Спецификация идитола

15 «Трипль-Ойль» не разбирается в бумажках

— Так он убит? — спросил член правления «Бразильского Флорина» у секретаря.

— Убит и никаких следов. Конверт нашли. Согласуется. Воздушная почта. Адрес «Варфалло Ко» и проч. Штемпель Копенгагена.

— Это я слышал. Кто убил, почему?

— Ординарнейший грабеж с расплавленной кассой.

— Вот что: разорвитесь пополам, но найдите мне этих убийц.

— Ничего не можем сделать, — вздохнул секретарь, — вся полиция на ногах и никакого толка.

— Выпишите сыщиков. Денег сколько нужно. Это важнейшая вещь на свете для «Бразильского Флорина».

А на расстоянии ста шестнадцати приблизительно километров человек с заячьей губой разбирал бумажки Варфалло Ко. Он глянул на одно из писем, и так как там родственник банкира просил денег, и больше ничего, да болтал что то сложно-техническое, непонятное о своем изобретении, — он глянул на бумажку пренебрежительно и сунул ее в стол. Потом вынул, посмотрел еще раз, покачал головой, сплюнул и бросил опять в ящик.

16 Варфалло действует

Финансовый синдикат «Южно-американская Акция» был живо заинтересован сообщением «Бразильского Флорина».

На одном из совещаний член правления Брафлора («Бразильского Флорина») доложил о достигнутых результатах. Диггльс-банк интересуется этим же. Нам было весьма затруднительно выудить у него имя состава, — но все таки выудили. Один из агентов исчез бесследно. Семья его обеспечена, — но отсюда видно, какие негодяи эти европейцы. Убить человека — и за что? Но нам не конкуренты европейские банки. В Америке никто об этом ничего не знает. Америка не верит в Европу, а это европейское изобретение. Что это такое? Да не важно что это такое — это то, из чего можно сделать достаточное количество денег, — вот, что это такое. Все ходы и выходы в это дело уже захвачены нами. Мы уже продали втихомолку все акции по нефти и углю. Была маленькая заминка по этому делу, но продажа была проведена осторожно. Но акции горючего последнее время лезут вверх? Пусть лезут. Посмотрим, где они очутятся через полгода. Не предполагает ли почтенная ассоциация Брафлор, что с горючим играют? Нет, он не думает этого. Для этого нет никаких оснований. Сейчас все дело в том, чтобы кинуть сюда все свободные средства. Вы, может быть, скажете что мы вкладываем деньги в призрак, в мечту, а как вам понравится Диггльс, который держал две недели экстренный поезд под парами этого дела?

Кое кто из стариков возражал. Положение биржи не таково, чтобы пускаться в рискованные операции.

— Я бы сказал, — говорил один из них, — что наши собственные акции ведут себя несколько странно. Это об'ясняется пробными шарами. Кто то пробует зубы на нас.

Брафлор считал это несущественным!

— Нефть знает, что мы ее продали. И пугает нас. А нам нечего их бояться. Они скоро треснут по всем швам.

Было намечено соглашение. В конце концов, как тень по воздуху, пролетело имя Осии Лавуэрса.

Брафлор соглашался подумать и об этом.

По окончании собрания член правления Брафлора был отозван одним из людей осторожных.

— Слушайте, — сказал осторожный, — скажите мне по правде, не секретничайте: какова позиция Осии в этом деле?

Брафлор поклялся синим небом Бразилии, что он не имеет об этом никакого представления.

— Вы это серьезно? — на лице говорившего медленно, но верно проступал ужас, — но тогда это легкомысленно до последней степени!

— Осии в деле нет, — сказал член Брафлора, — можете быть спокойны. Он в Месопотамии и занят нефтью.

— Это ровно ничего не значит. У него есть уши везде.

— Ах, — ответил член Брафлора, — вы не знаете положения. Осия сцепился сейчас с Ланголонгом о нефти. Если бы он знал в чем дело, стал бы он тратить время на пропащее дело.

— Нет, — сказал осторожный, — не поверю ни за что: или все это дело выеденного яйца не стоит, или Осия в самом нутре. Ну, одним словом, не будем терять времени, узнайте все, что можно об Осии и телеграфируйте, ради бога, мне. Я не желаю идти на улицу. И вам не советую.

17 Дорожные неприятности

Рыжий основатель «Трипль-Ойля» плелся вместе со своим заячьегубым другом невдалеке от линии Тихоокеанской жел. дороги.

— Слушай, Лиса, — сказал заячьегубый рыжему, — наших ловят по всей Америке. Что это делается? Клянусь тебе моим задним проходом, буйволы рехнулись. Ведь мы же свернули пятнадцать отделений, — а травля разрастается и разрастается.

Лиса почесал затылок и сказал:

— Не знаю и не знаю. Мы здесь сократили все мокрые дела. Мы выбросили на улицу до шестисот человек. Производство сокращено до крайности.

— Я тебе скажу лучше, Лиса, — наших начинают хватать даже в Европе.

— Это гнусно, — ответил Лиса, — просто подло. Они натравливают на нас газетчиков, — а это, брат, такая сволочь…

— В Манитобе сожгли одного нашего молодца. И за что, скажите пожалуйста? — за разобранную стену и дело в полтысячи долларов. Это же просто глупо!

— Тсс, — сказал Лиса и остановился, — слушай-ка…

Они переглянулись и пошли поближе к полотну.

Вопил какой то человек с разбитым в кровь лицом, весь вымазанный грязью, около него лежало нечто — похожее на труп.

— Не вой, — сказал ему Лиса, — вот мы пришли. Не лай же на весь штат. Ты не больно то нам нужен. Не езди, как сволочь, без билета и тебя не будут скидывать на путь. Вот и все. Однако тебе здорово заехали. А этот больше уж не будет беспокоить бригаду.

Вопивший поднялся с их помощью на ноги и рассказал. Вовсе он не ехал без билета. Ехал он в первом классе, как барин…

— Не притворяйся, что ты барии, — посоветовал Лиса, — когда ты просто деревенщина.

Он вез поручение. Его ограбили до нитки. Сняли даже ботинки. Есть такие дураки-воры в Америке, что стали бы охотиться на двухдолларовые ботинки в экспрессе?

— Нету, — ответил ему заячьегубый.

— Ну вот и я то же самое говорю. И все таки — меня ограбили, как грабят какие-нибудь нищие курды. И выкинули на всем ходу из поезда. Моего товарища и меня. Счастье мое, что я свалился прямо на него, а то бы я лежал с ним и не выл. Вам хорошо говорить человеку — не вой — когда у него нет ни одной кости целой. Какие же воры, — это не воры, а много хуже. Сколько километров до станции?

— Да какого чорта я буду делать на станции! — Мне нужно отправить телеграмму, — а я же вам говорю, что на мне кроме вот этих кальсон и рубашки больше ничего нет… ой! — и он опять завыл.

— Ну, не вой, — сказал Лиса, — ты здорово влопался, говорить нечего. Пойдем, чорт с тобой — до фермы, а там посмотрим. Телеграф в пятнадцати километрах.

Пошли.

— Что это за поручение? — спросил заячьегубый.

— Да почем знаю, — ответил потерпевший, который еле тащился и поминутно останавливался, — эта сволочь только и умеет засовывать людей в дела, от которых за версту пахнет пулей в лоб… Мы следили за одной дамой.

— Э, — сказал Лиса, присвистнув, — ты значит просто сыщик!

— Частной конторы.

— Ну, — сказал Лиса, остановившись, — так ты тогда выбери себе дерево по вкусу, да мы и вздернем тебя тут же. Мы, видишь ли, не любим вашего брата. Впрочем, может быть, тебе телеграфные столбы больше нравятся?

Потерпевший сел на землю от этого предложения. Спросил:

— Так вы тоже из этой шайки.

— Нет, — сказал Лиса, — мы из другой шайки, если ты хочешь знать.

— Где вы работаете?

— Сегодня мы будем работать здесь, если это работа — повесить такую вошь, как ты!

— Моя фирма не занимается уголовщиной!

— Чем же она занимается, твоя фирма?

— Частными делами. Адюльтер и шантаж, главным образом.

— Какая фирма?

— Касснэ и Мильвокэ в Руане.

— Касснэ и Мильвокэ… стой-ка… подожди-ка… а ваша мебель?

— «Дессу принцессы».

— Кажется припоминаю. Это вы занимались делом Форенсбурга… о чем это было-то?

— Брильянты, Монте-Карло и фотографии дрянного свойства… я работал в этом деле.

— Ну, чорт с тобой, ты не стоишь веревки. Но все-таки — ты опасный человек. Доведем до шоссе.

Через два дня он все таки выпростался из этого дела, этот несчастный. Он стоял у стойки телеграфного отделения и спрашивал нет ли ему телеграммы до востребования. Есть такая — «Обратитесь к Буррас в городе».

Буррас торговал швейными машинами.

— Хорошо, — сказал он сыщику, — присядьте. Сейчас все будет готово.

Через пять минут он получил триста долларов деньгами и чек на двадцать тысяч.

