Советские спецслужбы открывают Восток

Документы советских спецслужб о политическом состоянии СССР и его «восточных окраин» как источник по истории «внутреннего» и зарубежного Востока[1]

Сложная военно-политическая обстановка, сложившаяся в начале 1920-х годов в Средней Азии и на Северном Кавказе, в Крыму, Татарии, Башкирии, Казахстане, а также в сопредельных с Россией (СССР) странах — Афганистане, Иране и Турции, требовали поиска решения сложных задач по обеспечению геополитических интересов нашей страны на «собственном» и зарубежном Востоке. Более четырех лет потребовалось большевистскому руководству для организационного оформления системы контрразведывательной и разведывательной работы среди населения «восточных окраин» и в странах Среднего Востока, системы, претендовавшей на выработку специфических методов и практик в работе с нерусским населением СССР и сопредельных восточных стран, на сбор и нетривиальный анализ данных об объекте своего интереса.

На основе анализа архивных документов и проведенных ранее научных исследований мы попытаемся ответить на вопрос, каким было политическое состоянии СССР и его восточных окраин в 1920-е годы?

Историография, посвященная «восточному вектору» деятельности советских спецслужб, небогата. Существенный вклад в изучение деятельности отечественных органов безопасности на «восточном направлении», введение в научный оборот документов Восточного отдела внесли известные российские ученые Д.Ю. Арапов[2] и Ю.Н. Гусева[3].

Архивные документы Восточного отдела ГПУ-ОГПУ (неопубликованные и опубликованные) составили источниковую основу проведенного автором исследования. К неопубликованным документам Центрального архива ФСБ России относятся материалы Восточного отдела ГПУ-ОГПУ: «обзоры положений на восточных окраинах и в сопредельных с ними странах» (1922–1925); информационные сводки и аналитические записки по Средней Азии, Крыму, Северному Кавказу, по «контрреволюционным организациям» Кавказа, Туркестана и Крыма[4].

Часть материалов, содержавшихся в «восточных» обзорах, включалась в готовившиеся Информационным отделом ОПТУ для высшего руководства страны «ежемесячные обзоры политического и экономического положения» РСФСР (1922) и СССР (1923–1930)[5]. Они формировались ИНФО ПТУ-ОПТУ на основании данных госинформации и дополнялись материалами других подразделений: «Секретного (антисоветские партии и группировки, духовенство, интеллигенция), Особого (Красная армия), Контрразведывательного и Восточного (бандитизм), Транспортного (железнодорожные рабочие) отделов»[6].

Сформированный в составе Секретно-политического управления Государственного политического управления[7](ГПУ), занимавшегося разработкой антисоветских политических партий и организаций, Восточный отдел развернул бурную деятельность в сфере борьбы с «восточной контрреволюцией и восточным шпионажем» в Туркестане, Казахстане, на Кавказе, в Башкирской, Татарской и Крымской автономных республиках, а также ставил целью своей работы противодействие местным «национально-религиозным контрреволюционным проявлениям», борьбу со шпионажем восточных государств (Афганистан, Иран, Турция). Именно Восточному отделу была поручена разработка всего материала, получаемого закордонной частью Иностранного отдела (внешняя разведка, ИНО ГПУ-ОГПУ) из стран Востока, с правом давать ему соответствующие обязательные к исполнению оперативные задания[8].

Восточный отдел функционировал в системе органов ГПУ-ОГПУ на протяжении восьми лет с 1922 по 1930 г. Это был сложный период становления советской власти в южных и восточных областях СССР, борьбы с сопротивлением элит в Средней Азии, решения политических и дипломатических задач по налаживанию отношений с государствами Востока.

Основным объектом внимания ВО ГПУ-ОГПУ и восточных отделов-отделений («восточных» уполномоченных) ПП ГПУ в регионах компактного проживания мусульман было национально-религиозное движение в среде нерусских народов, подавляющее большинство которых исповедовало ислам. Однако использовать востоковедческие знания имперского периода советские контрразведчики не могли по идейным соображениям: фактически им предстояло создать свою собственную «науку» о Востоке. Не случайно, что одной из ключевых задач, поставленных руководителем отдела Я.Х. Петерсом[9] в первых циркулярных указаниях, было изучение различных общественных, религиозных и светских течений и группировок в среде нерусских народов, аккумуляция всех видов информации о них.

В разделе мы рассмотрим, какие виды документов Восточного отдела в настоящее время доступны исследователям. какая проблематика в них доминирует. В результате обозначим их познавательный потенциал для изучения истории России XX века, истории советской ориенталистики.

Первую большую группу документов представляют нормативно-распорядительные документы: приказы ГПУ-ОГПУ по направлениям деятельности, циркулярные указания. директивы, ориентировки ВО ОГПУ.

В общей массе своей они касались сюжетов деятельности мусульманского духовенства, татарских национальных группировок и организаций (всего того, что в лексиконе советских спецслужб именовалось «национально-религиозная контрреволюция»).

Среди рассматриваемой группы документов целесообразно выделить указания Восточного отдела ГПУ-ОГПУ местным органам по вопросам борьбы между прогрессивной (джадидами) и традиционно настроенной частями мусульманского духовенства в Центральном духовном управлении (ЦДУ), дискуссий внутри ЦДУ о равноправии женщин и отношении к свержению халифа[10] в Турции, усиления влияния мусульманского духовенства[11], проведения кампании среди мусульманского духовенства за полное уничтожение халифатских институтов, направления сведений о деятельности татарских националистических группировок и духовенства[12].

Несомненный интерес для исследователей представляют циркулярные письма[13], подготовленные в ВО ГПУ и направленные в ПП ГПУ на места, в которых ставятся задачи «восточным органам ГПУ по приобретению и изучению материалов по истории национально-религиозного движения народов Востока», при этом подчеркивалось, что «литература, оставленная нам буржуазным строем… слишком тенденциозна». ВО ГПУ предлагал план, по которому следовало составлять исторические обзоры «национально-религиозного движения стран Востока», при этом фактический материал следовало освещать в материалистическом ключе[14] .

