Спецназ

Коос Штадлер

СПЕЦНАЗ

Операции малых групп войск специального назначения ЮАР в тылу врага

Кейсмейт Паблишинг

Оксфорд

2002 г.

RECCE

Small team missions behind enemy lines

Koos Stadler

Tafelberg,

an imprint of NB Publishers, a division of Media24 Boeke (Pty) Ltd,

40 Heerengracht, Cape Town, 8001

PO Box 879, Cape Town 8000, South Africa

www.tafelberg.com

Copyright © in text Koos Stadler 2015

Copyright © front cover photo Koos Stadler.

Copyright on maps © Eddie Francis and Robin Jay

All rights reserved.

First edition in 2015

ISBN: 978-0-624-06944-7

Перевод на русский, комментарии и примечания © 2023, Сергей Бокарёв

Посвящается моему отцу Коосу, который привил мне любовь к приключениям, и моей дорогой жене Кариен, у которой не было иного выбора, кроме как преодолевать со мной любые препятствия.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие переводчика 7

Предисловие автора 8

Перечень сокращений и аббревиатур 10

ЧАСТЬ 1. ДЕРЗОСТЬ И ДЕЙСТВИЕ 13

1. Цель 13

2. Юный искатель приключений 15

3. Семена посеяны 20

ЧАСТЬ 2. БУШМЕН 25

1. Вперед, в неизвестность 25

2. Крещение бушем 33

3. Братья по оружию 41

4. Первые операции малых разведывательных групп 51

5. Реальности войны: боевое патрулирование в Анголе 62

6. Операция «Дейзи», ноябрь 1981 г. 71

7. Конец эпохи 79

ЧАСТЬ 3. ВОЙСКА СПЕЦИАЛЬНОГО НАЗНАЧЕНИЯ 81

1. Отборочный курс в войска специального назначения 81

2. Курс боевой подготовки войск специального назначения 86

3. Первые операции спецназа 98

4. 51-я разведывательная рота спецназа 101

ЧАСТЬ 4. МАЛЫЕ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫЕ ГРУППЫ СПЕЦНАЗА 108

1. Навстречу сражениям 108

2. Операция «Цербер», сентябрь 1985 г. 115

3. Операция «Килларни», декабрь 1985 г. — январь 1986 г. 125

4. Операция «Хвостовая часть», май 1986 г. 139

5. Операция «Колизей», октябрь-ноябрь 1986 г. 146

6. Операция «Похищение-1», январь-февраль 1987 г. 160

7. Операция «Ангел», август 1987 г. 170

8. Столкновение со страхом 176

9. Три креста над Лубанго: операция «Похищение-2», ноябрь-декабрь 1987 г. 182

Эпилог 197

Фотоматериалы 201

Предисловие переводчика

При изучении истории войск специального назначения ЮАР — той, настоящей, белой Южной Африки — всегда сталкиваешься с определенным противоречием. С одной стороны, за чуть более чем двадцатилетний период своего существования, южноафриканский спецназ навсегда вошел в историю, как одно из самых подготовленных и мотивированных боевых формирований в мире, — специальные операции, проведенные его военнослужащими, навсегда стали легендарными и вошли в золотой фонд спецназа. С другой стороны, геополитические изменения начала 90-х годов, когда к власти в ЮАР пришли политические силы, которые долгие годы были для спецназа главным противником, не прошли даром. Многие материалы об операциях и оперативной работе были уничтожены, профессионалы ушли на гражданку или в частные военные компании, уникальный опыт и знания постепенно были утрачены.

В связи с этим любые материалы об истории и боевом пути войск специального назначения ЮАР представляют особый интерес. Особенно это касается личных воспоминаний непосредственных участников тех далеких событий. И в этом смысле книга, перевод которой представляется вниманию читателя, имеет исключительную ценность.

Историей своей жизни и боевой службы делится ветеран войск специального назначения ЮАР, живая легенда спецназа, полковник Коос Штадлер. Типичный представитель африканерского «племени белых», сын священника, прослуживший в разведывательных частях свыше четверть века, он был не только свидетелем боевой работы своих товарищей-спецназовцев, но и активным участником многих уникальных специальных операций.

Через призму своего практического опыта, автор рассказывает нам историю становления т.н. «малых разведывательных групп специального назначения» — уникальной концепции боевого применения подразделений спецназа Южной Африки против стратегических объектов противника, расположенных глубоко в его тылу.

Специалист сил специальных операций, разведчик армейского спецназа, да и просто неравнодушный любитель военной истории найдет в этих воспоминаниях немало полезного. Важность глубокой и всесторонней профессиональной подготовки спецназовца, а так же критического и творческого переосмысления накопленного опыта; то огромное влияние, которое оказывает на тактику действий спецназа физико-географические и климатические особенности окружающей среды; необходимость изучения местной социально-культурной среды и вся сложность взаимодействия белого человека и коренного африканского населения; морально-психологические аспекты подготовки специалиста спецназа — все эти, и многие другие рассмотренные в книге вопросы делают ее своеобразным учебным пособием для всех военнослужащих войск специального назначения.

Эту книгу отличает еще одна важная особенность — это честность и необыкновенная скромность ее автора. В ней нет никакого позёрства, никакого пафоса или выпячивания личной крутизны — есть только честный, подробный и откровенный рассказ о пройденном военном пути, о проведенных уникальных операциях и, самое главное — о вере — в себя, в своих товарищей, и конечно же, в своего протестантского Господа Бога.

С.Б.

Предисловие автора

Я написал эту книгу, чтобы рассказать кое-что о мире, в котором жил более десяти лет из своей двадцатичетырехлетней карьеры в войсках специального назначения — в малоизвестном мире оператора малых разведывательных групп спецназа. Эти десять лет я специализировался на ведении специальной разведки. В ней я дышал, ел и спал. Опыт, который я получил в разведывательном отряде 31-го батальона,¹ проходя в нем службу с ноября 1978 по декабрь 1981 года, сформировал мой характер и подготовил меня к жизни и службе в 5-м разведывательном полку специального назначения, где я служил оператором малой группы спецназ с 1984 по 1989 год. Вся моя последующая карьера, как в подразделениях спецназа, так и вне их, основывалась на строгом кодексе поведения и принципах, заложенных в тот период.

С годами искусство разведки стало моей страстью. Познакомившись с тонкостями тактической разведки в разведывательном отряде 31-го батальона в Каприви, я прошел отбор в войска специального назначения и, наконец, осуществил свою мечту войти в состав малых разведывательных групп спецназа, — органу стратегической разведки тогдашних разведывательных полков спецназа, широко известных как РЕККЕ.² О войсках специального назначения существует множество неправильных представлений — и зачастую сумасшедших, сфабрикованных историй. Мало кто знает, что существовали различные подразделения спецназа, каждое из которых специализировалось в определенной области. Еще меньше людей знают о существовании узкоспециализированных малых групп специального назначения и о той исключительной роли, которую они сыграли в Пограничной войне (1966–1989 гг.).³

На написание этой книги ушло более двух десятков лет. Чтобы нарисовать как можно более точную картину, мне приходилось полагаться на записи, сделанные в разные годы, на свою память, на воспоминания своих коллег и на ограниченное количество документов. Рассказывая свою историю, я надеюсь пролить свет на концепцию, а также на возможности специализированных разведывательных групп южноафриканского спецназа, однако не пытаюсь представить исчерпывающую историю малых групп спецназ или подробный отчет об этапах развития этих подразделений.

Поскольку это личные воспоминания, я могу указать только тех лиц, с которыми я работал. Хотя назвать имена всех операторов, входивших в сообщество разведчиков специального назначения, невозможно, мне хотелось бы поблагодарить пионеров малых групп южноафриканского спецназа, — Кооса Муркрофта, Джека Гриффа, Тони Виера и Сэма Фурье, а также таких операторов, как Омена де Гувейя и Джастина Фермаака, отлично работавших в 1-м разведывательном полку. Если я опускаю в своем рассказе имена спецназовцев, которые участвовали в разведывательных операциях на протяжении своей карьеры, то это просто потому, что я не имел чести работать с ними.

Что еще более важно, поскольку между малыми группами и обычными ротами спецназа всегда существовало определенное соперничество, хотел бы заявить, что никогда не сомневался в их способностях. Я также не оспариваю их превосходные боевые навыки и превосходство в бою. Наоборот, меня всегда впечатлял уровень профессионализма многих спецназовцев.

Наконец, я счастлив разделить радости и горести, которые пережил, со своими товарищами, и с гордостью вспоминаю уникальный кодекс поведения, с которым мы жили, а также тесную связь и взаимное уважение, которые мы разделяли как в разведывательном отряде 31-го батальона, так и в 54-й разведывательной роте спецназа.

КООС ШТАДЛЕР

Перечень сокращений и аббревиатур

ALO

Офицер по взаимодействию с авиацией (англ. air liaison officer)

CO

Кандидат в офицеры, курсант (англ. candidate officer)

CSI

Начальник разведывательного отделения штаба, начальник разведки подразделения или части (англ. Chief of Staff Intelligence)

DR

Счисление пути (англ. dead reckoning)⁴

DZ

Площадка (район) высадки (выброски) (англ. drop zone)

E&E

Отход, уклонение от попадания в плен и эвакуация (англ. escape and evasion)

ECCM

Меры защиты радиоэлектронных средств от радиоэлектронного противодействия противника (англ. electronic counter-counter-measures)

ECM

Радиоэлектронное противодействие (англ. electronic counter-measures)

EMLC

«Инженерные консультанты по электрическим, механическим, сельскохозяйственным и химическим вопросам» (африк. Elektriese, Meganiese, Landbou­kundige en Chemiese ingenieurskonsultante).⁵

FAPLA

Народные вооружённые силы освобождения Анголы, ФАПЛА (порт. Forças Armadas Populares de Libertação de Angola; англ. People’s Armed Forces for the Liberation of Angola)⁶

FNLA

Национальный фронт освобождения Анголы, ФНЛА (порт. Frente Nacional de Libertação de Angola; англ. National Front for the Liberation of Angola)⁷

HAG

Вертолетная площадка, временный аэродром армейской авиации (африк. Helikopter Administratiewe Gebied).

HF

Высокая частота, высокочастотный, ВЧ (англ. high frequency)

LP

Пост прослушивания (англ. listening post)

LZ

Посадочная площадка (площадка приземления) (англ. landing zone)

MK

Умконто ве Сизве (зулу Umkhonto we Sizwe, «Копье нации»)⁸

MPLA

Народное движение за освобождение Анголы, МПЛА (порт. Movimento Popular de Libertação de Angola; англ. Popular Movement for the Liberation of Angola)⁹

NCO

Военнослужащий сержантского состава, сержант (англ. non-commissioned officer)

OAU

Организация африканского единства, ОАЕ (англ. Organization of African Unity)¹⁰

OC

Лицо руководящего состава, командир (англ. officer commanding)

OP

Наблюдательный пост, НП (англ. observation post)

PLAN

Народной-освободительная армия Намибии, ПЛАН (англ. People’s Liberation Army of Namibia)¹¹

PT

Физическая подготовка, ФИЗО (англ. physical training)

RPG

Ручной противотанковый гранатомет, РПГ (англ. rocket-propelled grenade)

RSM

Полковой сержант-майор (англ. Regimental sergeant major)

RV

Место (точка, пункт) встречи, сбора (англ. rendezvous)

SADF

Силы обороны Южной Африки, САДФ (англ. South African Defence Force)¹²

SAM

Ракета класса «земля-воздух», зенитно-ракетный комплекс, ЗРК (англ. surface-to-air missile)

SOP

Типовой (стандартный) порядок действий (англ. Standard operating procedures)¹³

SWAPO

Народная организация Юго-западной Африки, СВАПО (англ. South West Africa People’s Organisation).¹⁴

TB

Временная база (англ. temporary base)

UN

Организация объединенных наций, ООН (англ. United Nations Organisation)

UNITA

Национальный союз за полную независимость Анголы, УНИТА (порт. União Nacional para a Independência Total de Angola; англ. Union for the Total Independence of Angola)¹⁵

UNTAG

Группа ООН по оказанию помощи в переходный период, ЮНТАГ (англ. United Nations Transition Assistance Group)¹⁶

VHF

Очень высокая частота, ОВЧ (англ. very high frequency)

ZNDF

Национальные силы обороны Замбии, ЗНДФ (англ. Zambia National Defence Force)

ЧАСТЬ 1

Дерзость и действие

Мы не боимся никого, кроме Бога.

Девиз 5-го разведывательного полка специального назначения ЮАР, указанный в их Кодексе чести.

1

Цель

Бесшумно, медленными, неторопливыми движениями, я снимаю рюкзак, тянусь за первым подрывным зарядом и набором тюбиков с клеем. Натренированными пальцами расстегиваю ремни на подсумках и раскладываю остальные заряды так, чтобы до них было легко дотянуться. Я чувствую себя странно спокойным и готовым к предстоящим действиям.

Страх, который я испытывал раньше, исчез, и вместо него вверх взяла явная решимость. В глубине души я знаю, что хорошо подготовился к выполнению задачи и что ставки слишком высоки, чтобы можно было потерпеть неудачу.

