Современные социологические теории.

Социологические метатеории и метатеоретическая схема анализа социологической теории

Одним из недавно возникших в социологической теории явлений можно назвать рост интереса к социологическим метатеориям. Тогда как теоретики в качестве основного предмета своего изучения рассматривают социальный мир, метатеоретики занимаются систематическим изучением фундаментальной структуры социологической теории (Ritzer, 1991b; Zhao, готовится к изданию). В приложении мы, в частности, ставим цель проанализировать этот интерес к метатеориям в социологии, а также основные параметры данного подхода. Кроме того, вся структура настоящей книги основана на конкретном наборе метатеоретических перспектив, сформулированных автором (Ritzer, 1975a, 1981а). Таким образом, еще одна цель данного приложения заключается в формулировке метатеоретических представлений, определяющих построение текста книги, но перед этим необходимо провести обзор имеющихся в социологии метатеорий.

Социологи — не единственные, кто занимается метаанализом, то есть рефлексивным исследованием собственной дисциплины. Подобный анализ проводят и философы (Radnitzky, 1973), и психологи (Gergen, 1973, 1986; Schmidt at al, 1984), и политологи (Connolly, 1973), а также ряд других представителей социальных наук (см. различные эссе в Fiske and Shweder, 1986) и историки (White, 1973).

Кроме того, метаанализ можно найти в других областях науки, его осуществляют социологи различных направлений, а не только метатеоретики как таковые (Zhao, 1991). Различные типы метаанализа в социологии можно объединить под заголовком «метасоциология», которую мы определяем как рефлексивное исследование фундаментальной структуры социологии в целом, а также различных ее элементов: независимых сфер исследования (например, обзор социологии занятости Р. Хола [Holl, 1983]), понятий (например, анализ понятия «структура», проведенный Рубинштейном [Rubinstein, 1986]), методов (метаметодов; например, попытки синтеза социологических методов, которые осуществили Брюэр и Хантер [Brewer and Hunter, 1989] и Ноблит и Хэем [Noblit and Hare, 1988]), данных (метаанализ данных[114]; например, Fendrich, 1984; Hunter, Schmidt, and Jackson, 1982; Polit and Falbo, 1987; Wolf, 1986) и теорий. Именно последний из перечисленных аспектов — метатеории — будет занимать нас в настоящем приложении.

Работы метатеоретического плана отличает не столько сам процесс метатеоретизирования (или систематического изучения теорий, что является общим для всех метатеоретиков), сколько характер конечного результата. Существует три разновидности метатеорий, которые определяются главным образом различиями конечных результатов (Ritzer, 1991а, 1991b, 1991с, 1992b, 1992с). Первый тип, метатеоретизирование как средство достижения более глубокого понимания теории (M_u)[115], предполагает изучение теории с целью лучшего, более глубокого понимания уже существующей теории (Ritzer, 1988). Конкретнее, M_u занимается исследованием теорий, теоретиков и сообществ теоретиков, а также более крупного интеллектуального и социального контекста теорий и теоретиков. Второй тип, метатеоретизирование как вступление к разработке новой теории (M_p), означает исследование существующей теории, для того чтобы создать новую социологическую теорию. Есть и третья разновидность метатеорий — метатеоретизирование как источник подходов к обобщению социологической теории (M_o): в этом случае исследование теории ориентировано на создание подхода (можно сказать «отдельной метатеории»), охватывающего всю социологическую теорию или ее определенную часть. (Как мы еще увидим, именно данный тип метатеоретизирования образует основу построения текста настоящей книги.) Принимая во внимание указанные определения, давайте теперь более подробно изучим каждый тип метатеорий.

Первый тип метатеорий, M_u, состоит из четырех основных подтипов, каждый из которых включает в себя формальное или неформальное исследование социологической теории для достижения более глубокого ее понимания. Первый подтип (внутренне-интеллектуальный) уделяет основное внимание интеллектуальным или когнитивным вопросам, которые носят внутренний по отношению к социологии характер. Сюда же входят попытки определить основные когнитивные парадигмы (Ritzer, 1975а, 1975b; см. так же обсуждение ниже) и «школы мысли» (Sorokin, 1928), более динамический взгляд на фундаментальную структуру социологической теории (Harvey, 1982, 1987; Wiley, 1979; Nash and Wardell, 1993; Holmwood and Stewart, 1994) и разработка общих метатеоретических инструментов для анализа существующих социологических теорий и создания новых теорий (Alexander et al, 1987; Edel, 1959; Gouldner, 1970; Ritzer, 1989b, 1990a; Wiley, 1988). Второй подтип (внутренне-социальный) тоже сосредоточен на социологии, но уделяет основное внимание социальным, а не когнитивным факторам. Основной подход здесь заключается в том, что подчеркиваются общественные аспекты различных социологических теорий и предпринимаются попытки выделения основных «школ» в истории социологии (Bulmer, 1984,1985; Cortese, 1995; Tiryakian, 1979, 1986), используется более формальный сетевой подход к исследованию связей между группами социологов (Mullins, 1973, 1983), а также изучение самих теоретиков: их институционального участия, карьерных моделей, положения в поле социологии и т. д. (Gouldner, 1970; Camic, 1992). Третий вариант (внешне-интеллектуальный) в поисках идей, инструментов, понятий и теорий, которые можно использовать для анализа социологической теории, обращается к другим академическим дисциплинам (см., например, Brown, 1987,1990а). Бейкер (Baker, 1993) рассмотрел значение происходящей из физики теории хаоса для социологической теории. Бейли утверждает, что хотя явно выраженное внимание к метатеоретизированию в социологии, возможно, — сравнительно новое явление, «общая теория систем давно отмечена распространенным метатеоретизированием» (1994, p. 27). Потребность в метатеоретизировании была вызвана многодисциплинарным характером теории систем и необходимостью изучения и сведения воедино идей из различных областей знания. Далее Бейли утверждает, что теория социальных систем «заключает в себе метатеоретизирование» (Bailey, 1994, p. 82). В сущности, Бейли применяет метатеоретический подход для анализа разработок в рамках теории систем (см. главу 5) и их взаимосвязи с разработками в рамках социологической теории.

Наконец, внешне-социальный подход большее внимание уделяет макроуровню и таким образом более укрупненно рассматривает общество (государство, социокультурное окружение и т. д.) и характер его влияния на социологическое теоретизирование (см., например, Vidich and Lyman, 1985).