Буррас выдавал деньги, сопя и недоумевая, — эдакую кучу деньжищ такому оборванцу. Но этот грязный тип подходил под телеграфное описание и ответил на все вопросы верно. Бурраса все таки разбирало любопытство. Он спросил:

— А зачем это господин полетел в Месопотамию?

— То есть? — удивился сыщик.

— Вы знаете откуда деньги?

— От Касспэ и Мильвокэ в Руане.

— Так, — протянул Буррас, прочищая трубку, — в некотором роде от Касспэ. Ну ладно, вам ведь небось пора отправляться.

Они расстались.

Сыщик уехал, а на узловой станции его арестовали по обвинению в мошенничестве. Пока дело выяснилось, его угнали на восток, в город, откуда он предпринял свое путешествие. Там выпустили. «Советую вам уезжать из Америки, — сказал ему чиновник в тюрьме, — ваши приметы знает вся наша полиция».

— На что я вашей полиции!

— Это наше дело, — сказал чиновник, — только знайте, что поймать вас — минутное дело.

Вечером того же дня Эпсор получил очень неприятную телеграмму.

18 Брафлор идет напролом

С акциями Брафлора творилось уже с месяц что то неладное. Брафлор стал задумываться. Если это оттого, что они продали нефть и уголь и отказали в кредите нескольким фирмам горючего… то ведь горючее, в конце концов, не их специальность. Все их платежи в порядке… В чем же дело?

К члену правления приехал тот, что допытывался об Осии.

Старик влез к нему в кабинет, уселся, огляделся по сторонам и сказал:

— Я все узнал: мы сломаем себе голову на этом деле. Лавуэрс скупает кругом нефть и уголь. Кроме того он скупает динамит, металлургию и верфи. Чем это пахнет по вашему? Идитолом, не правда ли?

Брафлорист не ответил. Старик продолжал:

— У нас совершенно случайно накрыли одного молодчика с его чеками. Подумайте — в нашей глуши! Этот гусь приехал попробовать насчет заброшенных сланцевых руд. Наши его подпоили просто из любопытства. А потом наши акции! Я же вам говорил, что не хочу идти на улицу, на старости лет! Смотрите, что делается. Это Осиины штучки. Говорю вам: сговоритесь с ним или мы пропали. Он доберется до нашей шкуры так, что мы и заплакать не поспеем.

Брафлорист помолчал. Потом сказал:

— Теперь мы уж не можем бросить. Слишком много вбито сюда. Но все, что вы говорите — странно. Какой расчет Осии скупать нефть, если он думает об Идитоле?

— Как, какой расчет, — он не будет иметь конкурентов к тому времени, когда сможет пустить машину. Очень просто.

— Н-да, — согласился Брафлорист, — но у нас накапливаются сведения, и серьезные сведения. В конце концов мы сможем продаться Осии — за хорошие деньги. Всю нефть Осия не скупит.

— Бросьте, — сказал старик, вставая, — или я завтра продаю ваши акции.

— Мы купим их у вас, — ответил Брафлорист.

19 Один из героев

Дикая жара и духота жгла островок. Городишко был задушен на сегодняшний день. Инженер Порк вышел из конторы и поплелся, стараясь держаться теневой стороны. Он встретил знакомого.

— Я расплавлюсь скоро, — сказал тот. — Знаете, это не к добру. Это в роде того, что было в 1911, — кончится это торнадой. Барометр лезет, как свинья.

Порк кивнул ему и ушел. Он был не расположен рассуждать о метеорологических возможностях. Но он допускал, что может случиться и ураган, — какой только мерзости не может случиться на этом проклятущем островище.

Порк был в скверном настроении. На службе у него не выходило. Ему ставили на вид, что он пропадает на радиостанции по целым дням со своими опытами, а не занимается делом. А его опыты клеились мало. Что они ему предлагают? — четыре миллиона долларов за его «П-21». За вещь, которая перевернет весь мир. Это смешно. Кроме того, он огорчался, что в газетах мелькали какие то слухи об изобретенном в Европе «Идитоле». Этот Идитол ужасно походил на его «П-21». Надо торопиться, иначе он останется с носом. Но он не может рисковать, семья и проч. Четыре миллиона! — это за семь лет работы, лишений и т. д. Благодарю покорно. Он зашел домой, перекусил и уехал на радио-станцию. Там за горкой у него были два сарая и погреб под одним из них. В сараях для отвода глаз занимались биологическими изысканиями три девицы. Это тоже стоит денег. В погребе, где был один глухонемой негр, творилось волшебство «П-21».

Когда Порк вошел в погреб, его сразу охватил чудесный мир «П-21» и он успокоился. Громадный погреб освещался тихим ровным розоватым светом, который, казалось, исходит от каждого предмета. Громадные колеса вращались медленно и бесшумно, смазка прыгала в измерителе. Вольтаметры покачивали свои стрелки. Маленький приборчик весом с пол килограмма, с неистовой энергией вертел на цепи привешанный двухтонновый стальной пень, так что тот описывал в воздухе восьмерку. По этому пню спокойно ползал другой приборчик еще меньше и — не падал. Два приборчика катались на колесиках взад и вперед без посторонней помощи и рыли землю в углу. Земля сгорала, обращаясь в истинное ничто без цвета и запаха при помощи третьего прибора. Негр держал в руке стальной гибкий рукав, рукав тихо свистал, и этот свист прожигал дыру за дырой в четырехдюймовой стальной плите.

Порк остановился, но вдруг услыхал вопли наверху, нахмурился и пошел посмотреть, что это делается.

Девицы были на дворе, они уже не кричали, стояли бледные и смотрели на главную гору островка. Над этой горой росло мрачно и медленно серое облако, оно вытягивалось ввысь, оно ширилось, что то глухо и далеко загрохотало, над горой повисла молния, облака разошлись и Порк увидал над своим Рогочахи, на который он недавно ездил с пикником — ту черную линию дыма, которую знает всякий по Везувию. В воздухе похолодело, стало темно, ветер пронесся над их головами, бросил вверх сорванные ветви пальм.

Над вулканом, который вчера еще был самой мирной насыпью в мире, стоял гром и стон, а низ линии освещался кровавым пламенем его горящих внутренностей. Порк отпустил неистово перепуганных девиц в город к своим, принес полевой бинокль и стал смотреть.

На море творилось что то невероятное. Он никогда не видал такой бури. Волны в пятнадцать — чтобы не соврать, даже в двадцать метров вышины — вздымались над городской гаванью, молом и набережной и грохались прямо на улицу. Повозка с быками на его глазах улетела в море в две секунды. Но это было по-видимому только начало, скоро валы бури начали промежаться уже не валами, нет — стенами воды. Такие стены шли не крутясь, почти без пены — они влетали в город, закрывали дома и выметали улицы начисто. Два кафэ на самом берегу взвились и рухнули. Вал раскрыл транспортную контору, как коробку, сняв с нее крышу. Еще один такой — и контора осела в волны. Суда летали по гавани гигантскими мотыльками, моря не было видно, — но вот невероятный вал величиной с три хороших вокзала, поднял океанский грузовой пароход, перемахнул его, как спичку через мол и набережную и втиснул между двумя домами. Ветер свистал и ломал деревья, а из вулкана сыпались раскаленные точки. Негр вылез из погреба и обратился к хозяину, быстро вертя пальцами и спрашивая — что это, конец мира?

Порк глянул на него рассеяно, вдруг улыбнулся, схватил его за руку и они полезли в погреб. «Это мысль!» — повторял инженер — «а ну ка, попробуем поговорить со старичком…» Они быстро вытащили наверх несколько странно и нескладно составленных аппаратов и установили их. Инженер притащил еще пачку записных книжек и быстро рассовал их по карманам. Снизу поднялся дым. Инженер и слуга подбежали к обрыву, на котором трудно было держаться от дождя и ветра, и увидали, что ниже, в полукилометре быстро летит к городу огневая река — лава — жгет все на своем пути и отрезает их от города. Инженер на миг побледнел, но какая то туча села над городом, земля застонала и заколебалась под их ногами. Они отбежали назад, танцуя по земле, как на палубе, и бросились к аппаратам. Тотчас же между ними и вулканом образовался невысокий коридор, по которому не шел дождь, не вился дым и не летели ветки и прочая дрянь. Инженер направил свой аппарат в другое место и кругом них возник купол чистого воздуха. Словно невидимый колпак закрывал их от урагана.

Инженер поднял рукой рычаг, задержал, подумал минуту, перевел стрелки на чем то, похожем на часы, завинтил винтик и щелкнул. Тогда неистовый гул прорезал воздух, — они висели уже в воздухе и не падали, — земля закипела под ними, как котел пены и они увидали по своему коридору (все было видно как на ладони): — от вулкана отвалилась вся правая часть его; громада земли, в несколько километров вышины, встала на дыбы, поворачиваясь все направо и направо, она вдруг остановилась, как будто подождала секунду, подумала… потом лениво переломилась посредине и ухнула вся вниз — с лесами, пастбищами, фермами, речками — вся она, миллиарды тонн — вниз, по направлению к городу…

И инженер Порк, который знал, за что давали ему эти несчастные четыре миллиона, — увидал нутро вулкана — ад всех адов и преисподнюю преисподних — трепет и ужас — смерть и огонь — он увидал, как целое Миссисипи огня ринулось на город. Он закрыл лицо руками и зарыдал. Его семья была в городе. Он думал побороться с вулканом — он одолел его, но труп врага, эта неистовая печень застреленного вулкана выпала и раздавила все, что он считал всей своей жизнью.

