Space: сто одна история Сюрреализма | 1 Том (СИ)

В таких местах можно было застрять и потерять самого себя, затереться, позабыть место своё и место кого-то ещё, а что за кого, паук и сам не знавал, может забыл, а может и не помнил.

Скидывал паук рюкзак ни раз за день этот, не испив сока из убитых им мух и каши отвратительных внутренностей, и засыпал. И наутро день повторялся, но с новыми мирами.

Утром падал паук в водоём и попадал в мир теней, где тени жили, и у теней были живые тени. Как на земле, когда тень следует за человеком, а тут тень, за которым следуют все. Питались они солнечным светом и поглощали ауру звёзд, росли и становились сильнее. Время спустя такой один комок из тени сможет стать шаром и упасть в космос, став новой планетой, что будет поглощать свет из других галактик, когда окажется в них. Тенью, что убьёт солнце и само станет солнцем. Только такие звёзды будут отдавать морозом, но не жаром. Бывает, взглянешь в пустоту космоса, а там ничего нет, пусто совсем, ни света и не проблесков тепла, но в месте том звезда чёрная без ничего, что излучает холод. Планеты, что согреваются солнцем, казалось бы, которые должны быть испепеляющими камни, имеют на поверхности льды, и холод необъяснимый, то это, разумеется, дело звёзд из теней.

Бывало, что тени забирали тень паука, и несколько дней паук ходил без него, а затем возвращался домой, и тень приходила обратно. Видимо то было, что тени вокруг него отдавали часть себя, чтобы паук имел тень.

Глава 57

Огромная, безмолвная, ужасная и безмятежная вселенная полная чудес и волшебства. Невообразимо бесконечна она для видов в ней обитающих и страшна она в гневе. Что мы есть в этой безграничной пустоте? Кем мы являемся для неё, и для каких целей мы возникли в ней?

Наш крохотный дом-планета, сотканный из фотонов, мюонов и нейтрино летел через пространство времени, преодолевая сотню тысяч времён годов, миллионы мгновений создания галактик и миллиард всевозможных вариантов уничтожений планет и созвездий. Дом невесомости и ничто рассекал космос на неприлично большой скорости — миг которого не существует для остальных, чем-то схожий на воздух, обволакивающий живые существа в обитаемых мирах, но без которого невозможно представить жизнь.

Мы не могли изменить ни прошлое, ни настоящее, ни будущее — за нас всё решили в день сотворения. Для нас планеты — это не просто места, что можно преодолеть на самолёте за трое суток, для нас, как жителей наименьшей массы ядра атома, потребуется всё немыслимое время, существующее во вселенной со дня его возникновения, чтобы лишь приблизиться к объекту, виднеющемуся на горизонте.

Но, однако же, нам повезло больше, чем нашим предыдущим поколениям, и наша планета могла путешествовать через миллионы световых лет через пространство времени. У нас была возможность увидеть, как коллапсирует звезда и становится чёрным карликом, и как появляется первая чёрная дыра, и возможность своими руками ощутить холод умирающей цивилизации на краю вселенной, откуда началась гибель времени. Нам посчастливилось увидеть слёзы последнего живого существа и последнего вздоха его.

Нашему виду единственному во вселенной была дарована возможность увидеть зарождение первой жизни в ней, услышать первый крик в тишине, первые слова любви и печали. И это было прекрасно. Эти твари любили и оберегали друг друга, учились чему-то новому и изобретали. Но лишь до поры, пока конец созданной вселенной не схлопнулась с началом и она не стала новым началом иной вселенной. Мы варились в котле сотворения и стали сотворением этой самой вселенной вместе с ними и остальными галактиками.

Эта вселенная, поверьте, будет уникальной, прежде не похожей на себя. Здесь будут планеты меньше нашей, и миры могущественней теперешних и прошлых. Виды, что зародятся в этой новой галактике, где мы обитаем, можно назвать новым витком эволюции вселенной — её ростом. И новые законы, которые станут частью мира полностью изменят свойство нашей планеты, и скорость света, с которым мы путешествуем во времени, станет ничто иным, как обычным шагом по асфальту котом на земле. Законы нового мира не будут соприкасаться с прошлым, и скорость света для неё станет скоростью замедленного от удара об бетон мячика для пинг-понга. Эфир будет поглощать законы прежних вселенных, чтобы сотворить законы новой.

И в такой вселенной появиться возможность родиться прежде всего новому виду, который не мог бы существовать в другой. Взглянуть только на впадину около водопада на планете, застрявшей в щели на земле, и в ней непринуждённо ходят крохотные человечки, покрытые шерстью, как обезьяны и таскают на руках вёдра с водой и наполняют маленькие бочки. Те, что поменьше собирают высохшие листья деревьев и ветки от них, чтобы натопить баню, заварить на пламени чай и вскипятить воду в напёрстке. Здесь есть и те, кого приручили — животные размером ещё меньше, каким-то неподдельным образом похожие на хомяков, но только говорящих на каком-то другом языке. Возможно, этот хомяк когда-то жил в другом мире отличный от этого, и случайно попал сюда. Хомяк не глуп, но всё же любит притворяться им, чтобы меньше работать. Бывает же, когда что-то идёт наперекосяк и случаются несчастья и есть вероятность пораниться, хомяк высчитывает эти вероятности и меняет что-то в том мире, где живёт и несчастья минуют семейство шерстяных людей.

Человечки выстроили домики и топят печь, из окон домов доносится писклявые голоски и аромат испекаемого ими хлеба из молотого зерна пшеницы выброшенный ветром, что они добыли близь водопада, и зажигают почки деревьев обвалявшийся в смоле липы, как свечу. Завешивают окна добытой ими где-то паучьей паутиной и садятся за стол. Отломив кусочек хлеба, они принюхиваются к ней и закатывают глаза от удовольствия и улыбаются друг другу, и обмениваются кусочками трижды между собой, и утопают зубами в мякоть. Корочка хрустит, на глазах шерстяных человечков появляются слёзы, которыми они наполняют пустые стаканы из завёрнутого и заклеенного смолой листа. Сверху доливают обычную воду из вёдер, и что-то бубня, доедают хлеб запивая им. За этой трапезой им не удастся сполна наесться, и тому быть, они достают из печи нечто другое, не из пшеницы. Скорченного от боли таракана с разломанными лапками. Бывает так, оказывается, что слёзы этих человечков — это сахар. Но не все виды слёз подходят для воды. От радости у них идёт слеза со вкусом сахара, а от печали соли. Они плачут над телом таракана, им жалко его, они молятся какому-то придуманному божеству и стучат по столу и откусывают тельце мёртвого насекомого намазывая слезами. Непередаваемо. Сочно и вкусно. Хомяк предпочитает целый кусочек зерна. Отточив зубы, ложится спать на спину и начинает сопеть. Свеча из почки догорает и наступает ночь, когда солнце пропадает за верхом щели. Свеча не столь для света, сколь для тепла и уюта.

Кто бы мог подумать, что взрыв может породить что-то меньше, чем наша планета, и не грех будет предположить, что на той планете есть своя такая же щель с другими видами существ меньше их самих. Разве не удивительно жить в новом мире и познавать его заново? Планируешь обследовать новые горизонты, путешествовать по иным мирам и временам, а оно прямо под ногами и бурлит жизнью.

Подойдёшь к дереву, схватишься за ствол её, потрясёшь и с ветвей посыпятся русалки. Вонзятся они в кожу, как клещи и заплывут под неё прямо в вену, как в речку родную. Покроешься волдырями от укусов их. Трудно будет их вытащить из-под кожи, пинцета будет недостаточно, придётся травить железом из мяса, поглотить много его, чтобы у них началась аллергия. Выпрыгнут они тогда из вас и поползут на дерево ожидать другого глупца удосужившегося их потревожить. Не по воле своей такие рождены они, по случайности всякой произошедшей во вселенной.

Наклонившись испить воды, на вас запрыгнет выброшенный в реку ботинок, пытаясь поглотить вашу ногу и стать частью вас, этот ботинок любит, когда на него наступают. Внутри него будут сидеть окуни-завоеватели с вялыми водорослями попытающиеся утыкать вас и связать. Но, к сожалению, не смогут. Хватит лишь подуть на них, как их чешуя станет сухой, губы обсохнут, глаза слипнутся, и они будут просить пощады и желать, чтобы их выкинули в реку. Выкинете вы их в реку, они выплывут и будут кидаться ракушками и камнями, станут кричать на вас и требовать уважения к их виду. Скажут они вам ещё, что придёт время, когда миром будут управлять рыбы и все люди станут их рабами, что будут возить их на спине на седле в специальном аквариуме. Стоило бы над ними сжалится и порадовать их, поместив в цирк, где они будут помыкать людьми и думать, что это они управляют ими, а не люди рыбами. Глупость их несоизмерима величинами людскими. Махнут хвостом тогда окуни и скроются под водою речной и будут чертить планы на водорослевым блокноте чернилами кальмара плавником чёрным по зелёному.

Стоило мне сесть от удивления на камень, как камень тот встал, и потребовал извинений. Он плакал камешками и катался по песку вытирая глаза. Извинился, после чего камень лёг на то же место и уснул, потребовав уйти прочь из пляжа, на котором теплится. Грустно стало вдруг, как камню одиноко здесь, и тепло чтобы получить ему нужно лежать под солнцем, а не в окружении себе подобных. И видно было в то мгновение, как слезы замешкались и уткнулись в пузо камня и уснули вместе с ним.

Места уже и не было, где можно было полежать или посидеть. Знали ли вокруг меня другие на меня похожие о том, что происходит после перерождения вселенной или я был первым кому это удалось узнать и познать на своей шкуре? Видимо случилось то давно, и русалки, и окуни, и камни успели эволюционировать и время для них шло совершенно по-иному нежели нам.

По пути мне встретились странные растения, которые шагали по песку с рюкзаками на спине, где сидели семена — их дети. Дабы не спугнуть их, мне пришлось наблюдать за ними тихо, ведь стоило наступить на них, жизни пришёл бы конец. Они шептались на языке человеческом и рассказывали истории о том, что найдут новый мир для лучшей жизни. Растения играли на ветру зелёными волосами и пыхтели от усталости, обещая семенам и воду, и землю, и прохладу. Каждый шаг давался с трудом, и без питательного вещества столь много бывшего в почве, растение начало загибаться и утихать. Пришлось помочь и взять его на руки, от чего бедняга задрожал и скорчился, ожидая смерти, и бормоча про себя, что в жизни бывают случайности, когда их вид терпит поражение и умирает, закрыл глаза и обнял рюкзак.

В близь дома, где я жил располагался небольшой водоём с кувшинами лотоса. Положив на каменную изгородь около того места растение, ветер обхватил капельки воды и размазал их по стебельку растения, от чего тот открыл глаза и запрыгал. Видно, сегодня его счастливый день и он наконец-то сумел найти дом для своих будущих детей. Сжав пальцы на руке и поклонившись, растение запрыгало по кувшинчикам и исчезло среди зарослей камыша, откуда время спустя начали доноситься звуки радости. Первые детки были посажены в землю и листья камыша укрывали их от жары, а ветер дарил бриз прохлады.

Стоило только подумать, что чудеса закончились, как с неба на всех порах вылетели перелётные носочки. Они глотали воздух ртами и раздувались до размеров рыбы фугу, падали на землю, и бежали по земле прыгая, чтобы снова взлететь. За ними непринуждённо и тихо летела водолазка, мать всех вязаных носков. Опустившись до земли, она подхватила носочки и забросила на спину, и полетела к вышине небесной и скрылась за облаками. Только голоса сквозняка и слышались позади них.

По земле в то время мчал странный зверь непохожий на ни один вид из прошлого. На голове его сидели три носа в форме пирамиды, а вместо лап были копыта, но прежде всего интересно было, что туловище состояло из резиновых и медных проводов. То был зверь совсем странный, он запрыгнул на дерево, перекатился к дому и схватился руками за антенну на ней, и стал питать энергию, затем покатился по земле и запрыгнул к следующему дому возле дороги ведущему к нашему городу будущего и технологий, и став молнией полетел наверх и превратился в облако похожее на кролика. И не требовалось и времени много, как что-то загромыхало и полился электрический дождь подпитывающий весь город электроэнергией. Раздался металлический звук и в центре города появился тот самый зверь, и откуда-то вытащил небольшой квадратный рюкзак с процентными делениями — батарею. Провода вдруг начали обрастать кожей, копыта разделились на пальцы, носы сползли на лицо. Один став носом, другой глазом, а последний ртом. Теперь это был обычный зверь, и, видимо, энергия нужна была ему, чтобы преобразоваться и переродиться в нечто новое. Как бы то не было странно, а это было очень странно, я удивился не больше прежнего и закрыв дверь лёг на кровать. Ну что же это за вселенная такая новая и фантастическая, почему всё так не похоже на прежнее хоть немного. Видимо и магии тут место есть, не иначе.

Потолок вдруг стал пластичным и перевернулся в мою сторону, и открылись на том потолке два огромных глаза. Существо смотрело на меня и молчало, ему что-то нужно было или он посчитал меня родителем было непонятно, и я медленно открыл рот и поприветствовал своего нового соседа. Потолок обвис, плюхнулся на меня и принялся обнимать и облизывать. Не хватало мне того, что было, так ещё и заниматься с этим существом не знаю чем. Но оно было неразговорчивым, сразу же после своего приветствия оно залезло обратно на потолок и обернулось собой. Видимо это был какой-то паразит, питающийся сыростью и пылью. Дома сразу же стало легче дышать, и запах затхлости в комнате исчез.

