Сплетенные судьбами

Глава 15. Кай

Мы не останавливаемся до тех пор, пока не увеличиваем расстояние между нами и тем, кто был там, в местечке. Никто из нас почти не разговаривает; мы двигаемся быстро, никуда не сворачивая с главного ущелья. Несколько часов спустя я достаю карту, чтобы свериться с нашим местонахождением.

- Такое ощущение, что мы все время ползем наверх, - слегка запыхавшись, произносит Элай.

- Так и есть, - отвечаю я.

- Тогда почему не заметно, что мы хоть как-то поднялись выше? - спрашивает Элай.

- Потому что стены ущелья тоже становятся выше. Гляди. - Я показываю ему, каким образом фермеры отметили на карте скальные повышения.

Элай в смущении трясет головой.

- Представь, что Каньон и все его ущелья - это большая лодка, - говорит Вик Элаю. - Та часть, где мы начали путь, была мелководьем. А там, где мы выйдем наружу – будет самая глубокая часть. Понятно? Когда мы выберемся отсюда, то окажемся выше той огромной равнины.

- Ты знаешь о лодках? - интересуется Элай.

- Немного, - отвечает Вик. - Совсем чуть-чуть.

- Отдохнем минуту, - предлагаю я Элаю и тянусь к фляжке, чтобы напиться.

Вик и Элай повторяют мои действия. - Помнишь тот стих, что ты читал для мертвых? - начинает Вик. – Я о нем уже расспрашивал раньше.

- Помню, - я смотрю на горное поселение, отмеченное на карте. Вот куда нам нужно дойти.

- Откуда ты узнал о нем?

- Я нашел его, - отвечаю. - В Ории.

- Не в Отдаленных провинциях? - допытывается Вик.

Он знает, что мне известно больше, чем я говорю. Я поднимаю глаза. Они с Элаем находятся по другую сторону карты, наблюдая. Последний раз Вик бросал мне вызов в деревне, когда я высказался о том, как Общество убивает Аномалий. Сейчас я замечаю в его глазах то же непреклонное выражение. Он думает, что пришло время поговорить об этом.

Он прав.

- И там тоже, - говорю я. - О Лоцмане я слышал на протяжении всей своей жизни.

Я действительно слышал. В Приграничных областях, в Отдаленных провинциях, в Ории и здесь, в Каньоне, тоже.

- Ну и как ты думаешь, кто он? - спрашивает Вик.

- Некоторые считают, что Лоцман - это лидер Восстания против Общества, - говорю я, замечая, как глаза Элая загораются от возбуждения.

- Восстание, - соглашается Вик. - Я тоже слышал об этом.

- Сопротивление существует? - нетерпеливо переспрашивает Элай. - И Лоцман - его лидер?

- Возможно, - отвечаю я. - Но к нам это никаким образом не относится.

- Конечно же, относится! - сердито восклицает Элай. - Почему ты не рассказал остальным приманкам? Может быть, мы смогли бы что-то сделать!

- Что? - спрашиваю я устало. - Вик и я, мы оба слышали о Лоцмане. Но даже не знаем где он или она находится. И если бы знали, я не верю, что Лоцману удалось бы достичь чего-то, кроме смерти, и утянуть очень многих людей за собой.

Вик трясет головой, но вслух ничего не произносит.

- Но это могло бы дать им хоть какую-то надежду, - упорствует Элай.

- Что хорошего в том, если их надежду даже нечем поддерживать? - задаю ему вопрос.

Он упрямо стискивает зубы. - Но это ничем не отличается от того, что ты пытался сделать, когда заряжал оружие.

Он прав. Я вздыхаю. - Знаю. Но, в любом случае, говорить им о Лоцмане было бы не очень хорошей идеей. Это всего лишь история, рассказанная моим отцом. - Неожиданно, я вспоминаю, как мама рисовала иллюстрации, когда он рассказывал. И когда история о Сизифе заканчивалась, и краски высыхали, я всегда чувствовал, как он окончательно успокаивался.

- Я слышал о Лоцмане от кого-то у себя дома, - говорит Вик и делает паузу. - Что с ними случилось? С твоими родителями?

- Они погибли при обстреле, - сообщаю я ему. Сначала я думаю, что больше ничего не скажу. Но все же продолжаю. Мне придется рассказать Элаю и Вику о том, что случилось, чтобы они поняли, почему я не верю. - Мой отец обычно устраивал встречи для поселенцев.

Я вспоминаю, как это было волнительно каждый раз, когда все сидели рядом на скамьях и дружно общались. Их лица озарялись светом, когда отец входил в помещение. - Мой отец выяснил, как можно отключать порт в деревне, чтобы Общество не узнало об этом. По крайней мере, он так думал. Я не знаю, может, порт, по-прежнему, работал или кто-то донес Обществу об этих встречах. Но, когда начался обстрел, все люди оказались собраны в одном месте. И почти все погибли.