Он схватил в руки какой то длинный предмет с ручкой около проводников, что то в роде реостата, — и вот, он и негр — двое живых бывшего города Роголэнд — унеслись ввысь, в воздух, освещенные, как духи страха и смерти, огнем неизобразимого пожара.

20 Эпсор глупит

— Говорите прямо, — кричал бледный Эпсор одному из своих подозрительных приятелей, — отвечайте мне безо всяких уверток: сколько вы ему давали за Идитол, ну?

— Двадцать четыре миллиона долларов, — еле слышно ответил тот.

— Вы болван, — отвечал ему Эпсор, — вы жадная и негодная свинья, вы обманули нас, — вы достойны смерти, — и я поклянусь вам, что вы не уйдете из банка живым. Вы узнаете, что мы можем. Вы нам скажете, когда вам подпаяют вот сейчас пятки, кем вы были подкуплены! Да-с!

Тот, к кому обращался Эпсор, был связан по рукам и ногам, около него стояли люди с револьверами в руках, а перед ним прыгал совершенно онеистовевший Эпсор.

— Разве вам не было предписано купить Идитол за любую сумму и не затягивать этого дела больше чем на двенадцать часов? Вы вырвали у нас из рук Идитол, как самый злейший враг наш, а кто вас сделал человеком, как не Диггльс-банк? Так то вы заплатили нам! Так за то — вы расскажете нам, какая сволочь затеяла через ваше любезное посредство бороться со мной и Осией Лавуэрсом. Жизнью моей клянусь, головой и руками, что я вытяну из вас жилу за жилой, пока вы мне не скажете! Кто? говорите — кто?

Бледные губы узника зашевелились. Слезы катились по его грязным щекам. Он пытался об’ясниться. Но страх перед пыткой и смертью, охватывал его чудовищными спазмами. Он никем не подкуплен, нет, нет. Но он признаётся, признаётся! он хотел обжулить банк, — он все говорит, он признаётся, — он хотел купить Идитол за гроши и нажить на этом. Вот и все. Разве мог кто-нибудь знать, что будет извержение? Там и вулкана то никакого не было. Может быть и извержение то началось от этого проклятого Идитол а с его бесовскими чудесами… Он умоляет о прощении, — ведь все воруют в конце концов — он никогда не был замечен, ни разу… Уж лучше бы он погиб на этом адском острове, чем ему слушать все, что ему теперь говорят. Если бы кто-нибудь знал, что он пережил — ведь он носился по волнам с буем в руках шесть дней — ровно шесть дней: он это делал для фирмы, он знал, что его вознаградят, — и вот теперь… он зарыдал.

Эпсор круто повернулся и ушел в другую комнату. Он позвал за собой двоих. Он спросил:

— Что вы скажете, профессор? Может ли то быть — извержение от самого Идитола? а?

— Я не решился бы утверждать, что этого не может быть. Вспомните о разрушениях при взрывах динамита и прочего… подумайте, что же могло бы быть здесь? Маленькая неосторожность… она так легко могла случиться, поскольку вы имеете дело с веществом, которое вам знакомо не в совершенстве.

Эпсор обернулся к другому:

— Что он вам говорил?

— То же самое, что и вам, — ответил тот.

— Вы ничего больше не могли из него вытянуть?

— Нет.

— Может быть вы были не достаточно энергичны?

Суб'ект развел руками.

— По совести сказать, удивительно, как еще это он жив. Да ведь надо же соблюдать и необходимую осторожность, — если у него зайдет ум за разум, то от него тоже немногого добьешься.

— Не давайте ему спать, — сказал Эпсор, — несколько дней… Потом оставьте на неделю чтобы отдышался. Держите одного. Может быть он еще заговорит. Как вы то думаете: — он врет или нет?

— Пожалуй, что и не врет, если не служил у того, кто его купил, — предполагая, конечно, что ваши подозрения оправдаются, — если он не служил у того всю жизнь.

— Н-нет, — сказал Эпсор, — это вряд ли…

И он выскочил опять к узнику, ударил его изо всей силы кулаком по лицу, вытер кровь с руки носовым платком и закричал:

— Так будешь ты говорить правду, продажная девка?

И слезы смешались на лице того с кровью и грязью, и он ответил своему господину и владыке:

— Я говорю правду.

21 Пожар обсерватории

Профессор встал из за стола, поцеловал жену, погладил дочку по головке и сказал:

— Прощайте, друзья, — я нынче наверно на всю ночь. Прощай, крошка.

Он доехал на трамвае до конца линии и пошел пешком по шоссе. До обсерватории было рукой подать, минут тридцать ходьбы, а экипаж нанимать каждый день не всякому по средствам.

Профессор вышел из трамвая и пошел пальмовой аллеей в полной почти темноте. Ничего не видно. Но профессор, слава богу, хорошо знает дорогу. Он ходит по этой аллее каждый день уже восемь лет. Восемь лет, — это что-нибудь да значит для науки.

Сегодня профессор был несколько озабочен. Он обнаружил в пространстве нечто, что не вошло ни в один звездный каталог — это раз, во вторых, он вчера узнал, что среди финансистов Южной Америки есть очень милые люди, обнаруживающие большой здравый смысл и большой интерес к астрономии. Они катались вечером недалеко от обсерватории и заехали взглянуть, как живут «люди науки». Кстати, один спросил, что это за штука мечется по горизонту… Эта штука и была, как раз тем, что занимало теперь мысли профессора. И как это они заметили!

В воздухе вверху раздался энергичный гул, и что то основательной величины пронеслось над аллеей. Профессор остановился, сердце у него забилось — может быть, это оно самое и… Нет, просто это дирижабль. Рейсы в Японию и больше ничего.

Профессор вошел в под’езд и разоблачился. Старенький швейцар взял у него пальто, шляпу и палку, как он делал это каждый день восемь лет подряд, и осведомился, как здоровье господина директора. Все благополучно. Его ждут. Хорошо.

В приемной, где сиживали обычно студенты, быстро ходил молодой человек, щелкая новыми ботинками, поглядывая на электрические часы и останавливаясь перед картами и диаграммами. В настоящее время он стоял, свернув голову на бок, и разглядывал спектрограмму. Красивая штука. Из нее вышел бы недурной галстух, на худой конец.

Он обернулся к профессору.

— Простите, — сказал он, кланяясь и дожидаясь покуда профессор соблаговолит подать ему руку, — я от Южама («Южн. — Америк. Акция»), если вы не будете иметь ничего против, я побуду здесь и вы сообщите мне о результатах ваших наблюдений сегодня. Разрешите. Южама очень заинтересована в вопросе. Да и мне самому хотелось бы… Я, знаете, никогда не видал обсерватории. Деловое воспитание, что вы хотите…

Профессор не имел ничего против. Молодого человека повели в огромный, накрытый куполом зал. Там висели вверху огромные медные пушки, около них стояли высокие лесенки… подумать, какая масса денег тратится на это дело. Молодой человек проникся уважением к профессору. Если даже это и шарлатанство, то оно блестяще поставлено. Ему показали Венеру в большой телескоп. Молодой человек удивился, она очень похожа на луну, эта ихняя Венера, — а потом ничего не разберешь: — все едет, качается, уплывает, играет радугой. Студент улыбнулся и повел его вниз к маленькому телескопу. Это другое дело. «Это Юпитер». Верно: — Юпитер, как Юпитер, он видел на картинке.

Но студента позвал профессор сверху. Господин директор был в изумлении. Он ничего не понимал.

— Мы решили, что это метеор… Это не метеор. Ничего похожего. Идемте к спектрографу.

Они спустились вниз. Служители принесли спектрограф. Эту махину навинтили на 86-дюймовый рефрактор — гордость обсерватории. Еще один — на громадный зеркальный телескоп, весь в балках, точно под'емный кран. Сбежались наблюдатели. Профессор об'яснял им что то, разводя руками. Он уселся к рефрактору. А с другой стороны, что то снимали, щелкали, тащили. Ужасная суматоха. Агент Южама потирал руки и поднимал плечи: ну и дела, — даже эти звездные черви, государственной важности зеваки забегали, — ну и дела.

Серенький человек отскочил от зеркального телескопа.

— Это не спектр, а чорт знает что, — вскричал он, — тут тысяч шесть линий! но это любопытно.

А профессор застонал наверху около своего рефрактора:

— Это невозможно, — сказал он, — у нас положительно невозможно работать. Призмы не протерты. Грязь. У меня исчезает поминутно вся средняя часть!