Затем было странное ещё одно явление ночью. За окном наступала ночь, первые звёзды уже располосовали день во тьму кистью художника, как в небе появился фиолетовый монстр, именуемый себя богом ночи. И правда, его можно было посчитать чем-то божественным от одного лишь вида величия и размеров. Не меньше горы был тот монстр, и плавники были у него, и усы, чем-то похож на сома, но вместо хвоста пропеллер. Из пропеллера того сыпались разноцветные сны, дарящий спящим волшебство. Пыльца окутывала людей и животных спящих, и те улыбались всю ночь от наслаждения. Та пыльца долетела и до меня и удивительным образом прошла сквозь потолок и подарила сон. В сне том был нормальный мир, по которому я скучал, и всё необычное стало обычным, и по небу летали не рыбы, а самые обычные самолёты и аэропланы. Видимо, сом дарил мечту позабытую и желанную. В том сне наша цивилизация летела через пространство времени и изучала технологии по чертежам которых вскоре мне удалось создать устройства в реальности. Удивительный монстр и правда в каком-то роде настоящий ночной бог.

Сладко спалось всю ночь, а утром по небу пролетал чёрно-белый павлин с оленьими рогами, который собрал всю пыльцу и стал разноцветным и улетел прочь, и все существа на планете проснулись. Оно улетело в другие миры и растворилось в космосе, все видывали и всех то удивило.

Вселенная точно знала, что создаёт и почему, и не зря все существа так непохожи друг на друга, потому что у каждого из них было предназначение, даже самого незначительного из них, как мохнатые человечки или растения.

За ночь нашего сна на планете выросла большая и едва ли не самая единственная, громадная палочка одуванчика. На них взбирались люди от незнания для чего та существует, обрывали семена с них и прыгали вниз, и летали. Ветер подхватывал их и бросал во все уголки города и лесов. Приземлившись из тех семян, вырастали люди — это очевидно был новый закон вселенной, размножение семенами. Но всё же, затем нам удалось узнать, что не совсем люди те семена были, а андроиды, приближенные к людям, тела которых сотворил могучий вселенский закон — строение атомов на том одуванчике не подчинялся привычному закону, что подчинялись для других видов. Атомы размножались и росли в количестве и перенимали способность принимать внешний вид самых разумных существ, чтобы выжить и адаптироваться. Но какова была цель тех семян на самом деле, так это помочь видам на планете не умереть и оберегать от случайных разрывов материй или сброса на планету отходов из других вселенных. Фантастика — андроиды умели открывать чёрные дыры, чтобы поглощать вещества угрожающие жизни и населению планеты, на котором мы находились. Разумеется же, семена эти были частью планеты, разумом, которое хотело выжить. Матушка природа. И совсем не удивительно. Нам суждено увидеть во вселенной ещё множество неизвестных нам чудес, стоит только опуститься на корточки и взглянуть на обитающих под ногами существ.

К примеру, на небольшом муравье бегающему по земле и взбирающемуся на дерево, строится город со своей гравитацией, в котором летают звездолёты и машины, где у окна башни стоит правитель того города и управляет им. Держа руку за спиной с маленьким пультом в ней, он даёт команду муравью. И через всего несколько манипуляций, прижимается тот муравей к гусенице, на спине которой находится ещё один город, и обмениваются припасами. Муравей может раскусить что-то и измолоть клыками в пыль древесину для строительства, а гусеница выделяет сок. И таких насекомых на планете бесчисленное количество и на каждом из них свои правители и торговцы, свой вид еды и вещей. Путешествие их вечно по дням, а по ночам жизнь спит. Лишь на некоторых из них горят огни и происходит ночная жизнь, смена. Бывает, когда муравей или другое насекомое умирает, те выдирают город со спины умершего и приклеивают смолой на другого. Самое удивительно во вселенной место, красивое, неизвестное и непонятное, но такое волшебное.

А, если бы мне захотелось принять душ, то стоило бы привыкнуть к новому миру ещё сильнее. Душ шипел и плевался ядом, но яд тот был совсем не ядовит, и вымывал злость из тела. Душ извивался и гневно умывал тела людей, а на дне ванной, что представляла из себя пасть пеликана, образовался чёрный комок чего-то перенявший облик рыбы. После того, как заканчивался час умывания, и я выходил из ванной и вытирался полотенцем из морской губки и пару щепоток звёздочек, пеликан запрокидывал голову за спину и глотал рыбу и всю воду вместе с ней. Ничего удивляться, считаю, пора бы уже привыкнуть. Но к такому невозможно привыкнуть.

Даже между кожей и ногтем кто-то обитал и кричал, когда приходилось чистить их от грязи. Видимо грязи там не было, и существовало между ними какое-то гадкое существо. Конечно, узнать мне всё же удосужилось кто там жил — это был Санта Клаус. В каждом пальце рук и ног по одному Санта Клаусу. Оленей мне не удалось найти, но это и не требовалось — это были безработные Санты, обитающие в самых неожиданных местах, уволенные из прежних мест работ. Вскоре встретил я и эльфов, они обитали в самом непредсказуемом для меня месте — на кожных порах лица, в особенности носа. Когда на лице появлялись прыщи, то при выдавливании из них выпрыгивал гадкий эльф, скорченный от ненужности обществу, такой белый и тощий. Видимо при умывании в ванной некоторые из них выходили умываться тоже, но яд, что не причинял вреда для меня скрючивало их и сжигало, а на дне они слипались между собой и превращались в рыбу — в волшебство так сказать. Кем же им быть ещё, кроме что не рыбой, самым бесполезным существом во всей вселенной.

Но что же вы не спрашиваете, отличается ли еда в новой вселенной от прежней? Видимо вам не интересно, какие чудеса ждут вас на полках магазинов. Разговаривающие макароны, убегающие куски свиного окорока, и мстящая по ночам гречка из-за того, что съели их родичей. Бывает, что на улицах можно встретить протесты и разбойные нападения на добропочтенных граждан города продуктами, избиения котов до полусмерти и выбивание зубов у собак, потому что они съели кость или корм. Многие бедняги звери попадали в больницы, но не имели страховки, и из них делали кормы. И теперь подумайте же, как убитый зверь обретал новую жизнь в консервной банке и оживал, выходил на митинги и избивал своих родичей? Ха! Магия! Нелепые законы новой вселенной.

Дважды нужно подумать над тем, голодать или съесть этого вот джентльмена хлебушка или кукурузный початок. В зуб даст и не подумает.

А вот и закат, на небе появился ночной бог, что-то глаза слипаются, день был утомительно тяжёлым и увлекательным, пора спать. Надеюсь, ночью меня не задушит подушка. Изобретения, нас ждут новые изобретения… р-р-р, здравствуй реальный сон.

Глава 58

Но что же там, за реальностью? Каков мой путь сна? Я мечусь между мирами не зная, где лучше жить, и какова вселенная более благосклонна к обитателям его. По ночам во время сна меня бьёт блоха по лицу и требует помидоров с кровью, а двое голых белок бегают по комнате в поисках шубы, или в крайнем случаем варежек, ну в конце то концов ниток. Под кроватью лежит черепаха на животе и читает книжки, болтая лапками в воздухе. На обложке книг исписано: «как расчленить и спрятать тело: три действенных способа» и «человеческий суп с овощами в печи». Дочитав страницу, их перелистывает муха, теребя лапки друг об друга и бормоча, что так счастлив находиться здесь и сейчас, жалуясь на то, как ему оторвали крылья на прошлой неделе человеческие отбросы.

Чушь несусветная и ужасная.

Стоит мне открыть глаза, а большеглазого паразита на потолке и нет, за окном не летает ночной бог, из облаков не бьёт молния, а между ногтей не обитает Санта Клаус — сон, что стал реальностью, таким, каким и должен был быть мир до уничтожения вселенной схлопыванием конца и начала. За окном этого дома, где я проснулся, картина тех, кто сейчас в моей комнате. Я сторонний наблюдатель за своей жизнью из другой реальности. И мне, честно сказать, плевать на них. Вот через форточку залетает сова и садиться на кровать, вонзает когти в руку и сдирает кожу, затем клювом вытаскивает километры нервов и глотает, те нервы пищат и извиваются, пытаются кусать за лапы совы, но тщетно. Какие-то сбои в проигрывании реальности — совы нет, это лев срезает мясо и жуёт… мгновение, помехи, комната пуста. Игры разума. Видно, сны вырываются в реальность, реальность смешивается с хаосом сна. Верить ли тому, что происходит? Не стоит… Гномы мне так и сказали, что реальность не то, чем кажется. Гномам я верю, они спасли Белоснежку от злой ведьмы.

Этот мир по-своему уникален тем, кто привык к чудесам и чужд будет он обитателям реальности, где деревья не ловят креветок в сочки, птицы не учатся играть на фортепиано и не выступают в концертном зале, а на чайном листике не спит бурундук физик, уменьшивший себя знаниями и исследованием квантового мира.

Единственный чудесный мир во снах — это наш мир, что преодолевает времена прошлого и будущего и галактики, путешествует по планетам и ищет смерть и зарождение, учится новому и познает смыслы существования. В прочем то, удивляться есть чему, и миров похожих на новые за пределами сна множество. Их участь думать, что они уникальны сами по себе, пусть таких на вселенную ещё бесконечное количество вселенных и стакан десяток галактик. В том стакане живут боги, разные они по-своему, ужасные и коварные, играются с жизнями созданий своих, убивают и насылают несчастья, разводят руками на наводнения, а апокалипсисы для них очередная игра. Вместе они не встречаются, не знают друг о друге и никогда не видели. И, бывает так, что бог может начать верить в своего бога и создаётся новая планета над ними, где сидит ново названный бог и начинает управлять их жизнями лишь по той причине, что боги начали верить в своих богов.

В одной из планет через которую во снах мне пришлось перейти в другую вселенную через кротовую нору, на ней сидела коза в очках и облизывая копытца и нажимала на кнопки в пульте. Перед ней в маленькой раме внутри падали субатомные частицы, собиранием которых она создавала новых животных и планеты, даруя им способности. Отбирая и веру, и свободу она считала, что делает всё верно. Она поправляла очки и облизывала нос длинным языком, прочищая его от соплей и судорожно что-то записывала в листок, лежащий на столе, и снова с довольным лицом уничтожала лишний атом и создавала новую картину из мозаик.

Бывало, она намеренно отрубала лапы существам, чтобы приклеить их, например, к камню или к банану, потому что ей так нравилось, и, разумеется, так было забавнее. В чем радость быть богом, если не способен сотворить что-то забавное и уникальное? Вот и я так думаю. Благо, не созданы мы ею, и слава богу. Он ведь и правда существует, бог ваш этот, и манипулирует законами вселенной.

Боженьки мои! Она настоящая! Созидатель и сотворитель миров! Она коза! Уму не постижимо! Да вот только стоит над ней начаться дождю из потерявших сознание комаров из параллельной вселенной из космоса, замёрзшие от холода, она отпрыгивает и сжимается в каком-нибудь углу и трясётся, ведь тех создала не она и знать, как будут вести себя комары она не может. Оживут и искусают, а того глядишь у неё раздуется голова и лопнет. А вдруг, комар тот превратит её в смертного человека. Неизвестность пугает больше всего на свете. Станцевав брейк-денс четыре часа и три с половину секунды, те комары исчезали в пустоте, и она снова садилась на стул и собирала жизнь. Однако же, мы здесь не будем задерживаться.

Пролетев планету, наша маленькая система опустилась в комнату, где в маленьких спичечных коробках жили попавшие в ад. У комнаты не было потолка и потому она могла бесконечно расти вверх, и конца стен не было в той комнате, чтобы места хватило всем коробочкам и страдающим. На каждой спичечной коробочке, стоящей вдоль стен, было написано имя того, кто в нём жил и страдал, видя самые страшные свои воспоминания жизни. В одной из них жил Фасоль Хитлер, начавший войну на земле и убивший руками тех, кем управлял, миллионы невинных жизней. Хотя Хитлер утверждал обратное и кричал, что невинных людей на свете не бывает и каждый из них рано или поздно совершит зло, и совершили что-то плохое в начале жизни и до него. В какой-то мере Хитлер был прав и не было на свете тех, кто не убивал бы муравья случайно наступив на него, комара, когда тот пил кровь, рыбу, поймав на крючок, мокрицу, перебегающую с одного угла в другой угол. Фасоль Хитлер гладил усы и смотрел на жизнь, как на игру. Самым стыдливым его поступком было, когда он не мог дать отпор и казнить кого-то за то, что он обидел его. Моменты, когда во время выступления со стихами люди смеялись и насмехались над ним. Хитлер опускал глаза и скованно, со слезами на глазах и обидой садился на стул и видел презрительные взгляды своих коллег.

Во второй коробочке сидел Леонардо да Венчик, адом которому было то, что он не мог никак закончить своё устройство для перемещения между городами через чёрные дыры. Ему не хватало знаний, пусть и показали, что такие технологии уже есть в будущем через телевизор в комнате. Ему и чуждо был телевизор, но о нём он знал уже многое и смастерил парочку таких из подручных средств в комнате, которые ему подсунули работники ада. Каждый раз, когда дверь начинала открываться, устройство рассыпалось на части и что-то ломалось, а бывало и исчезало. От злости Венчик стучал по стенам, и с них сыпались гайки без шляп, и отвёртки без крестовины.

В третьей сидел Потап из Владивостока, который любил сильно пить и наслаждаться пьянством, но не мог опьянеть. Он страдал. В комнате не было ничего, ему никто ничего не приносил, у такого человека в голове не было идей и фантазий. Грусть овладевала им каждую минуту, и он видел на зеркалах вокруг себя, как дочь живёт без него и не вспоминает алкаша отца, и страдал от безразличия любимой дочери ещё сильнее. С потолка выпрыгивали черти и били Потапа кочергой и заставляли есть с пола лезвия. Исполосовывали лезвия рот и органы Потапа, он умирал и снова возрождался. Дочь исписывала тетради воспоминаниями о школе, как её били и называли сиротой, и, как она рыдала от боли и проклинала отца, что её оставил и не было того, кто мог бы её защитить. Она называла его предателем, человеком потерянным и приговаривала про себя, что рада, что Потап умер и другим не пришлось увидеть пьяницу отца в окружении порядочных родителей на школьных собраниях. В которые, к счастью, он бы не пришёл.