Отдельные работы метатеоретической направленности, разумеется, могут соединять в себе черты двух и боле типов M_u. Например, Яворский продемонстрировал, насколько вышедшая в 1956 г. книга Льюиса Козера «Функции социального конфликта» (см. главу 3) «была глубоко личной книгой и одновременно произведением, укорененным в социальном контексте» (Javorski, 1991, p. 116). Так, Яворский касается вопроса влияния семьи (внутренне-социального) и возвышения Гитлера в Германии (внешне-социального) на жизнь и творчество Козера. Яворский также рассматривает влияние внешне-интеллектуальных (американская радикальная политическая мысль) и внутренне-интеллектуальных (индустриальная социология) факторов на мышление Козера. Таким образом, в своем анализе творчества Козера по проблеме социального конфликта Яворский соединяет все четыре подтипа M_u.

Большая часть метатеорий в социологии носит не M-характер, а больше относится ко второму типу (M_p) — это метатеоретизирование в качестве прелюдии к созданию новой социологической теории. Большинство значительных классических и современных теоретиков разрабатывали свои теории, по крайней мере отчасти, на основе тщательного изучения творчества других теоретиков и своего отношения к нему. Одним из наиболее значительных примеров такого подхода служат теория капитализма Маркса (см. главу 1), разработанная исходя из систематического занятия гегелевской философией, а также изучения других подходов, например, политической экономии и утопического социализма; теория действия Парсонса (см. главу 3), разработанная на основе систематического изучения творчества Дюркгейма, Вебера, Парето и Маршалла; многомерная неофункциональная теория Александера (Alexander, 1982–1983), основанная на подробном изучении творчества Маркса, Вебера, Дюркгейма и Парсонса; теория коммуникаций Хабермаса (Habermas, 1987а), основанная на исследовании творчества различных представителей критической теории, а также Маркса, Вебера, Парсонса, Мида и Дюркгейма. Давайте более подробно рассмотрим M-подход в том виде, в каком он применялся Карлом Марксом.

В «Экономическо-философских рукописях» 1844 г. Маркс (Marx, 1932/1964) развивает свой теоретический подход на основе тщательного детального анализа и критики работ таких экономистов, как Адам Смит, Жан-Батист Сэй, Давид Рикардо и Джеймс Милль; таких философов, как Г.В.Ф. Гегель, младогегельянцы (например, Бруно Бауэр) и Людвиг Фейербах; таких утопистов-социалистов, как Этьен Кабе, Роберт Оуэн, Шарль Фурье и Пьер Прудон, и множества других значительных и второстепенных интеллектуальных школ и личностей. С достаточной степенью уверенности можно сказать, что «Рукописи» 1844 г. практически целиком представляют собой метатеоретический труд, в котором Маркс развивает свои собственные идеи исходя из множества других систем воззрений.

А другие работы Маркса? Являются ли они более эмпирическими? Менее метатеоретическими? В своем предисловии к «Немецкой идеологии» (Marx and Engels, 1845-46/1970) К. Дж. Артур характеризует эту работу как состоящую главным образом из «подробной построчной полемики с произведениями некоторых их [Маркса и Энгельса] современников» (1970, p. 1). Фактически Маркс и сам описывает «Немецкую идеологию» как попытку «изложить нашу концепцию в противоположность идеологии немецкой философии — в сущности, свести счеты с нашей прежней философской совестью. Данный замысел был осуществлен в форме критики постгегельянской философии» (1859/1970, p. 22). «Святое семейство» (Marx and Engels, 1845/1956) представляет собой, прежде всего развернутую критику воззрений Бруно Бауэра, младогегельянцев и их склонности к умозрительной «критической критике»[116]. В предисловии Маркс и Энгельс поясняют, что такого рода метатеоретическая работа является прелюдией к их последующему теоретизированию: «Поэтому мы приводим данную полемику как предваряющую наши самостоятельные сочинения, где мы… представим свой определенный взгляд» (1845/1956, p. 16). В «Очерках» (1857-58/1974) Маркс в качестве своих метатеоретических антагонистов избрал экономиста Давида Рикардо и французского социалиста Пьера Прудона (Nicolaus, 1974). На протяжении «Очерков», Маркс пытается разрешить множество теоретических проблем, отчасти посредством критики упомянутых теорий и теоретиков, отчасти с помощью применения идей, заимствованных у Гегеля. Характеризуя введение к «Очеркам», Николаус говорит, что оно «в каждой своей строке отражает борьбу Маркса с Гегелем, Рикардо и Прудоном. Из нее Маркс вынес самую важную из всех целей, а именно: базовые принципы диалектического написания истории» (Nikolaus, 1974, p. 42). Работа «К критике политической экономии» (Marx, 1859/1970), как видно из названия, представляет собой попытку создания особого экономического подхода на основе критики творчества теоретиков политической экономии.

Даже «Капитал» (1867/1967), который, по общему признанию, является одной из наиболее эмпирических работ Маркса, поскольку в ней с помощью использования правительственных отчетов и статистики непосредственно рассматриваются реалии капиталистического труда, определяется как вдохновленный более ранним метатеоретическим творчеством Маркса и сам содержит метатеоретизирование. В сущности, метатеоретические истоки совершенно проясняют подзаголовок данного труда — «Критика политической экономии». Однако в «Капитале» Маркс действует более независимо, что позволяет ему быть гораздо «позитивнее», т. е. создать собственную особую теоретическую ориентацию. Эта независимость отчасти объясняется значительным метатеоретическим фундаментом, который был сформулирован в ранних работах Маркса. Кроме того, основную часть нового метатеоретического творчества относят к так называемому четвертому тому «Капитала», опубликованному под заголовком «Теории прибавочной стоимости» (Marx, 1862–1863/1963, 1862–1863/1968). Эта работа содержит большое число выдержек из трудов крупнейших теоретиков политической экономии (например, Смита, Рикардо), а также их критический анализ Марксом. В общем, можно с уверенностью сказать, что Маркс был в значительной степени метатеоретиком, возможно, его работы были самыми метатеоретическими из всех произведений классических социологических теоретиков.

Хотя мы выбрали для подробного рассмотрения творчество Маркса, практически все классические и современные теоретики были метатеоретиками и, говоря конкретнее, применяли M_p-подход.