Я снова надеваю рюкзак и перебрасываю свой автомат AMD¹⁷ на ремень за спину, чтобы обеспечить свободу движений, затем начинаю подкрадываться к истребителю МиГ-21, — пистолет с глушителем в правой руке, взведен и готов к действию, заряд в левой, на груди очки ночного видения.

В десяти метрах от самолета я останавливаюсь, чтобы в них посмотреть. Вокруг, как мы и надеялись, абсолютная темнота, но это также означает, что я не могу разглядеть то, что находится под фюзеляжем самолета. Даже луч инфракрасного фонарика моих очков не может проникнуть сквозь кромешную черноту под брюхом огромного самолета, стоящего на летном поле.

Стоит мертвая ночная тишина. Из-под самолета не доносится ни звука, и я не могу различить под ним никаких очертаний. Понятно, что мне нужно опуститься ниже, чтобы лучше видеть. Медленно и осторожно я продвигаюсь вперед, чтобы войти в черноту под фюзеляжем, чтобы можно было посмотреть вверх, против рассеянного света с неба. Пригнувшись, я начинаю забираться под крыло.

Внезапно, без предупреждения, из темноты под самолетом ночную тишину пронзает голос. Сбылись мои худшие опасения.

— Кто ты?...

Голос неуверенный, в нем едва сдерживается страх. Потом он звучит сильнее: требовательнее:

— Кто ты такой?

В хрупкой тишине ночного воздуха явственно звучит слишком знакомый мне звук взводимого автомата Калашникова. Всего лишь в трех метрах от меня, он звучит подобно ружейному выстрелу в тихой ночи.

*****

На протяжении многих лет своей сознательной жизни я жил в маленьком мире. Мире, в котором два человека действовали во враждебной среде, которая в мгновение ока могла вспыхнуть насилием — мире постоянной бдительности. Иногда мы оказывались за сотни километров в глубине вражеской территории, в милях от комфортной городской жизни и успокаивающего присутствия других людей. Это было царство, очень далекое от привычного мира, наполненное ноющим страхом и неуверенностью, голодом и жаждой.

А еще была тишина. Долгое время я работал в абсолютной тишине, когда общение с моим единственным напарником ограничивалось жестами или случайным шепотом.

Это был мир специальных разведывательных групп, или так называемых «малых групп спецназа».

Бóльшую часть своей взрослой жизни я был солдатом. Оглядываясь сегодня назад, я понимаю, что мне самой судьбой было суждено войти в ряды южноафриканских войск специального назначения, или РЕККЕ, как их обычно называли, и в конечном итоге стать там военнослужащим элитных малых групп. С самого раннего детства, выслеживая мелкую дичь в дюнах Калахари, и до того, как я впервые попробовал «на вкус» тактическую разведку во время трехлетней службы в разведывательном отряде 31-го батальона (подразделение бушменов, расположенное в полосе Каприви), я знал, что разведка — это то, чем мне действительно хотелось заниматься.

На протяжении этих трех лет бóльшую часть своего времени я находился на тактических разведывательных выходах в тылу врага в южных районах Замбии и Анголы, выявляя вражеское присутствие и выслеживая партизанские базы, оттачивая свои навыки, пока они не стали моей второй натурой. Затем я прошел отбор в спецназ и осуществил мечту всей своей жизни: стать частью этих элитных войск. Однако не это было моей конечной целью. В течение года я боролся с начальством, чтобы получить разрешение на службу в специальных разведывательных группах, входивших в то время в состав 5-го разведывательного полка спецназа в Фалаборве. Наконец, даже система больше не могла сдерживать меня, и я прошел через ворота пункта постоянной дислокации 5-го полка, чтобы служить в малых разведывательных группах.

И все же, несмотря на «Крест Почета»¹⁸ на моей груди и целую кипу грамот и благодарностей, я являл собой полную противоположность герою-спецназовцу. Я был напуган до смерти; мне приходилось уклоняться от опасных для жизни ситуаций больше раз, чем я могу вспомнить, и определенно больше, чем мне хотелось бы признать. В какой-то момент уклонение стало моим постоянным хобби. Я преуспел в этом. Но, с Божьей милостью, я никогда не показывал своего страха и всегда полз обратно, часто в буквальном смысле этого слова, чтобы выполнить свою задачу.

2

Юный искатель приключений

Я родился в Апингтоне, в семье учителя, но потом стал сыном проповедника. В возрасте 44-х лет мой отец поступил на семилетний курс богословия в Университет Стелленбоса и стал служителем Голландской реформатской церкви.¹⁹ Моя сестра-близнец и я, самый младший из шести детей, были еще совсем маленькими, когда наша семья временно переехала в Стелленбос.

У меня были фантастические, преисполненные радостью детство и юность, за которые я в основном благодарю своих родителей. Оба они оставили неизмеримое и незабываемое впечатление. В душе мой папа был охотником и авантюристом, и хотя я легко представляю его стоящим за кафедрой в мантии, — рясе, которую носили церковные служители в те дни, — я всегда буду помнить его как человека из леса.

У него была глубокая любовь и страсть к южноафриканскому вельду, особенно к Калахари (или, по-иному, Кгалагади), и он проявлял большой интерес к его фауне и флоре.²⁰ Он очень любил природу и был охотником старой закваски. Презирая охоту с транспортных средств, очень популярную в Калахари в те дни, он часами высиживал в тени кустов н’ксои,²¹ терпеливо выжидая и обхитряя дичь. И он любил своего Господа — я часто натыкался на него, усердно молящегося в кустарнике в вельде.

Моя мама была красивой, тихой и очень верной женой служителя. Со своей спокойной манерой поведения, она была основой нашей семейной жизни, вдохновляя моего папу, обеспечивая ежедневную жизнь и дисциплину своих детей и утешая всех, даже слабо нуждавшихся в поддержке. Своей неприязнью к большим группам людей и шумным вечеринкам я обязан ей, и должен поблагодарить ее за то, что она дала мне особый темперамент, необходимый для оператора малых групп спецназа.

В детстве со своим отцом, который был тогда священником голландской реформатской общины в городе Ариамсфлей в Юго-Западной Африке (ныне Намибия), я посещал молитвенные собрания на фермах. Эти поездки всегда приносили мне радость. Часто мы отправлялись на охоту или в поход на одну из ферм, и неизменно возникала какая-то трудность или сложность, что делало поездку незабываемой. Однажды, когда мы ехали на «Интернешнл» — восьмицилиндровом пикапе, предоставленном общиной, — по пересеченной местности к северу от Оранжевой реки в Юго-Западной Африке, машина сломалась на пустынной сельскохозяйственной дороге высоко в скалистых холмах. Молитвенное собрание на ферме должно было вот-вот начаться, и принимавшие нас хозяева никак не могли знать, что мы застряли.

Так как с нами ехали также мои мама и сестра, был только один вариант: мне пришлось пройти оставшееся расстояние пешком, а папа остался с ними в машине. Он объяснил мне маршрут: это был короткий путь через холмы и долины. Затем он отослал меня, дав напутствие беречь драгоценную воду и держать направление, ориентируясь по Солнцу.

Пройдя четыре часа, я нашел ферму. Была отправлена ​​машина, фермеры с близлежащих ферм быстро собрали спасательную группу и за считанные часы пригнали пикап к себе. Я был усталым, но счастливым, потому что знал, что это принесет мне некоторое уважение среди местных мальчишек.

На дворе стоял 1972 год, и мне было двенадцать лет.

Те годы жизни в Ариамсфлее дали все и даже больше, на что только мог надеяться юноша. Мы ходили на фермы на окраине города, купались у бетонных плотин и выслеживали мелкую дичь. В раннем возрасте я научился стрелять и почти каждый день ходил со своим дробовиком, охотясь на голубей или стреляя по мишеням. Жизнь была блаженством.

Во многих отношениях мое воспитание было строгим, но оно преподало мне ценные жизненные уроки. Однажды поздно вечером в дверь пастора постучал местный сержант полиции. Двое молодых людей из общины попали в аварию — лобовое столкновение на второстепенной дороге недалеко от города. Выяснилось, что один из них обгонял грузовик, не увидев встречную машину в столбе пыли. Когда мои родители на «Интернешнле» прибыли на место происшествия, оба парня умирали, застряв в своих машинах. Оставалось время лишь помолиться за них.

Сообщество было потрясено известием о том, что двое их многообещающих сыновей погибли. Одного молодого человека похоронили на ферме его родителей, а другого должны были похоронить на местном кладбище в нескольких километрах от города. Считал ли мой отец, что мы как семья должны выразить свое сочувствие, подготовив могилу, или он намеренно хотел преподать мне урок, я так и не смог понять, но выкопать могилу он обязал меня. Я не возражал, так как подсознательно, наверное, разделял папины чувства и, во всяком случае, любил физические нагрузки. Вооружив меня киркой, лопатой и бутылкой воды, он высадил меня, и, проинструктировав о том, где и какого размера должна быть могила, ушел.

Через час или два мои руки покрылись волдырями, а глубина ямы едва превысила два фута. Каменистая земля и палящее Солнце засушливой Юго-Западной Африки сделали свое дело. Папа принес еще воды и маминого домашнего имбирного пива. Увидев мои руки, он ушел за баллистолом, — ружейным маслом, которое использовалось как мазь практически для всего. Но баллистол превратил все в скользкое месиво, покрыв не только волдыри и фурункулы на руках, но и кирку, лопату и мое лицо, когда я пытался вытереть пот.

В ту ночь в моем теле болел каждый мускул, тело сгорело, став красным, как помидор, руки превратились в не пойми что. Я смертельно устал, но решил пройти все шесть футов вглубь на следующий день, однако из-за своих распухших и покрытых волдырями рук не смог потрогать утром даже ложку для завтрака, не говоря уже о лопате. Мама возражала против того, чтобы я копал дальше, угрожая папе всяческими наказаниями, если он посмеет снова отвести меня к могиле. Но как только она поняла, что я не собираюсь сдаваться, она замотала мне руки бинтами и надела на них пару перчаток. На могиле мне удалось покопать еще несколько часов. К тому дню я был уже на глубине четырех футов, но мои руки уже больше не могли ничего держать.

Но я просто обязан был закончить, так как похороны были назначены через два дня. Теперь я решил отмечать один крошечный участок за раз и проходить его на всю глубину, а затем переходить к следующему, неуклонно работая над тем, чтобы выкапывать остаток могилы по частям.

Этот опыт научил меня тому, что там, где у тебя есть четкая и достойная цель, ты должен приложить каждую унцию энергии, чтобы достичь ее, независимо от цены. Мой отец прибыл в тот же день с сезонным рабочим, который прокопал оставшиеся два фута менее чем за два часа. Но меня это не беспокоило — я знал, что если бы у меня было время, я бы справился. Мое израненное тело и покрытые волдырями руки были своего рода наградой — и молчаливой данью памяти двум погибшим парням.

*****

В 1973 году меня и мою сестру-близнеца отправили в школу-интернат в Апингтоне, чтобы мы получили среднее образование. Будучи единственным сыном священника среди фермерских мальчиков из Калахари, я оказался легкой мишенью для насмешек и вскоре получил прозвище Dominee (преподобный), иногда меня даже называли Dissipel (ученик) или Priester (священник). Но я также завел хороших друзей и довольно легко выжил.

Долгие выходные и праздники я проводил со своими родителями в Юго-Западной Африке. Когда в марте 1974 года мне исполнилось пятнадцать, я занялся своим любимым занятием — выслеживанием мелкой дичи в вельде, бродя по своим старым местам за пределами Ариамсфлея и часто охотясь с отцом во время охотничьего сезона. Я также начал путешествовать на большие расстояния с грубым рюкзаком по грунтовым дорогам, ведущим от ферм, часто ночуя в домах у друзей моих родителей.

В 1974 году в нашем обычно тихом городке произошли перемены. Начали проезжать большие колонны военной техники, часто останавливаясь для дозаправки или ночлега на большой площади рядом с BSB (Boere Saamwerk Beperk), — кооперативом, обслуживающим местных фермеров-скотоводов.

Десятки армейских грузовиков и броневиков стояли в длинных очередях вдоль площади, в то время как сотни солдат внезапно начинали ходить, играть в мяч рядом со своим лагерем или просто болтаться в округе и общаться с любопытными местными жителями.

Вскоре я узнал, что в Овамболенде, вдоль северной границы Юго-Западной Африки, идет война. С 1966 года повстанцы из Народной организации Юго-Западной Африки (СВАПО), стремясь к независимости Намибии, проникали из соседней Анголы в сельскохозяйственные районы, убивая мирных жителей на фермах и устанавливая мины на дорогах в северных приграничных районах.

В 1974 году Силы обороны Южной Африки (САДФ) приняли от полиции Южной Африки на себя ответственность за охрану 1680-километровой границы между Юго-Западной Африкой и ее северными соседями, Анголой и Замбией. Хотя я тогда этого не заметил, но в июне того же года 22-летний лейтенант Фред Зили стал первым южноафриканским солдатом, погибшим в Пограничной войне. Зили также оказался первым солдатом спецназа, погибшим на той войне.

Чего в 1974 году я также не знал, так это того, что на Анголу надвигается массовая — и в конечном итоге затянувшаяся — гражданская война. В апреле того же года, после так называемой «Революции гвоздик» в Лиссабоне, Португалия заявила о намерении отказаться от своего колониального господства над страной. За контроль над страной начали конкурировать три основных ангольских освободительных движения — ФНЛА Холдена Роберто, УНИТА Жонаса Савимби и марксистское МПЛА доктора Агоштиньо Нето. В ноябре 1974 года вспыхнули боевые действия, начавшись в столице Луанде и распространившись на остальную часть страны.

