Среди гор

ПОСЛЕСЛОВИЕ УДИВИТЕЛЬНАЯ СУДЬБА

Тугельбай Сыдыкбеков родился в 1912 году и начал свой творческий труд, когда за его спиной был опыт лишь немногих писателей бесписьменного до революции киргизского народа. Аалы Токомбаев, Мукай Элебаев, Касымалы Баялинов, Касымалы Джантошев… Единицы среди первых деятелей киргизской советской литературы писали свои произведения, а не слагали их устно, писали главным образом стихи, но пробовали свои силы и в прозе, и в драматургии. Их рассказы и повести, еще не отделившиеся от очерка, зачастую были искренними, но неумелыми записями автобиографического характера.

Но зато позади разливалось великое море народной поэзии: бессмертный героический эпос «Манас», зафиксированные варианты которого достигают миллиона строк, былины о богатырях, бесчисленные песни и сказания. А на грани двух эпох возвышалась мощная фигура Токтогула Сатылганова, народного печальника и бунтаря, слагавшего свои мудрые песни под звуки комуза, мелодии которого также принадлежали самому Токтогулу. Многим обязан Тугельбай Сыдыкбеков своим именитым и безымянным предшественникам, но не меньшим — и своей родной матери, которая освещала трудную жизнь бедной аильной семьи светом народного искусства. Она была известна в своей округе как импровизатор песен и сказительница.

Сам Тугельбай также начал со стихов, в которых средствами устного народного слова воспевал молодую Советскую власть.

Но уже с первых шагов в его творчестве обнаруживается тяготение к большому эпическому образу. Первый сборник стихов Т. Сыдыкбекова вышел в 1933 году, а первый успех ему приносит поэма «Богатыри», в которой писатель стремится показать своих молодых современников с их неуемной энергией строителей социалистического общества. Эта поэма, вошедшая в одноименный сборник (1936 год), была еще далека от совершенства. Она несколько декларативна. В ней нет отчетливо построенного сюжета, ярко очерченных характеров. Но это — одна из первых в киргизской литературе попыток создать произведение о современности.

Третий сборник стихов Сыдыкбекова «Поэт-соловей» был издан в 1938 году. Кроме одиннадцати новых стихотворений, в него вошли лучшие произведения двух предыдущих сборников.

Но проза, и преимущественно большие ее формы, влечет писателя. Его талант развивается на почве монументального киргизского эпоса, и герои его первых произведений еще, действительно, представляют собой былинных богатырей в образах комсомольцев. Большой прозы в ту пору у киргизов не было, и Тугельбай Сыдыкбеков обращается к опыту русской литературы. «Я учился писательскому мастерству и реализму у Пушкина, Чехова и Тургенева, а социалистическому реализму — у Горького и Шолохова»[14], — вспоминает Сыдыкбеков. В его творчестве происходит трудное и сложное взаимопроникновение двух традиций: народно-эпической киргизской, с ее гиперболизацией образа, воспеванием сказочной богатырской силы героя, превосходящего своими качествами всех окружающих людей, и русской реалистической, с ее глубоким психологизмом, с жизненной правдивостью характера. «Нелегко нам дались такие вещи, как накопление и распланировка жизненного материала, умение различать главную идею и содержание книги, приемы построения сюжета, портретов и диалогов, знание того, в каком плане подать положительных и отрицательных героев, как показать их настроение, каким образом описать окружающий природный ландшафт — словом, разобраться во всех особенностях художественного мастерства и сочетать их с национальными особенностями жизни киргизского народа»[15], — писал Сыдыкбеков.

Сама жизнь ставит перед писателем задачу создать образ современника, героического по масштабам его великих дел и одновременно простого, обыкновенного человека, который борется, трудится, радуется и страдает «в сплошной лихорадке буден».

Эти трудности встали перед писателем, когда он создавал свой первый роман «Кен-Суу» («Широкий поток»), посвященный коллективизации киргизского аила.

Тема эта в 30-х годах стала общей для всей многонациональной советской литературы, и не потому, что писатели заимствовали ее друг у друга, а потому, что ее настойчиво выдвигала жизнь.

