Спецназ

Донкергат раньше был китобойной станцией, и оперативная база полка была построена на остатках старых сооружений. В качестве главного причала служил бетонированный остов одного из старых траулеров. Там так же находился второй причал, специально оборудованный для докования ударных кораблей южноафриканского флота и подводных лодок класса «Дафна», которые активно использовались для обеспечения операций разведчиков.

В силу своей специализации, 4-й разведывательный полк не являлся армейской воинской частью в привычном смысле этого слова. Помимо множества исправных лодок, стоявших на лодочной станции в Саламандере, по ту сторону лагуны, у полка был свой собственный небольшой флот паромов и хорошо оборудованная лодочная мастерская на набережной в Лангебаане.

Это подразделение существовало в совершенно ином мире. Оно не только располагалось в прекрасном месте, но и жило в совершенно ином ритме. То чувство цели и профессионализм как оперативного, так и вспомогательного личного состава, которые я там встретил, оставались со мной до тех пор, пока я служил в войсках спецназа. Много лет спустя я вновь испытал это чувство, когда занимал должность заместителя командира этой части.

Во время прохождения лодочного курса мы жили в Саламандере, прямо на самой оконечности полуострова Лангебаан, в старом отеле, переоборудованном под тренировочный лагерь. Курс не был легкой прогулкой в парке: течение Бенгелы делает местные прибрежные воды чрезвычайно холодными, а бóльшую часть наших дней и ночей мы проводили либо в воде, либо на воде. За эти три недели мы — как самостоятельно, так и на каяках — проплàвали больше, чем любой здравомыслящий человек за всю свою жизнь. Мы стали мастерами по работе с надувными резиновыми лодками, и изучили различные способы вывода разведывательных групп на сушу как с моря, так и через водные артерии, такие как реки и эстуарии.

Курс «Знай своего врага»

Пройдя лодочный курс, мы отправились из Лангебаана в Фалаборву, — городок, расположенный на границе с Национальным парком Крюгера, — для прохождения курса под названием «Знай своего врага», или так называемую «темную фазу» подготовки. Во время этого курса мы погрузились в изучение уставных положений, тактику действий и историю вооруженных структур различных «освободительных движений», считавшихся в то время врагами нашего государства. Суть курса заключалась в воссоздании типичной партизанской базы, чтобы мы находились в обстановке, напоминающей вражеский лагерь. Все действия основывались на порядках, обычно принятых в лагере «борцов за свободу».

Нашими командирами являлись чернокожие инструкторы из 5-го разведывательного полка. Они командовали нами в строевом пении, маршировке, обращении с оружием и во время тактических занятий. В отряде было много бывших партизан из СВАПО, Умконто ве Сизве (МК) и даже бывшие повстанцы из движений ЗАНЛА и ЗАНУ-ПФ в Родезии, поэтому мы получили добротную дозу марксистской идеологии и должны были учиться лозунгам у старых мастеров, таких как Мао Цзэдун и Че Гевара.

Помимо изучения доктрины и тактики революционных сил, на курсе давали углубленные сведения о происхождении и истории освободительных движений в Южной Африке. Со школьных лет нас учили, что на богобоязненную белую Южную Африку идет вдохновляемое коммунистами наступление. Мне внушали страх перед die Rooi Gevaar,⁵⁹ и я верил в пресловутого «коммуниста за каждым кустом». Нас заставляли поверить, что Африканский Национальный Конгресс (АНК) был буквально антихристом, и что мы должны были бороться с этой организацией на всех фронтах — умом, телом и душой.

Однако курс «Знай своего врага» дал мне совершенно новый взгляд на этих так называемых врагов государства. По иронии судьбы, прямо там, в сердце одного из лучших боевых подразделений южноафриканских Сил обороны, я начал понимать, что большинство освободительных сил сражались за благородное дело, по крайней мере, с их точки зрения, и в глазах всего остального мира. Впервые я узнал об истоках и основополагающих принципах АНК и Южноафриканской Коммунистической партии, а также о лидерах первых лет «Черного сопротивления» — Оливере Тамбо и Нельсоне Манделе. Это привнесло в мою жизнь совершенно иной взгляд на вещи.

Во время этого курса нас научили поразительной песне о Соломоне Малангу, который был казнен режимом апартеида в апреле 1979 года и стал мучеником АНК.⁶⁰ Песня, прославлявшая Малангу как героя освободительной борьбы, прочно засела в моем сознании, и однажды несколько лет спустя, темной ночью, во время одной очень секретной операции малой группы спецназа глубоко на территории Анголы, я был удивлен, услышав ее снова.

На курсе мы также познакомились с различными видами тяжелого вооружения, применявшегося в то время силами противника. Программа подготовки на этом курсе была слишком короткой, чтобы подробно изучить и освоить детали всех этих зенитных пулеметов, безоткатных орудий, ракетных установок и зенитных ракетных комплексов, но мы, по крайней мере, научились распознавать и безопасно обращаться с оружием Советского блока, такими как зенитная система ЗУ-23, 12,7-мм пулемет ДШК, ракетные комплексы SA-7 и SA-9 и безоткатные орудия, такие как СПГ-9 и Б-10. У нас также была возможность пострелять из пулеметов и некоторых противотанковых орудий.

И лодочный курс, и курс изучения противника, предоставляли будущим разведчикам спецназа, уже познакомившихся с 1-м разведывательным полком на «Утесе», идеальные возможности для близкого знакомства с двумя другими боевыми частями специального назначения. Идея состояла в том, чтобы разведчики окунулись в оперативную среду, в которой они в конечном итоге будут действовать, будь то вода или буш, и приняли решение о том, где они хотят служить в дальнейшем. У меня не было выбора — несмотря на то, что мне очень импонировал бесшабашный и профессиональный подход в 4-м полку, моей единственной целью после курса боевой подготовки было как можно скорее попасть в малые разведывательные группы спецназа. Кроме того, мной сразу же заинтересовался 5-й полк. Это было «африканская» воинская часть, служить в которую прибывали военнослужащие со всей Южной Африки и даже из Родезии, Анголы и Мозамбика, и я влюбился в гораздо более неформальный и непринужденный внутренний распорядок, принятый внутри нее.

Подготовка по взаимодействию с авиацией

Для обучения навыкам взаимодействия с авиацией нам пришлось вернуться в Дурбан, так как первая неделя, посвященная изучению теории, проходила на «Утесе». К этому времени яркие огни прибрежного города меня уже не привлекали — я уже побывал в боевых частях спецназа и горел желанием вернуться в буш.

Программа подготовки была составлена весьма хитроумно, и предназначалась она для того, чтобы познакомить нас со всеми тонкостями скрытной совместной работы с целым рядом самолетов и вертолетов. Руководитель курса, опытный парашютист и начальник отдела авиационных операций в 1-м полку спецназа, провел нас через все этапы работы со всеми видами имевшихся летательных аппаратов.

Курс охватывал целый ряд тем, связанных с взаимодействием с южноафриканскими ВВС. Мы научились готовить посадочные площадки для различных самолетов и вертолетов, выбирать и готовить площадки для высадки парашютным способом в тылу противника, вызывать самолеты для пополнения запасов или эвакуации, управлять различными самолетами при оказании непосредственной авиационной поддержки в боевой обстановке. Хотя я тесно и активно работал с Военно-воздушными силами, еще когда служил в 31-м батальоне, знакомство с полным спектром авиационной техники ВВС оказалось для меня новым опытом. Мне особенно понравилось взаимодействовать с истребителями, поскольку это вводило в процесс подготовки совершенно новое измерение, и в тот момент я даже не предполагал, насколько это окажется полезным потом, во время моей службы и при проведении операций малых групп спецназа.

Курс завершился практическими учениями, на этот раз на полигоне Хеллсгейт недалеко от Сент-Люсии, во время которых мы на практике применили все освоенные нами знания и навыки.

Минно-подрывное дело

Хотя в 31-м батальоне я уже имел опыт проведения подрывных работ, курс минно-подрывного дела в спецназе имел особую направленность. В то время как обычная программа подготовки по этому направлению, проводимая в инженерной школе, была в основном направлена на обучение разрушению объектов инфраструктуры, курс в спецназе был ориентирован на диверсии, то есть на отработку вопросов, когда относительно небольшая группа разведчиков тайно проникала на нужный объект и делала его непригодным для эксплуатации, нанося максимальный ущерб при минимальном количестве взрывчатых веществ. Для достижения этой цели нас обучали различным приемам, начиная от использования кумулятивных и других зарядов и заканчивая правильным их размещением. Вторая часть подготовки включала в себя обучение приемам импровизации, когда разведчик должен был применять необычные способы установки зарядов с минимальным набором снаряжения, имеющимся в его распоряжении, или использовать импровизированные приемы для установки взрывателей с задержкой срабатывания и мин-ловушек.

Еще одним дополнением к этому курсу было знакомство с подрывными зарядами, разработанными и изготовляемыми на заказ компанией EMLC, узкоспециализированной (и имевшей неоднозначную репутацию) инжиниринговой компанией, которая работала исключительно с устройствами и оборудованием, применявшимися в специальных операциях. Спектр зарядов производства EMLC включал в себя различные средства взрывания, начиная от взрывателей с задержкой срабатывания и заканчивая светочувствительными приборами и устройствами неизвлекаемости. Мы также изучали различные виды взрывчатых веществ, такие как высокоэффективные пластичные взрывчатки ПЭ4 и ПЭ9, а также жидкое взрывчатое вещество под названием «Раствор», которое можно было заливать в замкнутые пространства, где оно застывало под воздействием воздуха. Позже, во время службы, я широко использовал многие из этих взрывчатых веществ и средств взрывания во время операций малых групп спецназа.

Бушкрафт, следопытство и выживание

Наконец настал день, когда мы прибыли в Форт Доппис, расположенный в полосе Каприви на берегу реки Квандо, для прохождения заключительного этапа нашей подготовки. Девятимесячный учебный период завершался двумя курсами — следопытство и выживание в буше (бушкрафт) и тактика малых подразделений. Девять оставшихся курсантов, плюс два парня, которые присоединились к нам во время предыдущих отборочных курсов, перелетели на транспортном самолете C-130 с базы ВВС Ватерклооф в городок Мпача в Восточном Каприви.

Курс выживания вел Рэй Годбир, опытный оперативник из бывших родезийских «Скаутов Селуса». К нашему удивлению, в первый же день у нас отобрали одежду и снаряжение, оставив нам только спортивные шорты, футболку, кепку и винтовку, и бросили один на один против африканского буша и холодных ночей. Нас высадили примерно в пятнадцати километрах от учебного лагеря, а затем отобрали и наши ботинки, поэтому расстояние до лагеря нам пришлось преодолевать босиком. Я не мог понять логику этого, но позже, в ходе практических занятий, до меня дошло, что программа была специально построена так, чтобы лишить нас всех удобств цивилизованной жизни с целью заставить нас выживать с самого начала.

Довольно скоро все начали импровизировать, делая примитивные ботинки из листьев, травы и полосок коры. Помимо защиты от раскаленного песка, это дало нам понимание того, что импровизированная обувь для ног также может служить средством антиследопытства, так как после нее не остается четких следов. Ношение только спортивной одежды заставило нас уважать буш, — осторожно передвигаться по колючим кустарникам и тихо пробираться сквозь подлесок. Если смотреть с позиций сегодняшнего дня, то результатом нахождения в спортивной одежде под африканским солнцем на протяжении этих трех недель, по крайней мере для меня, стало то, что я научился очень осторожно передвигаться через буш и начал всегда носить защитную одежду во время операций.

В течение первой недели курса мы основали базовый лагерь на «Подкове», — своеобразной излучине реки Квандо, где нам читали лекции о широком разнообразии африканской флоры и фауны, их использовании в ситуации выживания, а также о том, чего следует избегать и что можно использовать. Неотъемлемую часть курса составляло следопытство. После начальных уроков по распознаванию следов, определению их возраста, подсчету количества следов и, в конечном счете, навыков следования по следам, мы стали всегда выходить из лагеря двумя группами, — первая прокладывала следовую дорожку, а вторая следовала по ней. Вскоре навык осознавать и замечать признаки присутствия человека вошло у нас в привычку.

В разгар дня и по вечерам мы слушали дальнейшие подробные лекции о растительном и животном мире региона. Мы узнали, как найти воду в стволах деревьев или в изгибах сухих русел рек, как собрать воду с помощью «пустынного дистиллятора» или с помощью такого простого способа, как «древесный дистиллятор», когда на свежие ветви с листвой надевался полиэтиленовый пакет и оставлялся на ночь для сбора конденсата.

По мере того, как мы учились ставить силки и ловушки для птиц и мелкой дичи, количество еды, которую нам выдавали, последовательно уменьшалось с одной консервной банки в день до нуля. В реке Квандо также можно было найти пресноводные мидии, а небольшие орехи из высушенных плодов марулы⁶¹ несколько сбивали чувство постоянного голода. Также в это время года в изобилии росли кусты кишмиша, съедобные ягоды которого дополняли наш скудный рацион.

В конце первой недели курса нас отвезли на машине и высадили поодиночке в удаленном районе, находившемся вдоль границы с Ботсваной. Наступило время «яичного теста» — уникального упражнения Рэя Годбира по испытанию своих подопечных силами Матери-Природы. Каждый из нас получил два яйца, спичку, небольшой кусочек кремня и два патрона (которые предназначались только для защиты от львов, которые в изобилии водились в округе). Задача состояла в том, чтобы развести огонь, сварить яйца и в одиночестве поспать под звездами.