В циркулярных письмах сообщалась информация о намерении Турции при содействии Англии закрепить свое влияние на Кавказе, об итогах работы Тюркологического съезда (октябрь 1926) и настроениях интеллигенции после него, борьбе между латинистами и неоарабистами, а также об организации внутреннего осведомления среди мусульманского духовенства[15].

Особый познавательный интерес представляют весьма информативные по своему содержанию «обзоры положения на восточных окраинах РСФСР-СССР и в сопредельных странах Востока», затрагивающие ситуацию на «восточных окраинах» СССР, в сопредельных государствах — Персии, Турции, Афганистане и других восточных странах. Перечень обнаруженных в Центральном архиве Федеральной службы безопасности Российской Федерации (ЦА ФСБ России) обзоров приведен в таблице 1.

Таблица 1

Данные об обзорах ВО ОГПУ

за период с 1922 по 1927 год

Из таблицы видно, что на деле Центр смог наладить систематический сбор и анализ информации только в последнем квартале 1924 г.: обзоры стали готовиться с определенной периодичностью, качество их подготовки также улучшилось.

Интересны разделы в обзорах, вводившиеся ВО ОГПУ. Так к странам Ближнего Востока ВО ОГПУ в обзорах № 5–8 относил: Турцию, Персию, Закавказье (Грузию, Армению, Азербайджан), Северный Кавказ, Горскую республику, Чечню и Дагестан. К странам Среднего Востока: Туркестанскую ССР, Бухарскую НССР, Хорезмскую НССР, Бурятию, Татарию, Киргизию, Афганистан[16].

Обзоры не только не предназначались для открытой печати, но и внутри системы ОГПУ были документами ограниченного ознакомления. На всех обзорах, начиная с четвертого, в правом верхнем углу имелась пометка: «Поскольку обзоры ВО ГПУ, начиная с настоящего, являются сводкой разработок, как его самого, так и местных органов ГПУ, хранить их наравне с шифром, давая их для прочтения только особенно доверенным и ответственным сотрудникам»[17]. Знакомиться с ними мог весьма узкий круг людей. Так, обзор «О состоянии восточных окраин Союза на 20 июня 1926 года» был составлен по заданию В.Р. Менжинского и предоставлен ему, а также разослан «товарищам по списку». В названный список входили полпреды ОГПУ по Закавказской, Узбекской и Туркменской ССР, Башкирской, Казахской, Крымской, Татарской АССР, Дальневосточного, Северокавказского и Сибирского краев.

То же самое можно сказать о ежемесячных обзорах политического и экономического состояния РСФСР-СССР. Ввиду совершенно секретного характера информации, обзоры надлежало хранить наравне с шифрами. Снимать копии с обзоров и делать из них выписки «не допускалось ни в коем случае». Начальники губернских отделов ОГПУ и ПП (Полномочного представительства) ОГПУ могли предоставлять их для прочтения секретарям обкомов, губкомов, краевых комитетов и бюро ЦК РКП, а также председателям губисполкомов и ЦИКов автономных республик[18].

Особое внимание работников ВО ОГПУ также привлекали сюжеты о различных формах социальной активности мусульман в региональном и мировом масштабе (съезды Центрального духовного управления мусульман и мусульманские конгрессы за рубежом), о паломничестве в Мекку и антиваххабитской кампании на Востоке. Восточный отдел ОГПУ направлял в ПП ОГПУ указания контролировать составы делегатов на съезды, внедрять в их число своих людей, не допускать принятия съездами резолюций антиправительственного характера. Материалы об этом суммировались в виде сводок, сводных обзоров и докладов, докладных записок, направлявшихся партийно-государственному руководству, местным ПП, в Агитпроп и Антирелигиозную комиссию ЦК РКП(б)[19].

Геополитические интересы Советского государства, обращенные на Восток и специфически преломленные в деятельности работников Восточного отдела, могут быть изучены на основании его переписки с дипломатическими структурами. Интересен блок материалов, отражающих сюжет ха-лифатизма: отношения российских мусульман и их лидеров к ликвидации халифата, ответной реакции спецслужб на эти события. В документах переписки с Народным комиссариатом иностранных дел (НКИД) обозначены не только большевистские установки в отношении крупных идеологических конструктов типа «панисламизма», «пантюркизма», «панарабизма», нарождавшегося ваххабизма, но и проблемы сбора информации в странах Ближнего и Среднего Востока, взаимодействие с ведущими политическими силами и лидерами Аравии, Египта, Судана, Турции, Афганистана и Персии.

Вторую значительную по объему и важную по содержанию группу материалов составляет делопроизводственная документация: переписка Восточного отдела со структурными подразделениями ОГПУ в центре и на местах. Переписка ВО ОГПУ и ПП ОГПУ республик, областных и губернских отделов ОГПУ позволяет реконструировать политическую обстановку в каждом регионе, выявить общие тенденции ее развития в представлении работников спецслужб.

Нами выявлено наибольшее число документов, отражающих обмен мнениями сотрудников Восточного отдела с коллегами из Татарской и Башкирской АССР, а также из Северного Кавказа и Закавказья, Казахстана, в меньшей степени — из Средней Азии. Анализ их тематики позволяет сделать следующие выводы. В эпицентре внимания «восточных» контрразведчиков находилась разнообразная деятельность мусульманского духовенства — наиболее влиятельной социальной группы в среде «восточных» народов, которая преимущественно трактовалась как «панисламистская». Она могла приобретать и «националистический» оттенок, если религиозные лидеры в силу разных причин шли на контакт с социально активными представителями национальных элит.

Рассматривая региональную сюжетную специфику подобных материалов, отметим, что в переписке ВО ОГПУ с ПП по юго-востоку и Северо-Кавказскому краю большое место уделялось обстановке на юго-востоке России, политико-экономическом положении Горской республики, деятельности националистических панисламистских партии и группировок, борьбе с бандитизмом, разработке мусульманского духовенства на территории Северного Кавказа и Дагестана, Карачаево-Черкесской автономной области, Кабардино-Балкарской автономной области, о разработке иттихадистских (партия «Иттихад-Ислам») и других националистических группировок, разработке бехаистских организаций, групп и ячеек в Дагестане, контрреволюционных и бандитских элементов на Северном Кавказе. В сводках ПП ОГПУ Северо-Кавказского края и Дагестана приводятся характеристики низового советского аппарата, данные о деятельности мусульманского духовенства, шейхизмс и мюридизме в Дагестане и Чечено-Ингушетии, национальном движение в Чечне и «основных моментах мусульманской религии», деятельности кулацко-антисоветского элемента и мусдуховснства в Дагестане и национальных областях Северо-Кавказского края. Историческое значение имеет обзор ПП ОГПУ Дагестана от 17 ноября 1930 г. по делу ликвидированной контрреволюционной панисламистской организации «Урватул-Вуска»[20].