В 1934—1935 годах Т. Сыдыкбеков, работая в газете «Ленинчил жаш» («Ленинская молодежь»), постоянно ездил по аилам, хорошо знал жизнь колхозников, сталкивался с ее трудностями и противоречиями. Суровая правда жизни не вмещалась в привычные рамки стиха, требуя для своего воплощения широкого эпического полотна. В Киргизии становление колхозов происходило в сложнейших условиях борьбы с патриархальщиной. По старым обычаям бай считался старшим родственником, «отцом» бедноты, которая издавна привыкла к рабскому повиновению сородичу-богатею. Т. Сыдыкбеков и задумал отобразить эту борьбу во всей полноте жизненных противоречий, видимо еще и не представляя всей трудности воплощения своего замысла.

В романе показана жизнь горного аила, в котором организуется колхоз. С одной стороны — сильные и крепкие баи-феодалы, которым удается провести в аилсовет своего человека, с другой стороны — беднота и батраки, еще совершенно неопытные в общественной борьбе, часто неграмотные, но исполненные веры в Советы.

«Кен-Суу», как первая попытка создать новую для киргизской литературы форму романа, да еще романа о сегодняшних событиях, явился большой удачей автора. Но этому роману были присущи и серьезные слабости как идейного, так и художественного порядка. Не во всем удалось молодому писателю правильно разобраться. В романе присутствовали элементы натурализма, проглядывали схематизм, описательность, иллюстративность.

Роман Т. Сыдыкбекова подвергался суровой критике в печати. Причиной тому были и реальные слабости произведения и всем памятная атмосфера тех лет. Прямое и недвусмысленное изображение трудностей в жизни навлекло на художника обвинения в искажении советской действительности.

Однако настойчивый и упорный в своем стремлении правдиво показать общенародное колхозное движение, автор не опускает рук. В 1940 году он заканчивает новый роман на колхозную тему «Темир». Это произведение, с моей точки зрения, было шагом назад по сравнению с «Кен-Суу». В «Кен-Суу», при всей творческой незрелости писателя, все же торжествовали принципы реализма, автор стремился раскрыть характеры обыкновенных людей в их повседневной и трудной борьбе за новое в аиле.

В «Темире» верх берут условные черты, присущие устному сказу. Повествование строится вокруг одного героя-богатыря. Колхозный вожак выглядит сказочным богатырем, которому любые трудности нипочем.

Персонажи «Кен-Суу» трогают читателя многосторонностью воплощенной в них жизни, Темир же показан главным образом в общественной жизни, а попытки автора показать его в личном, бытовом плане нельзя признать удачными.

Думается, что такое положение вещей в новом романе Сыдыкбекова сложилось в известной мере под влиянием критики, которой подвергся предыдущий его роман, явилось своего рода уступкой ей. Железный Темир как бы противостоит мягкому и доверчивому герою «Кен-Суу» с его живой человеческой теплотой.

Но писатель остался верен своему стремлению к реализму. Об этом свидетельствует роман, написанный в годы войны и удостоенный позднее Государственной премии, — «Люди наших дней», в котором повествуется о самоотверженном труде колхозников в период Великой Отечественной войны. Всем содержанием своим этот роман утверждает несокрушимую крепость колхозного строя, выдержавшего все испытания и трудности военного времени и ставшего оплотом Советского государства. «Люди наших дней» созданы художником, овладевшим методом социалистического реализма. Это не означает, разумеется, что в этом романе Тугельбай Сыдыкбеков отказался от народно-эпической традиции и стал реалистом как бы вненациональным.

Наоборот, этот роман показывает, как плодотворно сочетание народно-героической традиции и метода социалистического реализма.

В «Темире» народно-героическое начало, присущее киргизской литературе, существовало обособленно от реализма, как бы рядом с ним. В «Людях наших дней» оно обогащено и развито реалистической традицией.

Широкая эпическая картина колхозной действительности времен Отечественной войны, героические, крупные человеческие характеры — все это живо напоминает о том, что мы имеем дело с народом «Манаса» и «Джаныл-мирзы»[16]. Но идеалы изображаемых Сыдыкбековым людей, их быт, труд и борьба качественно новые, и мотивированы их дела и поступки реалистически.

Труд в этом романе — свободный, социалистический труд хозяев своей страны, вставших на защиту ее от посягательств врага, — определяет бытие людей и движет развитием их характеров. Этот труд показан как мирная битва за победу над фашизмом, во многом обусловившая эту победу.