Я провел в одиночестве бессчетное количество ночей в буше, так что для меня это упражнение оказалось приятным, и стало просто проверкой моей способности самостоятельно и совершенно непринужденно действовать в условиях дикой природы. Но для тех, кто вырос в городе, кто не был знаком с острыми ощущениями ночной жизни в африканской саванне, это оказался несколько страшноватый опыт, и в последующие годы я частенько слышал веселые истории о том, как у будущих разведчиков шевелились волосы во время «яичных тестов».

После того, как меня высадили, я отправился на разведку в соседнюю омурамбу и вскоре нашел несколько углублений с грязной водой, оставшейся от сезона дождей. Я рассчитывал найти несколько зеленых листьев, чтобы обернуть свои два яйца, а затем облить их водой, засыпать слоем песка толщиной несколько дюймов и приготовить их, покрыв углями из своего костра. Но возле впадины с водой я нашел две ржавые банки, которые мне очень пригодились. В жестянках я принес воду в свой «лагерь», развел огонь спичкой и кремнем и просто сварил яйца.

В детстве, когда мы с отцом охотились на фермах в Калахари, я научился искусству делать «калахарскую постель», которая помогала пережидать жестокие холодные зимние ночи — трюк, который я снова применил сейчас. Перед наступлением темноты я собрал достаточно дров и развел огонь, затем вырыл неглубокую траншею, достаточно длинную, чтобы в нее можно было лечь целиком. Как только у меня образовался хороший запас углей из костра, я соскреб их в траншею так, что они покрыли все дно. Затем я насыпал на дно слой песка, позаботившись о том, чтобы он покрыл все угли.

После этого по другую сторону «постели» я развел второй костер, в надежде, что любой голодный лев, имеющий намерение съесть наполовину приготовленное человеческое мясо в качестве полуночной закуски, будет обескуражен пламенем. Кроме того, я заранее подготовил большую кучу песка и запас дров, зная, что мне нужно будет обновить свою «постель» до того, как наступит ранний утренний холод. Наконец я собрал сухую траву, которой и укрылся в своей уютной колыбели.

К тому времени, как утром прибыли инструкторы, я был бодр и свеж после хорошего ночного отдыха и подарил им свое вареное яйцо (другое я съел накануне вечером). Несколько других курсантов не смогли разжечь огонь и пережили холодную и страшную ночь в кустах, большинство из них потеряли свои яйца, пытаясь приготовить их в огне. Один из наших коллег выстрелил в то, что он принял за льва, а затем забрался на дерево, где провел остаток ночи, пытаясь сохранить равновесие и немного поспать.

Вернувшись в базовый лагерь, мы продолжили наши занятия, которые включали в себя следопытство, проверку наших силков вечером и прослушивание лекций по целому ряду дополнительных предметов. К сожалению, я сильно заболел диареей, которая скорее всего была вызвана употреблением загрязненной воды из ржавых банок. Уже ослабевшее от недостатка правильного питания, мое тело надорвалось, и меня эвакуировали в Форт Доппис, где поставили капельницу и выхаживали в течение нескольких дней.

Мы уже прошли половину курса выживания, и больше всего я опасался, что мне не разрешат продолжить подготовку и перейти на курс тактики малых подразделений, а это означало, что мне придется ждать еще год, чтобы завершить программу подготовки и получить квалификацию оператора спецназа. К счастью, Рэй Годбир заступился за меня и убедил начальство, что я сдал всю теорию и мне необходимо только сдать экзамены, чтобы полностью закончить обучение. Выздоравливая от диареи в Форте Доппис, я попросил прислать мои записи из учебного лагеря по выживанию и использовал это время для учебы.

Провалявшись в постели пять дней, я вернулся на курс для сдачи практических экзаменов. Легко ответив на вопросы по теории и распознаванию следов, я затем перешел к практической части следопытства. Несмотря на слабость после диареи, я сумел с относительной легкостью проследовать по следу и убедить инструкторов, что на самом деле я прирожденный следопыт. Рэй позволил мне пройти этот курс и закончить его, за что я ему вечно обязан, и мне было разрешено продолжить подготовку на программе тактики малых подразделений.

Я рассматриваю курс бушкрафта в спецназе как ценнейший опыт, — наравне с обучением, полученным мной от Франни дю Тойта во время службы в 31-м батальоне. Должен признать, что даже после трех лет, проведенных с бушменами, я никогда не узнавал так много о буше за столь короткое время.

Тактика малых подразделений

Этот курс оказался одним сплошным марш-броском от начала до конца, и для курсантов он стал, по сути, вторым отборочным курсом. В те периоды, когда мы не тащились через буш Каприви с 35-килограммовыми рюкзаками за плечами, мы отрабатывали огонь и маневр, так что для нас одиннадцати, которые день за днем плелись по саванне, постоянно сражаясь, подготовка превратилась в одно долгое затяжное сражение с «врагом», который упорно преследовал нас в буше. Поскольку я уже проходил этот курс ранее под руководством талантливого Франни и фактически выработал свой собственный подход к тактике действий и специфическому стилю патрулирования в буше, то для меня этот курс оказался особенно сложным, поскольку я не осмелился противостоять традиционной мудрости на этом позднем этапе нашего обучения.

Во время длительных огневых и маневренных «схваток», которые велись боевыми патронами и с интенсивной поддержкой минометным, гранатометным и пулеметным огнем, применялись всевозможные странные методы, направленные на разогрев у курсантов агрессивности. Один из особо излюбленных приемов состоял в том, чтобы подойти к человеку сзади и треснуть его палкой, — наверно для того, чтобы заставить его двигаться быстрее, стрелять метче и прятаться лучше. Это было не только контрпродуктивно, но и вызывало негодование против тех инструкторов, которые занимались подобной практикой. К сожалению, она оставалась излюбленным методом выработки агрессивности на тренировках спецназа и в последующие годы, с чем я неоднократно сталкивался лично.

На курсе были и другие особенности, такие как длительные засады, где мы должны были часами лежать на жестоком ночном холоде или в дневную жару на Солнце, ожидая появления «врага». Проделав это в реальной жизни больше раз, чем я могу припомнить, я долго боролся с таким подходом, так как считал, что все это пустая трата времени. На мой взгляд, умению пережидать настоящего врага нельзя было обучать настолько поверхностно, оно требовало определенного склада ума, которым должен был обладать каждый солдат, прошедший отбор.

Еще одной особенностью курса было суровое наказание за любой проступок, независимо от того, был ли он совершен намеренно или нет. Любой случайный выстрел из оружия или обман во время учений наказывался «спецоперацией», во время которой курсанта вывозили на автомобиле до границы с Ботсваной в 20 км от лагеря и высаживали с оружием, рюкзаком и ящиком боеприпасов весом 25 кг, которые он затем должен был нести обратно на базу. Обычно это делалось в субботу вечером, так что у «преступника» имелась вся ночь и весь следующий день, чтобы подумать о своих грехах, таща свой неудобный груз обратно в Форт Доппис.

Однажды я имел честь участвовать в подобной «спецоперации» лично, но так как мой проступок — случайный выстрел из легкого пулемета на стрельбище — не был расценен как опасный для жизни, меня высадили всего в десяти километрах от лагеря, и я вернулся как раз вовремя, чтобы успеть хорошо выспаться.

Во время курса тактики малых подразделений я познакомился с капитаном Андрé «Дидисом» Дидериксом, легендарным оператором малых групп спецназа, о котором мне рассказывали много лет назад, когда я служил в 31-м батальоне. Вместе со своим давним напарником, Невешем Томашом Матиашем, Дидис провел несколько операций силами всего двух человек, находясь в течение длительного периода времени на исключительно больших расстояниях в соседних странах. В момент, когда я повстречался с ним в воскресенье во время перерыва между нашими тренировками в Форте Доппис, Дидис и его группа разбили лагерь где-то в буше и готовились к очередной операции. Этого парня окружала аура сосредоточенности, а его целеустремленность сочеталась с восхитительным чувством юмора. Это сразу же задело меня за живое. Я был удивлен, узнав, что он слышал обо мне, когда я еще служил в разведывательном отряде 31-го батальона. Оказалось, он также знает о моей мечте служить в малых группах спецназа. С той первой встречи я почувствовал глубокую привязанность к этому человеку, который стал легендой еще при жизни.

Дидис сообщил мне, что малые разведывательные группы вскоре могут быть передислоцированы из Претории в 5-й разведывательный полк на основании его же рекомендаций о том, что подобные группы всех частей спецназа должны быть объединены под единым командованием. Каждая из трех действующих частей специального назначения — 1-й разведывательный полк в Дурбане, 4-й полк в Лангебаане, и 5-й разведывательный полк в Фалаборве — имела свою специализацию. Будучи первой сформированной частью спецназа, 1-й разведполк включал в себя учебное подразделение, и специализировался на десантно-штурмовых и городских операциях; 4-й полк специализировался на морских операциях, а 5-й полк в основном проводил операции в буше. Однако и 4-й, и 5-й полки сохраняли свои десантно-штурмовые возможности. В состав каждого из полков также входило разведывательное подразделение, предназначенное для выполнения специальных задач стратегического уровня.

В то время Дидис и его малая группа входили в состав секретного подразделения D-40, получившего кодовое название «Проект “Щипцы”» (оно было предшественником такой организации как Бюро гражданского сотрудничества),⁶² дислоцировавшегося за пределами Претории. Однако особо секретный статус проекта вскоре приведет к тому, что малые группы будут передислоцированы в один из действующих полков, поскольку операторам постоянно приходилось взаимодействовать с менее засекреченными структурами войск специального назначения. Дидису часто приходилось посещать Главный штаб сил спецназа для проведения разведывательных совещаний и организации взаимодействия, в то время как операторам приходилось проходить специализированную военную подготовку в разведывательных полках. Для меня же запланированная передислокация малых групп в Фалаборву была хорошей новостью, так как к тому времени я уже знал, что вскоре после окончания программы боевой подготовки отправлюсь туда же, в 5-й полк, для прохождения дальнейшей службы.

С той первой встречи с Дидисом в Форте Доппис и завязалась наша долгая и настоящая дружба, продлившаяся и в последующие годы, когда мы вместе работали во время ряда чрезвычайно важных и опасных операций малых групп, а также в очень тяжелые времена совсем иного свойства.

Я знал, что должен как можно скорее попасть в малые группы, так как это было моей единственной целью поступления в спецназ. Мне не хотелось больше терять время. Но прежде, чем я смог бы двинуться дальше, мне нужно было продержаться весь учебный процесс и получить квалификацию оператора спецназа. К счастью, заключительные этапы курса прошли довольно быстро. Среди курсантов царил фантастический командный дух, и мы усердно работали, чтобы поддерживать и мотивировать друг друга.

Последнее упражнение — выживание и противодействие попаданию в плен — естественным образом вытекало из наших постоянных боев и перемещений в предыдущие дни. Мы собрались вместе и организовали лагерь чуть дальше вдоль Западного Каприви, примерно в 50 км к юго-западу от Форта Доппис, где укрылись на ночь и приготовились к «задаче» следующего дня. Для участия в погоне привлекалась рота 703-го батальона, дислоцированного в Катима Мулило, а нашим выслеживанием занимались местные бушмены из Квандо.

Легенда учений состояла в том, что мы, как группа спецназа, обнаружены в глубине вражеской территории, и должны были уйти от преследования и вернуться на свою базу. Условный противник применял всевозможные способы, чтобы поймать нас, преследуя нас на обратном пути к Форту Доппис. У них был целый набор транспортных средств, вертолет и то преимущество, что они знали, куда мы направляемся.

Наше укрытие было «атаковано» инструкторами на следующий день в 05:00 утра, что для нас явилось сигналом того, что наше «уклонение от плена» началось. Одиннадцать курсантов получили тридцатиминутную фору, так что терять время даром было нельзя. Как только мы бросились в бега, я отделился от основной группы, свернул вправо и начал двигаться в южном направлении, применяя приемы антиследопытства, поскольку знал, что преследование будет вестись против основной группы, направившейся на северо-восток к Форту Доппис. Силы преследования наверняка воспользуются дорогой, располагавшейся слева от оси преследования, чтобы обогнать нас и выслать группы для обрезания следа. В мои намерения также не входило быть обнаруженным с вертолета, так как это определенно означало бы захват «в плен».

Вскоре я скинул ботинки и оставшись в носках, применил прием антиследопытства, описав широкий круг в направлении исходной точки, а затем прошел километр на юг, прежде чем снова надеть ботинки. На севере я слышал, как заводятся машины, и кричат солдаты, чтобы поднять свой боевой дух, — они знали, что встреча с попавшим в ловушку спецназовцем может превратиться в хлопотное дело. Я услышал, как взлетел с места «Алуэтт», который вскоре направился в сторону Форта Доппис. Он облетел по широкому кругу и дважды прошел над моей позицией, но у них не было ни малейшего шанса обнаружить меня, и кроме того, по схеме их полета я понял, что у них нет войск, чтобы высадить их там, где я находился.

