Space: сто одна история Сюрреализма | 1 Том (СИ)

Здесь было изобилие книг и умерших, которые могли поведать ему о том, что не знали живые. В библиотеке червь научился грамматике, а так же, виртуозно и филигранно дискутировать на разные темы. Так, сидя за столом, поезд мог заговорить с давно почившим Стивеном Хокингом о строении вселенной, о дырах в космосе, что вели корабли в иные галактики. А в другое время, начать беседу с Марией Склодовская-Кюри о вреде радиоактивных элементов для организма. Червь удивлённо разевал рот и вслушивался в каждое её слово. В третьих же, червь мог играть в шахматы с Курт фон Барделебен, покончившего с жизнью спрыгнув из окна. Червь вслушивался в его слова и переставлял фигуры, а при проигрыше, оппонент бранился на немецком. Умершие, однако же, не помнили, как их настигла смерть и почему, но навыков получившие при жизни не теряли. В этом и был интерес библиотеки душ, она хранила в себе множество знаний.

Впервые в библиотеке душ, червь научился быть человеком и отвечать добром на добро, и чувствовать жалость и стыд. Надо признать, что и до того, как червь проскользнул по дороге и поднялся через мраморную лестницу в обитель знаний, он знал о доброте немало, но среди книг червь понял истинное значение этого слова.

Так, выходя из дверей, поезд выглядел счастливым, кожа становилась румяной, а тело сокращалось медленно. Червю не терпелось помочь людям наполнившись в библиотеке душ умиротворением.

Горожане любили поезда, это давало им возможность увидеть невиданные просторы своего мира. На обед у людей было тоже самое, что ел червь, а те, кто принёс еду с собой, вполне мог употребить и их, а остатки отправить в небольшой отсек желудка, где поезд получал калории и энергию для передвижения. Орган сокращался и переваривал пищу.

Бывало, развив скорость выше звуковой, поезд мог пролететь над озерами и морями, попутно проглатывая выбрасывающих себя на поверхность рыб. Из брюшных окон открывался фантастический вид на облака и горы, на обилие флоры и фауны. Например, если взглянуть через правое окно червя расположившегося у него ближе к центру, то можно увидеть щипающих морскую гладь антилоп, а если быстро перебежать на левую сторону, то можно увидеть плывущих рядом с поездом морских-козлов наполненными молниями. В тоже время по небу летали фламинго, окрашивая небо в ало-пурпурные цвета, играя наперегонки с павлинами.

Волны поднимались высоко вверх, образуя стены, из которых выныривали дельфины и купающиеся великаны, охотящиеся на них, чтобы прокормить семью. Однако, эти существа не применяли никаких орудия, а ловили тех руками. Поезд мчался к солнцу, великан даже не мог среагировать на такую скорость, оставаясь позади и наслаждаясь увядающим днём. Бывало, что энергия червя заканчивалась в самое неподходящее время, и он начинал гладить поверхность воды брюхом, люди внутри него не паниковали, и отправляли всё что у них было в рюкзаках в отсек желудка. Измотанный и вялый поезд приходил в себя и за миг добирался до ближайшего острова и падал от усталости.

Люди выходили из него, словно случилась катастрофа, однако, они знали, что такое происходит очень часто. Они брали в руки всяко-разную посуду, которую приносили с собой, и утоляли жажду поезда очищенной водой из озера; такой остров непременно оборудовался чистым напитком, фильтруемые через устройства расположенные по всему периметру местности. Затем люди мыли поезд, кормили его плодами найденными в глуши острова, газетами, что были вычитаны до дыр ещё по пути сюда, и поезд, встав, благодарил их за заботу и они уезжали в другие уголки планеты, где они ещё не были. Поезд и сам обожал находить что-то новое и ценное для себя.

Бывало, конечно, когда поезд останавливался в самых опасных местах, где по полю ездил не только их состав, но и куда более опасные. Не было здесь простора к тем, кто задерживался на полях надолго. Шмели любили нападать на червей и съедать их, всяко-разного вида птиц сбрасывались с высоты пытаясь утащить поезда в гнездо. Однако, червь успевал побороть усталость и прыгнуть на десяток сотен метров вперёд. На нём лежал груз ответственности за тех, кого он приручил. Лишь тонкий визг оставался позади от недовольных коршунов и жужжание взбешенных насекомых.

Конечно, несмотря на то, что флуоресцентные глаза помогали передвигаться и ночью, преодолевать более обширные территории, заметить что-то заранее не предоставлялось возможным. Поезд делал остановку и засыпал в каком-нибудь лесу, среди высокой ещё нескошенных великаном-фермером травы. Утром гул и охапка разговоров будила поезд, и он наблюдал, как люди выходили наружу и принимали душ в каплях росы и чистили зубы. О чём только не было разговоров, и о том, как пиявки высасывали кровь у людей и сдавали их в госпитали, чтобы спасать умирающих, а бывало и случаи, когда дискуссии велись и по поводу того, что великаны однажды схватят их или раздавят, как блох.

Без всякого сомнения, этих существ было почти нереально заметить, они прыгали постоянно в неизвестность и были пугливы. Некоторые люди смогли приучить лишь наименьшее их количество из бесчисленной бесконечности, чтобы мигрировать в ещё не опустошенные города. Но, однако же, что было даже ещё более печальнее, чем их не видеть, это потерять блох по глупости, забыв привязать. Блох можно было из-за человеческой рассеянности не видеть с десяток лет, а то и никогда. Такие насекомые были нечастыми гостями на земле, они обитали над ними; в волосах великанов, в шерсти буйволов или в перьях стрижов.

Затем люди собирались, завтракали, приводили себя в порядок и были готовы ехать дальше. Экскурсия протяженностью в жизнь.

Поезд червь трогался с места после сытного переедания, что было больно, но терпимо, и приводил мышцы в движение; поднималась пыль, листья от деревьев разбрасывало по сторонам, грязь с земли, особенно после "мокрой" ночи, подпрыгивала на стволы деревьев, и место ночлега было далеко позади.

Некоторые смышленые люди, от скуки или от чего, любили озвучивать всё то, что происходило за окнами поезда. Так, один из них видел, как сом выходил на берег, скидывал с себя кожу и становился енотом, а в другой раз, человек изумлённо проговаривал, что стрекозы сбрасывают личинки муравьев по полям. Для чего такое понадобилось стрекозам, однако, никто не знал. Затем человек вещал, как в небе появился аллигатор и съел несколько звёзд, что непременно было бы плохо, но это было где-то в другой галактике. Вскоре к хору криков в салоне поезда людей вклинивалась с дюжину чужих, нечеловеческих голосов. В это время поезд-червь проезжал через болото усопших в мучениях.

Вскоре, нагоняя солнце по тропам пустоты, звезда начала убегать сильнее, с невыносимой скоростью. Это продолжалось всего несколько минут, но хватило для того, чтобы наступила ночь, а на небе зажглись далёкие планеты. Ночью особенно было приятно находиться из-за одного явления. Из-под земли вылетали сияющие медузы, переливающиеся в розово-фиолетовые цвета, при этом мигая ядовито-зелёным. Некогда, днём, они были белыми грибами. Явление или чудо, как хотите называть, можно заметить лишь в этой части планеты, сюда мало кто добирается, однако, их свет разносится по всей окрестности.

Вместе с медузами, как вещал человек в салоне поезда, из куколок муравьев начинают вылупляться существа. Да, эти существа никто иные, как муравьи, но не обычные, а самые настоящие гениальные представители своего вида. Они собирают цвета в шкатулки и освещают ими свои дома, придавая умиротворение и уют спящим малышам, при таком свете они вырастают умными и сильными. Такова сила цветов медуз. Затем же, когда луна укатывается вниз по склону, муравьи входят в свои коконы и закрываются, за ними прилетают стрекозы и улетают. Конечно, иногда стрекозы умирают по пути в поля медуз, и тем муравьям, которым не повезло задержаться здесь, не остается другого выбора, как существовать в одиночестве. Таких муравьев поезда жалеют и принимают к себе в брюхо, чтобы и они могли увидеть цвета всего мира, а не только одного единственного.

Муравьи же, стоит заметить, тоже умеют не только разговаривать, но и что-то как-то ещё и мастерить, что мы уже заметили по шкатулке в руках одного из них. Так было положено судьбой, так и стало быть в судьбе муравья, что собирал цвета он для поезда, а не для своих собратьев. Он отпирал щеколду шкатулки и наружу вырывался свет. Внутри всё окрашивалось в радость и покой, люди улыбались, а поезд переставал слишком сильно гнаться за временем и притормаживал, от чего за окном часто открывались неизведанные чудеса и волшебство этого мира.

Среди подсолнухов гуляли люди, такие же, как сидящие в салоне поезда и собирали семечки. Не обычными были семена, а удивительными. Стоило посадить такую семечку в горшок с другим видом растений, к примеру, с косточкой персика, из земли вырастали животные. Их окрас был персиковый, а семена подсолнуха давали разум; в каждом таком находилась уникальная личность. С того быть и учились те звери говорить по книжкам и ходить в школы и университеты, чтобы получить знания и навыки, чтобы стать немаловажной частью общества. Цапли преподавали физику, ласки гимнастику, пантеры здоровый образ жизни, а некоторые открывали своё юридическое агентство, например, филины.

А прямо за полем, далеко за горизонтом, несколько десяток километров позади, в пустыне великаны занимались сумо. Вокруг сидели другие, аплодировали, из-за чего по планете гулял ветер от хлопков, сбрасывая жёлуди с дубов. Жёлуди падали, лопались, и из них выходили крохотные люди, с головой из крышечки, и ногами из плодоножки. Они зевали и устремлялись к дубу, поднимались на дерево, вставали на листики, смотрели вдаль что-то меряя, потом глядели вниз и подняв стебли вверх начинали крутиться, как сверло и прыгали вниз; вонзались в землю и исчезали под ней. Вскоре в этом месте вырастал новый дуб.

Глава 47

Красный бархатный осенний лист летел сквозь измерения в поиске места для жизни. Ни один из его собратьев не верил успеху приключений и падали где-то там, у себя, и сгнивали под ливнями, как последние из своего рода, пока наш герой мчал в неизведанное, чтобы оставить после себя не только след, но и потомство.

Упав на планете, где царил хаос из ничего и много чего, осенний лист расправил руки во все стороны и поприветствовал мир, затем, обернулся, чтобы рассмотреть ту местность, где ему посчастливилось оказаться. Ничего необычного здесь не было что не видел бы бархатный осенний листок, всё ему было знакомо, как пять на тринадцать. Из-за горизонта бежал каменный волк с выпирающим позвоночником из скал на которых сидела обезьяна погонщик. Волк казался огромным, едва ли не подпирая головой солнце, пока не приблизился к листку и не стал по колено. Бархатный погладил его по гриве и сел на него по приглашению мандрила и они устремились за горизонт кривых дорог.

Невольно по воле осеннего листика, волк замедлил ход движения своего и споткнувшись упал в нору к леопардовой кобре, где по вечерам устраивались дискотеки и на стол накрывали ядовитые одурманивающие напитки. Без спотыканий сюда было попасть почти невозможно. По всей окружности норы торчали едва заметные отростки палок; непременно кто-то обязан был в них споткнуться. Разумеется, во время дискотек, красный осенний лист морщил взгляд, листок не умел танцевать. Ему включали вентилятор, который сам направлял танец в теле в нужное русло, и бархатный тотчас научался быть частью общества, и умело овладевал танцем тектоник.

Вскоре, танец приходил к своему конечному заключению, электрический угорь к которому была подключена вилка от вентилятора и музыкальных установок, разрядился, и ушел спать в тазик с водой, а за стойку пришла хозяйка вечеринки. Леопардовая кобра была из себя удивительным существом. Тело тонкое и длинное, а по низу брюха не меньше восьми ног. Конечно, было у неё и рук немалое количество, целых два, ими она чесала задницу и наливала выпивку гостям. Когда те засыпали без сил, кобра проходила сквозь тропы между столами и выпивала по чуть-чуть крови у сидящих, затем причмокивая кивала головой и вытирала носовым платочком губы; игриво зевала и заглядывала в карманы, ища там нечто для себя полезное. Затем принимала позу скарабея, прильнув телом к полу и ползла в тонкую струю водопада из потолка, на водное дерево. На каждой ветке водопадного дерева росли икринки рыб в которую кобра колола яд из зуба и готовила из них напитки для посетителей.

Только осенний лист не пил и даже не решался на такое действие, один глоток влажного делало из него комочек вялой никчёмности; бархатный воздержался.

Волк с обезьяной спали, будить их не было необходимости, и, лист взобрался по лестнице на поверхность, вытер пот с лица и пошёл пешком в места, куда глаза глядели; за то время пока он находился внизу, выпала роса. Лист был настолько тонок, потому глаза могли видеть по обе стороны, и зад, и перед. Это порядком помогало бархатному листку прятаться от неминуемой опасности, лечь на землю и притвориться мёртвым. Однажды лев ушёл пометив его по лицу, и лист переставал быть мёртвым с тех пор, дав предпочтение переговорам. Несколько дней лежал он затем на поверхности, пытаясь высушиться.

Не можем сказать, что бархатный отлично справлялся с переговорами, но били его на своей планете на один удар меньше; возгордился тогда лист, что стал самым дискуссионным осенним листиком во всей вселенной, и чувствовал себя важной шишкой. Заходя в магазины перемен, где продавали шубы времён года, лист шуршал пуще прежнего и требовал отдать ему одежду за просто так, мол; "Вы что, меня совсем не узнали, это ведь я, переговорщик?" В магазинах перемен его всегда били на десять раз больше.

Конечно, существовали на той планете и полицейские, органы управления властью, и у каждого из них была бутылочка воды с распылителем. При разговоре с ними, бархатный листок удалял из своей памяти переговорщика, и уделял полное уважение баллончику воды.