Интересна в этом отношении фигура колхозного кузнеца, как бы воплощающего в себе героический идеал. Освещенный огнем пылающего горна, огромный, бородатый, в кожаном фартуке, по-богатырски играющий тяжелой поковкой, он кажется восхищенным аильным ребятишкам волшебником. Невольно вспоминается в связи с сыдыкбековским кузнецом кузнец из поэмы казахского писателя Абдильды Тажибаева, который также вызывает восторженное почтение у сельского парнишки и представляется ему всемогущим богом.

Патриотический труд во имя победы определяет жизненный путь «Людей наших дней».

Нескладный, стеснительный, работящий парень Чаргын слывет среди одноаильцев неудачником. Видно, век вековать ему бобылем, девушки на него и не смотрят, а когда джигиты — сверстники Мартына идут на войну, он, мечтавший подвигом доказать народу свою преданность, забракован военкоматом и вынужден оставаться в тылу.

Но вот силою обстоятельств Чаргыну приходится взять на себя руководство колхозом. На первых порах он, привыкший к неудачам, и не мыслит, что справится с этой работой. Но вот тут и раскрывается во всю ширь его богатырская трудовая натура. Вожак и первый же исполнитель, с охотой идущий впереди в самой черной и трудной работе, Чаргын преображается, расцветает именно тогда, когда вынужден поднять ношу чуть тяжелее своих возможностей. В самоотверженном труде он приобретает второе дыхание, открывает в себе новые, ему самому до той поры неведомые силы, смелость, сноровку. Обретает он и свое личное счастье, сближаясь с молчаливой, замкнутой, но такой же работящей, как и он сам, девушкой Батиш.

Женщины, девушки, девчонки — от старой матери фронтовика Каныш до легкомысленной Акил и робкого подростка Гульнар — находят в труде во имя победы силы, радость и гордость, готовность двигать скалы, если это нужно будет родной земле. В них, вчерашних рабынях, в творческом труде обретших высокое человеческое и гражданское достоинство, гордящихся своими трудовыми мозолями так, как раньше могли бы гордиться самыми дорогими нарядами, с особой силой выражается новый эстетический идеал художника социалистического реализма.

В романе «Люди наших дней», как свидетельство народно-эпической традиции, добру прямо противопоставлено зло: герою патриотического труда Чаргыну — тунеядец и проходимец Чегиртке, пытающийся своими провокационными разговорчиками подорвать единство «спешащих к победе» колхозников. Ленивая и жадная до колхозного добра приятельница Чегиртке мельничиха Калыйна противостоит скромной и гордой Батиш, которую она стремится в корыстных целях подсватать своему дружку и сообщнику.

Есть в романе и традиционный мудрый старец Акман, в образ которого писатель-реалист вкладывает не просто новое содержание, но и новые, свойственные человеку наших дней трудолюбие, особую, тонкую деликатность. Именно Акман — носитель основополагающей идеи романа, идеи дружбы народов как основы несокрушимой крепости советского строя. Эта идея воплощается в дружбе Акмана с русским кузнецом Дмитрием, который (как, впрочем, и многие другие русские персонажи в романах киргизских, казахских, узбекских и других писателей наших республик) показан также традиционным «идеальным героем», носителем добрых начал.

Особенно живо выражены мотивы дружбы народов в описании сестринских отношений украинки Любы и выросшей на Украине, а теперь вернувшейся на родину сиротки Мыскал с местными колхозницами.

Не все в военном романе Тугельбая Сыдыкбекова написано с равной силой. В нем еще заметны порой элементы схематизма, но автору удалось главное — показать правду развивающихся человеческих характеров. Он проявил также умение реалистически использовать все компоненты прозаического повествования.

Пейзаж в романе — мягкий, богатый и выразительный.

Место и функции пейзажа в киргизском народном творчестве были ограничены. Многолинейная композиция дает возможность широкого охвата явлений действительности. Живой литературный язык освобожден от монотонности сказового языка, обогащен неологизмами и вместе с тем сохраняет свои основные принципы, яркую народную метафористику, а порой и высокий эпический стиль.