Остаток дня я потратил на то, чтобы пробежать трусцой по направлению к реке Квандо чуть южнее от Форта Доппис. О приемах антиследопытства я больше не беспокоился, поскольку знал, что основное преследование ведется теперь впереди и немного севернее меня.

В течение всего дня я шел ровным шагом и наслаждался мирными окрестностями саванны. Дважды я натыкался на стадо слонов, но обходил их стороной.

Ближе к вечеру, когда я, наконец, добрался до автомобильной колеи, идущей вдоль реки Квандо, я повернул на север и направился к лагерю. Я точно знал, что «враг» будет находиться на вертолетной «омурамбе» (названной так в честь вертолетной площадки, расположенной там) к югу от Форта Доппис, так как именно там нам всем необходимо было пересечь территорию базы.

Некоторое время я наблюдал за этим районом с южной оконечности омурамбы и вскоре понял, что никакой возможности пересечь его незамеченным нет, так как блокирующие наблюдательные посты располагались через каждые 100 метров. Я также понял, что времени на то, чтобы обойти это место, тоже нет, так как мы должны были добраться до базы крайний срок до 18:00, поэтому на всё про всё у меня оставалось лишь два часа.

Единственный шанс успеть вовремя — это выйти прямо на один из наблюдательных постов, «устранить» охранников и быстро бежать на базу.

Чего я не понимал, так это того, что эти парни находились на взводе весь день, и теперь были довольно возбуждены, так как им пришлось столкнуться с двумя или тремя другими безумцами, пытавшимися прорваться через их оборону. К тому времени, когда я добрался до их позиции, все они были на нервах, с широко раскрытыми глазами и готовые стрелять.

Я сделал спортивную ставку на свои шансы и побежал, как только до них добрался. Однако долгая дневная прогулка взяла свое, а густой подлесок и рыхлый песок помешали оторваться от хорошо отдохнувших и энергичных молодых людей, и вскоре мы договорились, что я прекращу вести себя как сумасшедший, а они воздержатся от рукоприкладства. Кроме того, я был счастлив, что последние два километра до Форт Доппис меня везли на заднем сиденье «Лендровера» и что я прибыл на место задолго до окончания учений.

К тому времени мне уже было известно, что я успешно прошел курс. Не имело значения, что я не преодолел последнее препятствие в виде оцепления вокруг нашей базы, поскольку понятно, что этот барьер был весьма условным. Кроме того, я был уверен, что, учитывая время и преимущество, предоставляемое темнотой, у меня легко получилось бы добраться до базы незамеченным, поскольку это то, что я действительно хорошо умел делать.

Из первоначальных одиннадцати парней, начавших курс, девять прошли его и получили квалификацию операторов подразделений спецназа. Один кандидат ушел досрочно по собственному желанию, а другой был дисквалифицирован приемной комиссией при окончательной аттестации на том основании, что он представлял опасность для окружающих.

Весь отборочный курс оказался полезным и позитивным опытом, главным образом из-за чувства товарищества и вдохновения от пребывания в нетронутом буше Каприви, но я был рад уйти, потому что был готов начать жить своей мечтой. С тех пор как я встретил Дидиса в Форте Доппис и обсудил с ним свои планы, ничто не мешало мне присоединиться к малым группам спецназа.

Это произошло в июле 1984 года. Мы полетели обратно в Дурбан, и вскоре я уехал в Апингтон, чтобы провести несколько недель отпуска со своими родителями. Во время этих трех недель пребывания дома, я, к большому разочарованию своей матери, отправился в одиночную пешую прогулку по голым холмам вдоль Оранжевой реки вниз по течению от водопада Ауграбис. Ранее, оставшись один на один с самим собой, я пришел к решению бросить учебу и осуществить смелый шаг, чтобы уйти в спецназ. Теперь у меня появилось новое чувство цели, и я ощутил огромную гордость, потому что теперь точно знал, что могу овладеть всем, чем захочу.

3

Первые операции спецназа

И, наконец, власть — это что-то в себе, что-то, что управляет своими поступками и в то же время подчиняется своим же приказам.

Карлос Кастанеда, «Путешествие в Икстлан».

Однако моей мечте стать частью малых групп спецназа не суждено было сбыться — по крайней мере, пока. Чтобы поучаствовать в своей первой боевой операции в новом качестве, мне пришлось прибыть в расположение 53-й разведывательной роты спецназа,⁶³ одно из боевых подразделений 5-го разведывательного полка. Я едва успел в начале августа 1984 года прибыть в подразделение, как сразу же сел в самолет C-130, направлявшийся прямо в Нконго, оперативную базу в дальней восточной части Овамболенда. В то время Восточный фронт СВАПО объявил этот район «освобожденной территорией», поскольку повстанцы свободно бродили по бушу вокруг деревень, посещали краали и по ночам добывали еду у населения. Местные жители поддерживали партизан, предоставляя им кров, еду и воду и предупреждая их о появлении в районе сил безопасности.

Растительность была густой, повсеместно встречались заросли haak-en-steek.⁶⁴ Песок был плотным и мягким. Помимо того, что это само по себе облегчало выслеживание, мы еще и оставляли за собой четкий след, пробираясь с тяжелыми рюкзаками по труднопроходимой местности. Поскольку боевики смешалось с населением, у них было преимущество — они ходили в гражданской одежде, зачастую босиком. Также в районе были пастухи-скотоводы — молодые парни, бродившие в кустах вокруг краалей со своим скотом, которые являлись постоянным источником информации для СВАПО об активности САДФ в этом районе. Зачастую повстанцы использовали пастухов для сокрытия признаков своего присутствия, прогоняя скот по своим следам.

Я сошел с транспортника С-130 в Нконго, не зная, чего ожидать. Меня определили в группу сержанта Коэна ван Стадена, очень опытного командира группы. В то время для молодого офицера это было в порядке вещей — войти в состав разведывательной группы, которой командовал старший сержант. Я только прошел отбор и курс боевой подготовки военнослужащих войск специального назначения, и мне предстояло еще многому научиться — по крайней мере, с точки зрения братства спецназа. Я взял себе за правило никогда не упоминать о годах службы в 31-м батальоне и о своем опыте участия в разведывательных операциях. Район, в котором мы сейчас высадились, — «освобожденный» регион Нконго — три года назад являлся моими «охотничьими угодьями», и местность я знал как свои пять пальцев. Но мне было приятно снова оказаться в буше, и на этот раз все было по-другому: как у спецназовцев, у нас было все необходимое снаряжение и обеспечение.

Мое снаряжение для работы в буше было именно таким, каким я его забрал со склада накануне: большие белые пластиковые фляги для воды, блестящий котелок, неокрашеные рюкзак и разгрузочная система. Моя личная разгрузка была новой и непроверенной — шумной и слишком неудобной для меня. Опытные спецназовцы смотрели на меня, как будто я был каким-то инопланетянином. Пришлось мне судорожно разыскивать пластыри, краску и шнур, чтобы привести свое снаряжение в приличный вид, затемнить блестящие поверхности, подтянуть ослабленные ремни и лямки и уменьшить шум, затянув все потуже.

Во второй половине дня перед выводом разведгрупп вся рота собралась в углу базы, и перед ними выступил Сарел Фиссер, бородатый и очень уважаемый капеллан 5-го полка. Будучи сыном священника, я слушал в своей жизни много проповедей, но послание Сарела в тот день на забытой Богом базе в освобожденном СВАПО районе в Овамболенде запомнилось мне наиболее ярко — почти слово в слово.

Сарел читал из Псалма 124:2: «Горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего отныне и вовек». Он объяснил, каким образом Господь защищает слуг Своих, где бы они ни находились, поскольку Он остается с ними так же, как горы окружают Иерусалим. Все наблюдали, как наш служитель встал на четвереньки и начал строить на песке Овамболенда горы и долины, рисуя перед своей паствой из закаленных в боях солдат — черных и белых, частью верующих и частью агностиков — яркую и прекрасную картину Божьей любви и защиты. Этот язык, — язык макетов на песке, — понимали все бойцы, поскольку именно таким образом отдавались боевые приказы. Вот почему операторы внимали его словам, когда он передавал мощное послание в самых простых выражениях, стоя на коленях на белом песке.

В последующие годы мои отношения с Сарелом постоянно развивались, поскольку он всегда перед выводом малой разведывательной группы спецназ на операцию проводил «тайную вечерю» — причастие, на котором присутствовали только военнослужащие группы и командир оперативного штаба. Он стал моим духовным наставником.

Наша задача в Нконго заключалась в том, чтобы доминировать в этом районе путем чистой агрессии и попытаться восстановить здесь полный контроль. Вскоре до меня дошло, что мы будем патрулировать буш группами по двенадцать-шестнадцать человек, как обычные пехотинцы. Не будет практически никакого противодействия выслеживанию, способов введения противника в заблуждение, скрытного передвижения и других тактических приемов, которые мы так тщательно отрабатывали в годы моей службы в 31-м батальоне.

Наш командир отделения, сержант-португалец из Анголы, страдал от небольшого заболевания и поэтому был мастером храпа. По ночам его храп ножом прорезал холодный тихий воздух и вызывал дрожь по моему позвоночнику. Согласно типовому порядку действий, каждую ночь часовой должен был занимать положение рядом с ним и будить его каждый раз, когда он начинал храпеть. Бедняге никак не удавалось выспаться, поскольку он начинал выдавать свои рулады сразу же, как только засыпал. В конце концов мы попросили эвакуировать его на базу, поскольку нездоровая обстановка начала влиять на всю группу.

Мы с Коэном, командиром группы, решили, что попробуем применить некоторые приемы, чтобы обмануть врага или, по крайней мере, не дать ему знать о нашей позиции, и начали с того, что стали избегать краалей и держаться подальше от проторенных тропинок. Мы часто перемещались и проводили как можно меньше времени на постоянных позициях, затем стали приближаться к одному или другому подозрительному краалю, наблюдая и выискивая признаки присутствия врага. Часто я выбирал одного из солдат, чтобы провести тщательную рекогносцировку и доразведку краалей и троп, но вскоре понял, что бойцы крайне неохотно идут на это. Идея двух парней, самостоятельно работающих в буше, была им не по душе.

По итогу мы разделили патруль на две части; пока бóльшая по численности подгруппа охраняла рюкзаки на временной базе, другая устраивала засады на тропинках, ведущих к краалям. Однажды днем я лежал в одной из таких засад, когда пулеметчик начал выпускать пули из ПКМ по верхушкам деревьев. Небольшая группа повстанцев СВАПО шла по тропе — и вышла прямо на один фланг нашей засады из шести человек. К сожалению, пулеметчик находился в режиме воскресного дня и о том, что возникла проблема, понял только в тот момент, когда головной дозор подразделения повстанцев столкнулся с ним лицом к лицу. Перепугавшись до смерти, он начал лупить из пулемета, который все еще стоял на сошках и был направлен вверх. Повстанцы мигом развернулись и, казалось, почти бесшумно исчезли в зарослях.

Двумя ночами позже мы подошли к той же группе краалей для тщательной проверки и пополнения запасов воды в одном из колодцев. В двух деревнях были выставлены посты прослушивания, а остальные заняли круговую оборону у колодца. Я все еще был занят наполнением своих фляг водой, когда разверзся настоящий ад. Очевидно, патрулю СВАПО пришла в голову та же мысль, что и нам, и приближаясь к колодцу с противоположного направления, он наткнулся на один из наших постов. Мы с Коэном одновременно рванули на звуки боя, но я оступился в ямке и вывихнул лодыжку. Один из повстанцев был убит, а остальные растворились в ночи.

На следующее утро мы обнаружили следы большой группы, которая двигалась на юг мимо крааля и, очевидно, выслала небольшой патруль для пополнения запасов воды. Немедленно были организованы разведывательно-поисковые мероприятия, но меня пришлось эвакуировать обратно на базу Нконго, поскольку нога сильно распухла, и я не мог на нее даже стать.

На базе ко мне отнеслись с большим подозрением, и мне пришлось вытерпеть немало издёвок. Из-за распухшей лодыжки я не смог ходить две недели, но все военнослужащие решили, что я выдумал причину, чтобы вернуться на базу и избежать боевых выходов. Через некоторое время жизнь на базе мне осточертела, и я уже готовился, несмотря на травму, вернуться к разведгруппе в буше, когда мне сообщили, что я должен вылететь в Ондангву и прибыть в расположение 51-й разведывательной роты спецназа в Форте Рев. Этот следующий этап в моей относительно короткой карьере спецназовца также был спланирован без какого-либо участия с моей стороны.

4

51-я разведывательная рота спецназа

Мужчина должен быть там, где он есть.

Слова преподобного Альбертуса из книги Дана Снаймана «По черным дорогам».⁶⁵

Поскольку в 51-й роте не хватало командиров, командование войск специального назначения отправляло служить в Ондангву вновь подготовленных, холостых офицеров. Это подразделение специализировалось на проведении псевдопартизанских операций, и большинство ее спецназовцев являлись бывшими членами СВАПО, которые были захвачены в плен и перевербованы («обращены») для работы на Силы обороны ЮАР. И хотя мне очень хотелось попасть в малые группы спецназа, права голоса я не имел. Концепция псевдопартизанских операций была мне чужда, но я был готов учиться и изучать возможности, которые предлагались в 51-й роте.