В другой коробочке вверх тринадцать и семнадцать влево, сидел Элдис Прейсли и сам создавал ад вокруг себя своим пением. Не потому, что он не умел, а потому, что у него отобрали дар пения, и вместо голоса выходил ужасный хрип, что никогда не утихал. Прейсли верил, что чем больше он будет петь, тем больше будет возможности научиться пению заново. Его пение могло войти в другие коробочки и измучить тех, кто терпеть не мог пения. Страшные когти вырывались из окон тех коробочек в жажде убить Прейсли. Везунчик же этот певец.

В следующей спичечная коробка была заполнена океаном. На лодке кто-то сидел и черпал руками воду и пил, оглядывался и плакал, и не мог найти себе места. Его всё время тошнило на воду, солнце жарило, ветра не было. От головокружения и галлюцинаций по океану бегали киты с тростью с сумочкой льда за пазухой. За ними шли слоны с бассейном на спине, где купались в шоколадном коктейле бутылочки с газированной водой. А где-то вдали должен был находиться остров, на котором человека на лодке ждала еда, но куда он не мог никак доплыть. Чем больше он ударял по воде и приближался к нему, тем дальше уплывал. Звали его Робинфон Круто.

В сто сороковом ящике же из спички обитал Чарльз Чаплинский от шуток и кривляний которого собравшиеся на стадионе люди не смеялись и кидались пустыми стаканами из-под воды. Это было самое страшное для комика, найти десять тысяч человек в мире, которым не смешно от того, чем комик занимается. Но на стульях сидели надувные люди, голоса отвращения из которых издавал свист ветра между ними. Он никому не был интересен. Печален был лик его, и слёзы канавы на лице выгравированы болью.

В другой коробочке сидел Александро Флейминкс придумавший пенициллин, но видящий на телевизоре совсем обратное. Люди после принятия таблетки умирали. Но каждый раз, когда у него открывалась язва, лекарство помогало, но только ему. И голод по жизни и желание помочь другим было сильнее, чем что-либо в его жизни, но он не мог ничего с этим поделать, и так получалось, что он убивал людей больше, чем испанка и малярия.

В триста девяноста второй комнате обитал Никофлай Котоперник, видевший, как люди считают, что земля является центром вселенной до сих пор. Его открытие никто не прочитал и не опубликовал, а рассуждения опровергли. Люди — это центр цивилизации всей вселенной. Не может быть, чтобы человечество вращалось вокруг какого-то там солнца. Котоперник так злился от этого, из-за глупости человеческой, которые могли и сами проверить его теории и доказательства, но те предпочитали ничем не заниматься. К тому же, не так оно и было важно кто и где вращается, если жизнь не обрывалась, а по крану текла вода, а на полях росли кукурузы.

Майкл Фарандей жил в одном из таких мест, Деффо и Чертчилль, и Кантт и множество других людей, как Эйзенштайн и Накалфилион, предводитель карликов. Бывали тут и Александр Сергеевич Пукукушкин, Михаэль Легромонтов, Лев Тосолстой. Каждый имел свой грех и воспоминания, от которых им было стыдно и больно. К примеру, Тосолстой не мог закончить свою книгу и после смерти, Пукукушкин не мог зарядить револьвер, а Легромонтов не стал героем нашего времени.

Боль и страдания обитали на этой планете, и каждый кто посещал мог забрать с собой пять неназванных коробок места которым, якобы здесь нет, и поселить в другой планете, которую спасающий посчитает необходимым. Мы с собой взяли несколько, и раскидали по городам и по разным планетам.

В мире, где обитали только стрекозы, мы оставили мальчика с пальчика, в стране мармеладных людей и животных, нам пришлось выпустить Мишку Гамми, а на трёх других местах из коробки вышел Дракула, Миямото Мусаси и Иван грозный. Она сначала начали драться между собой, но затем поняли, что планет тут три, и между каждым из них тянется мост. И они разделились и захватили каждый свой мир. Видимо, не столь много зла они натворили, чтобы попасть в ад. Но это уже не нам решать, пусть живут до смерти.

И вот, наши усталые двигатели пространства приближаются к месту для отдыха. Планета будущего, где по облакам летают настоящие машины, по земле ходят киборги и андроиды, а животные умеют разговаривать и пьют алкоголь. У каждого существа здесь есть разум, каждый из них личность. Вряд ли они нас замечают, но каково же это наслаждение быть неувиденным, отдохнуть и перенять знания здешних мест. По крайней мере, из-за того, что наша фотоновая планета вибрирует на другой частоте и может видеть отрезки времени будущего и прошлого одновременно, за несколько секунд нам удаётся изучить всё, что нам требуется и запастись энергией для дальнейшего путешествия.

Сколько всего ещё впереди, сколько планет…

Я встрепенулся. Стук в дверь разбудил меня, и я открываю глаза и снова попадаю в реальность и скидываю с себя одеяло из ската. Рассвет уже был, а на пороге стоит гриб с жёлтой шляпой и приветствует меня, заходит в дом и спускается в погреб, о котором я даже не подозревал, и выводит за ручку со сто и более маленьких грибочков с разноцветными шляпками. Как оказалось это его дети, что случайно ветром занесло сюда во время формирования планеты. Сняв шляпку поверх своей шляпки, гриб поблагодарил меня, попрощался и ушёл. Видно было, как переходя дорогу, он поднялся на дерево и сменил цвет шляпы на красный и автомобили остановились, а дети перебежали на другую сторону, а затем и он, в конце сменившись в зелёный. Я закрыл дверь и сел на стул, включив чайник и призадумался.

Рядом присел Рузвельт и похлопал по спине. Бармен налил нам по стакану молока, в котором брассом плавали пиявки опрыскивая её клубникой изо рта, и мы разговорились о жизни. Рузвельт перебежал по столу и сел напротив, свесил с них ноги и схватил меня за бородку и приблизил к себе. Я случайно чихнул из-за волоска, и Рузвельт полетел кувырком на пол, вытерся от соплей и залез обратно и начал ворчать. Затем подпрыгнул, взобрался на плечи и прошептал мне что-то странное на ухо. Он говорил на каком-то другом языке, я понятия не имел что оно значило. Повторив его слова вслух, передо мной открылся брешь между мирами, и из норы показалась мордочка крота, что махал мне рукой и звал с собой куда-то. Я не понял, огляделся и переспросил, показывая на себя пальцем, точно ли он за мной, на что он кивнул головой, и меня затянуло в брешь. Оказался я на корабле, где случайным образом моё тело уменьшилось соразмерно кораблю, и крот был моим верным товарищем по росту. За окном был космос. Звёзды сливались в полосы и танцевали в темноте вниз и вверх. Через минуту другую корабль замедлился и остановился, и крот встал, перед дверью открылся портал, и мы вышли через него в лес. Обычный лес на земле с его соснами и берёзами, липами и елями. Пройдя пару сотен метров мы оказались около какого-то дома, и без слов мы вошли в него, и застали за столом кота в сапогах, пьющего водичку с мятой. Он встал и поклонился, и пригласил сесть, а затем рассказал о своей проблеме, по которой и позвал он крота. Странно, конечно. Оказалось, он просил бога о помощи, но отозвался только крот. Очень странно. Кажется, у крота была антенна, перехватывающая мольбы страдающих. Итак, суть была такова: «Спасти его детей от рук злых людей, которые заставляют носить их ошейники и есть кормы», так же говорил он ещё о том, что школы по языку котов закрылись, и коты тому быть и перестали понимать друг друга и общаться с людьми и объясняться с ними на их языке, чтобы получить желаемое. Одним словом, которабство тут процветало. Видно, по этой причине крот давным-давно сказал Рузвельту те слова, и этот миг был предвиден им в прошлом и видел он будущее, где был я, чтобы разобраться с проблемами котов и людей. Однако же это уже другая история, длинная и требующая много внимания к деталям. Если у вас есть коты дома, значит не всё ещё решено, и я борюсь с этим до сих пор где-то во времени.

Глава 59

А между тем где-то в другом отрезке времени, далеко в пространстве, в одной из миллиарда вселенных такой же я нахожусь дома и не встретил крота, не увидел его улыбку, короткие лапы и порталы в другие измерения. В это время я гуляю по планете и поднимаю листья деревьев, папоротника, пальм и ландышей. Листья те ворчат и истошно кричат на меня, плюются молоком и ядом, пинаются маленькими ножками и требуют уйти вон на другую сторону земли — людям таким здесь не место! Каким это таким? Обычным? Видно, есть здесь какая-то тайна и только листья знают кому место есть, а кому места нет. Но я не прочь поразвлечь себя новыми волшебными местами и видами тварей несуществующих.

— А другая сторона эта находиться совсем неподалёку, в луже после дождя, в грязи. Вас завернёт направо трижды, семь с половиной вверх, трижды вниз, кувырком вправо, и тогда и найдётся та сторона чужестранная, места обетованные.

Мне так сказала улитка с чемоданом вещей взбирающийся на стебель динозавровой фасоли. Фасоль жевала что-то и смотрела на меня глупыми глазами, сглатывала пережёванное в пасти и уходила взглядом прочь. Грязь по законам нынешним поглощает тебя внутрь себя и окутывает, а затем выплёвывает с обратной стороны планеты, где всё устроено совсем по-другому. Звери, которые могли обитать на этой стороне, здесь, на изнанке, как и бывает в мире, не обитают совсем. Не потому, что они не могут собрать вещи и переехать, а потому что им незачем это делать, ведь каждая из сторон сделана именно таким образом, чтобы именно этот вид мог выжить здесь и никакой другой не мог. По крайней мере так верили те, кто никогда не был на обратной стороне. На деле же никто не пробовал и не мог этого знать наверняка. Если внимательнее прислушаться к шороху и медленно повернуть голову, чтобы не спугнуть зверя, то там были некоторые виды из них, которые отличались от прежних лишь цветом или наличием волос на голове в количестве всего одной штуки.

Здесь были новые истории, о которых говорил мир в отрезке времени двадцать первого года — то появляясь, то исчезая в чаше «отрезков эпох», стоящей посредине дюн Мозамбикского оазиса. В той чаше показывается история о том, как на дне океана затонул батискаф и все люди на борту исчезли, съели их рыбы или кальмары-людоеды, акулы молоты или крили, совсем неизвестно.

Тем более чему удивляться, если человек лишь песчинка в океане, буквально песчинка, которую невозможно отыскать, если не знать, куда засунуть голову, чтобы застать их врасплох — прячутся песчинки очень хорошо. Однако мало кто знает, что, погрузившись на дно морское, в пучины тьмы, в впадину ужаса и кошмаров, их батискаф не взорвался и не сплющился. Отнюдь! Судно то нашло щель среди тысяч пузырьков в воде, куда их засосало в Атлантиду, в самом маленьком пузыре в воде, где расцветал остров без вести пропавших. Затерянный человек и его друзья в мгновении до их собственной смерти оказались здесь в моменте до секунды взрыва корабля. Здесь величаво и гордо ступала стопа величайших учёных — Платоноа и Героудота. Здесь они учились и получали знания. Мраморные колонны выстроились вдоль мощёной тропы по обе стороны к памятнику Атлантиса, создателя острова, по саду гуляли Афрокрокодита и Клеоносопатра и смеялись, прикрывая губы руками, а за ними непринуждённо вглядываясь на плоды персика и груш, шёл Боб Марлис и его друг Майкл Джейксон. Чуть выше парка на песчаной горке играли бабушка Цветнаева и дед Хичкокс, соревнуясь в том, кто первым напугает бедного и связанного на камне Прометейуса. Цветнаева, безжалостно ударяя лошадь Пржевальского, чтобы тот лягал мальчика в живот смеялась и радовалась тому, что боги, пусть и на половину, одарили её друга бессмертием и она может наслаждаться страданиями его много-много дней, а то и годов. Мальчик регенерировал, и плевался огнём, а те становились птицею Феникс и разлетались по Атлантиде оглашая внутреннюю боль немого Прометейуса. Чем громче был крик, тем быстрее возгоралась птица Феникс и становилась пеплом. И чем больше Феникс умирал, тем сильнее становился терпимым мальчик, что вскоре и вовсе перестал что-либо чувствовать и потешался над теми, кто над ним издевался, и громко и безмолвно смеялся, оглашая остров немой тишиной.

Попавшие из Батискафа люди в мир им неизвестный и затерянный, не понимали, где оказались, но были несказанно рады, когда узнали, что они выжили за мгновение до взрыва. Да, на той стороне пузыря их уже нет, и вряд ли кто-то и когда-то найдёт их тела и останки, но главное, что каждый раз вглядываясь в пустоту на небе, они будут вспоминать о том, что все люди смертны, и каждый день на земле погибают миллионы людей, а их миновала эта страшная участь. Увы, дороги обратно нет. Это место чем-то похоже на зеркало, когда вглядываешься в неё, то видишь только себя, но не тех, кто за ней. За зеркалом может стоять кто угодно, и даже монстр Франкенштейна с топором в одной, а головой только что уложенного в постель ребёнка в другой руке. Но важно ли это сейчас, конечно же нет. Вот, гляньте, на лестницу из радуги, как туда лезет Леонардо Ди Капронио, чтобы повторить свой самый легендарный подвиг — постоять у обрыва дыша воздухом из океана, потому что так сильно любит гайморит. Но вскоре же падает с неё кувырком, потому что его ударила родная бабушка пакетом по голове. Она знает, что без тёплых бабушкиных вязаных шапок и башмачков, ему не пережить потопление радуги в бездождливый день, и любимая Роуз его снова бросит, как ожерелье в океанское дно, ведь кому же нужен больной и беспомощный, сопливый мальчик в постели, за которым нужно ухаживать и подтирать нос? Возможно же такое, что тело бедного парня попало в Атлантиду через то же место на дне, через пузырьки? Разумеется, может быть всё! Бедного так расплющило сильно, что он с ума выжил и до сих пор думает, что сценарий фильма — это его жизнь.