Существует также ряд примеров третьего типа метатеоретизирования — M_o. К этой категории относятся: «дисциплинарная матрица» Уолласа (Wallace, 1988), «интегрированная социологическая парадигма» Ритцера (Ritzer, 1979, 1981) (рассматривается ниже в настоящем приложении), позитивистская метасоциология Ферфи (Furfey,1953/1965), «неодиалектическая» метасоциология Гросса (Gross, 1961), «общая теоретическая логика социологии» Александера (Alexander, 1982), а также более поздняя попытка Александера (Alexander, 1995) разработать постпозитивистский подход к универсальности и рациональности. Некоторые теоретики (Bourdieu and Wacquant, 1992; Emirbayer, 1997; Ritzer and Gindoff, 1992, 1994) предпринял попытку создать то, что Ритцер и Гиндофф назвали «методологическим реляционизмом»[117], чтобы дополнить уже существующие обобщающие подходы «методологического индивидуализма» (Bhargava, 1992) и «методологического холизма». Методологический реляционизм выводится из исследования работ по вопросам микро-макроинтеграции и соединения действия и структуры, также различных работ по социальной психологии.

Описанные три разновидности метатеорий — всего лишь идеальные типы. В действительности зачастую имеет место значительное пересечение целей метатеоретических работ. Однако ученые, которые занимаются только одним типом метатеоретизирования, как правило, в меньшей степени заинтересованы в достижении целей, характерных для двух других типов. Разумеется, существуют социологи, которые в то или иное время занимались всеми тремя типами метатеорий. Например, Александер (1982–1983) в первом томе «Теоретической логики в социологии» создает обобщающие подходы (M_o), в следующих трех томах использует их для достижения лучшего понимания (M_u) классических теоретиков, а позднее он попытался внести свой вклад в создание неофункционализма (M_p) как теоретический преемник структурного функционализма (Alexander and Colomy, 1990a).

Видным современным метатеоретиком (хотя сам он воспротивился бы такому определению, как, впрочем, и вообще любому ярлыку) признан Пьер Бурдье. Он выступает за рефлексивную социологию: «С моей точки зрения, социология должна носить метахарактер, но при этом всегда соотноситься сама с собой. Она должна использовать собственные инструменты, чтобы понять, что она есть и чем она занимается, попытаться лучше осознать свое место» (Bourdieu and Wacquant, 1992; см. также Meisenhelder, 1997). Применяя в отношении метасоциологии более традиционный и менее определенный термин («социология социологии»), Бурдье пишет: «Социология социологии является фундаментальным измерением социологической эпистемологии» (Bourdieu and Wacquant, 1992, p. 68). Социологи, посвящающие свою деятельность «объективизации» социального мира, должны больше внимания уделять объективизации собственных действий. Таким образом, социология «постоянно оборачивает на саму себя те научные средства, которые она создает» (Bourdieu and Wacquant, 1992, p. 214). Некоторые виды метатеорий (например, внутренне-социальную и внутренне-интеллектуальную формы M_u) Бурдье даже отвергает как «самодовольное субъективное сообщение о частной личности социолога или поиски интеллектуального духа времени, вдохновляющего его творчество» (Bourdieu and Wacquant, 1992, p. 72; рассмотрение более позитивного взгляда Бурдье даже на эти виды метатеорий см. в Wacquant, 1992, p. 38). Однако отрицание определенных видов метатеорий не означает отрицания метатеоретических попыток в целом. Если следовать логике «Homo Academicus» (1984b; см. главу 11), то становится ясно, что Бурдье должен выступать за изучение габитуса и практик социологов в поле социологии как научной дисциплины, в поле ее академического мира, а также в аспекте взаимоотношений между этими полями и полями стратификации и политики. Работа «Различие» (1984а) должна была привести Бурдье к изучению вопроса о том, какие стратегии отдельные социологи, а также социологическая дисциплина как таковая используют для достижения этого различия. Например, некоторые социологи могут использовать профессиональный жаргон для того, чтобы казаться авторитетнее и получить в этой области высокий статус, а сама социология может надеть на себя покров научности, чтобы достичь различия по отношению к миру практики. В сущности, Бурдье вообще заявил, что научные притязания социологии и других социальных наук «на самом деле представляют собой смягченную претензию на власть» (Robbins, 1991, p. 139). Такая позиция, разумеется, влечет за собой неудобные выводы о собственном творчестве Бурдье:

Учитывая приверженность Бурдье к теоретически обоснованным эмпирическим исследованиям, нетрудно понять, почему он нетерпимо относился к большинству (если не ко всем) видов M_o, которое он охарактеризовал как «универсальный метадискурс о знании и мире» (Bourdieu and Wacquant, 1992, p. 159). Бурдье обычно отрицает метатеоретизирование как независимую деятельность, отделяя метатеоретизирование от теоретизирования о социальном мире и его эмпирического изучения (см. Wacquant, 1992, p. 31).

Бурдье приводит интересный довод в пользу метатеоретизирования, когда утверждает, что социологам необходимо «избегать быть игрушкой социальных сил в [своем] занятии социологией» (Bourdieu and Wacquant, 1992, p. 183). Единственный способ избежать такого удела — понять природу сил, воздействующих на социологов в данный исторический момент. Такие силы можно понять только через метатеоретический анализ, или то, что Бурдье называет «социоанализом» (Bourdieu and Wacquant, 1992, p. 210). Когда социологи осознают природу действующих на них сил (особенно внешне-социальных и внешне-интеллектуальных), они смогут лучше контролировать влияние этих факторов на свое творчество. Как пишет Бурдье, «я постоянно использую социологию в стремлении очистить свое творчество от… социальных детерминант» (Bourdieu and Wacquant, 1992, p. 211). Таким образом, целью метатеоретизирования, с точки зрения Бурдье, становится не разрушение социологии, а ее освобождение от детерминирующих ее сил. Разумеется, то, что Бурдье говорит о своих собственных попытках, справедливо и в отношении метатеоретических устремлений в целом. Стремясь ограничить воздействие внешних факторов на свое творчество, Бурдье при этом осознает границы таких попыток: «Я отнюдь не считаю и не претендую на то, что целиком от них [социальных детерминант] освободился» (Bourdieu and Wacquant, 1992, p. 211).

Подобным же образом Бурдье выражает желание освободить социологов от символического насилия, которое осуществляют над ними другие, более влиятельные социологи. Данная цель побуждает к использованию внутренне-интеллектуального и внутренне-социального анализа социологии, с тем, чтобы вскрыть источники и природу этого символического насилия. Когда это понимание достигнуто, у социологов появляются способы освободиться от этих воздействий или, по крайней мере, ограничить их. Иначе говоря, социологи вполне способны к «эпистемологической бдительности», способствующей защите от этих искажающих воздействий (Bourdieu, 1984b, p. 15).