Успехи «Скаутов Селуса» в тогдашней Родезии были в РЕККЕ хорошо известны, и несколько специалистов оттуда теперь проходили службу у нас. Когда я прибыл в Ондангву, в роте служил штаб-сержант Джим Лафферти, очень опытный оператор из Скаутов. Мне посчастливилось учиться у солдата такого высочайшего уровня. Вскоре Джим начал делиться со мной своим опытом и обучать тонкостям псевдоопераций.

В 1984 году президентом ЮАР стал Питер Бота. Усилия государства по противодействию так называемому «тотальному натиску на Южную Африку», воспринимаемому как всеобъемлющая угроза, исходящая от сил, вдохновленных коммунистами, как внутри страны, так и за ее пределами, неуклонно набирали силу. Безусловно, П. Бота был убежденным сторонником теории тотального натиска и для борьбы с этой угрозой разработал широкомасштабные контрмеры, — боевые действия были лишь одной из них. Для воспитания чувства патриотизма у солдат использовалась религия, им говорили, что Южная Африка — последний бастион христианства на юге Африки, поскольку после деколонизации многие ее соседи оказались под властью коммунистических режимов. Эти режимы также поддерживались Советским Союзом, Кубой и Восточной Германией, которые обучали партизанские силы, проникавшие как в Юго-Западную Африку, так и в ЮАР. К 1984 году в таких странах, как Танзания и Эфиопия, Советский Союз и страны-члены Варшавского договора обучили и вооружили не менее 6 000 повстанцев. В Анголе дислоцировалось не менее 30 000 кубинских солдат, хотя в то время они все еще занимались обучением и выполняли роль советников.

В феврале 1984 года на высокопоставленной встрече южноафриканских, ангольских и американских представителей в Лусаке было достигнуто соглашение. Одним из положений Лусакского соглашения о прекращении огня стал Мулунгушский протокол, который, среди прочего, определял, что правительство МПЛА будет сдерживать проникновение повстанцев СВАПО в Юго-Западную Африку. Протоколом также предусматривалось создание Совместной наблюдательной комиссии (СНК) для наблюдения за выводом южноафриканских сил из провинции Кунене и обеспечения того, чтобы территорию, освобождаемую САДФ, снова не заняло СВАПО. Однако на практике реализация СНК шла очень медленно, и вскоре стало ясно, что ангольцы не могут позволить себе пойти на то, чтобы в Юго-Западной Африке установилось правительство, не контролируемое СВАПО, особенно учитывая их собственное шаткое положение по сравнению с движением УНИТА Жонаса Савимби.

Итак, повстанцы Народно-освободительной армии Намибии (или ПЛАН, военного крыла СВАПО) все еще пересекали границу Юго-Западной Африки, и основной задачей 51-й роты было проникнуть в партизанские структуры и стать частью их групп, проникающих в Овамболенд.

Форт Рев, полностью закрытый и очень секретный полевой лагерь, удобно располагался на территории большой авиабазы ВВС Ондангва рядом со взлетно-посадочной полосой. Он служил штабом и пунктом временной дислокации подразделений спецназа. Некоторые из бывших СВАПОвцев были абсолютными мастерами жизни в буше: они досконально знали местность, говорили на местном языке и легко вливались в повстанческие отряды как любой такой же боевик. После перевербовки, повстанцу создавали совершенно новую личность и направляли в те районы Овамболенда, где его не знали.

Режим абсолютной секретности на базе был необходим по двум причинам. Во-первых, проведение псевдопартизанских операций означало, что разведчиков привозили на базу и вывозили с нее в буквальном смысле слова тайком, обычно под покровом ночи, укрывая в кузове автомобиля или в вертолете, иногда в форме южноафриканской армии или в гражданской одежде. Во-вторых, на базе находились изоляторы временного содержания со специально оборудованными комнатами для допросов, где захваченных членов СВАПО допрашивали и в конечном итоге «обращали».

За годы службы в спецназе я работал с рядом выдающихся офицеров разведки, и одним из них был капитан Дейв Дрю из 51-й разведывательной роты. Благодаря своей огромной фигуре и властному характеру, знанию вражеских структур и способов их действий, а также развитому шестому чувству в отношении намерений противника, Дейв в Ондангве был олицетворением разведки. Он также отвечал за перевербовку только что захваченных повстанцев СВАПО и подготовку их к новой роли псевдопартизан.

Однажды я видел Дейва в работе во время допроса и был ошеломлен его проницательным сочетанием хитрости, завуалированных угроз и техники вытягивания любой информации из своего объекта. К тому времени, когда захваченные повстанцы прибывали в Форт Рев, уже не было необходимости в старом добром выдергивании ногтей и выкручивания пальцев, поскольку идея заключалась в том, чтобы завоевать их доверие и убедить их в том, что мы не такие уж плохие, как их убеждали. Многие из них прибывали ранеными, и их приходилось лечить, что медики делали с большой заботой, поскольку это было одним из вернейших способов вселить уверенность в их пациентов.

Дейв тщательно играл на страхе пленных перед их коммунистическими руководителями, поскольку мы знали, что, как только станет известно, что они попали в плен к «бурам», им снова никто и никогда не поверит, и обратно в структуры СВАПО их не примут. Лишь немногие из них принимали решение не работать с нами, особенно когда в качестве стимула предлагалась солидное денежное пособие и всевозможные экстравагантные льготы (для них!).

Как только повстанец соглашался принять участие в операции и привести нас к своим бывшим товарищам, — желательно в течение двух-трех недель после захвата в плен, — Дейв узнавал, что он переметнулся, после чего убеждал парня, что тот поступает правильно и что он окажется в крайней опасности, если его бывшие товарищи узнают, что его захватили. В пользу «большого человека» говорил тот факт, что он поименно знал всех командиров СВАПО на всех уровнях, а в большинстве случаев — откуда они родом и кто их семьи. Поэтому он легко мог убедить пленного повстанца, что у него есть специальные средства связи с «таким-то и таким-то» полевым командиром.

По прибытии в 51-ю роту мне дали группу из восьми бывших солдат СВАПО и почти сразу же направили на боевую операцию. Скажем мягко, для меня это был большой культурный шок. Нас высадили из «Касспира»⁶⁶ в малонаселенном районе, расположенном вблизи границы Юго-Западной Африки и Анголы, и мы должны были проникнуть в свой оперативный район в Овамболенде, действуя как новая повстанческая группа, выдвигавшаяся туда, чтобы там осесть.

Разведгруппа действовала под видом партизан и полностью воспроизводила стиль и тактику отрядов СВАПО. Я оказался к этому не готов. Не было ни боевого порядка патруля, ни сигналов связи, ни подобия тактического марша, — ничего из того, чему меня учили. Группа шла в колонну по-одному, болтая на ходу, с оружием через шею или просто небрежно переброшенным через плечо. Когда мы проходили мимо крааля, некоторые отделялись и наносили визит старосте. Иногда они проводили в деревне несколько часов, пока остальные ждали под деревьями на окраине. Затем они выходили с едой для патруля — разновидностью маисовой каши с козьим мясом, или маханго, которую все ели просто руками из одной миски.

Уже в этом первом боевом выходе мне пришлось перестроить свое мышление — фактически, изменить саму суть своего бытия как солдата. Для меня это был буквально вопрос «приспособиться или умереть», так как этот вид боевых операций был мне совершенно чужд и резко контрастировал со всем моим предыдущим опытом, и с тем дисциплинированным и методичным подходом, который я выработал за последние годы. Например, мое снаряжение все еще было подобрано и организовано в типично спецназовском стиле, и чтобы перейти на разношерстную манеру поведения и внешний вид бойцов, потребовался серьезный ментальный сдвиг.

Целью операции был сбор информации и утверждение группы в качестве нового подразделения СВАПО в этом районе. Хотя мы и установили несколько полезных контактов для будущей работы, у меня не было возможности проверить те крупицы информации, которые мне «скармливали», поскольку я не понимал языка и не имел должного представления о политической ситуации и тактической обстановке в районе.

Боевой выход прошел без происшествий, и через неделю, когда мы вернулись на базу, я был благодарен за «мягкую посадку». Вернувшись в Форт Рев, мне пришлось внести некоторые изменения в свое снаряжение, а также в свой образ мышления.

Во время боевых выходов продукты питания или пищевые рационы мы с собой не брали — только одну или две консервы на случай чрезвычайной ситуации. В плане питания группа полностью полагалась на местное население. И если для этих ребят такой образ жизни был явно привычен, то я так и не смог приспособиться к нерегулярному питанию и стал худым, как грабли. Пытаясь восполнить истощающиеся ресурсы организма, я покупал огромное количество ирисок Wilson's, которые брал с собой на боевые выходы. В мгновение ока они испортили мне зубы, потому что конфета прилипала к зубу и повреждала корень, а то и вырывала его. В итоге я оказывался в глуши с заветным зубом на ладони, и мне приходилось нести его на базу, чтобы дантист его восстановил.

Моим стандартным комплектом снаряжения в то время была небольшая сумка, напоминавшая рюкзак, и самодельная разгрузка, которую носили бойцы СВАПО. На голове у меня обычно находился афропарик, подстриженный по размеру, чтобы не бросаться в глаза, и большая панама СВАПО, которая скрывала в тени мои европейские черты лица. Хорошо ухоженная борода a-lá Сэм Нуйома⁶⁷ довершала картину. Вместо старого доброго камуфляжного крема «Прекрасный черный» использовался коричневый камуфляжный крем, похожий на тот, который используют визажисты. Я обильно наносил его утром, днем и вечером, но группа всегда держала меня подальше от местного населения или предполагаемых членов СВАПО. Когда мы встречали других людей, они ненавязчиво образовывали живой щит и удерживали их поодаль, пока я не исчезал в зарослях. Иногда я вступал в прямой контакт с местными жителями, но мы никогда не замечали никакой подозрительности с их стороны.

Однако я по-прежнему спал с одним открытым глазом, старался выбирать место для сна подальше от остальных военнослужащих группы и всегда располагался так, чтобы иметь что-то, что могло бы меня заранее предупредить о приближении врага: либо в густом подлеске, либо в окружении подстилки из сухих листьев. Часто в течение ночи я менял свою позицию. Это было страшно, поскольку я не знал людей и не представлял, кому из них можно доверять. Однажды мы отправились на операцию с парнем, который всего неделю назад находился в стане врага и который под чутким руководством Дейва согласился провести нас к определенной точке, где должны были встретиться командиры двух повстанческих отрядов СВАПО. Оружия ему не дали, но, поскольку не было никакой возможности узнать, можно ли ему доверять, я его избегал, и постоянно проверял, чтобы он не знал, где я буду укладываться, внимательно следил за ним, пока мы приближались к району действий. Информация оказалась пшиком, и я с большим облегчением вернулся на базу.

Отсутствие тактики и низкая дисциплина — по крайней мере, с моей точки зрения, — неизбежно привели к конфронтации между мной и некоторыми из ведущих персонажей патруля. Я не в силах был терпеть их расхлябанный вид и отсутствие дисциплины, поскольку это выглядело нормой даже по возвращению домой. Бойцы не слушали никаких советов и не следовали никакой тактике, которую я рекомендовал. Основные навыки, такие как перемещение от тени к тени при приближении к потенциальной цели, просто не соблюдались, даже после многочисленных упражнений. В качестве оправдания всегда говорилось: «Но СВАПО так не поступит» или «СВАПО делает не так».

В промежутках между выходами несколько человек оспаривали мой авторитет, часто под влиянием храбрости из бутылки. Однажды в воскресенье это привело к физическому столкновению. В тот вечер мы должны были выводиться на операцию, а два военнослужащих группы опаздывали. В итоге они прибыли через два часа после назначенного времени, совершенно нетрезвые, что вывело меня из себя. Долгие, бессмысленные споры с этими двумя пьяницами привели к драке, о чем я сожалею до сих пор, поскольку это только настроило всю группу против меня. Мы высадились только на следующую ночь, после того как я обвинил виновных в нарушении воинской дисциплины и сократил численность патруля.

Мне также выпала возможность выйти из Руаканы на несколько запоминающихся операций в юго-западную часть Анголы, где я раньше действовал в составе 31-го батальона. Джим Лафферти возглавлял в Руакане тактический штаб, а я с двенадцатью бывшими повстанцами отправился в район к югу от Ксангонго, расположенный у реки Кунене. На этот раз вывод группы был иного характера, чем три года назад. Нас высадили на вертолете в малонаселенном районе за рекой, и мы начали двигаться в направлении Овамболенда — по традиционному маршруту проникновения СВАПО. Местное население купилось на нашу историю о том, что мы прибыли, чтобы пополнить ряды некоторых отрядов, уже находившихся в Овамболенде, и уверенно вело нас по маршруту. На западном берегу Кунене мы обнаружили крупный тайник с минометными минами и гранатами для РПГ, а затем нам показали, где один из отрядов спрятал свою резиновую лодку.

От местных жителей группа узнала, что как только мы переправимся, на восточном берегу нас готов встретить связной, который свяжет нас с политическим комиссаром этого района. В ту же ночь мы переправились через реку на резиновой лодке. Чтобы доставить всех на восточный берег реки, потребовалось две лодки и много ругани на кваньяме, при этом переправа не обошлась без происшествий. Когда вторая лодка приблизилась к берегу, на ее борту раздался выстрел из РПГ. Сначала возникла мысль, что мы столкнулись с противником, но ночь оставалась тихой, и я решил, что, возможно, парень стрелял в крокодила. Оказалось, что оружие выстрелило случайно, по счастью, никого не ранив и не уничтожив надувную лодку.