Ну, пусть себе и живут там дальше, и переживают свои последние мгновения вечность, а мы перелетаем из той эпохи на планету обратно, делаем вдох и даём себе обещания, что больше не будем заглядывать в чужие окна, по крайней мере, пару дней.

Пройдя вверх по склону из песка, мы натыкаемся на колодец, заросший мхом и разбросанными по округу черепами диких племён Гунгху. Колодец тот прост до безобразия, и именно простота её конструкции сделало это место тем местом, куда стремились все паломники мира, и те, кто был на изнаночной стороне в туристических целях. Нет ничего более необычного, чем обычное.

Из колодца выползла девочка на животе, держа в руках пластиковую лопатку и ударила ею меня по голове, будто давно ждала меня, и мы с ней лучшие друзья. Она начала кричать, щипать и чем-то недовольно возмущаться, затем села рядом, и попросила усесться и меня, и сказала мне, что она моя неродившаяся дочь, а колодец тот, место, где мать утопила её. Конечно, ни жены, ни дочери, ни колодца у меня не было никогда, но во что, не поверишь, в мире, где существует всякое невозможное? Я похлопал её по спине и поцеловал в лобик и объяснил, что мне очень жаль, взял её за волосы и выкинул в колодец, сверху накинул большой валун лежавший неподалёку и черепа племён Гунгху. Никогда не хотел и хотеть не хотел, и жена всё правильно сделала. Крики доносились ужасные, вопли вгрызались в барабанные перепонки, ещё бы на пару нот выше, и они бы лопнули. Чтобы заткнуть эту ничтожную тварь, назвавшаяся моей дочерью, пришлось нанять землебомбов. Эти виды животных представляли собой жуков навозников, перевозящие мины на спине. Они подняли их на край колодца и скинули вниз, и раздался взрыв, а из колодца вылетели остатки человеческого отхода. Кинув прощальный рык, жук ушёл, довольно облизывая мороженое, которое я ему купил возле пожелтевшего мха, где жила черепаха в панцире. У неё даже было крохотное окошко в ней, где можно было увидеть черепаху, бегающую по кухне и замораживающую мороженое в морозильнике. Голая, сморщенная, глухая и почти слепая. Конечно, проживите вы семь сотен лет и тоже будете сморщенными, нечему тут плеваться и осуждать её выбор жизни.

Через минуту другую, около колодца собрались паломники и увидев, что колодец разрушен, отстроили её и начали черпать красную воду и пить её. Звери и люди начали мутировать и превратились в дочь, и теперь их было по меньшей мере двадцать, и все они были злы, и скалясь направлялись ко мне. Поддав нескольким из них в зуб оперкотом и хуком правой с ноги, я побежал вверх по горе и скатился кувырком в какой-то город, по улицам которых ездили еноты на машинах, бегали коалы с чемоданами, и запрыгнул в одну из повозок с младенцами, которыми управляли свиньи в чёрных очках. Выращивали свиньи этих людей для рабства. Дочери бежали за мной и падали одна за другой от усталости, и матерились на чисто португальском, впрочем, на том языке, на языке, котором разговаривали мутировавшие. Затем из города выходили медведи с автоматами и брали тех в заложники, чтобы они дали потомство, отламывали им ноги и скручивали руки за спину, закидывали в клетку и уходили обратно.

Вытерев пот со лба, я встряхнул её об голову младенца. Поты упали, затем встали и подбежав ко мне начали пинать своими ножками, и, наступив на них, те впитались в деревянный пол повозки. Свинья обернулась назад и увидев меня завизжала, и перерезала себе горло и умерла. Так свинья сильно испугалась, что человек возьмёт её в заложники, что предпочла покончить с жизнью. Но, однако же, свиной окорок ожил и спрыгнул с повозки, и побежал в город звать медведей. Так называемых опустошителей нечисти, которым был я. Повозка завиляла, попала в яму и перевернулась. В воздух полетели младенцы и стали грачами, и исчезли в небе. Наверное, так действовала атмосфера планеты за пределами повозки на детей. Печально было другое же. Из леса вышел лучник и сбил их, затем скрутил им головы и повесил на палку и ушёл обратно. А остальные выжившие из тех горстки грачей, может три или пять, их съели летучие мыши-драконы, изрыгающие пламенем.

Вдруг, что-то хлопнуло, и земля задрожала, и я увидел большую мухобойку размером с город, которая поднималась с полей, убив какое-то ужасное чудовище. Это был полевой клоп, не меньше грузовика, на шее которого болтались бутылочки с кровью. Они тоже лопнули и впитались в землю, и на том месте выросли кривоногие гоблины, и разбежались кто куда. Лишь меньшинство из них станет юристами и врачами, другие же разбойниками и будут грабить животных и людей. Если, конечно, выживут. В том лесу обитают змее-быки, Кито-бегемоты и лучелазерные бобры.

Упс… я случайно наступил на жёлудь, и тот обернулся кабаном, вложил в руку топор, и выдохнул горячий пар из носа. Он говорил о том, что люди совсем уже перестали уважать братьев меньших, и посягаются на территории желудей, на что я ответил, что они такие маленькие и их не видно. Ответ не дал себя ждать, и он ударом топора отсёк мне руку, и я, встрепенувшись встал с кровати и понял, что сегодня мне точно не стоит открывать дверь грибу и выходить на улицу, заходить в грязь — я увидел своё будущее. Дверь заскрипела, ручка закрутилась, и в дом с криками:

— А вот и я, — забежал гриб, и принялся искать под ковром ручку от ямы с детьми.

Конечно же я не хотел, чтобы мне отрубили руку, и я отрубил шляпу грибу и сделал жульен, и съел его. Но это уже другая история, история в котором мне не стоило есть гриб. Меня завертело в галлюцинациях, и я упал на пол и уснул.

Мои глаза закатились внутрь моего тела, и я увидел, что состою из необычайно ужасных частей. В моём теле жили люди, то есть, какие-то бактерии, что занимались поддерживанием жизни во мне, кто-то качал кровь, кто-то бежал марафон по всей дистанции артерий, другие залатывали раны, а третьи отвечали за разум. Какой-то длинный мутант похожий на сосиску шёл к двери, смотрел на часы на руке, затем вставал на плавающую на крови лодку и уезжал куда-то. Автомагистраль в теле, и не меньше того. В реке крови плавали длинные медузы, черви и крабы, они занимались сваркой клеток, хранили доступ во внешний мир, затачивая клешни для того, по крайней мере краб, чтобы прижимать кожу к коже. Осьминог был конечно вне конкуренции и за один раз мог сварить пару тройку дыр в организме и спасти жизнь человеку, в этом случае мне. Оказалось, при падении я повредил голову и истекал кровью. Около дыры в голове собрались консультанты бактерии, которые объясняли новоприбывшим бактериям, как и чем залатать дыру, те кивали и радовались, что скоро будут заниматься важными делами в моём теле. Бригады других бактерий в форме напоминающий пожарную униформу, несли на себе большую ткань, и прислонили к черепу, затем загвоздили какими-то органическими гвоздями к голове. Из-за угла показался гриб без головы, которого я съел и затянувшись сигаретой прошептал, что спасать меня не имеет никакого смысла, ведь сам я не хотел спасти тех, кто во мне нуждался, и рекомендовал отойди от дыры и оставить меня истекать кровью, затем закашлялся и упал на органы. Два тонких бактерии схватили его и положили на носилки, что представляла из себя другую бактерию с восемью ножками, и увезли в пищеварительный орган.

Не может быть, чтобы жизнь зависело от них, ведь они даже о себе не могут позаботиться нормально, но всё же они меня спасли, и не мне судить хорошо ли они делают то, что делают. Из глазных яблок выросли ножки, и я встал, затем на ней образовался рот, и я заговорил. Но сказать мне было нечего, бактерии общались телепатией и не имели ртов. Да и я сам едва ли мог сказать что-то кроме шлюп-шлюп и морг-морг, в себе я не имел мозга, и только наблюдал.

Сев на лодку я поехал по своему организму, и по пути увидел несказанное количество всего плохого. На цепи привязанный к стенкам тела свирепо рычал гепатит, рядом сидел туберкулёз, а позади него только что вылупившаяся раковая опухоль, что ела всякий шлак, который ей привозили. Затем я попал в желудок, где растворялись все неугодные мне, где был и сам господин гриб, он тянулся руками ко мне и просил спасти, но пол лица у него уже не было и растворилось в кислоте, и несмотря на то, что видеть это было отвратительно, мне стало жалко его, он умирал в мучениях. А затем на стенке желудка я увидел сморщенное лицо, которое облизывало весь желудок языком, затем откусывала кожу желудка и жевало, дико смеялось и радовалось, и звали его язва. Я даже не подозревал, что у меня она была. Скорее всего она попала в меня случайно с едой.

Вдруг, кто-то ударил меня по голове, и я покатился вперёд, но успел увидеть краем глаза, кто это был. Больной какой-то вид бактерии, что назвался моим спасителем. Он твёрдо знал кто я и как тут оказался, ему пришлось многое сделать, чтобы вытравить галлюциногенные препараты из организма, бойня была кровавая и ужасная. Те бактерии захватили органы управления разумом и пытались сделать переворот в теле, показать то, чего не было. Но, как мы уже понимаем, всё то, что они могли бы показать, могло бы быть в любой отрезке времени в какой-то из мультивселенных. Впрочем, не в этой. Затем он подал мне руку, и рассказал, как ему тяжело со мной порой, и выпроводил до головного отсека, где помахал мне ручками и сказал, чтобы я больше сюда не приходил и забыл дорогу, и, чтобы меньше ел вредной еды и причинял боли другим. Впрочем, кивал я часто, но вникать в слова того, кто живёт во мне, не стал.

Я пришёл в сознание и осознал, что и бактерии тоже состоят из кого-то, кто в них живёт, и понял, что ничего не понял.

Глава 60

Невообразимые миры. Удивительные миры. Незабываемые миры. Что только в нём не увидишь, выйдя из дома до самобытной, скучной школы. В этом мире родился я, мои родители и все мои знакомые. Красивый мир. Сногсшибательный и сумасшедший. Над мостом и дорогами, над лесами, над бетонными городами по всему небу расплылись разного вида воздушные рыбы — скаты, лоцманы и летучие рыбы, рыбы тюрбо, рыба-ёж, марлины и рыба-попугай, мавританский идол, биколор, рыба-ангел и даже киты.

Раньше мне даже в голову бы не приходило звать их по именам, но наша школа придерживалась того, чтобы дети знали всех, с кем им нужно подружиться, знать, какой из видов рыб ядовит, опасен, а которые не прочь помощь людям, прокатить их на спине и защитить, когда угрожает опасность. Для меня этот мир стал скучен и разнообразен даже несмотря на то, что каждый день я вижу, как из облаков выплывает кит и съедает с дюжину сотен воздушных крилей, как на полях пасутся скаты ощипывая траву, а по городским электропроводам плывут электрические угри и поедают герцы. Из-за них часто в городе происходят перебои с электричеством, но, стоит признать, угри всё не поглощают и оставляют ровно столько, сколько нужно, чтобы город оставался работоспособным.

Ни рыбы, летающие возле меня и выпускающие пузыри воды в воздух, ни морские коньки, рассекающие улицы города, где я живу, не приносят мне никакого вкуса и удовольствия. Я очень давно уже задумываюсь переехать из этого города в чужую страну на другой планете за пределами нашей солнечной системы, где, по сказаниям родителей, нет всех этих чудес и мир ещё скучнее. Это нам ещё повезло родиться в столь удивительном и уникальном месте, и нужно благодарить тех, кто нас сюда поместил. Вот чего мне сейчас не хватало в жизни, так это тишины, чтобы меня оставили на минуту другую, чтобы рыбы не ударялись об моё плечо возвращаясь домой после уроков, чтобы, гуляя по парку мне не нужно было здороваться с рыбами, смотреть под ноги, чтобы не раздавить их. Мне хотелось быть менее внимательным и менее заметным. Я хотел просто идти туда, куда хотел, лечь на поляне и, чтобы меня не били током скаты.

Сидя за столом и поедая морского окуня, мы спрашивали себя, а правильно ли мы поступаем с теми, с кем каждый день здороваемся и теми, кто нам помогает. Конечно, отец всегда находил ответы на такие, по его мнению, глупые вопросы, что выживает в мире тот, кто быстрее плывёт и не ведётся на приманки. Если окунь попался нам в сети, значит его судьба была умереть в этот день. Мать всё время кивала головой и соглашалась с ним. У неё не могло быть другого мнения, все они жили в то время, когда их родители и родители их родителей ловили воздушных рыб. Некоторые из них умели даже разговаривать, имею ввиду рыбы. Однажды идя со школы впервые за много лет, я заметил рыба-клоуна в цилиндре и тростью в руках. Либо где-то в этом мире есть школы, где обучают рыб клоунаде, либо рыба разумна. По крайней мере пару слов приветствия он развешал мне на уши на чисто человеческом языке. Это было впервые в жизни и в последний раз, больше я не видел того клоуна. И я часто начал думать, что многие рыбы вокруг нас умеют размышлять и бояться боли, что им хочется жить, что они даже могут разговаривать, но только не очень хотят этого делать из-за чего часто попадают на стол. Даже под пытками смерти, видимо, люди отвратительны рыбам и с ними не о чём разговаривать.

Мать заглатывала кусочек рыбы и облизывала губы от молочного соуса, папа облизывал ложку, а я до сих пор сидел и думал о несчастной участи этих рыб. Они плавали по городу и даже не подозревали среди каких монстров им приходиться жить. Если бы только они знали о своей участи, то уплыли бы отсюда куда-нибудь в другое место. Но, к сожалению, чего не было в других местах, так это изобилия еды, что было в городе, и рыбы могли есть и выживать, не искать по всей планете остатки давно сгнившей мякоти хлеба, или кусочка сушёного сыра. Рыбы по крайней мере могли жить, вдоволь наевшись остатками своих сородичей.