Наиболее характерной чертой метатеоретического подхода Бурдье является его отказ отделять метатеоретизирование от других граней социологии[118]. То есть он считает, что в процессе социологического анализа социологам постоянно необходима рефлексивность. Социологи должны размышлять о своих действиях и особенно о том, каким образом в процессе анализа они могут искажать исследуемые объекты. Эта рефлексия может ограничить количество «символического насилия», обращенного против субъектов исследования.

Хотя творчество Бурдье своеобразно, ясно, что оно, по крайней мере отчасти, носит метатеоретический характер. Учитывая возрастающее значение Бурдье в социальной теории, связь его творчества с метатеоретизированием, вероятно, будет и далее способствовать усилению интереса к метатеориям в социологии.

Теперь мы обратимся к рассмотрению конкретного метатеоретического подхода, на который опирается настоящая книга. Как будет видно из дальнейшего, данный подход представляет собой сочетание M_u и M_o. Мы начнем с краткого обзора творчества Томаса Куна, затем познакомимся с моим (M_u) анализом нескольких социологических парадигм. Наконец, мы рассмотрим метатеоретический инструмент — интегрированную социологическую парадигму (M_o), которая выступает источником уровней анализа, применяемых на всем протяжении данной книги для анализа социологических теорий.

В 1962 г. представитель философии науки Томас Кун опубликовал довольно небольшую по объему книгу, озаглавленную «Структура научных революций» (Hoyningen-Huene, 1993). Поскольку данная работа выросла из философии, она казалась обреченной на периферийное положение в социологии, особенно потому, что основное внимание в ней уделялось точным наукам (например, физике), а непосредственно о социальных науках говорилось мало. Однако высказанные в книге положения оказались крайне интересными для представителей самых разных областей (например, Hollinger, 1980, в истории; Searle, 1972, в лингвистике; Stanfield, 1974, в экономической теории), но ни для кого эта работа не имела большего значения, чем для социологов. В 1970 г. Роберт Фридрикс опубликовал первую значимую работу, основанную на подходе Куна, «Социология социологии». С тех пор не прекращался непрерывный поток публикаций, использующих этот подход (Eckberg and Hill, 1979; Effrat, 1972; Eisenstadt and Curelaru, 1976; Falk and Zhao, 1990a, 1990b; Friedrichs, 1972a; Greisman, 1986; Cuba and Lincoln, 1994; Lodahland Gordon, 1972; Phillips, 1973,1975; Quadagno, 1979; Ritzer, 1975a, 1975b, 1981b; Rosenberg, 1989; Snizek, 1976; Snizek, Fuhrman, and Miller, 1979). Мало сомнений в том, что теория Куна — важная разновидность Ми, однако в чем конкретно заключается подход Куна?

Одной из целей Куна в «Структуре научных революций» было подвергнуть сомнению общепринятые представления о том, как происходят изменения в науке. Большинство непрофессионалов и большое число ученых считают, что наука развивается накопительным образом, когда каждое новое достижение непоколебимо опирается на всю совокупность предшествующих научных знаний. Наука достигла своего теперешнего состояния путем медленных равномерных приращений знания. В будущем она достигнет еще больших высот. Эта концепция науки была сформулирована физиком сэром Исааком Ньютоном, который сказал: «Если я видел дальше, то это потому, что я стоял на плечах титанов». Однако Кун считал данную концепцию кумулятивного развития науки мифом и стремился ее развенчать.

Кун признавал, что накопление знаний играет в развитии науки какую-то роль, однако считал, что истинно важные изменения возникают в результате революций. Кун разработал теорию, объясняющую, как, по его мнению, происходят важнейшие изменения в науке. Он полагал, что в каждый данный момент времени в науке господствует конкретная парадигма (на этот период определяемая как фундаментальная картина предмета научного изучения). Нормальная наука — это период накопления знаний, в течение которого ученые развивают господствующую парадигму. Такая научная работа неизбежно порождает аномалии, или результаты, которые не могут быть объяснены господствующей парадигмой. Кризисный этап наступает в том случае, когда эти аномалии накапливаются, и кризис этот, в конечном счете, может завершиться научной революцией. Господствующая парадигма ниспровергается, в то время как новая занимает центральное положение в науке. Рождается новая господствующая парадигма, и цикл готовится повториться вновь. Теорию Куна можно изобразить с помощью следующей схемы:

Парадигма I → Нормальная наука → Аномалии

Кризис → Революция → Парадигма II

Именно во время революционных периодов происходят истинно великие изменения в науке. Эта точка зрения, несомненно, противостоит большинству концепций научного развития.

Ключевым понятием в подходе Куна, равно как и в настоящем разделе, является «парадигма». К сожалению, Кун весьма неопределенно говорит о том, что подразумевает под «парадигмой» (Alcala-Campos, 1997). Согласно Маргарет Мастерман (Masterman, 1970), он использовал данный термин как минимум в двадцати одном различном значении. Мы будем использовать определение парадигмы, которое считаем соответствующим смыслу и духу раннего творчества Куна.

Парадигма служит для отделения одного научного сообщества от другого. Это понятие можно использовать для отделения физики от химии или социологии от психологии. Названные области имеют разные парадигмы. Понятие парадигмы может быть использовано для разделения различных исторических этапов в развитии науки (Mann, Grimes, and Kemp, 1997). Парадигма, господствовавшая в физике в XIX в., отлична от той, что господствовала в этой науке в начале XX в. Понятие парадигмы можно использовать еще в одном значении, и именно оно наиболее полезно для нас здесь. Парадигмы могут обозначать различие между когнитивными группировками в рамках одной и той же науки. Так, например, в современном психоанализе различают фрейдистскую парадигму, парадигмы Юнга, Хорни и др., т. е. в психоанализе имеются многочисленные парадигмы, это справедливо и в отношении социологии и большинства других научных областей.

Теперь я могу дать определение парадигмы, которое, на мой взгляд, верно отражает смысл первоначальной работы Куна:

С учетом данного определения мы можем начать рассматривать взаимосвязи между парадигмами и теориями. Теории — это только часть целых парадигм. Иначе говоря, парадигма может включать в себя две или более теорий, а также различные образы предметной области, методы (и инструменты) и образцы (конкретные примеры научной работы, выступающие моделью для всех последующих).

