СССР: вернуться в детство 2

10. РУБЕЖИ

ТОРЖЕСТВЕННО КЛЯНУСЬ

Сразу после осенних каникул школы торжественно принимали в пионеры первую партию третьеклассников. Самых-самых передовых: отличников, спортсменов и вообще активистов. И внезапно мне было заявлено, что меня принимать будут тоже. За особые заслуги, тысызыть.

Чтоб вы понимали, в реалиях СССР мимо пионерской организации проскочить не мог ни один ребёнок подходящего возраста. И чем тебя раньше принимали, тем это было круче. Всё было обставлено очень торжественно, пригласили ветеранов и депутатов, звучали даже небольшие речи.

Я снова испугалась перепутать порядок и набор слов. Ну, проблемы у меня с подобными текстами. В прошлый раз я сказала не просто «горячо любить свою Родину», а «любить и защищать свою Советскую Родину». Вроде бы, это был более старый, чуть не Сталинский вариант. Откуда он в моей голове возник вообще?

Куда проще было бы, если бы мне разрешили прийти на торжественную линейку с тетрадкой. На половине моих на обратной стороне была клятва напечатана. Но это, очевидно, испортило бы торжественность момента.

В этот раз мне удалось избежать путаницы со словами: клятву зачитывали хором, и я как рыбка открывала рот. Галстук мне повязал товарищ депутат. На самом деле, пионерский галстук мне нравится, нарядно, хоть и наглаживать его нужно каждый день. Правда, в отопительный сезон имелся лайфхак: намочить галстук (кто не знает, он скроен треугольником) и аккуратно обмотать вокруг трубы змейка в ванной. Тут главное было не передержать, а то батареи натапливали так, что нежная синтетика могла и поплавиться. Мы и ленты капроновые так «гладили».

Ещё из новостей — стало очевидно, что в блистательной матушкиной карьере учи́теля наклёвывается перерыв. Где-то с конца января; перед предполагаемой датой рождения семьдесят дней же по закону «декретные», да плюс часть отпуска за отработанный период. Судя по всему, после сессии на работу она уже в этом учебном году не выйдет.

УЗИ нам показывало мутные картинки, но я искренне надеялась, что родится пацан. Хотелось вот почему-то братца.

ЛИТЕРАТОР, БЛИН

Касательно прочего — я работала и работала, как негр из кино про беспощадных эксплуататоров. Ну, правда, после стольких лет в сетературе не получается по-другому, чтобы эдак долго ходить и томно вздыхать на луну в ожидании капризной музы. Наша муза привыкла мотыжить, как святой Франциск — ну, или пахать как шахтёрская лошадь, если вам так больше нравится. Почему, например, не «крестьянская»? Да потому что крестьянская лошадка хоть зимой относительно отдыхает, а шахтёрская тянет свою лямку круглогодично, такие дела.

Четырнадцатого ноября я наведалась в контору «Восточно-Сибирского издательства». Не могу сказать, что товарищ редактор был страшно рад меня видеть, но поздоровался и пригласил в кабинет.

— Слушаю… вас.

— У меня для вас есть совершенно шикарный, просто замечательный, можно сказать подарочек.

— Опять про спорт? — подозрительно спросил он.

— Про спорт, — согласилась я. — А что, книгу плохо берут? Или у вас нет обратной связи с конечным потребителем?

Дядька редактор пожевал губами:

— Нет, отчего же… берут. Довольно неплохо. Даже на той неделе пошли отдельные заявки на дополнительные поставки.

— Это после метод-объединения! — догадалась я. — Наших приглашали выступать, учителя приезжали со всей области. Считайте — реклама.

— Мда? Интересно, интересно… Ну, так с чем сегодня?

Я выложила на стол папку с рисунками.

— Вы же в курсе, что следующим летом мы бойкотируем олимпиаду в Лос-Анджелесе?

Редактор посмотрел на меня как будто поверх очков. А ведь в прессе, по-моему, ничего не было… Блин! Я понизила голос:

— Так. Я вам ничего не говорила. Однако же, с вероятностью восемьдесят семь процентов, бойкот будет. Пройдут наши собственные соревнования, в основном соцлагерь. Рабочее название «Дружба-84».

— А вы, простите, откуда это…

Я сделала покерфейс:

— Мы летом ездили в Москву, договариваться об издании моей новой книги в «Советской России».

— Вы написали самостоятельное произведение? — удивился он.

— Да, уже четвёртое большое. В этот раз оно рассчитано на более взрослую аудиторию, и первая публикация пойдёт в журнале «Смена», с марта начиная. А уж после — отдельной книгой.

Дядька явно оказался заинтригован. Он смотрел на меня, словно пытаясь сопоставить полученную информацию с видимой картинкой.

— А, извините, предыдущие?

Пришлось рассказать.

— Так вот, касательно соревнований. Есть некоторые сомнения… — я подумала, что подстраховаться надо, а вдруг всё выйдет совсем не так? Вилка всё-таки пройдена, Черненко отстранён. Как события развернутся? — Но, повторяю, с очень высокой долей вероятности будет бойкот олимпиады. И концепция игр уже прорабатывается. Поэтому я предлагаю вам два варианта обложек. Традиционный лозунг: «Быстрее, выше, сильнее!» или же «Победила Дружба!» Если название «Дружба-84» будет утверждено, второй вариант прозвучит гораздо выигрышнее.

— Согласен, — редактор подвинул к себе папочку и начал перебирать рисунки. Быстро стрельнул на меня взглядом: — А почему в Москве не стали предлагать? — он слегка приподнял листки.

— Я их на прошлой неделе только закончила. Согласитесь — смысл из-за раскраски в Москву лететь? Да и как я одна? А мои все работают. Матушка, к тому же, некоторым образом в положении, полёты не благоприятствуют.