А серенький крякнул снизу:

— Спектр смещается, спектр смещается, он уходит от нас со скоростью электрона.

Агент Южама напряг память, но не мог вспомнить, какой это фабрики автомобиль называется электроном. Всех не упомнишь.

Профессор хлопнул рукой по лесенке и сказал служителю раздраженно:

— Это надо делать днем, а не сейчас! — и опять прилип к трубе.

Служитель, сбежавший с лесенки, бормотал себе под нос, что старик чудит: все чисто и вытерто.

Тут профессор и серенький человек оба разом замахали руками:

— Пегий спектр! — крикнул серенький.

— Ну да! — ответил профессор.

— А что же это такое!

— Никогда в жизни… — начал профессор.

И тут что то ухнуло около них сбоку, пламя неожиданно вырвалось из стены — пожар! пожар! обсерватория горит. Профессор скатился с лесенки горошком. Серенького оттащили от телескопа силой. Он не хотел уходить. Да ну вас с вашим пожаром!

Все в огне, воздух залит заревом. Слышны мелодии рожка, колокольчики и крики — из города мчатся пожарные автомобили. «Боже мой, — говорит профессор, — моя обсерватория! моя обсерватория!»

Агент Южама выбежал на аллею. Опять неудача!

Он услыхал шум пропеллеров и увидал вверху грузный облик уходящего влево дирижабля. Что такое, — Иокогама-линия сегодня запаздывает, по-видимому?

Серенький стоял и ковырял в носу. Агент подошел к нему. Что это такое, этот метеор? Серенький не знает, что это такое — у него громадное собственное движение, он лучеиспускает, его спектр показывает линии какого то нового элемента.

Шум пронесся над вершинами пальм — купол обсерватории обрушился и похоронил под собой все сегодняшние снимки.

Агент Южама с тоской глядел на это.

22 Испанская тюрьма

Усатый сгорбленный человек завернул покрепче вокруг шеи кашне и задумался. «Трипль-Ойлю» не везет. Недоставало только того, чтобы и его схватили. Какой то паршивый вонючий Агвилос, испанский городишка — и еще более паршивая тюрьма! Такой дыры он в жизни не видал. Тюрьма, — это дубье думает, что это тюрьма! Хороша тюрьма:

— это свиной хлев.

И что за неотесанные громилы эти испанцы! Полицейский в конторе спрашивал его, что он думает о свинцовых рудниках, — чтоб ты сдох, анафема: попадись ты мне на воле!

Его схватили на дирижабле — из Гамбурга в Нью-Йорк. К нему привязался какой то нахал и начал лезть к нему с кулаками в самое рыло: — зачем он приставал к его даме, — он и в глаза не видал этой дамы. А потом они взяли его, два ражих немца, и без дальних слов швырнули в океан. Бух и готово! Как вам это покажется? скоро порядочному человеку нельзя будет никуда и носу показать.

Хорошо, он улетел в океан. Честное слово, — это тоже вещь в своем роде — пролететь тысячу метров по воздуху и ахнуться в ледяную воду. Признаться он и не думал вынырнуть. Но вынырнул. И его подобрала испанская канонерка. У него начался жар. Наверно он наврал чего-нибудь в бреду. Одним словом, он очнулся вот здесь.

В дверь застучали и его повели на допрос.

Черномазый следователь перекидывался шуточками с полицейскими. Они хохотали и показывали пальцем на него. Он немного маракует по испански. Ну да, ничего доброго он здесь не дождется.

Его допрашивали по английски. Ничего себе эта публика говорит на всемирном языке, это стоит послушать.

Допрос прервался. Следователь снял пиджак, жалуясь на жару, и послал мальчишку за бутылкой Опорто. Ему тоже поднесли стаканчик, — это просто портвейн, но недурной. «Есть такой у вас в Америке?» В Америке все есть.

Хорошо. Начнем сначала.

— Вся ваша шайка изловлена. Это вам известно?

— Я ничего не знаю ни о какой шайке.

— А это что такое? — и следователь показал набор инструментов для стали.

— Это вы везли на выставку в Чикаго? — не правда ли, ха-ха-ха!

— Я работаю в одиночку.

— По кладовым?

— Нет, по кассам.

— Вы расскажите мне о взрыве котлов на фабрике… на фабрике… чорт бы побрал эти американские фабрики с их богомерзкими названиями — Охтахома Мануфакчуринг…

— Ничего не знаю об этом.

— А об убийстве банкира Варфалло в Минас-Джеерасе?

— В первый раз слышу.

На этот раз арестованный не врал. Он действительно ни об том, ни о другом ничего не слыхал.

Тот к нему приставал еще с полчаса все с тем же. Основатель «Трипль-Ойля» ничего не понимал. Тщетно он уверял следователя, что он специалист по кассам, и не полезет в мокрое дело — а рвать котлы, спаси его небо от таких штук. Где он работал по кассам, да везде. Хорошо. «Апсаньес, дайте ему перчатки», — и стальные поручни щелкнули на его руках.

— Теперь вы будете сговорчивей. Дайте ка мне портфель!

Следователь вынул оттуда что то в роде башмака и шибанул этой штукой своего пациента по голове. Вот это так! Он свалился с первого раза. Его подняли. — Как ему это нравится? специально испанское изобретение. А вы говорите, что в Америке все есть! — Он протестует. Он будет жаловаться американскому консулу. Следователь выпучил глаза.

— Ну, это уж нахальство, — сказал он, и дал ему еще раз, покрепче.

Через час его повели обратно. Сторож сказал, что этот следователь приехал только сегодня утром из Кадикса. Это важная шишка. Известен своей пронырливостью и дотошностью. Так что вам лучше признаться. Он сделает из вас котлету, но добьется своего.

Арестованный подумал, что недурно бы ему повеситься.

23 Диггльс банк завивает горе веревочкой

Два часа ночи. Машина вихлялась по улице так, что бобби отбежал в сторону и вынул свисток. Но она остановилась.

— Ссс-ушьте… это вы там… бобобби! Ну да… Ссушьте… а?

Бобби влез в машину. Сидевший там человек был пьян, как Барбаросса.

— Бобби, — сказал человек в машине, — вы че-чест-ный-на! — человек. Это видно по… по… ну вижу… то есть… а, бобби!

— Куда вас отвезти, — спросил бобби.

— К чо-ортовой бабушке, — ответил автомобилист, — только там еще я не был се-сево-одня… н-да-с… покрутили!.. на!

— У вас есть адрес?

— Вы… вы комик, бобби… адрес — это в роде галстуха, он у всякого — на! — на! — на! — огрррррррллл, — орыйя. — хага га. — грылылы.

Он вывернулся за борт машины и изверг часть поглощенного неправедно.

Бобби смотрел одобрительно.

— Так, — сказал автомобилист, отирая холодный пот с лица, — это лучше. Бобби, вы умеете править?

— Так точно, сэр, — ответил бобби.

— Вот, — сказал автомобилист и дал ему карточку. — Покойной ночи, бобби. Когда довезете, скажите ваш №, ладно?

— Хорошо, сэр, — ответил бобби и тронул.

Сэр перелез, икая и охая, во второе отделение машины, улегся вдоль, икнул и выругался. Засим заснул.

Ехали довольно долго.

Бобби честно привез его в полицейское отделение и сдал. Там дали шоффера и тело несчастного двинулось далее.

Это была дачка за городом. Там приняли тело не без сокрушения. Шоффер получил на чай и сдал № бобби.

В шесть утра Эпсор вышел из этого домика. Лицо его было сильно помято, после пьянства, но все же он был терпим, выбрит, умыт, сколько возможно.

Его ждал другой автомобиль. Поехали.

На повороте третьей, не то четвертой улицы некто шел и поплевывал на тротуар. Эпсор вынул из кармана записную книжку. Некто обождал пока его обогнал авто Эпсора, вытащил из за пазухи некоторое подобно пистолета и нацелился в автомобиль. И спрятал. А шоффер начал беспокойно оглядываться назад, замедлил ход и остановил машину.

— Что такое? — спросил Эпсор.

Шоффер вылез:

— Покрышка! Сейчас сменим… эх! и другая то же самое! Ловко!

Эпсор вышел из машины. Он доедет на трамвае.

Эпсор ушел, а шоффер возился с покрышками. Некто подошел, раскачиваясь к нему, присел, на корточки, потом скинул пиджак и начал деятельно помогать шофферу. Он обнаружил кое-какие знания в этом деле. «Да вы не шоффер ли?» — Нет, он механик, но сталкивался и с этим добром. Чорт знает что: по гвоздю в каждой шине!

Эпсор вышел за поворот, но не стал дожидаться трамвая, взял кеб и уехал.

Аэродром. «Готова машина для Бигерля?» — «Готова». — «Мы едем».

Моноплан унес его. Над океаном — на Запад.

«Где господин Эпсор?» — спрашивал тоненький мужчинишка у швейцара банка, одолжив ему предварительно сигару и поговорив о тяготах швейцарской службы. «Уехали в отпуск, кажется, что в Биарриц…»

Тот же человек путем ничего не мог добиться от шоффера.