В переписке ВО ОГПУ с подразделениями ОГПУ Волго-Уральский регион выделяется обилием документов (докладов и сводок) о политическом положении в Татарии и Башкирии, деятельности татарских и башкирских националистов и мусульманского духовенства, ваисовском движении, восстании в Мензслинском и Чистопольском уездах, об активных деятелях панисламистского движения, религиознонациональном движении среди татар[21].

Особый интерес в делопроизводственных документах представляют характеристики заметных фигур российского мусульманства, приводимые сторонними наблюдателями, свидетельства их общения и сотрудничества с советскими чиновниками, например, материалы о взаимодействии М. Бигиева с работниками Восточного отдела ОГПУ.

Документы свидетельствуют о том. что ВО ОГПУ очень внимательно следил за событиями, связанными с арестом М. Султан-Галиева, тщательно выявляя круг его потенциальных сторонников. Восточный отдел ОГПУ информировал советское руководство о деятельности султангалиевской татарской националистической организации в Москве, Татарии, Башкирии и Крыму, обращал внимание местных органов на активизацию националистических кругов, группирующихся вокруг Султан-Галиева. Итогом подобной активной деятельности стало раскрытие «контрреволюционной тюркской националистической организации», якобы возглавляемой бывшим представителем Татарской Республики при ВЦИК Султан-Галиевым[22].

Местные органы ГПУ в Казахстане держали под постоянным контролем бывших алашордынцев, которые «по-прежнему критически относились к мероприятиям советской власти, но внешне скрывали свое настроение» о чем регулярно информировали Центр[23].

Причинами усиливающихся внутриродовых противоречий, национальной вражды и конфликтов между казахами и русскими были разногласия в вопросах землеустройства, рыбной ловли, пользования сенокосными полями и лесами. Враждебность между русскими и казахами приняла массовый характер[24]. Национальная рознь между узбеками и киргизами, узбеками и русскими возникала на почве раздела земли и воды[25].

ПП ГПУ Крыма регулярно направляло в ОГПУ докладные записки и сообщения о деятельности татарских националистических группировок и мусульманского духовенства, армянских партий «Гнчак» и «Дашнак-Цутюн» на территории Крыма. Ценную информацию для востоковедов и исламоведов представляют переводы статей, подготовленных для религиозного журнала «Асры-Мусульманлык», направлявшихся на заключение в Восточный отдел ОГПУ[26].

Крымское националистическое движение носило, по мнению ОГПУ, «кулацкий характер» и опиралось на поддержку мусульманского духовенства. Их совместная работа заключалась в нелегальном преподавании религии и пропаганде против советских школ (особенно в районах Феодосии и Евпатории)[27].

В самом начале деятельности Восточного отдела, в первом циркуляре 1922 г… Я.Х. Петерс отмечал, что центр планировал регулярно направлять на места: 1) разъяснения общего характера (циркулярные письма); 2) «конкретные указания по отдельным вопросам борьбы с национальной и религиозной контрреволюцией». Кроме того, «Востокотдел ежемесячно составляет обзоры по окраинам РСФСР и сопредельных стран с включением материалов, освещающих восточную политику империалистических держав и Совроссии — направляет их в регионы». Я. Петерс писал, что в архивах различных учреждений России накопился очень ценный материал по Востоку, оценивали его как «сырой материал, могущий быть использованным только при значительной его обработке достаточно компетентными лицами и притом лишь с помощью метода исторического материализма». Для разработки архивных материалов на местах необходимо было использовать «местные силы — туземных коммунистов, интеллигентов и общественных деятелей, особенно специально занимающихся изучением истории своего народа (независимо от характера их политических убеждений)». ВО ГПУ рекомендовал обратиться «к ним с просьбой о составлении исторических обзоров и разработке отдельных вопросов»[28].

Мы видим, что в целом работа выстраивалась в соответствии с заявленными направлениями. Вместе с тем спустя пять лет с момента создания отдела в одном из своих документов (циркуляр № 156522 от 8 июля 1927 г.) руководство ВО ОГПУ признавало: «Абсолютное отсутствие времени и сил не дало нам возможности выполнить одну из задач, кои мы себе поставили, — дать местам некий законченный труд по интеллигенции и антисоветским партиям и группировкам на наших восточных окраинах — так. как мы ее проектировали». Тем не менее результатом деятельности ВО ГПУ-ОГПУ в 1922–1930 гг. стало: накопление разносторонней информации об обстановке на внутреннем и зарубежном Востоке, в том числе значительный объем информации «компрометирующего» характера в отношении лидеров национальных движений и организаций, отстаивавших собственную точку зрения на проблемы национального строительства. В центре «контрреволюционной» повестки вполне ожидаемо с учетом общего антирелигиозного вектора развития Советского государства очутилась и религиозная элита: исламская, буддийская или другая.

Очевидно, что сформированный в документах отдела образ «Востока», «восточных окраин», «восточных народов» был лишен аналитической абстрактности, свойственной востоковедческой науке, но вместе с тем именно он зачастую имел решающее значение при принятии политических решений высшим руководством страны. В его недрах формировался образ «хорошего» или «плохого» мусульманина, буддиста и пр.; «красного» или «контрреволюционно настроенного» представителя национальной или религиозной элиты. В связи с этим значение материалов ВО ГПУ-ОГПУ невозможно переоценить.

Не случайно, что Восточный отдел был расформирован именно в 1930 г.: идея мировой революции канула в Лету, приближалось время Большого террора, в специфической «восточной» структуре советские спецслужбы более не нуждались. Свою историческую миссию по аккумуляции компрометирующей информации работники отдела выполнили блестяще.