В последующие дни я начал думать, что случайный выстрел, возможно, и не был таким уж случайным, как они хотели бы меня уверить, поскольку связной не появился, а встреча с политическим комиссаром не состоялась. Но поскольку я постоянно находился на заднем плане и не мог общаться ни с кем из местного населения, возможности установить факты у меня не было.

В конце концов, дней через пять-шесть нам назначили встречу с местным командиром. В густом подлеске мы обустроили укрытие и стали ждать его в соседнем краале. Когда наступило время, мы выдвинулись к месту встречи, расположенному недалеко от деревни. Мне было велено держаться позади и отходить, если дела пойдут плохо. Двоим операторам было поручено оставаться рядом со мной.

Однако я настоял на том, чтобы быть поближе к группе, так как мое терпение истощилось, а уровень доверия падал. Однако все прошло слишком гладко: спецназовцы вошли внутрь и поболтали с «врагом». «Командир» уже был там, смеялся и похлопывал всех по спине.

Это оказалась одна из наших собственных псевдопартизанских групп, которая точно так же договорилась о встрече с важным командиром СВАПО (это был очень уважаемый я!), прибывшим из Анголы. В каком-то смысле я почувствовал облегчение — мне совсем не хотелось вступать в бой с такой недисциплинированной группой на своей стороне, тем более, что я не совсем понимал, кто враг, а кто друг — и верил, что нас не демаскировали и мы сможем продолжить работу в этом районе, поскольку у местных жителей не было оснований подозревать, что мы не являлись двумя группами СВАПО, встретившимися друг с другом.

Когда же во время последующего итогового разбора операции я попытался выяснить, как такое возможно, чтобы две группы смогли войти в оперативные районы друг друга, мне объяснили, что место встречи находилось на границе двух так называемых «замороженных районов», и что отсутствие связи между командирами двух групп и привело к такой потенциально опасной ситуации. Я этому не поверил, так как для меня было очевидно, что встреча была заранее организована — и не местным населением, а подразделениями из нашей среды. Я потребовал объяснений, но опытные операторы просветили меня, что в теневом мире псевдопартизанских операций подобные инциденты происходят сплошь и рядом.

Во время моей службы в 51-й роте концепция «замороженных зон» являлась спорным вопросом. Для того чтобы группа псевдопартизан могла действовать в каком-либо районе, необходимо было за неделю до ее вывода разослать соответствующее уведомление регулярным войскам, ВВС и в «Куфут», неоднозначному «охотничьему» подразделению полиции Юго-Западной Африки.⁶⁸ После этого район объявлялся «замороженным», что означало, что никакие другие подразделения, кроме спецназа, туда войти не могли. Однако в «Куфуте» зачастую предпочитали такие уведомления игнорировать и, в результате, их охотничьи группы неоднократно выслеживали разведывательные группы 5-го разведполка.

Одним из положительных моментов в то время, пока я служил в 51-й роте, стало близкое знакомство с целым рядом разведывательно-диверсионных подразделений спецназа. Через Форт Рев во время боевого развертывания проходил каждый из трех действующих полков спецназа или их подразделения, и у меня была возможность увидеть всех их в действии. Но это только усилило мою решимость попасть в состав малых разведгрупп как можно скорее.

Когда Форт Рев посетил командир 5-го разведывательного полка специального назначения полковник Джеймс Хиллс, я попросил о беседе и рассказал ему о своей ситуации: меня не интересовали псевдопартизанские операции, я не подходил для такого рода задач, и мне не нравилась плохая дисциплина бывших повстанцев. Полковник ответил, что мне нужен опыт и что я нужен Форту Рев. Я должен был остаться в составе 51-й роты спецназа еще на год, после чего будет принято решение о возможном переводе.

Мое пребывание в роте было относительно сносным благодаря тому, что я работал вместе с несколькими высококвалифицированными специалистами в области псевдопартизанских операций, такими как капитан Руиш Тербланш, сержант Андрé Мейер и штаб-сержант Джим Лафферти. Хотя я многому у них научился и осознал преимущества псевдоопераций, мне никогда не нравилась идея о том, что белого командира группы держат на расстоянии, и я так и не смог привыкнуть к плохой тактике и непринужденным манерам бывших солдат СВАПО. Возникли также сомнения в своих способностях как белого человека в полевых условиях, учитывая, что я не разговаривал на языке и не имел глубоких познаний в культуре овамбо. Соответственно, я никогда не смог бы по-настоящему вписаться в псевдопартизанские группы и, следовательно, всегда чувствовал бы себя беззащитным.

В конце 1984 года Андрé Дидерикс перебрался из Претории в Фалаборву, чтобы сформировать в составе 5-го разведполка отдельное подразделение малых групп спецназа, вскоре ставшее 54-й разведывательной ротой. До этого момента малые группы действовали под эгидой секретного проекта D-40, или проекта «Щипцы», задачей которого был сбор разведывательной информации и проведение подрывных акций против врагов государства. Дидис понял, что малые разведывательные группы спецназа не смогут эффективно действовать в условиях секретности, при которых отрицалась любая связь с правительством или военными.

Все это время я поддерживал с ним связь и продолжал писать рапорты командованию, рассказывая ему о своей судьбе и призывая его отпустить меня, но безуспешно! К тому времени Дидис начал свою собственную кампанию, чтобы добиться моего перевода в 5-й полк. Поскольку малые группы подчинялись непосредственно Главному штабу войск специального назначения, то по оперативным вопросам у Дидиса была прямая связь с командующим, генералом Катом Либенбергом. В то же время также стало известно, что малые разведгруппы 1-го разведывательного полка переводятся в 5-й полк, и я понял, что мое время пришло.

Хотя это и был интересный опыт, но, к сожалению, я не могу похвастаться какими-либо захватывающими боевыми успехами во время службы в 51-й разведывательной роте. У меня никогда не было возможности заниматься своими делами, действовать на своих условиях, я всегда находился во власти бывших повстанцев СВАПО и торчал где-то на заднем плане, чтобы враг не узнал мое белое лицо.

Моя служба в 51-й роте проверяла на прочность мое личное кредо, так тщательно выработанное за годы службы в 31-м батальоне. Я больше не мог с уверенностью сказать, что мне хочется находиться именно здесь, и больше нигде. Но я терпел, потому что верил, что это необходимая ступенька на пути к переходу в малые группы спецназа. И я также знал, что получаю бесценную информацию о том, как действует СВАПО, — непосредственно от людей, которые еще недавно бродили по бушу в качестве бойцов ПЛАН.

Еще одним источником вдохновения, который сделал время моего пребывания в Ондангве стóящим, было присутствие Дейва Дрю, который напоминал ходячую энциклопедию и искренне делился со мной своими глубокими знаниями о структуре и тактике действий повстанцев. Тогда я еще не знал, что Дейв вскоре будет переведен обратно в 5-й полк и будет служить офицером разведки в большинстве боевых операций малых групп спецназа, в которых мне предстояло участвовать на протяжении последующих пяти лет.

ЧАСТЬ 4

Малые разведывательные группы спецназа

Когда воин решает что-то сделать, он должен идти до конца, но при этом он должен нести ответственность за то, что он делает. Что бы он ни делал, он должен сначала знать, зачем он это делает, а затем продолжать свои действия, не испытывая сомнений или угрызений совести по этому поводу.

Карлос Кастанеда, «Путешествие в Икстлан».

1

Навстречу сражениям

И сказал Господь Моисею, говоря: пошли от себя людей, чтобы они высмотрели землю Ханаанскую, которую Я даю сынам Израилевым; по одному человеку от колена отцов их пошлите, главных из них.

Четвертая книга Моисеева. Числа. 13:2

В день, когда я наконец-то пересек ворота пункта дислокации 5-го разведывательного полка спецназа, мое сердце гулко билось в груди. В течение шести месяцев я так настойчиво уговаривал полковника Джеймса Хиллса разрешить мне перевестись в недавно сформированную 54-ю роту спецназа, что в конце концов ему пришлось уступить. Так же, наверно, свою роль сыграли настойчивые уговоры Андрé «Дидиса» Дидерикса из 5-го полка. Я с трудом скрывал свое волнение, но в то же время был встревожен, в основном потому, что не знал, чего ожидать.

Дидис принял меня как давно потерянного брата, а операторы малых групп с самого начала помогли мне почувствовать себя как дома. Первое, что произвело на меня впечатление в расположении малой группы — да и во всем 5-м полку — это дружелюбная и, очевидно, непринужденная атмосфера. Здесь не было ни ковбоев, ни недружелюбных взглядов, ни святош. Вместо этого опытные спецназовцы подходили и представлялись, что сразу же дало мне возможность почувствовать себя частью полковой семьи. Я также с самого начала обратил внимание на напряжение, существовавшее между малыми группами и двумя боевыми разведротами полка, но это, очевидно, являлось результатом здорового соперничества, и, возможно, потому, что малые группы переманили к себе некоторых лучших разведчиков.

Меня познакомили с моим напарником по группе, сержантом «Си-Си» Викторино, исключительно сильным и рослым спецназовцем из Анголы. Вик со своей женой Кристобель и двумя детьми жил в доме в Хеброне, — поселке, специально построенном для женатых сотрудников подразделения. Вик принял меня как сына, и его дом стал регулярной остановкой для одинокого холостяка.

Второе, что меня поразило, — это то, что подразделение малых групп явно не являлись пикником воскресной школы. Здесь преобладала атмосфера срочности. Обычный еженедельный распорядок напоминал интенсивный военный курс. Мы начинали день в 06:00 с физической зарядки, в 07:30 проходило построение и быстрая перекличка групп. Каждое утро проводились лекции или групповые обсуждения. Привычной частью нашего утреннего распорядка стали уроки португальского языка — поскольку этот язык был широко распространен в районах проведения наших операций, белые операторы должны были владеть им на довольно высоком уровне. С помощью карманного справочника «Португальский за три месяца» один из португалоговорящих операторов передавал нам все тонкости языка, делая основной акцент на произношении, словарном запасе и некоторых общеупотребительных фразах. Во время тренировок перед боевыми выходами мы фокусировались на изучении конкретных фраз, чтобы получить преимущество в кризисных ситуациях — преимущество, которое за мою карьеру в малых разведывательных группах неоднократно спасало день, а зачастую и жизнь.

В то время большинство операторов 5-го полка были чернокожими, около половины из них были португалоговорящими солдатами родом из Анголы и Мозамбика. Большинство ангольских спецназовцев перешло из 32-го батальона, широко известного боевого подразделения, созданного полковником Яном Брейтенбахом и состоявшего из бывших бойцов ФНЛА. Операторы из Мозамбика были набраны из РЕНАМО, Мозамбикского движения сопротивления,⁶⁹ и были тайно доставлены в Южную Африку для обучения методам специальных операций. Учитывая их опыт работы на родине, эти португалоязычные спецназовцы исключительно хорошо подходили для проведения разведывательных операций в этих странах, и несколько человек были приняты в состав малых групп спецназа. Остальные разведчики были бывшими бойцами Специальной Авиадесантной Службы (САС) и «Скаутами Селуса» из теперь уже Зимбабве, еще несколько человек являлись южноафриканцами.

Затем следовала подготовка по связи, занятия по этой теме проводил Дейв Скейлз, в то время штаб-сержант и самый старший военнослужащий сержантского состава в малых группах. Нам вдалбливали в голову такие предметы, как теория антенн, радиоэлектронное противодействие (ECM), меры защиты радиоэлектронных средств от радиоэлектронного противодействия противника (ECCM) и использование кода Морзе. Дейв переехал в Фалаборву вместе с Дидисом и выполнял обязанности ротного сержант-майора и главного специалиста по связи штаба. После службы в эскадроне «С» родезийской САС и в разведке «Скаутов Селуса», Дейв обладал большим опытом работы в малых группах. Помимо исключительной преданности делу и высокого профессионализма, он еще обладал и острым умом.

Но настоящей фишкой Дейва была связь. Его познания в этой области были непревзойденными. Он происходил из потомственного рода экспертов в области боевой радиоэлектроники: его дед служил связистом в Британской армии во время Первой мировой войны и использовал код Морзе в высокочастотной радиосвязи; отец был связистом и десантником в Британской армии во время Второй мировой войны, и помимо всех прочих замечательных подвигов высаживался в Голландии 17-го сентября 1944 года во время самого крупного парашютного десантирования в истории.⁷⁰

Занятия по связи чередовались с занятиями по изучению материальной части оружия, самолетов и транспортных средств стран Советского блока. Поскольку все наши целевые страны снабжались Советским Союзом, а в некоторых случаях и Китаем, мы направили все наши усилия на распознавание их военной техники. Наряду с изучением оружия и боевой техники, много времени уделялось анализу теории и практики применения вооруженных сил Советского блока, применяемых в так называемых прифронтовых государствах.

После обеда, во время пресловутой «кладбищенской сессии», у групп было время для подготовки снаряжения. Бесконечные часы тратились на подготовку, внесение изменений, маскировку и точную подгонку рюкзаков и разгрузочных жилетов. Как только температура немного спадала, группы приступали к практической работе: напарники разбирались с боевыми порядками и тактикой патрулирования, изобретали новые приемы антиследопытства и ухода от преследования, отрабатывали действия в «двойках» и типовые (стандартные) порядки действий. Значительная часть практических занятий была посвящена работе с радиостанциями и порядку связи.