По вечерам, когда мне удавалось найти время на прогулки после домашних дел, я направлялся в сторону леса, за границы города. Только здесь я мог насладиться более или менее одиночеством, и больших рыб здесь не бывало, а маленькие, как крысы, обитали только около мусорных контейнеров в городе, питаясь мусором. Я поднимался на склон, где начинался лес, и ложился на траву и надевал наушники и лежал, смотря на небо. С этого ракурса большой город казался таким незначительным, а людей в нём можно было раздавить пальцем. Кит прыгал через облака в небе на соседние облака, рассекал воздух и выпускал фонтаны радуги из отверстия в голове. Вот чего не хватало мне в мире, так это тишины и красоты в один день. Всё казалось таким неважным. Ветер взъерошивал волосы, и шум прибоя волн от деревьев заставляло закрывать глаза и прислушаться к их крикам. Казалось, что лес страдал и ему не хватало рыб, которые будут ощипывать их листья, вырывать с корнем, разбрасывать ветви по планете ломая их. Вот так, оказалось, что, чтобы выжить, лесу требовалось страдать, терпеть унижения, чтобы расплодиться по земной коре.

С того дня, как земля сотворила эволюцией людей и дало им разум, а те построили города, леса начали опадать в тоску. Пусть мне и не было дела до их страданий, но я ощущал их грусть по былой земле.

Затем, кто-то дотронулся до меня, и я снял наушники и сел. Рядом витал тот самый клоун, медленно играя плавниками в воздухе. Это был второй и последний раз, когда я увидел его. Он вглядывался в небо и в город, и о чём-то сильно думал, и задал вопрос, не хочу ли я что-то поменять в жизни, не кажется ли мне, что люди уже давно господствуют на земле. Так же он взглянул и на меня, оценил мою тоску. Его глаза были такие мудрые и грустные, казалось, что он даже лил слёзы по прошлому. Одинокая слеза вылетела из его глаз и стала круглой, как шар для боулинга и полетела к облакам, бликуя на солнце разными цветами, словно пролитая на воду масло. Разумеется, меня застало это врасплох, и с минуту я оглядывал рыбу-клоуна, и ответил, что хочу давно уехать в другие миры, где не будет всего этого. Я хотел мира и одиночества. Клоун похлопал меня плавником по спине и сказал, чтобы я пошёл за ним. Клоун умело рассекал воздух. Бесшумно его плавники ударялись об воздух и направляли его вперёд, и мы вошли в лес, сели на дельфиний-экспресс. Такие поезда были во многих городах и округе, что помогали нуждающимся. Вбиваясь в стаи и группы дельфины возили многие виды рыб, в том числе и людей, в разные уголки планеты. Чаще всего до работы и обратно. Подкармливали их кальмарами, единственными видами существ здесь, что не имели разума и не плавали по воздуху. Обитали они как правило в грязи, в мутной воде и в укромных, влажных местах с обилием воды.

Пару тройку часов рыба-клоун молчал, и мы добрались до другой стороны леса, где в кругу около небольшого валуна парили несколько рыб, один кит и сидел филин. Увидев меня и рыбу, они хотели было испариться, но клоун остановил их и сказал, что я один из тех, кто против той системы, что образовалась на планете. Скорее всего немногие виды на этой земле выступают против устоявшихся законов. Многим удобно жить в таких условиях. Но мы исключения, мы хотели чего-то нового.

На валуне лежало какое-то существо, оно поднимало руки и что-то громко объясняло, но морской язык я особо не понимал, у нас в школе не обучали этому. Рыба-клоун послушал существо и повернувшись ко мне объяснил, что придётся забыть всё в этом мире, родителей, друзей и одноклассников, ведь скоро нам придётся покинуть этот мир. Затем мы подняли существо и сели на кита, и размахнувшись плавником мы полетели к облакам. На облаках, увы, я ещё не был, нам всё время говорили, что ничего там нет, что полёт — это трата времени и ресурсов. Однако, в облаках мы спустились к какому-то замку, где нас встретила медуза. Она что-то жужжала и объясняла, размахивая щупальцами, но рыба-клоун лишь посмотрел на меня краешком глаза и ничего не перевёл. Войдя через дверь, мы сели за стол. Минутой позже отворилось окно и из него появился какой-то вид до селя мне неизвестный. В колпачке и маленького роста, чем-то напоминающий мартышку. Он постучал по груди и начал размахивать руками, что-то яростно кричать, объяснять, рассказывать, и подошёл ко мне.

— Ты меня понял?

Я кивнул, потому что мне было страшно, и переспросил рыбу-клоуна, на что он ответил, что существо просто недовольно нашим миром. Затем мы встали и пошли за ним к окну, и кит, казалось, даже никакими чудесами не сможет влезть туда, но, как же я ошибался. Кит проскользнул туда, как горячий нож в масло, словно мышь в норку. За ним направились и мы. Выйдя с другой стороны, я обернулся, а окна уже не было, позади стояла лишь обезьяна, точнее плавала.

Таким образом, я попал в новый мир. И, как правило в этом мире рыбы не могли летать и жили в воде. По этой же причине, разумеется, обезьяна выкинула нас в море, куда упала и сама. Плавать я, конечно, умел. Но прежде чем выкинуть в океан, у меня даже не спросили куда я хочу попасть.

Общего с рыбой и плавниками у меня разве что гладкая кожа, но с короткими волосиками по всему телу. Каких же богов стоит меня благодарить за то, что поблизости оказался остров? Мы с обезьяной выплыли на пляж, солнце нещадно испаряло нас. Обезьяна убежала на дерево, сорвала банан и уселась на ветке, а я же увидел дым вдалеке и направился в сторону предполагаемого огня. Обернувшись же назад в последний раз, я увидел, как на меня долго и пристально смотрела рыба-клоун, подозрительно прищуриваясь, затем развернулась и уплыла. Печально, что рыбы в этом мире теряли весь полученный опыт по изучению человеческого языка напрочь и не могли сказать то, что было у них на уме.

Дойдя до пламени "надежды", я понял, что попал в доисторический мир, где вместо городов были хижины и вигвамы, а люди только научились добывать огонь и общаться друг с другом. Около костра сидели несколько семейств и разговаривали, кушая пойманного ими на охоте какого-то зверя. Услышав треск веток, они вооружились копьями и встали, обернувшись ко мне лицом. Будь они хоть чуточку глупее и кровожаднее, то не миновать бы мне смерти, но благо, это были кочевые племена, а на дворе был девятнадцатый век. С доисторическим миром я чуточку всё же ошибся. Никогда в жизни не видел, чтобы небо было такое чистое, а люди такими простыми.

Эти существа угостили меня едой, спрашивали меня о прошлой жизни, но не веря в мои россказни, лишь посмеялись и мы легли спать. Я никогда бы в жизни не подумал, что ночи бывают такими прохладными, а звёзды такими яркими. Здесь было миллионы и миллиарды звёзд. В моём мире на небе всё время мелькали рыбы и не давали взглянуть на небо так же долго, как здесь. Особенно по ночам, когда сардельки выплывала косяками, чтобы перебраться с одного конца города в другой. Стоял такой гул и треск, какое-то шлёпанье, что спать было практически невозможно.

Семейство спало внутри вигвама, я же предпочёл увидеть ночь — костёр трещал, на свет собрались насекомые, а где-то позади меня светились несколько белых точек, возможно хищников учуявшие запах еды. Утром рано проснувшись и поев, люди проводили меня до края своего поселения и одарили утренней едой на дорогу. Поблагодарив их на языке, который они возможно поняли, я ушёл. Мы знали по взгляду, что благодарны этому дню, потому что выжили.

Да, и правда, мир этот был скучен и разнообразен, но именно по этой причине он мне и нравился, только вот, тоска укутывала мою голову одеялом, и я думал, что родители наверняка не находят себе места из-за потери меня. Не редкость в наших городах, когда какой-то вид, как акула или косатка съедает людей. Может быть их успокоит письмо, которое я им оставил на кухонном столе, что направляюсь в новый мир. Знаю, глупо с моей стороны оставлять записки, когда рыба-клоун предупредил, что дороги обратно нет. Но так ли это на самом деле? Мне не хотелось поверять. Однако же, в некоторые особенно звёздные ночи, я думал о родителях и о их приготовленной еде на ужин, как мне не хватало стряпни матери и философских размышлений отца, которые здесь не существовали даже на корню. Может быть, мне так повезло попасть на остров дураков, не знаю. Рассуждал о мирах в одиночестве, и в тишине слышал свои мысли. И мне это нравилось, и я приходил в замешательство, когда не находил ответов на свои вопросы. К примеру, ответ на вопрос, как обезьяна могла проделать столь большой путь ради кучки рыб и одного человека, как он открыл окно в другой мир, и почему все они потеряли дар речи. В вопросах я находил ответы — новый мир был другим, что очевидно.

Целые дни бывали такими безобразными, что мне приходилось голодать, питаясь лишь водой из реки. Рыб я терпеть уже не мог. Убивать мне никогда не приходилось, и я находил небольшие горстки ягод на кустах и утолял жаждущий мяса желудок.

Как-то непривычно было и то, когда я похлопал медведя по спине и поприветствовал его, он погнался за мной желая оторвать голову. Только и спасло меня то, что в школе я был самым быстрым по бегу. Странные какие-то звери — кровожадные. И только тогда я понял, что звери здесь жестоки, когда, собирая хворост в лесу меня окружили волки и не реагировали на мои слова и рассказы о том, что я пришёл в этот мир ради лучшей жизни. Один из них успел ранить меня когтями, и снова дерево спасло меня, и впредь я был осторожнее. Временами я даже осуждал себя за свой выбор. Почему мне не жилось в моём мире спокойно, где каждый зверь имел настоящую душу, рыбы умели разговаривать и уживались с людьми? По ночам, когда по мне ползли насекомые, всякие гадкие жучки, я жалел о том, что любил тишину. Я слышал каждый шорох, каждую лапу на траве, жучка поднимающегося по стволу дерева, и птиц, поедающих их. Я слышал, как чавкал жук другим жуком, как зверь вырывал плоть от другого зверя. Меня пугало всё моё окружение, и даже музыка не спасало меня, особенно когда нужно было навострить уши и быть готовым бежать.

Пару ночей я спал в апатии и страхе, затем привык и уже не обращал внимания на насекомых, научился строить убежище и добывать еду. Рыбы, особенно пресные, были довольно вкусные, и чем-то точно отличались от наших сухих рыб. Отныне я не начинал разговоры с рыбами и ловил их лишь для еды, поняв то, что пора бы уже забыть былое прошлое — рыбы глупы и не чувствуют боли.

После долгих скитаний я нашёл небольшой городок, где и обустроил свою жизнь изредка вспоминал родителей, став родителем сам. Эта была отличная жизнь полна счастья и улыбок, у меня была прекрасная жена, которой я рассказывал свои истории из прошлой жизни, на что она махала руками и говорила, что таких сказочников никогда не встречала, и что любит мои истории. Пусть она и знала, что я из другого мира, даже замечала это в некоторых привычках, но не верила мне. Жена советовала начать писать книги и продавать их, на что я просто улыбался и говорил, что хочу тишины. Но тишину прервали дети, которых мы хотели, и я стал любить хаос и их крики. И только став родителем я понял, что тишина даёт столько мыслей для размышлений, но только хороводы криков детей и жены — жизнь.

Я хотел бы вернуть время назад и вернуться, чтобы попросить прощения у родителей, но рыба-клоун лишь рыба-клоун, а мартышка — лишь обезьяна. Надеюсь, когда-нибудь они забудут меня и не будут вспоминать со слезами, а только с улыбкой. И пусть. Пусть верят в то, что меня съели касатки, а не то, что я устал от их самобытной жизни, и стаи рыб на небе. Простите, я хотел бы рассказать вам больше о своей жизни, как я прожил её, как выживал, как нашёл общий язык с новыми людьми, но у меня слишком мало времени для жизни. До новых встреч читатели моих книг. Да, вы правильно поняли, с появлением детей я больше стал прислушиваться и начал писать книги. Но знайте, где-то в будущем я ещё свяжусь с вами и расскажу о случае, что перевернуло мою жизнь. А сейчас, прощайте.

Би-и-п.

Глава 61

Летит стая хищных персиков рассекая ванильные облака по небу к южному полюсу уничтожая их — чирикают, ловят жучков и пикируют к родникам с ядовитыми черепахами и деревьям с светомузыкальными бабочками. Те выныривают и увидев персики, прячутся — никаких сегодня дискотек под дубом — опасно. Там приземлятся они и осмотрятся, затем уйдут, поднимутся по тропе заснеженной на самую высокую точку гор опасных — выше тех мест, и будут откладывать яйца с маленькими персиками и виноградинками — и будут им кидать мёртвых жучков, переваренных в персиковом желудке. Но всё же речь пойдёт не о них… а об мире из пластилина.

Мир тот не отличается можно сказать ничем, и люди всё так же ездят на пластилиновых машинах, живут в пластилиновых городах и домах, носят пластилиновые сапоги и одежду, и так же сидят у пластилинового моря и любуются пластилиновым солнцем. Солнце не греет, но дарит свет и окрашивает тьму в день. Море здесь лишь тает и обретает причудливые формы, но именно так и волнуются моря в пластилиновом мире.