Социология: полипарадигмальная наука

Моя работа по вопросу парадигматического статуса социологии (Ritzer, 1975a, 1975b, 1980) образует основу метатеоретического подхода, которому следовал анализ социологической теории на всем протяжении настоящей книги. С моей точки зрения, существуют три господствующие в социологии парадигмы, а также имеются некоторые другие, обладающие потенциальной возможностью достичь парадигматического статуса. Эти три парадигмы я называю парадигмами социальных фактов, социального определения и социального поведения. Каждая парадигма анализируется с точки зрения четырех элементов любой парадигмы.

1. Образец: моделью для сторонников парадигмы социальных фактов служит творчество Эмиля Дюркгейма, особенно его работы «Правила социологического метода» и «Самоубийство».

2. Определение предметной области: сторонники парадигмы социальных фактов основное внимание уделяют тому, что было названо Дюркгеймом социальными фактами, или крупными социальными структурами и институтами. Приверженцы парадигмы социальных фактов исследуют не только эти явления, но и их воздействие на индивидуальное мышление и действие.

3. Методы: сторонники парадигмы социальных фактов в большей степени, чем все остальные, используют опросные методы[119] и методы исторического сравнения.

4. Теории: парадигма социальных фактов включает в себя несколько теоретических подходов. Структурно-функциональные теоретики склонны считать, что социальные факты четко взаимосвязаны, а упорядоченность поддерживается всеобщим согласием. Теоретики конфликта, как правило, подчеркивают не упорядоченность социальных фактов, а также придерживаются мнения, что порядок поддерживается в обществе принудительными мерами. Хотя структурный функционализм и теория конфликта признаются в данной парадигме господствующими теориями, входят сюда и другие теоретические концепции, в том числе и теория систем.

1. Образец: для сторонников социального определения объединяющей моделью стала посвященные социальному действию работы Макса Вебера.

2. Представление предметной области: творчество Вебера способствовало возникновению у социальных дефиниционистов интереса к вопросу о том, как акторы определяют социальные ситуации и как это определение влияет на последующее действие и взаимодействие.

3. Методы: сторонники парадигмы социального определения, хотя в большей степени применяют опросный метод, чаще, чем приверженцы остальных парадигм, используют метод наблюдения (Prus, 1996). Иначе говоря, наблюдение рассматривается как методология, характерная для социальных дефиционистов.

4. Теории: в рамки парадигмы социального определения можно включить значительное количество теорий: теорию действия, символический интеракционизм, феноменологию, этнометодологию и экзистенциализм.

1. Образец: для социальных бихевиористов моделью служит творчество психолога Б.Ф. Скиннера.

2. Образ предметной области: с точки зрения социальных бихевиористов, предметной областью социологии является неосознанное поведение индивидов. Особый интерес для них представляют награды, вызывающие желательные виды поведения, и наказания, сдерживающие нежелательное поведение.

3. Методы: характерным для социального бихевиоризма является эксперимент.

4. Теории: в понятие «социальный бихевиоризм» можно включить два теоретических социологических подхода. Первый — поведенческая социология, очень близкая к чистому психологическому бихевиоризму. Второй, гораздо более значительный подход, — теория обмена[120].

К более целостной социологической парадигме

Помимо подробного рассмотрения характера множественных социологических парадигм я попытался привести доводы в пользу большей парадигматической интеграции в социологии. Хотя имеются основания для того, чтобы имеющиеся парадигмы продолжали существовать, вместе с тем присутствует потребность в более интегрированной парадигме[121]. В противоположность заявлению Нэша и Уорделла (Nach and Wardell, 1993), я не утверждаю нового доминирующего положения в социологии; я не утверждаю, что «сегодняшнее многообразие представляет собой нежелательное состояние, которое требуется устранить» (Nash and Wardell, 1993, p. 278). Напротив, я выступаю за большее разнообразие через разработку интегрированной парадигмы для дополнения существующих парадигм. Как и Нэш и Уорделл, я за теоретическое многообразие.

Существующие парадигмы, как правило, страдают односторонностью, поскольку концентрируются на конкретных уровнях социального анализа, при этом уделяют другим уровням мало или вовсе никакого внимания. Данная характеристика отражается в интересе сторонников парадигмы социальных фактов к макроструктурам; внимании приверженцев парадигмы социального определения к действию и социальному конструированию реальности; интересе социальных бихевиористов к поведению. Именно эта односторонность способствовала росту среди множества социологов интереса к более целостному подходу (Ritzer, 1991d). (Это составляет лишь часть растущего интереса к интеграции, которая наблюдается в рамках многих социальных наук и даже между этими науками; в особенности см. Mitroff and Kilmann, 1978.) Например, Роберт Мертон, сторонник парадигмы социальных фактов, считал эту парадигму и социальный дефиниционизм взаимообогащающими, «противостоящими друг другу примерно в том же смысле, в каком ветчина противостоит яйцам: они различны по вкусу, но взаимно обогащают друг друга» (Merton, 1975, p. 30).

Ключом к интегрированной парадигме служит понятие уровней социального анализа (Ritzer, 1979, 1981а). Как прекрасно понимает читатель, в реальности социальный мир неразделен на уровни. Социальную реальность, в сущности, лучше всего рассматривать как огромное множество социальных явлений, вовлеченных в непрерывное взаимодействие и изменение. Индивиды, группы, семьи, бюрократии, государство и другие многочисленные чрезвычайно разнообразные социальные явления представляют собой ошеломляющее разнообразие, составляющее социальный мир. Крайне сложно охватить столь значительное число многообразных и взаимопроникающих социальных явлений. Несомненно, требуется некоторая концептуальная схема, и социологи разработали несколько таких схем, пытаясь исследовать социальный мир. Используемое здесь понятие социальных уровней социального анализа следует рассматривать только как одну из многих подобных схем, которые могут применяться и применялись для рассмотрения всей сложности социального мира.

Хотя понятие уровней подразумевается в значительной части социологии, явного внимания ему уделялось сравнительно мало (однако явный интерес к этому вопросу, по-видимому, действительно присутствует, как это проявляется, например, в работе Хейджа [Hage, 1994a], Уитмейера [Whitmeyer, 1994] и особенно Джефи [Jaffu, 1998] и Смелзера [Smelser, 1997]). Сосредоточиваясь здесь на вопросе уровней социального анализа, мы делаем явным то, что в основном только подразумевалось в социологии.

Джордж Ритцер: автобиография как метатеоретический инструмент.