Не менее двух ночей в неделю отводилось на ночные тренировки. Все группы приходили в штаб в 19:00, а затем один из нас читал лекцию по теории ночных действий, охватывая такие аспекты, как подкрадывание, действия в пунктах сбора или организация связи в условиях плохой видимости. После этого группы расходились в разные места полигона для проведения занятий. Чаще всего после ночных упражнений мы оборудовали укрытие прямо в буше, а в 06:00 утра уже докладывали на построении перед физической зарядкой. Я делал так потому, что мне нравилось быть в буше, а Вик, вероятно, потому, что не хотел беспокоить свою семью после того, как занятия заканчивались около 02:00 ночи.

Когда мы с Виком отрабатывали навыки действий в группе, между нами установились доверительные отношения, а потом возникла и тесная связь. Вик был крупным мужчиной, возможно, на 20 кг тяжелее меня, и находился в хорошей физической форме, поэтому я очень страдал, когда мы вместе занимались физподготовкой. Тогда как он мог подхватить меня как перышко и бежать так, словно мой вес его нисколько не беспокоил, я под его весом подгибался и пошатывался.

Мы с Дидисом были единственными офицерами в малых группах, постоянно проживавшими в расположении роты, и вдвоем сразу же нашли общий язык. Он оправдал все, что я о нем слышал. Вечный оптимист, Дидис был неудержим, когда перед ним вставала новая задача. Каждую минуту каждого дня он был занят разработкой новых тактических схем, придумывал способы перехитрить врага, изобретал новые хитрости и планировал новые операции. Он также чувствовал большую ответственность перед своими товарищами и подчиненными и не ожидал от них ничего такого, чего не делал бы сам. Его выдающиеся лидерские качества всегда служили для меня источником вдохновения. Но только когда мне довелось выйти вместе с ним на боевую операцию, я понял, почему он был таким выдающимся солдатом.

Вместе с нами в нашей «кают-компании» проживал и заместитель командира 5-го полка, коммандант Бут Сварт. Поскольку нас всех объединяли общие интересы, вскоре между нами возникло тесное товарищество. Каждое утро в 05:00 старик поднимал меня с кровати, затем я должен был приготовить кофе и обслужить его и Дидиса в постели. «Оом Бут», как его ласково называли, был восхитительным человеком, с прекрасным чувством юмора и заразительным энтузиазмом. Он также был высокопрофессиональным солдатом, служившим в различных подразделениях в тогдашней Родезии. Бут также был лучшим командиром тактического штаба, которого я когда-либо встречал.

Первоначально в подразделении нас было четыре группы по два человека в каждой. Дидис и его давний напарник по многим предыдущим операциям, Невеш Томаш Матиаш, формировали первую группу. Остальные состояли из лейтенанта Джо-Джо Брюйнса и Жозе да Косты, Пола Добе по кличке «Америго» и Жозе дос Сантоса, а также меня и Си Си Викторино. Хотя Да Коста, Дос Сантос, Америго и Викторино к тому времени являлись гражданами ЮАР, все они были родом из Анголы, и служили в ФНЛА во время гражданской войны. Позже они вошли в состав 32-го батальона в Каприви, пока добровольно не изъявили желание пройти отбор в спецназ.

Эти парни — все опытные солдаты — и составляли в то время костяк сил и средств подразделения малых групп. Все они говорили по-португальски, были волевыми, целеустремленными и очень способными, и присоединились к малым группам по собственной воле. На протяжении пяти лет моей работы в малых разведывательных группах, это подразделение оставалось относительно небольшим и весьма замкнутым. У нас никогда не было более шести групп одновременно.

В тот период приходили и уходили многие люди. К малым группам присоединились Майк Мушаи, и еще два бывших родезийских солдата. Не все спецназовцы подходили для малых разведывательных групп, поскольку им приходилось не только соблюдать требования строгого распорядка дня на базе, но и преодолевать стрессы, связанные с боевой работой в таком составе. Распорядок на базе был изнурительным, а месяцы, проходившие вдали от дома, либо на занятиях, либо на реальных боевых выходах, создавали большую нагрузку на семейную жизнь женатого оператора.

Наше первое знакомство с радостями работы в малых группах произошло во время учений в районе Марипскопа, на самой северной оконечности хребта Дракенсберг (Драконовых гор). Дидис, Дейв Скейлс и Корнé Фермаак, офицер разведки, выделенный для работы с малыми группами, должны были руководить тактическим штабом, в то время как две малые разведывательные группы действовали на самой пересеченной и густо заросшей растительностью местности, которую только можно себе представить — в крутых горах и глубоких долинах каньона реки Блайд.

Сценарий учений был тщательно разработан — согласно нему повстанцы АНК проникли в этот район из Мозамбика и устроили тайники с оружием в укромных долинах, используя для перевозки своих грузов вьючных ослов. Картина, складываемая из разведывательных данных, и в самом деле была основана на фактах, хотя группы никогда не знали точно, сколько в ней было реальности, а сколько вымысла. Во время учебного разведвыхода мы ожидали столкновения с противником в любой момент.

Вначале я не понимал значения этой первой учебно-боевой операции, но гораздо позже меня осенило, что Дидис уже готовил нас к заброске в горную местность вокруг города Лубанго на юго-западе Анголы — район, который станет центром боевых операций малых групп в последующие годы.

По какой-то причине я не очень хорошо справился с этим заданием и чувствовал себя после него полным неудачником. Вик был сильным человеком, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы от него не отстать. Внизу, в долинах, пышно росла субтропическая растительность, которая была практически непроходимой. В первую ночь мы потратили восемь часов в кромешной тьме, чтобы преодолеть 700 метров, отчаянно пытаясь проползти через подлесок с огромными, тяжелыми рюкзаками. Это буквально был вопрос одного шага вперед, и трех шагов назад — рамы рюкзаков путались в лианах и корнях.

Я изо всех сил старался освоить новый для меня порядок организации связи, одноразовые шифроблокноты и код Морзе. Наша связь с Дейвом была в основном плохой — отчасти из-за глубоких оврагов, в которых мы действовали, но также и потому, что мы были неопытны и плохо подготовлены. В какой-то момент у нас с Виком возникли разногласия по поводу расположения нашего наблюдательного пункта, с которого мы должны были вести наблюдение за пещерой, которая должна была стать одной из целей. Затем мы поспорили о том, какой лучше выбрать маршрут. Изучив карту, я настоял на том, чтобы во время нашей эвакуации мы поднялись по сухому руслу водопада, но когда я неудачно упал, пытаясь преодолеть почти вертикальный обрыв, то понял свою ошибку. К счастью, упал я прямо назад на свой рюкзак, и, слегка оглушенный, попытался встать. Вик спокойно подошел ко мне, поднял мой рюкзак, следом поднял на ноги меня и после этого мы пошли по маршруту, который он предложил с самого начала.

Как и следовало ожидать, подведение итогов учений в тактическом штабе в Марипскопе позитивным или полезным опытом не стало. Дидис указал на наши ошибки в ориентировании, неудачный выбор места для НП и ряд тактических ошибок. Дейв был недоволен уровнем нашей связи, особенно тем, что мы неоднократно опаздывали с запланированными сеансами связи, а также низким качеством нашего кода Морзе.

Возвращаясь вместе с Дидисом из Марипскопа в наше расположение в Фалаборву, я молчал. В конце концов, Дидис первым нарушил тишину:

— В чем дело?

— Не знаю, — ответил я, — но, кажется, я все испортил.

Он был достаточно мудр, чтобы не развивать эту тему дальше, и просто сказал:

— Сегодня отсыпайся, а завтра поговорим.

К следующему утру я почувствовал себя значительно лучше. Я понял, что, хотя другие ребята были в составе малых групп гораздо дольше меня, на учениях они не добились значительных успехов. Все, что мне нужно было сделать, так это изучить несколько основополагающих вещей и освоить новые для меня технические моменты.

Поэтому мы с Виком погрузились в серьезный обучающий процесс. Часами мы передавали и принимали передачи кодом Морзе, а также совершенствовали работу с радиостанциями, включая их ремонт в полевых условиях, использование различных типов антенн и применение мер радиоэлектронного противодействия и защиты от него. Знание видов и характеристик вражеского вооружения, самолетов и транспортных средств стало своего рода символом статуса среди групп, и мы ежедневно устраивали конкурсы со слайдами, чтобы проверить знания друг друга.

Мы также тщательно готовили свое снаряжение, и нам очень повезло, что в нашем распоряжении были услуги портного подразделения, сержант-майора ван Ренсбурга по кличке «Валла-Валла». С помощью своих сверхмощных швейных машин, Валла-Валла мог переделать любой кусок снаряжения и превратить его в шедевр. В результате мы получили разгрузочные жилеты и боковые подсумки, разработанные по нашему вкусу, со специальным подсумком для каждого предмета из аварийного комплекта, стробоскопа, кусачек, резака или чего-либо еще, что оператор считал достаточно важным для хранения на груди. Валла-Валла также изготавливал холщовые и матерчатые сумки для всего на свете, от туалетной бумаги до пачек арахиса. Заветная «сумка Валла Валла» вскоре стала отличительной чертой малых группа спецназа.

Помимо суровой подготовки, мы использовали время на базе, чтобы отточить свои навыки оказания первой помощи. Мы выделили неделю на то, чтобы врач подразделения рассказал нам об азах проведения реанимации, содержимом и применении медицинских аптечек первой помощи №1 и №2, импровизированных методах наложения жгута, давящих повязок и способах остановки кровотечения. В каждое упражнение был включен сценарий с пострадавшим, в результате чего мы истыкали друг друга (и себя самих!) иглами, пытаясь поставить капельницу. Я научился довольно ловко ставить себе капельницы, даже когда пот лил ручьем и адреналин зашкаливал.

Не все учения были такими сложными, как учения в районе Марипскопа. Однажды малые группы были направлены для участия в учениях, организованных ВВС и охватывающих территорию всей страны, целью которых было отточить их систему управления и отладить взаимодействие различных сил и средств.

Операция «Золотой орел» представляла собой типичные учения «синих против красных»: базы «красных» (условного противника) располагались вдоль восточной границы с Мозамбиком, а «синие» силы находились во внутренних районах страны. С авиабазы Питерсбург в РЕККЕ поступил запрос на проведение ближней разведки баз «красных», располагавшихся в Пунда Мариа,⁷¹ на окраине Национального парка Крюгера. Задание предусматривало размещение сигнальных ракет с радиокомандной системой срабатывания для наведения бомбардировщиков на цель. Одна сигнальная ракета размещалась на расстоянии 20 км, чтобы указать самолетам направление на начальном этапе атаки, вторая — на расстоянии 100 метров, а третья — на периметре реальной цели. Первая сигнальная ракета срабатывала, когда истребитель находился в зоне ожидания, а вторую и третью — при подлете к цели.

У сигнальной ракеты было отдельное радиоприемное устройство, которое подключалось к исполнительному механизму, и приводило его в действие. Я даже не знал, что на самом деле испытываю новую систему, которая впоследствии будет использоваться в наших разведывательных операциях.

За день до начала операции нас с Сакки Сибандой, одним из сержантов разведки, забрали на вертолете «Пума» и доставили в Питерсбург. Там на базе нас ждала группа технических специалистов. Мы быстро обучились работе с сигнальными ракетами и протестировали системы с летчиками боевых машин. Перед самым отлетом мы с Сакки перекусили свежеиспеченным пирогом и кока-колой в столовой ВВС.

Сначала вертолеты доставили нас в точку в 20 км к востоку от учебной цели, где должна была быть установлена первая сигнальная ракета, которая послужит исходной точкой для нанесения воздушного удара. Меня высадили на скалистом выступе, и подготовить сигнальную ракету и подключить к ней радиоприемник, пока вертолеты кружили вокруг, не составило труда. Подготовив исходную точку, нас с Сакки доставили на соответствующие посадочные площадки для окончательного проникновения на базы «противника», где будут установлены следующие целеуказатели. Меня высадили первым, перед самым рассветом, и я начал прокладывать себе путь к цели через несколько разбросанных деревень и полей.

Все прошло гладко. Я легко обнаружил объект, установил первую сигнальную ракету на расстоянии 100 метров от нее, а вторую — у ограждения по периметру, и решил остаться на месте, чтобы посмотреть, как они сработают. Не понимая, насколько мощным будет взрыв, я приспал прямо рядом с сигнальной ракетой и был грубо разбужен взрывом. «Противник», должно быть, испугался не меньше, так как огромное пламя взметнулось ввысь примерно на два этажа. После этого они заявили, что обнаружили и почти поймали меня, но это была полная чепуха, так как я быстро исчез в густом кустарнике, окружавшем базу. Истребители пронеслись прямо над целью, имитируя атаку, «разбомбив» «красную» базу на пресловутые обломки.

На следующее утро на заранее подготовленной площадке я был эвакуирован вертолетами. Задача была выполнена.

Только тогда я узнал, что полет Сакки на его площадку накануне не был таким же гладким. Бортинженер рассказал мне, что после моей высадки они вдруг почувствовали запах свежеиспеченных пирогов. Глянув вперед мимо второго летчика, он попытался определить местонахождение пекарни.

— Знаете, лейтенант, — сказал он, — никогда не думал, что в вертолете можно почувствовать запах пекарни. Я посмотрел вниз, чтобы выяснить, сможем ли мы где-нибудь подсесть, чтобы купить свежую буханку хлеба, но потом увидел на стекле ошметки, как мне поначалу показалось, птичьей плоти и чего-то подобного. Впервые в жизни я видел, чтобы птица влетела в вертолет изнутри, поэтому протянул руку рядом со вторым летчиком, чтобы узнать, что это такое. Потом я потрогал заднюю часть шлема, она вся была мокрая и липкая — и пахла свежим пирогом!

Оказалось, что Сакки сидел у открытой двери вертолета до тех пор, пока не смог больше сдерживать внутри себя свой обед. Но потом, когда его вывернуло на воздушный поток, все вихрем полетело обратно внутрь и в кабину летчиков. Шлемы экипажа, и весь интерьер кабины оказались уделаны свежей выпечкой. Поскольку экипаж ВВС был не слишком впечатлен работой спецназа, нам пришлось в тот же вечер проставиться им во время «разбора полетов» в баре.

2

Операция «Цербер», сентябрь 1985 г.

К 1985 году — первому году моей службы в качестве оператора малой группы спецназа — Пограничная война обострилась, и движение СВАПО приступило к агрессивному продвижению своего политического влияния, одновременно его боевые отряды проникли глубоко в Юго-Западную Африку. Одни из самых ожесточенных боев войны шли тогда в центральной части Овамболенда, в то время как по ту сторону границы, в Анголе, гражданская война между политическими движениями МПЛА и УНИТА достигла своего пика.

Совместная наблюдательная комиссия (СНК), созданная в феврале 1984 года в соответствии с положениями Лусакского соглашения, состояла из военнослужащих и САДФ, и ФАПЛА. Ее мандат заключался в наблюдении за постоянным разъединением противоборствующих сил в конфликте. После операции «Аскари» в декабре 1983 года Южная Африка и в самом деле вывела свои войска из Анголы, однако СВАПО немедленно развернуло в районах, которые покинули южноафриканские военные, своих бойцов, нарушив тем самым условия соглашения о разъединении. Поскольку СНК не смогла выполнить свой мандат, она вскоре перестала функционировать.

Затем, во время рейда спецназа на нефтеперерабатывающий завод компании Gulf Oil, находящийся в ангольском анклаве Кабинда, был захвачен в плен Вейнанд дю Тойт из 4-го разведывательного полка, а двое его товарищей по разведгруппе, Луис ван Бреда и Роланд Либенберг, были убиты.⁷² С политической точки зрения для Южной Африки это стало настоящей катастрофой, поскольку министр иностранных дел страны Пик Бота только что объявил, что из Анголы выведены все войска САДФ. Конечно же, МПЛА воспользовалась ситуацией, и обвинило правительство Южной Африки во лжи, добавив, что ему нельзя доверять ни в каких мирных переговорах. После провала миссии СНК южноафриканская армия перебросила свои силы обратно через границу в Анголу, совершив нападения на базы, созданные СВАПО.

Именно на фоне подобной политической неразберихи и стратегического маневрирования я отправился на свою первую операцию в составе малых групп 5-го разведывательного полка. Однажды июльским вечером, после того как мы собрались в казарме на ночную тренировку, Дидис вызвал личный состав трех групп в комнату для оперативных совещаний. Там уже находились Дейв Дрю, на тот момент являвшийся начальником разведки части, и Эрик Макнелли, офицер-контрразведчик из штаба войск специального назначения в Претории. Мы сразу поняли, что что-то случилось.

Сначала мы заслушали обычную контрразведывательную сводку от Макнелли о том, что враг где-то там подслушивает и что нам необходимо держать свои рты на замке. Подобную информацию мы прослушивали часто, не вполне понимая реальность угрозы. Необходимость в соблюдении секретности была осознана лишь год спустя, когда майор Андрé Пинаар из штаба войск спецназа был арестован за шпионаж в пользу «африканской страны». Его арестовали в аэропорту Яна Смутса (сегодня это международный аэропорт имени Оливера Тамбо),⁷³ когда он пытался улететь в Зимбабве с семью совершенно секретными папками из военной разведки. Пинаар работал не где-нибудь, а в контрразведывательном отделе, который должен был нас контролировать, и в силу служебных обязанностей имел всю информацию, касающуюся операций сил специального назначения. (Пинаар находился под стражей и был освобожден только в начале 1990-х годов).

Вначале Дейв Дрю дал нам обзор воздушного движения между Лубанго и Куито-Куанавале в Южной Анголе. Поскольку железнодорожная линия, идущая на восток от Лубанго до города Менонге, была выведена УНИТА из строя, ангольское правительство теперь в значительной степени полагалось на доставку грузов на фронт воздушным транспортом. Во время ежедневных полетов советских транспортных самолетов «Антонов» в Менонге перевозилось огромное количество войск, а также средств и грузов тылового обеспечения для поддержки военных действий ангольской армии. Также от этого существенно выиграл и Восточный фронт СВАПО, поскольку теперь их грузы доставлялись грузовиками из Менонге на их базу, располагавшуюся к юго-западу от города — район, с которым я близко познакомился в ходе последующих операций.

К июню 1985 года ангольская армия предприняла два крупномасштабных наступления против сил УНИТА: одно в районе Казомбо на востоке страны, и второе против города Мавинга, расположенного на юго-востоке, что вынудило силы Жонаса Савимби сражаться на двух фронтах. Операциями ангольцев руководили советские и кубинские советники, также в них принимало участие большое количество военизированных подразделений СВАПО и члены АНК, прошедшие подготовку в Анголе. Командование южноафриканской армии рассматривало эти наступательные операции как часть общего наступления ангольской армии и прямую угрозу стабильности в Южной Африке.

После обзора, сделанного Дейвом, Дидис довёл краткое содержание боевой задачи, но не приводя подробностей по времени и диспозиции. Мы должны были, во взаимодействии с УНИТА, сбить транспортный самолет ангольской армии, используя для этого захваченные ракетные комплексы SAM-9 советского производства, установленные на боевой машине БРДМ-2.⁷⁴ В случае, если нам удастся сбить самолет, о своем успехе заявит УНИТА. И хотя это не было классической операцией малых групп, я был очень рад возможности поучиться. Я много слышал о совместных операциях с УНИТА, и стремился приобрести опыт, что называется, из первых рук.

Мы с Дидисом поехали в Преторию, чтобы получить инструктаж и встретиться со специалистами по противовоздушной обороне ВВС, занимавшихся ракетными системами. Вернувшись в Фалаборву, разведывательные группы под руководством Дейва Скейлса приступили к предварительной подготовке своего снаряжения и оборудования. Дэйв организовал свой мобильный тактический штаб модульного типа, который мог быть уменьшен или расширен в зависимости от необходимости — будь то действия в пешем порядке, на автомобиле или в заранее оборудованном стационарном штабе. Он позаботился о том, чтобы упаковать оборудование, которое можно было бы перевезти по воздуху и развернуть в Рунду. Операторы подготовили свое снаряжение, пайки, воду и резерв для возможного пополнения запасов, а затем под предлогом учений, оперативная группа отправилась в Савонг,⁷⁵ — уединенный тренировочный район на берегу реки Олифантс за пределами Фалаборвы, на двухнедельные тренировки.

Рис. 6. Операция «Цербер».

Когда я был в Претории, то встретился с другом, который сказал мне, что хочет познакомить меня с девушкой, с которой, по его мнению, я бы поладил.

— Она учитель, она веселая, и кроме того занимается фитнесом… Участвует в автогонках и все такое, — объяснил он.

— Спасибо, — сказал я, — но ты же знаешь, что я немного занят и скоро уеду на несколько месяцев.

В глубине души я также размышлял о нашей негласной политике, по которой, как только парень вступает в серьезные отношения или хочет жениться, он по собственному желанию покидает малые группы спецназа. Я не хотел увязать в отношениях в то время, когда то, к чему так долго стремился, только начиналось.

— Ну, подумай… Ты всегда можешь остаться для нее просто другом, — настаивал мой приятель.

Поэтому я согласился встретиться с Зельдой на следующий день. И поскольку она была красивой, умной, веселой девушкой и фанатом фитнеса, я с самого начала попался на крючок. Мой друг, очевидно, сообщил ей, что я разведчик, и мне не пришлось ничего дополнительно рассказывать. Зельда была достаточно умна, чтобы понять, что ей не следует расспрашивать меня о подробностях, и с самого начала смирилась с тем, что я часто буду отсутствовать.

После недели планирования и совещаний в штабе войск спецназа, мы с Дидисом вернулись в Фалаборву, чтобы присоединиться к остальным группам для окончательной подготовки и тренировок в Савонге. Как только мы были готовы, нас на самолете C-130 с авиабазы Худспрюйт перебросили в Преторию, где под покровом темноты на два C-130 погрузили ракетные комплексы SA-9. Тактический штаб и все наше личное снаряжение отправились автомобильным транспортом.

Вылет в оперативный район был запланирован на вторую половину дня, так что в Рунду, где располагался штаб 20-го сектора, мы должны были прибыть после наступления темноты. Установки SAM-9 были выгружены, и мы перевезли свое снаряжение в Форт Фут, где нам предстояло пробыть несколько дней до начала операции. Форт Фут, оперативная база 1-го разведывательного полка в Рунду, располагался внутри периметра более крупной армейской базы. Рядом с Фортом располагался пункт управления начальника разведки, откуда координировались все совместные операции с УНИТА в Восточной Анголе.

На следующее утро мы с Дидисом отправились туда, чтобы встретиться с нашим проводником из УНИТА, молодым капитаном, которого мы знали просто как Микки. Он был дружелюбным парнем, и с ним нам предстояло тесно сотрудничать на протяжении многих лет. Он хорошо говорил по-английски и прекрасно знал ситуацию в Анголе. Он знал места дислокации подразделений ФАПЛА в нашем оперативном районе и, что еще лучше, лично знал всех командиров УНИТА на базах, через которые нам предстояло пройти.

Экипажи SAM-9 использовали предоставленную возможность, чтобы провести заключительный контроль функционирования всех систем, захватывая почти каждый самолет, который заходил на посадку в Рунду. Первоначально это вызывало некоторый ужас и привело к нескольким аварийным случаям, поскольку летчики истребителей не были проинформированы, и испытали определенные неприятные ракетные страхи. Тем временем Дейв Скейлс организовал в Форте Фут тактический штаб руководства операцией, проверял и контролировал частоты, которые мы будем использовать для радиосвязи. Как всегда, у него была самая практичная и хорошо скоординированная система, порядок связи мы отрабатывали бесчисленное число раз.

«Оом» Бут Сварт, руководитель операции, всю дорогу держал нас в хорошем настроении. Я очень любил старика, даже больше, потому что мы все любили классическую музыку. В те дни в САДФ в отношении языков официального общения и коммуникаций проводилась языковая политика «пятьдесят на пятьдесят», в соответствии с которой английский язык и язык африкаанс должны были использоваться поочередно в течение нескольких месяцев. Поскольку шел англоязычный месяц, Бут, чье настоящее имя было Матевис, настаивал на том, чтобы его называли «Мэтью Блэком». Он полагал, что этот псевдоним лишь подчеркнет тайный характер нашей миссии, так как никто не заподозрит, что он является «regte boer».⁷⁶

Наступило время выхода на операцию, и ночью мы переправились через реку Кубанго (Каванго) на понтоне УНИТА, переправив тяжелые машины БРДМ-2 по одной. Большинство операторов малой группы удобно устроились на камуфляжной сетке рядом с пусковой установкой машины, фактически привязав себя к ней, чтобы нас не сбросило ветвями. Так началось долгое и утомительное путешествие по песчаной автомобильной дороге от одной базы УНИТА до другой, до нашего конечного пункта назначения, расположенного у реки Гимбе.

Во второй половине третьего дня раздался скрежет шестерен, и машина, на которой я ехал, внезапно развалилась. Дидис, посоветовавшись с Лапписом Лабусхагне, нашим техником по транспортным средствам, дал команду двигаться дальше на одном БРДМ и с сопровождением из бойцов УНИТА. Я должен был остаться с вышедшей из строя машиной и частью солдат, и как только прибудет эвакуационная машина, мне необходимо было двинуться дальше и встретиться с основными силами на базе УНИТА в 100 км дальше по нашему маршруту. Если транспортное средство отремонтировать будет невозможно, то Дидис должен был продолжить операцию с одной установкой SAM-9 под прикрытием местного подразделения.

За те несколько дней, что я провел в одиночестве с УНИТА, я понял, как многого можно достичь, не имея практически ничего. Я был поражен гениальностью, импровизацией и упорством их бойцов. С тех пор как капитан Микки отбыл с основной группой, я остался без переводчика в компании командира отряда УНИТА, чей английский был примерно таким же ограниченным, как и мой португальский (который просто отсутствовал). Тем не менее, он сказал мне, чтобы я не волновался, так как они просто ожидают машину и несколько лопат. Я не мог понять, для какой цели это может послужить, так как БРДМ-2 весил не менее 8 тонн. Тащить его через густой кустарник по песчаной колее было невозможно. Я совершенно искренне не видел выхода из ситуации и был встревожен тем, что мне, скорее всего, придется упустить отличный опыт.

Ранним утром следующего дня я услышал, как прибыл «Квефоэль». С кузова грузовика спрыгнул рой возбужденно кудахтавших подростков, каждый из которых был вооружен киркой или лопатой. Командир подошел ко мне с широкой улыбкой на лице, — у них явно был какой-то план, но у меня ни за что на свете не получилось бы его разгадать. Затем прибыл тяжело нагруженный грузовик «Мерседес», и мой восторженный коллега указал мне, что мы должны перегрузить на него все снаряжение из БРДМ.

Я все еще был озадачен, и было подумал, что они собираются бросить зенитный комплекс и забрать все оборудование, поэтому начал протестовать и попытался объяснить командиру, что мне нужно остаться вместе с ЗРК.

Но мое беспокойство было недолгим. «Квефоэль» подъехал к передней части БРДМ и остановился от него примерно на расстоянии, равном двум его длинам. К моему удивлению, молодые люди с лопатами расчистили участок песчаной дороги между двумя машинами и начали копать. Весь остаток того дня они методично отрывали котлован в передней части БРДМ, задавая себе рабочий ритм песней, которую они пели. Время от времени кто-нибудь из них подскакивал и хватал лопату у кого-нибудь из группы. Наблюдать за этим было любо-дорого — гармония труда, ритм, легкость, с которой они выполняли задачу, которая для большинства западных людей была бы невозможна.

Теперь от «Квефоэля» к БРДМ шла траншея, которая оканчивалась в нескольких метрах перед ним. К полудню яма стала достаточно глубокой для того, чтобы грузовик смог сдать назад, а БРДМ — передвинуться к его задней части. Теперь перед ними встал вопрос, как посадить вышедший из строя броневик на заднюю часть тягача, но тем не менее, у них также это было продумано. Два фаната-технаря начали разматывать лебедку с передней части БРДМ, протаскивая трос прямо через бронированный корпус «Квефоэля» туда, где на некотором расстоянии ждал грузовик «Мерседес». Когда трос был полностью вытянут и подсоединен к «Мерседесу», это превратилось в простую операцию. «Мерседес» двинулся вперед, медленно, но неуклонно подтягивая БРДМ к «Квефоэлю».

Как только БРДМ оказалась сверху тягача, следующей задачей стало вытащить «Квефоэль» из ямы. Но даже это стало незначительной проблемой, так как «Мерседес» с лебедкой, все еще прикрепленной к БРДМ, продолжил медленно двигаться вперед, вытягивая минозащищенный грузовик с его грузом на ровную землю.

Мы были готовы ехать, но как только тронулись в путь, я сразу увидел, что огромная конструкция из двух машин никак не сможет пройти под кронами деревьев. Но, опять же, я недооценил решимость и гениальность этих людей буша. Они просто поместили двух человек, умело работавших с топорами, на жесткую крышу «Квефоэля», и эти ребята терпеливо и методично рубили все ветви, преграждавшие путь, какой бы величины они ни были. Чтобы добраться до базы, где ждала остальная группа, нам потребовалось целых два дня (и, вероятно, в пять раз больше лезвий для топоров). Не обращая внимания на время и огромные усилия, которые потребовались для этого, солдаты УНИТА буквально вырезали путь в кронах деревьев, чтобы БРДМ могла пройти сквозь них.

Но все же наши беды на этом не кончились. Утром второго дня грузовик «Мерседес», мое такси, внезапно остановился со спущенной задней шиной. Мы застряли в колее, в глубоком мягком песке. Потом выяснилось, что никакого домкрата нет. Поскольку автомобиль был полностью загружен мешками с кукурузой и всем нашим снаряжением, а также не имея надлежащих инструментов для замены покрышки, я предположил, что мы застряли здесь навсегда.

И снова я оказался неправ. Двадцать молодых людей вскочили в машину и выгрузили весь груз, включая все мешки с едой. Тем временем двое мужчин с топорами начали рубить Y-образное дерево со стволом около метра в диаметре. Как только дерево было повалено, они отрезали две основные ветви, оставив явно видимую и прочную на вид «рогатку» в качестве опоры. Пока они рубили мелкие ветви с одной из оставшихся частей ствола, несколько человек выкопали яму на расстоянии примерно двух метров от грузовика. В нее они и вставили длинный конец «рогатки», закопав ее наполовину так, чтобы раздвоенная часть оказалась рядом с транспортным средством.

Дальше последовал ствол дерева, у которого были обрублены все ветви. Его положили в V-образное основание, засунув коротким концом под корпус машины. Бинго, теперь у нас получился грубый «лом», который оказался удивительно эффективным. Группа солдат УНИТА забралась на плечи своих товарищей и, медленно и неуверенно, начала цепляться за длинный конец этого «лома». Внезапно «Мерседес» приподнялся, и тут с громким криком за ствол дерева ухватились все, кто еще стоял вокруг, и держались за него до тех пор, пока несколько людей быстро, всего за пять минут, не поменяли колесо.

Вся операция по рубке деревьев, установке «домкратов» и замене колеса заняла не менее трех часов. Когда мы наконец прибыли на основную базу УНИТА, туда вертолетом уже была переброшена группа технических специалистов спецназа с новой коробкой передач для БРДМ. Техникам потребовались день и ночь, чтобы снять старую коробку передач и установить новую. Как только они закончили, машина была как новенькая.

Через два дня мы достигли нашей цели, — возвышенности с видом на пойму реки Гимбе. В ту же ночь Дидис развернул две ракетные установки прямо на открытом участке местности, примерно в 40 метрах от опушки деревьев. Мы срезали с деревьев ветви и замаскировали обе машины, пока они издали не стали напоминать отдельно стоящие заросли. Ребята из малой группы спецназа и операторы ракетных установок окопались сразу за опушкой деревьев, в то время как капитан Микки устроил свой штаб чуть выше на дюне, спускающейся к реке, недалеко от нашего мини-штаба, где находились офицер разведки, техники и доктор. Охранение обеспечивала рота УНИТА, развернутая полукругом в нашем тылу.

Мы даже не успели как следует разбить наш маленький лагерь, когда из ниоткуда вдруг появились два МиГ-2 — истребителя с изменяемой стреловидностью крыла, летевших почти на уровне верхушек деревьев и вообще просто искавших себе неприятности. Я был напуган, лежа неподвижно в своей траншее, ожидая, что летчики увидят меня в любой момент. Они продолжали дурачиться, то медленно приближаясь с расправленными крыльями, то с шумом опускаясь вниз с прижатыми крыльями, преодолевая звуковой барьер. Позже я слышал, что солдаты УНИТА хотели открыть огонь из своего стрелкового оружия, что выдало бы наше уязвимое местоположение и сорвало бы операцию. Мы не были вооружены для защиты от нападения истребителей, и наша задача состояла в том, чтобы сбить транспортник, а не истребитель.

Уже на следующий день мы слышали, как пролетали «Антоновы», иногда прямо над нашими позициями. Рейсов было много, зачастую по пять-шесть в день. За следующие шесть недель мы зафиксировали более 140 полетов. Невероятно, но за весь этот период операторы ЗРК ни разу не смогли захватить самолет на сопровождение. Сезон дождей быстро приближался, дни стояли пасмурными, что делало невозможным для инфракрасных головок самонаведения ракет, реагирующих на тепло, захватить двигатели самолета.

Во время этой операции я многому научился у Невеша Матиаша и Си Си Викторино. С самого начала они установили четкий распорядок дня, которого мы тщательно придерживались на протяжении всей операции. Они взяли на себя организацию ежедневных задач по размещению сил охранения, сбору личного состава УНИТА, маскировке позиций и отправке патрулей за водой к реке Гимбе. Каждый второй день Викторино следил за тем, чтобы ракетные комплексы были укрыты свежей листвой, а сухие ветки убраны и спрятаны под пологом крон деревьев. Он старательно убирал все следы, которые вели к ракетным установкам и от них. Вскоре я понял, что эти ребята были закалены годами опыта, и что распорядок действий на базе был основан просто на понимании ее важности.

Через шесть недель нам приказали отходить. Возникли опасения, что ФАПЛА обнаружила нашу позицию и собирается перехватить нас крупными силами или что они опознали наш лагерь и собираются начать воздушную атаку. Однако, за исключением случайных бомбардировок МиГами в этом районе, мишенью мы так никогда и не стали. Дидис запросил отсрочку в эвакуации, заявив, что нас не обнаружили и нам нужно еще две недели.

И вот случилось так, что однажды утром, во время дополнительного периода, Кристи Смит, врач, возглавлял утреннюю службу. Он прочитал из Послания апостола Павла к Ефесянам 3:20 «А Тому, Кто действующею в нас силою может сделать несравненно больше всего, чего мы просим, или о чем помышляем, Тому слава в Церкви во Христе Иисусе во все роды, от века до века. Аминь».

А потом кто-то крикнул: «Антонов!», — обычное предупреждение для операторов ракетных установок о начале боевых действий. Большинство ребят собрались у окопа Дидиса, и все посмотрели вверх. Небо было ясным, не было видно ни облачка—в нем прямо к нам приближался Ан-12.

— Вот он, manne!⁷⁷ — крикнул Дидис и побежал, чтобы встать между двумя ракетными установками.

Я навел бинокль на приближавшийся самолет. Чтобы оказаться в пределах досягаемости SAM-9, его крылья должны были поместиться в 18 мм отрезок на прицельной сетке бинокля. Когда я уже хотел крикнуть об этом, послышался еще чей-то крик: «Он в пределах досягаемости!»

— Достань его! — приказал Дидис наводчику.

Ракета в облаке дыма и пыли покинула пусковую установку, сорвав бóльшую часть маскировки с машины. Наши глаза были прикованы к дымному следу ракеты, которая, казалось, сбилась с курса, а затем, как показалось, взорвалась далеко позади самолета.

— Попадание! — крикнул наводчик, когда вылез из своей машины. — Попадание!

— Окей, — приказал Дидис, — снова замаскируйте свою машину и выдвигайтесь на свои позиции. Мы подождем и посмотрим, будет ли какая-нибудь реакция.

Все это время я следил за самолетом в бинокль. Внезапно он начал отклоняться от курса, появился тонкий след дыма.

— Попал! — закричали одновременно все остальные. — Он падает!

Через десять-пятнадцать минут самолет исчез за линией деревьев, описав широкую петлю к северу. У него явно были проблемы. Затем, пока мы молча наблюдали, над деревьями появилось огромное облако дыма. Самолет потерпел крушение.

Остаток этого очень долгого дня мы затаились, не высовываясь, выжидая и наблюдая, как МиГ-23 ведут свои тщательные поиски. Как только стемнело, мы собрали вещи и приготовили машины. Оставаться на этой позиции больше было нельзя. В ту ночь мы проехали 20 км на юг и нашли подходящее место, на краю поймы, где снова развернули ракетные комплексы. С первыми лучами солнца SAM-9 были готовы и замаскированы, все окопались.

В последующие дни, ожидая появления новой цели, я размышлял о нашем успехе. Мне было жаль тех, кто погиб в катастрофе. Убить врага в честном бою — это одно, но сейчас все было по-другому. У экипажа и пассажиров самолета не было никаких шансов. На самом деле, мы даже не знали, кто был на борту. Я обсудил эти мысли с Дидисом и нашел некоторое утешение в его реакции.

— Я даже не думаю об убитых, — ответил он. — Просто смотрю на общую картину. Была причина, почему нам поручили эту работу. Задание было выполнено успешно и цель достигнута. Вот и все. Живи своей жизнью.

Дидис всегда был прагматиком. К этому времени я уже успел узнать его как очень отзывчивого человека и понял, что он, вероятно, чувствует ту же меру вины, что и я. Это успокоило меня и помогло разобраться в собственных чувствах.

Через неделю мы эвакуировались по тому же маршруту, по которому и прибыли. Если не считать редких МиГов, летавших на большой высоте, самолеты нас больше не беспокоили. После операции, длившейся полных два месяца, мы, наконец, достигли границы. Это был самый долгий период, во время которого я не мылся, и я отчаянно нуждался в этом. Но мое чувство выполненного долга было велико, и не столько из-за успешной операции, сколько потому, что я наконец-то почувствовал, что освоился внутри малых групп спецназа.

Между мной и Дидисом возникла крепкая связь, длившаяся всю жизнь, и в течение многих последующих лет мы будем тесно сотрудничать друг с другом. Каждый день в течение этих двух месяцев он поручал мне составлять и отправлять разведывательные донесения, охватывающие передвижение наземных сил, о котором сообщало УНИТА, а также сведения о пролетающих над нами самолетах. В то время мы еще не знали, что эти сообщения окажут большую помощь разведывательному сообществу в составлении точной картины наращивания сил противника в районе Менонге и Куито-Куанавале.

Выяснилось, что на борту «Антонова» находился советский экипаж и одиннадцать старших советских советников. Радиоперехваты показали, что эти офицеры руководили операциями против УНИТА на Восточном фронте и возвращались из Менонге в Лубанго на отдых. Это стало серьезной неудачей для анголо-советско-кубинских военных усилий. Для нас же это стало явным доказательством участия СССР в войне, которая, на наш взгляд, не имела к нему никакого отношения.⁷⁸