В обе стороны лист осенний не мог направиться, он хорошо об этом знал, потому ушёл в ту сторону, куда глядели крохотные ножки. Преодолевая скалистые местности с гиенами-гармошками, что пели оперные песни сороковых, поля с гранатовыми одуванчиками, от одного прикосновения которые падали и взрывались, через маковое озеро, что лопались и из них выливалась нефть, наконец-то бархатный красный добрался в место, где ему показалось будут рады. Племя растений.

Вожак племени, желтый кактус, поприветствовал незнакомца и предложил тому пройти в шатёр-теплицу. Бархатного окружили Эшшольции, Пионы, Крапивы, Папоротники, Астры, Ромашки, Фиалки и множество других видов, и все были настроены с добрыми намерениями, однако, не стоит радоваться заранее, ведь вскоре, зайдя в шатёр, осенний лист понял, что такой климат не подходит ему. Бархатный промолчал, завял, припух, и начал невнятно разговаривать, и нашёл причину в том, что ему не хватает воздуха. Его провели на улицу, где ветер обдувал его со всех направлений, и лист начал приходить в себя. Затем ветер делал передышку, смачивал горло и снова принимался дуть.

Кактус поинтересовался с каких мест прибыл лист, на что бархатный ответил, что не со здешних, и рассказал всё, как есть, что повстречал, с кем отдыхал. Пионы вынесли небольшую посуду, налили туда воды и кактус опустил в них ноги, его глаза закатились за череп и он начал зеленеть. Затем кактус посмотрел на красного, припорошил иглы на голове и добавил, что в хорошем месте тот жил, где нет опасностей быть съеденными коалами, роем самураев саранчей или пандами-богомолами.

Бархатный объяснил вожаку, что никаких приключений там и быть не могло, что такая жизнь подобно самой настоящей смерти, что спокойствие и умиротворение губит души, и его собратья сбрасываются с деревьев, чтобы погибнуть в луже после дождя. Кактус понятливо кивал, однако не мог представить всю боль листьев. Он предложил остаться у него в гостях на неопределенное время, на пару, но лист выставил перед ним руку и сказал, что не может, ему предстоит найти дом. В конце, когда растения собрались возле листа, чтобы проводить его в путь, каждый из них дал ему по семену с головы, и наказ посадить их в разных местах во имя спасения их вида. Затем каждый из них обнял бархатного, попрощался и тот ушёл, изредка оглядываясь за спину, хотя, он и так видел всё прекрасно, и исчез за холмом черепаховой спины.

Семена были не столько тяжёлыми, сколько лёгкими. Бархатный разбрасывал их при каждом удобном случае по пути следования. Некоторым из семян не очень везло, их съедали кроты и сколопендры, а те, что остались, вскоре, пока лист шёл к другой тропе, вырастали и убегали от преследователей.

По тихому по малому, осталось одно семя, самое дряхлое и старое, и чуть больше, чем остальные. Пройдя пару шагов навстречу статуи на лугу пустоты, что спорили о том, кто из них быстрее заполучит ноги и уйдет отсюда, бархатный осенний лист посадил семя в норку в земле и упал на зад. Сначала появилось небольшое, похожее на сорняк растение, напоминающее клевер, затем она разрослась и снизу её вытолкнул ствол дерева. Оно начало приобретать формы человека и стало пугалом. Вместо головы у него росло дерево бонсай, а руки представляли собой стебель кукурузы. Пугало зашевелилось, повернуло голову и направила взгляд вниз. Лист шелохнулся от неожиданности. Миг спустя, все листья с головы пугала начали опадать, и покрыли весь луг, свернулись в шар и исчезли под почвой. И всё повторилось вновь, с тех листьев выросли пугала и так же, они начали опадать. Однако у этого существа был свой цикл жизни, и после семи таких действий, она переставала опадать и приобретала спокойствие.

Пугало не умело разговаривать, но всё прекрасно понимало. Бонсай прекрасно впитывал в себя слова уносимые ветром в его сторону, и так, приобретал знания, так бонсай разговаривал с окружением, только так бонсай узнавал события во вселенной. Если ветер не дул в его сторону, дерево не слышало.

Бархатный вставал и отряхивался от пыли и прощался с бонсай; он сделал всё, что от него потребовали растения. Лист похлопал пугало по палке в земле и ушел. По пути по которой лист шёл, катились броненосцы и дикобразы, они ничуть не обращали на него внимания, в через пару часов на встречу осеннему листку повстречалась горилла, что несла на спине слона в медпункт к филиппинскому орлу. А переходя через мост молочного озера, листу помахал рукой гавиал. В конце моста, на крохотном пне из черепа тамарина сидел Рокселланов ринопитек. Удивительно красивое существо, которую бархатный никогда в жизни не видел.

Что-то, но вот чего лист не ожидал встретить по пути к горизонту, это китоглава. Он смотрел на него пристально, кашлял и что-то размышлял про себя, затем дотронулся крыльями до листа, подтянул шорты и загоготал. Удивление был шок, как лист может быть живым. Надев очки, китоглав поклонился и улетел. А по небу радуга, по ним молочные коктейли разных вкусов.

Чуть пробежав по пустыне, лист почувствовал, что его колени начали меньше разгибаться, и, бархатный устремился к озеру, где обитали караси каратисты и киты повара. Задыхаясь, лист хлопнул по столу и потребовал брызнуть в него водой, иначе он не сможет за себя отвечать и всех тут раскидает налево и направо. Кит стукнул ножом по столу, тот разлетелся в щепки, и бегемот принёс новый, и повар поставил стакан воды. Лист бархатный осенний намочил в них руки и растёр себя. Поблагодарив кита и всех рыб, особенно бегемота, который после прощания перенёс его через озеро на другую сторону указав дорогу на которой находится ближайший город, осенний бархатный расплакался от доброты местной фауны. Если бы не тряпка повязанная на голову, лист мог бы иссохнуть и остаться здесь. Дай бог его кто-то найдёт и спасёт, но страшно было быть закопанным под дюнами, что огорчало осеннего бархатного сильнее, чем что-либо ещё.

Солнце стучало пальцами об пальцы и нещадно издевалось над осенним бархатным листом, желая прибегнуть к мумифицированию.

Однако, везение второе имя листа, в тот миг отчаяния, когда уже казалось, что ничего не спасёт его, из-под песка выпрыгнул скорпион, и остановил осеннего. Его ядовитые восемь щупалец смотрели на него готовые ужалить в любую минуту, клешни стучали, глаза безжалостно сверлили взглядом. Сначала лист испугался, но затем скорпион улыбнулся, меркзо и ужасно, и предложил довести осеннего до города, ведь здесь водятся опасные виды животных. Так оно и было, стоило им только тронуться с места, как за ними откуда не возьмись появились гусеничные чайки и грифы. Едва не схватив их, грифы отступили перед городом, откуда выехали тигры пулеметчики и медведи пушкари. Лист был в безопасности. Постучавшись в огромные ворота, те отварились и они вошли в город. Мер поселения вышел навстречу осеннего листа увидеть храбреца; мало кто мог добраться сюда, особенно по пустыне. Лис улыбнулся, похлопал бархатного по спине, тот подлетел и приземлился на голову мера, затем спрыгнул, и они пошли в тронный зал давно почившего короля. Двери в зал закрылись, и по сторонам встали воители, накаченные атлеты-носороги в доспехах.

Горожане стояли снаружи и смотрели; в то мгновение, как лист вошёл в замок и ворота закрылись, замок схлопнулся и исчез в пространстве, переместившись в другое измерение. А вот что произошло дальше, мы узнаем в новых главах. В одной из совместных историй предыдущих и будущих вселенных.

Глава 48

Геркулес смотрел на смертных и был удивлён их глупостью. Как те ворчат, желают стать кем-то другим, мечтают о славе и почёте. Ему бы жизнь людей; спокойная, беззаботная и размеренная, радостная. Геркулес часто думал, как бы ему хотелось завести семью, лечь перед окном на кресло, укутаться пледом и смотреть фильмы о природе. Наблюдать, как по небу плывут чайки коммунисты, а по морю летают косолапые акулы. Идеальная жизнь; ни о чём не волноваться, работать, приходить в избу и отдыхать, есть приготовленную женой еду и недовольно ругаться с соседом, закидывая его Мандрагорами.

Геркулес желал любви и мира, но отцы всегда отправляли его на всяко-разного вида геройства и подвиги; то кентавра задушить, то минотавра загнать обратно в лабиринт, то змею из лощины отыскать и отрубить ей голову. К чёрту всё это… Когда придёт покой? Он не знал. Мойры никогда об этом не вещали. Плели нити судьбы и молчали.

Герой из легенд знал, что у него есть сердце и оно чувствует, болит так же, как и у людей, что в черепе точно, без сомнения, есть мозг. И, он точно знал, что у него имеется собственное мнение и он может решать, что делать с судьбой; предначертание создавалось мыслями и действием.

Однажды, так и приключилось, Геркулесу надоело то, как к нему относятся; он был игрушкой в руках мира сего, богов; вещью, которой можно раскидываться и не считаться с мнением. И, вероятно, никак иначе, отсюда начинается наша история вселенной пятьсот семьдесят семь, где Геркулес становится эгоистом. Запирает женщин в избе и бьет розгами, если те не будут слушаться и подавать по утру кровь коз.

Однако же, автор шутим шутками. А дело было так…

Утром, (нет, кровь никто никому не приносил, в этом печаль истории), когда дом Геркулеса разрушил огромный огнедышащий ящер — герой ел кабана. Дракон воспылал огнём, покрылся пламенем, желая убить греческого полубога. Геракл упал ниц перед ним и взмолился о пощаде, едва сдерживая слёз, что, как и полагалось, дракон не ожидал. А что тут ожидать, они же встретились впервые. В легендах и писаниях никчёмных людей, как считал дракон, Геракл был кровожадным и беспощадным убийцей. Оттого он и обомлел. Откуда же ему было знать, что полубоги трусливы? Неоткуда. Пламя погасло, дракон сел на корточки заговорил войдя в беспомощное положение бедного Геркулеса.

— Прости, — прошипел дракон, — Твои отцы приказали мне… убить тебя до того, как… — закидывая в рот скрученных, жареных фей.

Не долго же ему однако пришлось открывать рот, Геркулес молниеносно прыгнул, как сверчок нагоняемый саламандрой, и схватил дракона за гриву и разорвал напополам хребет, а затем пожарил сердце на пламени самого монстра и съел, впитав силу его. Впервые, Геркулес узнал, что имеет способность поглощать силы тех, кого уничтожает. Знал бы он это в те времена, когда совершал двенадцать подвигов, не было бы равных ему ни на Олимпе, ни на Нифльхельме, ни на Брахмапуре и ни на Шибальба. Не стал бы полубог выполнять приказы олимпийцев, подвергая себя опасности. Впрочем же, опасности подвергались те, на кого Геркулес нападал. Не было ему равных в рукопашной схватке. Титаны млели пред ним и склоняли головы в знак уважения и почёта.

Представьте себе, каково было удивление олимпийцев, когда в один прекрасный день; в ту пору пегасы летали и ощипывали облака, а зайцы вычисляли траекторию полёта морковки в норку, Геркулес разорвал саму материю пространства и отправился в другие измерения. И диву его удивления был шок на той стороне мультивёрса. Мир огромен и до бесконечности разный. А сам Геркулес никчёмное существо блуждающее в нигде и никогда. Память былых заслуг.

Он узнал, что в других мирах никто и не видел богов, что эпос, это лишь легенда, и даже мысли о самом существовании способностей и богов, считалось фантастикой. Спустившись на землю, полотно которой представлял собой растленный живой организм, словно лениво развалившаяся пиявка, что чувствовала кто ходит по ней, полубог зашел в придорожное кафе около поля поющих лягушек, и сел за стол.

Босоногий Осёл подошёл к нему и выпучивая все белоснежные, очищенные кислотой дешёвого пойла в этом заведении зубы, пробормотал что-то. Геркулес не расслышал. Все звуки вокруг начали исчезать. Затем же он почувствовал, что кто-то влез в ухо и пытается нырнуть поглубже толкаясь крохотными ножками, пинаясь об стенки. Геркулес схватил существо за ноги и вытащил из уха. Это был Лепрекон. Частенько такой крохотный монстр залезал в голову живых существ и съедал их личность, при этом, стоит заметить, становился той личностью, у которой съедал душу. Если бы ему удалось сделать нечто подобное с Геркулесом, то Лепрекон несомненно воспользовался бы всеми способностями его тела. То и дело попадёт в другие вселенные и устроит хаос.

Совсем забыли предупредить, погодите… Геркулес на то и был героем, что при случае, если бы кто-то смог завладеть его телом, или вселиться в него, внутри полубога жила Мантикора, помещенная туда олимпийцами. Один удар ядовитым хвостом мог убить даже Титана. Ну, Лепрекон же не знал, он же глупый. Никогда ему не доводилось видеть полубогов. В неком роде Геркулес даже спас его от смерти. При вытаскивании Лепрекона, тот сжимал в руках ушную серу, и, увидев, как герой заметил это, существо быстро завернуло его в внутренний карман пиджака.

— Моё! — зашипело наглое существо.

— Фрэнки?! — игокнул Осёл, — давно не виделись, новыми делами промышляешь?

— А тебе то что, Герберт? — плюясь слюнями продолжал Лепрекон, — лучше бы отвлёк его!

— Всё что было в моих силах, я уже сделал. Отвлёк его внимание от твоих топотков.

— А ничего, парни, — вмешался Геркулес, — что я здесь и прекрасно вас понимаю?

— Ну, и чёрт с тобой! — запищал Фрэнки, — немедленно опусти меня на стол! — Геркулес не стал противится. Что он сделает ему, великому олимпийскому полубогу?