Вскоре Ангола была разделена между тремя группами. ФНЛА оккупировала север Анголы, а УНИТА — центр и юг, в то время как МПЛА в основном занимала побережье, крайний юго-восток и богатый нефтью анклав Кабинда, захватив его в ноябре. Переговоры между сторонами и колониальной державой привели к подписанию 15-го января 1975 года Алворского соглашения, в котором 11-го ноября 1975 года провозглашалось о предоставлении стране независимости, и создавалось переходное правительство. Соглашение положило конец войне за независимость, но ознаменовало эскалацию гражданской войны. Бои между тремя освободительными силами возобновились в Луанде едва ли через день после прихода к власти переходного правительства. Коалиция, созданная в рамках Алворского соглашения, вскоре распалась.

Я узнал об этих событиях только тогда, когда через Апингтон начали проезжать колонны белых португалоговорящих беженцев, их машины были до отказа набиты всем их мирским имуществом. Девятого июля 1975 года, МПЛА, при поддержке Советского Союза и Кубы Фиделя Кастро, установило контроль над Луандой. Многие белые португальцы, поддержавшие колониальный режим, почувствовали угрозу и в спешке бежали из страны, бросив бóльшую часть своего имущества. Я также не мог тогда знать, что через несколько лет буду участвовать в Пограничной войне, сражаясь плечом к плечу со многими бывшими ангольцами.

В конце 1975 года САДФ начали операцию «Саванна», — крупномасштабное наступление вглубь Анголы. Операция была начата 14-го октября в обстановке секретности, когда оперативная группа «Зулу», — первая из нескольких колонн САДФ, — перешла из Юго-Западной Африки в провинцию Куандо-Кубанго. Операция преследовала цель ликвидировать МПЛА в районе южной границы, затем на юго-западе Анголы, а в дальнейшем продвинуться в центральные районы и, наконец, захватить Луанду.

Поскольку ангольские освободительные силы были заняты борьбой друг с другом, САДФ быстро продвигались вперед. В середине октября к вторжению присоединилась оперативная группа «Фоксбат». Территория, которую МПЛА заняла на юге, из-за наступления южноафриканских войск была быстро потеряна. В начале октября южноафриканские советники и противотанковые средства помогли остановить наступление МПЛА на Новый Лиссабон (переименованный позже в Уамбо). До конца октября оперативная группа «Зулу» захватила Вилла-Рокадеш (позже Ксангонго), затем Са-да-Бандейру (Лубанго) и, наконец, Мосамедиш (Намибе).

Южноафриканское наступление было остановлено недалеко от Луанды, и в конце января 1976 г. войска начали отход. Называлось множество причин для прекращения операции, но, по сути, ЮАР в то время оставалась одинокой в ​​своем стремлении противостоять коммунистическому экспансионизму на юге Африки. Умеренные африканские страны, такие как Замбия и Кот-д’Ивуар, которые первоначально просили Южную Африку вмешаться, сами не смогли оказать никакой помощи.

Западные страны, такие как Соединенные Штаты и Франция, обещали поддержку, но так и не сделали этого. Поддержка как ФНЛА, так и УНИТА со стороны США была спорадической и непоследовательной и, наконец, в критический момент, когда Южная Африка была готова захватить Луанду, прекратилась. Ни УНИТА, ни ФНЛА политически не были достаточно сильны, чтобы поддержать захват Луанды.²²

3

Семена посеяны

Несмотря на появление в нашем городке новых посетителей, о Пограничной войне я не думал. Я вел другую войну — свою собственную битву за выживание в школе-интернате, где жизнь для меня весьма осложнилась.

В шестнадцать лет, в достаточно юном возрасте, когда я учился по стандарту 9 (в 11-м классе), я стал старостой, и как единственному школьному старосте, постоянно проживавшему в интернате, мне часто приходилось выступать против самых суровых жителей округа и отстаивать свое мнение.

Двор общежития для мальчиков окружали пышно-зеленые тутовые деревья, которые летом давали сочные плоды, естественно служившие долгожданным дополнением к унылому однообразию школьной интернатской жизни. Тем не менее, шелковица привлекала и цветных мальчиков, живших по соседству, в основном детей горничных, работающих в наших белых пригородах. Для некоторых младших школьников из нашего общежития устраивать засады на цветных мальчиков, изолировать одного или двух из них, а затем избивать их до полусмерти, стало излюбленным времяпрепровождением.

Вскоре цветные дети, осознав опасность сбора ягод с деревьев, начали собирать только спелую шелковицу, упавшую на землю, полагая, что это будет рассматриваться как меньшее нарушение. Но с точки зрения мальчишек из общежития ягоды принадлежали «им», независимо от того, были ли они все еще на дереве или лежали на земле, так что практика избиения продолжалась. В это же время группа старшеклассников сидела на ступеньках перед главным входом и направляла молодежь, подбадривая их криками, когда те начинали атаку.

Я не придавал этому особого значения до тех пор, пока однажды, выйдя из магазина, не прошел вдоль внешнего ограждения. Молодой темнокожий мальчик лежал на земле, рыдая, с истекающим кровью лицом, не в силах встать. Поблизости слонялось несколько нападавших, выкрикивая оскорбления в его адрес и приказывая убираться. На ступеньках перед зданием за представлением наблюдало несколько пожилых людей, время от времени выкрикивая ободряющие призывы.

Я подошел к лежащему и помог ему подняться, а затем попытался вытереть кровь с его лица своим носовым платком. Но он слишком испугался и шарахнулся от меня, прикрыв лицо руками. В конце концов, он захромал прочь.

Вернувшись в общежитие, я столкнулся с группой нападавших. В их взгляде стоял вызов; как я мог предать их, проявив заботу об их добыче? Я, со своей стороны, пристыдил их за насилие над одним маленьким мальчиком, тогда как их было много, и сказал им возвращаться в общежитие, после чего направился к входу, где все еще сидели зрители. Когда я проходил мимо них, они тихонько проклинали меня за проявленное дружелюбие к их врагу. Никто не бросал мне вызов открыто, но с тех пор мне приходилось сталкиваться с тем, что за моей спиной меня обзывали самыми разными словами.

Из последовавших за этим споров о нападениях на цветных я понял, что большинство мальчишек в общежитии преднамеренное насилие не поддерживают, но предпочитают не связываться со сторонниками жесткой линии по этому вопросу. Для незначительного меньшинства насилие же было просто «невинной забавой».

В то же время у меня также случилась неудачная стычка с одним из местных учителей. Однажды утром в понедельник, когда он был дежурным по школе, я сообщил ему, что два парня приложились к алкоголю и на выходных ужасно напились. Оба правонарушителя делали это постоянно, и все в интернате знали об их выходках.

Позже он вызвал меня и в присутствии обоих нарушителей устроил очную ставку, сказав, что если я тут же заявлю, что оба ученика были пьяны, он их немедленно исключит из школы. Подвох заключался в том, что я знал, что родители обоих мальчиков были личными друзьями учителя, и что такие суровые меры не могли быть предприняты против них только на основании моих слов.

Заставив меня признать, что это все выдумки, он меня отпустил и я вышел из кабинета, закусив губу. После случившегося несколько парней, что называется, «положили на меня глаз», а один из учителей, преподававший сельское хозяйство, следил за мной, чтобы я не проболтался об этом в общежитии. Вдобавок ко всему, некоторые ребята начали называть меня «стукачом» за то, что я в тяжелую минуту «настучал» на двух невинных пьяниц.

*****

К концу третьего года обучения в школе-интернате мой отец принял служение стать настоятелем Голландской реформатской церкви в черной ветви нашей епархии в Апингтоне. Хотя мы жили в белом пригороде, церковь отца находилась в Пабаллело, преимущественно черном поселке за городом, где он должен был служить как черным, так и цветным общинам.

Я с большим облегчением покинул школу-интернат и вернулся к своим родным, пользуясь любой возможностью, чтобы сопровождать отца на церковные службы и собрания. Таким образом мне удалось довольно хорошо узнал цветную и черную общины города. В то время политическая ситуация в Южной Африке была крайне нестабильной, и любое смешение между различными расовыми группами было немыслимым. Для большинства детей моего возраста подобное знакомство с людьми другой расы было редкостью.

Я должен был оказывать такое же почтение морути,²³ африканскому священнику и коллеге моего отца по церкви, как и любому другому белому священнику, посещавшему наш дом. Директор средней школы в Пабаллело, мистер Ксаба, являлся пастырем церкви и личным другом моего отца. Чернокожие люди, которых я встречал в подростковом возрасте, которых я научился любить и уважать, были не менее умными, человечными или искренними, чем любой белый. Оглядываясь назад, я понимаю, что этот опыт сыграл важную роль в формировании моего мировоззрения, и особенно моего отношения к людям и коллегам другой расы, которое позднее проявлялось в моей жизни.

Учителя в школе, должно быть, рано поняли, что я не был начинающим ученым-ракетчиком. Не был я супергероем и на спортивной площадке. Поскольку мое чувство мяча было еще меньше, чем у ворот нашей фермы в Калахари, я не годился ни для игры в крикет, ни в регби (хотя на регбийном поле и случилось несколько проблесков надежды, при условии, что мне не приходилось касаться мяча). Но со временем обнаружилась моя сильная сторона — в беге на длинные дистанции я мог обогнать любого в округе. В семнадцать лет я пробежал традиционный 80-километровый супермарафон в Карý²⁴ за 7 часов 19 минут и 48 секунд — рекордное время для своей возрастной группы, что сделало меня героем в школе.

Именно в школьном классе я впервые узнал о РЕККЕ. Наверное, это было судьбоносное событие, что однажды рано утром в 1976 году я оказался в классе сельского хозяйства. Этот предмет не входил в число моих любимых, к тому же его преподавал мой самый нелюбимый учитель — тот, который жил в общежитии и имел на меня зуб. Я пошел взять книгу у одного из своих товарищей, который находился в классе, и наткнулся на группу мальчишек, которые внимательно слушали, как мой одноклассник Пит Пакстон рассказывал им о спецназе, элите вооруженных сил страны. Пит объяснял, как их отбирают, а затем обучают действовать на суше, с воздуха и на море. Я был потрясен, и часто думаю, не решил ли я именно в тот день подсознательно стать спецназовцем.

В середине 1970-х годов срок службы по призыву в Южной Африке был увеличен с одного до двух лет, что стало, в основном, следствием интенсификации Пограничной войны и последующей необходимости в увеличении численности войск в оперативном районе. На воинскую службу призывался каждый белый мужчина, и я не стал исключением.

Второго января 1978 года я попрощался с семьей и на станции Апингтон сел в воинский эшелон. Моим пунктом назначения был 4-й пехотный батальон южноафриканской армии, дислоцированный в городе Мидделбург. Начиналось новое приключение.

*****

В те дни ходила стандартная шутка о том, что парни из Апингтона идут в армию, чтобы хвастаться длинными волосами и ботинками. Начальная военная подготовка стала для меня полным культурным шоком. Я никогда не мог представить, что в моем взводе будет так много англоговорящих парней. Ругань и сквернословие были невыносимы, а похабные картинки и граффити за дверями туалетов — немыслимыми. Выпивка же для меня была совершенно чуждой.

Но, Боже, я был в военной форме! И я умел стрелять! В вельде я чувствовал себя как рыба в воде. Вскоре я уже не мог выносить неподчинения некоторых призывников и их недостаточной приверженности нашей армейской подготовке. Глубоко внутри меня начало расти стремление подняться над обычной недисциплинированностью, расхлябанностью, безразличием и некомпетентностью среднего призывника.

Перспектива стать офицером была заманчивой. Однажды в выходные дни, во время моей начальной подготовки в Мидделбурге, мне довелось в качестве дополнительных обязанностей убирать в части офицерскую столовую. Я был поражен: люди всего на год старше меня имели всю эту роскошь! Их обслуживали официанты и обращались с ними как с королями! В те годы кандидаты в младшие командиры отбирались на первом году строевой службы для прохождения соответствующих курсов в пехотном училище и становились в последующем капралами или лейтенантами, после чего, на втором году службы их направляли в пехотные подразделения в качестве командиров отделений и взводов.

В марте 1978 года меня, тогда еще застенчивого и немного растерянного девятнадцатилетнего парня, перевели в пехотное училище в городе Оудтсхурн. Учиться в училище было нелегко, но само обучение мне очень нравилось, особенно когда наш взвод жил на полевом выходе в вельде и инструкторы, казалось, немного смягчали свой подход. Хрустящие, ледяные утра зимой, когда на Свартберге²⁵ лежал снег, пробуждали у каждого лучшие качества, и вскоре наш взвод превратился в единую сплоченную команду.

За тот год в Оудтсхурне я многое узнал о себе, особенно о своих сильных и слабых сторонах. Я понял, что, по сравнению с большинством молодых военнослужащих, окружавших меня, я начинал хорошо работать, когда оказывался в стрессовых условиях и мне становилось по-настоящему тяжело. Я научился держать язык за зубами и внутренне смеяться над тем, как инструкторы создают искусственный прессинг, чтобы проверить нас.