Биографии и автобиографии полезны с точки зрения лучшего понимания творчества социологов-теоретиков и социологов вообще. Историк науки Томас Ханкин так объясняет роль биографии:

Полноценная биография ученого, включающая в себя не только характеристику его личности, но также и описание его научной работы и интеллектуального и социального контекста времени, продолжает оставаться наилучшим способом постижения многих проблем, с которыми сталкивается написание истории науки… наука создается людьми, и сколь бы значительно она ни определялась действующими извне силами, эти силы проявляют свое действие через личность самого ученого. Биография — это литературная призма, через которую мы можем наблюдать этот процесс наилучшим образом (Hankin, 1979, p. 4).

Утверждение Ханкина об ученых в целом определяют мой подход к биографиям социологических теоретиков, в том числе и лично моей. Этот автобиографический отрывок предназначен для того, чтобы предложить, по крайней мере, несколько способов использования биографии в качестве полезного инструмента метатеоретического анализа.

Хотя я свыше 30 лет преподавал на социологических отделениях, много писал о социологии и по всему миру читал лекции по этой дисциплине, ни одна из моих научных степеней не относится к социологии. Это отсутствие формальной квалификации в данной области привело к пожизненному изучению социологии в целом и социологической теории в частности. Кроме того, это, по крайней мере, в одном отношении, способствовало моим попыткам понять социологическую теорию. Поскольку я не получил социологического образования в конкретной «школе», я пришел в социологическую теорию с малым количеством предварительных представлений и предубеждений. Скорее, я могу назвать себя студентом всех «школ мысли», поскольку все они в равной мере мною использовались.

В своей первой работе метатеоретического характера «Социология: наука многочисленных парадигм» (1975а), я попытался не только изложить отдельные, часто конфликтующие, социологические парадигмы, но также привести доводы в пользу переплетения, соединения и интеграции парадигм. Меня не устраивал конфликт парадигм, и я хотел видеть в социологии больше гармонии и интеграции. Это желание привело к публикации работы «К интегрированной социологической парадигме» (1981а), в которой я более полно развил свое понимание интегрированной парадигмы. Интерес к разрешению теоретического конфликта привел к изучению проблем микро-макроиктеграции (1990а) и объединения действия и структуры (Riteer and Gindoff, 1994), а также более крупного вопроса теоретических синтезов (1990b).

Мой интерес к метатеоретическому творчеству объясняется желанием лучше понять теорию и разрешить ненужный конфликт в социологической теории. 6 работе «Метатеории в социологии» (1991b) и в вышедшей в моей редакции книге «Метатеодегазирование» (1992b) я привожу доводы в пользу необходимости систематического исследования социологической теории, Я считаю, что это следует практиковать, для того чтобы лучше понять теорию и создать новые обобщающие теоретические подходы (и метатеории). Метатеоретическое исследование также ориентировано на разрешение спорных вопросов, разногласий и обеспечения большей возможности для интеграции и синтеза.

Проведя годы в попытке прояснить природу социологической теории, в начале 1990-х я устал от абстрактной метатеоретической работы. Я попытался применить различные изученные мною теории к самым конкретным аспектам социального мира. В 1980-х я отчасти сделал это, применив теорию рационализации Вебера к ресторанам быстрого питания (1983) и врачебной профессии (Ritzer and Walczak, 1988). Я снова обратился к очерку 1983 г., результатом чего стал выход книги «Макдональдизация общества» (1993, 1996), где утверждалось, что тогда как во времена Вебера образцом процесса рационализации являлась бюрократия, сегодня наилучшую модель этого процесса представляет собой ресторан быстрого литания (эта тема дополнительно рассматривается в «Вопросе макдональдизации» [1988]). В работе «Выражая Америку: критика глобального общества кредитных карточек» я обратился к исследованию еще одного повседневного экономического явления, которое проанализировал не только с точки зрения теории рационализации, но и с применением других подходов, в том числе теоретических воззрений Георга Зиммеля о деньгах.

Работа над проблемами ресторанов такого типа и кредитных карточек привела к сознанию того, что действительно меня интересует это социология потребления — область, которая была в Соединенных Штатах развита слабо, по крайней мере, по сравнению с Великобританией и другими европейскими государствами. Так появилась работа «Очарование разочарованного мира: революционизирование средств потребления» (1999), в которой я использовал веберовскую, марксистскую и постмодернистскую теории для анализа революционного воздействия новых средств потребления (суперунивермагов, мегаунивермагов, крупных супермаркетов, телемагазинов «на диване», казино, тематических увеселительных парков, круизных судов, а также ресторанов быстрого питания и др.) на то, как американцы и остальной мир потребляют товары и услуги.

Хотя я не могу исключить возвращения к вопросам более метатеоретического плана, мои планы на данный момент состоят в том, чтобы продолжать применять социальную теорию к сфере потребления. Кроме того, я предполагаю исследовать взаимосвязи между различными социальными теориями рационализации и вопрос макдональдизации.

Источник: Адаптировано (и обновлено) по статье Джорджа Ритцера «/Never Metatheory/ Didn’t hike» Mid-American revrew of Sociology, 15, p. 21–32, 1991.

В конце данного приложения мы представим концепцию основных уровней социального анализа. Адекватное понимание этой концепции требует некоторых предварительных уточнений. Как вы увидите, в построении основных уровней социального мира используются два континуума социальной реальности. Первый из них — микро-макрокотинуумы. Представлять себе как социальный мир, состоящий из различных сущностей, которые варьируются от крупно- до маломасштабных, относительно несложно, поскольку это нам хорошо знакомо. Большинство людей в повседневной жизни воспринимают социальный мир с этой точки зрения. Как мы видели в главе 10, ряд мыслителей также использовал в своих работах микро-макроконтинуум. Как для непрофессионалов, так и для академических ученых континуум основан на простом представлении о том, что социальные явления значительно различаются по масштабу. На макроотрезке континуума помещаются такие крупные социальные явления, как группы обществ (например, капиталистическая мировая система), общества и культуры. На микрооотрезке располагаются индивидуальные акторы, их мысли и действия. Промежуточное положение занимают разнообразные явления мезоуровня: группы, коллективные образования, социальные классы и организации. Нам несложно понять эти разграничения и рассматривать мир с точки зрения микро-макроконтинуума. Между микросоциальными и макросоциальными элементами не существует резкой границы: есть континуум, который простирается от микро- до макрооконечности. Второй континуум — это объективно-субъективное измерение социального анализа. На каждой оконечности микро-макроконтинуума (и в любой промежуточной точке) мы можем выделить объективные и субъективные компоненты. На микро, или индивидуальном, уровне находятся субъективные мыслительные процессы и объективные модели действия и взаимодействия актора. Субъективное здесь обозначает что-либо, происходящее исключительно в области представлений; объективное относится к реальным, материальным событиям. Такое же разделение обнаруживается на макрооконечности континуума. Общество состоит из объективных структур, например правительств, бюрократий и законов, и субъективных явлений, таких как нормы и ценности.