Из-за спины Геркулеса вышел измазанный в грязи и саже чёрт. Взобрался на стол, упираясь копытами за невесомую лестницу, схватил Лепрекона за скрученные уши и приподнял.

— Гореть тебе в аду, — затем чёрт исчез. Фрэнки шлёпнулся на зад.

— Чёртовы черти! — прижимая ушную серу к груди, — Вспомнишь о них, из задницы появляются! Невесть откуда!

Геркулес не понимал зачем какому-то Лепрекону драться за какую-то ушную серу, дорожить ею и прятать.

— Между прочим… — Фрэнки сел у края стола, и начал объяснять полубогу, что даёт ушная сера. Оказалось, что такая вещь в этом мире считается за золото. При смешивании с едой одну щепотку серы, и съев, можно было получить силу и ум того, у кого оно было забрано, однако, всего на три минуты и не более. Чего вполне хватало, чтобы убежать или подраться.

Затем Геркулес присмотрелся на банки напротив. Его смутило увиденное. В банках стояли высушенные тельца Лепреконов. Однако, Фрэнка обошла эта участь. Заметив взгляд героя, Лепрекон усмехнулся.

— Вот что бывает с теми, кто злоупотребляет своими способностями.

В дверь вошёл слон и семеро его приятелей; коала, пингвин, барсук, крыса, гиена, креветка и муха Цеце. Они уселись за детский столик.

— Официант! — закричала муха цеце, — подайте самое вкусное говно!

Непременно, самым вкусным дерьмом в кафе считалось у осла Герберта, но с недавних пор, им стало дерьмо Геркулеса. Закрыв шторки, после недолгих уговоров, Геркулес наложил еду на тарелку и муха цеце приступила к трапезе. Причмокивая тонкими губами, муха наслаждалась изобилием вкусов в её рту. Облизав тарелку до чиста, цеце взмахнула крыльями, завертелась вокруг торшера у стола и закричала:

— Неужели я в раю?! Добавки! В двойном размере!

Глава 49

Шерстяные носки из галактики двести семьдесят три были теплы, как утренний рассвет у их бабушки на планете трёх солнц. Перелетая с одной планеты на другие, на более холодные, чтобы не забывать согревать себя и, разумеется, не привыкать к хорошему, а быть на волне морозов, как их предки, носки приземлились на поверхность самой безжизненной планеты на которой они когда-либо могли быть. Зубастые гиены изо льда преследовали тех, чтобы выгнать со своих земель, а ласки насквозь промёрзшие от ветров на планете, те, как и все разумные на этой части галактики, пытались схватить и надеть их на ноги, чтобы лапы не примёрзли ко льду. Дни были суровы, а ночи ещё суровей, и лишь немногие из обитателей здешних просторов и дюн из снегов могли себе позволить выжить. Каждое утро, лёжа на айсберге, можно было наблюдать мамонтов переходящие через заснеженные сугробы в сторону далёкого солнца, что согревало эти земли тысячи и миллионы лет назад. Их шерсть покрылась ледяным инеем, а лапы превратились в столбы неподвижной изгороди, но тем не менее, делая шаг за шагом, те столбы трескались и лопавшись опадали на землю, а мамонты продолжали свой далёкий путь к более тёплым местам. Однако, мамонты знали, что делая круг вокруг планеты каждый год, дни не становились теплее, а ночи короче. Они знали, что лишь движение и их сила воли к выживанию согревало их. Только мамонты не могли выкопать нору, чтобы прятаться от пурги, не взобраться на айсберг, чтобы лечь на него и уснуть. Мамонты ели умерших, по крайней мере, тех, кого они могли найти по дороге к лучшей жизни по дороге, животных. Отличий от льда или снега впрочем по вкусу, не было. Стоило раскрыть мамонтам рты, как языки замерзали, а рецепторы умирали и ели они лишь для того, чтобы не погибнуть.

Перелетая с одного ледяного острова на другой, шерстяные носки вились около мамонтов и наблюдали за их циклом жизни. Было удивительно, что живые не умирали. Носкам было очень жаль тех, что в один момент, собравшись на мероприятии в честь того, что они уже прибывают на планете целый месяц, они решились дать надежду мамонтам. Взлетев в один из самых тёмных и пасмурных метельных дней, они схватили мамонтов и полетели в космос, к своим родным местам, в галактику двести семьдесят три, куда худо мало кто мог долететь, и опустились на поверхность. Мамонты, увидев три солнца, заплакали от боли, от боли счастья и упали наземь, впервые за долгое время, и уснули. Много недель спустя, очнувшись, они пошли к парикмахеру и обрились, и было чудно увидеть, что внутри той шерсти жил не какой-то там слон покрытый шерстью, а самый обычный человек. Пятиметровый мамонт сразу же превратился в существо едва ли в полтора метра. В тот самый момент, как мамонты стали людьми, они начали захватывать мир шерстяных носков. Ловили их дедов и бабушек и надевали на ноги, некоторых стирали в пруду и вывешивали на солнце, мучая и издеваясь над ними.

Молодые умы решили дать смелость себе отомстить за своих родных, и полетели в сторону ледяной планеты, опоясали её и направились в сторону солнца, и, планета врезалась в одну из трёх солнц и взорвалась поменяв орбиту солнца, что та покатилась по космосу и задела оставшиеся два, и они умчали далеко во вселенную, где затерялись. На планете шерстяных носков наступила ночь, и холод пронзил всех живых существ и убил, став для поверхности планеты скульптурами на которые, через время, разумеется, приходили школьные носки, неокрепшие, молодые умы и любовались захватчиками, смеясь, насколько они были слабы. Так происходило во многих культурах мира, слабые смеялись над сильными, когда им ничего не угрожало.

Однако же, бог опустил лупу и ухмыльнулся. Что творил поток холодного воздуха вентилятора на балконе в зимний период с жителями подшипника, объяснить было трудно, ведь ни один из тех жителей не удивлялся, почему планет в галактике всего пять, и почему после уничтожения солнца, градус холода не изменился. Всё дело было в том, что бог швырнул их а коробку из-под обуви, потому что ему надоело наблюдать за бессмысленностью шерстяных носков и глупостью ледяных гиен. Закрыв балкон, бог вышел в комнату, оделся и пошёл на работу. Но вернувшись он обнаружит, что мир исчез, а пауки захватили королевство, убив всех обитателей.

Бог закроет кукольный домик и шмыгнёт носом, передвигая статуэтку из угла рабочей комнаты в комнату для жизни, выключит питание, и ляжет спать. Ночью бог будет вспоминать, какой он молодец, что создал симуляцию бога в коробке из-под сыпучего чая, а тот, кого он создал, возомнил себя богом и управляет своими жителями в своей коробке из-под обуви. Ведь тот даже не догадывается, что под балконом лежит кубик льда, который создаёт зиму, а вентилятор, это всего лишь муляж фотографии на которой, якобы крутится вентилятор. На самом деле же воздух создавался дыханием великого бога нависшим над его миром и не более.

Единственным, что было настоящим, это ласка, то есть червяк, которого бог нарядил в шерсть. Откуда же было знать другому богу, что ласки выглядят по-другому, конечно никак. Так, гусеница была червём, а жизнь иллюзия.

Ну что ж, давайте оставим этих бедолаг пока ни не услышали, что всему богом был я, и все истории которые они возомнили своей историей, это лишь моя история и они марионетки в руках автора. Итак, мы улетаем в новую вселенную полных тайн, новых животных и новых возможностей, и имя ему, планета тринадцать, галактики номер четыре.

Глава 50

Планета тринадцать, галактики номер четыре. Скажу вам, что в этой части вселенной не так много чудес, но чудеса на то и чудеса, чтобы одна из новых была куда интереснее, но менее интересная. Противоречия — это часть чудес. По одной причине: всё лучшее сказано, но что уже было, может повториться, а может и нет. Но уверяем вас, она будет не менее увлекательной, может и больше, чем все предыдущие. Ну же, сядьте поближе, мы начинаем предысторию новой вселенной, где, чтобы жить, нужно умереть, а умершие должны жить. Этот никак не относится к истории, но будьте начеку. Мало что в этой вселенной относится к другим вселенным, но автор может поменять своё мнение и всё выше сказанное может стать ложью. Впрочем, история выдумана на реальных событиях. Итак…

В великой пустоши Волопаса, на самой пустой части его, где по законам физики не может ничего быть, есть крохотная песчинка заплутавшаяся при взрыве самой первой нейронной звезды, размером с небольшую комнатную пыль, и не сумевшая покинуть пустоту. Здесь, по самым удивительным обстоятельствам, внутри песчинки расположилась галактика с триллионами планет, на одной из которых живёт вид человеческий отличающийся от нашей лишь одним несущественным нюансом. Эти люди живут после полного коллапса всей вселенной, одиноко дрейфуя в пустоте Волопаса не имея ни малейшего понятия о том, что за их пределами нет ничего. Конечно, триллионы планет с новыми видами существ несказанно радует вид новый, однако, исследуя всё более далёкие звёзды, желая найти новый мир для них самих и узнать возраст вселенной, они не могут знать, что вселенная уничтожена, а они живут далеко в будущем, но однако же, и одновременно далеко в прошлом, от которых зародилась вся вселенная. Не будем расстраивать их раньше времени и говорить им, что все виды во всех мирах произошли от них самих, и когда-то в будущем они уже отправили исследовательскую группу в другие планеты, но… Случайно взорвали свою вселенную, чтобы зародилась новая.

Пока наш мир одиноко дрейфовал в солнечной галактике, где-то далеко от нас, не осознавая самих себя и свою судьбу, обитали другие люди. Чем же они так отличались от нас и почему им важно было найти новый мир, чем им не угодил их? Впрочем, вопрос глупый, ведь в каком бы мире человек не обитал, ему всегда хотелось узнать больше о вселенной в которой он живёт, захватить миры, которые могут, узнать о том, угрожает ли им кто-то или нет. Но самым важным, разумеется, выйти на связь с инопланетными формами жизни и создать с ними альянс, соорудить крейсеры способные долетать до ближайших звёзд в тысячах световых годах, узнать о том, как строить телепорты и, как расщеплять предметы, чтобы переносить их в спичечной коробке, а затем собрать их у себя в комнате. Однако, этого они пока не умели.

И, даже несмотря на то, что многие из них давно научились смешивать геном разных видов животных со своими, чтобы лучше справляться с тем, что лучше всего на свете умеют сами животные, никакого ума им это не приносило, ведь единственным умным существом на планете был сам человек. Смешивание людей со зверьми делало лишь вещи куда запутаннее. К примеру, человек сумевший добывать полезную руду из недр планеты, приобретая способности крота землекопа, при этом на долго исчезали под слоями грунта, выискивая себе пропитание в виде червей. Удержаться от желания поесть они просто навсего не могли, что приводило к ступору всего производства микроэлектроники. Или люди дельфины, вместо того, чтобы ловить рыбу и кормить землян по четвергам полезными дарами, они могли резвиться с женскими особями своего же вида, оставляя чада голодными на суше. Изредка они нападали на белых акул, били тех, измывались над ними и сами того не замечая, убивали, делая раны на их коже. Впрочем, этот дар моря не исчезал в пучине глубин, и люди дельфины разделывали тех под водой и приносили с собой домой. Случалось это редко, но улова было много.

Взять тех же самых людей львов, они охотились пусть и не самым лучшим образом, лёжа неделями в саванне, и задерживали производство консервных банок с мясом для малоимущих жителей планеты, всё же, временами выходили на убой видов зверей непохожих на себя и съедали большую часть добычи, чего не одобряли руководства заводов, которые их наняли. Для таких зверо-людей отводилось несколько дней на то, чтобы они выполнили норму отведённую для них, в противном же случае из-за долгов, их приходилось уничтожать, другим словом — убивать, чтобы набить норму для выпуска мясных консерв. Однако, такие виды деликатесов не одобрялись министерством здравоохранения. И для убийц были свои убийцы, которые находили тех по горячим следам людьми собаками, и наказывались по всей строгости закона. Им отрубали руки и ноги и помещали за кассу, чтобы те продавали продукты питания. Чего-чего, а люди научились давно использовать оплату без использования рук, прибегая лишь к распознаванию кошелька через сканер глаза, и, так же оплачивая через них. Каждая сетчатка глаза имела свой уникальный рисунок, что давало большую волю для вживления в них крипто кошельков для оплаты товаров. Никаких тяжёлых кошельков и громоздких карточек.

Было бы совершенно глупо не сказать о том, что люди из тринадцатой планеты умели больше, чем мы можем предположить. Пусть они и не умеют расщеплять объекты, и кажутся нам такими же глупыми как и мы сами, всё же, до их технологий нам далеко, как далеко нам до самой близкой звезды.

Одной из самых передовых технологий людей живущих внутри песчинки, это возможность переносить разум умирающего человека в небольшую флешку, которую можно впоследствии вставить в любое электронное устройство и загрузить человека. Он будет жив, будет общаться и слышать, а при должном оборудовании, если решитесь подключить камеру к телевизору, или может в музыкальному центру, и видеть вас. Минусов было много, одним из которых являлось короткое замыкание при отключении электропитания; разум повреждался и некоторое время человек не мог вспомнить кто он и где находится. Люди, разумеется, иногда шутили над своими близкими, называя тех компьютером, которых они создали и внедрили в их код прошлое в котором они были людьми и жили с ними, бегали и ели. Однако и плюс был — это отключать отца от розетки, когда тот начинает причитать и учить, как жить. Это мы относим к самым большим плюсам. Ну что же может быть лучше, чем заглушить того, кто вас раздражает?

