Спасенное имя

«Что ищет Гришка ночью в поле?»

Утро нехотя распогоживалось. Ветер разогнал по небу серые тучи, и они неспешно плыли, как плывут по мутной весенней реке грязноватые оплывшие льдины.

Под окном на клумбе был глубокий, наполненный чистой водой след. Димка с Ионом, присев на корточки, внимательно его изучали.

Михуца, сняв с гвоздя на ставнях пестрый клочок материи, давал его нюхать Каквасу. Пес охотно нюхал, радостно помахивал хвостом, норовил лизнуть в лицо. Но Филимон был на страже: ударом клюва он отгонял Какваса.

— Каквас, след, — просил Михуца, но пес упрямо подавал лапу.

Ион уткнулся в толстую книгу.

— Вот, — сказал он наконец, загибая страницу. — «Если в следе вода, удалить ее фильтровальной бумагой»… Так… — Ион почесал в затылке. — Фильтровальной бумаги у нас нет. Что будем делать? — он обернулся. — Эй, Михуца!

Мальчуган шагнул к Иону.

— Что?

— Тащи свою клизму.

Михуца вскинул руку к пилотке:

— Будет исполнено.

Пока Ион отсасывал воду клизмой, Димка читал учебник по криминалистике.

— Дальше, — сказал он. — «Извлечь посторонние мелкие включения…» — Димка выбросил из следа листья, камешки и потер руки. — Нам повезло — они не вдавлены в след. А теперь — гипсовый слепок. Дайте раствор. Да чтоб погуще. Как сметана…

Ион махнул рукой:

— Знаю.

Он закончил строить из картонных полос барьер вокруг следа. Аист, взмахнув крыльями, решил клюнуть странное сооружение.

— Гуляй, гуляй, — Ион отвел клюв Филимона. — Я эту криминалистику уже наизусть знаю.

Филимон отошел к Димке.

— А что такое фоторобот? — спросил Димка. — Знаешь?

— Хм, — смутился Ион. — Подумаешь! Ты не ученый, а ученый. К слову придираешься.

— У тебя готово?

— Сейчас.

— Уйди. — Димка отвел в сторону клюв Филимона. — Кому говорят?

— Михуца, давай раствор.

— Несу. — Мальчуган поволок по земле тазик с гипсом. — Отстань, Филимоша.

Но Филимон не успокоился, пока не вывозил в гипсе клюв. Тогда он с отвращением посмотрел в тазик и отвернулся. Подойдя к клумбе, стал сердито чистить клюв о траву.

С гипсовым слепком друзья двинулись по улице. Внезапно Димка остановился.

— Ясно одно: рука у него перевязана.

Ион кивнул в сторону Димки.

— Соображает!

Димка подошел к забору, под которым на рыхлой земле виднелись четкие следы. Став на колени, приложил к ним гипсовый слепок.

— Нет, слишком велик.

— Правда, в селе, — размышлял Ион, — у многих могут быть перевязаны руки.

— И ноги, — серьезно сказал Михуца.

Ребята рассмеялись.

— И глаза! — вскричал Ион.

— И уши! — подхватил Димка.

Михуце понравилась эта игра. Но ему не хотелось смеяться. Надо было достойно продолжить ученый спор.

— И рот, — сказал он солидно, — тоже может быть завязан.

— Вот именно, — усмехнулся Ион. — Твой рот.

Михуца, поняв, что попался на удочку, помрачнел.

— Гришкина работа, — сказал он, вытирая кулаком нос.

— Ерунда, — возразил Ион. — На что ему сдалась шкатулка?

— Знать бы, что в записке, — вздохнул Димка.

— А у нас под окном, — сказал Михуца, — Гришкина стрела.

— Что ж ты сразу не сказал? — накинулся на него Ион. — Почему?

— Потому, — опустил глаза Михуца. — Вы бы гипс не развели…

— Хитер мужик. — Димка сжал кулаки: — Ну погоди, Головастик!

Но Михуца не стал ждать. Он задал такого стрекача, что аист, взмахнув крыльями, не побежал, а полетел вслед за ним…

У клуба толпились ребята. Михуца, оттеснив дошколят — «Брысь, ползунки!» — пробился к окну. Став на цыпочки, задрал голову, но ничего не увидел. Тогда он собрал валявшиеся у стены кирпичи и сложил их стопкой. Его глазам открылся большой пустынный зал. На стремянке стоял художник и расписывал стены. Его широкая спина была плотно обтянута синим комбинезоном. На шее — коричневый, в желтую крапинку, платок. Писал он быстро, умело. Рука так и летала вдоль стены. Под кистью оживали янтарные гроздья винограда, узловатая коричневая лоза.