Теперь давайте обратимся к творчеству нескольких социологов, рассматривавших объективно-субъективный континуум. Как мы видели в главе 1, на Карла Маркса большое влияние оказал немецкий идеализм, в особенности творчество Г.В.Ф. Гегеля. Гегелевская диалектика была субъективным процессом, происходящим в области идей. Хотя этот подход и сказался на воззрениях Маркса, его (а еще до него и младогегельянцев) не удовлетворяла диалектика, поскольку она не была укоренена в объективном, материальном мире. Опираясь на творчество Людвига Фейербаха и других мыслителей, Маркс стремился распространить диалектику на материальный мир. С одной стороны, реальные, чувствующие акторы его занимали больше, чем системы представлений. С другой стороны, он стал рассматривать объективные структуры капиталистического общества, прежде всего экономическую структуру. Все больше интереса Маркс стал проявлять к реальным материальным структурам капитализма и противоречиям, которые существуют между ними и внутри их. Нельзя сказать, что Маркс забыл о субъективных представлениях: понятия ложного и классового сознания, в сущности, играют в его творчестве ключевую роль. Именно раскол между материализмом и идеализмом, как явствует из творчества Маркса и других мыслителей, — один из важнейших философских истоков объективно-субъективного континуума в современной социологии.

Этот континуум, хотя и в другом виде, мы можем обнаружить и в творчестве Эмиля Дюркгейма (см. главу 1). В своей классической работе по вопросам методологии Дюркгейм выделил материальные (объективные) и нематериальные (субъективные) социальные факты. В «Самоубийстве» Дюркгейм пишет: «Социальный факт иногда материализуется и становится элементом внешнего мира» (Durkheim, 1897/1951, p. 313). В качестве примеров материальных (объективных) социальных фактов он рассматривал архитектуру и закон. Тем не менее, как правило, в творчестве Дюркгейма делается акцент на нематериальных (субъективных) социальных фактах:

Эти социальные течения не обладают материальным воплощением; они могут существовать только в сознании индивидов и между индивидами. В «Самоубийстве» Дюркгейм рассматривал примеры такого рода социальных фактов. Он связал различия в уровнях самоубийств с различиями в социальных течениях. Например, там, где присутствуют сильные течения аномии (безнормности), мы обнаруживаем высокий уровень аномических самоубийств. Такие социальные течения, как аномия, эгоизм и альтруизм, безусловно, не имеют материального воплощения, хотя могут оказывать материальное воздействие, вызывать различия в уровнях самоубийств. Это межсубъективные явления, которые могут существовать только в сознании людей.

Питер Блау (Blau, 1960) различал институты (субъективные сущности) и социальные структуры (объективные сущности). Он определял субъективные институты как «коллективные ценности и нормы, воплощенные в культуре или субкультуре» (Blau, 1960, p. 178) С другой стороны, существуют социальные структуры, представляющие собой «сети социальных отношений, в которых организуются процессы социального взаимодействия и через которые дифференцируются социальные положения индивидов и подгрупп» (Blau, 1960, p. 178).

Можно утверждать, что объективно-субъективный континуум играет важнейшую роль в творчестве таких мыслителей, как Маркс, Дюркгейм, Блау и многих других. С применением настоящего континуума связана довольно интересная проблема: эти мыслители используют его почти исключительно на макроуровне, тогда как его можно применять и к микроуровню. Прежде чем привести пример, необходимо подчеркнуть, что мы должны рассматривать не только микро-макро и объективно-субъективный континуумы, но также и взаимодействие между ними.

Одним из примеров использования объективно-субъективного континуума на микроуровне можно назвать проведенное Мэри и Робертом Джекман (Jackman, 1973) эмпирическое исследование «объективного и субъективного социального статуса». С точки зрения микросубъективного их занимало «восприятие индивидом своего собственного положения в статусной иерархии» (Jackman and Jackman, 1973, p. 569). В данном исследовании микросубъективность предполагала чувства, восприятие и ментальные аспекты положения акторов в системе стратификации. Это связано с различными элементами микрообъективной сферы, включающей в себя социально-экономический статус актора, его социальные контакты, количество капитала, которым он владеет, принадлежность к этнической группе или статус кормильца или члена профсоюза. Эти измерения не относятся к ощущениям акторов; они подразумевают более объективные характеристики индивидов — модели действия и взаимодействия, в которых они фактически участвуют.

Интерес к микроаспекту объективно-субъективного континуума проявляется как в парадигме социального определения, так и в социальном бихевиоризме. Обе парадигмы склонны фокусироваться на микрообъективных моделях действия и взаимодействия, однако по-разному относятся к микросубъективному измерению. Все теоретические компоненты парадигмы социального определения (например, символический интеракционизм, этнометодология и феноменология) разделяют интерес к микросубъективности — чувствам и мыслям акторов. Однако социальные бихевиористы отвергают идею о том, что необходимо исследовать микросубъективные элементы социальной жизни. Примером этого отрицания является критика Б.Ф. Скиннером (1971) того, что он называет идеей «автономного человека». По мнению Скиннера, мы предполагаем, что люди автономны, когда приписываем им чувства, мышление, свободу, достоинство и т. п. Скиннер считает представление о том, что люди обладают такой внутренней автономной сущностью, одним из тех мистических, метафизических положений, которые должны быть исключены из социальных наук: «Автономный человек служит для объяснения только того, что мы еще не способны объяснить иначе. Его существование вызвано нашим незнанием, и он, конечно, утратит свое положение, когда мы узнаем о поведении больше» (1971, p. 12). Хотя с такого рода резкой обличительной речью мы не можем согласиться, ключевой момент заключается в следующем: микроуровень имеет как субъективное, так и объективное измерение.

Наиболее значительным мыслителем, рассмотревшим вопрос уровней социальной реальности, был французский социолог Жорж Гурвич. Хотя Гурвич и не использовал конкретно эти термины, он (Gurvitch, 1964) понимал значение, как микро-макро, так и объективно-субъективного континуумов. Кроме того, что еще более важно, он проявлял глубокое понимание взаимосвязи этих двух континуумов. К его чести будет сказано, он твердо отказывался рассматривать эти два континуума и их взаимосвязи как статистические инструменты, а обычно использовал их, чтобы подчеркнуть динамичность социальной жизни. Но аналитическая схема Гурвича обладает одним существенным недостатком: она крайне сложна и громоздка.

