Мы торговали воском и ладаном,
и от неба совсем посинели;
а багдадские персы молились и меняли
деревянную печень и мясо полишенеля.
Священен пот умирающего шиита
в унавоженном верблюдами квартале.
И длительна полночь Гарун-аль-Рашида,
когда в предбаннике под Сородой мы щекотали.
И когда мы с'ели нашпигованного гусем, полшенеля Гасана,
пришли из кизекового леса
и принесли нам золотых фазанов
семь грязных юношей из сонного Эфеса.
А когда мы тонули в море,
от арабских акул причал ища,
вспомнили, что не было церквей в Бассоре.
А с неба ухмылялось блаженное лицо царя Алексей Михалыча.
В тумаке фонари тяжелы и неярки.
Как душу уберечь от томной мокроты?…
И вечер звезды выбросил в Гайд-паркс
из «Общества презренья бедноты».
Напудренный парик в Вестминстерском аббатстве
на шторах хартий золотых пустынь, –
Аббат о кознях лунных мастурбаций
читает внятно мерную латынь.
Расскажут мясники туманной кровью с крыш, как
в воловьих шкурах индульгенцию таят.
И над парламентом алжирская мартышка
кривлялась, как ирландский депутат.
И каждый кэб кричит аббату: «Ав-ва»,
и шепчет брань молитвою бичей,
и желтогрязная и мутная канава
качала ватных королевских голубей.
Какой квартал игрушечный мне снился?
Какой удел таинственный мне дан?
И вот аббат звездой перекрестился,
принявши Темзу за Иордан.