Гришка, стоя внизу, внимательно следил за работой. Время от времени он подавал маэстро краски. Ерошка правой рукой что-то размешивал в ведре, левую небрежно держал в кармане.

Любопытные глаза ребят провожали каждый взмах кисти.

— Колхозы нынче богатые, — говорил маэстро. — Нашему брату что нужно? Компанию! Волну! Накатит волна — пойдут мероприятия. Вот тут-то и развернешься. По колхозам наглядку попишешь. Агитку разную. Обизвестишься… Подай-ка белила, Григорий… так, спасибо… Глядишь, — продолжал он, — тебя уже нарасхват. На части рвут…

В дверях с крынкой в руках показалась девушка. Чистенькая, ладная, в белом платочке.

— Молочка парного, Теодор Пантелеич?.. — Она протянула маэстро крынку. Ее белое, «молочное» лицо покраснело.

Маэстро, не торопясь, выпил, вытер губы рукавом и церемонно, с лестницы, поцеловал ей руку. Девушка выдернула руку, лицо ее стало пунцовым, и она, не помня себя от смущения, вылетела из зала.

— Видал? Молочка парного… — Маэстро небрежно откинул голову. — Иной раз болен, непогодь, лежал бы, как говорится, да лапу сосал. Ан нет — что-то стукнет вот здесь, — он ударил себя в грудь кулаком и, продолжая говорить, стал медленно спускаться с лестницы. — Чуешь — нужен. И встаешь. И едешь на тракторе черт знает куда. В глубинку! Куда заслуженный и при ясной погоде носа не кажет…

Прищурив правый глаз и наклонив голову набок, он стал внимательно рассматривать свою работу.

— Не будь жилой, — кто-то потянул Михуцу за шорты. — Подсади.

Михуца, не оборачиваясь, слез с кирпичей и, взвалив мальчонку на спину, снова занял свою позицию.

— Держись, кавалерия.

Мальчонка с благодарностью вцепился в его шею.

— Эй, ты, — сказал, покраснев, Михуца, — полегче.

— Потерпи маленько. — Мальчонка плотно охватил коленями Михуцыны бока.

Маэстро, продолжая свой монолог, подошел к окну.

— …Из-за тебя районы дерутся, председатели ссорятся. Не так уж много нас, чистой воды разхудов! Вот и ищут. Из-под земли достают.

В это время мимо клуба шла Анна Владимировна. Ее взгляд случайно встретился со взглядом маэстро.

— Из-под земли, — повторил он задумчиво, отходя от окна.

— Слазь, — сказал Михуца мальчонке и попытался стряхнуть его со спины.

Но тот и не думал слезать. Он молча сопел, еще плотнее сжимая коленями Михуцыны бока.

— Кому говорят? Комар днестровский.

Мальчонка от удовольствия пустил слюни.

— Тьфу ты, — ругался Михуца. — Гусеница пузатая!

Мальчонка затрясся в смехе.

— Жук-точильщик!

— Еще, — попросил мальчонка. — Ты законно ругаешься.

Михуца потер красную шею.

— Навязался на мою голову.

Он поднял глаза. На него в упор глядел Гришка. И ладонь парня при этом как-то подозрительно сжималась.

Нет худа без добра, как, впрочем, и добра без худа. Михуца, потеряв равновесие, упал на землю вместе с мальчонкой. Так пришло освобождение…

Ребят Михуца нашел у рынка.

— Дим. — Он дернул его за рукав. — А Гришка в клубе. И бородатый с кисточкой… Ой, глянь-ка, рука!

Из парикмахерской, отряхиваясь, вышел мужчина. Левая рука у него была перевязана. Михуца со всех сторон обежал его, стал придирчиво осматривать. Мужчина заволновался. Он похлопал себя по карманам, вынул зеркальце, украдкой погляделся, стал озираться.

Ребята делали Михуце отчаянные знаки, но сельский «детектив» увлекся.

— Дяденька, — спросил он, — вы где руку зашибли?

Мужчина облегченно вздохнул.

— Со слоном поздоровался.

Михуца заморгал ресницами. Такого ответа он не ожидал.

Мимо тащилась водовозка. Возница в сердцах вытягивал коня кнутом.

— Самсонов конь, — кивнул Димке Михуца.

— Ерунда, — сказал Ион. — Считай — третье поколение лошадей сменилось.