Ближе к концу года наступило время для страшного «Vasbyt-5», — марш-броска с последующей серией испытаний, проводившегося через горный массив Свартберг на протяжении пяти дней. Он был предназначен для проверки нашей выносливости и был довольно жестким. На второй вечер марша вся рота собралась вместе и организовала ночёвку в сосновом лесу, где нам показали новый вербовочный фильм о РЕККЕ под названием Durf en Daad.²⁶ Меня зацепило. В тот вечер я поставил перед собой конечную и на этот раз уже осмысленную цель — попасть в спецназ.

Вечером третьего дня, когда мы поднимались на вершину высоко в горах, начался снегопад. Инструкторы заволновались, потому что у нас не было снаряжения для выживания при отрицательных температурах ночью, поэтому они собрали все взводы и перевезли нас на грузовиках в Ди-Хель, отдаленную и уединенную долину в горном массиве Свартберг.

На последний день марша все были изрядно вымотаны. Никто больше не хотел нести «Брен»²⁷ и коротковолновую радиостанцию. На одном из привалов в тот последний вечер парень, тащивший пулемет, просто оставил его, даже не потрудившись кому-либо передать. Крепкий фермерский парень из моего отделения просто посмотрел на меня, поднял рацию, которую он нес, и произнес:

— Tough shit, Jakes, jy wil mos Recces toe gaan,²⁸— и стал пробираться дальше.

Вдвоем мы по очереди несли «Брен» и радиостанцию всю ту ночь до конечного пункта назначения — фермерского дома в красивой долине глубоко в горах. Поздно вечером, когда мы шли в темноте вдоль деревьев, воздух вдруг наполнился запахом свежих цитрусовых. Когда я протянул руку вверх, мои пальцы коснулись апельсинов. Даже не снимая экипировки, мы сорвали несколько спелых фруктов, и съели их, вместе с кожурой и всем остальным, продолжая свой путь. Апельсины взбодрили нас, и последние несколько километров мы преодолели освеженными и в хорошем настроении. Несколько лет спустя, при совершенно иных обстоятельствах, я пережил похожий опыт во время чрезвычайно секретной операции малой разведывательной группы спецназа вблизи ангольского города Лубанго.

Когда в октябре 1978 года в Оудтсхурне различные армейские подразделения начали отбирать кандидатов на курсы младших командиров, я тщательно обдумал свои возможности. Мои товарищи прямо заявили мне, что пробиваться в ряды РЕККЕ — не вариант. Там служили настоящие машины для убийства — профессиональные солдаты, у которых было другое отношение к жизни. В то время я был худым, с прыщавым детским лицом и выглядел намного моложе своих лет. Я им не подхожу, говорили мне.

Прекрасная возможность, ставшая для меня самым большим прорывом в жизни, представилась, когда пехотное училище посетила вербовочная группа из 31-го батальона, бушменского подразделения, дислоцирующегося в Западном Каприви. В составе этого подразделения был очень успешный разведывательный отряд, который отвечал за ведение тактической разведки малыми разведывательными группами, тогда как обычные пехотные роты проводили в основном поисково-ударные операции.

Франни дю Тойт, свирепого вида лейтенант из группы «покупателей», решил все за меня, когда сообщил, что там я буду иметь все и сразу — и разведывательные действия вместе с бушменами, и жизнь прямо в буше Каприви. Последующие три года службы в 31-м батальоне стали лучшим временем в моей армейской карьере.

Хотя операции, возможно, носили только тактический характер и не проводились на том профессиональном уровне, на который я позже поднялся как офицер спецназа, тот период стал для меня во многом формирующим. Мне пришлось уклоняться от пуль, и я впервые увидел смерть. Я видел людей, не способных справиться со стрессом и нагрузками в бою, но я также встречал многих таких, кто смог. Я работал с рядом выдающихся солдат, которые произвели на меня неизгладимое впечатление. И, что самое главное, мне довелось участвовать в многочисленных боевых выходах, и, пусть методом проб и ошибок, выработать свою уникальную концепцию ведения разведывательных операций.

ЧАСТЬ 2

Бушмен

С энтузиазмом вы можете делать что угодно. Энтузиазм — это блеск в глазах, плавность походки. Это хватка вашей руки, непреодолимый порыв вашей воли, энергия для воплощения ваших идей. Энтузиасты — это бойцы, у них есть сила духа, у них есть устойчивые качества. Энтузиазм лежит в основе любого прогресса. С ним есть достижения, а без него есть только оправдания…

Генри Форд (1863-1947 гг.)

1

Вперед, в неизвестность

В ноябре 1978 года военно-транспортный самолет С-130 доставил на театр военных действий две группы авантюрной молодежи. Одна группа представляла собой добровольцев, отправлявшихся в 32-й батальон, — подразделение из бывших солдат ФНЛА, сформированное полковником Яном Брейтенбахом и реорганизованное в полностью черное южноафриканское боевое подразделение;²⁹ а еще была моя группа, которая направлялась в 31-й батальон в военный городок в полосе Каприви под названием «Омега».

Имея белый офицерский состав и смешанный состав сержантов (белых и бушменов), 31-й батальон был сформирован полковником Делвиллом Линфордом, одним из тех редких личностей, которые действовали в совершенно неортодоксальном стиле — и им это сходило с рук. Хотя я никогда не встречался с ним лично, так как к моменту моего прибытия в подразделение его уже не было, но фотографии полковника висели повсюду и его влияние все еще было осязаемым.

Мы представляли собой смешанную группу кандидатов в офицеры и ланс-капралов, только что окончивших пехотное училище. По прибытии в Рунду мы сели в «Квефоэль» (10-тонный грузовик с противоминным кузовом)³⁰ и отправились в «Омегу». Поездка оказалась незабываемой. Все были несколько напуганы тем, что ждало нас впереди. Усевшись поверх нашего снаряжения, мы смотрели, как мимо проносится буш. Возле кабины были свалены мешки с кукурузой, и от порывов воздуха на нас постоянно оседала мелкая кукурузная пыль. Внезапно разразилась гроза — типичная летняя погода на Каприви, в чем мы вскоре убедились сами во время операций в буше. Вскоре сквозь тучи вновь пробилось Солнце, и одежда на наших телах начала сохнуть, прямо с прилипшей на нас кукурузой. Нас доставили на «Квефоэле» в «Омегу» как свежеиспеченный хлеб — шли мы довольно скованно и пахли пекарней!

Рис. 1. Оперативный район ведения Пограничной войны с делением на западную, центральную и восточную зоны.

Личному составу 31-го батальона нас представил и провел краткий вводный инструктаж капитан Франс Гюнтер по кличке «Гор-Гор». Это был впечатляющий человек, подавлявший нас своей личностью, и имевший столь же выдающиеся усы. Ходили слухи, что если он был в плохом настроении, его усы обвисали, но весело топорщились, если он был доволен вашей работой. Мне посчастливилось никогда не видеть, как поникали огромные усы, и в течение последующих трех лет я буду иметь удовольствие работать со своей разведгруппой вместе с ротой «С» Франса Гюнтера.

После недельного знакомства с военным городком, кандидатов в разведывательный отряд отделили от остальных, тех, кому предстояло отправиться в обычные пехотные роты, и пока последние проходили вводный курс подготовки, чтобы научиться управлять своими бушменскими взводами в условиях противоповстанческой войны, восемнадцать из нас отправились на отбор в разведывательный отряд.

*****

В середине 1970-х годов необходимость в наращивании разведывательных возможностей в тактическом звене привела к формированию в пехотных подразделениях, постоянно базирующихся в оперативном районе Пограничной войны, разведывательных взводов и отрядов. В то время 31-й и 32-й батальоны первыми начали применять свои разведывательные группы в Замбии и Анголе с целью выявления баз СВАПО, расположенных по ту сторону границы в «безопасных», по мнению повстанцев, районах.

Первоначально личный состав разведывательных групп проходил обучение тактике действий малых подразделений под руководством инструкторов из разведывательно-диверсионных отрядов спецназа, и проводил разведывательные операции на тактическом уровне, многие из которых предшествовали атакам или налетам на базы и инфраструктуру противника. На протяжении десяти лет, примерно с 1976 по 1986 год, разведывательные отряды пехотных подразделений, проводя специальные разведывательные мероприятия в 10-м, 20-м и 70-м оперативных секторах, сняли значительную нагрузку с разведывательных органов спецназа,³¹ что позволило развязать им руки в решении стратегических задач.

Хотя четкого разграничения между тактическими и стратегическими разведывательными операциями никогда не существовало, считалось общепринятым, что тактические разведывательные подразделения действуют непосредственно в районах ответственности командований оперативных секторов, которые в то время простирались до 60 км вглубь территории Анголы и Замбии. Однако из этого общего правила было множество исключений. На практике, многие операции спецназа тоже проводились на тактическую глубину, как, например, псевдопартизанские операции, проводимые 51-й разведывательной ротой по обе стороны границы между Юго-Западной Африкой и Анголой.

В учебниках того времени стратегическая разведка описывалась как операция, в которой группа действовала самостоятельно, без непосредственной поддержки с воздуха или с земли. Информация, полученная в ходе такой операции, также не должна была автоматически приводить к немедленным последующим действиям своих войск, но должна была влиять на стратегический исход войны. С другой стороны, тактические разведывательные операции проводились в тактическом звене, в пределах досягаемости воздушной или наземной поддержки, а их результатом всегда были немедленные действия своих наземных сил.

Способы работы разведывательных отрядов различались от подразделения к подразделению. Разведывательный патруль, проводящий разведку впереди боевых подразделений, часто был хорошо вооружен и готов к бою, поэтому большая численность группы в количестве не менее четырех-шести разведчиков была обязательной. При проведении разведки базы СВАПО патруль состоял не более чем из четырех человек, а при необходимости проникновения непосредственно на объект это число сокращалось до двух. Часто, даже в первые дни, редколесье и открытый характер местности не позволяли использовать большие по численности разведгруппы, поэтому к концу 1970-х годов концепция малых разведывательных групп уже применялась в экспериментальном порядке отрядами тактической разведки.

*****

Отбор в отряд оказался самым тяжелым испытанием в моей жизни. Начался он с недельного курса физической подготовки на базе, с 05:00 утра и до поздней ночи. Идея занятий по ФИЗО заключалась в том, чтобы привести нас в нужную форму и подготовить к этапу боевой подготовки в буше, но это только утомляло нас, поскольку мы все еще проходили акклиматизацию и привыкали к жарким и влажным погодным условиям Каприви. Затем нас вывели в буш для настоящего отборочного курса, который представлял собой бесконечный бег по дикой африканской местности, естественно, с полной выкладкой, от одной контрольной точки к другой. На каждой точке инструкторы встречали нас новым сюрпризом: либо жесткими физическими упражнениями на песке, либо переползанием по-пластунски на протяжении, казалось, нескольких миль. Затем нам давали новый азимут на следующую контрольную точку, расположенную на невозможном расстоянии, где нас ждали на следующий день.

Для первого этапа нашего приключения нам дали ориентир на «ангольскую линию» — границу между Каприви и Анголой — до которой мы должны были добраться к следующему утру. С рюкзаками весом около 30 кг, мы шли всю ночь, чтобы как раз успеть к ФИЗО прямо в песках Каприви на границе с Анголой. В 09:00 мы получили наш следующий контрольный пункт — прямоугольные координаты примерно в 30 км дальше на восток вдоль полосы Каприви. Мы должны были явиться туда на следующее утро в 08:00, что я счел невозможным, учитывая густую растительность и состояние, в котором мы находились.

Как только нам отдали приказы, инструкторы уехали. Еды у нас не было, только вода, находившаяся в наших рюкзаках. Остались только мы и бескрайняя саванна Каприви. К счастью, после великолепных летних дождей буш был пышным и зеленым. В омурамбах³² воды было в избытке. Я решил, что лучшего времени для прохождения следующего участка, чем сейчас, не найти. Чем меньше нам придется идти ночью, тем лучше.

Такое легче было сказать, чем сделать, поскольку именно там и тогда я впервые столкнулся с ситуацией, которую считаю своей первой настоящей проверкой волевых качеств с другим взрослым человеком. Мой товарищ, кандидат в офицеры, к которому я не испытывал особого расположения, взял на себя роль лидера и заявил, что мы отдохнем после дневной жары и стартанём в 15:00, — это, по его расчетам, даст нам достаточно времени, чтобы преодолеть 30 км до 08:00 следующего утра. Мы поспорили. Все устали, и он выиграл этот день.

Я же решил, что они могут отдыхать, а я пойду, поэтому тихо повернулся, надел рюкзак, взял по компасу свой азимут и начал уходить. Только один парень из всей группы понял всю глупость решения пережидать день, находясь на отборочном курсе в отряд разведки. Он крикнул:

— Командир, подожди, я с тобой, — взвалил на плечи свой рюкзак и пристроился позади меня.

Для нас двоих этот переход оказался отличной возможностью поближе познакомиться с реалиями буша. Мы встретили множество слонов и других диких животных. Вскоре мы узнали, где искать воду в омурамбах, как избегать стад слонов, обходя их с подветренной стороны, а также как прикрывать друг друга.