Каждое утро Френсис встаёт с пластилиновой кровати и ест пластилиновое печенье и пьёт пластилиновый чай. Вкуса у них нет, но где-то глубоко в голове в них заложена мысль, что пластилин в стакане утоляет жажду, а на тарелке — голод и даёт силы на жизнь. Но как сильно может голодать пластилин, неизвестно, но всё же, эти люди ходят и играют с детьми на парках и площадках, рискуют жизнью и прыгают из самолёта с парашютом за спиной. Но как-то мало парашют им помогает, и пластилиновые люди врезаются лицом на землю из пластилина и становятся частью земли, расплываются по всему округу на плоские частички — вылетают глаза, голова, отрывается ноги и руки у них, волна от удара раскидывает их на близлежащие объекты; деревья, столы, стулья, дома, машины, зверей — как повезёт. Их выколупывают из земли плоской лопатой из твёрдого, острого и высушенного на ветру пластилина и собирают заново, после чего тот оживает. Человек встаёт и отряхивается от лишних кусочков залежавшегося пластилина на модных штанах и оглядевшись на всех смеётся:

— Ух, чуть не умер! — смотрит на небо и вытирает пластилиновый пот со лба и добавляет:

— Высоко тут у вас, страшно то как! Хорошая вещь этот ваш парашют, жизнь мне спасла!

Пластилиновые люди смеются и хлопают того по спине, хвалят насколько он крут и смел, переглядываясь между собой, и говорят клиенту, что всё было задумано так, чтобы парашют спас его, но никто не говорит, что он умер и его собрали на операционном столе заново. Прямо тут, на улице. Если этот гражданин пожалуется на услуги пластилиновых инструкторов по прыжку с самолёта на нераскрывающийся парашют, то возникнут проблемы. По крайней мере такого ещё не было, но все боятся быть первыми. Они разбирают операционный стол и прячут, сооружая из пластилина стог сена или какого-нибудь жеребёнка, пасущегося на поле. Никаких сомнений в парашюте у клиента не возникает, иначе он бы точно умер и никто бы его не спас, тем более с такой-то высоты!

Здесь и дети создаются так же, как и на земле, только с одним отличием. Когда женщина пластилин и мужчина пластилин соприкасаются друг с другом, они слипаются, а при отлипании, кожа пластилиновых людей тянется от тепла, и тот комочек, что остаётся после этого, и падает на пол, из него лепят ребёнка и вдыхают в него жизнь. Как это происходит неизвестно, но вот что известно доподлинно, так это то, что, когда пластилин принимает форму человека, через минуту пластилин оживает сам. Таким образом, взяв от матери и отца часть их сущности, тела, органов — рождается ребёнок. Растёт он тоже совершенно удивительным образом так же, как и все в мире пластилиновом через еду и чай. Новый пластилин поступает через ужин и завтрак, благодаря чему малыш растёт и становиться частью взрослого общества. Конечно, им требуется не столько много лет, как на земле, и вырастают они за месяца два, и начинают самостоятельно жить и работать. По той же причине, став взрослыми, но в душе будущи ещё мальчиками, они прыгают с парашютом, гоняют на машинах и взбираются на водонапорные башни — риск у них в крови, потому что они не жили по-настоящему. Взрослые дети. Большинство из них впадают в депрессию и проклинают родителей и мир, в котором они живут за скоротечность их времени. Но немногие из тех пластилиновых людей чьи умы настигла депрессия отказываются от еды и дольше ходят детьми, и некоторое время спустя понимают, что для жизни не нужна еда из тарелок, не нужны никакие водные процедуры в ванной или пить из стакана родниковую, пластилиновую воду, о которых так часто любят повторять взрослые. Дольше от этого дети остаются детьми и радуются, что не нужно ходить на какие-то там работы, которые не приносят пользу никому. Работа в мире пластилиновых людей бесполезна. Люди работают лишь от того, что им скучно и день проходит невообразимо долго.

Магазины работают почти круглосуточно, потому что редко кому из людей нужно спать, и они продают пластилин другого цвета из которого слеплена одежда и обувь. Зелёный фартук, кроссовки, жёлтые носочки, красный пиджак, который нужно лишь налепить на себя. Состоит тот пиджак из двух частей, задней стороны и передней на которых нарисована «п» и «з», что и означает какую сторону куда клеить. Не забывают и маленькую полосочку, которая прикрепляет рукав сзади с передом. Такие вот чудеса.

А машины и вовсе сделаны самым простым образом, из старого, залежавшегося пластилина твёрдость которого никого не удивляет. Вместо колёс пластилиновые шарики, которые могут поворачивать в любую сторону. Только эти машины работают по-другому, чем на земле. Чтобы двигаться на них, снизу машины есть дыра, куда люди просовывают ногу и толкают машину. Таким образом, машина становится лишь местом уединения и возможностью посидеть до работы. Однако люди другого и не знают, потому покупают в обмен на кусочек своей плоти из которого создаются дальнейшие машины. И вот…

Если пойти вдоль кафешек и ресторанов на главную улицу, затем свернуть в переулок зелёных фонарей и квакающих светильников, спуститься вниз к кладбищу потерянных пластилиновых людей, можно увидеть, как около алтаря жертвоприношения на коленях сидят и молятся горстка детей, которые просят бога спуститься к ним и забрать их в новый, лучший мир. Они верят, что мир может состоять из большего количества городов, чем один, что в других городах не бывает стен до небес, а ночью на небе что-то может быть кроме закрашенного в чёрный цвет солнца. Дети плачут пластилиновыми слезами, собирают их в горочку и кладут на алтарь и кричат, что хотят другой жизни. Что есть каждый день комок пластилина — это ад, что пить комок пластилина — это ад.

Вероятно, бог их слышал. Над городом наступал день, и дети чудесным образом исчезали из города.

Тем временем человек из нашего мира открывал коробку размером с небольшой стол, включал лампочки на стенде и забирал тех несчастных на другой стенд и теперь дети были среди жучков, среди домашних питомцев от которых им приходилось убегать, потому что ящерицы хотели узнать «как дела» у новых обитателей. Пластилиновые дети бегали по террариуму и кричали и просили прощения за то, что обидели бога и принесли в свою жизнь ещё больший ад. Ящерицы откусывали с них плоть и глотали, жучки отрывали кусочки и уносили к себе в гнездо, дети лежали в горе мусора и рыдали слезами, но бог уже ушёл спать и видел сон. Бог не слышал криков детей, ведь когда он смотрел на них, они были лишь игрушкой, не живыми объектами, и жизнь начиналось только в моменты, когда бог отворачивался. Может быть, сам бог не ожидал, что он бог, и что его действия имеют последствия. И то, что он выкинул пластилиновых детей в другое измерение — чисто случайное совпадение.

У некого человека-бога были множество стендов с живыми существами, он коллекционировал их и верил, что в каждом его сооружённом мире обитает кто-то. Верит — значит существует. Так оно и было. Однако, бог сам не видел их, ибо был занят созданием новых стендов с мирами. К примеру, в одной из миров состоящий только из микросхем, и представляющий из себя плату, в каждой из частей микросхем обитали киборги, то есть, нано роботы, которые даже не догадывались о существовании других миров, кроме их мира. Этот стенд с киборгами работал на электрических импульсах. Человек никак не мог увидеть эти импульсы, вероятно из-за того, что за секунду плата могла сделать вибраций в несколько миллиардов раз туда и обратно — что для самих нано роботов было скоростью не отличающимся от скорости, например, катания по льду на коньках. Вроде были искры, какие-то щелчки, шумы и вибрации, но кто обитал в тех искрах, для человека было неизвестно. Но мы расскажем вам, что здесь были и машины на рельсах, и самолёты и звездолёты перелетающие по неким существующим в обществе правилам с одного конденсатора к другому, автобусов возящих рабочих с одной микросхемы до другой. У тех нано роботов были режимы, когда первая смена отрабатывала часы, уходила спать, а другие работали вместо них. И всё это происходило всего за одну секунду жизни бога — работать, спать, отрабатывать, заменить, распаять, умереть и родиться новому роботу.

Неподалёку на другом стенде, крича от боли и изнеможения бежит альпака с тележкой привязанный к шее, гружённый шоколадом и трупами детей, что лопнули поедая его. «Не ешьте дети много шоколада» — надпись сзади той тележки. Следом на фургоне подъезжает мини стриптиз, внутри которого — эрозебра, танцующий стриптиз на шесте, опрокидывая голову назад, облизывая пасть язычком, и медленно поднимающая копыта вверх по шесту, соблазняя смотрящих. Сюда заглядывает лев, гиена, шакалы, гепарды и крокодилы — правда какие-то крохотные, ведь они лишь декорации стенда с новым миром. Они облизываются так же, как и зебра, но стоит им дотронуться до них, как из-за гор поднимается Кинг Конг и скручивает хищника и выкидывает на улицу, где за ними приезжают большие мускулистые буйволы ступающие по земле на двух копытцах, связывают руки и ноги, а затем увозят в неизвестном направлении. Вскоре, разумеется, становится известно, что они трудятся в шахтах глубоко под землёй, чтобы искупить свой грех — убийство. Точнее недержание сил своих и желание убить существо невинное, пусть и соблазняющее.

Мартин, что ты творишь! Алекс, соберись!

Таким образом становится известно, что стенд многоэтажный.

— Мальчишки и девчонки, а также их родители, чудес прохода заднего увидеть не хотите ли?

С этими словами, эрозебра развернулась и что-то и правда чудесное начало светиться и играть разными цветами, и все собравшиеся в небольшом театре зажмурились и оказались в папоротниковом мире, где по небу летали змеи из мармелада, а на ветке дерево сидел мишка Гамми и отрывал голову желейной змее. Спустился он значит и подошёл к новоприбывшим и выплюнул голову ползущего гада, та плевалась желатином ещё несколько минут, и погибла.

— С какими вестями ко мне пожаловали?

Танцуя и виляя задницей к мишке подошла эрозебра, подняла лапу и положила на его плечи и зафыркала прямо у лица и облизала мочки шерстяного уха.

— Мишуль, мой дорогой папуль, привёз я к тебе туристов для мест здешних, я знаю, что тебе скучно жить здесь.

Гамми повернул голову к эрозебре, поднял свою лапу и схватил её за горло одной, и другой лапой сжал и сломал напополам кости копыт на плечах. Затем не теряя ни минуты времени раскрыл рот с клыками и оборвал голову и лишил жизни зебре. Пасть покрылась кровью, тело упало на землю. Из того тела торчали трахеи, мышцы, волокна. Все присутствующие в это время гости начали пищать, как свиньи, рвать волосы на голове друг друга от страха — рвать на себе больнее, очевидно. Настоящий монстр предстал перед ними! Грызли когти и дрожали все без исключения. Будь здесь бобр, он мог бы соорудить целый замок с помощью них.

— МЫ ВСЕ УМРЁ-Ё-Ё-ЁМ! — лев стучал по земле лапами, разбрасывая грунт высоко в небо, подхватывая их когтями, затем бешено бегал возле деревьев, вместо того, чтобы убегать. Позади него тянулись покрытые в экскременты змеи, что налипли на него упав с дерева.

Никто не ожидал от льва такого, да и мы тоже! Затем зебра зашевелилась, почесала задницу, и встала с земли, и чудесным образом у неё начала вырастать голова.

— Хватит так орать! Даже после смерти спать не дают! Из-за таких сумасшедших криков мне пришлось воскреснуть, чтобы заткнуть вас! Гиена, дай по морде этому трусу! — и та послушно ударила льва по морде.

Лев остановился и встал, как вкопанный и затем упал на зад измазавшись в собственном дерьме. Но зебра сразу же объяснила всем, что это место отличается тем, что здесь невозможно умереть. Иначе как бы Гамми выживал без своих мармеладок, не было бы их уже давно. И тут же голова змеи на земле обросла хвостом и туловищем и полетела к небу.

— Видите? — показав копытцами на змею, — Помните, что место здешнее опасно, но не смертельно, — и подойдя ко льву начала танцевать на нём стриптиз, — Помни, помни одно, мой зад не для тебя дорогуша, помни это, помни!

Лев хотел было содрать с эрозебры кожу, как вспомнил, что Кинг Конг может перемещаться через измерения и схватит его, закрутит в верёвочку, сунет в консервную банку, поотрывает лапы и потому угомонился. Пришлось терпеть льву наглость зебры. Этот монстр видел всё, как бог. Зебра долго тёрлась задницей об лицо и пах льва, затем побежала к другим зверям, и сделала всё возможное от себя. Потом заявила, что работа на сегодня окончена и теперь она котёнок. И стала котёнком. Запрыгнула на дерево и уснула. Оказалось всё то не тем, чем было, и котёнок как и все виды на той земле приходили на работу и надевали маску и шкуру других зверей и играли лишь свою роль, чтобы прокормить сорок девять детей дома. Теперь понятно стало, почему она выбрала работу стриптизёрши, ведь другого коты и не умели делать, кроме что тереться телом к другим существам. Может кот и вовсе наврал, а под костюмом была запасная голова.

Гамми собрал всех рядом с собой и пригласил в гости. И съел там всех. Говорит, что устал жить разнообразием, и надоела питаться мармеладами и скучает по настоящему мясу. На это зебра и намекала. Но вы не бойтесь его, на самом деле он добрый.

Внутри мишки была клетка, другое пространство, куда попадали те, кого он съедал. Те могли возродиться, но выйти не могли. Таким образом, львы, гиены и шакалы ели друг друга и поддерживали в себе энергию, однако, они питались и мармеладами. Ну а куда деться, и корой дерева, и папоротниками тоже кормились, будто они коровы, а не хищники.

Зебра лишь заманивает тех к себе, в чудесное место под названием «мальчишки и девчонки» и отправляет гостей на убой. У них бизнес — мишка даёт возможность выйти эрозебре из клетки, но вместо этого она должна носить к нему мясо. Тиран и жестокий убийца, и мы никогда об этом не знали раньше, то есть не узнали бы, если бы не увидели это своими глазами. Так бывает, когда питаешься одним и тем же годами, мишку можно понять, ведь он хищник и вовсе не пластилиновый. При возможности мишка, разумеется, выпускает одного или двух из клетки, и те появляются на планете, и убегают, а Гамми охотится на них. Забава у него такая, издеваться над жертвой.