Но всё же, вспомним наш мир, где маленькие объекты могут не только существовать и жить, а жить быстрее нас. Впоследствии наша история приходит к такому умозаключению, что планета в той пыльце не то что не может выйти из своей галактики, а наоборот, давно уже может, ведь чем меньше был объект, тем быстрее в нём текло время, что впоследствии приводило к тому, что технологии развивались не семимильными шагами, а мгновенно. Это одно из тех противоречий о которых мы писали ранее. То есть, когда мы находимся непосредственно в самой галактике, то время для нас идёт ровно так же, как и сейчас, но стоит нам отдалиться от песчинки и выйти за пределы галактики, как время для нас здесь и сейчас идёт ровно так же, как и там, однако, находясь здесь, в той галактике время начинает течь быстрее, чем когда-либо и где-либо. Это парадокс. Чем дальше мы будем отдаляться от объекта наблюдения, тем выше будет время необходимое для преодоления расстояния до нас. Ни для кого это не является секретом. Это понимают и сами люди тринадцатой планеты, ведь и они, как и мы наблюдают за миром квантовых частиц.

Но представьте же себе, что весь мир состоит из атомов и молекул, что приводит к мысли о том, что мы, являясь большими для своего мира, атом представляет собой небольшую частицу, которую можно увидеть в самый мощный микроскоп. Однако, что будет с тем атомом, которую мы поместим в галактику с триллионами планет, будет ли атом уменьшаться до самих законов той вселенной и становиться относительно таких же размеров, как и для нас, или она будет размером с планеты и звёзды той галактики? Как устроен мир квантовых частиц в четвёртой вселенной? То есть, одним понятным словом, атом может быть разным в зависимости от места, где существует? Вероятно. Иначе же, нет никакого смысла в размерах разных атомов в разных мирах, и люди на той вселенной существуют вовсе не из атомов, а из нечто другого, куда меньше. И из чего состоит сам атом, если атом есть всё вокруг? Следовательно для самих атомов есть ещё более меньший атом, который их создаёт. Об этом вопросе задумались люди из пустоты Волопаса в крохотной галактике внутри песчинки.

И однажды, сидя за столом, человек увидел, как в космосе случился взрыв. Жители той галактики отправили бомбу на соседнюю планету и та взорвалась, и по цепной реакции все планеты внутри галактики начали лопаться, а песчинка надуваться, наполняться, в последствии образуя большую звезду, которая взорвалась. Люди узнали, что планеты это атомы при прикосновении на которых атомами других планет, те взрываются.

Свою планету люди, разумеется, защитили еще до отправки бомбы, размером едва ли с горох, чего хватило, чтобы уничтожить целый мир. Стоило им оказаться со своей планетой снаружи, как их планета начала расти и приобретать относительность другой вселенной на которую они попали. И люди поняли, что, чтобы попасть в ещё более продвинутую вселенную и найти создателя всего этого, им предстоит развиваться ещё несколько тысячелетий, чтобы взорвать планеты и звёзды и на этой вселенной, чтобы оказаться в наружной, пока они не найдут властителя. Конечно, им так казалось, но кто же из них мог знать, что богов не существовало в другой вселенной. Они даже не думали о том, что их бог сидит на луне за своим дубовым столом, на тёмной стороне, со светильником, и пишет о них. Люди не придавали значения тому, ч то творилось у них под глазами, почему при взрыве целых галактик, луна оставалась с ними и не была уничтожена, как и все другие.

Вскоре, как и бывает с изобретением новых технологий, люди разбили атом об атом своего тела и стали людьми способными управлять потоками атомов в своём теле, менять реальность, вещи, создавать иллюзии, изобретать целые невообразимые устройства. Это, люди назвали бы бессмертием, однако, те умирали, ведь энергия израсходовывалась и исчезала, а откуда брать новую, никто из них не знал.

Живя бесконечность, взрывая бесконечные мультивселенные, в мире не осталось новых вселенных, новых планет, которую люди могли взорвать, что впоследствии привело к тому, что сами люди начали взрываться и исчезать, создав беспрецедентный случай в истории — большой взрыв, положивший начало всему сущему, новым мирам и мультивселенным. Так атомы склеивались рандомным образом не зная, как им быть, создавая планеты, деревья, растительность и микроорганизмы. А дальше… Людей.

Глава 51

Затерянная вселенная, мир, где мертвецы не умирают, а продолжают жить; переходят в состояние временной петли, где время неподвластно над ними, существует сей миг. Это планета, где законы физики работают против не только живых, но и мёртвых. Здесь, у обочины конца планеты, обвесив ноги, сидят человеческие скелеты и курят трубку и обсуждают что-то столь важное, что изредка незаметно для собеседника, вытирают слёзы костяшками рук. Прекрасная история о прошлом, о людях, о науке, о состоянии души, о смысле всего сущего.

Смотря вниз через край границ земли в космос, наблюдая за павлинами рисующие полотно вселенной хвостами, образуя новые галактики и скопление звёзд по бескрайнему чёрному пространству, рассматривая точки на небе в виде глаз смотрящих на них, скелеты аплодируют, встают, прыгают, машут руками, затем падают на спину рухнув на землю, делают затяг трубки и исчезают в дыму. Это был прекрасный для них день полон чудес. Пусть оно и повторялось снова и вновь, жизнь никогда не надоедала.

А что можно сказать о тех глазах на небе, бегающие из угла в угол, наблюдая за миром? Они превосходные наблюдатели, которые транслируют вселенную мёртвых для живых. У каждого живого человека в доме есть телевизор при переключении на определённый канал которые видят своих родных и незнакомых для них мертвецов. Они бы да и рады вместе отметить пасху или праздник дня всех мёртвых, однако, мёртвые никак не могут попасть в мир живых. И пусть скелеты и собираются у наблюдаемых за ними глаз с букетом высохших полевых цветов, мёртвые не могут знать, сделали ли живые тоже самое. Но устраивают пир, пусть и будет их смотреть лишь один человек во всей вселенной. Жить — это любить и верить.

Трансляция мира живых скелетов даёт надежду людям с плотью, что их не забудут, что после смерти есть что-то кроме пустоты и тьмы, что в конце концов они будут жить и там, и их родные будут с ними общаться, а они, пусть и не узнают, но будут питать надежду, что далёкие потомки их увидят.

Страх исчезает. Люди больше не боятся умирать, они живут так, как сами хотят. Границы между законами и правилами стирается. Люди рискуют, прыгают с утёсов, гонятся на машинах по бездорожью, перечат бандитам, рискуют и признаются в любви. Они знают, что, если их и убьют, то те не умрут, а попадут во вселенную, где мёртвые переплелись с миром волшебства и магии, снами спящих. Люди могли играть с родными вновь, как впервые. Убитый во время аборта ребёнок жив и вырос прекрасным скелетом с большой надеждой на будущее. Дедушка, которого сбил мотоциклист, дышит и получают пенсию в загробном храме. Мать, что умерла при несчастном случаи, поливает клумбу хищных ландышей. И, даже убийца, который хотел измениться, но его казнили на электрическом стуле, обитает здесь, в мире мёртвых. Он радуется, он свободен, его никто не ненавидит, никто не хочет унизить, убить, казнить, показать место — охотиться на него, словно он сорняк что нужно уничтожить.

Никто не знает кто есть кто, ведь все на одно лицо — скелеты, кроме животных и птиц, и поэтому никто и не может знать, кто убийца, а кто святой. Все относятся к друг другу одинаково, если такой мир принципе мог бы существовать, то такой мир мог бы называться раем.

Взгляните на того скелета пронизывающего ветра загробного мира на саблезубом тигре с сачком в руке и ловящим ретроградную бабочку. Улыбка не сходит с его лица, тазовые кости бьются друг об друга и об кости саблезубого тигра образуя музыку под которую пляшут хомяки возле своих нор, призывая дождь, дабы омыть свои сухие тела.

Поверните голову чуть правее, оглядите жирафа с ног до головы, как он шагает медленно, грациозно, задевает головой листья мёртвого дуба, а из них опадают жуки, которых ловят пустобрюхие дятлы. Разве это не прекрасно?

Жираф оглядывается, его шея изгибается, трещит, словно издавая удары дощечек об струну внутри фортепиано. Жуки проходят сквозь рёбра, птицы варьируют среди позвонков, затем со свистом исчезают в небе. В мире живых из костей мёртвых животных часто делали свистки, музыкальные инструменты, но здесь, где все живые — это мёртвые, каждый мог быть музыкальным инструментом. Часто можно было услышать мелодию на полях, среди дюн и скалистых заснеженных лесов; страшный рык, рёв, крики, стуки, щелчки. Через одно ухо залетело, а с другого вылетело приобретало новый смысл. Стая гиен при охоте на своих жертв могли плясать и петь, устраивать целое представление прямо во время преследования. Вместо того, чтобы убегать, жертвы останавливались и начинали танцевать, а из-под ног танцующих вылетали искры, улетая высоко в небо, образуя фейерверки. Каждая охота заканчивалась праздником для всего мертвого мира и настроением на целый день. Тут и убивать умерших уже и не хотелось.

Под дубом же нежиться гепард, поправляя шнурки на своих кедах, чтобы начать забег со страусом, что усмехается над ним, вызывая на дуэль скорости. Гепард не стерпит того, кто не верит в его резвость — как только страус мог усомниться в том, что он быстрейший из мёртвых. Страус был гордым существом, и признать что-либо, что не укладывается с его мыслями, не мог. Да и сам он мог дать отпор гепарду. Но всё же, стоит признать же, гепард не был быстрейшим и даже не близко таким быстрым, как выросший под скалой таракан. Был тот таракан чуть больше кошки, но его лапы давали фору даже самым шустрым обитателям мёртвой зоны, и, он мог проиграть лишь блохе, которая за один прыжок могла преодолеть расстоянии два километра, имея при этом длину в два метра. Временами скелеты признавались, что в самые грустные дни они хотели умереть, и, выходя на балкон своего дома наблюдали за тем, как паслись блохи на лугу, ощипывая перхотное поле, и привязывали себя к ним липкими канатами и улетали вместе с ними далеко за горизонт. Однако, разлетевшись на множество кусочков, те не умирали, и временная петля собирала их обратно в предыдущее состояние. Некоторые скелеты обитали здесь веками и потеряли вкус к жизни, у них не было желания жить, они не знали чем себя занять и что делать. От переутомления умереть скелеты не могли, и пусть те не спали неделями в ожидании конца существования, но мир играл в злую шутку с ними, возвращая к жизни. Даже вкус от еды, и то лишь было фантом их фантазий, и вкус у лакомств отсутствовал. Боль, которую они причиняли себе, и другим, по их личной просьбе — не играло никакой важной роли в их жизни. Боль тоже была фантомной и не более. Однако же…

Есть в мире сороконожка, которую, к сожалению редко кому удаётся увидеть, а тем более договориться с ней, способная причинять боль укусом. Здесь они редки, но стоит одной такой сороконожке укусить скелета, на том месте появляется плоть и начинает кровоточить. Боль бывает такой нестерпимой, что мёртвые теряют сознание на несколько недель. Если бы такая ненасытная укусила бы живого человека, то у того облезла бы кожа, отслоились мышцы, а органы превратились бы в кашу, и он попал бы в мир загробный — но к счастью, они обитали лишь здесь. Не потому, что они редки, нет, были такие существа и на земле, но много миллионов лет назад, ещё до появления людей. И все они попали сюда. По мере того, как умершие залетали на планету, суша обрастала сушей, океаны расширялись океанами, и всё лишь для того, чтобы вместить всех когда-либо умерших на планете. Со временем и планете надоело каждый день расширять свои угодия, что в моменте она расколола себя на множество частей и открыла дорогу в космос. Сейчас же скелеты могли упасть со скал и затеряться в космосе. Была даже такая игра, кто долетит дальше от земли и сможет найти что-то новое для цветов жизни. Гонки были превосходными, пока мир перезаряжался, а временная петля приходила в себя после предыдущего перестроения, скелеты прыгали с самых высоких гор и устремлялись вниз, прямо в космос — набирая ускорение, преодолевая множество комет, несколько десяток планет, миллионы новых существ. Вскоре, они видели новый мир перед собой, улыбались как ни в себя, но приблизившись ближе видели, что падают на свою же планету, обогнув всю вселенную. То и дело становилось обидно, ведь никто из скелетов не одерживал победу, и расстроившись, что дороги назад нет, что всё вокруг создано лишь для того, чтобы изыматься над мёртвыми, они падали на землю и лежали там до рассвета следующего дня. А планета была очень большой, потому и рассвет приходил месяцами — скелеты умирали, затем возрождались, и снова умирали, и снова возвращались, до тех пор, пока не наступал рассвет.

Отнюдь же, не расстраивайтесь, чудеса есть. Есть они везде и существуют. И здесь оно было.

Вот же случилось в одно время неожиданно гаданное, один из скелетов при приземлении попал в улей с сороконожками и его ужалили во все места, которые только могли ужалить насекомые, и скелет превратился в человека. Боль была нестерпимой, невообразимой — человек выкарабкался на поверхность, опухший, красный, однако очень красивый, но голый. Человек закричал. И это был самый красивый голос во всей вселенной — живой. (и голос живой, и слово живое). Ни с чем несравнимое, даже близко не сравнить с голосом щелкающих челюстей при общении с другими скелетами. Это был язык, настоящий, и в зеркале в которую человек посмотрел, он увидел настоящие груди. Это была особь женского пола. Груди, волосы, нос и глаза были настоящие, человек ощущал воздух, запахи, он потрогал груди и почувствовал удовольствие, человек погладил себя, по коже прошли мурашки. Десять тысяч лет человек не знавал чувств — ему было больно, но ей(женщина) это нравилось, она ощущала себя частью живого общества. Она прыгала, падала в поле, ела траву, ела кучу дерьма насекомых, грызла кору, вырывала брюхо сороконожек и понимала, что быть живым и есть смысл. До людей она не добралась, через некоторое время ноги начали становится костями, волосы начали опадать, а кожа одним большим столпом отклеилась от костей и упала наземь, словно это было платье с лямками. Затем они и вовсе растворились, будто их и не было никогда. Так человек почувствовал вкус к жизни, но при общении с другими скелетами никто не испытывал к ним сексуального влечения, им было трудно представить кого-то столь привлекательными — грустно было, что и уроды и красивые становились одной большой кучей скелетов без каких-либо отличий. Кучка костей… Костей и не более.