Однажды, наполняя фляги водой у водопоя, мы очень близко столкнулись со слоном-самцом. Мой приятель сидел напротив меня у кромки воды, наблюдая за моей спиной с другой стороны, когда я вдруг заметил слона, выходящего из кустарника прямо за ним. Я даже не успел крикнуть, но он увидел мое испуганное лицо и отскочил. В этот момент слон все еще не видел его. Испуганный крик и быстрая реакция моего товарища, вероятно, спасли ему жизнь, так как животное испугалось не меньше его и бросилось прочь в кусты.

В итоге, на контрольную точку мы успели вовремя. Остальная часть отборочной группы была обнаружена только через день, после того как они начали пускать сигнальные ракеты и вообще привлекать к себе внимание стрельбой в воздух. В первый день у них закончилась вода, и они заблудились, так как не учли мелких оврагов, которые им пришлось пересекать ночью. Чтобы дать им еще один шанс (поскольку инструкторы не знали, что произошло), их вернули на курс. Кандидатов перевезли на машине на контрольную точку, расположенную дальше по маршруту, который необходимо было пройти на отборочном курсе, так что они прошли гораздо более короткое расстояние, чем мы.

Отбор продолжался еще неделю. Я потерял счет дням и количеству оставшихся кандидатов. И по сей день я не знаю, какое расстояние мы прошли во время отборочного курса. Мне также было все равно, сколько парней его прошли, потому что, как вскоре выяснилось, после нашего отбора и курса тактики малых подразделений первый же боевой выход отсеял тех, кто не годился для такой работы.

На протяжении той недели я узнал две критически важных вещи. Первой стало то, что я уже начал понимать в тот день, когда мне пришлось копать могилу на кладбище возле Ариамсфлея: никогда даже не думай о том, чтобы сдаться, потому что в этом случае ты непременно сдашься. Вторая истина гласила: делай то, что считаешь правильным, без всяких компромиссов, и никогда не следуй слепо за толпой. Эти истины стали моими руководящими принципами во время моей оперативной карьеры в спецназе.

За свою жизнь я прошел три отборочных курса: первый — в 31-м батальоне, второй — в парашютном батальоне (печально известный курс физподготовки), и, наконец, отборочный курс в спецназ. И оглядываясь назад, могу честно признаться, что самым трудным, безусловно, был первый. Я также могу заявить, что ни на одном из них я даже не думал об уходе. И также знаю, что в определенном смысле на всех этих отборочных курсах существовал элемент веселья.

*****

Отдохнув и откормившись неделю на базе «Омега», мы приступили к серьезной подготовке. Во время недели восстановления сил нам выдали «спецназовское» снаряжение — старые альпийские рюкзаки, ременно-плечевые системы СВАПО и ассортимент иностранного оружия — АК-47, РПД, РПГ и несколько пистолетов стран Восточного блока.

В понедельник утром после недели отдыха мы явились в управление разведывательного отряда и погрузили свое снаряжение в грузовики «Унимог», выстроившиеся на дороге — мы отправлялись в Форт Фреслик (в переводе с африкаанс — форт Ужасный), на учебную базу отряда, укрытую в пышном буше Каприви примерно в четырнадцати километрах к югу от лагеря «Омега». Из Форта Доппис, тренировочной базы спецназа, расположенной на берегу реки Квандо (в Анголе называется Куандо), прибыли три опытных и суровых на вид инструктора из (на тот момент) разведывательно-диверсионных отрядов (РДО) спецназа,³³ чтобы провести с нами курс подготовки по тактике малых подразделений.

Обучение оказалось незабываемым и само по себе представляло ценнейший опыт. Я всегда удивлялся термину «тактика», не понимая, что он на самом деле означает и чему люди могут научить меня в этом деле. Руководитель курса и два его инструктора наконец-то меня просветили. На протяжении четырех недель нас обучали всем тонкостям патрулирования, приемам противодействия следопытству и выслеживанию, приближения к объекту и проникновения в него, навыкам действий при боестолкновении с противником, засадам, отходу и эвакуации, и, собственно, ведению разведки. Наконец, за неделю до того, как курс должен был закончиться, мы закончили его сами.

Однажды утром в два часа ночи я был грубо разбужен выстрелами из АК-47, яростными криками и руганью. Когда я, перепугавшись до смерти, попытался выбраться из-под своего самодельного навеса, то обнаружил, что он заблокирован инструкторами. В следующий момент в замкнутое пространство была брошена дымовая граната, и у меня не оставалось иного выхода, кроме как покинуть убежище, прихватив с собой соломенную стену и часть футболки инструктора. К этому времени вся база, казалось, погрузилась в хаос. Очевидно, инструкторы были недовольны нашим выступлением и решили показать нам настоящий экшн. Этот «экшн», конечно же, был вызван добротной дозой рома «Red Heart» — обычным в то время напитком в РЕККЕ. Ранее в тот вечер мы видели, как трое инструкторов уверенно употребили по две бутылки этого напитка.

Дым от гранат заполнил воздух, сработал гранатомет РПГ, и граната взорвалась в ветвях дерева на некотором расстоянии от базы. Все стреляли куда попало. Я решил проверить свои недавно приобретенные навыки по отходу и эвакуации и вслепую побежал в буш. Большинство ребят уже находилось там, сбежав с базы и перегруппировавшись на открытой местности к западу. Поскольку все еще велась беспорядочная стрельба, мы отошли в густой кустарник и расположились на ночлег. К раннему утру приняли решение: поскольку некоторые парни все еще отсутствовали, мы вернемся на базу «Омега» и просто завяжем с этим делом, поскольку всем уже до смерти надоели тренировки в условиях, максимально приближенных к боевым.

Командир подразделения был не совсем доволен таким поворотом событий. Инструкторов вызвали на базу и попросили вернуться в Форт Доппис. Перед их отъездом руководитель курса, закаленный в боях молодой офицер из 1-го РДО, подошел ко мне и сказал:

— Штадлер, я ожидал от тебя большего. Я очень разочарован.

К сожалению, я был слишком молод и неопытен, чтобы бросить ему вызов, поэтому отвернулся и оставил все как есть. Но, по крайней мере, теперь я знал, что меня не отпугнет от службы в спецназе стая пьяниц, преследующих меня по пятам.

Командир нашего подразделения доложил об этом инциденте командиру 1-го РДО, который отнесся к этому враждебно. К сожалению, это привело к сильной вражде между 31-м батальоном и спецназом и вызвало взаимное недоверие, сохранявшееся до тех пор, пока существовало подразделение бушменов.

Однако у всего этого дела был и положительный результат. Все будущие разведчики вернулись в Форт Фреслик и прошли второй курс тактики малых подразделений под умелым руководством лейтенанта Франни дю Тойта (который и забрал меня в 31-й батальон) и его команды разведчиков, руководившей разведотрядом. На этот раз мы проходили курс с теми самыми бушменами, с которыми нам предстояло работать вместе на боевых. Мы спали, ели и тренировались с ними еще четыре недели, впитывая все, чему они могли научить нас о войне в буше.

В Анголе многие из этих бушменов уже были «Флешас», когда большинство из нас еще учились в школе. «Флешас» (по-португальски «Стрелы») являлись португальскими подразделениями специального назначения, созданными во время колониальной войны. Они действовали группами силой до взвода, состоявшими из представителей местных племен и повстанцев-перебежчиков, которые специализировались на выслеживании, разведке и псевдопартизанских операциях. После обретения Анголой независимости многие из них ушли в САДФ.

От них можно было получить огромное количество информации и перенять уникальнейший опыт. Как мы вскоре убедились во время подготовки, а затем и во время боевых операций, самым ценным оказалось их исключительное знание буша. Я пользовался любой возможностью, чтобы учиться у бушменов, меня также вдохновляли разносторонние практические знания и преданность делу наших инструкторов. Франни и его команда являлись зрелыми, состоявшимися профессионалами, с большим терпением проводившими нас через сложные этапы курса боевой подготовки.

И по сей день я утверждаю, что обучение тактике малых подразделений, которое я прошел на протяжении тех нескольких недель в отдаленных районах Западного Каприви, было одним из самых лучших и высококачественных из всех, когда-либо осуществлявшихся в наших Силах обороны. Я впитывал каждую крупицу информации и прилагал все усилия, чтобы стать с бушем единым целым.

Франни, являвшийся, по моему мнению, армейским инструктором первой величины, считал, что в буше есть все необходимое для получения тактического преимущества над противником — конечно, при условии, что ваши глаза открыты для возможностей, которые он предоставляет. Он вдохновил меня изучить все классические труды по ведению партизанской войны, в том числе книгу Спенсера Чепмена «Джунгли нейтральны»,³⁴ которая в годы моей службы в 31-м батальоне стала основой нашего военного мышления и в определенном смысле боевым уставом разведывательного отряда.

2

Крещение бушем

В сентябре 1978 года Совет Безопасности Организации Объединенных Наций (ООН) утвердил резолюцию №435, которая предусматривала прекращение боевых действий на границах Юго-Западной Африки с Анголой и Замбией. В течение трех месяцев южноафриканские войска в этом районе должны были быть сокращены до 1500 человек, после чего под наблюдением Группы ООН по оказанию помощи в переходный период, или ЮНТАГ, должны были быть проведены выборы. Также должна была быть введена демилитаризованная зона, но этого так и не произошло, поскольку СВАПО продолжала свои вторжения в Юго-Западную Африку.

Будучи молодым кандидатом в офицеры, только что окончившим пехотное училище, я не обращал на все это особого внимания. Мои мысли были сосредоточены исключительно на том, чтобы доказать, что я способен руководить разведывательной группой в буше.

Нападение СВАПО на город Катима Мулило 23-го августа 1978 года положило начало новой фазе конфликта, на этот раз между Южной Африкой и Замбией. В Катима Мулило находился штаб 70-го оперативного сектора, который отвечал за проведение операций в Восточном Каприви. Во время обстрела одна из выпущенных 122-мм неуправляемых ракет попала в казарму личного состава, вследствие чего погибло десять южноафриканских солдат.

Южноафриканские войска отреагировали быстро, проведя силами трех боевых групп трансграничные рейды. Хотя к тому времени, когда южноафриканцы добрались до своих целей, боевики СВАПО уже покинули партизанские лагеря, и о значительных военных успехах говорить не приходилось, но послание президенту Замбии Кеннету Каунде и СВАПО было ясным и простым: не связывайтесь с нами.

В 1979 году серия хорошо спланированных трансграничных операций в юго-западной Замбии оказалась более успешной. Разведывательный отряд 31-го батальона сыграл важную роль в обнаружении баз противника и наведении на них боевых сил.

В то время правительство Национальной партии³⁵ рассматривало Замбию как союзника коммунистов в так называемом тотальном наступлении на Южную Африку. Хотя страна поддерживала достаточно тесные торговые отношения с ЮАР, Организация африканского единства (ОАЕ) оказывала на нее давление, требуя поддержки освободительных движений, включая СВАПО и АНК.

В свою очередь, Южная Африка усилила нажим на Замбию через ООН, чтобы та не поддерживала СВАПО и не предоставляла убежище ее повстанцам. Вследствие этого, частота и интенсивность операций САДФ против СВАПО в Замбии возросла. В них оказались непреднамеренно вовлечены замбийские национальные силы обороны (ЗНДФ), поскольку СВАПО использовала маршруты снабжения замбийцев и часто создавала свои базы вблизи мест дислокации подразделений ЗНДФ. В результате правительство Замбии начало оказывать давление на СВАПО, чтобы заставить ее прекратить свою деятельность в юго-западных районах страны, поскольку южноафриканские войска доставляли им много хлопот. Замбийское правительство также обратилось к Южной Африке через ООН, чтобы та завершила мирные переговоры с повстанцами.

Моему первому боевому выходу в составе разведывательного отряда 31-го батальона предстояло стать дерзкой авантюрой в юго-западной Замбии, — попыткой захвата функционера СВАПО на дороге между Сешеке и Лусо, шедшей вдоль реки Замбези. Это было в начале февраля 1979 года. В то время СВАПО очень активно действовала в этом уголке Замбии, между реками Квандо и Замбези, и этот район служил транзитным и перевалочным пунктом для боевиков, перебрасываемых на фронт в Анголу. Это был отличный район для подготовки партизанских сил — местность была очень похожа на районы южной Анголы и северной Намибии (Овамболенд). До этого момента юго-западная часть Замбии считалась безопасной для СВАПО, так как регулярные южноафриканские силы через замбийскую границу не работали.

Наша задача заключалась в том, чтобы устроить засаду на автомобиль СВАПО на дороге и взять живым одного из старших командиров этой организации для допроса. Конечной целью должно было стать выявление мест дислокации баз и лагерей СВАПО на замбийском театре военных действий. Трое из нас должны были составить одну подгруппу наблюдения дальше к северу вдоль дороги, другая подгруппа из трех человек должна была находиться к югу от места засады. Основные силы, подгруппа нападения, состоящая из Франни дю Тойта и одиннадцати парней, — бушменов и белых разведчиков, разбитых на «боевые двойки», — расположились на тактически выгодной позиции между двумя подгруппами наблюдения. Они должны были напасть, как только кто-то из наблюдателей сообщит о приближении машины повстанцев.