Архивы Лубянки 1920-х годов о «внутреннем» и зарубежном Востоке: от тотальной секретности к максимальной открытости[29]

Сложное военно-политическое и экономическое положение Советской России в период Гражданской войны вызывало острую необходимость в систематическом и полном информировании руководства страны о положении в различных регионах Республики, чтобы координировать свои действия, в том числе в области управления этноконфессиональными процессами.

На основе анализа архивных документов и проведенных ранее научных исследований мы попытаемся ответить на вопросы:

1) каким было информационное обеспечение политического руководства страны по «восточной» тематике в 1920-е годы;

2) какую степень секретности имели эти документы и как они вводятся в научный оборот в современных условиях?

Источниковую основу нашего исследования составили архивные документы Информационного и Восточного отделов ГПУ-ОГПУ (как опубликованные, так и неопубликованные). К неопубликованным документам Центрального архива ФСБ России относятся материалы Восточного отдела ГПУ-ОГПУ: «обзоры положений на восточных окраинах и в сопредельных с ними странах» (1922–1925); информационные сводки и аналитические записки по Средней Азии, Крыму, Северному Кавказу, по «контрреволюционным организациям» Кавказа, Туркестана и Крыма.

Второй Источниковой группой стали информационно-аналитические документы, готовившиеся в ИНФО ГПУ-ОГПУ для высшего партийно-государственного руководства страны — ежемесячные обзоры социально-политического и экономического положения в СССР (1922–1930).

Изучение архивных источников и научной литературы свидетельствует о том, что еще в период Гражданской войны в Советской России в Политбюро ЦК РКП(б) неоднократно обсуждался вопрос создания в структуре советской спецслужбы специального подразделения, которое бы боролось с «восточной контрреволюцией» и способствовало продвижению советских интересов в пограничных государствах Ближнего и Среднего Востока. События, развернувшиеся в начале 1920-х годов в Средней Азии и Крыму, в Татарии и Башкирии, на Северном Кавказе, а также задача революционного «пробуждения Азии» потребовали от руководителей органов безопасности найти решение сложных задач по обеспечению интересов нашей страны на Востоке.

Специфика работы в своеобразной национальной и культурной среде, отличающейся от привычной, православной, русскоязычной, требовала соответствующих специалистов и исполнителей. В сложившихся условиях было принято решение образовать самостоятельное подразделение в ГПУ для работы на восточном направлении. В начале 1921 г. было создано 14-е специальное отделение Особого отдела ГПУ, которое вело наблюдение за миссиями восточных государств в Москве, но оно не смогло решить поставленные перед ним задачи.

Создание в июне 1922 г. Восточного отдела и выделение борьбы со шпионажем восточных государств в самостоятельное направление деятельности в руководстве ГПУ имело не только сторонников, но и противников. Так, помощник начальника Особого отдела Р.А. Пилляр в докладной записке высказал свое несогласие с передачей функций по противодействию шпионажу восточных государств из Контрразведывательного отдела во вновь образованный Восточный отдел. По его мнению, «так называемый восточный шпионаж тесно сплетён со шпионажем государств Европы» и, соответственно, «методы борьбы с восточным шпионажем тождественны методам борьбы со шпионажем государств Европы и Америки» (выделено нами. — В.Х.)[30]. На находящемся в нашем распоряжении экземпляре этой записки есть резолюция заместителя председателя ГПУ Уншлихта о постановке вопроса на заседании Коллегии, которая в итоге поддержала идею существования самостоятельного «восточного» подразделения.

Подобная работа являлась для ГПУ-ОГПУ совершенно новым и непривычным видом деятельности. Начальник новой структуры Я.Х. Петерс отмечал, что «методы борьбы с враждебными силами должны быть иными, гораздо более совершенными, чем применявшиеся в прошлые годы» и учитывать особенности объекта воздействия[31].

Полномочные подразделения ГПУ были созданы в районах компактного проживания нерусского населения в Туркестане, Крыму, в Татарии, Башкирии, Киргизском крае (Казахстане), на Урале и в Сибири.

Восточный отдел ГПУ-ОГПУ вел сбор разносторонней информации по сопредельным странам Востока и регионам страны с компактным проживанием мусульманского населения, наладив координацию и взаимодействие с различными учреждениями и ведомствами, а также региональными структурами контрразведки. В числе взаимодействующих ведомств были Наркомат иностранных дел, Наркомат по делам национальностей, Разведывательное управление Народного комиссариата обороны (НКО), внешнеторговые организации и информационные агентства.

Для того чтобы организовать работу по «восточной линии», ВО ГПУ готовил и направлял на места циркулярные указания, в которых рекомендовал региональным структурам тщательно разобраться в различных течениях и группировках и отличить действительную контрреволюцию от вполне «законных национальных стремлений», изыскивать целесообразные методы подхода к ним. ВО ГПУ надеялся расширить свои знания о Востоке, получая информацию с мест, и поэтому требовал от местных органов ГПУ собирать соответствующие материалы, составлять исторические обзоры исторического и текущего развития националь но-религиозного движения в данных регионах с явно материалистическим уклоном[32].

Начальник ВО ГПУ Я. Петерс, отмечая, что в архивах различных учреждений России накопился очень ценный материал по Востоку, оценивал его как «сырой материал, могущий быть использованным только при значительной его обработке достаточно компетентными лицами и притом лишь с помощью метода исторического материализма». Для разработки архивных материалов на местах необходимо было использовать «местные силы — туземных коммунистов, интеллигентов и общественных деятелей, особенно специально занимающихся изучением истории своего народа (независимо от характера их политических убеждений)». ВО ГПУ рекомендовал обратиться «к ним с просьбой о составлении исторических обзоров и разработки отдельных вопросов»[33].