Планет было много. Они везде. И время действовало на всех, кроме планет — на то и было оно мёртвым миром. Какой-то кокон, который запечатал все эти осколки вместе в одной галактике, и было в них что-то знакомое каждому живому и мёртвому. Дорога из одной планеты на другую вела лестница из парящих на месте скатов, они светились ярко-синими и розово-фиолетовыми цветами, единственные, которые имели плоть в этом мире. Люди гуляли среди новых земель и рассматривали новые достопримечательности. Сегодня, к примеру, впервые из какого-то года, скорее будущего, в мир мёртвых попал человек телевизор и сейчас, скелеты от больших и маленьких могли смотреть кабельное телевидения транслирующуюся из земли. Жить мёртвым стало немного легче. Неужто в будущем столько всего изобрели? Удивительно! Признаться, это можно назвать чудом, но, однако же, это наука.

А вот посмотрите на юго-запад. Мы знаем, что вы и понятия не имеете где это, но мы поможем вам определиться. Посмотрите в любую сторону и там окажется юго запад — автор точно знает, если он написал так, значит любая из сторон есть юг или запад. Например же, когда мы уходим направо и обогнув планету возвращаемся с левой стороны, получается ли лево тоже правым? Вероятно. Быть не может по-другому! Право же, право! Так-с… Заговорились.

Посмотрели значит и что же увидели? Там ничего нет. Но постойте, не отводите взгляд и сконцентрируйтесь. Да, правильно, вы сможете, я верю в вас… Ну вот же, он проявляется, ну вы видите? Это же… Ну вы видите? Его ни с чем не перепутаешь! Это он… Страх. Он живёт здесь давно, когда только появилась тьма, всегда. И страх это проводник мёртвых в мир живых. Протянув руку вы могли бы оказаться живым, но страх пугает, на то он и есть он. Потому скелеты обходят его несмотря на то, что бессмертны, а дети в руках его умирают. Так появляется беременность у живых, а родившиеся мёртвые забывают прошлую жизнь.

Глава 52

Сложные времена создают сильных личностей. Если мир хочет, чтобы вы страдали, значит вам суждено достичь чего-то столь высокого, что другим и не снилось. Пока множество копошатся толпой через тропу для всех, убивая друг друга, топча и давя, вы спокойно, оглядываясь на цветущие поля идёте вперёд, через сложную, которую никто не выбрал, останавливаясь понюхать аленький цветочек, покормить саблезубых кроликов, погладить коротко стриженых волков, полежать на траве из лап сколопендр и понежиться на солнце, а вечером наблюдать за распускающимися звёздами по кромешной тишине космоса.

Сложные времена созданы для сильных. Если вам суждено страдать, значит вы выбраны самой судьбой и вам открыли путь в неизведанное ныне никем дорогу. Случайность счастья выпало на вас; рисковать всем — это часть становления. Кто может вытерпеть самые острые шипы, тот в конце найдёт тёплое молоко и пушистый медвежий плед.

Однако, о людях можно рассуждать бесконечное количество времени, что нельзя сказать тоже самое о тех насекомых обитающих среди дикой травы, прыгая высоко, приземляясь тихо и бесшумно, но играя звонко скрежета мечами об кинжала Кусунгобу на пояснице, оглашая о своём присутствии. Летом в жару люди часто ловили их и насаживали на крючки для ловли рыбы, кормили ими своих ящериц и пауков в террариуме, но пришла новая эра. И она ознаменовала собой новый уклад жизни, новые правила и обычаи.

Некогда люди охотившиеся на этих созданий сами становились жертвами ради потехи публики; моли, тлей, жуков, бабочек и гусениц. Они — самураи. Защитники лугов и всего земного в лесах и горах. Их ноги длинные, а зубы способны удержать меч и резать плоть насквозь. Самураи саранчи и их подмастерья кузнечики.

Патрулируя леса в летние дни, самураи часто видят людей собирающих на их территории землянику и бруснику, от чего те приходят в ярость — продукты нужны и им, чтобы выжить и прокормить своих детей, и тех животных, что не могут охотиться, как эти монстры. Одним резким ударом, перепрыгивая с одного стебелька на другую, саранча взмахом меча разрубала горло до вены и пряталась в траве выжидая ещё одного удобного случая, чтобы полностью закончить дело с непрошеным гостем. Человек хватался за горло и чесался, и в моменте, когда человек тянулся к ягоде, саранча снова прыгала и ударяла по тому же месту во второй раз и наконец добиралась до артерии. Человек сжимал горло и убегал, что-то искал в бардачке своего автомобиля, после чего терял сознание и умирал. Струя крови била во все стороны, окрашивая лобовое стекло, кресла, и пол в цвет клубничного морса.

Найдя своего соплеменника, люди мотали головой удивляясь мастерству убийцы.

— Так ровно и без лишних движений, видно убийца знает что делать и не впервой!

Саранча подбиралась ближе, слушала их, щелкала жвалами и скрывалась в густой травяной роще довольная проделанной работой и похвалой в её сторону.

Вечером при свете светлячков заселившихся в дереве, наступала время отдыха. Сидя в дупле кафе и принимая сладкий нектар выдоенный из тлей и гусениц муравьями, продающие одну бутылку за один маленький мешочек сахара, саранча хвасталась, как смогла уложить врага покусившегося на их общую территорию. Моль кивала головой и икала выпивая земляничную брагу из свёрнутой листика в виде рога, затем просила добавки. Крохотная муха подбегала к ней и выплёвывала изо рта брагу в посуду моли и убегала на улицу, чтобы дополнить желудок новой порцией браги под дубом. Саранча сидела широко раскрыв ноги во все стороны, словно это она здесь была королевой и все должны были её уважать за проделанную работу. Никто не выходил против неё, даже пауки-ниндзя затаившиеся на потолке выжидая удобного случая напасть и высосать все внутренности у небдительных граждан. Взгляды пауков устремлялись лишь на стол за которым сидела саранча, их паучьи лапки начинали трястись и они закрывали все восемь глаз. Их ножки были сделаны из лап пауков, и в центре каждого были дочиста выскребенные глазницы их сородичей в которые посыпали маковые зёрна и утоляли голод посетители. Понятно было хищникам, что когда саранча гостила в кафе об какой-либо охоте и речи быть не могло. А слушая рассказы об убийстве столь огромного существа заставляла сердце пауков биться в страхе в их крошечном тельце; множество родных погибло от рук этих монстров, детей у которых даже не началась полноценная жизнь и они только вылупились из своих кладок. Саранчу уважали все без исключения. Лишь немногие дебоширы со сколотыми панцирями могли выйти против неё и заявить об их ничтожестве. Одного удара не обнажённой катаны хватало об лапу насекомого, чтобы отломить её. Жук падал и уползал прочь из кафе и больше не приходил пока не отрастала лапа. Мало кому удавалось выжить с отсутствующей лапой из-за невозможности вскарабкаться в важные норы, зацепиться за стебельки, за листики — многих забирали птицы, и те исчезали навсегда. Стоило ли пауку нападать на самурая, конечно нет, и речи об этом идти не могло — страх управлял разумом многих, инстинкт самосохранения была частью души насекомых.

Моль сползала на пол и засыпала. Два огромных жука-носорога выползали из щели на стене и хватали её и тащили на самый верх дуба, укладывали в широкий листик, сверху укрывали другим и уходили, дёргая за собой верёвку из паутины со светлячком. Наступала ночь, ветер рьяно завывал над крышей кафе, похолодало, а на утро ожидалось выпадение росы, чтобы умыться перед новым днём и принять охлаждающую ванну в углублении в коре дерева и на стволах. Между тем ночная жизнь только начиналась, просыпались совы, грызуны и ящерицы не прочь полакомиться уснувшими насекомыми. Засохшие от аномально жаркой погоды листья шебуршали под дубом, и явно кто-то пытался взобраться наверх, на свет светлячков, чтобы застать всех врасплох и съесть, но саранча стояла на стороже и при каждой опасности выпрыгивала из дупла и нападала на врага.

Дикие писки крыс пронзали немалую часть леса близь кафе на дереве. Увидев отрубленные головы соратников, ящерицы в страхе быть убитыми отбрасывали хвосты и убегали, рыли себе яму, чтобы спрятаться от пьяного, ненасытного самурая жаждущего убивать и кромсать. А те, что не смогли убежать бездыханно смотрели на саранчу в кимоно с катаны которого капала кровь и их слёзы застывали на их глазах каплею прозрачного изумруда. Самурай разделывал добычу на части и рабочие муравьи затаскивали тех на верх, и готовили из них вкуснейшие блюда для насекомых.

День за днём, ночь за ночью происходили убийства вокруг этой рощи, что вскоре животные начали обходить те места стороной, однако, по лесу бродили и другие самураи, но не столь опасные, как эта — потому они не представляли никакой опасности для млекопитающих. Эта же возлюбила кафе, где её кормили бесплатно и не просили ничего взамен, ещё бы они просили, когда саранча сама добывает еду и дарит их всем насекомым.

Утром, когда солнце едва ли показало свои слипшиеся глаза за горизонтом, вытирая ручками века, чтобы метеориты опали с ресниц утяжеляющие их, в кафе запрыгнула израненная бабочка, прося спасти её яйца с детьми от стрекозы. Саранча села на бабочку, откусив напоследок зажаренные пальцы ящерицы, и они полетели. Долетев, саранча спрыгнула на листья, обнажила катаны и принялась выискивать врага, пристально оглядывая всю местность, как вдруг… Стрекоза влетела в него и схватив подняла вверх над лесом. В мандибулах три яйца бабочки, твёрдый хитиновый панцирь, и мощные лапы. Саранча не стала мешкать, подбросив меч с зажатой лапы на свободную, она одним ударом катаны разрубила голову стрекозы. Челюсти не разжались, тело ещё некоторое время летело вместе с саранчей в воздухе, затем ударившись об лист, упало вниз. Голова подхваченная ветром медленно парила, и вот-вот ударившись об землю могла бы убить деток, пока саранча не прыгнула за ними распустив крылья и не схватила, оттолкнувшись от травы. Молниеносно, будто это были его дети. На долю секунды время для неё остановилось. Поблагодарив саранчу, бабочка упорхнула с яйцами в неизвестность. Саранча, смахнув липкую жижу с катаны вставила её в ножны и направилась обратно, взяв голову стрекозы, как трофей.

Огромные люди были везде, они наклонялись и собирали ягоды, растения, цветы. Детишки бегали за ящерицами пытаясь схватить их и унести с собой домой и поместить в трёхлитровую банку из-под компота, а взрослые боялись тех тварей. Детей боялись многие. Саранча различала крохотных человечков от взрослых, потому, пока никто из них не посягался на её территорию, самурай бесшумно передвигался между них, пока один из детей чуть не раздавил его, стоило только саранче отвлечься на секунду на птицу пролетевшую над ней. Саранча достала катану из ножн и проткнул большой палец мальчика, тот закричал и упал на зад, снял ботинок и увидел рану. Мальчику было непонятно что это было, он взглянул на траву и увидел саранчу с катаной в лапах, которая облизывала меч жвалами и грозно смотрела на него, а на третьей держала голову стрекозы. Мальчик отпрыгнул с места и заплакал, показывая пальцем на насекомое. Не больше трёх лет было той твари. Саранча думала, что таких существ нужно убивать ещё в утробе матери и не позднее. Но когда мать смотрела на траву, саранчи уже и свет простыл.

Жара была знойной, листья опавшие рано утром съежились и испепелились. Саранче захотелось пить и она направилась к озеру. Здесь обитали жабы, которые надували воздушные шары при квакании, вздувая горло, как волны надувают пузыри ударом об берег. Оседлав жабу и испив воду, саранча вышла на противоположный берег озера и поблагодарив дрожащего, как студень друга, в подарок взяв три шарика размером с горох, она посмотрела на знакомый ей дуб вдалеке, где располагалось кафе с выпотрошенными крысами. Саранча не любила летать, потому предпочитала сложный путь из всех возможных — ходить. Это не только укрепляло здоровье и тело, но и придавало для неё смысл жизни. Она не боялась никого. Стоило ли ей боятся кого-то, ведь она могла уложить человека лицом на землю, убить, а когда была голодна, съедать часть переносицы с лица, кожу и выпить глазные яблоки. Не было равных ей и катане на пояснице.

Мало не мало пройдено было пути, оказалась саранча на перепутье двух путей, налево вело первое, второе в тернистые рощи на не притоптанные. Призадумалось существо о решении своём и месте куда могло тропа эта привести. Свернул с дороги заложенной и срубая лианы из засохшей, скрученной листвы мечом, саранча оказалась пред грибом огромным, шёл из которого дым, в окне чьего кто-то громко пел и готовил. Жужжанию придал значение самурай, невольно подкрался к окну и прислушался, но завидев морду угрюмую, постучался от желания поесть в дверь, учуяв аромат наипрекраснейший. Открыло оно дверь и стало понятно, сие чудо волшебство зверь щелкун краснокрылый, и громко зажужжал вновь он, вспорхнул над столом грибным и войти путь освободил. Саранча вольяжно зашла в дом свой будто, села за стол и возжелала поесть досыта коль позволят, и досыто отоспаться за дорогою утренней, уж ночь скоро на дворе. Наклал щелкун краснокрылый еды дополна, жареный на подожжённой спичке мёртвый комар, хрустнул жвалом самурай и съел всего его за один укус и лёг в дыре на потолке спать, утром чтоб проснуться. Утром проснулась едва вышло солнце за рощою саранча, поела гнилых ягод закусив грибом белым и вышла в путь, рассказав, что долог был день его домой.