Из тех нескольких дней мне запомнилось одно: я никогда не был настолько мокрым и таким несчастным в течение длительного времени. Мы использовали в основном снаряжение СВАПО, потому что операция должна была быть непрослеживаемой, ну и, конечно, снаряжение повстанцев должно было ввести противника на какое-то время в заблуждение, если бы он нас заметил. У нас были только пончо, которые едва прикрывали наши тела. В первый же день я вымок насквозь — и оставался таким до конца операции. На позиции для наблюдения мы не могли сдвинуться ни на дюйм, и нам оставалось только дрожать, чтобы согреться. Сварить кофе или разогреть еду было невозможно, так как наше укрытие находилось буквально в двух метрах от дороги.

Операция была прекращена, потому что засадная подгруппа была обнаружена местными жителями, которые наткнулось на их позицию и убежали, прежде чем кто-то успел отреагировать. Нам пришлось спешно отходить на заранее определенный пункт сбора и применить приемы антиследопытства, чтобы замести свои следы, и чтобы их не проследили до границы. Когда операцию отменили, я испытал огромное облегчение. В следующий раз, конечно, я буду лучше подготовлен!

Как только группа перегруппировалась на пункте сбора, Франни вызвал меня и спросил, смогу ли я вывести группу обратно к месту эвакуации. Мне не терпелось проявить себя в буше, и я ни секунды не колебался. Среди пышной растительности африканского буша и на маршруте в 30 километров мне удалось точно сориентироваться и выйти в точное место, где мы должны были пересечь границу, чтобы вернуться в Каприви. Хотя это был небольшой подвиг, он вселил в меня большую уверенность в своих силах и убедил Франни в том, что я достаточно подготовлен для того, чтобы выходить на задания вместе с ним.

Рис. 2. Оперативные сектора.

Один из многих ценных уроков, полученных во время этой операции, заключался в том, что успех операций по борьбе с повстанцами должен измеряться в относительных величинах. Операцию редко когда можно было назвать откровенно провальной, если не достигалась ее заявленная цель (как это было в данном случае), потому что очень часто это приводило к получению дополнительных тактических преимуществ, например, к получению важной разведывательной информации. Также имело значение само присутствие южноафриканских сил в районе, где их не ждали, и зачастую разведданные, полученные в ходе одной «неудачной» операции, приводили к успешному проведению следующей.

Второй ключевой урок заключался в следующем: чем больше силы, тем больше шансов быть обнаруженными. В течение последующих трех лет я лично убедился в том, насколько фундаментальна эта истина.

В то время в разведотряде 31-го батальона было нормой отправляться на разведывательные задания в составе патрулей из шести человек. Поскольку эти задания носили тактический характер (в отличие от стратегических), а боестолкновение с противником было практически неизбежным, то, по здравому размышлению, разведгруппа должна была быть достаточно сильной, чтобы отбиться в случае встречи с противником. Во многих из этих боевых выходов разведгруппу прикрывала пехотная рота из состава 31-го батальона, находившаяся позади нее не более чем в нескольких сотнях метров.

Общая задача, как я выяснил, заключалась в том, чтобы обнаружить противника, связать его боем, чтобы он не отошел, а затем навести на него роту, чтобы его добить. Такая тактика никогда не срабатывала, поскольку отряды СВАПО всегда следовали классической тактике Мао Цзэдуна — «убежать сегодня, чтобы сражаться на другой день». Они никогда не ввязывались в перестрелку, если только сами не выбирали место боя. Боевики прекрасно знали местность и очень гибко действовали в буше. Вопреки тому, во что нас заставляли верить — что члены СВАПО боялись южноафриканских сил и предпочитали убегать при любой встрече с ними — вскоре я уяснил, что они были проницательными тактиками и зачастую яростными бойцами, скорее всего, потому, что они сражались за дело, за которое готовы были умереть.

Кстати, за годы службы в 31-м батальоне, но особенно позже, во время операций малых групп спецназа, несколько нервных переживаний научили меня тому, что бегство — это действенный прием, который должен быть частью вашего тактического арсенала, и что он не обязательно означает поражение. Подобная партизанская мантра стала нашим образом жизни, и мы переняли подобную повстанческую тактику по той же причине, что и СВАПО — чтобы выжить! Среди братства разведчиков в Катима Мулило я стал известен как «быстрый бегун», поскольку в большинстве моих выходов ради спасения собственных шкур требовалось поспешное, — и не очень тактическое, — отступление.

*****

После той первой операции мы выполнили ряд разведывательных заданий. Франни дю Тойт был экспертом, и мне повезло, что несколько из этих задач я выполнял вместе с ним. Благодаря своему волевому характеру и необыкновенному умению вести разведку, он считался немного «белой вороной». Поскольку он отбирал и обучал бушменов я самых первых дней существования разведывательного отряда, у него служили самые лучшие солдаты.

Нашим первым заданием после той первой попытки засады стало проведение разведки с целью выявления передового отряда СВАПО в районе поселения Калаболелва, также расположенного на реке Замбези. Для выполнения этой задачи также были отобраны Танго Нака и Думба Катомбела, два опытных солдата разведотряда, которые входили в постоянный состав группы Франни.

Танго был одним из тех старых, свирепых бушменов, которые, казалось, обладали шестым чувством, делавшим его почти сверхъестественно эффективным в буше. Он мог читать тропу, как сборник рассказов; досконально знал буш, понимал повадки птиц и животных и обладал природным, врожденным чувством опасности. Во время работы с Танго мы никогда не сталкивались с врагами или местным населением, не узнав о них заранее. Во многих случаях мы обнаруживали их еще до того, как они могли догадаться о нашем присутствии, что позволяло нам уклониться или скрыться в подлеске.

За неделю до выхода нас перебросили по воздуху в Катима Мулило для окончательной подготовки и инструктажа. Бóльшую часть времени мы проводили в оперативном штабе в Катиме, планируя маршруты и порядок действий на случай нештатных ситуаций, а также готовя карты для операции. Вылетали мы с авиабазы Мпача с последними лучами Солнца в конце февраля 1979 года.

«Супер Фрелон»³⁶ высадил нас в омурамбе в 30 км к юго-западу от района нашей цели. Это было странное ощущение: мы вчетвером летели в неизвестность в брюхе огромного вертолета. Адреналин зашкаливал, поскольку я понятия не имел, чего ожидать. Через двадцать минут мы достигли района высадки. Когда вертолет подсел и мы спустились по тросу на поле, заросшее небольшими деревьями мопане,³⁷ я наполовину ожидал, что враг будет нас ожидать, чтобы сбить. Но ничего не произошло.

В буше было тихо. И жарко. И когда звук вертолета затих вдали, меня охватило абсолютное одиночество — как будто я остался один в огромном безмолвном мире.

Но времени размышлять над этим чувством не было, по крайней мере, прямо здесь. Это ощущение, которое я буду испытывать тысячу раз, зачастую в ситуациях гораздо более угрожающих, чем эта, станет привычным позже. Мы подождали до последних лучей света, чтобы убедиться в отсутствии каких-либо немедленных угроз, а затем начали продвигаться в направлении цели.

Операция должна была продлиться две недели, поскольку нам предстояло охватить довольно большую территорию. План Франни заключался в том, чтобы немедленно искать признаки присутствия противника вдоль основной дороги, вьющейся вдоль реки Замбези, — он здраво рассудил, что любые более-менее крупные силы необходимо обеспечивать запасами, и поэтому им в любом случае, в том или ином виде, потребуется снабжение. Местное население было рассеяно вдоль берега Замбези, а единственной дорогой, по которой можно передвигаться на автомобиле, была та, что шла параллельно реке на ее западном берегу. Сразу после того, как мы обнаружим признаки присутствия врага, мы должны были сосредоточиться на них, чтобы установить местонахождение базы.

Мы обошли район с севера, сначала двигаясь по склонам омурамбы, ведущей на восток к реке, а затем свернули на юг, на дорогу. Через семь дней, пройдя 30-километровый участок вдоль реки, мы так и не обнаружили никаких признаков присутствия противника. Либо информация была неверной, либо база находилась южнее. Франни связался со штабом и запросил эвакуацию, на что получил резкий отказ, так как мы должны были находиться на боевом выходе четырнадцать дней.

Разгорелся спор, поскольку тактический штаб хотел знать, действительно ли мы проверили весь лесной массив в стороне от реки. Чем больше Франни пытался объяснить, что в этом нет необходимости, поскольку мы проверили все возможные подступы к нему, тем больше руководство настаивало на том, чтобы мы патрулировали настоящий буш.

Мне казалось нелепым зависать здесь еще на семь дней, если было точно установлено, что базы там нет. Логичнее было бы вернуться, заново оценить обстановку, где может находиться враг, и выйти снова. Я не знал, что это будет лишь первая моя подобная ситуация из многих. На самом деле, зачастую начальство в штабе полагало, что лучше знает обо всем, чем парень на земле, рискующий своей жизнью.

В течение двух дней, пока мы ждали в пышных зеленых зарослях решения о том, выполнили ли мы свою работу или нет, у меня произошел еще один уникальный случай общения с бушменами. С того момента, как мы перебрались в свое убежище, Танго Нака внимательно следил за маленькой птичкой. Она щебетала и кружилась вокруг нас, а потом улетела, только чтобы через некоторое время вернуться, и бешено захлопать крыльями. Сначала я подумал, что Танго раздражает эта маленькая непоседа, так как она могла выдать наше местоположение.

Но потом он подошел к Франни и что-то прошептал ему, на что тот утвердительно кивнул головой и показал ему поднятый вверх большой палец. Танго жестами показал мне, чтобы я следовал за ним с Думбой, и они вдвоем отправились вслед за взволнованной птицей. Примерно через километр она начала сходить с ума, кружить вокруг нас и постоянно возвращаться к поваленному дереву, мимо которого мы прошли ранее. Лицо Танго озарилось, и по его морщинистым чертам расплылась огромная улыбка, когда он произнес слово: «Мед!».

Парни быстро разожгли костер, а затем сделали грубый дымогенератор из зеленых листьев, обернутых вокруг горящей ветки. Пока я наблюдал за ними, оба бушмена вооружились охотничьими ножами, срезая ветки, а затем копаясь в стволе дерева, в котором скрывались золотистые соты с медом.

Наконец им удалось вытащить из ствола дерева несколько сот и сложить их на большой кусок свежесрезанной коры, который служил подносом. Мы отнесли мед обратно в укрытие и вскоре наслаждались чистой золотистой сладостью прямо из буша. Патока и крупные куски медовых сот, которые мы не смогли доесть, были сложены в бутылки с водой и на следующий день отвезены на базу — как только штаб, наконец, согласился нас эвакуировать.

*****

Мой первый реальный бой с вражескими силами произошел во время выполнения задания к северу от равнины Матабеле в южной Замбии. В районе относительно безопасной котловины Нгвези СВАПО создало ряд тренировочных баз и перевалочных лагерей. Наш разведвыход был частью гораздо более масштабной операции, которую проводил штаб 70-го сектора в Катима Мулило.

Операция «Шафран» началась 7-го марта 1979 года одновременно с операцией «Турник» в Анголе, и частично стала местью за нападение СВАПО на Катима Мулило годом ранее, а также за частые вторжения в восточные районы Каприви в то время. Как одному из основных участников наступления, 31-му батальону было поручено развернуть свои роты для проведения широкомасштабной операции против баз повстанцев, расположенных между реками Квандо и Замбези, в то время как разведгруппы должны были действовать в качестве головных дозоров к северу от равнины Матабеле.

Мы сформировали боевой патруль из трех разведгрупп по шесть человек в каждой — всего восемнадцать парней, готовых к серьезным боевым действиям. Мы знали, что в этом районе проходит свою подготовку элитное подразделение СВАПО под названием «Тайфун», которое специализировалось на глубоких рейдах в сельскохозяйственные районы Юго-Западной Африки, где они нападали на фермерские хозяйства и преследовали местных жителей.

Наша задача состояла в том, чтобы найти боевиков этого подразделения и выследить их. Нас вывели в район на вертолете и в течение следующей недели мы прочесывали буш, где предположительно действовала эта группировка. На третий день нам начали попадаться признаки партизанской деятельности. Следы солдат СВАПО часто вели в местные краали³⁸ и выходили из них, хотя точно выявить самих партизан мы так и не смогли.

К концу первой недели мы решили использовать плановое пополнение запасов в качестве уловки, чтобы заставить врага поверить, что мы покинули этот район. В скоплении краалей, средь бела дня и на виду у местного населения, наш патруль начал двигаться на юг, оставляя четкий след, чтобы всем было совершенно очевидно, что мы уходим. После полудня, примерно в десяти километрах к югу, для пополнения запасов мы вызвали вертолеты, после чего тщательно уничтожили все признаки нашего присутствия, снова разделились на группы, определили место встречи, где должны были встретиться на следующий день, а затем каждая разведгруппа, применив способы антиследопытства, вернулась к заранее определенному пункту сбора.

Незаметно соединившись, мы соблюдали полнейшую скрытность, не выдавая своего присутствия. Чтобы выявить признаки присутствия врага, были высланы небольшие дозоры, и вскоре наши усилия были вознаграждены тем, что один из дозоров сообщил о свежих следах, ведущих в комплекс краалей. После того, как мы обогнули деревню со стороны, противоположной той, с которой вошел вражеский патруль, Франни намеренно выставил двух бушменов, одетых в одежду СВАПО, перед местными жителями, после чего мы сделали вид, что отходим, но на самом деле переместились в заросли недалеко от крааля.