После этого он почесал в затылке, помотал головой недоверчиво и пошел на радиостанцию. У него там было неотложное дело. Биарриц… сказки это, а не Биарриц, — проверим, во всяком случае. Это не так трудно. В таких местах всегда есть наши молодцы.

24 Лиса становится порядочным человеком

— Так ты знаешь, несчастный, что такое радиосигнализация около несгораемой кассы.

— Ну?

— Дубина! ты еще и не подошел к этой анафемской кассе, как она тебе влепит пулю в лоб.

— Рассказывай!

— Пусть у тебя заведутся кролики в ухе, если я вру. Она чует нашего брата, как хорошая девчонка с тротуара.

— Это же сатанинское дело.

— Есть!

— Так он и влопался?

— В самую точку!

— Его схватили?

— После того, как тебе всунут пол унца свинца в череп, ты ведь не станешь препираться с буйволами, не правда ли?

— Нипочем. Это против моих принципов.

— Вот. И он был того же мнения на этот счет.

— Я скажу тебе, Угорь, нам дьявольски не везет!

— Да, Лиса, над нами стоит пропеть мормонскую панихиду. Скажи-ка мне, а где — Сверло?

— Боюсь, что он сбежал. Если его только не маринуют где-нибудь буйволы. Нет от него никаких вестей.

Ночью к Лисе постучались в окно. Первым его движением было бежать. Но у него было подготовлено кое что на этот счет. Он подтянулся к окну и спросил:

— Что нужно?

— Лиса? — спросили из за окошка.

— А хоть бы и Лиса?

— Хотите тысячу долларов?

— Положите на окно и идите к сатане на рога, покуда я не достал винтовки со стены.

— Ладно, — вы хороший малый, я вижу. Кладу тысячу на окно.

— Ей-ей, я снял карабин.

— Повесьте обратно. Я вам дам еще тысячу, если вы меня впустите.

— У меня только шесть патронов, а я так полагаю, что вас человек двадцать. Неудобно будет, если угощенья не хватит на всех.

— Я один, клянусь знаменем Штатов, Южной Дакотой и негрским мясом!

Лиса встал. Он вылез на крышу — и увидал в рассветной тьме, что действительно перед его окном вертится всего лишь один человек. Он разбудил своего Угря и впустил.

— Уф, — сказал тот, — и здорово же вы запрятались! третий месяц, как я бегаю за вами, как гончая собака.

— Я не ищу известности, — ответил царственный Лиса, — скажу по правде: она мне противна. Это потому, что я противник смертной казни.

— Что делать, — ответил гость, — многие ее не любят. Ну вот что: чтобы вы не думали, что я враг: — ваш приятель, тот, у которого родимое пятно на лодыжке, говорит немного в нос и здоровые усы; — кажется, — я не утверждаю этого, — его зовут у ваших — Сверло, — так вот он сидит сейчас в Будапеште, и крепко сидит. Но он держится, и не выдает ваших. А он бы мог вас всех устроить на креслице… да. А то ведь и кое кто другой мог бы добраться до вас, как добрался я.

— Это еще полдела добраться, — ответил Угорь, — надо еще и выбраться!

— Пустяк, — сказал гость, вынул из кармана револьвер и бросил на стол, — вот и вся моя амуниция, пожалуйте.

— Ну-с, — сказал Лиса, покосившись на револьвер, — а дальше что?

— Тысяча долларов лежит на окошке; с той стороны. Вот другая, — он кинул на стол пачку билетов. — Осталось еще две, одна вам, другая мне на обратный путь. Вы люди серьезные и не станете заниматься пустяками.

— Ну, да, — ответил Лиса, который все мрачнел, — говорите-ка, в чем дело. И как вы до меня добрались. Вы от Стифлэта?

— Не угадали, — ответил гость, — от Монса из Бостона. Мы изловили дюжины две ваших ребят, если уж говорить по правде… но у вас прекрасно все устроено! — и большинство из них и знать не знали на кого они работают. Но все таки — я у вас. Советую вам переменить квартиру и кое что изменить в организации. Но не в том дело. В одном из ваших отделений было мокрое дело с банкиром Варфалло в Минас-Джеерасе. Помните?

Лиса поглядел па него и спросил:

— Вы думаете, я тоже служу в вашей конторе?

— Нет, — ответил гость, — я только спросил, помните ли вы. Как и что — могу вам рассказать. Так вот: среди захваченного было письмо от его племянника из датского города Ринкобинга, посланное через Копенгаген… оно пришло к банкиру в день его… скажем, кончины, и было похищено. Оно не представляет собой никакой реальной ценности. В нем идет речь об одном сорте быстро-горючего стеарина… техника, одним словом, вы можете получить за него ровнехонько двадцать пять тысяч долларов, как один пенс — и вам дадут возможность уехать из Америки туда, где вас не знают и не будут к вам приставать. Имейте в виду, что не мы одни заинтересованы в этом письме — и пока оно у вас, вам не дадут жить. Из вашего друга в Будапеште выжиливают то же самое.

— Если вы даете двадцать пять, — сказал Угорь, — значит письмо стоит не меньше пятидесяти!

— А если я предложу вам пятьдесят, вы попросите — сто, не так ли?

Они сговорились на семидесяти.

Лиса уехал за письмом. Сыщик был оставлен под присмотром Угря. Он был славный малый и они играли в домино. Но однажды Угорь хлебнул виски с содой — и удивился, как он быстро пьянеет. Когда он очнулся, этого прохвоста не было.

Угорь поджег ферму и позорно бежал.

Лиса ехал с экспрессами. Зайцем, чтобы не возбуждать подозрений. Его ловили. Определенно ловили. Но он был предупрежден сыщиком и не удивлялся, а вывертывался. Однажды он запутался. Его выслеживали на поезде. Он вылез на крышу вагона. Лежал и держался за вентилятор. Поезд был прямой и должен был мчаться минут сорок до остановки. Вполне достаточное время для того, чтобы изловить человека. Лиса был недоволен. Он видел, как затягивается сеть, куда он будет пойман, — эта сеть кончалась креслом. Кресло — есть род мебели, не больше. Но об удобстве кресла с электрическим проводником к спинке и ручкам существуют разные мнения. У Лисы же было очень определенное мнение об этом роде мебели.

Человек вылез из под вагона и уцепился за крышу. Не забудьте — все вертится и качается: экспресс делает 125 километров в час. Лиса сунул ему револьверную пасть в самый нос. Тот не испугался.

«Не бойтесь, я от Монса, — сказал он, — Лиса, сумеете вы удержаться на веревке, если вам ее кинуть с моста?» Лиса сказал, что он попробует. «Дело в том, — ответил вылезший из тьмы, — что поезд полон сыщиками и полицией, — и зачем вы на него полезли! — я не мог вас предупредить — вам несдобровать, если останетесь! вон мост».

Лиса схватился за веревку и понесся в высь. В высь и в бок. Он полез по этой веревке, которая поднялась так, что образовала тупой угол с днищем моста. Вдруг она ослабла, сердце у него екнуло, он падал, — но тут его поймали и поставили на землю. Он был цел. Впрямь цел. Приятная неожиданность.

Лису посадили на аэроплан, — в жизнь он не катался на этой машине. Хорошее изобретение. Едут двое, — никакой полиции поймать нельзя.

Через день письмо к Варфалло было в руках сыщиков конторы Монса. Лиса получил семьдесят тысяч и под эскортом таинственно отправлен на пароход. Что вы думаете о Баллара? недурной городок — это в Австралии. С деньгами там люди живут не хуже, чем в Вашингтоне.

25 Что такое капитализм? Глава агитационного значения

— Едут, — сказал одни из рабочих, вглядываясь из под руки в пыльную даль, — вон они. Далеко то им все-таки не уехать.

Автомобили, пылившие на горе вдалеке, действительно, вскоре остановились. Видно было, как оттуда вышли люди. Они вытащили велосипеды и поехали дальше, перебравшись через разрушенное шоссе. Но скоро пришлось бросить и велосипеды. Судя по жестам они ругались. Один вынул бинокль и стал смотреть. Он заметил рабочих. Он бросил бинокль и стал показывать жестами рабочим, что им нужны лошади. Он очень картинно влезал на свою трость и гарцевал на ней. Рабочие замахали шапками, и через три часа гости были на фабрике.

Лучше было бы сказать на том, что осталось от фабрики. Взрыв котлов разнес всю округу. Но фирма была не из тех, что боялась несчастий. Казалось, что тут то им и впрыснул чорт под кожу какого то доппинга. Они — из конторы — работали день и ночь. Электростанция была разрушена, они наделали смоляных и нефтяных факелов, чихали и плевались, но рылись в книгах, писали, считали, говорили по радио с городом. Они выгнали всех живых на работы, работали без смен. Они просили и кричали, молили и угрожали. Сам управляющий стал на колени перед партией, которая падала с ног за разборкой разрушенного корпуса. Ведь он тоже ничего не ел уже два дня — а он работает. Они отдают все галеты рабочим. Ей-богу, у них ничего нет. Но каждый день стоит денег, и не пропадать же нашей фабрике! Работайте, ребята, сколько хватит сил — если кто сдохнет, семья будет обеспечена — дети будут в хороших учебных заведениях, жены с пенсией, и законные и гражданские. Провалиться ему — управляющему — если он врет. Ведь он сам — человек служащий.