В целях разработки архивов рекомендовалось выявлять «всех лиц, могущих выполнить эту работу», и негласно собирать на них биографические сведения и информацию, характеризующую их с политической стороны, выясняя их роль в национальном движении в прошлом и в настоящем. Это было необходимо делать для того, чтобы понимать, «насколько можно довериться» подготовленным ими материалам. От лиц, знакомых с историей национально-религиозного движения в других восточных окраинах и сопредельных странах, не входящих в сферу компетенции местного органа ГПУ, требовалось «извлечь все возможное и прислать в ВО ГПУ». Рекомендовалось соблюдать осторожность, «во-первых, чтобы не расконспирировать текущую техническую работу и, во-вторых, во избежание опасности подпасть под влияние одностороннего освещения какого-либо одного течения». Для критического отношения к составлявшимся обзорам к работе необходимо было привлекать «лиц всех политических оттенков, ибо при этом условии мы будем иметь освещение каждого вопроса со всех точек зрения, не исключая и заведомых врагов соввласти»[34]. Копии обзоров, отзывы, а также сведения об источнике получения информации и лицах, составивших обзоры, направлялись в ВО ГПУ.

Фактически с момента своего создания в июне 1922 г. Восточный отдел (ВО) ГПУ приступил к написанию «Обзоров положения на восточных окраинах РСФСР-СССР и в сопредельных странах Востока», которые освещали различные аспекты национально-религиозных движений внутри страны и анти- или просоветские настроения в Персии, Турции, Афганистане и других восточных странах.

Сведения о положении на «восточных окраинах» также регулярно появлялись в виде фрагментов различных разделов ежемесячных обзоров ИНФО: «Националистические движения»; «Религиозные течения»; «Бандитизм». Основными поставщиками информации в этом случае выступали и Контрразведывательный (КРО), и ИНФО, и Восточный отделы.

Говоря о проявлениях «националистических движений», ежемесячные обзоры фиксировали обеспокоенность наличием в государственном аппарате волго-уральских и кавказских республик «националистов». По мнению ОГПУ, «процесс башкиризации» советского аппарата носил националистический характер, она проводилась даже в районах, где башкиры составляли всего 5 % населения, что вызывало «обострение отношений между туземным и европейским населением (выделено нами. — В. X.)» и недовольство в русских кантонах[35].

Крымское националистическое движение носило, по мнению ОГПУ, «кулацкий характер» и опиралось на поддержку мусульманского духовенства. Их совместная работа заключалась в нелегальном преподавании религии и пропаганде против советских школ (особенно в районах Феодосии и Евпатории)[36].

Местные органы ГПУ в Казахстане постоянно контролировали бывших алашордынцев, которые «по-прежнему критически относились к мероприятиям советской власти, но внешне скрывали свое настроение»[37].

Причинами усиливающихся внутриродовых противоречий, национальной вражды и конфликтов между казахами и русскими были разногласия в вопросах землеустройства, ловли рыбы, пользования сенокосными полями и лесами. Враждебность между русскими и казахами приняла массовый характер[38], на почве раздела земли и воды между узбеками и киргизами, узбеками и русскими возникала национальная рознь[39].

Раздел обзоров под названием «Религиозные течения» помимо информации о православном духовенстве иногда включал в себя сведения о мусульманском духовенстве: борьбе между прогрессивной (джадидами) и традиционно настроенной частями мусульманского духовенства в Центральном духовном управлении, дискуссиях внутри ЦДУ по вопросам о равноправии женщин и отношении к свержению халифа в Турции, усилении влияния мусульманского духовенства[40].

Часть обзоров, именовавшаяся «Бандитизм», регулярно приводила статистические данные ОГПУ о количестве отрядов басмачей, регионах их активности в Бухаре, тактике действий командиров, данные о получении ими оружия и лошадей из Афганистана[41].

Подводя итог, отметим, что анализ опубликованных и неопубликованных документов ЦА ФСБ России позволяет сделать вывод, что ГПУ-ОГПУ в 1920-е годы организовало работу на «восточном направлении» и систематически обеспечивало политическое руководство страны разносторонними сведениями по названным регионам.

В описании происходивших на окраинах событий постоянно фигурировал термин «восточные контрреволюционные националистические организации», который сотрудники ОГПУ в 1920-е годы использовали в отношении национально-религиозной элиты нерусских народов СССР. По мнению наблюдателей, национально-религиозная элита в подавляющем большинстве своем поддерживала «национальную и религиозную контрреволюцию». Тон этому задавали нелояльные к советской власти национальная интеллигенция и мусульманское духовенство.

По данным Восточного отдела ГПУ, на «восточных окраинах» сформировались различные по своим конечным целям националистические группировки, которые соперничали между собой на почве национальной борьбы и блокировались на общих моментах борьбы с советской властью. Постепенно устанавливались контакты лидеров, росло их стремление обрести единую платформу по широкому кругу вопросов»[42]. Уже в 1923 г. Восточный отдел сделал прогноз о том, что национальные контрреволюционные группировки будут выступать единым организационным фронтом. Таким образом, была подготовлена почва масштабной атеистической и репрессивной работы в отношении лидеров «восточных окраин».

По вполне очевидным причинам рассмотренные нами информационно-аналитические документы имели гриф «совершенно секретно». С обзорами ВО ГПУ необходимо было работать в особом порядке, поскольку они «являются сводкой разработок, как его самого, так и местных органов ГПУ, хранить их наравне с шифром, давая для прочтения только особенно доверенным ответственным сотрудникам»[43]. Это касалось и ежемесячных обзоров политического и экономического состояния РСФСР-СССР ИНФО. Снимать копии с обзоров и делать из них выписки «не допускалось ни в коем случае». Начальники губернских отделов ОГПУ и ПП ОГПУ могли предоставлять их для прочтения секретарям обкомов, губкомов, краевых комитетов и Бюро ЦК РКП, а также председателям губисполкомов и ЦИКов автономных республик[44].

Полное засекречивание любых сведений, в том числе о социально-политическом и экономическом положении в стране, о положении на «восточных окраинах» было связано с нежеланием информирования общественности о тех ошибках и недостатках, которые допускало партийно-государственное руководство в процессе коллективизации и раскулачивании, индустриализации, при проведении социально-экономической модернизации национальных республик.

Положение несколько изменилось лишь в постсоветское время. Во второй половине 1990-х годов начался постепенный процесс рассекречивания архивных документов, исследователи получили возможность ознакомиться с ранее недоступными и неизвестными документами, началась публикация источников по истории России XX в. К настоящему моменту архивистами и историками были опубликованы комплексы документов, в том числе и обзоры политического и экономического положения РСФСР-СССР, а также некоторые обзоры Восточного отдела ОГПУ.