В то время кот спускается с пальмы, облизывается, смеётся и надев костюм зебры, перемешается к себе в театр, где он вновь играет роль стриптизёрши и заманивает новых клиентов. А их бог подкладывает постоянно, когда замечает, что игрушки исчезли.

Глава 62

Новый мир девятьсот семьдесят один. Забытые люди с множествами вопросов. Им многого не нужно, лишь бы понять своё место во вселенной. Домик на небольшом участке леса вдали от шумного города, в окружении природы и звёзд. Тишина. Ручьи и насекомые. Пустые тропы и одинокие следы человека живущего здесь. Потерявший всё и желающий понять для чего он есть и есть ли он на самом деле. Какой-то тайный заговор против человечества, издевательство, а не жизнь! Мысли приходят и остаются, столько вопросов, столько размышлений. Летящие самолёты на фоне луны рассекающие её вдоль. Крыльцо. Комары. Открытая дверь.

Постанывая от боли в спине в дом зашёл человек, забытый всеми и вся. У него не было сил даже закрыть дверь. Его жизнь — это дорога по тропе в лес и обратно, его обветшалый домик — и есть его смысл возвращаться вновь и вновь.

Старик рухнул за стол и включил дряблыми руками светильник. Затем, выдохнув, будто намеревался завтра покончить с жизнью, взял шариковую ручку и начал записывать в тетради мысли, изредка смотря на тёмное, ночное небо сквозь окно. Пальцы дрожали, старик что-то придумывал, ему было сложно водить по листку тетради, но он продолжал. За окном сверчок сидел где-то на прохладной вечерней траве и играл на «скрипке», но об этом сейчас ему задумываться было не к чему, старик отстранился от мира и вглядывался в закоулки своего мозга выискивая нити размышлений. Ткнув в лист, старик продолжал расписывать страницу за страницей и улыбаться. Он был так рад, что может это делать. Мысли лились рекою и не переставали заканчиваться.

«Планеты — это все лишь мозаичные кусочки целого монстра обитающий вне нашей вселенной. Если посмотреть высоко вверх находясь в невесомости, можно увидеть лишь маленькие огоньки вдалеке, то мигающие, то исчезающие — умирающие цивилизации, когда-то существовавшие миллиарды лет назад по человеческому времени. Мы не увидим наверху ни «божьих» органов, ни летающих драконов, ни самолёты перелетающие из одной вселенной в другую — увы. Мы настолько малозначимы во вселенной, что наше уничтожение не станет чем-то плохим или хорошим, на нас будет всё равно. Каждое наше действие так или иначе заставляет либо страдать, либо быть счастливым то неведомое существо. В том смысле, что мы паразиты, что суём голову не в то место и не в то время. С другой стороны, «богу» о нас и знать незачем. Лишь бы был жив он.

Мы — клетки в его теле. Все планеты в космосе — это атомы в строении тела нашего «бога». Но самое забавное в это всей истории то, что даже мы, если и есть часть тела существа обитающего вне нашей системы, то и тогда мы, даже в этом случае, к сожалению, лишь часть ещё более крохотная, чем сам атом или, более того ядро. Меньше известных нам кварков и бозонов. Если для нас существуют столь крохотные частицы, то насколько же ничтожны мы в его теле? Именно по той причине существ возле нас нет. Мы являясь планетой в этом микроорганизме отдалены от других бактерий настолько далеко, что нам понадобиться триллионы и больше лет, чтобы отыскать себе подобных существ, если повезёт, а если не повезёт, то мы все умрём и о нас никто и никогда не узнает. Но что мы есть в такой крохотной системе, и как нам поможет то, что мы отыщем другие виды? Ну, да, нас станет на две цивилизации больше, но сколько ещё клеток в теле «бога»? Мы не приблизим себя к пониманию строения вселенной даже на одну миллиардную долю процентов от одной миллиардной доли. Мы никак не сможем связаться с «богом» даже при всём своём желании сколько бы нас не было. Возможно, собравшись в одну кучу, мы станем лишь опухолью и нас вырежут на операционном столе и выкинут в мусорный бак. Видимо у «богов» мусорные баки тоже существуют и они так же, как и мы, могут болеть.

Думал ли когда-нибудь тот монстр в теле которого мы создали дом и куда нас поместила эволюция, что в нём могут обитать цивилизации, который будут пытаться отыскать его? Думал ли когда-то в своей короткой жизни тот монстр о том, что клетки в его теле могут развиться настолько, что будут посылать флотилию ракет в космос? Думал ли он о том, что клетки захотят узнать о своём происхождении и отыскать смыслы своего прибывания во вселенной, понять его и найти ответы? Развить неведомые отрасли, воссоздать атомные бомбы, построить здания до лун и машины летающие на гравитационных волнах, изобрести свои вакцины от смерти и таблетки от старости, убивать и создавать жизнь, клонировать и мутировать людей? Богу на нас плевать, как было вчера и как будет завтра, и все дни до этого. Разве мы задумываемся о том, чем заняты муравьи у нас за огородом, что они едят и когда ложатся спать? Нет — они есть и этого достаточно, а где, совершенно не важно. У них своя система в которую нам не стоит вмешиваться, как не делает этого и сам «бог», пытаясь отыскать в ране нашу цивилизацию, или понять, как устроен его организм».

Старик перевернул страницу. Чистый лист предстал пред ним. И он продолжил:

«Белый лист передо мной, пуст, но разве он может быть по-настоящему пустым? Как же те микроорганизмы на нём, клетки, атомы в конце то концов? Именно так и видит нас и «бог», пустым местом. Он не пытается понять то, что существует за гранью его понимания — либо здесь на листке что-то может быть написано и будет написано, либо это просто чистый лист на котором ничего нет. «Богу» необязательно знать все законы своей вселенной, чтобы жить и ходить по своим «божьим» делам».

Старик положил шариковую ручку на стол и встал, вышел на крыльцо и продолжил размышлять вслух.

«Зачем я всё это делаю, если всё что останется после меня будет уничтожено? Зачем каждый день мне приходиться вставать, чтобы поесть или сходить в туалет, в чём смысл моего существования? Так же ли существует и «бог», как и мы? Знает ли он своё предназначение и для чего был создан? Видимо он тоже лишь часть мозаики в теле другого такого же «бога», как и он сам. Получается смысл всего на свете — это создавать что-то жертвуя собой. А если это так, то почему «бог» не думает о нас, если мы думаем о нём? Можем «бог» знает о нашем существовании, но ровно так же не может связаться с нами, потому что его глас не достигает наших ушей? Видимо мы обречены знать друг о друге, но не иметь возможности поговорить друг с другом».

Звёзды где-то в космосе давно миновали циклы жизни, цивилизации погибли, а мы всё ещё разлагаемся в теле мёртвого «бога», но когда же очередь дойдёт и до нас? Мы пытаемся найти новых созданий, но оглядываясь назад понимаем, что ничего большего, чем отыскать новые виды в теле и на глубине морском, мы не можем.

Старик вошёл в дом и сел за стол. Стул заскрипел. Жизнь его приходит к концу, и вскоре и старик покинет мир, чтобы дать дорогу чему-то новому, как и этот стул. Но это новое будет так же, как и все люди до него искать смыслы своего существования и ответы на вопросы волнующие его. А вот стул же напротив не задавал вопросов и точно знал, что рождён быть стулом, а стулья часть дерева и никак иначе. Старик вложил в руку ручку и добавил:

«Я каждое утро видел на полу паука, что перебегал с одной стороны комнаты в другую его часть и по одной и той же траектории. Когда мне приходилось ставить перед ним преграду, то паук перелезал через неё, а когда вместо предмета была нога, то обходил. Возможно он кричал, чтобы моя нога дала ему дорогу, но я был глух. Ведь паук такая же часть строения «бога», как и мы, а значит мы с ним равны и находимся в этом мире с одной проблемой — зачем жить? По этой причине мы находим свои жизненно важные дела, потому что нам скучно. Те из них, которые важны сейчас, а после смерти не имеют никакого смысла».

Через приоткрытую дверь в комнату на задних лапах вошёл сверчок, держа в руках крохотную скрипку, играя на нём какую-то безумную музыку. Он танцевал и кружился, хлопал ногами и вставал на носочки и подпевал мелодию. Пританцовывая сверчок подошёл к старику и откинув скрипку за спину поднялся по ножке стула на спинку, затем перепрыгнул на стол. Сев на стол в позе лотоса, сверчок опустил голову вниз и прочёл исписанную стариком тетрадь. После поводил лапами по усикам и заговорил, будто так и должно быть, и это привычное для него дело.

— Пробил час, — сказал он подняв взгляд.

Старик положил ручку.

— Я ждал тебя — моё безумие.

Сверчок подошёл поближе и взял старика за палец.

— Единственное, что хочу сказать напоследок. Нет ничего безумного в том, чтобы мечтать и задаваться вопросами.

Затем сверчок достал скрипку из-за спины и заиграл музыку марша смерти — он был прекрасен. Стены задрожали. Старик засиял от радости и признался, что боится смерти, но ради того, чтобы понять смысл вселенной, он не против, чтобы его душа покинула тело и попала в другое место.

Сверчок смотрел на старика и всё играл и играл, играл и играл, пока старик не почувствовал лёгкость и не увидел в отражении оконных стёкол, как из тела отделяется душа. Она вылетела из тела и зависла над телом — старик упал на стол и заснул, будто давно уже устал и исписался. Ветер завывал и завывал, на свету лампочки летали мошки. Старик полетел к лампочке, будто то было солнцем и он давно не видел его, затем остановился и поглядел вниз на своё тело. Оно было такое по-человечески хрупкое и беззащитное. И сколько же дней ему придётся лежать здесь пока кто-нибудь не вспомнит о нём?

Однако — это уже не было так важно, тело лишь клетка от его свободы. Сверчок перестал играть музыку и помахал лапами старику и спрыгнул на пол и выбежал на улицу через дверь и исчез. Следом улетел и старик и поднялся на самое высокое место над своим домом и огляделся. Сквозь его душу пролетели стаи гусей. Ветер завывал и колошматил ветви деревьев об крышу его дома, где-то снова заиграла музыка сверчка. Видимо ещё кто-то искал умиротворения. И правда, несколько душ насекомых поднялись ввысь и улетели в космос. Старик чувствовал, что может всё, что его тело когда-то бывший ему обузой стал невообразимо лёгким, что спина больше не болит, а руки не дрожат. Затем, неожиданно старика начало тянуть вверх, и что-то вытянуло его наружу, и это был вовсе не космос. На него смотрело большое и детское лицо.

— Это оно?

— Всё верно, видишь, и совсем не больно.

— И это всё?

— А что же нужно ещё?

Мальчик захихикал.

— Я думал оно больше.

Старик не понимал о чём они говорили, но затем, когда он обернулся назад, то увидел зеркало в отражении которого лежал таракан.

— Оно умерло быстро, воздуха там совсем мало. Хорошо, что вы обратились к нам сразу же иначе могла появиться инфекция в ухе.

И наконец-то старик понял в тот момент, что является частью строения таракана, что все звёзды на небе — это и правда атомы существа. И, скорее всего, его смерть — это часть жизненного цикла. Старик был омрачён такой вестью, но не дал себе повода загрустить ещё сильнее и впасть в депрессию и вылетел из тела таракана и улетел сквозь множество этажей вверх по направлению к космосу. Оглядываясь по сторонам он заметил так же и десяток тысяч и других душ направляющихся вверх, и часть из них, заглядывающих в окна домов «богов».

Старик летел и думал.

«Если существо умерло из-за того, что погибли мы, значит мы тоже «боги» и от нас зависит всё дальнейшее существование этих видов».

Но это было уже не важно, и старику хотелось узнать, являются ли эти самые «боги» из этого мира частью нового «бога». Мёртвые не имею счёта времени, но время над ними подвластно и сколько бы долго не летел к чему-либо, рано и поздно настанет момент, когда захочется всё бросить и вернуться обратно. И старик начал осознавать, что в мире так мало душ не потому что, люди так мало умирают, а потому, что все они ищут что-то и улетают, а потом исчезают. Они больше не могут найти дорогу обратно и скитаются где-то в другой галактике, на других планетах в поисках чего-то нового.

И кто-то снова цепляет его за руку и вытаскивает наружу. Большой пинцет поднимает старика вверх, и перед ним стоит какое-то неведомое, что-то нечеловеческое существо. Голова представляло собой медузу с щупальцами на которых он и держал старика, а тело состояло из воды в аквариуме с шестью лапами покрытый шерстью. Оно хлюпало и что-то спрашивало и вглядывалась в старика. Конечно, старик ничего и не понимал, он был не из мира сего. Существо цокнуло и замотала головой и начала опускать старика в какую-то капсулу. Удар об борт капсулы пришёлся по голове и старик потерял сознание.

«Никогда бы не подумал, что души могут терять сознание».

Очнувшись старик вновь почувствовал тяжесть своих рук и ног, и голова его не слушалась. Перед ним мелькали люди, бегали и радовались. Затем его взяли на руки и положили рядом с какой-то женщиной, и та принялась целовать его и называть «дочкой», и не было никакого сомнения, что медузаголовые «боги» отправили его в новый мир. Старик переродился в девочку.

Лёжа на груди новой матери старик снова размышлял, и времени у него на это было предостаточно, по крайней мере шесть лет с хвостиком, пока его не бросят в школу и не заставят заниматься арифметикой.

««Боги» не понимают людей и кидают их туда, куда сами захотят и думают, что знают. Видимо мы лабораторные эксперименты над которыми ставят опыты и пытаются понять, как мы будем вести себя в разные периоды времени и эпох, в разных для нас телах. Для «бога» распределить живые души в капсулы с новой жизнью лишь работа и они получают за это оплату, как и в нашем мире, либо они сумасшедшие, что любят издеваться над душами и смотреть, кто из них покажет себя лучше, либо — они пытаются воссоздать цивилизацию взамен себе. В любом случае они делают ставки не на тот вид. Мне интересно другое, кто создал этих «богов» самих, и кто им дал поручение заниматься душами. Если так уродливы «боги», которых я видел, то какими же страшилищами могут быть «боги», что создали их. Задумывались ли они о том, что сами являются экспериментом для экспериментов?»