Ладно, чего там, они работали. Нечего врать зря.

Они были еле живы. Ничего не было. Ни воды, ни еды, ни черта. С ума спятить можно.

Приехавшие слезли с лошадей. Двое. Остальные придут пешком. Больше не было лошадей на заводе. Конюшня как раз была за котельной. Яичница вышла из наших лошадей, вот что я вам скажу.

Директор, молодой еще человек, поздоровался с рабочими, которые были поближе, за руку. Когда тебя прижмут, так ты начинаешь понимать человеческое обращение. А где ты раньше был? А кто наслал на нас целый поезд со штрейкбрехерами? Кто уставил прокатный цех пулеметами? Кто завел стражу с магазинками? Сволочи вы — и больше ничего!

Ладно. Собирайте всех в сталелитейную.

Директор говорил не очень гладко. Он здорово трусил.

— Сегодня в три часа дня, — сказал он, — придут два дирижабля с едой. Там будет и немного народа. Как только вы сумеете прочистить шоссе и путь — всего будет вдоволь. С другой стороны работают железнодорожные рабочие и шоссейные команды. Но добраться до фабрики — почти невозможно. Все, что можно, будет сделано. Отправка дирижаблей стоила пятьдесят шесть тысяч чистоганом — они отправили их. Семьи погибших будут обеспечены. Раненые получат пособие и отпуск. По выздоровлении их возьмут на прежние места безо всяких разговоров. Кого задержат — пусть приходит прямо ко мне. У нас есть сведения: это не случайность. Это не несчастный случай. Компания просит рабочих сохранить присутствие духа. Компания заплатит, как только сможет.

Рабочие говорили глухо и тяжело. — Почему компания не принимает мер? Что это за котлы? Это не фабрика, а мухоловка! Сорок пять человек из котельной сварились живыми, — не хотите ли пойти посмотреть. Сколько народу завалено кирпичом и землей — этого и не сосчитаешь. Это преступление. Они требуют расследования. — «Расследование будет!» — крикнул директор. — Вместе с нами? — Хорошо, вместе с вами. — Ладно. Они потребуют наказать виновных. Делегатам в конторе директор показывал какие то таинственные бумажки. Вот в чем дело. А вовсе не в котлах. Рабочие глядели на это недоверчиво. Бумажки вредные, это верно. Но вы хотите выкрутиться — и свалить дело на конкурентов. А на самом деле котлы были неисправны. «Хорошо, — говорит директор — остался кто-нибудь жив из котельной?» — «Джимс, кочегар». — «Давайте сюда Джимса, кочегара».

— Говорите нам, Джимс, были неисправности в котлах?

— Нет, — отвечает Джимс, — все было в порядке. Не забудьте, дело было в понедельник, а в субботу вечером мы все осматривали, как и полагается.

— Хорошо, — говорит один из рабочих, — ты не робей, а говори, как следует: ты же сам говорил, что в пятом номере были слабые трубы?

— Да, — отвечает Джимс, — это верно, насчет пятого.

— Позвольте, — спрашивает инженер из города, — ну это в пятом, а отчего взлетели остальные?

Этого Джимс не знает. Вот-с. То то и дело.

Он уговорил их, одним словом. Но расследование все равно будет. Обязательно. В три часа действительно пришли дирижабли. Серые, громадные, с роскошными кабинками внутри. Бархат сидений был заложен бумагой и брезентом, а все равно все было выпачкано хлебом, мукой и прочим добром. Еда есть. Это уже лучше. Три доктора, сестры и медикаменты. Ладно, чорт с вами. Когда вы три дня не жрали, — то свинина с бобами, это я вам скажу…

Кто помоложе, бросились на розыски. Поймали с дюжину бродяг. У одного что то нашли. Их повесили в лучшем виде, всю эту сволочь. Тут некогда разбирать. Небось кирпич не разбирал, кого он заваливал!

26 Метеор упал

Инженер Порк остановился. Он ходил по пустынному берегу острова, сжимал рулей, ругался и плевался. Запас «П-21» почти исчерпан. Что делать, восстановить без новой лаборатории нельзя. А где ее взять? — Нужны деньги. Уж лучше было бы, пожалуй, согласиться на четыре миллиона, чем в'ехать в такую историю.

Негр принес убитую птицу. Они стали разводить костер.

А в какой культурной стране может опуститься он на своей огненной колеснице, не привлекая всеобщего внимания?

Это очень просто — развести костер. Пустое дело.

Два часа они бились над этим делом.

Инженер вылез на скалу и стал смотреть на море. Он прищурился и поднял палец вверх. Была — не была, надо рискнуть. Иначе он пропал.

«Вор», — это словечко для грудных младенцев. А у него не воровали в продолжение всей его жизни работу и здоровье, превращая в яхты, автомобили, виллы и батистовое белье для женщины, — что?

27 Бобби жалуется на неблагодарность

Кот, — обыкновенный серый дымчатый кот — шел по карнизу. К сведению товарищей зоологов: — этот идиллический кот не занимался зоопсихологией и условными, сословными и безусловными рефлексами, потому он — думал, этот мой кот. Настоящий антропоморфический кот к вашим услугам!

Карниз был широкий — сантиметров 35, крытый оцинкованным железом, — для животного вашего роста самая удобная дорога. Вы идете и машете хвостом — направо, потом налево, направо, потом налево. Вы можете сразу махнуть всем хвостом, а можете только кончиком, изгибая хвост по кубическому уравнению: очень интересно, — при этом у вас получается несколько наивный и глубокомысленный вид. Вдруг что то хляснуло нашего приятеля по спине. Кот подумал (не забудьте, что это был настоящий антропоморфический кот), что это птица, присел, но о и о вытянуло его еще раз и довольно ощутительно. Кот выругался на чистом котовьем языке и отскочил. Ага! — это веревка. Значит сейчас будет и человек, если он чужой — лучше ретироваться. Но впрочем, сейчас темно, а эти кошки, меняющие шкуру по желанию и бегающие на задних лапах, ничего не видят в темноте. Посмотрим, что будет дальше. Внизу мелькнул огонек, мелькнул и потух, мелькнул и потух. Ага, он знает, что это такое, — белый огонь, который носят в ноге и который не жжется, даже если его прижмут вам к самому носу. Ветер донес ему запах этого человека, там внизу. Чорт, — (он так и сказал «чорт», не забудьте, что он был антропоморфический) — чорт, — буркнул кот, — это чужой. А если чужой приходит не днем и его не поднимают в клетке, которая летает в середине лестницы, может всякую минуту подняться драка, а также и искусственный гром, при помощи которого двуногие кошки уничтожают все живое и себя самих в том числе. Все таки надо вынюхивать, чем это кончится. Еще веревка, тоненькая. Если он начнет мяукать, то спугнет все это дело. Стоит или нет. А вдруг чужой слопает все, что есть в доме?

Толстая веревка завертелась. Вот это так! — это так называемая «барышня». Почему ее несет нелегкая по веревке, вместо того, чтобы лететь в клетке, где можно сесть на мягкую лавочку, и дожидаться, пока клетка не долетит до низу и не отворится дверь? Он пискнул — на всякий случай, она поравнялась в это время ногами с карнизом. Он слышал ее тяжелое дыхание. Услышав писк, она сказала волнуясь «боже мой!», нащупала ногой карниз и подозвала кота. Он подошел и мурлыкнул. Отчего бы ему, в самом деле, не подойти к собственной барышне: — она веселая и добрая, пускает спать на кресло и дает молока. Она погладила его (ее рука тряслась, это странно, но в конце концов это ее личное дело) и спросила его, узнал ли он ее? Конечно, узнал, странный вопрос, — в доказательство он ткнулся ей мордой в руку, нащупал выдвинутую костяшечку руки и прошелся по ней, — носом, губой, щекой до самого уха. И запел: урр и мурр — урр и мурр — и так далее. «Ты не должен кричать, — сказала она, — ты ведь хороший добрый котик, не правда ли?» Ну хорошо, он не будет кричать, — а зачем ты лезешь по веревке, это что за новости? Но она сделала вид будто не понимает вопроса. Она погладила его. И стала спускаться ниже. Когда лицо ее исчезало за карнизом, она попросила еще раз, чтобы он молчал.

Он побежал бегом по карнизу, добежал до дерева, смерил глазами расстояние, прищурился и прыгнул. Листья зашумели вкруг его. Цап! — и он сидел на суке. Спустимся. Оттуда лучше видно.

