь.

З. СТЕПАРЕВА.

БЕСПОКОЙНОЕ СЕРДЦЕ КУАНЫША

Как пришел он в прокуратуру? Как и тысячи других славных сынов народа — с мыслью защищать завоевания революции.

Отец его погиб на фронте первой империалистической, воспитывал мальчика дядя. Что запомнилось с самого раннего детства — постоянное ощущение голода, изнурительная работа. Он рано узнал цену заработанного куска хлеба.

Молодые годы промелькнули, как годы труда и активного участия в новой колхозной жизни. Трудно сказать, как бы в дальнейшем сложилась жизнь Куанышбая Абиева, если бы не его молодой друг — следователь Ахметов. Пожалуй, никто так горячо и самозабвенно не любил свою профессию, как Ахметов. Так же беззаветно влюбится потом в свое нелегкое и беспокойное дело и сам Куаныш, а пока он еще отшучивается и не думает всерьез о предложении своего друга стать следователем. Но тот человек упорный:

— Неужели, Куаныш, ты не хочешь быть юристом? Ну, на первых порах следователем, а потом судьей, прокурором? А?

Молчит Куаныш. Думает. Только иногда рассудительно заметит:

— А разве моя должность, секретаря правления колхоза, плохая? Люди уважают и работа нужная...

Ахметов не отступает:

— Кто спорит, должность у тебя завидная. Человек ты среди аульчан грамотный и бойкий. Но ведь тебе настоящая образованность нужна, человек до конца своих дней расти должен. Обязан он приобрести специальность такую, чтобы не только по душе пришлась, но и оказалась нужной для страны, для народа и для общества. Соглашайся, а к нам как раз и разнарядка пришла, человек ты грамотный, по всем статьям подходящий...

С улыбкой вспоминает Куаныш те годы. Грамотный... Какой он там грамотный! Учился кое-чему у муллы, да и то урывками. Чаще познавал грамоту в степи. В долгие минуты одиночества, когда овцы сбивались в кучу, он с увлечением самозабвенно вычерчивал по твердой корке солонцов острой палкой слова, слова складывал в предложения. Только после организации колхоза стал всерьез задумываться об учебе. Немножко грамотнее стал, рассудительнее. Может, потому и принял предложение Ахметова...

Учеба в юридической школе давалась с трудом. Он и сам не думал, как это тяжело: чувствовалась отрывочность приобретенных знаний, а ведь чтобы овладеть элементарным курсом правовых наук, приобрести практические навыки, требовалось максимальное напряжение сил. Сколько мук и сомнений обрушились на молодого человека!

Первые самостоятельные шаги после учебы, первые расследованные дела подтвердили — труд его сложен, ответствен и требует полной отдачи духовных сил. «Я понимал, — отметит он впоследствии в своих воспоминаниях, — что с такой профессией покоя в жизни не будет. Понимал и не сожалел. Просто думал о своей работе по-другому — с большой ответственностью...»

С 1937 года Куанышбай Абиевич работает в органах прокуратуры: вначале следователем в Талгаре, затем прокурором здесь же, а впоследствии в Капальском, Каратальском, Кировском, Гвардейском, Кегенском и, наконец, Чиликском районах.

Многое не забыто. Помнится и давнишнее дело Аманкуловой — веселой жизнерадостной поливальщицы из колхоза имени Октября, что расположен возле станции Жетиген. Стахановка, участница двух слетов передовиков в Алма-Ате, депутат сельсовета, видный человек на селе и вдруг... исчезла бесследно.

Когда позвонили из района с приглашением на слет молодых передовиков, в правлении ответили, что Аманкулова убежала от своего семидесятилетнего мужа и якобы в настоящее время проживает в Алма-Ате.

Весть для многих была ошеломляющей. Но в общем-то выходило, что вполне возможен и такой вариант. Ведь как не поверить: старик-мулла, ее бывший муж, ходил по аулу, плакал, жаловался на закон... Обычаи старины живучи: разве можно не поверить мулле и аксакалу? Девчонкой-несмышленышем подобрал мулла Аманкулову в Ташкенте, набожной и в страхе перед вечными законами старины ее воспитал, а затем стал ее мужем, «по праву сильного мужчины», хозяина, содержателя... Он ли ее не любил, он ли для нее ничего не жалел? А она? Отплатила черной неблагодарностью...