- Так это твой отец был Лоцманом? - благоговейно спрашивает Элай.

- Если и был, то он теперь мертв, - отвечаю я. - И утянул за собой всю деревню.

- Он не убивал их, - говорит Вик. - Ты не можешь винить его.

Я могу и виню. Но так же понимаю точку зрения Вика.

- Их убило Общество или враг? - через мгновение спрашивает Вик.

- Корабли, которые выглядели как вражеские, - говорю я. - Только представители Общества не появились, пока все не закончилось. Это было что-то новое. Раньше они хотя бы притворялись, что сражаются за нас.

- А где ты был, когда это случилось? - спрашивает Вик.

- Я был на плато, - отвечаю я. - Хотел посмотреть, как идет дождь.

- Как те приманки, которые пытались добыть снег, - говорит Вик. - Но ты не умер.

- Нет, - отвечаю я. - Корабли не заметили меня.

- Тебе повезло, - считает Вик.

- Общество не верит в удачу, - произносит Элай.

- Я думал, что это единственная вещь, в которую действительно верю, - отвечает Вик. - Есть везение, и есть невезение, нам же, кажется, никогда не везет.

- Это не правда, - протестует Элай. - Мы сбежали из Общества и достигли Каньона. Мы нашли карты в пещере и покинули местечко до того, как нас обнаружили.

Я ни с чем не соглашаюсь. Я не верю в Общество, или в Восстание, или в везение и невезение. Но я верю в Кассию. Если бы мне пришлось отвечать, есть ли нечто большее, во что можно верить, я бы сказал, что верю в то, есть это вообще или нет.

Прямо сейчас есть Я, и я собираюсь продолжать действовать.

- Вперед, - говорю остальным, сворачивая карту.

Наступают сумерки, и мы решаем разбить лагерь в пещере, отмеченной на карте. Когда мы протискиваемся через вход, фонарики высвечивают ряд рисунков и резьбу на стенах помещения.

Элай резко останавливается. И я понимаю, что он чувствует.

Я помню, как впервые увидел подобную резьбу. В том небольшом скальном разломе рядом с нашей деревней. Мама с отцом отвели меня туда, когда я был совсем маленьким. Мы пытались угадать, что могут означать эти символы. Отец упражнялся, перерисовывая знаки на землю. Это было до того, как он научился писать. Он всегда хотел учиться чему-нибудь и во всем искал смысл. В каждом символе, слове и в каждой детали. Когда он не мог найти смысла, то выдумывал его сам.

Но эта пещера восхитительна. Рисунки красочно переливаются, а резьба, выполненная в деталях, тянется по всей поверхности стен. В отличие от рисунков на земле, вырезанное на камне становится ярче на фоне окружающей темноты.

- Кто это сделал? - спрашивает Элай, нарушая тишину.

- Множество людей, - отвечаю я. - Рисунки выглядят более свежими. Похоже, что над ними поработали фермеры. А вот резьба древнее.

- Насколько древнее? - спрашивает Элай.

- На несколько тысяч лет, - отвечаю я.

Самые древние вырезанные фигуры изображают людей с широкими плечами и раскрытыми ладонями. Они выглядят сильными. Одна из них как будто тянется к небу. Я долго гляжу на эту фигуру, на вытянутую руку, и вспоминаю, когда в последний раз видел Кассию.

Общество пришло за мной рано утром. Солнце еще не взошло, а звезды почти погасли. Это было самое удобное время для того, чтобы арестовать меня.

Я очнулся в тот момент, когда они наклонились ко мне в темноте и открыли свои рты, чтобы сказать то, что говорили всегда: Бояться нечего. Пойдем с нами. Но я ударил их прежде, чем они вымолвили хоть слово. Я пролил их кровь до того, как они смогли увести меня и заставили обливаться кровью меня самого. Каждый инстинкт кричал: борись, и я боролся. Всего однажды.

Я боролся, потому что нашел свое успокоение в Кассии. Я знал, что могу найти отдых в ее прикосновениях, которые одновременно сжигали и очищали меня.

Но борьба не продлилась долго. Их было шестеро против меня одного. Патрик и Аида еще не проснулись.

- Веди себя тихо, - сказали офицеры с чиновниками. - Так будет лучше для всех. Или нам заткнуть твой рот?

Я покачал головой.

- Классификация всегда показывает истину, в конце концов, - сказал один из них остальным. - Предполагалось, что с ним будет легко; он вел себя послушно долгие годы. Но Отклоненный всегда остается Отклоненным.