Рассекречивание документов государственных и ведомственных архивов ведется на основе законодательства Российской Федерации, однако предусмотренный законодательством 30-летний срок, после которого документы должны рассматриваться на предмет их рассекречивания, пока еще выдерживать не удается. Это связано с дефицитом и низкой квалификацией экспертов, занимающихся рассекречиванием документов, несогласованностью действий экспертов и представителей различных ведомств по данному вопросу, а также тем, что документы отечественных спецслужб советского периода хранятся в различных государственных (ГА РФ, РГАСПИ, Российский государственный военный архив (РГВА)) и ведомственных (ЦА ФСБ России, архив Службы внешней разведки России, Центральный архив Министерства обороны (ЦАМО)) архивах, а главное — с отсутствием единой базы данных по рассекреченным документам. Известны случаи, когда по разным экземплярам одного и того же документа, рассмотренным разными экспертами, принимались прямо противоположные решения. Один из экземпляров оставался на секретном хранении, а другой экземпляр, рассмотренный спустя всего несколько месяцев — был рассекречен.

В целях совершенствования деятельности по экспертизе и рассекречиванию архивных документов в российских государственных и ведомственных архивах целесообразно организовать государственную систему подготовки экспертов и создать единую базу документов, прошедших экспертизу на предмет их рассекречивания, где бы были отражены результаты этой работы.

«Восточные контрреволюционные центры» 1920-1930-х годов в СССР: идейные конструкты и политическая практика (по материалам ЦА ФСБ России)[45]

В 1920-1930-е годы советские спецслужбы в своем лексиконе постоянно употребляли выражение «восточная контрреволюция», «восточная националистическая контрреволюция», подразумевая под ними т. н. пантюркистские и панисламистские организации, якобы действовавшие в Крыму, на Кавказе, в Закавказье и Средней Азии, в Волго-Уральском регионе. В данном разделе мы попытаемся выявить критерии, по которым в материалах контрразведки те или иные организации и группы лиц относились к «пантюр-кистским» и «панисламистским», а также обозначить динамику осмысления советскими спецслужбами деятельности национально-религиозной элиты тюрко-исламских народов в СССР в указанный период.

Для ответа на поставленные вопросы и реконструкции процесса борьбы советских спецслужб с «пантюркистскими» и «панисламистскими» партиями и организациями нами использованы и вводятся в научный оборот рассекреченные документы и материалы Восточного отдела ГПУ-ОГПУ, хранящиеся Центральном архиве (ЦА) ФСБ России и Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ): «обзоры положений на восточных окраинах и в сопредельных с ними странах»; циркулярные указания, информационные сводки и аналитические записки, доклады по национальному движению, рабочие сводки по Туркестану (октябрь 1923 — май 1924 гг.)[46], а также опубликованные ежемесячные обзоры Информационного отдела ОГПУ[47].

Организация работы по «восточной линии» на первом этапе оказалась достаточно трудным делом для ОГПУ, так как среди гласных сотрудников ведомства было мало лиц, владевших восточными языками, имевших представление о психологии мусульманского населения и страноведческую подготовку[48]. Задачи пришлось решать буквально «с колес».

Сотрудники ВО ОГПУ и Полномочных представительств ОГПУ на местах в первой половине 1920-х годов в целях контроля за развитием общей социально-политической обстановки в местах компактного проживания мусульман (Средняя Азия, Закавказье, Северный Кавказ, Крым, Казахстан. Башкирия, Татария) собирали, обобщали и анализировали разностороннюю информацию. Работа оперуполномоченных на местах порой сводилась к «осторожному собиранию материалов, характеризующих жизнь и быт разного слоя мусульманского населения»[49] . В центре и на местах зачастую было понимание того, что работа среди мусульман «требует слишком осторожных подходов, а выявление тех или иных национальных партий и групп» представляет существенные трудности в связи с отсутствием надежного осведомительного аппарата[50].

Однако по мере поступления разносторонних сведений ВО ОГПУ сделал вывод, ставший неутешительным прогнозом будущего для национальной интеллигенции и мусульманского духовенства, которые были причислены к «контрреволюции», к силам «нелояльным к советской власти», объединявшим свои усилия в борьбе против советской власти с целью сохранения своего влияния на широкие слои населения[51]. Национально-религиозные элиты указанных регионов не причислялись даже к временным попутчикам на пути строительства социализма.

Во второй половине 1920-х годов сотрудники ВО ОГПУ пришли к выводу о том, что мусульманское духовенство «тянуло крестьянство к панисламизму и его худшим проявлениям», а борьба мусульманского духовенства против советской власти велась под руководством «пантюркистско-панисламистской верхушки националистических организаций», противопоставлявшей себя в той или иной форме советской власти[52].

Эксперты ВО ОГПУ считали, что «мусульманская интеллигенция»[53] в подавляющем большинстве поддерживала национальную и религиозную «восточную контрреволюцию», сущностью которой являлись следующие процессы: 1) восстановление и формирование новых связей между собой и с сопредельными странами, особенно с Турцией; 2) «решительное наступление на идеологическом фронте, все более вытесняя влияние коммунистической партии в деле просвещения туземных масс»; 3) формирование сил для вооруженного восстания против советской власти в случае новой интервенции. Целью подобной деятельности, по мнению ВО ОГПУ, было широкое противодействие партийному и советскому строительству.

Националистическое движение в «мусульманских» регионах страны, в оценках ВО ОГПУ, развивалось и крепло под сильным влиянием «пантюркистских» идей. Контрразведчики полагали, что широкому развитию «пантюркистских» идей на «восточных окраинах» России способствовали два основных фактора: надежда на помощь Турции как лидера тюрко-исламского мира, а также соединение идей тюркского единства с идеей объединения всех мусульман[54]. Чрезвычайно сильным влияние «пантюркистских» идей во второй половине 1920-х годов было в Крыму, на Северном Кавказе и в Закавказье[55]. Однако анализ архивных документов свидетельствует, что борьба с потенциальными и вымышленными сторонниками единства всех тюркских народов СССР продолжалась фактически до конца 1930-х годов.