Временем тем жуки мечтали о саранче, будто умерла она от рук врагов, плясали и пели, обсуждая самурая и глупости её. Открылась дверь, покатилась по полу голова стрекозы, подпрыгнули от испуга жуки, и защелкали челюстями. Села саранча на стул из шишек, ногу на стол положив, и сказала младым, что убила врага она и без единой потери. Ахнув от боли разочарований, встали жуки и тленно взгляд опустив направились к выходу вон. В дом пришёл хозяин. Поныне там живёт, от врагов место то защищает, не забыв в гости ходить к щелкуну, дабы насытить себя витамином. Бывало придут в дупло птицы, залетят от незнания, умрут от катаны и забудутся миром, на стол для жуков став пиром. И там был я, и брагу пил, и людей, что самурай убил, я видел — мрачно. Среди жуков лишь жук один, имя ему самурай саранча. Диктатор мира насекомых.

Глава 53

Безмерное количество мультивселенных не может закончиться на вас. Вы только начало всего. Где есть конец, дорога к чему-то новому и неизведанному. Вылетев на луну, высадившись и посмотрев за горизонт в вас заселяются сомнения, что вы одни во вселенной. Одинокие равнины, бескрайние просторы, тьма, мигающие сверхновые за миллиарды световых лет. Ветер здесь умер, но всё же, осколки его сознания отправились глубоко за луну. И где-то там, за луной есть комета, опустившись на которую можно стать в тысячу раз меньше размера самой крохотной семечки подсолнуха, войти в щель где-то между первым сколком и третьим, и попасть в закрытую от людских глаз вселенную. Здесь птицы выходят из своих домов держа в руках крылья, вставляют в спину людей припаркованных возле дома и включив тех, сунув ключ в правое ухо, взлетают, машут одной рукой птичьему семейству, а другим придерживая чемоданы вписываются в крутые повороты и исчезают за высокой башней. На этой стороне крохотной вселенной скрытой ото всего, забытый самими богами месте, куда не влетают никакие создания тысячелетиями, своя гармония, жизнь, правила и стихийные явления.

Эти создания не знают других устоев, всегда живут по правилам им предписанным, и здесь люди лишь скот, которыми животные пользуются и рады бы это делать. Люди молчат. Они молчаливые создания, в младенчестве им отрубают языки и подвешивают за окном, чтобы другие жители вселенной увидели, что те соблюдают древние обычаи и не нарушают законы. Енот, выходя из бани, открывает шкафчик под ногами, поднявшись на стол, оттуда выходит человек, замертво зашитым на его спину полотенцем и енот встав на него начинает вытирать лапы. После человек открывает рот, а енот справляет нужду. Люди лишь инструмент готовый служить всевышним зверям. С самого младенчества их отдают в ясли, где безжалостные шакалы обучают тех манерам, а если нужно избивают, чтобы ублюдки не забывали своё место. Дрянные инструменты власть имущих!

Людей разводят как скот, чтобы однажды, при желании в любой момент приделать к ним крылья, ласты, телескопы на глаза, кресла на спину, колёса вместо ног — оперировать, давать им указания, подчинять, а при невозможности эксплуатировать выбрасывать в нижние слои города на смерть. Некоторые умирают, некоторые выживают, и выжившие едят умерших, чтобы самим выжить. Но ощущают они вкус едва ли как настоящий человек с языком, однако им это не мешает наслаждаться пищей. Щеки что-то да и проводят из вкусов жизни.

История знает рассказ немого научившегося общаться жестами пальцем людей, как их друзей седлали львы, а когда те не могли встать и понести животных, львы в ярости выгрызали шею беднягам и съедали, а кости кидали в печь, после чего делали из них статуи, намешав с глиной, чтобы напоминать себе, проходя мимо них, что люди слабы.

Бывали ужаснейшие диалоги между живыми на нижних слоях кометы, когда слон использовал человека, как ковёр на кухне, как вешалку, и даже в виде туалетного ёршика, а в самых ужасных моментах, жирафы убирали экскременты с пола людьми с открытыми нараспашку ртами. Люди другого вкуса в жизни не знали, они принимали данность и никогда не задумывались, что где-то далеко от их дома есть места, где люди господствуют над животными, а не наоборот. Здесь не было ни книг, ни телевизоров, ни газет, ничего. Животные обучали всему, что сами знали и тому, что слышали от прадедов и всех предков до них.

Разумеется, в мире происходили и интересные случаи, когда много десяток тысяч лет спустя в их скромную обитель залетал какой-то космонавт, рассказывал будуще в плену о наружном мире, но не более. Он обучал тех зверей делать инструменты, использовать предметы, строить дома, затем, обучив всему чего сам знавал, некогда дружные животные использовали космонавта в виде домашней утвари — доставать горячую картошку руками со сковороды, переворачивать угли руками в печи, вылизывать языком посуду, а при сопротивлении животные пинали его копытами и били подручными средствами. У человека не оставалось другого выбора как подчиниться, и он делал это чтобы выжить, дабы однажды отомстить и вырезать каждого на гуляш с макаронами.

Кормили человека не часто, поэтому приходилось обгладывать обжаренную на углях руку, пока кости на пальцах не падали на землю. «Если слон умел ходить не имея рук, то и человек сможет», подумали звери и оседлали его. Куры были рады. Козлы были рады. Собаки радовались новому приобретению. Людей выращивать очень тяжкая работа. Давать им еду непосильная задача для них, однако они вынуждены были это делать, чтобы скот не умирал от истощения и усталости. Инструмент должен был сосуществовать со своими хозяевами до конца жизни. При случаи смерти старого хозяина, человека передавали по наследству сыну или дочери в семье. Каждое чадо родившиеся имело право использовать человека, будь их хоть сорок в помёте, каждый наслаждался процессом, когда переделывали двуногих в пятилапых. Им приносило истинное удовольствие выдёргивать зубы у людей, чтобы только сделать ожерелье на шею своих суженых, или ногти с пальцев просто так, потому что сами захотели, убедиться в том, что ничтожество может испытывать боль. Скот не имеет прав, он лишь мусор с которым можно пользоваться, выбрасывать, кидаться, подтирать задницы, он ничто и не имеет само мнение о чём-либо в принципе с момента своего рождения.

Если волк захотел поместить младенца в духовку и пожарить с морковью, никто ему не помешает. Он хозяин своего имущества. Если бегемот захочет поместить бутылку от шампанского в зад человека на столе при приёме гостей, он это сделает — ходят легенды, что именно так можно согреть холодное шампанское очень быстро. Обычное дело, никто этому не удивляется. Ни те, кто смотрит в окно, и не те, кто пришёл в гости — отвращения к шампанскому нет, только к человеку. После выпитой бутылки человека скидывают со стола и тонко режут его плоть, макают в соус и просолив немного, едят. А человек кричать не может — голоса нет и не было никогда. Ему больно, но это часть мирового порядка этой вселенной — так должно быть, о другом человек и не задумывается.

Вселенная ужасное место, место где никому нет места — ни животным, которые издеваются над людьми, ни человеку умирающего от их рук. Однако, этот мир есть.

Мост через реку — это люди склеенные между собой руками в замок и протянутые через неё, с одного до другого берега. Вечером на тот мост приходит антилопа с кастрюлей и половником, чтобы покормить мост, кладя по одному половнику каши им в рот, и одним стаканом молока для усвоения каждому. И утром, перед открытием моста. Нет, этот мост не для всех, конечно, для малогабаритных животных — и самое главное передвигаться по мосту не больше двух животных за раз. Слонам, коровам, львам или свиньям здесь и делать нечего. Козлы, бараны, коты, мыши, куры, зайцы — им дорога всегда открыта. Иначе же мост рухнет и умрёт. А что будет с теми, кто попадёт в реку? В них будут откладывать икры рыбы, а вылупившиеся косяки будут обгладывать тело человека. Иногда можно заметить сплавляющихся на байдарке из человеческих костей панд, обезьян или коал. Ужасное зрелище. Кости не совсем чистые, на них можно видеть оставшиеся куски плоти, гниющих и пахнущих — и роящихся мух кружащихся над ним.

Люди смотрели на самый верх на вход в яму, куда их скидывают и мечтали оказаться в рабстве вновь лишь бы не выживать. Умирали они тихо, но со слезами. Им было больно, но не хуже, если бы их использовали.

Однако же, в один день, когда почти все люди погибли от своих же разлагающихся ароматов на дне ямы своего тленного существования, вдруг в стене открылся белый, едва уловимый свет. Из того света показалась крохотная голова какого-то существа, и оно пристально оглядывало яму и что-то искало. Это был крот. Увидев людей он было хотел закрыть и улететь, но заметил, как те упали на землю и начали кланяться, умолять о чём-то. Конечно люди никогда не знавали что существуют другие миры, и есть звери что не желают зла людям, а крот не знал где оказался. Он спросил их что они делают, но те не умели говорить, открывали рты и о чём-то безмолвно шептали. Крот сжалился над ними, и протянул лапу одному человеку. Тот встал, позвал с собой ещё нескольких десяток людей и они вошли в портал, и за миг оказались на земле. В настоящем мире. Крот спустил тех около больницы и улетел. Люди оглядывались и удивлённо плакали, везде были люди, машины, здания — а собаки были на поводке. Было дело они падали перед котом, но люди смотрели на них и обходили стороной, думая, что это какая-то секта. Из больницы выбежал персонал, и не задав ни слова забрали их с собой и оказали помощь. Те несчастные не понимали что происходит, их тела ныли, они терпели — однако их вылечили, накормили. Медсестры задавали вопросы, но люди молчали — им казалось что это какое-то незнакомое для них место, где говорят на незнакомом животном языке. И никто из людей не знал, что где-то там, на обратной стороне луны есть вселенная животных, город рабов. Что в щели кометы есть свои законы, обычаи. Что люди не являются богами своих земель. Никто не знал. Никто не узнает. Люди будут молчать всю жизнь и жить. Пусть их оставят на улице, но это было больше, чем просто рай — это был рай самого рая. Люди будут молчать и умрут молчаливыми боясь вернуться назад и стать последними остатками рода своего человеческого в той вселенной.

Здесь для них началась новая жизнь.

Глава 54

Оно было везде, но никто его не видел. Мы называли их чудом, а люди родившиеся там, называли это скучной обыденностью, и каждый из обитателей мечтал однажды улететь со своей планеты и оказаться на другой, где время идёт быстрее, где гравитация тянет тело ближе к земле, а кислород не выедает лёгкие.