Патруль СВАПО, не зная, с кем они имеют дело так далеко от границы Юго-Западной Африки, заглотил наживку — вместе с крючком, леской и грузилом. Они начали агрессивно преследовать нас в буше, но и мы были готовы. Их патруль приближался к нам плотной цепью, так что к тому времени, когда Франни открыл огонь, ближайшие боевики уже были у нас на прицеле. Тот, в кого прицелился я, находился едва ли в 20 метрах от нас. Вместе с четырьмя другими он упал под первоначальным мощным залпом, остальные же начали разбегаться во все стороны.

К этому времени большинство парней, находившихся на нашей позиции, вышли из укрытия и устремились вперед в хаотичной попытке контратаки. Припоминаю, как на полпути их обогнал Франни, крича бушменам во весь голос:

— Не стреляйте, не стреляйте! Это же велосипед!

Когда нам объяснили, в чем дело, мы от души посмеялись. Оказывается, в штабе 70-го сектора в Катима Мулило пообещали бушменам велосипед в качестве награды за каждого боевика СВАПО, захваченного живым. Хотя никаких велосипедов нам так и не дали, поскольку никого из врагов взять живым не удалось, мы, тем не менее, были рады тому, как сложился бой, особенно потому, что в перестрелке никого не потеряли.

Организовав временную базу с надлежащими оборонительными позициями по всему периметру на случай ответной атаки, и сообщив о боестолкновении в штаб, мі сразу же начали собирать доказательства. Пять террористов было убито, но по следам крови стало ясно, что по крайней мере еще трое были тяжело ранены. Поскольку бой произошел слишком далеко в глубине территории противника, а авиационная поддержка отсутствовала, было решено никаких последующих действий не предпринимать.

Из штаба нам также сообщили, что ребята из разведотдела хотят, чтобы все тела были забраны, так как они считают критически важным сбор оружия, снаряжения и документации, а также фиксацию реальных лиц, отпечатков пальцев и личных вещей боевиков. Поэтому мы занялись сбором оружия и снаряжения, и начали перетаскивать тела на место, которое было подготовлено в качестве посадочной площадки для эвакуации.

Для переброски разведгрупп и погибших боевиков в тактический штаб в районе котловины Нгвези отправили два вертолета. После того как нас высадили для подведения итогов операции, тела были доставлены в Катима Мулило для проведения с ними первичной следственной и криминалистической работы. Наши группы провели еще два разведвыхода, пытаясь обнаружить места дислокации СВАПО, но к тому времени все вражеские базы уже оказались покинутыми. Операция «Шафран» была отменена, и подразделение вернулось на базу «Омега».

В то время я не придал особого значения грудам тел на посадочной площадке. Прилив адреналина и физические нагрузки, связанные со сбором тел и снаряжения в жаркий день, не давали времени на размышления, но позже я часто размышлял о людях, погибших от наших рук. Почему они погибли впустую, вдали от своих близких, под суровым африканским солнцем? И узнают ли их семьи когда-нибудь, где они были и как умерли?

3

Братья по оружию

Те годы на базе «Омега» в Каприви для двадцатилетнего молодого человека были чистым блаженством. Как второй лейтенант, командир разведывательной группы из шести человек, — двух белых и четырех бушменов, — я обладал достаточной свободой, чтобы в основном заниматься своими делами, не будучи обремененным обязанностями, присущими офицерам с более высоким званием. Мы жили ради этого дня — и ради боевых операций, которые следовали одна за другой.

К этому времени я подписал контракт на т.н. «короткий срок», который предусматривал дополнительную двухлетнюю службу помимо обязательных двух лет национальной службы по призыву. Это также означало хорошую зарплату, учитывая, что в течение трех лет службы на границе я также получал «доплату за опасные условия службы».

В то время на «Омеге» проживало более 4 000 бушменов. Из них около 800 являлись военнослужащими, а остальные были членами их семей. Солдаты были разделены на четыре роты: рота «А» (состоящая из баракенов, представителей коренного племени из региона Куандо-Кубанго), роты «В» и «С» (васкелов, — бушменов, ранее рассеянных по южным регионам Анголы и северо-восточной части Юго-Западной Африки) и рота «D» (смешанная из баракенов и васкелов). Штаб каждой роты находился перед ротными жилыми помещениями.

База «Омега» напоминала большой город, и ею действительно нужно было управлять, поскольку необходимо было поддерживать функционирование всех основных служб. В местной школе училось более 300 учеников, которых в основном обучали военнослужащие. Белых было около 250 человек, большинство из которых были холостыми мужчинами и жили в сборных деревянных хижинах (называемых «кимбо») в центре базы. В одной хижине нас жило обычно трое или четверо. Для женатых офицеров, уоррент-офицеров и сержантов имелось около пятнадцати «семейных квартир» — деревянных домов или домиков-фургонов.

Повседневная жизнь на базе вращалась вокруг офицерских баров и столовых. Мы были сплоченной общиной, в которой царил исключительно здоровый дух. По воскресеньям командир закрывал бары, и все подразделение шло в церковь, после чего бары открывались вновь, и все, включая семейные пары, собирались вместе на великолепный поздний завтрак. Иногда мы проводили концерты, в которых участвовали практически все. Также на базу часто приезжали артисты.

Учебный лагерь разведывательной роты, Форт Фреслик, был построен в уединенном месте примерно в 14 км к югу от «Омеги», где мало кто появлялся. Когда мы не были на боевых выходах, то там мы проводили бóльшую часть наших дней недели. База располагалась посреди девственного и нетронутого буша Западного Каприви. Хижины были построены из жердей и тростника, которые мы сами и собирали в буше.

В центре находилась довольно большая «лекционная хижина», в которой проходили занятия. Поскольку лагерь построили мы сами, у ребят из разведотряда появилось чувство собственности. Каждый раз, когда мы посещали Форт Фреслик, мы строили новую хижину или проводили техническое обслуживание строений. Это была наша гордость и радость, и все считали этот лагерь особенным местом.

Солдаты-бушмены, с которыми я работал в разведке, были необычайно хорошо приспособлены к окружающей среде. Они знали применение каждому растению, выискивали каждую тропинку в дикой природе и понимали повадки каждого животного. Они были бесценны, когда нужно было сделать выводы из любого нарушения естественного положения вещей в дикой природе, и могли предсказать действия врага по самым незаметным признакам, оставленным противником. Хотя старшие мужчины, безусловно, были в буше более опытными, молодые также чувствовали себя там как дома.

По моему опыту, бушмены были скорее охотниками, чем бойцами. Ценность бушмена, по крайней мере, с точки зрения разведки, заключалась в его способности выслеживать, скрадывать и обхитрять врага. В сочетании с великолепным знанием буша и умением выживать бушмен становился лучшим напарником в разведывательной группе.

Хотя мало чему можно было научить бушменов в буше, их тактические навыки были развиты не так хорошо, поэтому подготовка была сосредоточена на тактике и обращении с оружием. Типовой курс тактики малых подразделений включал в себя тактическое передвижение в различных боевых порядках патрулей, способы организации засад, навыки действий при боестолкновении с противником, которые основывались на принципе «огонь и движение», и, конечно же, навыки ведения разведки, такие как наблюдательные посты, посты прослушивания, и способы скрадывания противника.

Однажды, когда я читал им лекцию, мы решили бушменов разыграть. На другой стороне лагеря была установлена акустическая система с громкоговорителем, воспроизводившая запись рычания львов и другие звуки дикой природы. В какой-то момент во время лекции я услышал слабый, но отчетливый звук пыхтения молодых львов. На лицах слушателей передо мной явственно возник знак вопроса, и я услышал шепот: «Лев, лев…».

— Да нет, — притворился я, чтобы успокоить их, — вы же знаете, что здесь нет львов…

Но еще не успел я договорить, как полуденный воздух внезапно разорвал оглушительный рев. Все подорвались, как один человек, и бросились за своим оружием, которое было оставлено в пирамидах снаружи лекционной хижины. Взяв винтовки наизготовку, они выстроились лицом ко львам, но никто не осмеливался выйти вперед — каждый раз, когда лев рычал, они отпрыгивали назад в строй. К этому времени я уже едва мог сохранять спокойное выражение лица. Когда после очередного раунда рева раздалась трубный глас слона, они поняли, что их провели. Некоторые из бушменов так разозлились на нас, что бросили оружие и отказались продолжать дневные занятия.

Танго Нака был отобран в разведывательный отряд задолго до моего прибытия в подразделение, и на его счету было множество проведенных специальных операций. Поскольку его очень уважали и васкелы, и баракены, группа белых командиров в значительной степени полагалась на его мудрость не только в боевой подготовке и бою, но и в решении внутренних проблем на базе. Вместе с Думбой Катомбелой он составлял часть грозной команды, и во время тех первых боевых выходов я старался впитывать каждую мелочь, которой они могли меня научить.

Позже, после того, как я отобрал и обучил первую разведывательную группу баракенов из роты «А», моими постоянными напарниками по группе стали Ксиватча Шекамбе и Чиманго Каньети. Вскоре я понял, что баракены были одинаково хорошо приспособлены к разведывательной работе, поскольку находились в тех же враждебных условиях, что и васкелы в Анголе. Вместе с ними я провел несколько разведывательных выходов, и сегодня должен признать, что своим выживанием обязан им обоим.

Пара разведчиков («боевая двойка») обычно состояла из одного бушмена и одного белого военнослужащего, поскольку природные навыки и инстинкты представителей местного племени считались критически важными для нашего выживания. Однако большинство бушменов все еще были неграмотны, и их уровень владения английским и африкаанс оставлял желать лучшего. Хотя они могли настроить радиостанцию и передать элементарные сообщения, но составлять донесения или шифровать и передавать сообщения уже не могли. Поэтому было необходимо, чтобы в разведгруппе было сочетание пар бушменов и белых.

В те времена численность разведгруппы определялась практическими соображениями. Мы хотели, чтобы группа была как можно меньше, поскольку штатный разведывательный орган из шести человек считался громоздким и оставлявшим слишком много следов. Группа из четырех человек представлялась оптимальной для ведения тактической разведки.

При необходимости пары могли действовать независимо друг от друга. Например, во время выдвижения к объекту разведки одна пара могла оставаться в укрытии, настроить ВЧ радиосвязь и действовать как в качестве пункта связи и ретрансляции, так и как пункт сбора на случай нештатной ситуации или чрезвычайного происшествия (более известный как аварийный пункт сбора) для подгруппы разведки. Сама же подгруппа, в свою очередь, могла оставить свои рюкзаки в укрытии и выдвигаться к объекту налегке. Между двумя подгруппами поддерживалась радиосвязь на очень высокой частоте (ОВЧ). Если подгруппа разведки не смогла обнаружить цель, она возвращалась в укрытие, и вся разведывательная группа продвигалась дальше в район поиска. Такой порядок действий, называемый «прочесыванием по-гусеничному»,³⁹ повторялся до тех пор, пока не подтверждалось, что противник либо присутствует в районе, либо нет.

За те годы, что я служил в разведотряде 31-го батальона, я неуклонно расширял свои познания о партизанских операциях. Тактика и навыки, необходимые для проведения разведывательных действий, стали второй натурой, и со временем я выработал свою собственную философию и создал уникальную концепцию для подобных операций. Этот тактический фундамент сослужил мне хорошую службу в моей дальнейшей карьере в спецназе и в конечном итоге стал основой уставных положений, которые мы передавали курсантам во время боевой подготовки.

Скрытный вывод и проникновение разведгрупп к цели через враждебные и часто населенные районы оставались сложной задачей, и мы постоянно проверяли новые идеи и разрабатывали способы действий, чтобы попытаться перехитрить противника. Поэтому способы проникновения в район цели были предметом долгих размышлений. Хотя возможность вывода парашютным способом рассматривалась всегда, она никогда не осуществлялась, поскольку бушмены никогда не участвовали в воздушно-десантных операциях и не проходили соответствующей подготовки.

В связи с этим в конце 1979 года меня отправили в Блумфонтейн для прохождения базового курса воздушно-десантной подготовки в 1-м парашютном батальоне — с шестью бушменами. Мы хорошо подготовились, и к моменту начала курса находились в отличной форме. Время, проведенное в Южной Африке, оказалось для них удивительным опытом, поскольку люди из буша никогда не видели ни высотных зданий, ни лифтов, ни эскалаторов. Для большинства из них в диковинку были асфальтированные дороги, а многочисленные магазины и предприятия казались почти непостижимыми. Всякий раз, когда я брал их с собой в город, нам семерым приходилось браться за руки, чтобы держаться вместе, особенно при переходе дороги.

Поскольку это был разгар эпохи апартеида, я старался заранее подготовить их к тому, что их ждет. Но даже я был потрясен тем, как обращались с африканцами продавцы магазинов, проводники поездов или просто люди на улице. Не раз мне приходилось вмешиваться и говорить продавцу, что бушмены со мной, и что я хочу купить для них товары. Это было крайне неловко, поскольку расизм был совершенно чужд базе «Омега», и мне было трудно объяснить им, как подобная система может править в нашем обществе.