Действительно, далеко не все представители национальной буржуазии и мусульманского духовенства поддерживали советскую власть, многие относились к ней настороженно, но при этом на «восточных окраинах» СССР практически не было оформленных антисоветских партий. ВО ОГПУ отмечал деятельность только двух партий — в Крыму это была «Милли-Фирка» (политическая партия крымских татар, созданная в июле 1917 г.), а в Азербайджане — «Мусават» (тюрко-мусульманская партия, образованная в 1911 г., разделявшая идеи единства тюрко-исламского мира и лидерства Турции). В то же время, по данным ВО ОГПУ, на «восточных окраинах» существовали неоформленные, антисоветские группы («группировки») нелояльной к советской власти национальной интеллигенции, кулачества и мусульманского духовенства[56].

В начале 1923 г. ВО ОГПУ прогнозировал то, что наступает период, когда различные «национальные контрреволюционные группировки будут выступать единым организационным фронтом»[57]. Об этом, по мнению экспертов спецслужбы, свидетельствовало проведение съезда Центрального духовного управления в Уфе, на котором присутствовали мусульманские лидеры разных частей страны[58].

ВО ОГПУ отмечает, что различные по своим конечным целям, националистические группировки сталкивались между собой на почве национальной борьбы, но зачастую и блокировались на общих вопросах противодействия советской власти (воспитание молодежи, внедрение нового алфавита и др.). На этом основании делался вывод: среди «руководящих кругов антисоветской интеллигенции в ряде восточных окраин» наращивались личные и организационные связи, крепло стремление найти единую платформу по ряду ключевых вопросов с целью противостояния мероприятиям Кремля[59].

В 1927 г. Восточный отдел подчеркивал, что, несмотря на рост местного национализма, полного ослабления пантюркистских идей не произошло, и они были по-прежнему сильны в Азербайджане, Татарии, Крыму и на Северном Кавказе, а «их новое содержание, вкладываемое в лозунги пантюркизма (культурное объединение вокруг турецкой культуры), придавало пантюркизму еще большую силу и жизненность»[60].

Циркуляр ВО ОГПУ № 156522 от 8 июля 1927 г., подписанный помощником начальника отдела X. Петросьяном гласил: «Абсолютное отсутствие времени и сил не дало нам возможности выполнить одну из задач, кои мы себе поставили, — дать местам некий законченный труд по интеллигенции и антисоветским партиям и группировкам на наших восточных окраинах — так, как мы ее проектировали (выделено нами. — В.Х.)… Таким образом, присылаемые материалы нужно рассматривать В СВЯЗИ (так в источнике. — В.Х.) со всем тем. что Вам уже послано /доклад о «Милли-Фирки» — в Крыму, писания Валидова. Расул Заде, записка о латинизации, о «Тюрк-Очагах», доклады по духовенству и т. д., и т. п./…»[61].

В одной из аналитических записок, подготовленных в начале 1940-х годов, подчеркивалось: «Характер деятельности баев и мулл в этот (1924–1930 гг.) период времени заставляет представителей органов ОГПУ сделать вывод о том, что контрреволюционная работа объединяется и руководится каким-то центром, имеющим общий план контрреволюционной деятельности. Это обстоятельство неоднократно подчеркивалось, например, в обзорах Джетысуйского губотдела ОГПУ за 1927 год» (в частности, в апреле)[62]. «Видно, что деятельность мусульманского духовенства концентрируется строго централизованным руководством их работы из определенного центра, где заранее разрабатываются и преподаются местам директивы к действию»[63].

Накопление негативной информации, которая ошибочно оценивалась как угроза безопасности, приводило к принятию соответствующих управленческих решений. Существенным шагом по борьбе с «восточной контрреволюцией» в масштабах страны стало исключение из ВКП(б) и арест 4 мая 1923 г. видного политического деятеля М. Султан-Галиева (после 45 дней проведенных в заключении он был выпущен на свободу, но находился под плотной опекой ОГПУ). В 1928 г. ОГПУ, проведя аресты и допросы членов партии крымских татар «Милли-Фирка», приступило к созданию сети пантюркистских «контрреволюционных организаций», во главе которой находился т. и. Московский султан-галисвский центр. В записке Восточного отдела ОГПУ от 7 декабря 1928 г. отмечалось: «В процессе следствия по делу крымской контрреволюционной организации «Милли-Фирка» было установлено, что Султан-Галиев являлся «идейным руководителем московского центра и всей деятельности “Милли-Фирка”». Согласно версии спецслужбы, «Центр» ставил «задачу по объединению националистических групп и течений среди тюркско-татарских народностей, подготовке к организации подпольной партии «восточников», подготовке уклонистов из восточных коммунистов в национальном вопросе»[64]. Султан-Галиев как ключевая фигура «Милли-Фирка» и мнимого «Центра» был арестован в Москве 11 декабря 1928 г., а вскоре появились соответствующие духу времени публикации о его «враждебной» деятельности[65].

Этот мифический центр якобы объединял националистов, «террористов», мусульманских деятелей, проживающих в разных регионах страны. В основу разработанных схем «контрреволюционных организаций» легла информация, накопленная спецслужбами за годы работы в «восточном» направлении.

«Раскрытие» «Московского султан-галиевского центра» дало старт процессам «раскрытия» «восточных националистических организаций». Начиная с 1928 года, результаты «работы по восточной националистической контрреволюции» все больше и больше представлялись как часть единого всесоюзной антисоветской активности разных регионов, разных социальных слоев и групп населения. Данная динамика обобщений отражена нами в таблице 2.

После расформирования в 1930 г. Восточного отдела ОГПУ его сотрудники были переведены, а материалы переданы в Особый отдел, продолживший борьбу с «восточной контрреволюцией». Кроме того, на «восточном направлении» работал и Секретно-политический отдел (СПО). Об этом свидетельствуют архивные документы, например «Оперативная сводка № 45 СПО ОГПУ о деятельности националистических группировок и их лидеров в Средней Азии, Закавказье, Северо-Кавказском крае, Татарии, Казахстане. Сентябрь 1931 года[66]», в которой обобщены националистические и религиозные сюжеты мусульманских регионов страны. Теме «тюркской контрреволюции (крымской, узбекской и особенно туркменской)», а также деятельности разгромленной в 1926 г. партии «Мусават» посвящена «Докладная записка О[собого] О [тдела] ОГПУ о контрреволюционной националистической тюркской партии “Мусават”»[67] от 10 октября 1931 г.