Сыдыкбеков и в детской литературе выступает как художник эпического склада, верный народно-героической традиции, которую он неустанно обогащает средствами русской реалистической школы. Не случайно в его повести «Дети гор», представляющей большую форму прозы в киргизской детской литературе, присутствует образ великого акына киргизского народа Токтогула. Его бюст установлен в аильной школе, о нем старики рассказывают пионерам, высоким духом его поэзии овеяны страницы книги, призванной воспитывать маленьких героев новой действительности.

XX съезд партии открыл новую страницу в жизни нашего народа — строителя коммунизма, разоблачил чуждый нашему строю культ личности и положил начало восстановлению ленинских норм во всех сферах нашей жизни. Он не только развязал всенародную творческую инициативу, но дал возможность по-новому взглянуть на все уже сделанное. Не случайно после XX съезда многие писатели нашей страны, наряду с созданием новых произведений, свободных от необходимости в той или иной степени учитывать требования культового догматизма, обратились к работе над новыми вариантами наиболее значительных из старых своих трудов. То ли несправедливо осужденные, то ли написанные из-за сложившихся тогда обстоятельств не в полную силу реалистической правды, которая иной раз лишь сегодня предстала художнику во всей глубине, эти произведения получают свою вторую жизнь.

Обратился и Тугельбай Сыдыкбеков к своей «Поднятой целине» — роману о первых днях коллективизации «Кен-Суу». Когда я говорю о киргизской «Поднятой целине», казахской («Шиганак Берсиев» Г. Мустафина), армянской («Ацаван» Наири Зарьяна) или грузинской («Гвади Бигва» Лео Киачели), я не имею в виду некое разноязычное подражание Михаилу Шолохову и не расцениваю образы грузинского Гвади или киргизского Иманбая как своего рода перепевы шолоховского Щукаря.

Не подлежит сомнению большое влияние русского романа о деревне (в частности, «Поднятой целины») на развитие этого жанра во всех братских литературах (включая русскую и литературы стран социалистического лагеря). Но это влияние выражается не в ученическом переписывании образов Давыдова или Щукаря, а в том, что очень точно (даже в самом названии) определивший общественно-историческое значение коллективизации роман Шолохова дает правильный ориентир для реалистического поиска и обобщения. Да, и у Гвади, и у Иманбая есть общие черты с дедом Щукарем, горестные черты неудачничества, забитости прежней жизнью, живо сочетающиеся с неизбывным оптимизмом. Есть сходство и в авторском отношении к герою, в той доброй, теплой усмешке, свидетельствующей о сердечности, расположении писателя к своему персонажу, какой освещены все эти три образа. Но каждый из них не списан с другого, а найден в жизни, обобщен и вылеплен самостоятельно, на своей национально-исторической почве.

Каждый писатель, повинуясь велению жизни, стремится правдиво показать, как поднималась в его народе человеческая целина, какой ломкой старого, отжившего этот процесс сопровождался, какие трудности преодолевались, как испытывался и рос при этом национальный характер, какие перспективы раскрывались перед ним в будущем. Тема и метод, естественно, сближали художников, которые в иных случаях и стремились в той или иной мере ориентироваться на опыт Шолохова, одновременно оставаясь самим собой, со своим народно-историческим опытом, на почве своей национальной традиции.

И то, что Шолохов делал, завершая свой роман второй книгой, проверяя с широко гуманистических позиций XX съезда историческую правду своего повествования, Сыдыкбеков искал, создавая второй вариант «Кен-Суу», который вышел в свет под названием «Среди гор».

Хотя он и является новым вариантом произведения, написанного еще в тридцатых годах, вариант этот свидетельствует о решительно возросшем мастерстве Сыдыкбекова как реалиста.

Роман «Среди гор», как и «Кен-Суу», повествует о первых годах коллективизации в Киргизии. Действуют в нем те же герои. Роман «Среди гор» состоит из двух книг. В первой изображается та пора, когда баи еще крепко держали аил в своих руках. Их ставленник Саадат верховодит и в аилсовете и в комсомоле, пользуясь неограниченным доверием своих одноаильцев, с одной стороны, как вожак советской молодежи, а с другой (по старинке), как потомок крупного феодала-родоначальника. Расчетливый и холодный, он ловко ведет двойную игру, всецело подчиняя себе доверчивую, наивную молодежь из вчерашних крестьянских низов. Активисты села Сапарбай, байский батрак Самтыр, даже Бюбюш — женщина волевая и самостоятельная поначалу доверяют ему всецело. Саадат диктует джигитам постановления никогда не происходивших комсомольских собраний, рассылает по дворам собирать никем не назначенные дополнительные налоги, на которые празднует свою свадьбу. Под видом проведения мероприятий Советской власти Саадат раздувает межродовые раздоры по указке феодалов своего рода. Страшная отсталость киргизского села, еще не вышедшего из-под гнета патриархальщины, помогает байскому ставленнику в его темных делах. Тем более, что он умеет красно говорить, а иногда даже совершает с виду правильные поступки. Например, спасает молодую девушку от калымного брака со стариком. Но и это он делает потому, что сам любит эту девушку и женится на ней. В конце первой книги Саадат если и не разоблачен полностью, то скомпрометирован настолько, что при перевыборах на его место выбирают Бюбюш.

Во второй книге классовая борьба в аиле обнажается и обостряется. Процесс вытеснения кулака идет к своему завершению. Хозяева Саадата, баи Шоорук, Бердибай и другие, объединяются с вчера еще враждебной им феодальной верхушкой соседнего рода и переходят к тайным сговорам, вредительству, готовят террористические акты против активистов, а затем и массовую откочевку людей и скота за рубеж.

Временному их успеху в немалой мере содействуют те перегибы, которые совершают сельский активист Шарше по своей темноте и районный «деятель» Калпакбаев по злому умыслу.

Но сильный актив не сидит сложа руки. Он вырос и окреп. Вернулся с краткосрочных курсов актива вчерашний батрак Самтыр. Обогатился опытом общественной борьбы Сапарбай, овладела искусством народного вожака еще недавно такая робкая Бюбюш. Молодежь после разоблачения Саадата стала крепкой опорой новой власти. Многие аильчане охотно идут в артель, но часть из них еще колеблется. Слово «почтенных аксакалов» и муллы, привязанность к собственному скоту вяжет их по рукам и ногам. Борьба становится все ожесточеннее. Дело идет к конфискации байского имущества. Но самовольные и преждевременные действия Шарше, посадившего в каталажку правых и виноватых, ускоряют развязку. В ночь под конвоем басмачей начинается откочевка подговоренных баями людей.

Сапарбай, бросившийся уговаривать обманутых людей остаться, гибнет от предательской пули сторонников Саадата. Немногие все-таки уходят за баями, но во время погони оказываются брошенными на произвол судьбы и возвращаются. Сапарбай погиб, но дело его победило. Артель окрепла. Роман заканчивается приходом первого трактора в аил.

Борьба за объединение в артель, которую ведут герои-коммунисты Сапарбай, молодой активист Самтыр, «женщина-аксакал» Бюбюш и честные труженики Соке, Осмон и другие, рисуется во всем ее своеобразии, противоречиях, осложненной тем, что баи, ловко используя родовые предрассудки, продолжают поддерживать в массе доверчивых кочевников убеждение, будто обида, нанесенная «главе рода» баю, — позор и несчастье всему роду, что коллективизация означает всеобщее разорение, разрушение дома, семьи, морали. В то же время перегибщики, вроде карьериста Калпакбаева и искреннего, но темного «батрачкома» Шарше, считающего, что аил надо раскулачить на шестьдесят процентов, усугубляют трудности борьбы за колхоз, оскорбляя и отпугивая рядовых тружеников аила.

Феодальное байство, издавна прикрывавшее свою беспощадную эксплуатацию бедноты родовыми псевдосемейными взаимоотношениями, а власть кулака властью «отца-благодетеля», представлено в романе колоритными реалистическими фигурами бывших «манапов» и «болушей»…

Роман густо населен действующими лицами, но среди них нет ни статистов, ни «функционеров». Это не иллюстрации мыслей автора, а живые человеческие характеры. Особенно ярко запечатлевается бедняк Иманбай, неразлучный со своей любимой дряхлой кобылой Айсаралой, угловатый Шарше, заносчивый Матай, тщедушный и жалкий в своей, с чужого плеча, шинели.

Роман «Среди гор» — первое в киргизской литературе крупное, многоплановое реалистическое произведение, в котором все изобразительные средства находятся в стройном художественном единстве с идейным замыслом автора.

Особенно существенно в этом романе Т. Сыдыкбекова то, что в нем выражен новый (по отношению к тому, что был в «Кен-Суу») взгляд на действительность периода коллективизации. Автору сегодня яснее видны и те великие перемены, которые несла коллективизация аильному крестьянству, и те ошибки, которые из-за отсталости и неподготовленности к роли вожаков масс совершались на первых порах людьми, искренне стремившимися к народному благу.

Большим достоинством романа «Среди гор» является правдивое изображение тех национально-исторических обстоятельств и противоречий, которые преодолевают его герои на пути коллективизации аила, той жестокой борьбы, которая происходила и в общественной жизни и внутри отдельных социальных групп и даже семей, а главное, в человеческих характерах. Диалектически развивающийся образ человека, пробивающегося к социализму не только через преодоление в себе «второй души» крестьянина — собственнической идеологии, но и через искоренение в ней рабских пережитков патриархальщины, — главное достижение Тугельбая Сыдыкбекова как первооткрывателя такого характера в киргизской прозе.

Однако, рисуя широкую и своеобразную картину борьбы киргизской бедноты за лучшую долю, создав ряд убедительных образов, Т. Сыдыкбеков не нарисовал большого характера передовика новой жизни. Самтыр — человек, во многом еще оставшийся во власти старых представлений. Он неопытен, неустойчив, нерешителен. Бюбюш — образ почти что эпизодический. Сапарбай бледноват как характер, идейная его позиция представляется нам в значительной мере сбивчивой, неясной. В его мыслях и поведении в период самой ожесточенной классовой борьбы как бы звучат отголоски тех родовых иллюзий, в силу которых бай казался «не настоящим» кулаком и которые весьма ловко истолковывали в свое время байско-националистические элементы. Даже в момент встречи с басмачами, тайно проникшими в аил, чтобы поднять народ для откочевки в горы, Сапарбай продолжает уговаривать их главаря Саадата: «Не лезь на рожон, Саадат, примирись, самое большое — посидишь под арестом в исправдоме…» Доверчивый Сапарбай гибнет в схватке с бандитами Саадата.

Все персонажи романа — живые люди, увиденные метким глазом художника и очерченные пером реалиста, но ни один из них не может претендовать на значение образа, в котором была бы типизирована ведущая сила киргизского общества периода коллективизации. В известной мере роль такого коллективного образа играет характер народа, написанный во всей многообразной противоречивости судеб людей и вместе с тем оставляющий впечатление народного единства.

Сегодня Тугельбай Сыдыкбеков вступил в новый этап своего творчества. Он создает роман-эпопею о киргизской женщине «Батина», в образе которой воплощается большой характер, сочетающий в себе простоту и народность с истинной, а не показной монументальностью.

Образ Батины монументален не потому, что в нем нарисована исключительная судьба человека, достигшего больших успехов и славы. Нет. Образ Батины силен тем, что показывает человека из народа, человека нелегкой судьбы, жизнь которого проходит в тяжелом труде и борьбе. Именно в преодолении жизненных трудностей, в чистоте характера, растущего и закаляющегося в борьбе, устремленного к будущему, заключается величие этого образа.

В Батине художник, правдиво рисуя обыкновенную киргизскую женщину, как бы реализует горьковский тезис о великом простом человеке, недюжинные силы и талант которого жестоко подавлялись в дореволюционном прошлом, но, пережив насилие и гнет, сохранили в нем потенцию великих дел и свершений.

Удивительное в судьбе Тугельбая Сыдыкбекова заключается в том, что, едва достигнув пятидесятилетия, он как бы увидел себя в истории. Стало ясно, что он сделал для своего народа и какое место принадлежит ему в многонациональной культуре нашей страны Это, разумеется, высокая честь, но честь, которая заработана большим и вдохновенным трудом, начатым в ранней юности и длящимся по сей день. Это судьба не единиц, а многих сверстников писателя, его собратьев по перу, художников, музыкантов, композиторов, артистов, которым велением истории было дано стать основоположниками в своей сфере искусства. Во всех республиках, краях и областях нашей страны есть такие люди, поднятые октябрьской волной общественного и культурного возрождения, которые стали при жизни своей историей своего народа, наглядным свидетельством его культурного возрождения, торжества ленинской национальной политики.

З. КЕДРИНА