— Н-но-о, Тормоз, — кричал возница. — Что ты нерву мотаешь? Заелся тут на колхозных харчах. Н-но-о. — Он вытер со лба пот. — В пятницу сдам на мыло.

Мимо ребят пронесся Гришка. Откуда он взялся? Этот парень всегда возникал в самую неожиданную минуту, на летал, как ветер, и так же, как ветер, внезапно исчезал.

— Хмурый! — крикнул он зло. — Убери кнут. Тебя бы так…

— Фулиганишь, да? — взвился Хмурый. — Думаешь, не в курсе, как ты ночью трактор по полю гоняешь? А на кой? Шибко грамотный, да? Н-но-о, Балаур[3] семиглавый!

Гришка отвернулся и медленно пошел прочь.

Ребята двинулись в обратный путь.

— Ничего у нас не выйдет, — вздохнул Ион. — Какие мы сыщики? Следы, гипсовые слепки. Разве это информация? Поток частиц, а не информация.

— Интересно, — сказал Димка, — что ищет ночью Гришка в поле?..

…А Гришка тем временем брел по улице. В который раз виделось ему казахстанское гуляй-поле. Просторная, гулкая, нескончаемая степь, где крутили жгуты песка пыльные бури, плыли перед глазами миражи — сверкающие реки; пылали на раскаленном ветру маки.

Где-то там, в Щербаковском совхозе, загорелись однажды хлеба. И парень из Молдавии — двадцатилетний Ни́ку Грибов — бросился их спасать.

Вместе с бригадиром, Володей Котешко́вым он мчался на тракторе навстречу огню.

Гришка ясно видел, как в сизом дыму задыхается машина, как зло горит степь, и желтая волна огня вот-вот их накроет.

Хлеб был огорожен вспаханной полосой. Но пламя перекатилось через нее. Нужно успеть протянуть новую. Успеть!..

Гришкины кулаки сжались, ногти до боли впились в ладони…

Желтая стена пламени грозит обрушиться. Ветер гонит по степи, высоко подбрасывая в небо огненные шары перекати-поля. Словно с другой планеты прилетели эти проклятые шары…

Только бы успеть…

За трактором бежит борозда. Рассыпаются комья серой земли.

Нику цепко держит штурвал. Только бы успеть. Дотянуть. Добраться до пахоты!

Лицо обжигает сухой жар. Ветер плавит ресницы. Успеть…

Между двумя полосами развороченной земли пламя должно захлебнуться…

Гришка стиснул зубы. Должно!

Лицо его покраснело, а глаза заслезились, словно и вправду пламя жгло щеки и дым ел глаза. Он потер их кулаком и ясно увидел, как огонь захлестнул трактор…

Котешков срывает куртку. Словно живая, она корчится на земле. Но вот падает и он сам.

Огонь набрасывается зверем.

Нику прыгает на помощь. Факелом вспыхивает замасленная спецовка.

Сбить пламя… Владимир с трудом поднимается и осыпает Нику землей.

Но земля уступает огню…

Со жгучей болью прорезаются на спине зыбкие, струящиеся крылья.

Сбросить… Владимир катается по земле.

Но крыльев уже не оторвать — они срослись с его кожей.

Владимир катается по земле. В круглых белых глазах мечутся хлеб, огонь, полоса земли…

И опять — полоса, огонь, хлеб…

Борется их борозда. Пламя, захлебываясь, отступает. Шипя, втягивает оно драконьи головы, волочит по земле бледнеющие языки…

Устало брел Гришка по колхозной улице. Хмурый, конечно, прав, ночью он без спросу гонял в ноле трактор. Зачем? Попробуй ответить! Может, хотел поучить Думитраша… Разве все объяснишь? Почему? Для чего? По какой причине? Не на уроке же…

Разве кому-нибудь расскажешь, как вдруг за твоей спиной среди бела дня встает волна огня?.. Как обжигает затылок и дыхание?.. Как руки сами тянутся к штурвалу?.. И, наконец, как дышит по утрам земля…

А он слышал, он знает — она дышит.

Но кто в это поверит? Скажут — парень с приветом. Вон даже Думитраш не слышит…

Гришка вздохнул. Их район славится героями. Рядом с бывшим селом Нэдуши́та (теперь Грибово) лежит село имени Глава́на…

Но есть, есть еще парни на этой земле! Дайте им настоящее дело, и вы найдете их в селе Виорены!..

Закинув голову, Гришка глянул в небо. И оно показалось ему землей в голубой утренней дымке, землей, которую нужно спасать немедля, потому что над белыми цветущими кронами облаков уже катится огромней пылающий шар перекати-поля!