Человек дожидался ее внизу. Он подхватил ее и снял с каната. Потом он дернул тоненькую веревку и канат свалился вниз. Они говорили. Она вытирала глаза. Кот (антропоморфический, вот ведь в чем дело) не понял разговора. Она говорила, что не хочет уходить. Зачем она тогда лезла по веревке и просила его не шуметь? Человек говорил, что он понимает ее. А зачем он тогда обнимал ее и уводил помаленьку все дальше и дальше? Она говорила, что не может, — он взял ее на руки и унес. Это кот понял. Если она не врет и действительно не может идти, то ее надо нести. Верно. А засим он отправился гулять. В конце концов лучше не вмешиваться в людские дела. Они всемогущи, они все знают и все имеют, а когда у них начинается какая-нибудь катавасия и бедная кошка подвертывается им под горячую руку, — ей влетает на орехи так себе, здорово живешь. Посмотрим, что будет завтра.

На завтра полицейский Гелл показывал плачущей жене записку своей свояченицы и говорил:

— А я тебе говорю, что это добром не кончится. Я знаю, что я говорю. Поклялись мне, что ты сумеешь это приберечь про себя, и я скажу тебе про это самое!

Она поклялась.

— Знаешь ты, кто он такой? Я не имею права этого говорить, но я скажу, чтобы ты знала, что ей будет: — это опаснейший анархист, его приметы сообщены по полиции уже с полгода. За ним охотятся сыщики, наши да еще частные конторы с континента. Это динамитчик. Ему на роду писано кончить жизнь под мушкой. Мог я пускать к себе в дом такого человека? И как ты думаешь, если их накроют вместе, — куда мы полетим с тобой? Что ты мне теперь прикажешь делать? Если я буду молчать, значит я с ними в стачке, не так ли, — а если донесу, то она пропала, а меня спросят, чего я молчал до сих пор! Не угодно ли тебе сказать мне, что я должен делать?

Она свалилась в кресло и плакала навзрыд. Кот решил, что он свалял первоклассного дурака вчера на карнизе.

Нельзя никогда доверяться людям, которые приходят ночью и не через под’езд. В следующий раз он будет мяукать, как оглашенный.

Гелл сел и стукнул кулаком по столу.

— Это черная неблагодарность, — сказал он, — разве я плохо к ней относился? Разве я не старался помогать ей всем, чем мог! А кто в этом виноват, — ты, конечно, как мне ни неприятно говорить тебе это, вот что! Почему ты ее не отговорила?

— Как тебе не стыдно, Гелл, — сказала она плача, — ты же знаешь, что я ей всегда говорила, что она должна тебя слушаться. Но что же ты с ней поделаешь, когда она всегда была такая пылкая, что прямо ужас! А он ей набил голову разными сумасбродными мыслями о счастья людей и всяком таком…

— Счастье людей с динамитом! хорошее счастье! это черная неблагодарность, — повторил он, — черная неблагодарность… А что я буду делать, скажи-ка, ежели вдруг мне же да и придется их арестовывать? Там ведь не будут спрашивать отчего это я такой пылкий. Он приехал из Дании, этот молодчик, — очень просто, что он еще и шпион…

28 «Бразильский Флорин» начинает трусить

Член правления Брафлора был в большом затруднении. Они ухлопали на это дело с новым взрывчатым веществом массу денег. Они так увлеклись погоней за этим делом, что у них под носом выхватили несколько самых выгодных дел. Их вытесняют с биржи. И вот последние неудачи, явно относящиеся к Варфалловскому взрыввеществу: метеор не мог быть прослежен, так как кто то поджег обсерваторию, — поджог установлен. Убытки не очень велики, но время было упущено. Письмо к Варфалло, которое стоило стольких денег, как выясняется из вчерашних телеграмм, ничего не дает, так как молодой человек бежал из Дании, где его преследовали за убеждения. Чорт навязал такому человеку, который несомненно будет в свое время миллиардером, какие то убеждения! Кончил бы свое дело, а потом мог бы чудить в свое удовольствие. Его почти что накрыли в Англии, но он вывернулся и опять исчез. Сыскная контора успокаивала его, — но что значат их успокоения, им разумеется не хочется терять дело! Владелец конторы уверял его, что есть основания думать, что изобретатель убежал из Англии не один, и можно полагать, что его спутником была женщина. А тот, кто спутался в таком деле с женщиной, обязательно влопается. Это спорно, — разве не было женщин, которые обделывали такие дела еще лучше мужчин?

Осия определенно надвигался. Он еще не добрался до них, по его заключениям, — но он связался теперь с Большой Кредитной Ассоциацией, и связался не на шутку. Это было дело его рук, этот ужасный взрыв в Охлатоме, где погибло около полуторы тысячи людей. И как это было ловко сделано! На другой день после взрыва упали Охлатоме, а за ней упали и Бекасы (акции Большой Кред. Ассоциации) ровнехонько на 14 %. И теперь Бекасы нижают по всей линии, а на фабриках, связанных с Б КА волнения не прекращаются. Газеты травят Охлатому за отсутствие технического надзора над котлами. Конкуренты собирают среди своего персонала деньги для бастующих фабрик Охлатомы. Охлатома летит вниз. Бекасы падают. Осия с'ест всю эту публику и не поморщится.

Их начинают задевать из Экуадора, где есть большие нефтяные фирмы, которые теперь связались с Осией. Еще немного и Осия настигнет их. Правда, тайный консорциум охватывает почти всю Бразилию, но от них отступятся, если увидят на горизонте Осию. Да если и не отступятся, — что этот консорциум сможет сделать с Осией? Смешно и думать.

29 Порк расправляется с буржуазной моралью

Экстренный выпуск «Уорлда» сообщал о новом несчастий на нефтяных приисках, связанных с БКА: взорваны семь буровых вышек (погибло триста пятьдесят человек, убытки семьсот тысяч долларов, пожар еще не ликвидирован), взорвана контора приисков; взрыв был так силен, что здание конторы целиком поднялось на двадцать пять метров над землей и разрушена стальная кладовая с ценностями. Расследование производится. Есть основания думать, что взрыв связан с прибытием в Америку шайки динамитчиков, поклявшихся уничтожить всю буржуазную культуру. Аресты и обыски в связи с этим по всей стране. Надо положить конец этим забавам, — мистер Тукер, как ваше мнение? Мы не можем позволить, чтобы честные труженики уничтожались тысячами во имя каких то завиральных идей.

В хронике петитом отмечалось, что над Небраской вечером того же дня пронесся метеор.

Через две недели из Флориды ушел на юго-восток пароход, зафрахтованный доктором Томсоном. Корреспондентов не пустили на борт, им об’яснили, что это полярная экспедиция.

Корреспондент «Трибуны» заподозрил неладное, — отчего бы не пустить газетчиков на полярную экспедицию. Он нагнал их через день на моторной лодке. Его вежливо попросили отправиться к чорту. Он ушел и нагнал их еще раз ночью. Они шли без огней, но когда он приблизился к ним на километр, они зажгли прожектор, нащупали его и обстреляли из самой настоящей трехдюймовки.

Корреспондент помчался к берегу, и вслед этой публике пошел контрминоносец с весьма определенными инструкциями. Но, когда контрминоносец прошел сотню километров по указанному направлению, у него испортились сразу все электроприспособления и он, с размагниченным компасом и бездействующим радио, еле-еле добрался до берега. «Трибуна» много писала об этом. Осия действовал, и он привлекал больше внимания, чем странный случай с корреспондентом. В конце концов не надо совать нос, куда не следует.

Порк добыл все, что ему требовалось. Через три месяца все будет восстановлено. Посмотрим, сколько ему заплатят на этот раз! А то ведь нетрудно будет произвести и над банками ту же операцию, что и над нефтяными вышками БКА.

В деловых кругах не сомневались, что история с Флоридской «экспедицией» относится к деяниям благочестивого Осин.

30 Диггльс-банк против «Бразильского Флорина»

Брафлору удалось втянуть в свое дело правительство. Это тоже стоило денег. В результате, в ночь с 17 на 18 августа бразильские войска «вторглись» в пределы Перу и перешли границы Экуадора сразу в пяти местах. Перу заявило протест, но ей было уплачено (злые языки поговаривали, что будто бы даже обеими сторонами) и с этой стороны ничего неприятного не ожидалось. Мирное население на «театре войны» потирало руки и заводило текущие счета в банках, — они получали недурную арендную плату за место, занятое окопами, за испорченные поля, а также и за землю для закапывания тех дураков, которые дали себя убить на этом деле. В европейских газетах напечатали известие о новом конфликте между экзотическими республиками. Европа ничего не замечала, пока не подорожал кофе и не произошли какие то неприятные заминки с Гамбургскими фирмами. Тогда дюжина прилично одетых людей села на крейсер и под эскортом восьми дредноутов, восемнадцати истребителей и двух отрядов субмарин отправилась к берегам Южной Америки разбирать это дело. Когда с набережной Рио увидали дымы вестников мира, и когда эскадра отсалютовала городу, — у большинства аборигенов было такое впечатление, что их взяли на цугундер и довольно крепко.

Член правления Брафлора был очень нервно настроен. Вот что такое Осия, — он повелевает миром, и ему ничего не стоит прислать к вашим берегам эскадру в сорок вымпелов, если вы станете ему поперек дороги!