В этом документе помощник начальника Особого отдела ОГПУ СССР Т. Дьяков подчеркивает, что «“Мусават” представляет собой наиболее яркий образец контрреволюционной националистической интервенционистской организации… Мусаватский Азербайджан должен быть, по мнению поляков, одним из крепчайших звеньев той цепи тюркских буржуазных государств, которая должна начаться Идель-Уралом (поддержка поляками Аяза Исхакова) и закончиться Крымом (поддержка Джафар Сейдамета)»[68].

Еще один вопрос отражает очевидную (и вполне объяснимую) «ревность» Дьякова в «восточных» сюжетах. Завершая анализ материалов по партии «Мусават», он делает выводы: «1. Передача разработки «Мусават» как одной из наиболее специфических для восточной националистической контрреволюции политических организаций в СПО создает значительный прорыв во всей восточной работе вообще. 2. Эта передача означала бы сознательное ослабление всех участков работы по восточной националистической контрреволюции… и привела бы… к искусственному разрыву объектов, тесно связанных между собой, деконцентрации материалов по контрреволюционному движению на Востоке (выделено нами. — В. X.)…»[69]. Очевидно, что рассредоточение «восточной» работы и информации еще в начале 1930-х годов рассматривалось некоторыми работниками ОГПУ как потенциальная угроза национальной безопасности страны, а также служила аргументом внутриведомственной конкуренции.

Таблица 2

Сведения об «обнаружении» т. и. пантюркистских и панисламистских организаций в СССР в 1920-1930-е годы

Новый виток активной работы советских спецслужб по «восточным контрреволюционным организациям» пришелся на период Большого террора[70]. 8 июля 1937 г. в НКВД союзных и автономных республик была направлена директива Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР о работе по антисоветским пантюркистким (тюрко-татарским) националистическим организациям. Появлению этого циркуляра предшествовали аресты, проведенные в Средней Азии и Татарии весной 1937 года[71]. В названной директиве содержались обобщенные данные о том. что в восточных республиках и областях (Азербайджан. Крым. Татария. Узбекистан, Таджикистан, Казахстан) значительно возросла активность националистических элементов. которые якобы вели подпольную антисоветскую деятельность. К ним относились бывшие представители партий и общественных движений «Алаш-Орда» в Казахстане. «Мусават» в Азербайджане, «Милли-Фирка» в Крыму, Милли-Иттихад» в Узбекистане. В циркуляре утверждалось. что тюрко-татарские националистические организации ставили своей целью вооруженное отторжение национальных республик от СССР и создание единого тюркотатарского государства[72].

Как следствие, летом 1937 г. в Москве, а также в «восточных» национальных республиках были арестованы участники националистических «пантюркистских» движений и партий[73]: председатель СНК РСФСР Д. Е. Сулимов и его заместитель Т. Рыскулов. Ф. У. Ходжаев (Узбекистан); Ата-баев и Атаков (Туркмения); Габидуллин и Ходжаев (Татария), Биишев и Булашев (Башкирия). Абдрахманов (Киргизия), Кулумбетов и Такежанов (Казахстан) и другие. Борьба с «пантюркизмом» и «панисламизмом» достигла своего пика и пошла на спад.

Подведя итоги, отметим, что в 1920-е годы советские спецслужбы, действовавшие под руководством коммунистической партии, проводили сбор и анализ информации о деятельности религиозной и национальной элиты «мусульманских» регионов СССР. Под руководством Восточного отдела ОГПУ в конце 1920-х годов были «раскрыты» и ликвидированы «восточные националистические контрреволюционные организации»: «Московский султан-галиевский центр», «Милли Фирка», «Милли-Истиклял», «Алаш», «Мусават», якобы переплетенные между собой целями и деятельностью своих лидеров.

Прогнозировавший еще в 1923 г. тенденцию сближения и объединения всех «восточных антисоветских сил» Восточный отдел уже в 1928 году мог отчитаться об успешно проделанной работе[74]. В последующем (в 1930–1938 гг.), после его расформирования, т. и. существование «всесоюзной восточной контрреволюционной» сети могло становиться весомым аргументом во внутриведомственной конкуренции между различными подразделениями ОГПУ-НКВД.

В основном логика репрессивной политики советских спецслужб была типичной. Как и в случае с иными «антисоветскими организациями», сотрудники ОГПУ-НКВД. основываясь на высказываниях тюркских национальных, мусульманских религиозных лидеров об отрицательном восприятии советской власти, собирали информацию и после ее творческой интерпретации, делали вывод о существовании «центров». В ОГПУ фактически формировали «контрреволюционные организации», «националистические центры», «устанавливали» их связи с эмиграцией и представителями иностранных государств (Афганистана, Персии, Турции) на территории СССР. Все это впоследствии «подтверждалось» в ходе допросов арестованных членов «националистических организаций».

Анализ механизмов конструирования дел подобного рода позволяет сделать выводы о том, что сотрудники ОГПУ сознательно преувеличивали масштабы деятельности конкретной личности или «националистической контрреволюционной организации». В динамике ведения дел по националистическим организациям видна тенденция к расширению их масштабов от локальных проявлений к всесоюзным заговорам. Чем явственней становилась тенденция усиления репрессивной составляющей деятельности государства в начале — середине 1930-х годов и жестче звучала риторика внутрипартийной борьбы, тем очевиднее становилась тенденция оформления всесоюзной «сети» подобных структур.

Не ставя под сомнение факт наличия и распространения идей политического тюркизма и стремления к объединению на почве религии на пространстве бывшей Российской империи, считаем очевидной установку на преувеличение политического, практического, организационного потенциала этих идей. В свою очередь, центростремительность данных идеологических конструктов, активность зарубежных сторон (Турции), частота и формы взаимодействия национально-религиозных лидеров разных регионов СССР с зарубежными единоверцами отчасти также могли способствовать выработке у власть имущих универсалистского взгляда на сущность процессов, протекавших на «восточных окраинах» страны.