Мы почти вышли за дверь, когда Аида увидела нас.

А потом мы шли вдоль темных улиц в сопровождении кричащей Аиды и Патрика, который что-то говорил, тихо, спокойно, но настойчиво.

Нет. Я не хочу думать об Аиде и Патрике и о том, что было потом. Я люблю их больше всего в этом мире, за исключением Кассии, и, если я когда-нибудь найду ее, мы вместе отыщем и их тоже. Но думать о них постоянно я не могу - эти родители дали мне приют и не получили взамен ничего, кроме еще больших потерь. Было очень мужественно с их стороны полюбить снова. Это заставляло меня думать, что я тоже мог бы полюбить.

Кровь на губах и синяки - скоро их все увидят. Голова опущена, руки скованны за спиной.

А потом.

Мое имя.

Она выкрикивала мое имя у всех на виду. Она не волновалась, что кто-то узнает о ее любви ко мне. Я тоже позвал ее по имени. Я смотрел на ее взъерошенные волосы, ее босые ступни, ее глаза, глядящие только на меня, а потом она указала на небо.

Я знаю, ты имела в виду, что всегда будешь помнить меня, Кассия, но я боюсь, что вдруг забудешь.

Мы расчищаем место для ночлега от мелких камней и травы. Некоторые из камней оказываются кремнем, вероятно фермеры припрятали их здесь, чтобы разжигать огонь. Я нахожу еще и кусок песчаника, почти идеально круглой формы, и тотчас вспоминаю о своем компасе.

- Ты думаешь, какие-то фермеры разбили здесь лагерь, когда покидали Каньон? - спрашивает Элай.

- Я не знаю, - отвечаю я. - Возможно. Это убежище выглядит так, будто сюда часто наведываются.

На полу видны следы обугленных кругов от старых кострищ, полустертые отпечатки ботинок и, тут и там, кости приготовленных и съеденных животных.

Элай быстро проваливается в сон, как и всегда. Он свернулся калачиком прямо под ногами высеченной фигуры, чьи руки высоко подняты.

- Итак, что ты взял с собой? - спрашиваю я Вика, вытаскивая рюкзак, в котором спрятал предметы из пещеры-библиотеки. Спеша покинуть местечко, мы хватали книги и бумаги, не имея особых шансов разглядеть их как следует.

Вик начинает смеяться.

- Что такое?

- Я надеюсь, ты выбирал лучше, чем я, - говорит он, показывая свою добычу. Он второпях захватил лишь стопку простых маленьких коричневых брошюр. - Они были похожи на те, что я однажды видел в Тане. Кажется, это те же самые книжки.

- Что же это? - спрашиваю я.

- Нечто вроде истории, - отвечает он.

- Тогда они еще могут оказаться ценными, - говорю я. - А если нет, я дам тебе что-нибудь из своей добычи, - у меня она получше. Я прихватил немного поэзии и две книги, полные историй, не включенных в список Ста. Я бросаю взгляд на рюкзак Элая. - Нужно спросить у Элая, когда проснется, что он взял с собой.

Вик листает страницы. - Подожди. Вот это интересно. - Он передает мне одну брошюру, открытую на первой странице.

Бумага мягкая, дешевая, массового производства, сделанная где-то на окраинах Общества на старом оборудовании, вероятно, украденная с участка реставрационной библиотеки. Я открываю брошюру и читаю при свете фонарика:

ВОССТАНИЕ: Краткая история нашего противостояния Обществу.

Восстание началось во времена Комитетов Ста.

В год перед началом отбора Ста лучших, показатель Ликвидации Рака сохранялся в пределах 85,1 процента. Это был первый случай неспособности улучшить показатели, с тех пор как начала функционировать комиссия по Ликвидации Рака. Общество отнеслось к этому со всей серьезностью. Хотя они знали, что полное улучшение невозможно во всех областях страны, но все же решили, что приблизиться к показателю в 100 процентов в некоторых районах – крайне важно. Они знали, что выполнение этой задачи потребует большого внимания и самоотверженности.

Они решили сосредоточить все усилия на увеличении рождаемости и физическом здоровье. Чиновники высших рангов проголосовали за сокращение таких развлечений, как поэзия и музыка. Но при этом оставили их оптимальное количество для того, чтобы улучшить общую культуру и удовлетворить потребность в познании искусства. Комитеты Ста, каждый для одного вида искусства, были сформированы, чтобы изучать предпочтения людей.

Это стало началом злоупотребления властью Обществом. Одновременно людей всех поколений лишили права голосовать за то, хотят ли они жить по правилам Общества или нет. Общество начало удалять Аномалий и Отклоненных из числа общего населения страны, изолировать или устранять тех, кто создавал больше всего проблем.