Он принял европейского корреспондента. Тот заявил, что он прибыл с секретным поручением. Брафлор стал слушать.

— Время дорого, — сказал квази-корреспондент, — я буду говорить прямо, если позволите. Я от консорциума европейских банков, заинтересованных в Идитоле. Вы стоите у нас на дороге. У вас есть кое какие сведения. Пустяки в общем, но есть. Хотите вы покончить это дело миром? Тогда получайте десять миллионов долларов и бросьте это дело.

Член правления Брафлора задохся от удивления.

— Позвольте, — сказал он, очнувшись, — да кто вы такой, что говорите со мной в таком тоне?

— Я Эпсор, директор Диггльс-банка. Вы выкрали у нас первую переписку об Идитоле стальной кладовой в ноябре прошлого года через клэрка Фьюрса, вы…

— Вы ошибаетесь, — ответил Брафлор, — мы не могли ничего сделать в ноябре, потому что…

— Не будем спорить, — ответил Эпсор, — говорите прямо: хотите вы десять миллионов, а если хотите больше, то сколько?

— Десять миллионов я могу дать хоть сейчас, — добавил Эпсор и показал ему чек. Брафлор глянул на чек и побелел. На чеке была подпись:

— «Осия Лавуэрс».

31 Эпсор продолжает

Директор Диггльс-банка не мог понять, каким образом Брафлор решился отказать ему наотрез. Правда он чуточку сглупил. Для вящего эффекта он показал своему собеседнику в окно картину эскадры на горизонте, но они оба увидели, что там происходит какое то движение и движется еще вереница военных судов. Брафлор глянул на него удивленно и позвонил по телефону. Ему ответили, что это эскадра Соединенных Штатов. Это было не совсем в пользу Эпсора, но и не во вред ему, конечно. Однако, поскольку это не выясняло обстоятельства, это мешало. Не к чему было припутывать сюда эскадры. Да, — еще этому идиоту принесли при нем телеграмму. Но все таки…

32 Брафлор задумывается о загробной жизни

Он приехал домой, член правления Брафлора, пришел в кабинет и перечел телеграмму, которую получил при Эпсоре. Телеграфировал из Сан-Франциско его старинный клиент, который пугал его Осией и умолял не спутываться с Идитолом. Телеграмма гласила следующее: «Держитесь сколько возможно, выезжаю сегодня, должны выиграть, имею точные сведения».

Он совсем было приготовился торговаться с Эпсором, как ему подали телеграмму. Он схватился за нее, как утопающий за соломинку. С Эпсором он, в сущности, не мог сторговаться. Ему надо было получить, чтобы заткнуть все дыры около восьмидесяти миллионов, а война могла повысить в любой момент эту цифру до какой угодно величины. Выторговать же что-нибудь в роде ста миллионов — и думать было нечего. Оставалось бороться до последней возможности. Эта возможность могла быть исчерпана — завтра или послезавтра. Эпсор доказал ему это с цифрами в руках.

Брафлор терял голову. Он скинул пиджак и вылез на балкон.

На горизонте дымили две эскадры. В хорошее дело они влипли!

Он вошел в комнату. Сел за стол. Вынул из стола браунинг и осмотрел его. Все в порядке. Написал на бумажке: «Прошу в моей смерти…» Потом остановился, смял бумажку, расправил, перечел. Разорвал на маленькие кусочки. Встал, поглядел в зеркало и испугался. Да его надо свезти в сумасшедший дом!

Приподнял револьвер, нацелился в вазу и — выстрелил. Ваза с грохотом упала на пол и засыпала ковер осколками. Желтенький патрончик, вылетевший вбок, скатился с дивана и упал на пол, к его ботинкам. Он брезгливо отодвинулся.

Приставил револьвер к виску.

У него вдруг что то оборвалось внутри, он почувствовал, что задыхается, выстрелил и в то же время дернул рукой и присел. Его голову обожгло. На него посыпалась штукатурка и разбитый хрусталь люстры.

В дверь застучали — что есть мочи.

Он выстрелил еще раз — зачем и куда? Туда — в Осию! В Эпсора! Во всю эту сволочь, которая хочет его погубить.

За дверью кричали и стучали.

В Осию — еще раз. Тра-аах!

В Эпсора — бу-ббах!

Тра-ах!

Бу-ба-баах!

Трик-трик-трик… это еще что такое? обойма вся.

Он запустил револьвер в книжный шкаф.

Отворил дверь.

Сказал плачущей негритянке: «Не пугайтесь, Марта, ради бога, все глупости!»

— Я разнервничался. Принесите мне воды. И уберите..

33 Свояченица бобби знакомится с жизнью

Как они добрались до этой Гуанкавелики она подумать не могла. Она и представления до сей поры не имела, что значит быть женой анархиста. Ровно два с половиной месяца сплошного панического бегства. Она чувствовала, что связывает его по рукам и ногам. Их выслеживали с изумительной систематичностью. Здесь они сидели в покое уже две недели. Всюду в остальных местах им не удавалось пробыть и двух дней. Когда же это кончится? Тогда, когда он закончит работы по своему изобретению. Но для этого надо иметь покой и деньги. Покоя им не давали. Деньги еще были, но через месяца два их уже не будет. Их — не будет. Просто и ясно.

Теперь она понимает, что говорил Гелл, когда уверял ее, что она рискует головой на этом деле. Вчера он пришел домой совершенно разбитый. Его дядя умер.

Он мог бы рассчитывать на наследство, если бы… если бы он не был анархистом. Зачем же они ехали сюда?

Он замечательный, она его любит, жизнь без него — бессмыслица, он научил ее любить и быть счастливой. Он весь любовь и счастье. Он друг миру. Он осчастливит мир… если… если ему позволят это сделать.

Но она только стесняет его. Он сам не знал, какой бешенной известностью пользуется он у полиции. Он думал, что если покинет Европу, то преследования закончатся. Не тут то было, — в Америке их преследовали гораздо более ожесточенно. Он уверен, что крушение поезда, на который они опоздали, было устроено специально для него. Что ж, это возможно. Она никогда не могла думать, что на одного человека может свалиться такая куча злобы и ненависти. Что она может сделать? Она только мешает ему.

Его обвиняют газеты в ряде взрывов в Америке. Глупая ложь, — он в первый раз приехал сюда. Он никогда не вылезал со своим изобретением. Раз только он побаловался, когда они уехали на две недельки на континент — там, на маневрах, он сделал это, чтобы позабавить ее, они сидели на пляже и умирали со смеху — и это никому не принесло вреда. Ей и сейчас смешно, как она вспомнит, какую уморительную рожу состроил этот офицер, когда увидал, что его снаряды не рвутся. Лучше всякого кино!

Да, но все таки, — что делать?

К ней пришла соседка и позвала к себе. Ей было страшно идти. И он просил не выходить никуда. Но она настолько была измучена этими одинокими мыслями, что решилась пойти на четверть часика. Все равно, если уж выследили, так поймают и дома. У соседки был чай, фрукты, сласти. Они болтали о всяких пустяках, и у нее отлегло от сердца. Потом пришел племянник этой женщины. Он был очень мил, очень хорошо одет и прекрасно говорил по английски. Он был в Англии. Это замечательная страна. Он социалист. Они премило провели время.

Ей надо было идти. Он проводит ее. Нет, лучше не надо. Ну, что вы — отчего же нет? Ну, они выйдут вместе. Хорошо? Они прошли вместе два дома. Потом их обогнал очень тихо ехавший авто, он наклонился к ней и спросил, что это у ней с глазом. Она удивилась. Он зажал ей рот платком, схватил ее за плечи. Ей послышался противный-противный яблочный залах — точно сквозь сон услыхала она, что ее положили на автомобиль, машина дернула… и… и…

34 «Секрет Идитола»

Эту книжку написал инженер Стифс. Он свел с замечательным терпением воедино все толки и известия об Идитоле. Его тон очень изменился, после того, как ему отказали от места на заводе, где он работал. Им не нужны социалисты. Прекрасно, он пойдет туда, где они нужны. Он сделался левым из левых после того, как убедился, что не может нигде достать себе работы. Теперь он работал в кооперативной хлебопекарне. Он перестроил топку и удешевил производство. Но его коньком был Идитол. Он написал толстенькую книжку. Ее выпустила партия. Книжка шла нарасхват. Он вскрыл там захватническую политику Осии Лавуэрса. Пусть все знают на что способна эта позолоченная свинья.

Один человек прочел эту книжку с большим вниманием. После этого он решил, что сломал дурака: вещь сделали до него, — все его мечты перевернуть мир своим изобретением не могут осуществиться, покуда это в руках капиталистов. Он был удручен. Что же он старался? А бедненькая, ласковая, терпеливая Анни…

Другой со злобой кинул книжку под стол. Инженер Порк.

Третий прочел со снисходительной улыбкой. Какие пустяки, боже мой! И в тот же день Стифс получил телеграмму с советом не писать книг о том, в чем он ни черта не понимает. Телеграмма была подписана «Эдвард Идитол».