Социальный мир чрезвычайно сложен, и, чтобы сделать его доступным для изучения, нам требуются сравнительно простые модели. Простая модель, которую мы ищем, формируется из пересечения двух континуумов уровней социальной реальности, которые рассматривались выше. Первый, микро-макроконтинуум можно изобразить так, как это показано на рис. П1.

Объективно-субъективный континуум представляет большую сложность, при этом он не менее важен, чем микро-макроконтинуум. В целом, объективное социальное явление обладает реальным материальным существованием. Можно представить себе, в частности, такие объективные социальные явления: акторы, действие, взаимодействие, бюрократические структуры, закон и государственный аппарат. Все эти объективные явления можно увидеть, потрогать или изобразить на схеме. Однако есть социальные явления, существующие исключительно в сфере идей; они не имеют материального воплощения. Это такие явления, как мыслительные процессы, социальное конструирование реальности (Berger and Luckmann, 1967), нормы, ценности и многие элементы культуры. Связанная с объективно-субъективным континуумом сложность заключается в том, что существует множество явлений, занимающих промежуточное положение, обладающих и объективными, и субъективными элементами. Так, например, семья обладает реальным материальным воплощением, а также рядом субъективных элементов: взаимопонимание, нормы и ценности. Подобным же образом, государство состоит из объективных законов и бюрократических структур, а также субъективных политических норм и ценностей. В сущности, вероятно, огромное количество социальных явлений носит смешанный характер, представляя собой определенное сочетание объективных и субъективных элементов. Таким образом, лучше всего рассматривать объективно-субъективный континуум как два полярных типа и ряд разнообразных смешанных промежуточных типов. На рис. П2 изображен объективно-субъективный континуум.

Хотя указанные континуумы представляют интерес сами по себе, в данном случае нас занимает взаимосвязь этих двух континуумов. На рис. П4 представлено схематическое изображение пересечения этих двух континуумов и четырех основных уровней социального анализа, вытекающих из этого пересечения.

Здесь утверждается, что интегрированная социологическая парадигма должна принимать во внимание четыре основных уровня социального анализа, указанные на рисунке, а также их взаимосвязи (сходные модели см. в Alexander, 1985a; Wiley, 1988). Она должна рассматривать такие макрообъективные явления, как бюрократия; макросубъективную реальность, например ценности; такие микрообъективные явления, как модели взаимодействия, и микросубъективные факты, например процесс конструирования реальности. Мы должны помнить, что в реальном мире все указанные явления отчасти перемешаны, они образуют более общий социальный континуум, а мы провели некоторые искусственные и довольно-таки произвольные различия, для того чтобы иметь возможность изучать социальную реальность. Данные четыре уровня социального анализа предназначены для исследовательских целей и не считаются точными изображениями социального мира.

Хотя разработка интегрированной социологической парадигмы очень полезна, можно ожидать сопротивления такому подходу с многих сторон. Льюис утверждал, что противодействие интегрированной социологической парадигме исходит от тех теоретиков, «воителей парадигм» (Aldrich, 1988), которые стремятся любыми способами защитить свою теоретическую территорию.

Возникает очевидный вопрос о том, как четыре уровня интегрированной парадигмы связаны с тремя ранее рассмотренными парадигмами, а также с самой интегрированной парадигмой. На рис. ПЗ изображены четыре уровня трех парадигм.

Парадигма социальных фактов фокусируется главным образом на макрообъективном и макросубъективном уровнях. Парадигма социального определения в основном рассматривает микросубъективный мир и ту часть микрообъективного мира, которая зависит от мыслительных процессов (действие). Парадигма социального поведения рассматривает ту часть микрообъективного мира, которая не включает в себя мыслительный процесс (поведение). Тогда как три существующие парадигмы подразделяют уровни социальной реальности горизонтально, интегрированная парадигма пересекает их вертикально. Из данного изображения становится понятно, почему интегрированная парадигма не вытесняет другие. Хотя каждая их трех существующих парадигм рассматривает все уровни, не каждый уровень она исследует столь тщательно, как другие парадигмы. Таким образом, выбор парадигмы зависит от интересующего нас вопроса. Не все социологические вопросы требуют интегрированного подхода, но некоторые проблемы в этом нуждаются.

Выше мы обрисовали модель предметной области интегрированной социологической парадигмы. Этот беглый очерк следовало бы детализировать более точно, но это другая задача (см. Ritzer, 1981а). Целью данного рассмотрения является не разработка новой социологической парадигмы, а описание обобщающей метатеоретической схемы (M_o), которая позволяет нам анализировать социологическую теорию согласованным образом. Модель, изображенная на рис. П4, образует основу, на которой строилась настоящая книга.

Социологическая теория анализируется с помощью использования четырех уровней социального анализа, которые изображены на рис. П4. Данная схема дает нам метатеоретический инструмент, который может применяться в сравнительном анализе социологических теорий. Она позволяет анализировать основные вопросы определенной теории и их взаимосвязь с предметами, интересующими все остальные социологические теории.

Во что бы то ни стало, следует избегать простого отождествления теории или теоретика с конкретными уровнями социального анализа. Разумеется, верно, учитывая вышеприведенное описание современного парадигматического статуса социологии, что социологические теоретики, которые придерживаются определенной парадигмы, склонны концентрировать свое внимание на определенном уровне или уровнях социального анализа. Однако зачастую это вызывает несправедливые оценки, поскольку весь диапазон их творчества приравнивается к рассмотрению одного или нескольких уровней. Например, нередко считается, что Карл Маркс концентрировал свое внимание на макрообъективных структурах, в особенности на экономических структурах капитализма. Но если мы применим схему, где присутствуют многочисленные уровни социального анализа, то увидим, что Маркс глубоко проник во все уровни социальной реальности и их взаимосвязи. Аналогичным образом, символический интеракционизм обычно считают подходом, который рассматривает микросубъективность и микрообъективность, однако в реальности он не лишен проникновения в макроуровни социального анализа (Maines, 1977).

Важно также помнить, что использование уровней социального анализа для анализа определенной теории, как правило, нарушает целостность, единство и внутреннюю согласованность этой теории. Хотя уровни и полезны для понимания определенной теории и сравнения ее с другими, следует стремиться к рассмотрению взаимосвязи уровней и целостности теории.

В целом обрисованная на рис. П4 метатеоретическая схема, развитие которой мы проследили в настоящем приложении, обеспечивает основу для анализа рассмотренных в данной книге социологических теорий.