Что-то щёлкнуло и ветер приоткрыл окно в комнату. Никто не придал этому значения, многие из них уже разбежались по своим «особо важным делам», а мать зевнула и закрыла глаза. Из того окна показалась мордочка сверчка, он взобрался на подоконник, перепрыгнул на стол и приблизился к старику (девочке) и сел рядом.

— Как-то странно ты выглядишь. К чему же привели твои вопросы?

Девочка лишь сопела и смотрел краешком глаза на сверчка и что-то думала, сверчок кивнул в её сторону и погладил по лбу. Мать спала, видимо, устала и не заметила насекомое.

— Безумие не в том, чтобы знать ответы на все вопросы, а в том, чтобы не знать и сходить с ума. Мне пришлось изрядно поискать тебя, узнать через свои источники куда тебя отправили. Задача непростая. Девочка отпустила соски и зевнула.

— Да, я знаю, — сверчок достал из-за спины скрипку и заиграл.

Мать перевернулась вбок и слегка перекрыла воздух девочке. Что оставалось делать ей, так это ждать, когда «боги» снова вынут его из этого тела и отправят в тело какого-нибудь таракана в очередной раз. Мать зачесала ухо, звон от скрипки разбудил её, и она быстро выпрямилась и положила дочь в соседнюю детскую кроватку. Девочка сделала вдох и заснула. Младенцы так быстро устают, даже душа старика этого от себя не ожидал.

Сверчок перепрыгнул на подоконник.

— Встретимся в конце твоей жизни. Надеюсь ответы будут доступны тебе в этой жизни. Это уже не тот мир из которого ты ушёл, мы уже в будущем на триста лет.

Сверчок затанцевал, снял шляпку, которая необычным образом была у него на голове, и исчез за окном. Так только и было слышно, как он расправил крылья и улетел. А за окном звёзды и корабли, люди в скафандрах и поезда до лунной орбиты. Очередной эксперимент «богов».

Глава 63

Мы часто говорили о каких-то там измерениях, часто ныряли в разные миры, но всё время проходили мимо тех, где на дне океана малоизвестной в наших кругах планете, плавали рыбы и занимались очень интересным видом спорта. Можно было бы даже назвать вид спорта тот олимпийским и за них и награда можно было бы получить в виде хлебной мякиши. Но до этого рыбы ещё не додумались, да и не к чему им это было, если честно сказать между нами. А разве мы когда-то врали вам? Сами посудите, зачем нам это делать? Мы не занимаемся тут сказочками, всё в порядке вещей и совершенно серьёзно!

Нет они вовсе не тягали гантели в спортзале и не позировали перед зеркалом, соревнуясь между собой у кого плавник мускулистее и рельефней, и не прыгали на скакалках и не качали хвосты, как это делаем мы со своими ногами, и даже не готовили ужин из протеина и не сшивали костюмы для малоимущих сардин. Это было совсем другое занятие, простое, может даже показаться наивное и глупое. Многие скажут, что это их любимое дело даже в нашем мире, и будут совершенно правы — оно глупое, но важное. Это было одно из важнейших наслаждений в жизни каждого марлина или осётра. Впрочем сказать, любой уважающей себя рыбы на той планете. Кого не спроси перед сном, чем они занимались, они ответят вам, чем они занимались весь день. Они радовались. А зайдём мы к истории сей издалека, метров семь будет до них. Итак, усаживайтесь поудобнее, вижу, вам уже не терпится услышать нас, кхм, прочитать. Вряд ли когда-нибудь вы встретите этих рыб у себя в бассейне, в озёрах и морях.

Плывут по реке две рыбы, закадычные друзья с первых дней икринок. Окунь и карп — часто так бывает, что течением на дне их перемешивает между другими икринками рыб, и они становятся ближе. Выживали они тоже вместе, как только вылупились. Друзья рождались случайным образом, но их связь была судьбоносной. Рыбы садятся в лодку из окаянных водорослей и закидывают крючок с насаженными на него деньгами на обратную сторону реки, чтобы людей словить, и ждут. Долго не ждут, конечно, все знают, что деньги — это самый лучший корм для людей. Мгновение всего и что-то начинает тянуть, жадно дёргать и пытаться вытащить, да с такой силой, что кажется их там не один, а несколько десятков человек. Не съешь утром початок кукурузы, то рыбе не хватило бы сил. Можно сказать, людям помогал буйвол вытаскивать деньги из реки, но вырвался буйвол и убежал.

Окунь быстро поднимает спиннинг вверх и начинает скручивать леску и пред ним на крючке восседает жирный и сочный человек. Его руки набиты деньгами, он сжимает бумажки в объятьях и даже не глазом, ни мозгами, вообще никак и ничем не планирует отпускать свою добычу. Была бы здесь бабушка окунь, она показала бы ему, ударила бы лопатой по голове и отстегнула с крючка эти уродливые человеческие пальцы. Однако, увы. Человек шипит и извивается, словно контуженная змея, размахивая руками, и пытается отпугнуть рыб от себя. Глаза горят жадностью, злостью и радостью одновременно. Затем человек набивает одной свободной рукой рот деньгами, запихивая, как можно глубже, а другим пытается вырваться с крючка, подтягиваясь на нём. Но без денег ему не куда деться. Не хочет человек расставаться с такой лёгкой наживой. Вот окаянный! Да таких рыбы насаживали на длинную палку за зад и вывешивали над рекой, чтобы высушить, а потом убирали в холодильник, чтобы места меньше занимала! Но откуда знать тому человеку? Ай, махнули мы на него рукой, давайте понаблюдаем.

Рыбы знают, что вода для людей — это смертельно, и поговорку «жадность погубит человека», как раз придумали рыбы для таких случаев. Окунь вытаскивает человека на берег, тот прыгает и крутится разбрасывая мокрый песок из водорослей, грязи и скелетов почивших до него людей. Карп и окунь слезают с лодки и пытаются отцепить крючок из рук человека, но толстяк не подпускает их к себе. Существо шипит, дерётся, пытается укусить, материться и задыхается, но удерживает крючок, словно крючок сшили вместе с ним ещё с завода производителя, и продавался он вот в таком виде, в комплекте с человеком. Да ни в одном глазу даже! Если и в глаз дать не отпустит!

— Жирный какой, жадный, наверное какой-нибудь начальник! Обрубай ему руки! — кричит карп, — быстрее, пока не оборвал леску и не выплыл на сушу!

Карп достаёт из лодки топор и размахивается, да так сильно, что от силы, что создало вихрь, его откидывает назад и он исчезает за холмом, потом, минут через сорок приплывает обратно, и вытерев пот со лба от усталости, снова размахивается. Окунь понимает, что одной силы тут не хватит и придерживает карпа за спину. Одним медленным ударом отрубить руку человеку не получается, и существо начинает задыхаться и кричать на каком-то непонятным для рыб языке. С одной стороны человек должен был уже умереть давно от нехватки воздуха, но этот жирный человек был хитрее остальных, и каждый раз, когда он открывал рот и вода пузырилась, он резким движением головы, вытягивал шею и глотал пузырьки и продлевал себе жизнь, вновь сглатывая кислород. Поговаривают рыбы между собой, что у людей к лёгких сидят пару крохотных людей, которые накачивают насосом воздух из воды.

Такой ярости окунь и крап не видели никогда, и человек оборвав леску вырывается на свободу, и уплывает вверх, сглатывает воздух, но, к удивлению, заплывает к рыбам обратно и хватает одного из них за горло и начинает душить, а второй всячески пытается навредить жирному человеку и помешать убить друга, да вот только силёнок ему не хватает.

Тогда, рыбы, что паслись неподалёку и ловили своих людей на другие менее популярные наживки, к примеру, спиннеры и кнопочный телефон, фасоль и на банановую кожуру, приплывают к рыбам на помощь. Благо, один из них был хищником каких ещё стоит поискать в друзьях некоторых рыб, и откусывает руку человеку — кровь струится и окрашивает реку в красно-алую смесь толи кисели, толи пищевого красителя, и тот отпускает рыбу. Окунь делает вдох и начинает томно, медленно дышать, словно только что из него вылупились несколько икринок. На всякий случай он обернулся посмотреть на это.

— Слава киту, — вытер пот со лба и выдохнул. Кит покрылся краснотой и засмущался. У человека выросла рука.

Затем приплыли и другие рыбы, и вместо с ними была и акула, она вытащила из-за пазухи железную клетку из тонких прутьев, и ударом хвоста загнала человека внутрь. Существо зарычало и попыталось отгрызть железки, и из набитого пуза даже вылетели несколько банкнот и просочившись через прутья уплыла прочь. Тянулся за ними человек, тянулся, да так и не дотянулся, электрический угорь ударил того током и человек всплыл над клеткой.

— Смотрите на него, какой опасный экземпляр нам попался!

Акула связала узел из водорослей на клетке и запрокинула его на себя и уплыла с человеком, а за ним следовали другие рыбы.

— Будет чем поделиться с общественностью! Редкий совсем экземпляр!

Рыбы звоном рога быка позвали из глубин какое-то существо, и сказали, что человек должен жить и дышать, и то существо налипло на нос человека и начало пукать и вырабатывать кислород. Оно выделяло кислород поглатывая углекислый газ и солнечный свет под водой. Вероятно человек подумал, что это хорошее решение для него, чтобы не потерять накопленные в пузе деньги, и не стал сопротивляться и наконец-то ощутил вкус к жизни — задышал полной грудью. Кислород пах креветками и илом.

Акула и стая рыб вошли в стоящий камень, в какую-то пещеру, только без потолка и опустили клетку на землю. Из-за маленьких камней, что стояли повыше всех остальных, появились головы осьминогов и кальмаров. Они что-то бубнили и плевались чернилами, и воду окрасило в подводный туман. Рыбы кашляли и размахивали плавниками, и когда чернила рассеялись, они начали разговор, измазанные в чернила.

— Этот человек должен участвовать в нашем эксперименте. Никто ещё до этого жирного вида из вида человеческого не держался под водой так долго, его надо изучить!

— Снимите кляп, послушаем, что скажет сам человек.

Кляп сняли, но человек и не решался что-то сказать. Стоит ему только открыть рот, как к нему в живот заплывут морские коньки и всякие паразиты. Да и не дело это под водой что-то говорить зная, что задохнёшься. Пусть рыбы и знали, что люди умеют говорить на странном им языке, этот же молчал, и было принято решение, что он уникален ещё тем, что обладает языком тишины, диалектом вымерших давно рыб, что были нарисованы на скалах пещеры, где они находились. То есть, в то время, миллионы лет назад и даже миллиарды, рыбы не разговаривали и прекрасно друг друга понимали. И осьминог с друзьями кальмарами пришёл к выводу, что этот человек представитель древнейшего рода рыб — молчунов. Ну кто же будет судить судью? Спорить с ним — это себе хуже сделать, и все тому и покивали, как могли. И человека тотчас выпустили из клетки, и первым делом же человек схватил окуня за горло и начал душить снова.

— Не бойтесь, дети! — сказал осьминог, — он так здоровается и приветствует нас, — Так оно общается на своём языке доисторическом!

И умер в тот день окунь и всплыл над рекой. И поговаривали, что он стал человеком за свои деяния, но так ли это на самом деле никто не знал, но орёл пролетавший над рекой в тот день выкормил потомство и научил их летать. Затем оставшиеся от рыбы кости выбросили из гнезда, и тот стал летающей лодкой на которой катались жёлудиные человечки и собирали утреннюю росу из неба.

Потсейдон, отец морей в реках не разбирался, но повелевал он водами и рыбам указ давать умел. Увидев человека, он провозгласил, что ни в коем случае не стоит винить его в том, что окунь отправился в мир иной. Переродился там окунь в человека и скоро непременно вернётся обещал бог рыбий. И узнал Потсейдон заглянув в зеркало будущего, что человек тот жирный — это переродившийся окунь и есть. Его душа метнулась высоко вверх и пролетев пространство и время стала обличием людского демона. Не без греха, окунь, признаем, и убивать умел и завидовать. И сам он знавал, что нужно так душить, окуня, себя, и в тот день несчастный, когда руку ему откусили, быть на крючке и деньги чужие съесть. Не знавал этого окунь до самой смерти, а после перерождения пришел на реку по интуиции и убив лишь, понял, нужно было так и никак иначе. Таким образом, приводнившись на море, лодка утонула задохнувшись, и стала рыбою, а рыба стала человеком. Ну в принципе-то это не столь важно, как важно понимать, как выйти на сушу человеку.

Человека рыбы не трогали, считая его предком своим — рыбой немой доисторической. Не было языка в то время доисторическое и пузыри лишь способом общения были. Так, человек под водой общался пузырями из щек вылетавших, бубня что-то на немом, но языка его никто не знавал и лишь кивали рыбы в ответ, а человек радовался свободе и молчал.

Затем, надев рыбу каплю на ноги, как галоши, чтобы не поранить стопы кораллами и камнями острыми, он ушёл на сушу. Выбравшись его поприветствовали, и пообещали наказать тех, кто причинил ему боль, и прыгнули в воду с аквалангами, и больше никто не видел их, но в тот вечер из-под воды доносились довольные крики и аплодисменты, а на столе рыб танцевали люди, и мясо из них тушками лежало на подносе. Из-под воды вырывались столпы фейерверков и обрубленные черепа людей.

С наступлением вечера только и видно было, как показалась голова кита из воды с копьем в ластах, который медленно и с улыбкой на устах покивал человеку, что отправил к нему людей и исчез. Но человек на самом деле не хотел, просто он молчал, а молчание знак согласия, что нужно за него отомстить.

Конец 1 тома