Эта планета была прекрасной с одной стороны, никто не старел после определенного момента жизни до определённого момента цикла планеты, каждый мог прыгать на десятки метров без какой-либо помощи сконструированных устройств. Мир казался раем, сосуществовать с планетой вместе, рождаться и почти никогда не умирать, ждать, пока лицевая сторона планеты окажется наверху, и время начнёт идти, а гравитация поменяется сместившись в центр. Каждый новый родившийся вид человека на этой планете ожидал этого случая, когда можно будет мужчинам заняться с женщинами сексом, а тем через месяц родить малыша. Зачатие происходило только здесь и только раз в пять сотен лет и это было самое настоящее празднование. Это могло называться чудом — но никакого чуда в этом не было. Каждый малыш плакал и рад был открыть глаза, но пока не становился взрослым и не понимал, что будет жить веками, страдать, не знать чем себя занять. Такое чудо называлось в кругу шепчущихся — адом для родившихся. Когда через четырнадцать лет планета переворачивалась обратно, а люди, что были постарше, старели, а дети, родившиеся после первого цикла — на пять сотен лет оставались детьми. И каждое новое пришествие чуда ознаменовало собой смерть предыдущих, а новые циклы — начало потомкам. Пусть телом они и были дети, всем им было гораздо больше. Ни в один день на протяжении веков никто из них не мог забеременеть, зачать детей. Так устроен был мир. Казалось бы, живи и радуйся, получай от окружения всё нужное, богатей, расти, не знай бед с телом. Само явление планеты во вселенной было чем-то невообразимым. При первом цикле оборачивания с бока на центр, планета испускала волну, которая незаметно для самих живых впитывалась в тела людей, а при следующей после второй, те погибали. Если подробнее углубляться в суть самого процесса, то первая волна отнимала структуру тела живых, оставляя в них микроскопических существ пожирающих тех изнутри, чтобы просуществовать века в них; при второй люди уже родившиеся, через пять сотен лет начинали стареть и разрушаться изнутри, а на последней волне испускаемый планетой тела людей превращались в пыль, буквально. Крохотные монстры вылетали с волной из усопших и впитывались в тела отпрысков людей. Забирали монстры молодость всего сущего в них, пожирали, выедали. Айсберг на кончике иглы — один едва уловимый ветер и рухнет. Для вторых цикл повторялся, пока планета была обёрнута лицом наверх, люди размножались. У них было крайне мало времени. Тела старели, и за четырнадцать последующих лет покрывались морщинами, затем цикл замораживался волной, и в последний раз, на третьей — снова запускались в телах людей все биологические процессы. У кого-то сначала в пыль превращались руки, через время ноги, тело или голова. Конечно, боли они и не чувствовали, те монстры забирали и боль, и на протяжении того времени, что было отведено для зачатия, старики уходили и их заменяли их дети, а тех детей, их дети. Но в конце все люди считали, что слишком мало было прожито и им хотелось бы оказаться среди живых ещё немного. Так многое не было сделано. Но всё же стоит признать, что сами люди не хотели ничего делать, думая, что успеют многое за тысячу то с лишним лет. Это много, гораздо больше, чем на других планетах. Дети работали, кормили детей, росли с родителями, выживали. На протяжении веков дом и работа, одинокие деревья, луга, озёра с кислотами в которых даже не искупаешься. Парящие животные отталкивающиеся от скал и воздуха. Рыбы вылетевшие из рек пронизывающие небо. Всё это обычно и обыденно. Молодым хотелось чего-то нового, интересного, более чудесного, невообразимого мира. Корабли строились, спутники вылетали за орбиты, люди путешествовали между мирами, но их были единицы — и стоило тем уйти со своей планеты, как их тела начинали разлагаться, и время отнимало у них молодость. Почему так происходило было понятно любому их живущих — космос, это другая вселенная, и там действуют свои законы. Для того, чтобы кто-то мог выжить за пределами их системы, им стоило бы родить детей на орбите до того как улетали, чтобы ребёнок не получил излучения существами от волны самой планеты — вырасти и найти новый дом для них. К сожалению, умирали все. Там, где казалось времени полно, его не было. До крохотного мало времени и его не хватало. Люди сидели на крыше дома и смотрели на небо, то и дело там мигали отблески далёких планет, светились звёзды и сокрушая вакуум летели кометы. Всё это манило умы молодых стариков, им хотелось чуда. Но что было чудом для них, так это не видеть летающих рыб, а плавающих. Хотелось видеть людей умирающих и стареющих естественно, а не быть заложником существования. Закапывать родных, а не подметать. Видеть животных бегающих по земле, и не улетающих от прыжка. Не горы с хищными камнями, а обычные, по которым можно ходить и наслаждаться природой. Всё это — чудо простоты. Едино было время для всех, никто не задумывался опустошить ворох лет на своём веку — люди хотели жить. Давно бы им удалось создать устройства, чтобы найти пути решения жизни и смерти, но всех устраивало происходящее на планете. Нельзя менять законы природы — природа будет зла. Так, имея возможность создать ловушки для «существ», люди текли по ручью законов, вместо того, чтобы улететь из планеты, они вцепились в неё руками. Перемены были к худшему. Однако же, чтобы не случилось на самой поверхности планеты, сколько бы взглядов не устремлялось вглубь космоса, на одном из спутников зародилась несчастная жизнь. Пока гравитация тянула и имела какое-то воздействие на присутствующих на борту корабля, они выживали. Казалось, они могли жить вечно, предугадывая цикл жизни планеты улетая в космос заранее, но увы. Успели они лишь зачать малыша и родить. На протяжении годов малыш рос, ел, питался, пил воду из построенных его родителями ферм на корабле, радовался. Он часто смотрел на планету, глаза горели, сердце билось и он хотел попасть туда, найти сверстников, влюбиться, покорить не покорённое, но родители всегда предупреждали его, что это плохая идея. Но что скажешь малышу, что хочет что-то? Его можно отругать, запретить, но через года, он сделает задуманное, то что он сам хочет, а не то, что желают его родители. Малыш взрослел, старел, и начал замечать, что его родители ни на миг не покрылись морщинами. Мальчик знал многое через книги, многое понимал и замечал. Он подошёл к предкам во время готовки еды на ужин. Те объяснили сыну о физике планет, об долгой жизни, и циклах природы, но мальчику хотелось видеть это самому, узнать что это такое собственными глазами, ощутить молодость и вечную жизнь своим собственным телом. Часто мальчик приходил к отцу и спрашивал, как им удается не сойти с ума от скуки, а тот грустно смотрел на него и отвечал, что ум давно его покинул, и он ждёт, когда всё закончится. Грустно стало парню, ну как же так, почему?! Затем, сидя в комнате и не зная чем себя занять, он плакал в подушку, что нет на свете смысла, что отведено для него время слишком бесконечно, что мир в котором он существует, слишком огромен, и время течёт с немыслимой медленностью. На борту все книги были перечитаны, что их корешки рассыпались в руках, а всё возможное изучено. Оставалось лишь растить еду на фермах и вяло смотреть за лунами кружащих по орбите планеты, считать планеты вдали, и записывать все знания в бумагу. И как-то раз, мальчик познал природу. Впервые они спустились на планету, чтобы заправиться и набрать семена новых видов растений выращенных здесь. Впервые на планете он увидел молодых, сильных, счастливых. Здесь он увидел и девушку вида своего и влюбился. Раньше он любил лишь родителей, а это новое чувство, другое. Ему хотелось защищать её, покорить ради неё горы, выловить с неба рыб, схватить прыгающих медведей за лапу и подарить ей, чтобы та обратила на него внимание. Улетая, он часто смотрел на неё, рисовал на своих тетрадях её портрет, обещая себе вернуться сюда ещё ни раз. Но месяц спустя на планете прошла очередная волна, и её не стало — превратилась в пыль. И дал парень себе обещание, что найдёт мир, где семьи будут жить вместе, и только они будут выбирать когда умрут. Мир, где им суждено будет вместе состариться. Мир, где каждый миг будет ценен. Мир, где есть жизнь. Но что же касалось тех, кто не хотел жить и заканчивал с жизнью собственноручно, немало было задокументированных случаев, когда умершие тела возвращались к жизни, и существа оживляли мёртвых, чтобы в конце самим забрать их смерть. Невозможным казалось убить себя, застать жизнь врасплох, нечаянно покатиться с края стула и разбиться. Люди существовали. Солнце сменялось вторым, третий следовал за ним подгоняя четвёртый. Парень на борту корабля проводил родителей на планету — в их глазах читалась усталость от жизни, они хотели смерти. Последний свой цикл прожить на планете и наконец стать свободными. А парень, став единственным хозяином корабля, улетел прочь. Но его история не закончена, он ищет дом, изучает вселенную, и однажды в одном из глав следующих историй, он появится в нём и станет героем во главе с новым другом. В мире полных приключений. Ведь приключения — это и есть жизнь.

Глава 55

Космос велик, до невообразимости велик. Мы последние люди во вселенной. И где-то там глубоко в космосе, где-то в бесконечной вселенной нам уготована настоящая жизнь. Планета, где наш вид обретёт дом и свободу, где человечество перестанет гоняться за новыми возможностями выжить, и перестанет воевать между собой. Место, где человечество наконец-то позабудет все невзгоды, всю боль утраты, непредсказуемости жизни и страха перед завтрашним днём. Жизнь, которую можно назвать жизнью, а не существованием.

Это было… постойте, два года назад? Может десять лет? Помнить бы день отлёта, помнить бы шелест листвы на деревьях, рык горилл и воя стаи волков. Нам пришлось покинуть нашу планету свыше трёхсот лет тому назад. Вначале нас в крейсере было несколько тысяч, затем наши ряды начали редеть, и вскоре нас осталось всего несколько сотен. Мы знаем, потому что поколение, покинувшее мир, оставили записи на бортовых компьютерах и обычных листах тетради. Они оставили нам богатое наследие. Они оставили нам своё ДНК. Своё прошлое. Мы могли бы сказать, что будущее за новым, да, это так, но именно благодаря тем, кто жил до нас, у нас есть возможность жить после них.

За то время, пока мы пребывали в крейсерах далеко от нашей разрушенной планеты, развитие технологий не стояло на месте, и, слава всем тем, кто помог обрести надежду, научил и сконструировал всё вокруг нас, мы разработали устройство для хранения сперматозоидов. Эта капсула не была похожа на что-то земное, простое и понятное, нет, наоборот, она представляла из себя устройство, благодаря которому вид человеческий обретал надежду на жизнь. Может быть не здесь, может и не в ближайшие годы, но точно в далёком будущем, возможно даже, когда нас не станет. Об этом мы даже не узнаем, а предполагать… ну что же, на это у нас нет времени.

Когда-то в будущем одинокий крейсер упадёт на планету в тысячах и миллионах световых годах от нашей обитаемой зоны, где капсулы разбросает по поверхности, и те «присосутся» к почве страшной, безжалостной, уродливой планеты и начнут расти. Да, разумеется, вам сложно представить то, что эти капсулы могут расти, как деревья. Вместо плодов яблок или абрикоса на них будут человеческие дети, которые впитали столько всего важного из планеты, сколько нужно было. Они адаптируются к гравитации, к кислороду, к суровым условиям жизни и выживут. До поры времени, к сожалению, им придётся питаться чем-то из почвы вновь залезая в свои устройства, которые будут перерабатывать отходы планеты из почвы в еду. Да, возможно и не будет того, на что бы рассчитывали люди в наше время, но, однако же, это будет нечто новое, нечто уникальное — новый вид человечества. Вид, который наконец-то обретёт новую жизнь, новый мир и будет изучать его, задавая тысячи и тысячи вопросов откуда он и зачем существует.

Миллионы разбросанных капсул с животными, с людьми, с насекомыми, которым только предстоит стать теми, кто они есть. Тысяча лет развития и самосовершенствования, чтобы однажды вырасти в сверхразвитый вид, который задастся вопросом, где его истоки, и полетит к звёздам, чтобы найти начало жизни.

А пока, мы лишь гонимся за будущим, живём и радуемся, что мы одни из тех, кому удалось спастись, но как же мы печальны в душе, что оставили миллиарды людей на планете, которую разорвало на части. Мы оплакиваем их, мы ценим их жертву, благодаря их жертве мы можем спасти человеческий вид.

Каждый день, как только мы научились ходить, нам давали работу, хранить и оберегать капсулы, носить их с одного корпуса в другой, чтобы «люди» и «животные» внутри них не погибли, остужать, когда необходимо, а когда нужно, согревать и проверять в них наличие мутации. По той же причине мы носим защитные костюмы, чтобы ни один посторонний микроб или частица ДНК не попала в капсулы и не решила за нас конец нашей цивилизации.

Люди рождались, разумеется, и по привычной нам схеме, мужчина и женщина, но, к сожалению, не все те, кто рождались в непривычной им обстановке могли выжить. Воды практически не было, но её хватало на каждого, и стоит отдать должное тем, кто сконструировал нано ботов, которые вылетали в космос и собирали в вакууме воду и кислород и пополняли баки. Без них наша жизнь оборвалась бы ещё до того, как мы улетели бы из солнечной системы. Конечно, вы зададитесь вопросом, как нам удалось улететь из солнечной системы, если по подсчётам людям потребовалось бы не меньше тридцати тысяч лет, но, уверяю вас, мы не знаем. Когда мы родились после тех, кто был задолго до нас, они уже позабыли, когда и как им удалось это сделать. Исключать чёрную дыру возле одной из планет, наверное, тоже не стоит. Среди людей до сих пор ходят байки о том, что близь Сатурна образовалась чёрная дыра, которая и стала причиной краха империи людей, и его спасением. А о еде, если говорить открыто, нам пришлось позаботиться перед вылетом. Посадка кустов, овощей и фруктов, небольшой водоём с рыбами и водорослями. Конечно, на борту было несколько тысяч кур и петухов, большинство из них давали яйца, а некоторых из них резали, чтобы утолить голод и пополнить витамины в организме. Однако же, стоит принять и тот факт, что никаких отходов на крейсере и быть не могло, об этом и речи идти не могло, потому, когда рождённые дети умирали, мы их консервировали и ели, так же, как и стариков, отличие было лишь в том, насколько дольше их варить и хранить. Кости пропускали через дробильную установку и лепили посуду, перемешивая со смолой от деревьев.

Нам пришлось… пришлось пойти на это, чтобы выжить. Поймите нас, мы всего лишь люди, и наша задача спасти нашу умирающую цивилизацию.

И вот он иллюминатор, смотровая площадка и тёмный, мрачный космос, тысяча планет и тысяча сотен звёзд вокруг нас, миллиарды комет, и где-то среди них есть наша планета, наш новый дом, новая обитель — Земля.

Жизнь — мы летим к тебе, только дождись.

Глава 56

Они все лежали снаружи, полные печали глаз и боли. Скрученные их пальца танцевали на ветру танго, ощущая себя личностью отдельный от тела рук кисти. Взъерошенные волосы на теле маленького человека будили во ртах изумлённых рефлексы непонимания, а крики в пустоте вызывали эмоции безмолвия.

Это не был один из тех дней, когда мать выгоняла домовитых ленивцев на улицу, чтобы заняться делами, отнюдь же, был этот день совсем иным, да о таких днях и книги печатать стыдно бы было, если бы стыд был придуман для такой семьи. Предвещаний никаких не существовало, но всё же, какие-то вестники бегали около дома с газетами и выкрикивали слова на испано-бедуинском, о том, что прокляты будут те, кто не дал им испить воды родниковой в день такой важный. Мать от злости могла выбежать из дому и ударить вестников бидоном для молока или кастрюлей с картошкой в кожуре для свиней, и те шлёпались на землю и громко рыдали, что их участь быть мокрой землёй под ногами обычных людей. Их весть никто не слушал, мимолётны были их возможности. Газеты существовали для людей лишь для того, чтобы класть в них сушёную рыбу и завернуть огурцы в теплице. Весть узнавали люди, когда запирались в местах для избавления от съеденного, и с удивлением выбегали из них позабыв натянуть бельё, рассказывая о прошлогодних новостях.

Именно в строках таких и жили они, существа именуемые себя новостью. Каждый день перед тем, как наступит рассвет, буквы перебегали от одного угла до другого, а картины собирались в новую картину, чтобы сообщить жителям мест здешних новую весть. Где-то там на больших от мест теперешних местах, существовали те, кто управлял расположением новостей на страницах газет и созданием того, что не могло быть. Радиоволны, испускаемые антеннами на теле и радиовышках и вышках под землёй из костей человеческих, которыми управляли самые забавные обитатели земли, чертей, направлялись в самые отдалённые уголки земли, а возможно и вселенной, куда могло выбросить вести, как космический мусор, вырисовывались новости излучением волн человечества живого.

Плоскости так таковой для них не существовало, и новость могла обрести и форму человеческую и форму воды, в самых поздних своих эволюционных витках, картины рисовали краску на буквах и шрифты становились настоящими живыми существами, различий от обычного, которую нельзя было понять. Обычно, можно сказать для понимания читателя, графика компьютерная неразличимая человеческим глазом.

