Советский Фауст

Вступление: плач по несостоявшемуся фильму

В течение многих лет я отправлял на разные отечественные и зарубежные конкурсы сценарную заявку на фильм с названием: «Советский Фауст». Начиналась она так:

Да, судьба его на самом деле фантастическая, феерическая! Пионер электронного искусства — изобрел первый в мире настоящий, стоящий такого наименования, электромузыкальный инструмент «терменвокс»; одним из первых в нашей стране занимался телевидением, системами электронной охраны; исследовал гравитационные волны; изучал проблему долголетия и бессмертия. И на этом пути — встречи с Лениным, Рокфеллером, Ворошиловым, Чарли Чаплиным, Альбертом Эйнштейном и Сергеем Эйзенштейном, Туполевым и Берия, Бернардом Шоу и, простите, автором этой повести... Как могло все это уместиться в одной жизни, — и все это при ясности ума и голубой, голубиной откровенности светлого, детского взгляда?

За 25 лет я и мои товарищи накопили в Казани сотни метров киносъемок, многие часы видеозаписей с его интервью. Нашел я «концы» уникальных зарубежных съемок Термена, но фильм сделать так и не удалось. То ли я был не слишком умел и настойчив, то ли впрямь заразился идеей героя фильма о его бессмертии, — все надеялся: успеется еще. Надеялись, вероятно, и другие. Хотя в последние годы многие порывались сделать фильм о нем. В 1989 году на международном фестивале «Ars electronica» в Австрии я с московскими коллегами в ретроспективе советских работ показал небольшой видеоролик о Термене, снятый прибалтийскими документалистами. После моих публикаций в центральных и местных изданиях[1] было много звонков и писем от разных студий. А на «Мосфильме» загорелись было снять даже художественную кинокартину, — я предложил, чтоб с участием самого Термена. Не успели...

Но нельзя сказать, что наш герой был обделен отечественным вниманием. Журналисты 60 — 80 гг., в основном, с гордостью и некоторым сожалением вспоминали об утерянном приоритете: «История о том, как из электроизмерительного прибора родилась электромузыка», «Из Физтеха в Гранд-Опера», «Свободно из пространства вышедший звук...», «Создатель первого ЭМИ», «70 лет первому русскому синтезатору», «Термен играет на вольтметре», «Голос Термена», «Искусство будущего века?». Либо ими обыгрывался уже в самих названиях статей знаменательный по тем временам факт встречи Термена с В.И.Лениным: «Ленин знакомится с терменвоксом»; «В гостях у Ленина»... А в последние годы советской власти стало возможным писать о том, о чем раньше было — нельзя. И в каждой статье — опять интрига уже в самом названии: «Война и мир Льва Термена», «Сто лет одиночества», «Лев Термен — человек-легенда», «Я подслушивал Кремль», «Человек, который знает, как оживить Ленина».

Но все это, в основном, было лишь данью журналистскому любопытству, расхватавшему и расщепившему эту уникальную жизнь на отдельные сенсационные сюжеты.

Да и предлагаемая мною повесть, конечно, не претендует на полноту. Это просто моя, личная, повторяю, личная попытка, — понять все с более близкого расстояния. Ведь мы были знакомы много лет, и я горжусь тем, что знал близко такого человека...

В связи со всем этим заранее оговорюсь — в моей повести могут быть некоторые документальные неточности. Многое здесь — из устных рассказов Термена, из прижизненных журналистских интервью и других публикаций о нем, из воспоминаний московских родственников и друзей[2]. И я замечал, что в некоторых случаях существуют, пусть и небольшие, расхождения, да и сам Лев Сергеевич в разные годы трактовал отдельные факты с разной степенью откровенности... Надеюсь, читатель простит мне возможные разночтения. Моя книга — не строгая научная биография, которая, я думаю, скоро появится, положим, в серии «Жизнь замечательных людей». Должна появиться. Моя книга — это как бы вольный пересказ нашего несостоявшегося фильма. Фильма о состоявшейся жизни, невероятной по фантастическим коллизиям. Коллизиям, которых хватило бы на несколько жизней, на несколько фильмов и романов.

Уютное дворянское детство, занятия электротехникой и музыкой, работа в элитарном НИИ под руководством А.Ф.Иоффе, защита своих изобретений перед партийной верхушкой ВКП(б), триумфальные концертные гастроли с «терменвоксом» по многим городам СССР и всего мира, гипотеза о «микроскопии времени», связанной с омоложением. Дружба со знаменитейшими музыкантами Европы и США, работа с ведущими авиаконструкторами СССР, клубное знакомство с американскими миллионерами и совсем «неклубные» связи с ЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ — КГБ. Нью-Йорк и Колыма, Карнеги-Холл и суперсекретные «почтовые ящики».

Искусство и «тайная» техника, война и мир, аплодисменты восторженных залов и тихие кабинеты Лубянки — этот союз белого и черного, добра и зла, эти дуэты Фауста и Мефистофеля сопровождали его всю жизнь. Жизнь, в которой, как в капле воды, отразилась вся невообразимая сложность нашего яростного и прекрасного мира.

Я спросил как-то Льва Сергеевича, живого Фауста, — перед видеокамерой, — в его последний приезд в Казань, и голос мой, и микрофон в руках слегка дрожали, от робости: «В Вашей жизни было все, и даже больше, чем все. Можете ли Вы сказать, что прожили счастливую жизнь?». Он ответил незамедлительно — видимо, думал об этом сам раньше, всегда: «Я не знаю, что такое счастье. Могу сказать, что жизнь моя — интересна. Мне всегда было интересно — узнать, как все устроено, помогать... И даже на Колыме, когда с тачкой, не страшно было потому, что интересно — я как будто новое кино смотрел».

Выходит, об этом писал поэт: «Жизнь моя — кинематограф, черно-белое кино»?.. Впрочем, не нам судить, прав ли поэт. Тем более, не в нашей компетенции обсуждать или осуждать главное действующее лицо этой удивительной «жизни-кинематографа». Несомненно для нас одно — такое «черно-белое кино» могло произойти, могло осуществиться лишь на той сценической площадке, имя которой: «Планета Земля: XX век». Конкретнее — Россия...