Пересуды не затихали. Смущало и такое обстоятельство, что до сих пор никто не предъявил претензий на имущество, фактически нажитое Аманкуловой. Правда, может быть, старый муж и хозяин настолько ей опостылел, что она решила бежать куда глаза глядят? А может, любовь и счастье нашла двадцатидвухлетняя женщина?

Колхозники обратились в прокуратуру. Дело поручили Абиеву. Запросы в Алма-Ату, Ташкент, Киргизию, где жил брат женщины, не дали никаких результатов. Начались первые беседы с жителями аула, со всеми, кто хорошо или мельком знал исчезнувшую. Нет, подругам она никогда не говорила о побеге. В последнее время уж очень тяготилась стариком, его скупостью, упреками — всем, чем он постоянно отравлял ее молодую жизнь. Поговаривали, что любила она колхозного бригадира.

Долго вел следователь тактичные и осторожные беседы с бригадиром, и тот однажды в порыве отчаяния и откровенности признался, что был близок с молодой поливальщицей... Но даже ему она ничего не говорила о своих намерениях. Мулла, конечно, догадывался об их отношениях, мстил, как мог. У следователя тогда появились первые подозрения, но на время пропали — улик пока не было.

А время идет, поиски продолжаются, и все чаще и чаще приходит следователь к мысли, что Аманкулова никуда и не выезжала из аула. Обыск, исследование местности ничего не дают. Но когда, кажется, осмотрен почти каждый сантиметр в доме муллы, следователь замечает, что в углу двора земля несколько разрыхлена. Начали копать. С лопаты упали буроватые куски глины. Что это?

— Э-хе-хе, — добродушно кряхтит мулла. — Это я недавно резал барана, а кровь засыпал, чтобы мух не разводить.

Однако экспертиза дает точный и неожиданный ответ — кровь человека!

Труднее всего было вести допрос муллы. Лишь длительные разговоры, умело построенные беседы, вызвавшие у муллы радостную уверенность, что кроме него подозревается и бригадир, заставили его «намекнуть» следователю, где может быть спрятан труп Аманкуловой. Однако старый негодяй «обхитрил» самого себя.

Боясь, что молодая жена уйдет от него и при этом, естественно, придется выделить из имущества и ее долю, мулла ударом топора убил женщину, а затем увез ее за двенадцать километров, завалив глиняной стеной дувала. Все это убедительно доказало следствие.

— Очень трудным был послевоенный период, — вспоминает Куанышбай Абиевич. — Напряженная борьба шла за каждый потерянный или расхищенный килограмм пшеницы. Приходилось вмешиваться очень активно, выводить кое-кого на чистую воду...

Кажется, просто. А сколько за этими словами трудных беспокойных ночей, угроз со стороны расхитителей и растратчиков?! Сколько вскрыто приписок, разобрано фиктивных документов! И ни угрозы, ни попытки подкупить — ничто не поколебало молодого коммуниста.

Труд прокурора Куанышбая Абиевича по заслугам отмечен правительством: он награжден орденом «Знак Почета», а в августе 1970 года ему присвоено звание заслуженного юриста Казахской ССР.

Высокое звание обязывает ко многому. Все 34 года работы в органах прокуратуры Абиев постоянно повышает свое профессиональное мастерство. Он заканчивает с отличием трехгодичную юридическую школу, потом государственный университет. Прокурор часто выступает с лекциями, беседует с трудящимися в селах, на предприятиях. В течение нескольких лет он бессменный председатель правовой секции общества «Знание».

Десятки больших и малых дел, помощь людям, попавшим в беду, обиженным, ущемленным в своих правах по вине какого-либо чинуши или бюрократа. Это будни прокурора. И здесь же положительные результаты, внимание и благодарность людей, служению которым и посвящает свою жизнь Куанышбай Абиевич Абиев.

Н. К. НУРГАЛИЕВ,

прокурор Алма-Атинской области.