Удивительно насколько и глазом одним не моргнёт и убьёт надежду на светлое будущее одна плохая весть, вызывающая апатию ног и инфаркт волосяных покровов на голове. Бывали люди из тех радиовышек занимались придумыванием вестей для разных видов существ из всех уголков земли и вселенной, чтобы управлять ими и не дать начать развиваться и составить для них конкуренцию, кладя в их разум новости о том, что всё о чём они будут задумываться реализовать, превратит их в горстку пыли под ногами. Боязнь черта пугливых и слабых, тому быть суждено было и остаться тем ими, дабы не ввергать опасности себя и близких своих вокруг себя.

По лианам в лесу бегали электрические люди, ища надежду на то, чтобы когда-то суметь остановиться и обрести свободу и жизнь, заглядывая в уголки о которых не слышал никто и местах, где не бывал и сам бог, не сумев о нём забыть и не обретя возможности позабыть. Им нужна была свобода, чтобы укротить скорость свою и присесть на дорожку на пять минут, чтобы поработать ещё тысячу лет, но среди тех, кто верил в весть вселенной, всегда находились те, кто верил в новость о том, что остановившись они умрут, и убеждали в этом всех кого знали, и от страха того, электрические люди бегали надеясь прожить ещё чуточку времени, увидеть чтобы рассвет империй о которых они так часто слышали из газет. Бегали на угоду людей из вышек, чтобы выжить и просто существовать. Знали бы они о других возможностях, то ввергнули бы себя опасности смерти, чтобы ощутить по-настоящему жизнь.

Жираф выглядывал из норки и крутил шеей вокруг гнезда и закрывая рот копытцем хихикал над окружением своим. Дикая антилопа и бабуин сидели у стола на поляне возле норки жирафа и играли в карты на раздевание. Бабуину везло не по-человечески, то и дело обыгрывая антилопу, заставляя класть на стол полоски из шкурки. Было печально же наблюдать за антилопой что не могла взять в руки карты и всё было на виду, да и учили его только его интуиция и чувство шестого вечера, когда на охоту выходили хищники, бросал жест доброй воли бабуину и запрыгивал на дерево, на кукушкино гнездо, откуда кукушка забирала её и подбрасывала в гнездо к другим птицам, и те кормили её, пока она не наесться и спрыгивала обратно.

По пути домой антилопа косила траву возле домика бобра, зарабатывая на жизнь, и рогами вспарывала землю для кролика, чтобы та могла посадить морковки и капусты. Затем счастливо направлялась домой через рынок, туда, где охотники сплели паутину ловушек. Но об этом ли стоит беспокоиться, когда в мире этом происходило и вещи похуже, чем охота на кунг-фу антилопу.

Позади небольшого домика Бильби Беггунтса сидели три мушкетёра. Их работа заключалась в том, чтобы коты могли словить мышей, и тому быть, делали дырочки в сыре шпагой. Коты в сапогах были очень богаты, их ирокезы были видны за три километра от дома поросят и одинокого, старого и никому ненужного волка. Печаль окутала здешние места и холод окружения к чувствам волка вытроила на континенте гору Эльбрус и Килиманджаро, а боли слёз тоски реку Амазонка и тысячу русел рек в Китае.

А тех реках плавают удивительно разные виды рыб, в воздушном мешке которых образовался целый город с людьми, которые не задумываются о том, как к ним попадает воздух и пропитание, они точно знают, что живут внутри бога, который слышит их и заботится о них. Здесь никогда не бывает солнечного света, однако же, свет тут есть. Изнутри рыба светиться флуоресцентной подсветкой, образовавшаяся от поедания еды из рек. И света того хватает и людям, чтобы сотворить дни и ночи, режим сна и работы. Работ здесь не мало, очистка города от шлаков, от неправильно попавшей частички мусора, которую сортируют на съедобное и не очень, через шланги отправляют их в анальное отверстие, и идут ужинать, пока еда не испортилась или его не выдуло воздушными потоками, что случаются здесь пару раз в сутки. Время, когда рыба заглатывает воздух вместе с едой.

Но что же может удивить ещё больше, чем простое человеческое безразличие и жестокость что существует за пределами планеты, в сорока двух годах полёта от земли? Размером едва ли с луну — мировая столица ничто, влажная, но не имеющая на поверхности своей животных, кроме людей, где не растёт ни трава, ни дерево и ни одна водоросль. Здесь живут люди, но, как же они выживают? Законы суровы здесь и печали в глазах тех, кто обитает ещё больше. Женщины беременеют и в конце срока своего, после рождения младенца девочки, женщину съедают, чтобы выжить и растят дитё, а если же родится сын, то люди оплодотворяют женщину до того момента, пока не родиться дочь. И время идёт неминуемо быстро, один месяц на той планете равен двум годам жизни земной. И за время, пока женщина беременна, мальчик растёт, затем, после родов, сын оплодотворяет мать, чтобы не умереть с голоду. Цикл идёт бесконечно, и не бывает тому конца до самой смерти. При рождении близнецов, участь одного из них после того, как вырастет стать кормом для остальных. Рождение девочки образует на планете праздник, ведь сейчас можно будет съесть мать и не голодать. Да, таковы законы, да, таков этот мир и ничего не поделаешь, он существует и не нам решать кому жить, а кому умирать. Близнецы, один из которых парень, а другой девушка должны заниматься любовью друг с другом, чтобы родить корм для жителей. Участь их жестока и мрачна, и привязываться к чаду своему подобно смерти.

Но давайте лучше же оставим эту жестокую и мерзкую планету подальше и не будем задумываться о смерти не по нашей с вами вине, мы лишь наблюдатели и наша задача слушать, и отправимся в другие пустынные города, где нет людей. Не потому, что там их нет в прямом их смысле, а из-за того, что человек лишь материал для создания чего-либо на ней.

К примеру, в океане на глубине морском, ужасно страшная акула открыла цирк людей, куда приходят посмотреть на представление множество животных из поверхности в глубокую прозрачную комнату. Через стёкла видно, как акулы дрессирует людей прыгать через кольца и плавать задом, глотать шпаги и ходить на шесте вертикально. Трудно, но ради глотка воздуха они готовы делать что угодно. Задерживать воздух бывает трудно, особенно зная, что они умрут без помощи тех, кто их приручил.

В другой же части планеты на поверхности, в пустынях и лесах, гориллы и носороги ловят людей и сдирают с них кожу, чтобы отправить их швее моли, что шьёт одежду для животных дабы влиться в самый последний писк моды. Так и кричат плакаты, что тренд этого века — это человеческие кожи поверх тела.

По берегам рек и морей ходят раки отшельники с пулемётом наперевес за спиной, в пустыне обитают гекконы ковбои охотники за головами, а под землёй живёт гусеница, насылающая проклятия шёпотом ядовитого щупальца. Что за шёпот мы не знаем, и как можно посылать проклятия, но всё же, все кто гуляет здесь, обретают лишь одно, гниющий от конца лапу и гангрену души.

На деревьях в джунглях расположились колибри с топливным бочком под крылом, на которых ездят бескрылые мухи, потерявшие их во время несчастий и случайностей. Одна ягода Гоби способна дать одну поездку на не менее пяти миль в любую сторону. Так колибри выживает, так ей не нужно облетать весь земной лес, чтобы найти еду. Конечно, трудно быть колибри, стоит остановиться на минуту, как приходит конец и жизнь обрывается, потому сбрасывает она мух подбрасывая лапами и крылом. Что же касается мухи, то никакого дискомфорта она не получает, ведь тело её настолько легка, что можно падать на листик дерева несколько минут, а того глядишь и часов.

Прямо под такими деревьями сидят и жабы, их задача создавать воздушные шарики кваканьем, надувая горло, что становятся шарами, которые хватают богомолы и создают для них корзинки, и улетают к облакам. Так они осуществляют мечту когда-то полететь, и дарят надежду тем, кто никогда не сумеет взлететь. Правда такие часто умирают из-за лопнувшего шара и падают на землю или на ветку и протыкают своё брюхо, но это работает. И на миг самый несчастный бескрылый монстр обретает способность летать и становится добродушным, мечтающим существом.

Чуть дальше побродишь по тропам созданными ветрами холодными и пасмурным днём оплакивающее смерть капель на листву, увидишь сороконожку, что ждёт часа своего, когда листики на дереве приобретут формы и лазит на них и оставляет ножками по краям листиков полосы. К примеру, когда кто-то берёт листик и видит, что с центра и до краёв листика идут полоски стебельков, значит их сшили такие вот сороконожки, чтобы листик зеленел и не умирал, соединяя концы с началом. Работа не трудная, но очень важная и увлекательная.

Возьмёт на палочку паук свой рюкзак с припасами, повесит за спину и отправится к водоёму времён, откуда он попадает в разные отрезки времени. Конечно, о таких вещах людям только стоит узнать, да и что стоит какому-то пауку съесть муху в прошлом, ничего не измениться, ведь участь мухи умереть в будущем. Возможно, кто-то мог бы и умереть от того, что бегал за мухой и поскользнулся и упал, а паук спас им жизнь. Герой, у которого нет имени, и, который всегда невидим и не будет узнан. Австралийский паук отшельник, эмигрировавший в леса из далёкой страны, да что уж там, с далёкой планеты, где таких как он, уйма, но все они глупы. И только ему удалось найти водоём времени, и та схлопнулась. Дважды попасть в одно и тоже время невозможно, потому, каждый вечер паук отправляется на поиски дома, своих родных, свой зелёный и прекрасный лес с множествами глупых насекомых, что не болтают с ним перед смертью давя на жалость. Вечером, паук прыгает обратно в водоём и попадает в одну из будущих секунд жизни на планете, и то место, где он побывал, захлопывается навсегда. Было бы хорошо, разумеется, если бы паук попадал на землю откуда прилетел, но бывает часто так, что планет во вселенной так много, что за три сотни лет своего бродящего образа жизни, он попал лишь раз на землю, в квартиру какого-то старика, что хотел его убить. Да, странно было и другое, что водоём мог образоваться и на стене, и на полу, на поверхности сахара или супа, и путь был только один, снова прыгнуть туда. Едва ли паук мог бы выжить в тот вечер, когда газета хлопнула над его туловищем, если бы не успел запрыгнуть в водоём и исчезнуть. С тех пор ему не удавалось вернуться на любой из отрезков времени земли. Но паук не оставляет попыток вернуться на природу.

Кто же знал, что во всей вселенной людей, как вид, может быть только на его родной земле. Понял он это просто и сразу же, когда последние двадцать лет ни разу не встретил их на других планетах. Здесь в одной из планет жили чайные пакетики обсуждающие сорта своих подружек и объем горячей жидкости, чтобы их завести, а в других, подшипники пытающиеся катиться вверх к сломанной игрушке лежащая здесь уже миллионы сотен лет. В-третьих, совсем уж из ума выжили сорняки и отрастили себе руки, чтобы играть в камень ножницы бумагу вечность. В-пятых, из других тех сотен миллионов возможных миров, на арене глубоко под землёй собирались пчёлы и занимались боевыми искусствами, подпольно организуя бои без правил. Безоговорочную победу всегда одерживал шмель, что притворялся пчёлкой, очень жирной и мускулистой.

Бывало, паук попадал и в мир, где на камнях сидели шнурки от ботинок и ждали, когда солнце превратит их в змею и они смогут ползать и наслаждаться жизнью. Мир, где по саванне бродил конь, желавший стать зеброй, ища полоски на песке, чтобы приклеить их на себя. Печально вздыхал и падал, плакал и страдал, вставал и снова шёл по песку. Бывало, запутается в копытце шнурок от ботинка и радуется шнурок, заползает на спину коня, и становится полоской. А конь, что уж тут сказать, совсем идиот, как и сам шнурок, и от счастья прыгает и скачет галопом до самого дома, что ему удалось стать зеброй. Так они дарят друг другу радость.

Однажды пауку удалось попасть в ад, где-то место, разумеется, мы говорить не будем и на какой планете, и на сколько световых лет влево надо лететь от планеты шляп, но всё же, где обитают все виды существ из всех вселенных. У каждого из них там своё время страдания. Каждый живёт в отрезке времени наносекунд и не видит друг друга. И тому быть думают, что это их персональный ад, хотя на самом деле это общий мир, где все они существуют, только в разных отрезках времени. Паук видел все отрезки одновременно, не потому что он был какой-то особенный, пусть оно так и было, а потому что паук был совершенно обычным и ему не предназначено было страдать в этом аду. Живые могли видеть всё. Не было в той планете и атому пролезть меж страдающих, и дышать было тяжело. Паук улетел отсюда и обещал себе, что никогда не попадёт сюда. Но мог ли он знать, что для пауков существует другой ад, где на их лапы будут надеты ролики, а до укуса жертвы не достаёт всего лишь одного миллиметра, чтобы утолить жажду голода. Но, давайте не о страданиях же будем, а о мирах иных. Ад не близок, смерть далека, жизнь сейчас и здесь обитает.

Чуть подальше от мест здешних в миры тогдашние, когдашние никто не знающие. Здесь случился первый во вселенной коллапс хаоса, где смешались виды энергии из мест чуждых друг с другом, создать дабы места в недрах своих непохожие. Тут, если падать вниз направляясь вверх, увидеть можно рождение своё на конце жизни перед смертью, но не смочь родиться и погибнуть вновь. Понятен, быть может, не станет мир этот и случаем воспользовавшись сказать можно будет, хаос он есть тому и быть, не похоже на что-то, что знаем мы, называется хаосом сим, одновременного присутствия смысла и бессмысленности. Заполнить ведро без дна водою, сшить воздух друг с другом, сказать слово и поймать рукою, крикнуть в пустоту и услышать ответ, может быть тут всё, да не всё там и случается. Никто не знает когда и почему, а что есть там почему и когда? Паук хватался за голову и принял было участь хаоса и жизнь оставить и смерть сберечь, прыгнул в водоём по случайности, и очутился дома вновь, а может не случайно было то падение.