Одним из стихотворений, которые Общество не одобрило для списка Ста, было «Пересекая черту» Теннисона. Этот стих стал неофициальным паролем для членов сопротивления. Он содержит в себе два важных аспекта Восстания:

1. Лидер, называемый Лоцманом, руководит Восстанием, и

2. Те, кто принадлежит Восстанию, верят, что вернутся лучшие дни Общества – времена до отбора списков Ста.

Некоторые из Аномалий, сбежавших из Общества в ранние годы, присоединились к Восстанию. И теперь, несмотря на то, что Восстание существует во всех областях Общества, наибольшую силу оно сохраняет в Приграничных областях и Отдаленных провинциях. Особенно там, куда, с наступлением времен Ста, все в больших количествах отправляют Отклоненных.

- Ты ведь уже знал обо всем этом? - спрашивает Вик.

- Частично, - отвечаю я. - Мне известна часть про Лоцмана и Восстание. И, конечно же, я знал о Комитетах Ста.

- И об уничтожении Отклоненных и Аномалий, - продолжает Вик.

- Верно, - соглашаюсь я с горечью в голосе.

- Когда я услышал, как ты читаешь стих для того первого парня в воде, - говорит Вик. - Я подумал, может быть, ты расскажешь мне о том, что ты был членом Восстания.

- Нет, - отвечаю я.

- Даже несмотря на то, что твой отец был лидером?

- Нет, - я больше ничего не говорю. Я не был согласен с тем, что делал мой отец, но и не предавал его. Это еще одна зыбкая черта, и я не хочу быть пойманным на неверной стороне ее.

- Никто из остальных приманок не узнал эти слова, - продолжает Вик. - Я думал, что было больше Отклоненных, которые знали о Восстании, и рассказали о нем своим детям.

- Возможно, они были теми, кто просто знал, как убежать, пока Общество не начало отправлять нас в деревни, - предполагаю я.

- И фермеры не были членами Восстания, - говорит Вик. - Я-то думал, что ты именно поэтому ведешь нас к ним - чтобы мы присоединились к сопротивлению.

- Я не вел вас никуда, - возражаю я. - Фермеры знали о Восстании. Но не думаю, что они были его членами.

- Тебе известно не так уж много, - усмехается Вик.

Я натянуто смеюсь. - Да, - повторяю. - Не много.

- Я думал, у тебя более возвышенные цели, - задумчиво произносит Вик. - Например, собрать людей и привести их в ряды Восстания. Но, оказывается, ты ушел в Каньон, чтобы спастись самому и найти девушку, в которую влюблен. Вот и все.

- Вот и все, - соглашаюсь я. И это правда. Он может думать обо мне, что угодно, если так хочет.

- Ладно, тогда, - произносит Вик. - Спокойной ночи.

Когда я царапаю по камню кусочком агата, он оставляет четкий белый след. Этот компас, конечно же, не будет работать. Его нельзя открыть. Стрелка никогда не будет вращаться, но я в любом случае нацарапаю. Нужно найти еще кусок агата. Я лучше буду стирать его, выцарапывая рисунки, чем убивать.

Я заканчиваю работу над компасом, когда остальные еще спят. Когда все сделано, я поворачиваю его в руке так, чтобы стрелка, как я надеюсь, указывала на север, и тогда ложусь отдыхать. По-прежнему, ли Кассия хранит у себя тот настоящий компас, который сберегли для меня дядя с тетей?

Она снова стоит на вершине холма. В ее руке маленький кусочек золота - компас. На горизонте диск более яркого золота - восходящее солнце.

Она открывает компас и смотрит на стрелку.

На ее лице слезы, а волосы путает ветер.

На ней надето зеленое платье.

Юбка скользит по траве, когда она наклоняется, чтобы положить компас на землю. Когда она выпрямляется, ее руки пусты.

Ксандер стоит рядом и ждет. Он протягивает руку.

- Он ушел, - говорит ей Ксандер. - А я здесь. - Его голос полон печали. И надежды.

Нет, начинаю я, но Ксандер сказал правду. Меня там нет, действительно нет. Я всего лишь тень, наблюдающая с неба. Они настоящие. А я уже нет.

- Кай, - Элай трясет меня за плечо. - Кай, проснись. Что с тобой?

Вик щелкает кнопку фонарика и светит мне в глаза. - Тебе приснился кошмар, - говорит он. - Что ты видел?

Я трясу головой. - Ничего, - отвечаю, глядя на камень в своей руке.

Стрелка этого компаса застыла на месте. Не вращается. Не изменяется. Как и мы с Кассией – захваченные одной мыслью, одной идеей под этим небом. Одной правдой, чтобы удержаться на ногах, когда все остальное вокруг обращается в пыль.