Курс воздушно-десантной подготовки бушменам не очень понравился. Хотя физически они были исключительно здоровы, они не смогли пройти тяжелую атлетику и силовые упражнения курса ФИЗО — двухнедельной программы физической подготовки, которая являлась отборочным курсом в Парабат. Я был разочарован, поскольку мы все вместе тренировались в «Омеге», и курс физподготовки дался мне легко. У меня даже оставались время и энергия, чтобы проводить вечера с красивыми девушками Блумфонтейна!

В конце концов, четверо бушменов перешли собственно к прыжкам, но, к моему разочарованию, так и не смогли освоить упражнения по приземлению. Только один из них прошел квалификацию, хотя мы часто позволяли остальным прыгать, когда вернулись в Каприви.

По окончании курса мы возвращались в Преторию на поезде. На станции Джермистон нам нужно было пересесть на другой поезд, и я заранее предупредил их, что наш поезд, городской пригородный, остановится всего на несколько секунд, поэтому нам нужно было пересесть как можно быстрее, и не терять времени со своим багажом. Когда подошел поезд, мы стояли наготове на платформе, и как только дверь открылась, я бросил туда свой багаж и багаж бушменов, а затем шагнул на борт. Двое из них последовали за мной, но когда поезд тронулся, они вдруг решили остаться со своими товарищами на платформе и соскочили прежде, чем двери успели закрыться, оставив меня с половиной багажа в поезде. Когда я выглянул в окно, они стояли, обнявшись, на платформе.

Поскольку весь мой багаж был в поезде, у меня не оставалось иного выхода, кроме как остаться. Я очень волновался, так как знал, что бушмены понятия не имеют, куда ехать, а мы не договорились заранее о запасном месте встречи, как это всегда делали. Сойти мне удалось только примерно через четыре станции. Оставив там багаж у другого солдата, ехавшего в Преторию, я сел на ближайший поезд обратно в Джермистон, но там уже не было никаких следов моих товарищей, и, очевидно, их никто не видел.

В подавленном настроении я сел на следующий поезд до Претории. Но, о чудо, вечером, когда поезд подъехал к станции, мои бушмены стояли возле своего багажа, улыбались и махали мне руками. Они даже посмеялись надо мной за то, что я так поздно приехал.

Вернувшись в часть, мы вскоре влились в обычную лагерную рутину: тренировки, ожидание приказа о следующем боевом выходе, а затем подготовка и отработка предстоящих задач. База дорожного строительства в Четто, расположенная примерно в 60 км от «Омеги», была идеальным местом для многих наших тренировок, поскольку представляла собой удобный и реальный объект в районе с густой растительностью.

Во время одной из таких тренировок в Четто, которую мы проводили вместе с Ксиватчей Шекамбой, я получил неприятный «звоночек» и урок, который забуду не скоро. Понаблюдав некоторое время за «противником», мы проникли на базу, проползя в темное время суток под двойным проволочным забором, оставив за собой след, такой же «незаметный», как и след бульдозера. Обустроившись под перевернутой инженерной лодкой прямо в центре лагеря, мы наблюдали оттуда за пробуждением базы и даже хихикали, рассматривая из своего уютного укрытия их утреннее построение.

Наше счастливое состояние длилось недолго, потому что вскоре после построения служба безопасности базы обнаружила наше место проникновения и прошла по нашим следам. С криками «Самоволка!» и «Ленивые ублюдки!» следопыты потребовали, чтобы мы вышли из своего укрытия. Вскоре вокруг нас собралось все инженерно-строительное сообщество, и выползать на дневной свет было довольно неловко. Начальник базы сделал вид, что он не знал об учениях, и стал утверждать, что считает нас настоящим врагом и поэтому допустил изрядную долю «рукоприкладства» со стороны своих служащих. Тем не менее, он обеспечил счастливое завершение нашего несчастья, позволил нам подкрепиться в баре лагеря, а затем бесплатно отвез обратно в «Омегу».

В качестве разведывательного подразделения, разведчики 31-го батальона были очень востребованы для сбора разведданных в районах ответственности 20-го (Рунду) и 70-го (Катима Мулило) оперативных секторов. Наша задача заключалась в обнаружении баз и объектов противника в «ближних» зонах, на расстоянии примерно до 60 км вглубь от границы, в то время как спецназовцы разведывательно-диверсионных отрядов должны были выполнять стратегические задачи. Однако это правило соблюдалось лишь отчасти, так как разведчики действовали везде, где в них была необходимость.

Однажды командир заявил мне прямо, что он предпочитает привлекать разведотряд 31-го батальона, а не разведгруппы из разведывательно-диверсионных отрядов, потому что мы постоянно находились на боевых выходах и практически жили в буше. Разведывательные отчеты и донесения, полученные в ходе работы батальонными разведчиками, были подробными и точными. Мы были готовы к боевой работе в любое время и по первому сигналу. Не было никакой суеты по поводу обеспечения, и у нас никогда не было возмутительных требований по поводу рационов, пополнения запасов или помощи со стороны других тыловых служб. Если нужно было сделать какую-то работу, мы просто приступали к ее выполнению.

В первые дни войны вывод разведгрупп на территорию Замбии обычно осуществлялся из Катима Мулило, расположенного на берегу реки Замбези напротив замбийского города Сешеке. На тот момент, в начале 1980 года, президент Кеннет Каунда все еще решительно отрицал наличие в стране лагерей подготовки «борцов за свободу». Следовательно, всякий раз, когда южноафриканские войска проникали на территорию Замбии, весь остальной мир полагал, что мы нападаем на замбийских солдат и гражданских лиц. Положение государства было шатким: будучи членом Содружества, она вынуждена была регулировать свои отношения с Западом, но в то же время ей хотелось сохранить верность различным африканским движениям за независимость.

По этой причине разведывательный отряд не мог действовать в Замбии в открытую.⁴⁰ Поскольку большинство операций носило тайный характер, наш образ действий, включая тактику и снаряжение, был адаптирован таким образом, чтобы сами разведывательные выходы и предметы экипировки и снаряжения не могли быть напрямую увязаны с Южной Африкой. Мы носили неприметную оливково-зеленую униформу, которую можно было спутать с формой СВАПО, ботинки на плоской подошве, не оставлявшие четкие отпечатки и облегчающие сокрытие следов, и уделяли особое внимание скрытности, чтобы избежать обнаружения вражескими силами и местным населением.

Примерно в это же время командование 70-м сектором принял коммандант (это звание было позже изменено на подполковника) Герт Опперман, прозванный «Rooi Gert» («Рыжий Герт»), предположительно не только за свои рыжие волосы, но и за свой вспыльчивый характер. Его заместитель, майор Фред Ульшиг, был опытным солдатом и блестящим тактиком, а оба они были выдающимися лидерами. Они понимали важность разведки и необходимость наличия небольшой группы специализированных и мотивированных людей для выполнения сложной работы — особенно в тылу врага, которую не могли выполнять обычные солдаты.

После получения предварительного боевого распоряжения на базе «Омега» проводилась краткая оценка обстановки и уяснение приказа для определения основных моментов, таких как численность группы, вооружение и снаряжение, которое необходимо взять с собой, и продолжительность боевого выхода. Затем в штаб сектора в Катима Мулило, Рунду или Ошакати — в зависимости от того, в районе ответственности какого сектора предполагалось действовать — отправлялась группа управления для создания тактического штаба (или пункта управления), организации необходимой связи со штабом сектора, ВВС, другими частями и подразделениями обеспечения, и сбора необходимой информации.

Перед боевым выходом в Замбию разведгруппы размещались в уединенном месте, обычно в огороженном старом здании, находившемся рядом со взлетно-посадочной полосой на авиабазе ВВС Мпача, которая находилась примерно в 20 км от Катимы. Оценку обстановки и планирование командиры групп обычно проводили в штабе сектора в Катиме, а остальные военнослужащие группы под руководством старшего сержанта (заместителя командира группы) начинали готовить радиостанции, пайки, воду и все необходимое специальное снаряжение. Итоговый инструктаж в штабе проводил командир группы, при этом всегда присутствовали офицер по взаимодействию с ВВС и летчики.

Отдавались письменные приказы с приложением схем и плана действий на случай нештатных ситуаций или чрезвычайных обстоятельств, после чего группа собиралась в Мпаче для окончательной подготовки. Рюкзаки на вертолеты скрытно грузились ребятами из службы авиационно-технического обеспечения, а разведгруппы по-прежнему располагались обособленно, вне поля зрения. Наш типовой порядок действий заключался в том, что мы, уже закамуфлированные, экипированные и со всеми своими нервами, ожидали в маленькой хижине у конца взлетно-посадочной полосы. Вертолеты выруливали, как будто проводили обычную предполетную проверку, докатывались до того самого места, где группы выскальзывали из кустов и быстро запрыгивали на борт.

Во время одного из таких выходов мы должны были, используя такой же порядок посадки, вылетать на двух вертолетах «Алуэтт».⁴¹ Летчиков проинструктировали, что разведывательная группа будет состоять из двух белых и двух бушменов, и что мы будем подниматься на борт каждого из «Алу» попарно, — черный и белый разведчики. Второй белый парень, находившийся во второй «двойке», был крепким фермером из Намибии, и к тому времени, когда нам предстояло подниматься на борт, он уже намазал свое лицо камуфляжным кремом и надел африканский парик, чтобы довершить картину. Как только мы с напарником поднялись на борт первого вертолета, летчик взлетел, но второй «Алу» не двигался. Мы сделали круг, и бортинженер в конце концов передал мне гарнитуру. Летчик в вертолете на земле хотел узнать, где находится второй белый военнослужащий группы, поскольку в его вертолет сели только два бушмена. Я прояснил ситуацию, сказав ему, чтобы он повнимательнее присмотрелся ко второму «бушмену».

Еще одна из этих операций, проводившихся через великую Замбези, привела нас в район к востоку от Сешеке. Местность была для нас новой и довольно сложной для работы. Пойма реки Замбези, простирающаяся довольно далеко на север от русла реки, состоит из открытых болотистых участков, перемежающихся с участками тропического леса шириной едва ли в сотню метров. Пока мы находились под прикрытием этих зарослей, все было хорошо — за исключением эскадрилий комаров и батальонов клещей, которые нас донимали, — однако, оказавшись на открытой местности, группа становилась полностью незащищенной. Мы также знали, что если нас блокируют в одной из этих лесных рощ, спастись будет практически невозможно, поскольку мобильные силы противника смогут легко ее окружить.

Группа снова состояла из четырех человек — двух белых и теперь уже надежной, сработавшейся, пары, Ксиватчи и Чиманго. Мы оказались в затруднительном положении, поскольку нам нужен был дневной свет, чтобы обнаружить признаки присутствия врага, но передвигаться днем было рискованно. Поэтому чтобы просмотреть местность на предмет следов, мы решили передвигаться ранним утром и поздним вечером, применив при этом типовой, обычный способ патрулирования, использовавшийся боевиками СВАПО — в колонну по одному и с оружием за спиной — в надежде, что если нас заметят, то на расстоянии примут за повстанцев. После наступления темноты мы сняли обувь и отправились босиком, чтобы найти укрытие подальше от того места, где мы находились в предыдущий день.

На четвертый день мы вдруг услышали впереди голоса — в той же группе деревьев, куда мы только что вошли. Переместившись в укрытие, мы заметили вокруг следы ботинок и поняли, что, должно быть, угодили в логово льва. В следующий момент из зарослей с противоположной стороны показались вражеские солдаты, но было непонятно, заметили они нас или нет.

Я решил немедленно сообщить об этом в тактический штаб, так как местность не давала слишком много вариантов для маневра, а мы не имели представления о позиции и силах противника. Я даже не стал шифровать сообщение, а спешно проинформировал майора Ульшига о нашей позиции и о том, что мы намерены делать. Я также передал ему, что через тридцать минут сообщу последнюю информацию. Мы заняли укрытие, чтобы оценить местность по карте, но только расположились, как услышали приближающиеся к нам машины. Я молился, чтобы они проехали мимо рощицы, в которой мы укрывались, но удача покинула нас. Грузовики «Урал» остановились на противоположной стороне небольшого леска, и отчетливо послышались выкрикиваемые команды, стук дверей и открываемые задние борта.

Пришло время действовать. Я держал Ксиватчу рядом с собой, так как научился в подобных ситуациях полагаться на его инстинкты. Мы опустились вниз, легли на землю и приготовились к худшему, так как о скрытном отходе теперь не могло быть и речи.

Там было четыре грузовика, все загруженные солдатами, которые теперь галдели и выкрикивали непристойности на языке кваньяма⁴² в адрес нас, своего врага, в котором они подозревали «буров». Выгрузившись из машин, солдаты построились для прочесывания местности, однако по какой-то неведомой причине — возможно, потому что они перепутали наши следы со следами меньшей группы, с которой мы столкнулись вначале, — они выстроились лицом в противоположную от нас сторону.

Наблюдая за этим зрелищем, мы поняли, что враги понятия не имеют, где мы находимся, и кричат и устраивают суматоху, чтобы нас вспугнуть. Тем не менее, то, что рано или поздно они поймут, что мы не покидали укрытия в буше, было лишь вопросом времени, поэтому я решил, что на сегодня волнений предостаточно. Мы подхватили свое снаряжение и, прикрываясь тем самым скоплением тропического кустарника, низко пригнувшись, побежали в противоположном направлении.

Через некоторое время Ксиватча, бежавший впереди, наклонил голову, посмотрел на меня и его лицо озарилось: