Спецназ. Любите нас, пока мы живы

«Я Хочу, чтобы тебя там никто не убил»

Контуженый чеченский пёс Косячок давно приблудился к нам и не пускает на освоенную территорию блокпоста других собак. Сверхбдительный, он и сейчас зорко смотрит в сторону позиций полевого командира Ширхана, где днем, видимо, пробуя двигатель, рыкала БМП.

Черные барханы — гиблое место. В этих простирающихся неизвестно на сколько песках можно укрыть не одну танковую бригаду. И мы принимаем решение отправить в тыл противника разведгруппу из трех человек. Танковой бригады у боевиков, конечно, нет. Но появление чеченской БМП в зоне нашей ответственности — не лучший подарок к Новому году.

— Надо бы, — шутит командир, — заслать к Ширхану его земляка Косячка…

— Лучше мы сами. Разведка в Новый год — память на всю жизнь, — отвечает, улыбаясь, старший группы лейтенант Порубаев.

В вагончике, где разведчики третьей роты собираются в путь, вместе с ними еще двое: похожий на французского певца Джо Дассена старший блокпоста капитан Ранов и я — его зам. по «борьбе с личным составом».

За стенами теплого вагончика заснеженная черная степь, ветер, мороз, чеченские боевики, да наш, готовый ко всему, взвод российской милиции — вот такой пейзаж на подступах к новому 1996 году.

У себя на родине в батальоне патрульно-постовой службы третья рота — это спецназ, нигде не числящийся. Просто капитан Ранов, в прошлом спецназовец ВДВ, достойно подготовил своих людей. В активе роты самое большое количество задержаний, изъятого оружия, наркотиков. Теперь командированная на Северный Кавказ рота разбросана по блокпостам.

Нас постоянно обстреливают, мы отвечаем из АГЭЭСа, пулеметов. Вести огонь можно только по видимым целям — таков приказ. Знает ли тот, кто готовил его в Москве, что в дневном бою видимые цели — редкость такая же, как белые медведи в Сахаре.

Что касается стрельбы, она бывает беспорядочная, параллельная, провокационная. Хотя мы и находимся на возвышенности, блокпост как бы на острие. Надеяться можно только на самих себя. Резерв, пока доберется до нас, сам может несколько раз умереть.

В вагончик командира, постучавшись, входит радист, докладывает:

— На связи Ширхан…

Мы выходим на холод. Поговорить с полевым командиром боевиков сейчас, перед разведвыходом наших людей, самое время. «Ширхан» — позывной чеченца, о котором мы пока мало что знаем.

— Аллаху Акбар, командир! — голос боевика слышен отчетливо, точно он в пяти метрах от нас.

— Воистину спецназ, — с улыбкой отвечает Ранов.

— Сегодня Новый год. Стрелять не будем? — смеется Ширхан.

— Мы не намерены.

— У нас тоже охоты нет.

— Я слышал… У вас Новый год отменен? Нет больше такого праздника? — спрашивает Ранов.

— Отменили, отменили. Мы теперь по Шариату живем. Пить нельзя.

— Вот это правильно. Что еще имеешь сказать?

— Поздравить тебя хочу! С Новым годом!

— И тебя с новым счастьем.

— Конец связи! — неожиданно резко, словно мы оторвали его от важного дела, произносит Ширхан.

— До связи, — спокойно прощается командир.

— Не надолго его хватило, — говорю я.

— Может, особист помешал, — задумчиво отвечает Ранов.

Нам известно, как строги в чеченских боевых порядках представители Департамента государственной безопасности Ичкерии.

Ветер яростно гонит нас в тепло, но мы с капитаном Рановым идем проверять посты. Темнота душит нас в своих объятиях. Все наши мысли о бойцах, которым сегодня встречать Новый год в окопах, пулеметных гнездах, в секретах, на снайперских лежках. В тепле только смена, резервная группа да три разведчика, которым скоро в дорогу.

— Не идет у меня из головы эта проклятая БМП, — говорит командир. — Нехорошая вокруг тишина. Ширхан ведет себя, как лондонский дэнди. Раньше матом ругался, теперь с праздником поздравляет.

Возле вагончика командира, нетерпеливо виляя хвостом, нас ждет Косячок, просясь в тепло, к разведчикам. Мы не пускаем, чтобы не отвлекал. И Косячок, обиженно повизгивая, остается возле дверей.

— Пуля прозвенит пронзительно, АКМ затрещит презрительно. Домой. Домой. Пора домой, — напевает себе под нос занятый сборами старшина Стародубов. Он из бывших морских диверсантов, ветеран Халулая, и у него все просто «горит» в руках. Дня два назад с ним произошло то, о чем в «Дневнике боевых действий» записано: «В 9.20 утра со стороны Чечни был произведен выстрел из СВД. Пуля пролетела в нескольких сантиметрах от головы старшины В. Стародубова». Этот рядовой случай давно забыт, и Валера с удовольствием маракует над сигнальными минами. Он поставит их на обратном пути.

Сергей, светловолосый, высокий, жилистый, наоборот, молчалив. Как и командир, бывший спецназовец ВДВ, он внешне далеко не богатырь, но на боевых операциях вынослив, стремителен, находчив. Его любимая поговорка: «Большие шкафы громко падают». Да, война не любит грузных людей. Таких быстро находит пуля.

Косячок, устав биться в дверь, начинает в тоске подвывать, и суеверный Валера просит командира впустить собаку.

Косматый, непонятного цвета, верткий пес бросается облизывать всех подряд. И я ловлю его за ошейник, чтобы он не опрокинул на пол сигнальные мины.

— Почему ему дали непутевую кличку? — интересуется командир.

— Глаза у него наркоманистые, — говорит Сергей.

— Это от контузии, — уточняет Валера.

— Не называть же его Насвай, — шутит лейтенант Порубаев. «Насвай» — чеченский легкий наркотик, в основе которого куриный помет с известкой. Дурманящий насвай кладут под язык. Какой он на вкус, мы, конечно, не знаем. Наркотики для милиции — первый враг. Мы воюем с поставщиками наркотиков не на жизнь, а на смерть. Порубаев рассказывал, что в Афганистане многие полевые командиры стали крупнейшими наркодельцами. То же и в Чечне, которая стала отстойником для преступников всех мастей.

— Я когда уезжал в командировку, — неожиданно вспомнил командир, — мне сынишка сказал: «Я тебе желаю, чтобы ты всех бандитов переловил».

Стародубов, наголо остриженный, с добрейшим выражением скуластого лица, здоровяк, отец четверых детей, тоже вспомнил, как самая младшая девочка, крепко обняв его на прощание, шепнула на ухо: «Я хочу, чтобы тебя там никто не убил».

У нас служебный Новый год. Это праздник наших матерей, отцов, жен и детей, любимых. Мы торопим его приход. Пусть скорее ударят часы на Спасской башне. «Лично для нас все будет потом, когда вернемся, — сказал командир. — Вот тогда и отпразднуем Новый год. Тогда и почувствуем, что он наступил».

Луна — казачье солнце плотно закрыта тучами. Не всем на блокпосту известно, что наша разведка через несколько минут растворится в предновогодней тьме.

Обутые и одетые по погоде, в белых маскхалатах, вооруженные автоматами, пулеметом и РПГ-7, разведчики бесшумно выходят, скрываются за барханом, а Косячок остается в теплом вагончике. Не то бы он увязался следом.

Мы с командиром остаемся на блокпосту среди своих, тянущих предновогоднюю службу. У каждого милиционера свой сектор ведения огня. Во врытых бетонных плитах, спасающих от ветра, пуль и осколков, пробиты бойницы. Через одну из них я гляжу в сторону чеченских позиций: ветер полосует мне лицо, словно ножом. Потом в изнеможении закрываю глаза, слезы, выбитые ветром, катятся по щекам. До меня доносятся негромкие обрывки предновогодних бесед:

— Я гранату взял и два магазина…

— Затишка нехорошая…

— Помнишь, как в горах Осетии?

— Русских в Чечне сгноили.

— Кто-то женщин гладит, а мы автоматы.

— Чечены по радио кричат: день ваш, а ночь наша…

— Что-то и день наш, и ночь наша.

— Не такие уж они крутые волки…

Я знаю, что, перед тем как миновать чеченские порядки и поработать в укрепрайоне, разведчики будут долго лежать в снегу, отсматривая, выслушивая путь выдвижения.

На блокпосту доведено до всех: в двенадцать ночи никаких ракет и автоматных салютов. «Почему?» — люди не интересуются. В эти последние минуты перед Новым годом никто не говорит о личном, не вспоминает дом — размышления об этом на дне души.

Мы с командиром смотрим в ту сторону, где начинают работу разведчики. Мне кажется, что тем самым мы демаскируем ребят, и я отворачиваюсь.

Небо за нашими спинами слегка подсвечено трассерами. Стрельбы за дальностью расстояния не слышно. В Кизляре и на его окраинах уже встречают Новый год. Красные трассера — это молотят с пулеметов Калашникова, а зеленые строчки — стрельба с автоматов. Мы, охваченные тьмой, словно в колодце. Тусклый свет в поднебесье манит, даже радует. До Нового года ровно минута. А все наши мысли только о разведчиках. Каково им, превратившимся в тень, в зловещем окружении?

Вдруг между стоящих по местам напряженных бойцов начинает мелькать отоспавшийся за день, находящийся в резерве самый молодой из милиционеров Сурин Геннадий, весельчак и поэт. Вот, поздравив ребят, он останавливается у колючей проволоки и, манипулируя руками, как фокусник, запускает в небо осветительную ракету.

Первая мысль, охватывающая голову стальным обручем, это: «Только бы они вернулись!».

Когда ракета неожиданно взорвала пространство слева, разведчики, крадучись, утопая в снегу по колено, сделали всего несколько шагов.

Попав под ослепляющий предательский свет, они рухнули, не имея времени перевести свои чувства в мысли.

Сорок минут, проведенные в абсолютной тишине на земле, — все было зря… Теперь, если не расстреляют чеченские пулеметчики или, того хуже, обнаружив, не устроят засаду на пути движения, надо снова долгий срок выжидать, околевая в снегу, готовясь к худшему. Задачу надо выполнять, а Новый год для этого самый подходящий волшебный, таинственный, неласковый праздник…

1997–1998 г.

Окольцованная застава

Наш разговор с начальником заставы № 2 «Копайский гидроузел», что под Кизляром, лейтенантом Виталием П. состоялся через три дня после отражения заставой нападения чеченских и дагестанских экстремистов.

Лейтенант — участник боевых действий в Чечне, был строг и спокоен. К его немалому опыту после той ночи, когда басаевцы и хаттабовцы, безуспешно атакуя заставы возле сел Первомайское, Аксай и под Кизляром, обломали «волчьи клыки», прибавилась абсолютная уверенность в молодых сержантах и солдатах, для которых бой с 17 на 18 июня этого года был первым в жизни.

— В двадцать один тридцать, — рассказывает лейтенант, — мы получили информацию от командира ТГ-5, что ожидается нападение. Было известно, что на кизлярском направлении действуют ваххабиты, цель которых — нанесение удара, захват, по возможности, части техники и уничтожение личного состава заставы.

В тот вечер две трети моих людей уже находились на позициях, плюс усиленный караул, все на постах дополучили боеприпасы.

Я собрал офицеров. После получения инструкций они стали расходиться по позициям. У нас на усилении был майор С. - начальник инженерной службы. Мы вместе вышли из палатки. Постояли. Только я направился к караульному помещению — это было в двадцать два ноль семь, — как раздались первые гранатометные разрывы. Били с юго-западной стороны, от пограничного моста через реку, один берег которой наш, другой — чеченский. Я дал команду: «Всем залечь». До этого не раз говорил солдатам: «При обстреле из минометов, гранатометов никто никуда не бежит. Все залегают, пережидая».

Все так и сделали. За счет этого у нас небольшие потери.

После первых гранатометных разрывов я бросился на наблюдательный пункт, и тут начали рваться мины. Противник немного не рассчитал. Экстремисты хотели отработать из гранатометов и минометов одновременно, но время подлета мины чуть дольше. Она летит по другой траектории. За счет этой разницы во времени одновременного удара у боевиков не вышло. Личный состав заставы сумел рассредоточиться, занять позиции и ответить шквальным огнем.

Легкие осколочные ранения получили капитан А., заместитель командира заставы по работе с личным составом и заместитель командира заставы лейтенант Е. Но они продолжали действовать. Лейтенант Виктор Е., несмотря на ранение левой руки, убыл на позицию, на которой бойцы отражали автоматный и пулеметный огонь боевиков. Майор С., получив ранение в ногу и спину, продолжал командовать, поддерживая личным примером солдат под плотным минометным огнем.

На наблюдательном пункте я связался с БМП, дал команду открыть огонь, указал направление, доложил командиру ТГ и на минометные расчеты, определив им координаты целей. Через минут пять-семь открыли огонь минометы с ТГ и кизлярского райотдела. На НП у меня находилось отделение взвода минометного управления. Они начали корректировать огонь. Застава действовала согласно боевому расчету.

«Снайпер у меня молодец! — рассказывал лейтенант Виталий П. — Я подал рапорт на представление его к медали «За отвагу». Солдатик с виду неприметный. Служит недавно. Не ожидал, что он будет действовать так уверенно. Согласно боевому расчету у меня на КП должны находиться снайпер, санинструктор, наблюдатель, связист, корректировщик. Все они прибыли вовремя. Снайпер под огнем минометов, скрытно передвигаясь, появился на КП первым. И, увидев гранатометчика на той стороне рукава Терека, сразу открыл огонь. Боевик, видно, думал, что на заставе все залегли. Дескать, паника… Смело высунулся — по заставе с гранатомета. Просчитался. Никакой паники не было. Снайпер наш сделал несколько выстрелов по нему. Боевик упал. Больше с той стороны гранатомет не работал.

Санинструктор мой Салават — тоже герой! Осколками тяжело ранило прапорщика П. Еще рвались мины, а санинструктор без посторонней помощи вытащил его из-под обстрела, тяжеленного, перенес на медицинский пункт, уложил на кровать, перевязал, сделал обезболивающий укол. Потом второго раненого вытащил из-под огня, перевязал. Всем раненым оказал всю возможную в наших условиях помощь. И все это в кромешной темноте, поскольку свет к тому времени отключился.

С тыла по нам вели огонь дагестанские ваххабиты. Они думали, под огнем минометов личный состав заставы станет метаться, подставляя себя под пули снайперов. Не дождались. У нас пулевых ранений нет.

Командование ДКП (дублирующего командного пункта) и ТГ-5 было уверено, что атаки чеченских и дагестанских экстремистов будут отражены. Боевикам досталось крепко, и они ушли, унося убитых и раненых. Успешно отработали, уничтожив зенитную установку противника, вертолетчики. Не удался боевикам прорыв через мост. Их атаку отразили разведчики. Офицеры, сержанты, бойцы заставы не клюнули на хитрость боевиков, знакомую по конфликту в Чечне: столкнуть в огневом противостоянии заставу и охрану расположенного недалеко железнодорожного моста. Не подверглись обстрелу стоящие рядом с Копайским гидроузлом два дома, в которых проживают семьи аварца и русского, хотя боевики спорадически вели из-за этих строений огонь. Провокация с целью обвинить военнослужащих в расстреле дагестанских домов не удалась.

1999 г.

Ночные громы над Тереком

Когда вертолетчиков к орденам и медалям представляет пехота, можно быть уверенным, что награды не затеряются. В ночь с 17-го на 18 июня, когда чеченские и дагестанские боевики атаковали заставы внутренних войск у села Первомайское, населенного пункта Аксай и под Кизляром, солдаты, наблюдая работу «вертушек», кричали в окопах: «Молодцы!». Выполняя просьбу командиров, насколько позволял эфир, восхищенно благодарили радисты. Для тех, кто был в воздухе и обеспечивал на земле согласованность действий вертолетчиков внутренних войск и защитников застав, не было дороже награды. Значит, из своих никого не задели!

Для многих из тех, кто в тот вечер скрытно выдвигался к российским заставам, готовил к стрельбе минометы, гранатометы, последним в их жизни зрелищем была вздыбленная к небу земля. Боевиками руководили пакистанские, афганские инструкторы. В диверсионных центрах Хаттаба, Басаева, гордясь безнаказанностью, они взахлеб рассказывали ученикам о коварных афганских делах. Удары с воздуха по ним, атакующим заставы на дагестанской земле, нанесли российские ветераны Афганистана, которые повоевали и в Чечне.

Страшным воспоминанием для иностранных инструкторов и северо-кавказских экстремистов был и останется все нарастающий, раздавливающий психику поднебесный карающий гул. Вертолетные нурсы смели этих бандитов, сравняли с землей укрытия, разметали оружие и боеприпасы противника.

Россия наконец-то покарала тех, кто привык к безнаказанности. Вертолетчики и минометчики, которые в ту ночь так же эффективно стреляли, выполнили приказ командования и волю народа, уставшего от уголовного беспредела.

Вертолетные и минометные удары по чеченским и дагестанским экстремистам продемонстрировали политическую волю России не допустить на Северном Кавказе эскалации бандитизма.

Очередной выпуск диверсионных, разведывательных школ Хаттаба, Басаева, мечтающих об отторжении Северного Кавказа от России и создании Исламского Халифата, был сорван. Выпускного бала не получилось. О значительном успехе внутренних войск на севере Дагестана или отмолчались, или нервно похихикали центральные российские газеты. Зато куда свободнее в Дагестане вздохнули те, кто так остро переживал бездеятельность военных на административной границе с Чечней. Теперь можно быть уверенным, что отток русского населения, раньше безостановочно покидающего Дагестан, приостановится.

Целью экстремистов Чечни и Дагестана являются плодородные земли юга России. В своих листовках, книгах, брошюрах исламские террористы заявляют, что Ростов-на-Дону, Ставрополь и Астрахань в перспективе их города, русское население которых будет уничтожено или изгнано.

Так что ночные боевые вылеты вертолетчиков внутренних войск были своевременным противодействием тем, кто мечтает о новой войне. На втором Конгрессе народов Чечни и Дагестана, состоявшемся 17 апреля 1999 года, Мовлади Удугов говорил о некой возрождающейся исламской силе, «которой придется повиноваться каждому кафиру, который должен быть унижен, а мусульманин должен быть возвышен». Удугов вещал Конгрессу, что возглавил движение по объединению народов Ичкерии и Дагестана, что основная цель Конгресса (КНИД) — «это Джихад… В мире, — рассуждал М. Удугов, — существует только две нации — исламская и неисламская. Мы принадлежим к исламской нации, которую избрал Аллах, и наша задача — в установлении законов Аллаха на земле… Победа или рай — говорим мы сегодня кафирам, всем нашим врагам, мы не оставляем для них никакого выбора», — внушал он своим слушателям. Вот кто, наряду с Басаевым и Хаттабом, несет ответственность за прерванную жизнь обманутых экстремистов.

Поздний вечер 17 июня 1999 года… Остывает прокаленная дагестанским солнцем вертолетная техника. Непроглядная темень, время, когда всякая нечисть вылезает из нор. А пилоты и инженерный состав вертолетного подразделения, живя на лезвии ножа, не страдая афганским и чеченским синдромом, перешучиваются. Мысли о домашних настроениях, о том, как жены и дети, не обнародываются. У вертолетчиков всегда найдется о чем поговорить. Но о том, что в Дагестане, рискуя быть сбитыми, они как бы в рядовой командировке, где оплата суточных 22 рубля, зачем рассуждать? Есть способ прекратить внутреннее раздражение, вспомнив, что твой друг, подполковник, командир МИ-8, живет с семьей из четырех человек на двенадцати метрах. Да разве он один? Не держит слова руководство МВД России и авиации внутренних войск. При формировании части обещали пятнадцать квартир сразу, а потом по пять квартир ежегодно. Какие теперь перспективы? Да никаких! Только летать. Приходить после полета в столовую, где кудесницы-поварихи Надежда Алексеевна да Любочка скажут: «С возвращением! Как отлетали?». «Да нормально», — будет ответ. Так они приветствовали друг друга и в Чечне. 6 августа 1996 года перед вылетом пришел в столовую штурман Сергей Забоев, сказал: «Покормите, девчонки». А уходя, проговорил: «Так мне неохота лететь». Сбили вертолет Сережи в Грозном, в Заводском районе. А потом еще два вертолета, пытавшихся эвакуировать летные экипажи. Пробился к ним только 4-й БОН 101-й бригады на броне, с заданием отбить у боевиков трупы летчиков. В том страшном бою погиб только Сережа. Командир его экипажа, обладая высоким летным мастерством, сумел посадить машину, падающую с трехсот метров. Летчики и на земле сумели за себя постоять.

Два ордена Мужества Сергея вручили его жене. Первая награда где-то подзадержалась, ко второй штурман был представлен посмертно. А недавно еще одна трагедия обрушилась на вертолетчиков: умерла жена Сергея Забоева — незабвенного друга. Война добила семью, оставив в живых только ребеночка. Не хотят вертолетчики новой войны. А исламские экстремисты в ней уже участвуют.

Вертолетчиков поднял по тревоге звонок с ТГ-6. В готовности номер один — возле бортов — сосредоточились экипажи и технический состав. Вскоре ушла в воздух разведка. Раскалились докрасна телефоны командира авиагруппы, начальника КП на площадке, других ответственных. Надо было определиться с линией фронта, обеспечить состыковку с заставами. Вовремя дать команду: «Артиллерии замок!», чтобы минометчики во время взлета и посадки вертолетов прекратили огонь. Ночные боевые действия — серьезнейшие испытания для летунов. Что в годы чеченской кампании, что в эти дни в Дагестане ахиллесовой пятой в войсках остается связь. А на заставах нужны квалифицированные авианаводчики. Для начала поставленным на эту работу надо хотя бы знать рацию и ориентироваться по сторонам света.

Разлетелись на задания «винтокрылые бочки с керосином» — поддержать огнем ведущих бой заставы внутренних войск. В очередной раз не подвела российских солдат старая летная техника, ведомая экипажами экстра-класса.

Все, что происходило в воздухе с 17-го на 18 июня этого года, именовалось: «Выход из-под удара и бой по всему фронту».

Колонну из десяти машин, идущих со стороны Чечни к заставе под населенным пунктом Аксай, обнаружил пилот МИ-8, ветеран Афганистана, где он поразил огнем не один караван моджахедов.

«Работу разрешаю», — получил он добро с земли. «Включить оружие», — дал команду командир экипажа, светловолосый, голубоглазый, интеллигентный человек. Штурман определился с точкой прицеливания. Вот она, «боевая кнопка» — на открытие огня из всех видов оружия вертолета. Красная кнопка под предохранительным колпачком. Снят предохранительный колпачок. Не подвел прицел 43-го года — старый, надежный товарищ. Нуры, как карающие, небесные стрелы Зевса, поразили цели. С воздуха были зафиксированы разрывы и возгорания.

Так был сорван подход резерва боевиков. Утром, выдвинувшись, разведчикам только осталось собрать в кучу окровавленные новенькие турецкие разгрузки и фонарики, куртки, книжечки — учебные пособия по закладке фугасов и другим диверсиям, зеленые налобные повязки. То, что раньше называлось машинами, теперь было смято, словно по ним прошелся разгневанный великан.

С такой же хирургической точностью отработали «борты» внутренних войск возле села Первомайское и «Копайского гидроузла», что под Кизляром, где по российскому вертолету осмелилась вести огонь чеченская зенитная установка, мгновенно подавленная.

У российских вертолетчиков есть еще порох в пороховницах, не ослабла ратная сила. Все летные, технические службы, благодаря которым вертолеты летают и поражают противника в ту ночь, которая стала точкой отсчета нового периода в умиротворении чеченских и дагестанских бандформирований, показали свою высокую работоспособность и преданность делу.

Любят в войсках «вертушки». Особенно транспортно-боевые МИ-8. Если наши асы так успешно летают на старых машинах, как же не поздоровится экстремистам, когда пилоты станут подниматься в воздух на новых! Их с нетерпением ждут геройские вертолетные экипажи внутренних войск России.

1999 г.

Глядящие с небес

Хусейн — воин. Поэтому не заплакал. Ему было тяжело смотреть, как рыдает мать, приехавшая на заставу рассказать о новых потерях: в ночь с семнадцатого на восемнадцатое июня в Дагестане возле села Первомайское в бою погибли еще двое: двоюродный брат и лучший друг Хусейна.

А слез и не могло быть. Он их выплакал еще подростком, когда в том же Первомайском — только в январе 1996 года — чеченцами был убит первый из его двоюродных братьев — солдат внутренних войск.

Хусейн — потомок древнего туркменского рода. Русь приняла его предков, когда те нуждались в защите, и не отняла веру.

Прирожденные воины, поклонники горячих коней-ахалтекинцев и кривых сабель — это туркмены. Теперь Хусейн, в память о брате став солдатом внутренних войск, защищает Россию на заставе в Ставропольском крае, воюя против боевиков-чеченцев — рабов греха.

Выплакав все слезы на груди сына, мать вернулась домой к свежим могилкам, а Хусейн остался служить, еще крепче ценя свое оружие: БМП-2 и автомат 5,45 мм.

С известием о смерти тех, кто делил с ним детство, закончилась юность Хусейна, и он расстался с ней, тоскуя о загубленной молодости своих близких. Вместе с юностью истончился и его сон. Не было теперь на заставе более надежного часового. Луна ли на небе или солнце, ястребиной зоркости глаза Хусейна неустанно искали врагов: крадущихся, залегших в «зеленке», переправляющихся через Терек.

Вся нерастраченная любовь к погибшим братьям и другу теперь была обращена на защиту одетых в камуфляж товарищей, на общий воинский успех.

Вот что происходило на Тереке: на правом его берегу боевики-чеченцы молились о погибели русских воинов, на левом же берегу казачьей реки Хусейн молил Аллаха, чтобы чеченцы, осознав свои грехи, прекратили кровопролитие и вернулись к мирным заботам.

Хусейн знал: не все чеченцы враги России и жалел тех, кто взял в руки оружие, потому что в огне войны погибли родственники. Правоверный мусульманин Хусейн обязан был их простить. Он простил, но не Радуева, Басаева и Хаттаба. Эти не успокоились, готовя в учебных центрах все новых убийц. «Нет им прощения», — все больше ожесточался Хусейн и всем сердцем тянулся к командиру заставы Бахтияру, тезке недавно погибшего брата.

…Правая рука Хусейна на автоматном затворе. Не слышен в чащобе капитан Бахтияр Юсубахметов. В маскхалате разведчика, облегающем мускулистое тело, он гибок и осторожен, как рысь. Его спину «держит» Хусейн. Хоть и свой берег Терека, но в «зеленке» в любую минуту можно столкнуться с боевиками-чеченцами. Напротив заставы по ту сторону Терека их учебный центр. Только проходимый на бродах Терек разделяет два мира: тех, кто ведет войну и кто ей препятствует.

Далеко позади осталось станичное кладбище. Прибавилось могил в Ставрополье. Погибли, попав в чеченскую засаду, четыре казака-милиционера, один из которых успел выстрелить, убив диверсанта-налетчика. «Умер, как герой», — подумал о милиционере Хусейн и упрекнул себя, что надолго отвлекся в мыслях. В «зеленке» на Тереке победа за тем, кто первым заметил врага.

Поэтому все внимание лесу. Вокруг сладостный парад тутовника, диких яблонь и груш. Но рука юноши на затворе… Ствол автомата то вправо, то влево: где гуще заросли, там и опасность.

Слух напряжен, как у первобытного человека, ловящего каждый шорох. Капитан Бахтияр Юсубахметов на своей земле и не защищается, а сам ищет противника.

Хусейну нравится командирская выучка. Сокол Таджикистана, Бахтияр получил её в Санкт-Петербургском училище внутренних войск, а боевой опыт приобрел, воюя в Чечне, где терял товарищей, побеждал врагов, матерея в нелегких знаниях о войне и жизни.

Тишина в «зеленке». Воздух упруг. Вот из-за Терека, к которому вышли Бахтияр и Хусейн, слышен один выстрел, другой. «Ветер в нашу сторону», — удовлетворенно подумал Хусейн. А капитан тем временем изучал в бинокль чеченский берег. Хусейн оглянулся, довольно прищурился. «Зеленка» скрывала еще троих бойцов, но он твердо знал, что они не выпускают командира из поля зрения. «Хорошо замаскировались», — размышлял Хусейн.

Движение вдоль Терека проходило без происшествий. Но в день похорон казаков-милиционеров десять чеченцев перешли Терек и, встретив старика-рыболова, сказали: «Старый ишак, ты нам не нужен. Был бы моложе, уволокли бы с собой!».

«Зачем было отнимать у старика хлеб?», — думал Хусейн, удивляясь мелочности боевиков, а потом догадался, что унижение человека — тоже война.

Потом все его мысли были об этих людях. Хусейн считал боевиков самыми разнесчастными. «Все против них, — думал он. — Газеты кричали об их безгрешности, о том, какие они лихие волки, тем самым расставляя капканы, укрепляя боевиков в грехе самолюбования и нераскаянности».

«Засады на дорогах — это страшный грех тела», — вспомнил Хусейн древние мусульманские заповеди. — А вот питаться за деньги, полученные в результате разбоя, грабежа, воровства, — это грехи живота».

Из разведки группа Бахтияра возвращалась другой дорогой — таков непреклонный закон боевых выходов. Где гарантия, что противник не заметил твое движение и не поджидает в засаде?

Только на выходе из «зеленки» капитан сорвал дикое яблоко, попробовал и улыбнулся. Румяный летний аромат плода напомнил далекий Таджикистан. Бахтияр защищал его путь к истине здесь, на границе с Чечней, в борьбе с теми, кто преступал тысячелетние законы добра.

Капитан смотрел на Хусейна, который теперь шел впереди, и сочувствовал его духовным терзаниям: желанию солдата во что бы то ни стало найти Радуева, чтобы отомстить за смерть брата, погибшего при освобождении заложников в дагестанском селе Первомайское в январе 1996 года, мечтам разгромить лагеря Хаттаба, а его самого судить международным судом, где были бы названы и доказаны все грехи этого человека, повинного в смерти родных Хусейну людей.

На заставу они вернулись, когда в небе добрым, согревающим душу светом зажглись первые звезды. «То глаза моих братьев, что погибли, смотрят на меня с небес», — думал Хусейн, обещая себе не складывать оружия, пока на Тереке не восстановятся справедливость и мир.

1999 г.

Заставы просят поддержки

Подразделения внутренних войск, дислоцированные в Дагестане, — в постоянном боевом напряжении. Ожидание нападения чеченских и дагестанских боевиков — привычное их состояние. Многократно битые внутренними войсками экстремисты считают, что ночными налетами они измотают российских военных и те уйдут. Как бы не так! Кончились те времена, когда ночные атаки боевиков отражались только стрелковым оружием. Теперь по экстремистам ведут огонь тяжелые минометы, а имеющие опыт боевых действий российские солдаты воюют дерзко, с инициативой. У них одно желание: работать на опережение, а не ждать, когда на тебя нападут. Стоящим на заставах хочется, чтобы на административной границе с Чечней вступили в действие контрпартизанские группы Отрядов специального назначения внутренних войск, армии и ФСБ России. Чтобы экстремистов-боевиков, выходящих на черное дело, от мысли, что можно попасть в засаду спецназовцев, кидало в пот.

В Дагестане солдатские засады и секреты, как правило, эффективны. Еще результативнее будут активные операции отрядов особого назначения, количество которых в России надо увеличивать. Опыт последних лет показывает, что сокращение российских сил специального назначения было стратегической ошибкой.

Пакистанские, афганские, иорданские, турецкие инструктора в школах Хаттаба готовят экстремистов как спецназовцев, противостоять которым должны российские специалисты по контрпартизанской войне.

У противников России на Северном Кавказе самые серьезные намерения. После ухода наших войск из Чечни мусульманские экстремисты особенно активизировались.

В ходе недавних ночных боев на севере Дагестана им нанесен урон. Результативность противодействия станет куда значительнее, если в Ставрополье и Дагестане на административной границе с Чечней займут позиции лучшие спецназы России.

А пока «волки», переходя Терек или бурунные степи, убивают наших милиционеров и военнослужащих внутренних войск, чему способствует сложный, удобный для засад рельеф местности. Затаившись в «зеленке», проще простого полоснуть очередью по людям и исчезнуть в Чечне. Такого рода нападения возведены чеченскими экстремистами в культ. Потом, празднуя эти убийства, они танцуют под барабанный грохот.

Снова трагическая новость из станицы Галюгаевской: от рук чеченских убийц погибли еще двое молодых милиционеров и четыре женщины.

Наши потери будут расти, если мы не начнем работать на опережение, не активизируем разведку. Надо наладить связь, особенно ее закрытые каналы. Представить в штабы и подразделения новые карты местности. Помню недавние сетования офицера-артиллериста, что у карты, с которой он работает, «даже цвета не подняты».

С бедностью в вопросах оснащенности подразделений, несущих службу на административной границе с Чечней, пора разобраться на государственном уровне. Надо поднимать общественность, разного рода фонды на то, чтобы забота о бойцах на боевых рубежах стала делом чести всей России.

Минометные и вертолетные удары по атакующим заставы боевикам подняли престиж внутренних войск у жителей Северного Кавказа, уставших от экстремистов. Люди поняли, что российское руководство намерено их защищать.

Мягко говоря, недоумение вызывает двуличная позиция руководства Чечни. С одной стороны, оно не устает повторять, что ведет борьбу с уголовной преступностью, с другой — как только российские подразделения нанесли удар по чеченским экстремистам, официальные лица из аппарата поспешили заявить, что Чечня ответит на эти действия десятками террористических актов в глубине России…

Так есть ли у России в Чечне союзники по борьбе с терроризмом, уголовной преступностью и экстремизмом? Сдается, круг этих людей ничтожен.

Чечня все больше опускается в трясину уголовного беспредела. И дело не только в разрушенной экономике, безработице. Чечня рекрутирована зарубежными спецслужбами на активные экстремистские действия против России.

И если боевым нападениям мы противостоим, то кто в России способен организовать на Северном Кавказе идеологическое противодействие росту экстремизма, тем пропагандистским диверсиям, которые одну за другой проводят в Дагестане специалисты «Давгат-лагеря» Хаттаба, где готовят профессионалов психологической, идеологической войны?

Специалисты по Северному Кавказу считают, что в этом регионе России грядет революционная ситуация. И если не восстанавливать разрушенное экономическими экспериментами производство, не наносить регулярные удары по процветающей коррупции и казнокрадству, не оздоровлять обстановку в спецслужбах, то обострения обстановки, дальнейшего роста экстремизма не миновать.

Безнаказанными остались издания националистических книг Магомеда Тагаева, призывающего к войне с Россией. Побывав в Грозном на недавнем конгрессе народов Чечни и Дагестана, он прошел военно-полевые сборы в одной из школ Хаттаба, где даже пострелял из миномета.

Надир Хачилаев издал брошюру «Руководство к программе всемирного восстания мусульман», в которой подвергает сомнению благородный призыв Шамиля к миру с Россией. Дескать, не было таких слов Шамиля, как: «Никогда не воюйте больше с Россией, ее надо любить и с нею надо дружить».

Прекрасна в своей красоте и плодородии земля Дагестана. Умны и сдержанны в словах его люди. За их сердца и души в Дагестане идет борьба, в которой у добрых граждан, любящих Россию, так мало поддержки.

Дагестан напрочь забыт инженерами человеческих душ — писателями, которые наезжали раньше целыми десантами. Забыли дорогу в Дагестан, защищающий свои рубежи, господа депутаты. Это для них, как сигнал SOS, — дагестанские поговорки: «Хорошее слово и кинжал отведет», «Общий котел и на льду закипит».

1999 г.

Защищая Тухчар…

С лейтенантом милиции Олегом Курбановым и командиром отделения ополченцев села Тухчар Шамилем Алхулаевым мы поднимаемся на высоту, где 5 сентября этого года приняли бой тринадцать военнослужащих Калачевской бригады внутренних войск. Шестеро из них погибли. Остальных спасли местные жители. Шамилю, который с карабином СКС идет впереди, обязаны жизнью восемь милиционеров и солдат-калачевец. Отец Шамиля — Абдул спас еще троих солдат. Ему же выпала горькая доля: погрузив с односельчанами на машину казненных российских военнослужащих, вывезти их, окровавленных, пролежавших на окраине Тухчара сутки, к Герзельскому мосту, чтобы передать тела федералам.

Мы на высоте — посреди красоты. Горе, ради которого мы поднялись сюда, не позволяет в нее, красоту предгорий, вглядеться. Прежде всего мы смотрим туда, откуда пришли враги — чеченские бандиты, что перерезали горло шестерым взятым в плен военнослужащим: сначала солдату-мусульма-нину, потом старшему лейтенанту Василию Ташкину и остальным, кто больше трех часов, окруженные, дрались на высоте.

Вот их метко разившая бандитов боевая машина пехоты, в конце боя подбитая чеченским гранатометчиком и сгоревшая — одинокий памятник мужеству офицера и бойцов внутренних войск. Всего-то пять суток простояли в Новолакском районе — на южной окраине Тухчара командированные сюда калачевцы. Нетрудно догадаться, о чем, охраняя село, они думали по ночам. От ближайшего чеченского села Ишхойюрт до Тухчара два километра. Пограничная река Аксай для боевиков не преграда: на «Жигулях» переедешь. За ближайшей горкой другое чеченское село Галайты, где полно вооруженных до зубов боевиков.

Наблюдая за селом Ишхойюрт в бинокль, старший лейтенант Василий Ташкин, выпускник Новосибирского училища внутренних войск, фиксировал передвижения боевиков на технике, наличие зенитных средств, слежку за своим постом. Сердце этого командира было не на покое. Его задачей было огневое прикрытие двух милицейских контрольно-пропускных пунктов: на въезде в Тухчар и на выезде из него в сторону Галайты.

Дагестанские милиционеры нравились ему улыбчивостью, доброжелательностью. Старший лейтенант В.В. Ташкин знал, что вооруженные только стрелковым оружием милиционеры с радостью восприняли появление его БМП-2 с солдатами на броне. Высота, которую он занял, господствовала над селом. Но сам-то старший лейтенант понимал, в какой они, военнослужащие и милиционеры, опасности. Новолакский район Дагестана почему-то был слабо прикрыт войсками. Рассчитывать можно было лишь на самих себя, на боевое содружество застав внутренних войск и дагестанской милиции. Но тринадцать военнослужащих на БМП — разве это застава?

Ребята вырыли капонир для боевой машины пехоты, зарылись в землю с целью круговой обороны. За пять с небольшим суток своего присутствия они не успели крепко-накрепко подружиться с тухчарцами, но искренне посочувствовали ополченцам-селянам, когда власти выдали на 378 лакских, 267 аварских и 140 чеченских дворов всего-навсего пять карабинов.

Карабин Шамиля Алхулаева без наплечного ремня. Чтобы носить его за спиной, он привязал к нему бельевую веревку. Наш разговор на высоте только о погибших ребятах.

— Защищая нас, мусульман, они сражались, как герои, — говорит с болью Шамиль. — Силы были неравны. У боевиков на каждых трехчетырех рация, много гранатометов. Они заняли позиции. И ударили не там, где их ожидали.

Орудие БМП было направлено на высоту, за которой чеченское село Галайты, а боевики открыли огонь с тыла — со стороны дагестанского села Гамиях.

Чечено-дагестанская граница в ночное время была и остается прозрачной. Если только построить подобную Великой Китайской стене оборонительную систему, можно будет вздохнуть спокойно. Вот такое кровавое бандитство подросло и укрепилось в Чечне, пока политикам в Москве думалось, что там все само собой разрешится и успокоится.

С первыми выстрелами БМП вышла из капонира и, находясь в движении, эффективно поражала боевиков, стремившихся сбить бойцов внутренних войск с высоты. Радиочастоты оказались забиты чеченцами, поэтому связаться с кем-либо не представлялось возможным. Милицейские КПП так же дрались в кольце.

Чеченские боевики — по морали бандиты, в военном смысле подготовленные, как диверсанты-террористы, могли быть отражены только массированным огнем артиллерийских и минометных батарей, вертолетными ударами, умелыми контрпартизанскими действиями спецназов. Слабые по огневым средствам милицейские КПП, усиленные одной БМП и тринадцатью военнослужащими внутренних войск, были обречены. Оставалось одно: выполнить Присягу, оказаться достойными памяти боевых товарищей, отдавших жизнь в борьбе с чеченскими экстремистами в 1995–1996 годах.

У Калачевской бригады внутренних войск — славная боевая биография. Не раз ее бойцы, как это было 22 апреля 1995 года под Аллероем, воевали и погибали бок о бок с милиционерами, выручая друг друга.

Трагическая гибель шестерых калачевцев пришлась на завершение не оправдавшей себя российской, призванной защищать Северный Кавказ военной стратегии. Армия и внутренние войска, милицейские подразделения России были заложниками политического решения о классификации боевых действий в Чечне как конфликта низкой интенсивности, за чем последовало противодействие противнику ограниченными боевыми средствами. Дескать, воюем-то со своим народом. Но и в 1995 году мы воевали с террористическим преступным интернационалом, к 1999 году набравшим в Чечне страшную силу, идеологией которого была дикая ненависть к России, ее правоохранительным органам, русским людям.

Штаб боевиков, напавших на Тухчар, был в чеченском селе Ишхойюрт. Атакуя пост внутренних войск и КПП милиции, на каждое свое действие чеченцы, обвешанные оружием, испрашивали разрешения полевого командира. Наблюдая из-за речки, как его люди несут потери, тот был раздражен. Быстрой победной атаки не получилось. Его силы, разделенные на случай подхода русских резервов, не укладывались вовремя. Гранатометчики, которые должны были жечь бронетехнику, что по расчетам полевого командира могла выдвинуться помочь осажденным, бездействовали.

— Амир, Амир! — все чаще обращались к нему в эфире. — У нас убитые. Русские и даги не хотят сдаваться!

Полевой командир мрачнел. Но боялся снять гранатометчиков и снайперов из засад. Битый в июне, июле и августе в ночных боях у русских застав, он до сих пор прихрамывал. И ждал подвоха, опасаясь грохота российских танков, вминающего в землю низкого вертолетного гула, прицельного огня минометов.

— Справляйтесь сами, — огрызался он, иногда срываясь на крик, недовольный наемниками.

В этой операции их было не так уж и много. А вот по деньгам наемники дорого стоили. «Если бы чеченцам так много платили, — думал Амир, — толку было бы больше».

Старший лейтенант В.В.Ташкин, воюя на высоте, не ждал помощи. Такой изощренности была война, что выручить его людей и дагестанских милиционеров, могла только бронегруппа из десятков машин. Все остальное стало бы легкой добычей хорошо замаскированных боевиков. А вот его солдаты верили, что скоро в синем дагестанском небе появятся вертолеты и понесутся к земле спасительные нуры, перемалывая боевиков, отбрасывая их за речку, которую те горделивым маршем перешли ночью.

У дагестанских милиционеров кончались боеприпасы. Вот уже захвачены КПП на въезде в Тухчар и поселковый отдел милиции. Все яростнее натиск боевиков на окруженную высоту. Чеченцы носились по селу, врываясь в опустевшие дома милиционеров, ища ценности, расстреливая из автоматов и пулеметов мебель, посуду.

Ворота домов поселковых милиционеров были помечены буквой «м». Кто-то из пособников сделал это, взяв в руки камень и дорисовав страшный своей непохожестью череп с костями. В школе даже ученические парты были расстреляны.

На третьем часу боя БМП калачевцев была подбита. Загорелась, но братской могилой пехоты не стала. То, как она, ненавистная боевикам, пылала и взрывалась, вызвало их ликование. И отвлекло внимание. Прикрытые огнем милицейского КПП, старший лейтенант Ташкин и его ребята, таща обожженных и раненых на себе, сумели вырваться с высоты. На КПП, державшем дорогу к чеченскому селу Галайты, защитников стало на тринадцать человек больше.

Увлеченные грабежом села, боевики ослабили огневой натиск на КПП, и старший контрольно-пропускного пункта лейтенант милиции Ахмед Давдиев решился пойти на разведку. В аварской части Тухчара в стычке, открыв огонь, он уничтожил двух боевиков-чеченцев и погиб, сраженный пулеметной очередью.

С высоты, вынужденно оставленной старшим лейтенантом В.В.Ташкиным, КПП у ее подножья выглядит печальным кострищем.

Первыми в ходе боя, конечно, запылали жилые вагончики. Дым душил и слепил глаза.

Потом защитники КПП, перевязав раненых солдат, увидели идущих к ним старейшин Тухчара, которым пришлось стать парламентерами:

— Боевики велели сказать, чтобы без оружия выходили. — Так на КПП узнали, что чеченцы угнали за речку пленных милиционеров, что геройски погиб Ахмед.

— Боевикам передайте: сдаваться не будем, — таков был ответ.

От старейшин защитникам КПП стало известно, что боевиков в селе больше двухсот, что они укрепляются, забирают машины и трактора, вывозят семенную пшеницу, муку.

Зная, что жители Тухчара не вооружены, что их беззащитные дома терзают боевики, защитники КПП, понимая, что контрольно-пропускной пункт вот-вот расстреляют из «шмелей», решили подороже отдать жизнь и с оружием в руках попытались принять бой в селе.

Их, вошедших в Тухчар, встретил плотный пулеметный огонь. Восемнадцать милиционеров и тринадцать военнослужащих внутренних войск рассеялись по селу.

Лакец Шамиль Алхулаев вывел из-под огня солдата, который назвался Федором, и нескольких милиционеров. Самым страшным моментом было, когда ваххабиты входят к нему во двор, а он в десятке метров от рыскающих глазами чеченцев, через окно пристроя вынимает трех уже переодетых в его одежду милиционеров и, миновав огород, те прячутся в кукурузе. А вот солдат-фельдшер подразделения не сумел надежно укрыться, и, чтобы спасти его, один из милиционеров, переодетый, но раненый, вышел вместе с Шамилем к чеченским боевикам.

— Вы что тут делаете? — обрушился на ваххабитов с вопросами Шамиль Алхулаев, а сам весь в поту. — Что в моем доме надо?

— Кто это? — спросили его о раненом.

— Местный.

— Почему ранен?

— Так стреляли.

Боевики забрали раненого и ушли. Шамиль укрыл солдата в подвале. Выйдя на улицу, крикнул отца, что неподалеку жил. В ответ чеченская автоматная очередь, крики:

— Иди сюда и те, кто с тобой!

— Со мной никого нет!

Всю мужскую одежду, какая была в доме, Шамиль отдал милиционерам. Восемь человек переодел в гражданку. Трое вернулись в его дом ночью. Он их тоже спрятал в подвале, дал еду. Потом милиционеры ушли, а солдата через неделю под видом пастуха, погоняющего барашков, он вывел к Герзельскому мосту.

— Мой, — говорит Шамиль о военнослужащем фельдшере, уроженце Воронежской области. — Но зовут его не Федором, а Володей. Из предосторожности он сначала назвался именем своего отца.

Попав под кинжальный огонь боевиков, старший лейтенант В. Ташкин, отсеченный чеченскими пулеметами, укрылся с четырьмя солдатами во времянке лакца Челави Гамзатова. Выстрелом из гранатомета боевики разворотили крышу времянки, которая обрушилась, завалив двух контуженных взрывом милиционеров.

За несколько секунд до этого во дворе Челави, отстреливаясь, погиб, уничтожив боевика, сержант милиции Абдулкасим Магомедов. На предложение сдаться Ташкин, не расстающийся с автоматом, отвечал отказом. Он видел наведенные на времянку гранатометы. Ему и солдатам кричали: «Мы вас поджарим. Мы, дескать, гарантируем жизнь. Впереди у вас только плен. Мы, боевики, уважаем храбрых».

Старший лейтенант не верил ни одному их слову. Он смотрел на исхудалые молодые лица своих бойцов и ловил себя на мысли, что, если хотя бы один из них останется жив, это будет результат. Это будет работа на будущую победу. Ведь солдат расскажет, как все происходило. Ошибки боя будут проанализированы, чтобы больше не повториться.

Когда во времянку вошел хозяин дома, сорокатрехлетний, седеющий на глазах Челави Гамзатов, и сказал, что послан парламентером, старший лейтенант вынул из кармана камуфляжа конверт с дорогими сердцу фотографиями маленькой дочки, жены и отдал Челави.

Потом с автоматами в руках офицер и четверо солдат вышли к боевикам. Их окружили и, разоружив, повели в сторону КПП.

С Челави Гамзатовым, Шамилем Алхулаевым, лейтенантом милиции Олегом Курбановым мы стоим возле бетонной сваи, бывшей лобным местом.

Челави рассказывает:

— Старшего лейтенанта и солдат (пятого захватили в одном из дворов) выводили на казнь поодиночке. Какое-то время их продержали в разрушенном КПП, еще недавно прикрывавшем дорогу на Галайты. Приказ на казнь отдал полевой командир. С ним был разговор по рации. Он начался еще во дворе Гамзатова, и Челави прокричал:

— Как же так? Вы обещали им жизнь!

— Некогда с ними возиться. Их БМП убила немало наших людей!

Первым вывели на казнь солдата-мусульманина. Опрокинули его, сопротивляющегося, на бетонную сваю и перерезали горло. Старший лейтенант В. Ташкин вел себя дерзко, говорил что-то, тоже сопротивлялся.

Под ножом палача никто из военнослужащих не дрогнул, не просил о пощаде. Жители Тухчара, замерев от ужаса, находясь в шестидесяти метрах от места казни, не могли слышать предсмертных слов убиваемых. Они видели, как шестой из солдат вырвался, пытался уйти от погони, но был ранен и дорезан боевиками все на той же бетонной свае.

Кровь измученных воинов ваххабиты зачем-то собирали в трехлитровую стеклянную банку. Ради магических целей или чтобы устрашить тухчарцев — парализовать их волю к сопротивлению? Вот такие борцы за чистый Ислам ворвались в дагестанское село Тухчар пятого сентября 1999 года.

Челави Гамзатов, наклонившись, пытается найти на месте казни хотя бы пятнышко крови героев и не находит. Шамиль Алхулаев произносит, что после свершившейся казни трое суток шел дождь.

Пятого сентября, вернувшись домой, Челави достал из-под обломков рухнувшей крыши времянки двух контуженных милиционеров и, приведя их в чувство, укрыл от чеченских бандитов.

Почти неделю боевики господствовали в селе: окапывались, меняя дислокацию своих подразделений. Их полевой командир только раз появился в Тухчаре, приехав из Ишхойюрта на черном «Ниссане», — посмотреть на трупы казненных. Прихрамывая, походил вокруг мертвых и, одобрив содеянное, с традиционным «Аллах Акбар» вернулся в свое логово.

Сгоревший КПП, дорога на Галайты, бетонная свая возле нее. Я прошу Шамиля снять с плеча карабин и положить на то место, где убивали наших товарищей по оружию. Это самый скорбный снимок моей биографии. Напоминание всем, кто наш противник. По каким правилам живет, в чем черпает силы.

В Тухчаре, как и во всем Новолакском районе, боевики беспредельничали так, что даже дворовые собаки забились в дома, ища спасения возле ног униженных, оскорбленных хозяев.

Когда пришли арестовывать отца одного из милиционеров и прикладами автоматов стали сбивать замок, тот спокойно сказал:

— Зачем ломаете? У меня ключ есть.

Его привезли в штаб, бросили на пол, стали допрашивать:

— Где твой сын? Где его оружие?

— У него в руках, — последовал гордый ответ.

Тогда по старому человеку открыли огонь холостыми патронами, стреляли в грудь, грозились отправить в Урус-Мартан.

Отца Шамиля — Абдула Алхулаева приехали забирать, когда стемнело. При нем была записка от военфельдшера Володи, который прятался в подвале сына. Абдул попросил боевиков об одном одолжении: закончить по хозяйству какую-то мелочь, и ушел через огороды.

Когда я приехал в Тухчар, в селе, пережившем трагедию двадцать дней назад, не побывал еще ни один из следователей военной прокуратуры. Как ни в чем не бывало ходили по селу пособники чеченских боевиков, претендовали на гуманитарную помощь. Плакали люди, дома которых были разрушены в ходе боев: те люди, кто спас от расправы семерых российских солдат и немного милиционеров, семнадцать из которых до сих пор в плену, четырнадцать из них — уроженцы Тухчара.

Я сфотографировал Челави в его дворе со снимком в руках, на котором старший лейтенант Ташкин еще живой, рядом жена-красавица, между ними доченька. Высокий, худощавый, спортивный старший лейтенант, семья которого в Анжеро-Сунженске, смотрит в объектив, а в глазах нерастраченное счастье и желание жить. «Милые мои, девушки. Я вас очень люблю», — прочитал я на обороте фотографии.

Его офицерская победа над врагом, победа мучеников-солдат, дагестанских героев-милиционеров — в новой, завоеванной кровью стратегии российского воинства в Чечне, в мощных ударах нашей авиации и артиллерийских батарей, в желании личного состава громить бандформирования террористов, где бы ни встретились, в крепких руках тех, кто замкнет наручники на запястьях Хаттаба, Басаева и того полевого командира, кто зря лелеял надежды ужаснуть российское воинство казнью в Тухчаре.

1999 г.

Освободители

Шумиловская отдельная бригада оперативного назначения внутренних войск МВД России осенью 1999 года вошла в Чечню на два дня раньше других соединений. Того требовала обстановка. Был в этом и зов судьбы. Ведь бригаде 21 января 1997 года выпало страшное испытание: оставить чеченскую землю, политую кровью однополчан, последней. Стиснув зубы от горечи, проклиная предателей, офицеры и бойцы — шумиловцы уходили из Чечни, клянясь вернуться. И они вернулись как освободители, разметав преступные бандформирования, которые огрызнулись только два раза: в восьми километрах западнее Каргалинской и под Коби. После массированного применения всех видов российского оружия боевики откатились с позором. Натиск Шумиловской бригады, идущей вперед вместе с воздушно-десантными войсками, был организован по всем правилам военной науки. Ведь командир бригады полковник Юрий Г. и его офицеры систематизировали боевой опыт чеченской кампании, успешно применяя его в боевой учебе.

Настрой в бригаде: «Только вперед!». Главное опасение: как бы политики снова не помешали войскам добить бандитов. В подразделениях МВД России хорошо известно, как чеченские уголовники-террористы терзали людей в станицах левобережья Терека: убивали, насиловали, отбирали дома. Настало время, когда чеченские преступники ответят перед законом.

В тот день, когда журналистская дорога привела меня в Шумиловскую бригаду, ее первый батальон стоял в Чечне под Новыми Щедринами, а 2-й батальон прикрывал Кизляр — богатый, казачий город на севере Дагестана, пограничный с Чечней.

Командир Шумиловской бригады полковник Юрий Г., под командованием которого теперь 5-я тактическая группировка, взял меня с собой в батальонный район обороны, в центре которого КПП № 32 «Д». Еще в июле этого года этот КПП, граничащий с чеченским таможенным постом, был местом постоянных недоразумений и стычек. Была еще одна трагическая нелепица: КПП № 32 «Д» осуществлял не только пропускной режим на чеченскую территорию, но и контролировал автотрассу на Махачкалу, восемьсот метров которой, начинающихся сразу за КПП, принадлежали Чечне. На этих восьмистах злополучных метрах от рук преступников погибали люди, исчезали машины. Все это теперь было в прошлом. Политическую шизофрению излечили боевыми средствами. На всем протяжении района обороны 2-го батальона Шумиловской бригады теперь инженерные сооружения, вкопанная в землю боевая техника. Нет и чеченского таможенного поста — лежбища хаттабовцев и басаевцев. Новый 1998 год вместе с волгоградскими милиционерами я встречал именно на КПП № 32 «Д» и хорошо помню черный джихадовский флаг над чеченской таможней, их поздравления с Новым годом и обещания не стрелять, и немного погодя чеченские очереди из ПК поверх наших жилых вагончиков. Помню четырнадцатилетнего убийцу в натовском камуфляже, любимца Басаева, который расстреливал мирных людей в Буденновске. Он то и дело мотался по Кизляру на «Жигулях», подаренных ему одной из чеченских диаспор России.

Теперь Кизляр был свободен от подобных головорезов. Срочно побрились все ваххабиты, его населяющие. Но напряженность прифронтового города никуда не исчезла.

Полковник Юрий Г. строго проверил район обороны. Удовлетворенно отметил, что все здания подготовлены к отражению неприятеля, и на БТРе с группой трехминутной готовности мы, миновав КПП № 32 «Д», въехали в Бороздиновский лес.

С 1996 года эти джунгли я рассматривал только в бинокль. От жителей Шелковского района мне было известно, что в глубине чащи лежат тела пятидесяти пяти ограбленных и убитых бандитами русских и чеченцев, которые, к несчастью, показались чеченским таможенникам состоятельными. Таможенники по рации связывались с засевшими в лесу преступниками, сообщая о выехавших в их сторону жертвах, которые потом исчезали бесследно. Нет ничего тайного, что бы не стало явным.

Бороздиновский лес был местом дислокации отрядов боевиков. По ним этим летом не раз наносили удары российские вертолеты и минометные батареи. Теперь с наступлением темноты по лесу скрытно передвигаются снайперские группы боевиков из двух, трех человек.

Впереди на броне БТРа с автоматами в руках полковник Юрий Г. и командир 2-го батальона подполковник Алексей К. Четыре дня назад, получив задание взять под охрану мост в Бороздиновском лесу и выдвигаясь с экипажами на двух БТРах, он принял бой. БТРы шли в сумерках на скорости семьдесят километров в час. Подполковник Алексей К. на головной машине выскочил за мост и попал под шквал огня. Он скатился с брони, десантировал людей, стали отстреливаться. БТР встал поперек моста, начал сдавать. Подполковник опасался, что машина завалится. Но боец не подвел. Верность командирских решений спасла экипажи. Слаженность действий офицеров и бойцов 2-го батальона была высокой. Боевики вели автоматный, пулеметный, гранатометный огонь с флангов, снайперили с верхушек могучих тополей. На броне БТРов словно сварка искрилась…

Выйдя на связь с командиром бригады полковником Юрием Г., подполковник Алексей К. получил приказ на отход. На помощь попавшим под плотный огонь боевиков военнослужащим внутренних войск уже были посланы танки.

На отходе наших бойцов обстреливали из подствольных гранатометов. Потом по противнику работали российские танки и артиллерия. Утром по боевикам решением полковника Юрия Г. было нанесено еще одно огневое поражение. Применялся подвижный заградительный огонь в двух направлениях. Были отсечены и обработаны дорога, пути выхода к ней боевиков. В завершение операции было нанесено еще несколько сосредоточенных ударов.

Всю работу закончила рота мотопехоты, которая зачистила территорию. «Теперь в районе моста стало куда спокойнее», — рассказали мне бойцы, его охраняющие. Четыре снайперские пары из бойцов Шумиловской бригады и прикомандированных снайперов Тольяттинского учебного полка держат боевиков в напряжении. «Стреляем по видимым целям», — сказал мне снайпер, уроженец Саратовской области.

Пользуясь приборами ночного видения, на КПП смотрят в оба. «Ночью здесь, как в тоннеле. Одна чернота кругом», — рассказывал молодой лейтенант. А в дневное время, осматривая лес, за полтора часа он смог продвинуться только на 800 метров — такой густоты лес.

Осмотрев КПП, командир бригады полковник Юрий Г. отдал несколько приказов по улучшению обороны и предупреждению нападений боевиков. Командуя 5-й тактической группировкой, он всё равно находит время побеспокоиться о родных шумиловцах, к которым строг, но которых любит, как сыновей. В разговоре со мной полковник Г. подчеркнул, что ему трудно выделить, какой из его батальонов боеспособнее. Мне же было известно, что заместитель командующего воздушно-десантными войсками выделил его бригаду как самую боевую в сравнении с 33-й и 21-й бригадами внутренних войск МВД России.

У батальонов, взламывающих оборону чеченских боевиков, сложные, ответственные задачи, не менее трудные: борьба с диверсионными группами, отражение их вылазок на коммуникациях, пресечение террористических действий в зонах ответственности батальонов в обороне.

Говоря о солдатской стойкости, мастеровитости, командир минометной батареи капитан Алексей О., ветеран боевых действий в Чечне, сказал мне, что «на наших солдат, освобождающих чеченскую территорию от бандитов, молиться надо».

Вот такое суворовское отношение командиров к бойцам в Шумиловской бригаде внутренних войск России.

В Бороздиновском лесу нашли свою смерть десятки боевиков, сраженных артиллерией, минометами, огнем российской мотопехоты.

По левую руку от нас, идущих с командиром бригады в окрестностях Кизляра по закрытой теперь автотрассе, — заросшее камышом болото, где много неподобранных убитых боевиков. За этими жертвами ваххабистской идеологии, проклинаемой в Дагестане и Чечне, никто не приходит…

1999 г.

«Живи долго, солдат!»

Белая «Нива», популярная в чеченской среде, всегда вызывающая одобрительные, завистливые улыбки, снижает на повороте скорость, но группа молодых, гладко выбритых чеченцев, разглядев, кто за рулем, провожает нас троих, одетых в камуфляж, угрюмыми взглядами. А один в роскошной белой рубашке и хорошо отглаженных черных брюках даже успевает показать нам два, сложенных крестом, указательных пальца. Ведущий машину Георгий, подполковник милиции, спрашивает меня:

— Что он хотел этим сказать?

— Нам пожелали смерти на одной из дорог, — говорю я.

Умирать нам никак нельзя. В самом разгаре подготовка к освобождению солдата-армейца из Буйнакской бригады, год как плененного боевиками.

Это моя тринадцатая командировка в Чеченскую Республику. Я провожу ее в спецгруппе МВД по розыску сотрудников УВД, военнослужащих и пропавших без вести, незаконно удерживаемых бандформированиями на территории Чеченской Республики. Меняя машины, мы носимся по Чечне на запредельной скорости, отгоняя мысли о возможности подрыва на чеченском фугасе, о вероятностях обстрела. Сегодня мы работаем на равнине, а завтра уже в горах. Мы неуловимы. Дерзость — половина успеха. Мы никогда не ходим в колоннах, которые особенно подстерегает смерть.

Вчера, когда на скорости сто десять километров в час, мы мчались через джалкинский лес, впереди нас, двумя минутами раньше, было обстрелено спецподразделение МВД, и, обходя колонну, мы видели, как, сыпанув с БМП, развернутой цепью бойцы врываются в «зеленку», стреляя в ее глубину из автоматов и пулеметов.

У каждого сотрудника милиции, командированного в Чечню, своя задача. Те, с кем мне повезло находиться рядом, на этом этапе личной жизни воюют словом. В скрытом для посторонних глаз процессе контактов с полевыми чеченскими командирами, когда речь идет о возвращении из плена российских солдат и офицеров, главное — это умение общаться. Чем результативнее боевая деятельность нашей армии и подразделений МВД, тем легче идет работа. Чеченцы — наблюдательный, думающий, строгий в анализе народ. Появление на дорогах Чеченской Республики новой, только с заводов, российской военной техники: танков, БМП-3, САУ — послужило бы дополнительным толчком к мягкости чеченцев на «дипломатических» встречах. Общеизвестна способность боевиков перебегать от одного из враждующих полевых командиров к другому — только потому, что в его отряде появился новехонький БТР.

Сегодня за рулем машины Георгий П. - старший офицер ГУУРа МВД России, профессиональный розыскник. Он прошел Афганистан, где, служа в разведке, навоевался вволю. Потом была Чечня, которую он любит всем сердцем. За пять прошедших лет, хорошо изучив чеченский народ, он проникся к нему уважением. Постоянная веселость Георгия не маска или игра, а подготовленность к разного рода ситуациям, что могут возникнуть. Военная и политическая обстановка в Чечне переменчива, как ветер. Здесь актуальна древнерусская поговорка: «Ведь не море губит корабли, а ветры». Подполковник Георгий П. ведет наш «корабль» уверенно, пошучивает за рулем. Но мы никогда не расслабляемся. По дороге на Ножай-Юрт моя рука ни на секунду не отпускала затвор автомата… Боковые окна, несмотря на жуткий сквозняк, открыты. Все внимание — коварной чеченской «зеленке», развалинам зданий.

«Мы ничем серьезным не заняты, — смеется Георгий. — Так, по дорогам ходим».

На самом деле он и сидящий справа от него подполковник внутренних войск Виктор Ш. - координаторы глобального поиска пленных и пропавших без вести в Чеченской Республике российских военнослужащих. Сотни их были освобождены. Четыреста человек по-прежнему в розыске. Чтобы их обнаружить, спасти из плена, розыскникам надо сочетать в себе качества дипломата, этнографа, следопыта-охотника, просто достойного офицера. Над теми, в чью команду я ненадолго вошел, звезды сошлись так удачно, что они, Георгий и Виктор, заняты именно своим делом…

Каждый день за окном то «Нивы», то «Жигулей» или УАЗика — вычурно богатые дома Урус-Мартана, настороженные, полупустые улицы других городов и поселков. Как священные индийские животные, величественны хозяйки чеченских дорог — коровы. Кормилицы эти ходят, где хотят, пугают шоферов рогами. В одном из селений они облюбовали полуразрушенный, с целой крышей магазин, в холодке которого прячутся от солнца в самую отчаянную жару.

Всегда прекрасны, как груди кавказских девственниц, горы. Их красота мешает мне следить за дорогой. Ведь горы редко открываются взору. Чаще всего перед глазами джунгли предгорий, а серебро скал, что над ними, постоянно в дымке. Нервная изломанность лесных чеченских вершин напоминает мне электрокардиограмму тяжело больного человека. Чечня больна. Здесь в течение долгого времени в первых лицах были те, кто остановил развитие своего народа, нанес ощутимый вред его нравственности. В Чечне процветало рабовладение. Что может быть позорнее для народа, чьи лидеры объявляли главной целью своей жизни — борьбу за свободу, но нет свободы за счет несвободы других. Авраам Линкольн говорил: «Если рабство не зло, тогда вообще нет зла».

С приходом к власти Дудаева, когда на территории Чечни утратилось влияние российских правоохранительных органов, рабовладение здесь стало прибыльным бизнесом. Чеченцы и их подручные из числа ингушей, дагестанцев похищали людей на территории своих республик, даже в глубине России, заставляя на себя трудиться или держа их, как живой товар, в земляных ямах, подвалах домов или бетонных пеналах. Плененных в ходе боевых действий российских военнослужащих, мучая, убивали, использовали на ремонтных, строительных работах, вымогали за них огромные деньги.

В борьбе с позорным чеченским рабовладением победить могут только те, кто способен постоянно «помнить о тех, кто в оковах, как будто бы и ты с ними закован». Эту фразу американца Джона Брауна, отдавшего жизнь за освобождение рабов, ставшего совестью Америки, я не раз вспоминал в Чечне, удивляясь тому, что в начале двадцать первого века руководителей США, других стран Запада заботит больше не трагическая судьба тех, кто стал рабами чеченских бандитов, а самих преступников. Зарубежные правительственные гуманитарные делегации, отслеживающие соблюдение прав человека в Чечне, первым делом устремляются в Чернокозово, где в изоляторе временного содержания пребывают арестованные рабовладельцы-боевики, а не в госпиталя, где возвращаются к жизни освобожденные из рабства русские, чеченцы, дагестанцы.

Чтобы вернуть им свободу, многим приходится рисковать жизнью. На недавней рекогносцировке местности выстрелом из снайперской винтовки был убит солдат 205-й мотострелковой бригады. Он, как и его однополчане, прикрывал спецгруппу МВД, которая осуществляла поиск замаскированного боевиками «зиндана». В душе подполковника милиции Георгия П. тогда словно все выгорело. Стремительно перемещаясь, применив свои знания, он нашел в «зеленке» лежку чеченского снайпера, но пустую. Убийца сумел уйти.

Накануне вызволения из плена рядового российской армии Вячеслава Василевского все мысли тех, с кем я мчался в машине по стреляющей чеченской земле, были о нем — девятнадцатилетнем парне из Оренбургской области. Когда от пули снайпера-боевика, участвуя в поиске российских пленных, пал солдат 205-й бригады, в голове подполковника Георгия П. со страшной болью пульсировала мысль: «Убит, а мать ничего не знает!». Сегодня у спецгруппы МВД был шанс вернуть другой матери сына живым.

Когда-нибудь на российской земле, где — не знаю, появится памятник матерям, искавшим в Чечне пропавших без вести сыновей. И сегодня их, рискующих жизнью, можно встретить на чеченских дорогах — истомившихся от тоски, во всех подробностях знающих ужасы ичкерийского плена. Ведь российские матери в поисках своих детей приходили к полевым командирам, и находились отморозки, вроде Руслана Хархароева, которые с садистским бахвальством рассказывали им, как они убивали их сыновей.

В своей поисковой работе спецгруппа МВД по поиску и освобождению российских военнопленных опирается на временные отделы внутренних дел, сформированные из сотрудников милиции, командированных в Чечню. Наш путь сегодня в станицу Наурскую, где несут службу милиционеры Ростовского УВД. Правильным решением МВД было, что в ряде районных центров Чеченской Республики служат, меняя друг друга, земляки. Высока степень их ответственности друг перед другом.

С ноября 1999 года ростовская милиция следит за порядком в Наурском районе, помогает формированию чеченских органов внутренних дел.

Служба криминальной милиции из командированных ростовчан совместно с Наурской прокуратурой провели всю предварительную работу по вариантам освобождения рядового Вячеслава Василевского. Осталось сделать решительный шаг. Для ростовских милиционеров дело такого рода — первое в их практике. Для подполковника Георгия П. - не счесть какое, поэтому именно он контролировал весь процесс, участвовал в ряде встреч с полевым командиром, который, оставаясь на свободе, решился на выдачу пленного, рассчитывая на смягчение своей участи.

В Наурском временном отделе милиции нас с нетерпением ждали, но документы на входе в здание проверили с особой тщательностью, что понравилось.

Понятно было и волнение начальника временного райотдела подполковника милиции Сергея Дробяско. Его людям вместе с нами предстояло проехать половину Чечни. Обстановка на трассах была хорошо известна, поэтому в медицинскую «таблетку» («УАЗ») мы сели с группой огневой поддержки. На заднем сидении с пулеметом ПК в руках устроился сержант милиции из Волгодонска Хаджи-Мурад Мусавузов. На переднем, рядом с водителем, старшим сержантом Эдуардом Кнышевым, — майор милиции Владимир Кузменко из г. Большая Мартыновка Ростовской области. В машине также следователь Наурской прокуратуры Олег Жимайлов. Это умница и богатырь из Новочеркасса, в прошлом десантник, воевал в Афганистане.

Во вместительной «таблетке» ветеранов Афганистана трое: рядом с подполковником Георгием П. капитан из ростовского уголовного розыска Андрей Липин, в ту пору офицер-десантник. Так что мы — серьезная сила. С нами еще мастер рукопашного боя старший сержант милиции Андрей Жолнерович и начальник службы криминальной милиции Наурского временного отдела подполковник Валерий Боженко. Он из г. Миллерово Ростовской области. Вооруженный автоматом Валерий Сергеевич сидит у двери, контролируя свой сектор движения.

Снова за окнами «электрокардиограмма» далекого Терского хребта. На шоссе, не обращая внимания на проносящийся рядом транспорт, терзает гадюку ворона. Наше продвижение к цели сдерживают часто расставленные блок-посты. Но это стратегическая необходимость. Вот в воздухе появляются две ходящие по кругу вертушки. И подполковник Георгий П., обращаясь к водителю, предупреждает, чтобы тот был осторожен: «Впереди колонна».

И точно… Из пыльной мглы появляется, растет в глазах, нависает над нами боевая техника: бэтээры, «Уралы» с живой силой.

Чеченские дети больше не вскидывают, как в ту войну, кулачки и не кричат российским солдатам «Аллах Акбар». В их красивых, больших глазенках недетская усталость. Я не видел в их руках игрушек. Разве что катит пацан колесико на проволоке и рад. Или возят друг друга в тележке… Тот, что тянет, бибикает, как легковушка, а кого катают, просто нем от восторга.

Вокруг Грозного фонтанируют черные клубы дыма. Некоторые из нефтяных скважин горят еще с той войны, на которой мы с подполковником Георгием П. потеряли много друзей. В августе 1996 года он несколько суток дрался в окружении в районе «Минутки». И вывел своих людей с минимальными потерями. Его тоска по погибшим неизбывна. Поэтому он до сих пор на войне, чтобы возвращать солдатским матерям сыновей.

Две недели назад, когда с Виктором Ш. он прочесывал Чеченскую Республику с востока на запад в районе Ханкалы, белая молния, выпущенная из РПГ-7 граната, пролетела за их машиной. Спасла скорость передвижения. В прошлом мастер спорта международного класса по велоспорту Георгий П. так же лихо водит свою спасительницу «Ниву». Конечно, приходится пользоваться и вертолетом. Но такие полеты Георгию не по душе. Куда привычнее самому отвечать за себя и нести ответственность за других. Сейчас наша белая «Нива» припаркована в Наурской, а у Георгия П. есть время чуть-чуть отдохнуть. Я заметил: в полусне он находился не больше десяти минут. Потом взгляд его карих глаз снова стал тверд, язык остер.

Вот мы и встретились. Чеченские белые «Жигули», где два боевика, за рулем полевой командир, и наша медицинская «таблетка». Мокди был точен и как всегда угрюмовато вежлив. В каждом своем жесте повелитель, этот с хитрыми, как бы живущими отдельно глазами полевой командир оказался скуп на слова, но то, что обещал, выполнил: приехал на встречу. Славы Василевского в его машине не оказалось. К Мокди, налитому силой шестидесятилетнему чеченцу, первым подошел Георгий П. Их разговор в сторонке был величественно спокоен.

— Едем. Недалеко здесь, — сказал Мокди и широким жестом пригласил любого из нас в «Жигули». Боевик, бывший с ним, сел в нашу «таблетку». С Мокди поехали ростовчане майор Владимир Кузменко и капитан Андрей Липин.

Напряжение нарастало. Боевик, что остался с нами, сидел спокойно, разглядывая носки своих запыленных туфель. Вокруг нас, оцепеневших в ожидании, кипела внешне мирная жизнь находящегося под контролем российских войск населенного пункта. Бойко протекали торговые операции на базарчике. Мимо нас промчалась запыленная боевая разведывательная машина пехоты.

«Жигуль» чеченского полевого командира вылетел из-за ближних домов, как камень, выпущенный из пращи. Лихо, чтобы было понятно, что за рулем джигит, развернулся. На этот раз Мокди улыбался. Рядом с ним, словно окаменелый, сидел нелепо подстриженный паренек. Все уже вышли из машины, а он все сидел, явно не понимая, что происходит. Потом Мокди как бы лениво, призывно махнул рукой, и до сих пор не осознавший, что он уже не в его власти, Василевский Славик, 19 лет, уроженец села Озерки Оренбургской области, рядовой Буйнакской мотострелковой бригады, вышел из чеченской машины на волю.

Подполковник милиции, ответственный сотрудник группы розыска МВД России Георгий П. задал ему несколько необходимых в таких случаях вопросов: точно ли он Василевский Вячеслав Александрович, откуда он и кто его родители, номер воинской части?..

Юноша, одиннадцать месяцев просидевший в земляной яме, где он не мог встать в полный рост, был радостно принят своими освободителями. Подполковник Георгий П. и следователь Наурской прокуратуры Олег Жимайлов еще долго беседовали с Мокди. Потом тот с привычной невозмутимостью на лице уехал.

Бледный, будто высеченный из мрамора, освобожденный из плена солдат привычно — с руками за спиной, как арестованный с большим стажем, обреченно, не зная, что с ним произойдет через минуту, стоял возле нашей машины.

— Поздравляю тебя с освобождением, — сказал я и пожал руку Славе. Он был безучастен, как заколдованный.

— Седлаем, — сказал Георгий П. Мы двинулись в обратный путь.

Парню дали попить воды, предложили поесть. Он отказался, но не от сигареты.

Глаза всех, кто участвовал в спасении Вячеслава, светились радостью. Теперь рядом с водителем с автоматом в руках ехал бывший офицер-десантник, капитан милиции Андрей Липин. А майор Владимир Кузменко рассказывал мне, что когда на «Жигулях» Мокди они въехали во двор огромного дома и ворота за ними почему-то закрылись, надежда осталась только на гранаты. Минуту, другую за машиной наблюдали десятки глаз. Потом к ней вышел человек без оружия, предложил отобедать. Офицеры вежливо отказались. Вывели Василевского. И вот он с нами.

Из рассказа Вячеслава Василевского:

«Я родился 22 января 1981 года. Мой отец Василевский Александр Алексеевич — сторож на ферме в совхозе. Мать Надежда Федоровна — свинарка на той же ферме в селе Озерки. После окончания девяти классов я тоже работал на свиноферме разнорабочим. Перед призывом в армию я окончил школу ДОСААФ и получил водительские права. 14 июня 1999 года был призван на службу в армию. Зачислен в роту инженерных заграждений в/ч № 82 259. Наша часть располагалась на окраине населенного пункта Тералакх, метрах в 500 от последних домов. Рота занималась строительством скрытого, на случай нападения на часть, перехода от казарм к танковым боксам. Зона строительства тоннеля не была ограждена. Как-то я захотел в туалет и, предупредив сержанта, отошел в кусты. Кто-то ударил меня по голове. Я потерял сознание. Очнулся в какой-то землянке, окон не было. Сверху был люк-решетка с замком, накрытый куском резины.

Источником света были только щели в люке. Помещение размером 2х2 было небольшой высоты: при росте 180 см я мог стоять, только пригнув голову. Имелся топчан из досок, на нем матрац и одеяло черного цвета.

Когда я очнулся, то лежал на полу совершенно голый. Был сорван даже нательный крестик. Сильно болела голова, но крови не было. Я не кричал. Сидел молча. В подвале стояло ведро, чтобы в него оправляться. Часа через полтора открылся люк, и я увидел двух бородатых мужчин кавказской национальности. Эти двое дали мне синее трико, футболку зеленого цвета, поношенные туфли, расспросили меня, кто я, какой части, где работают мои родители. Записали все это на бумаге. Кормили чаще всего один раз в день. Давали куски обыкновенного хлеба или лепешки. Воду давали в бутылке. Со мной не общались, несколько раз говорили, что скоро возьмут Москву.

Сколько сидел в подвале, сказать не могу, так как я потерял счет времени. Ведро, в которое я оправлялся, забирали раз в два-три дня. Кормил меня один и тот же мужчина, кого я видел в первый день заточения. Иногда в подвал заглядывали боевики в камуфляжной форме, в разгрузках, с автоматами и ножами, чтобы посмотреть на меня. Какое-то время спустя я стал слышать звуки разрывов. Пол подвала при взрывах дрожал. Звуки эти стали нарастать, приближаться, и, видимо, поэтому меня в одну из ночей за руки вытащили из подвала двое мужчин. Вывезли из села, глаза завязывали.

Село было не очень большое. Минут через пять мы выехали из него. Свет в домах не горел. В дороге со мной не разговаривали.

Возле водителя пятиместного «УАЗа» была закреплена рация. Пассажир на переднем сидении один раз с кем-то связывался. Говорил по-чеченски.

Так я оказался в горах. К нам подошли несколько бородатых вооруженных людей. Меня отвели в блиндаж с люком на крыше, заставили туда залезть. Я был совершенно один. Люк в виде металлической решетки приваливали чем-то тяжелым. Стоять в блиндаже я мог только согнувшись. На полу лежала охапка сухой травы. В туалет я там же ходил в ведро, которое руками поднимал наверх. Около 20 раз меня выводили наружу, приказывали мыть посуду. Это было в ущелье. Выше были только скалистые горы. Вокруг моего подвала я видел много землянок, куда заходили и выходили вооруженные автоматами, одетые в камуфляж боевики. У некоторых были маленькие радиостанции. Я мыл в ведре с горячей водой котелки и ложки. Вымывал до 60 котелков за раз. Ничего другого меня не заставляли делать. Несколько раз я видел сидящих в кругу вооруженных мужчин общей численностью до 100 человек. Мне снова несколько раз говорили, что они, боевики, скоро возьмут Москву. Новую одежду мне не давали. Я продолжал ходить в трико, футболке и ботинках — и это в нестерпимый холод. Я многократно простывал, покрывался фурункулами. Никто меня не лечил. До сих пор болит настывшая спина. Изредка я слышал звуки далеких разрывов, одиноких выстрелов. Почти каждый день я слышал пролетавший в небе самолет-разведчик. Я определял его по протяжному гулу моторов. За два дня до освобождения ночью меня вытащили из подвала и под охраной нескольких человек отвели вниз. Спустившись с гор, мы вышли к грунтовой дороге, где меня посадили на заднее сиденье машины. Мне сказали, что я еду домой. Больше никто ничего не говорил. Мы подъехали к какому-то дому. Там мне дали возможность помыться в душе. Я сбрил длинную бороду, меня как могли подстригли.

Сегодня я освобожден. Я не знаю, какой сегодня год, месяц, число…»

Рядовой российской армии Слава Василевский не ведал, что штурмом взят Грозный, что в России другой Президент.

Вячеслав не рассчитывал, что когда-нибудь освободится из плена.

Через три недели, день в день, с подполковником Георгием П., следователем Наурской прокуратуры Олегом Жимайловым мы ехали по тому же маршруту, минуя разрушенный Грозный. За рулем медицинской «таблетки» и в салоне снова были ростовские милиционеры, сменившие тех, кто участвовал в спасении Славика Василевского. Теперь с «того света» нам предстояло вернуть военнослужащего в/ч № 32 258 Дмитрия Ширяева. Переговоры с полевым командиром Мокди, начатые завершившими командировку сотрудниками УВД Ростовской области, довели до конечного результата их коллеги и бессменные на своем посту прокурор Наурского района Руслан Саламов, следователь Олег Жимайлов и подполковник милиции Георгий П.

Рядовой Дмитрий Ширяев, как и Слава Василевский, был похищен в Дагестане. В Кунгур Пармской области к его родителям из Чечни пошли письма, написанные женской рукой, что если за Дмитрия не выложат сто тысяч долларов, то ему отрежут голову.

Прошел год, прежде чем отыскался след Дмитрия. Все это время подполковник Георгий П. разыскивал этого несчастного.

Дмитрия содержали в бетонном пенале двухметровой высоты, ширина которого была меньше метра. Кормили баландой из растительных пшеничных отходов. С ним никто не разговаривал. Выводили в туалет с завязанными глазами, когда солнце еще не взошло. Он забыл лицо матери, отца, братьев. Но сны, которые видел в темнице, были разные по сюжету, и об одном и том же: об его освобождении, о том, как мать, рыдая, встречает его на пороге родного дома.

Когда мы вернулись в Наурское и в здании временного отдела милиции Дмитрия посадили к столу, я достал из нагрудного кармана иконку Божией Матери, которую мне подарил подполковник Валерий Боженко. Мы возвращались, вывозя Славика Василевского, и Боженко, добрый, внимательный к людям, на память об этом счастливом для всех нас дне — ведь матери сына вернули — вручил мне и другим сотрудникам иконки. Мне посчастливилось получить две. Одну оставил себе, а другую, с благословением Святейшего Патриарха Алексия II, я отдал освобожденному из плена Дмитрию:

— Помни о ростовской милиции, которая тебя спасла.

В начале этой командировки на прокаленной солнцем чеченской земле я подобрал пулю. Ее я тоже отдал Дмитрию со словами:

— Вот пуля, которая нас всех миновала. Теперь живи долго, солдат.

2000 г.

Даже воздух здесь пахнет бедой

В моздокском военном госпитале реанимация — это святая святых. Здесь днем и ночью помогают Богу врачи и медсестры. Только для людей без сердца этот госпиталь глубокий тыл. Нет, здесь — передовая. И в Чечне для раненого шаг навстречу смерти еще не последний. Через кровь и мучения из реанимации дорога или обратно в жизнь, или в «Черном тюльпане». Собровцу капитану милиции Олегу Уфимцеву повезло, что срок его пребывания в Чечне совпал с командировкой в Моздок офицеров кафедры военно-полевой хирургии Военно-медицинской академии Санкт-Петербурга.

Когда тяжело раненного капитана первый раз оперировали в Грозном, его душа, не вынеся мук, покинула тело, воспарила над опера-ционным столом и стала искать выхода из пропахшей кровью палатки. Олег тогда увидел вблизи себя мать, сына и жену красавицу. Всегда ласковая, на этот раз она была строга, требовательна. «Ты же обещал!», — говорила. Капитан и правда обещал ей вернуться из Чечни живым и, мучающийся от боли, снова ощутил себя под руками хирургов.

В меру возможностей они сделали свою работу: поколдовали над раненым желудком, кишечником, печенью. Рентгена в их распоряжении не оказалось. Ранение поджелудочной железы замечено не было, и в Моздок собровец Олег Уфимцев прибыл уже умирающим.

Реанимация в моздокском госпитале — это несколько крохотных палат с устаревшим оборудованием, отсталость которого компенсируется мастерством командируемых на Северный Кавказ военных хирургов.

Когда на вертолетную площадку возле госпиталя садится МИ-26, хирургов Санкт-Петербурга всегда охватывала тревога. Прилет белой эмчээсовской «Касатки» с ранеными из Чечни означал, что снова поступят люди, неадекватно прооперированные гражданскими хирургами полевого госпиталя «Защита». Им, мало знакомым с боевыми травмами, нелегко приходилось в Чечне.

И офицеры Санкт-Петербургской военной академии в основном исправляли их ошибки, т. е. занимались самым тяжелым в медицине делом — переоперировали.

Рентген в моздокском госпитале Министерства обороны открыл все тайны ранения Олега Уфимцева. Повторная операция длилась много часов. В критический момент оператор — подполковник медицинской службы Александр Найденов, ассистенты: полковник Анас Фахрутдинов, майор Эдуард Синявский, капитан Геннадий Ивановский — посовещавшись, решили применить приточно-отливное дренирование сальниковой сумки — «ноу-хау» своей кафедры.

Эту операцию капитан СОБРа перенес безболезненно — в забытьи, которое умело организовал анестезиолог Ивановский. Армия на этот раз крепко поддержала милицию.

…Из пунктов «А» и «Б» навстречу друг другу вышли два поезда, чтобы встретиться в одной точке, — решали мы в детстве математические задачи, не зная, что так и с людскими судьбами. До того спасительного для Олега дня, когда его исковерканное пулями тело попало в починку петербургским хирургам, была другая, решенная им задача, где также, но из пунктов «К» и «Г» навстречу друг другу выдвинулись боевики и собровцы Мобильного отряда МВД РФ.

Милицейскому спецназу предстояла рекогносцировка одного из близких к Грозному поселков. Бронетехники на поддержку не было. Разведгруппа из трех офицеров (в том числе Уфимцев) воспользовалась машиной прикрытия «Волгой». Огневые группы сели на «Уралы».

Поселок характеризовался, как подконтрольный матерому бандиту Арби Бараеву. Надлежало зачистить этот населенный пункт, провести поиск боевиков и оружия. Но сначала собровцам: майору Петру Кузьмину, капитану Олегу Уфимцеву и лейтенанту Юрию Анциферову пришлось изрядно в открытую поколесить по поселку. Это у боевиков в машинах маскирующие лица и оружие тонированные стекла. Приказ о запрете их использования на территории Чечни до сих пор не отдан.

Предложение О.Уфимцева о немедленном закрытии выносными, по боевому расчету, постами дорог, ведущих в поселок, — не нашло поддержки у руководителя операции. Дескать, у вас своя задача, ее бы выполнили.

Отработав поселок, на выходе из него собровцы заметили белые «Жигули» седьмой модели, за которыми пылил «КамАЗ». Олег предложил задержать и досмотреть подозрительные машины. Но у руководства был свой, строго выверенный план операции. В результате «КамАЗ» благополучно скрылся в поселке, а «ноль седьмая» остановилась возле другого, тоже белого, но с тонированными стеклами «Жигуленка» девяносто девятой модели. Из «ноль седьмой» выскочил чеченец и рукой показал в сторону милицейской «Волги»… Олег снял автомат с предохранителя, передернул затвор. Засуетившись, чеченцы попытались скрыться. Но «Волга», прибавив скорость, перегородила им дорогу, открывшись левым боком. Капитан Уфимцев, сидевший за водителем, выскочил из салона первым. Между чеченским «Жигуленком» и милицейской «Волгой» было не больше трех метров. Сначала Олег увидел, как на лобовом тонированном стекле «девяносто девятых» «Жигулей» появились два растрескивающихся на глазах отверстия, потом нижнюю, безобразно вывороченную, заячью губу сидящего на заднем сидении боевика, и только потом ощутил два удара в живот.

Осталась в памяти мысль, что стреляет профессионал: «кучно и двойками» (очередями по два патрона). Сидящий на заднем сидении боевик стрелял через переднее стекло своей машины.

«Попадание», — осознал Олег, крикнул Анциферову: «Гони», — и резко упал. Не потому, что две пули изранили и горлом хлынула кровь. Отлично тренированный по системе русского рукопашного стиля А. Кадочникова, он, используя спецприем, умел за доли секунды уйти с линии огня противника.

Еще падая, Олег открыл огонь одиночными, а коснувшись земли-спасительницы, он продолжил стрельбу, высоко подняв руку с автоматом над головой, расстреливая вражескую машину веером.

Боевики, стреляя по собровской «Волге» из трех стволов: с заднего и переднего сидений через стекла и двери, — ранили Юрия Анциферова, но он, получив приказ Уфимцева, вырвался на «Волге» из-под обстрела. Майор Петр Кузьмин, получив несколько ранений (одно из них в голову), сумел покинуть машину, огрызнулся огнем, и не потерял жизнь потому, что капитан Уфимцев отвлек все внимание на себя.

Ичкерийцы были ошеломлены его меткими ответными попаданиями. Все перераненные, они прекратили стрельбу. Притворившись убитым, затих и Олег. Он понимал, что, возможно, смертельно ранен. Но держался, не терял сознания. Тренированное подсознание воина было нацелено только на победу в этой смертельной схватке.

Боевики Арби Бараева, не раз безнаказанно расстреливавшие милицейские машины, были абсолютно уверены в результате огневого нападения. Но в этот раз они столкнулись с особо подготовленным спецназовцем.

Сначала Олег увидел, как открылась правая пассажирская дверца машины, потом медленно, нащупывая землю, появились приклад автомата и крупные, обутые в берцы ступни ног. Опираясь на автомат, из «Жигулей» расслабленно вяло, как тяжело раненный, вылез, поднялся во весь высокий рост упакованный в набитую боеприпасами разгрузку ичкериец и удивленно, просто впиваясь глазами, словно желая запомнить, посмотрел на лежащего ничком Олега. Медлить было нельзя, и капитан Уфимцев снова открыл огонь, целясь в ноги боевика, а когда тот упал головой к багажнику, Олег добил его. И, отползая от машины, попал под автоматные очереди с двух отдаленных точек. Он не видел противника, уходя от пуль «нижней акробатикой». Пули, разбиваясь о каменистую почву где-то рядом, мелкими осколками резали руки, лицо. А тридцативосьмилетний ученик великого наставника армейских спецназовцев Алексея Кадочникова, ведя ответный огонь, уходил от огневого поражения.

Стихла стрельба. В наступившей тишине Олег у левого плеча нащупал рацию, попытался доложить о случившемся. Но кровь сгустками снова хлынула изо рта. Переждав, он снова вышел на связь. Его услышали. Все мысли Олега теперь были об Юре Анциферове и Петре Кузьмине.

Капитан Уфимцев, высокий, светлоглазый, поднялся, увидел далеко за спиной «Урал» и идущих от него собровцев. «Ко мне! — кричал он. — Бегом!» Но из уст рвался только шепот с пульсирующей на каждом слове кровью.

Вот собровцы уже рядом. Олег отдал команду по дальнейшим действиям, и только потом ощутил огненные накаты боли… Одна из бандитских пуль разлетелась при ударе о пистолет и ее осколки, как и другая пуля калибра 7,62, вошли в живот. Крови почти не было.

Олег видел, как перевязывали ранненого в голову, сильно окровавленного Петра Кузьмина.

Не увидев «Волгу» с Ю.Анциферовым за рулем, Олег с огромным облегчением осознал, что тот вырвался из-под огня. Решение по таким действиям было давним, с начала командировки: «Задача твоя — вывести машину из зоны обстрела», — внушал подчиненному, в прошлом сотруднику ГАИ, Олег. И лейтенант Анциферов с задачей не только справился, но, отогнав машину в безопасное место, раненный в легкое, вернулся и вступил в бой.

Олег сам ввел себе промедол. С пулями в животе залез в кузов «Урала» и стал ждать эвакуацию. Понимая, что умирает, потребовал начать движение. Уже в дороге, осознав, что до Ханкалы не доедет, приказал ехать в госпиталь МЧС, что размещался в Старопромысловском районе Грозного.

Помощникам Бога — военным хирургам в Моздоке почти никогда не известно, при каких обстоятельствах ранен поступивший к ним человек. Свидетели страшной изнанки войны, они получают под свою ответственность просто чьих-то сыновей, мужей, отцов. И начинают бой за продление их жизни, возвращение в строй.

Немые свидетели людских страданий — белые стены реанимации моздокского госпиталя уже третьи сутки давили на глаза капитана Уфимцева, не хватало воздуха, словно он болен кессонной болезнью, а не ранен. Стены то кружились в хороводе, то замирали, и в эти минуты особенно был слышен раздражающий, не дающий покоя гул приборов, поддерживающих жизнь в неподвижно лежащих рядом с капитаном бойцов и офицеров — участников антитеррористической операции в Чечне.

Олег смотрел на бойко снующих по реанимационным палатам врачей, медсестер и удивлялся их стойкости, выдержке. За этот срок, по извечному любопытству разведчика-спецназовца, он уже многое узнал об этих высококвалифицированных «работягах» войны. И если элитарность хирургов бедновато, но подчеркивалась наличием отдельной для их проживания комнатки с четырьмя кроватями, то элитность медицинских сестер Санкт-Петербургской военной академии не обозначалась никак: в безумную моздокскую жару северяночки жили в палатках. Их повседневностью были пытки чужой болью, которую они считали своей и с которой боролись.

«Ранен?» — вспоминал Олег известный каждому риторический вопрос из фильма «Чапаев». «Ну и дурак!» — сказал тогда Василий Иванович, ругая командира с перевязанной рукой. И сегодня боевые ранения, Олег хорошо знал, — это нередко чья-то недоработка, недогляд, верхоглядство. Не было в боевых порядках собровцев в эту кампанию своей бронетехники, столь необходимых спецназовцам пулеметов «Утес», сигнальных ракет, достойных средств связи, удобных бронежилетов — всего того, что делает СОБР автономным, результативным в борьбе с террористами.

А боевые раны — не только шрамы на теле. Олегу была известна горькая правда ученых, что ранение остается в генопамяти последующих поколений, в нарушениях иммунной системы детей, правнуков.

Говорят, войсковым нехваткам виной экономика, недостатки которой на войне компенсируются героизмом её участников. Еще до ранения Олег много думал об этом.

Когда он горел в послеоперационном жару, на заседании Совета Безопасности в Москве в этот час Президент России Владимир Путин жестко решал вопрос, что сверхэксплуатация личного мужества военнослужащих, сотрудников органов внутренних дел не может быть нескончаемой. Героизм защитников России, по его мнению, обязан подкрепляться самыми современными достижениями военной техники, наличием того, что обеспечит их личную безопасность. «Бесконечно эксплуатировать человеческий фактор невозможно», — говорил Президент, попадая в точку, как офицер, зная, из чего складываются тень и свет на войне.

Раненому капитану не давали покоя мысли о чеченцах, которым хотелось убить его, Юру Анциферова, Петра Кузьмина. Он много знал о банде Арби Бараева, о подземных тюрьмах, в которых боевики держали взятых в плен офицеров, похищенных крестьян-дагестанцев, чеченцев, за освобождение которых, попирая законы Ислама, требовали огромные деньги. Олег видел в Урус-Мартане клетку, в которой была найдена записка неизвестного узника: «Это последнее воспоминание обо мне в этой жизни». Когда капитан Уфимцев думал об этом замученном человеке, боль, что ответным автоматным огнем он погубил три озлобленные, преступные, но… души, отпускала.

Он знал, чеченцы, кто стоял за Россию, воевал за нее, не раз обращались к российской общественности: «Уголовники, захватившие оружие, обратившие его против российских солдат и милиционеров, кто стал ваххабитами, продался за доллары международным террористическим центрам — это не чеченцы, а ичкерийцы. Так и называйте их в своих статьях, радио и телепередачах», — просили журналистов израненные в боях за Россию природные чеченские интеллигенты — ненавистники Дудаева, Басаева, Удугова, «перегревших» Чечню ложными перспективами, преступными обещаниями.

Именно против ичкерийцев России пришлось применять силу: ведь нет ужаснее зла, чем взявшие автоматы уголовники-беспредельщики, которые стали первоосновой ичкерийских вооруженных сил. С преступниками всех мастей, обученными, как спецназ, пришлось воевать российским собровцам.

Для капитана милиции Олега Уфимцева летняя двухтысячного года командировка в Чечню была четвертой. Первая из них, весной 1995 года, была особенно памятной: именно тогда он разобрался в хитро-сплетениях ичкерийской политики, корыстных интересах мировой закулисы в Чечне, в полной мере оценил уровень подготовки ичкерийского спецназа. После огневых столкновений с ним Олег к каждой боевой операции относился с максимальной серьезностью. В ту первую командировку еще лейтенант, бывший сержант армейского спецназа, он стал правой рукой командира СОБРа подполковника Евгения Родькина, который через год, 6 марта 1996-го, погиб в Грозном, посмертно став Героем России.

Олег был счастлив служить и воевать под его началом. Он любил Родькина, всем сердцем принимая его науку приказа, бережно храня в памяти командирскую выдержку, вдумчивую строгость, ответственность в словах и поступках.

Во второй командировке Олег был ранен в плечо. Снайпер, используя ночную оптику, целился в сердце, но Олег, как почувствовал, сменил положение. Раненый, он из пулемета Калашникова открыл ответный огонь, чем сорвал ночное нападение боевиков на блок-пост.

Именно армейский спецназ, где культивировался русский рукопашный стиль Алексея Кадочникова, который систематизировал достижения воинов древней Руси, казачества, разведчиков России всех времен, подготовил Олега к войне, определил смысл дальнейшей жизни, настроенность только на победу.

Многочисленные победы Олега Уфимцева: над собой, в спорте, потом над врагами Отечества — складывались из его умения, взвесив свои возможности, реально оценить противника и, обладая твердыми знаниями спецназовца, поступить нестандартно, с фантазией, без авантюризма. Он постоянно работал над собой, не расставался со специальной литературой, вел дневники, подвергая себя безжалостному анализу.

В четвертую свою командировку он убыл исполняющим обязанности заместителя командира СОБРа, под его началом было двадцать три земляка-офицера, которых, как когда-то Герой России подполковник милиции Евгений Родькин, он мечтал вернуть домой живыми, здоровыми и, конечно, не в ущерб боевым задачам.

Из наградного листа капитана милиции, и.о. заместителя командира СОБР Олега Уфимцева:

«…За время нахождения в Грозном под его непосредственным руководством подразделением было проведено более 30 специальных операций, которые проходили без потерь среди личного состава, с большой результативностью. Осуществляя руководство, капитан О.В.Уфимцев всегда находился в боевых порядках подразделения. При проведении «зачистки» в Старопромысловском районе Грозного им лично была обнаружена профессионально оборудованная радиостанция, с помощью которой участники бандформирований передавали разведывательную информацию. Также во время проведения одного из обысков им была обнаружена секретная карта, захваченная боевиками у убитого офицера Российской армии.

Руководимое им подразделение участвовало в проведении спецмероприятий в Заводском, Ленинском и Старопромысловском районах Грозного, в населенных пунктах Алды, Алхан-Кала, Ермоловское, Черноречье, Старая Сунжа…

Во время нападения боевиков на расположение Мобильного отряда МВД РФ 20.06.2000 г. Уфимцев О.В. руководил обороной здания и лично метким выстрелом из гранатомета уничтожил огневую точку противника.

В результате проведения спецмероприятий им были установлены лица, которые в 1995–1996 гг. принимали активное участие в боевых действиях против Российской армии. Кроме того, были установлены лица, принимавшие непосредственное участие в проведении терактов против российских военных в городе Грозный, а также участвовавших в расстреле машины с врачами из МЧС.

…В ходе оперативных мероприятий было определено, что три уничтоженных О.Уфимцевым 27.06.2000 г. боевика принадлежали ближайшему окружению полевого командира, похитителя людей Арби Бараева, один из которых считался лучшим инструктором-взрывником, участником проведения многочисленных террористических актов…»

Первого июля в Моздоке я стоял перед подполковником медицинской службы Александром Найденовым… Именно он вместе с коллегами, совершив чудо, вернул к жизни моего боевого друга. Я с восхищением и надеждой смотрел на этого наследника Пирогова, не зная, как выразить ему свою благодарность.

…Военный хирург-петербуржец Найденов с тревогой, которую я вдруг отчетливо увидел в его синих глазах, сказал, что капитан Уфимцев стабилен, но нужны лекарства мирового уровня, очень дорогие.

— Наш запас исчерпан, — трагически просто закончил он фразу.

Деньги лихорадочно искать не пришлось. Перед моим отъездом в Моздок необходимую сумму в помощь Олегу выделила Межрегиональная ассоциация социальной защиты ветеранов и сотрудников спецподразделений правоохранительных органов и спецслужб «Русь», возглавляемая полковником Л.К. Петровым и Героем России А.Н. Никишиным. Телеграфом выслал деньги друг Олега Вячеслав Истомин. Провожая меня на Казанском вокзале, эксперт-криминалист подполковник милиции Юрий Масленников достал из кошелька тысячу рублей.

В Москве шли проливные дожди, «борты» не летали, и я выехал в сторону Моздока поездом.

Подполковник Александр Найденов и полковник Анас Фахрутдинов — руководитель группы офицеров кафедры военно-полевой хирургии Военномедицинской академии, командированных в Моздок, продиктовали мне, что на этот день из лекарств необходимо для выздоровления капитана-собровца.

И подполковник милиции Юрий Плотников, задержав свой отъезд в Грозный на три часа, крутанул меня на служебной машине по городку, давно ставшему главной базой группировки войск, проводящей антитеррористическую операцию в Чечне.

Моздокские аптеки нам показал чеченец Алхазур. Без проводника бы тяжело пришлось.

— Вот они, парадоксы этой войны: один чеченец офицера ранил, другой участвует в его спасении, — с болью сказал подполковник Плотников.

— Ранил ичкериец, — сказал я. — Чеченец спасает.

Из четырех командировок Олега Уфимцева на войну мы встречались в Чечне три раза. Не просто за столом сидели. Я видел его, как и Героя России подполковника милиции Евгения Родькина, в деле.

Строгие к врагу, добрые к его детям, они поражали меня душевным сходством.

Разыскивая снайпершу, на совести которой десятки загубленных солдатских жизней, Олег мог отдать «сухпай» голодной, брошенной дочке этой женщины.

Из пяти лекарств выкупив три, мы с Юрием попрощались. Ему надо было спешить в Чечню.

Лекарство «Контрикал», а чтобы быть точным, его последнюю в Моздоке упаковку, для Олега отдал начальник медицинского отряда специального назначения полковник Евгений Алексеевич Сорокин.

А вот «Тиенама», сильнейшего антибиотика, в Моздоке не оказалось. В удушливую жару я шел от госпиталя один-одинешенек. И мучительно искал выхода из положения, ругая себя, что, потеряв голову от горя, не пошел разумным путем: не прозвонил в госпиталь из Москвы, не узнал, какие везти лекарства. И спорил с собой, что не было на это времени. Много сил ушло на быстрый отъезд. И кто бы в военном госпитале стал звать хирургов, бесконечно занятых в реанимации, к телефону с верхнего этажа на первый!.. Просто была уверенность, что с лекарствами в госпитале, пять лет воюющем, все нормально. Только здесь я понял: можно прооперировать военно-служащего на «отлично», но дальнейшее медикаментозное лечение могло быть на три балла, на четыре и опять же на пять. Были в медотряде лекарства, но не такие по качеству, столь необходимому капитану СОБРа, чтобы выжить.

Тяжело одному на безлюдной дороге. В тот момент я особенно понял, почему для Православной Церкви уныние — тяжкий смертный грех… Да потому, что уныние может обречь человека на бездействие, на сдачу… Труд военных хирургов мизерно, как и в советской России, оплачивается. Есть повод для уныния? Еще какой! Экономистам до сих пор нет дела до моральных затрат тех, кто отдает все силы ума, нервную энергию у операционных столов, ведя войну, за которые «боевые» деньги — и это государственная ошибка — не предусмотрены. Но никто из питерских врачей и медсестер — я это видел — не впадал в отчаяние, сражаясь за жизнь российских солдат и офицеров, не снижая мастерства. А наоборот, выкладываясь так, что сил хватало лишь дойти до кровати, чтобы провалиться в спасительный, отметающий все настроения сон.

Высоко в небе прошла «вертушка» — спасительница многих. И тут осенило. К кому за помощью в первую очередь имеет право обратиться обозреватель журнала «Милиция»? Конечно, к милиции!

Из-за поворота, как на диво, выскользнул милицейский «Уазик». Через пятнадцать минут я уже представлялся заместителю начальника Моздокского райотдела полковнику Петру Ильичу Царакову. Он, доброжелательно выслушав, снял телефонную трубку. Скоро нам стало известно, что «Тиенам» есть только в Нальчике, и для меня в аптеке на улице Коммунаров, 15, оставлены три флакона.

— Машина есть? — спросил полковник Цараков.

— Нет, — горько выдохнул я.

И в этом случае Петр Ильич оказался милиционером высокой пробы. С его водителем, сержантом Тамиком Бураевым, мы обернулись в Нальчик и обратно за 2 часа 25 минут. И, пылая от счастья, я вручил лекарство ведущему хирургу Анасу Фахрутдинову.

У капитана СОБРа Олега Уфимцева в реанимации в это время был заместитель начальника ГУБОП МВД РФ генерал-майор Михаил Гречишкин. Он наказал мне держать контакт с начальником штаба сводного отряда СОБР полковником Ю.В.Самодуровым — все вопросы по спасению капитана через него. На следующий день собровцы Кабардино-Балкарии привезли еще пять флаконов «Тиенама».

Вопрос с эвакуацией помогли решить руководитель полетов, ветеран Афганистана, подполковник Купавцев Юрий Николаевич, полковник медицинской службы Черкашин Сергей Витальевич, майор медицинской службы Владимир Сергеев.

Когда мы взлетели и санитарный «борт» внутренних войск МВД РФ взял курс на Москву, я беззвучно заплакал. Но слезы моей благодарности тем, кто спасал боевого друга, не видел никто. Самолет был забит ранеными, и каждый был наедине со своей болью.

Капитан милиции Олег Уфимцев лежал в проходе на стареньких, видавших виды носилках. Мой друг летел в Москву, в Главный клинический госпиталь МВД России, где предстояла еще долгая, завершившаяся победой борьба за его жизнь…

2000 г.