— Действительно, — вежливо согласился он.

— Я считаю, — продолжила личную пиар-акцию я, — предлагаемый альбом во всех отношениях удачный. Он совпадает с резонансным мероприятием государственного и даже международного уровня. Дело будет ближе к концу лета, значит, к сентябрю все школы и сады бросятся оформлять информационные листки и стенгазеты. А рисуют у нас педагоги традиционно плохо. Соответственно, побегут искать подходящие рисунки-шаблоны — а мы им в этом как раз и поможем, доброе дело сделаем. Дальше, с точки зрения детского восприятия, рисунки крайне привлекательны для раскрашивания. Чёткий, но не очень жирный контур. Нет непонятных намёков на полутона, закрашивание предполагается методом заливки. Нет слишком мелких или, наоборот, чрезмерно огромных, утомляющих деталей. Интересный сюжет, это я вам как ребёнок говорю, — на этом месте моего спича товарищ редактор слегка вздрогнул.

Блин, увлеклась я. А иначе как? Убедить же надо.

— И времени достаточно, чтобы успеть как следует обработать все рисунки и в нужный момент ярко выступить, — я улыбнулась не хуже Саманты Смит. На всех наших почему-то волшебным образом действует.

— Действительно, неплохая идея, — согласился дядька. — Где-то к августу, да… А ваша мама сможет приехать для подписания договора? Скажем, завтра?

— О, с этим сложности. Трудовая дисциплина, сами понимаете.

— Конечно, — приосанился директор.

— А могу я подъехать с отцом? У него тренерский график посвободнее. Да и фамилии у нас одинаковые.

— Вполне можете, — поднял брови дяденька, — любой из родителей равно представляет интересы ребёнка.

— Я не могу ручаться за завтра, но если вы оставите договор у секретаря, в течение трёх дней мы подъедем и его подпишем.

Я протянула руку, которую он с некоторой заминкой пожал.

— Очень приятно с вами работать, товарищ редактор. Всего вам доброго.

— Всего доброго, — эхом откликнулся он, и я ушла.

Ну, теперь он точно будет думать, что я «из органов». Да и пофиг.

Я заехала к папе (по случаю середины дня он весьма удачно оказался дома), посидела, попила с ним чаю. Он мне похвастался отдельной полкой, на которой красовались журналы с моим творчеством — он, оказывается, всё это специально выписывает!

— Читаю, нравится! — похвалил меня папа. — Про пацана, как он там по лесам туда-сюда — особенно зашло. Вторая — она вроде как более детская.

— Где брат с сестрёнкой?

— Да. Зато скоро Санёк подрастёт, и мы с ним всё это как раз мастерить будем. Да, Санёк? По сестрёнкиной-то книжке будем мастерить?

Саня, совсем ещё маленький и лопоухий, юлой крутящийся вокруг нас, бурно согласился, что, «конечно, будем»!

— Придётся тебе тогда наследующий год на «Пионер» подписаться, там продолжение Мастерилкиных будет, и на «Смену», если уж ты решил полный архив собирать. На «Смену» можно с марта по ноябрь.

А оформляют ли подписку на отдельные месяцы? То, что поквартальная была, это я знаю чётко. Ну да папа разберётся.

Потом они меня пешочком проводили до дома, тем более, что ноябрь по нашим меркам стоял довольно тёплый, минус семь-восемь всего, прогулялись с удовольствием.

Назавтра мы заехали в издательство, подписали и получили свой экземпляр договора. Дома я рассмотрела его подробнейшим образом. Ну, натурально дяденька редактор решил, что я из КГБ, иначе ничем (даже первым массовым изданием) невозможно объяснить, что ставку мне определили в двести пятьдесят рублей за авторский лист, а не в сто пятьдесят. За какие такие заслуги — я ж в Союзе писателей не состою? Или тут «художников» надо? Хм… И тираж семьдесят пять тысяч. Солидно, по Иркутским меркам. Ладно, посмотрим, что насчитают.

Финальным аккордом на излёте года я решилась и отправила в издательство «Детская литература» своё «Железное сердце» (не могу каждый раз всё длинное название писать, прям плющит меня) с указанием, что произведение уже было впервые опубликовано в журнале «Костёр»; как дополнение вложила двенадцатый (декабрьский) номер журнала с финальными главами, с указанием нужных страниц (сходила, купила в киоске, не поленилась) и надписанный конверт со своим адресом назначения (чтоб кинули его в исходящие, если книга им не подойдёт. А для «Костра» — настольную игру, которая была по книге нарисована, рассчитанную на два листа.

ПЕСНЯ ГОДА — 83

В декабре маман благополучно съездила на сессию, и за пару дней до нового года вернулась — это пятница была. В субботу она должна была на посошок сходить до школы, сдать все документы, оформить, подписать, просидеть положенное рабочее время, а пока, в последнюю пятницу декабря, вся страна собиралась смотреть офигенское мероприятие. Вечером показывали «Песню года».

Бабушка с Дашей (у каждой в руках по младенцу) уселись в зале смотреть. Потом мама подтянулась. А за ними мужики — подозреваю, что от безысходности. Два с половиной часа лютого удовольствия, блин. С перерывом на новости.

Я к эстраде относилась двойственно. Очень уж много в ней было плакатного. И в ней, и в них (имея в виду певцов и их продюсеров). Хотя, за что их судить? Они и потом плакатные будут. Просто, какая жизнь — такие и плакаты.

Титульная песня мне не понравилась, сразу скажу. Слишком уж она натужная была. Вроде про родину, и голос у мужика хороший — а не зацепила ни фига, даром что Николай Добронравов стихи насочинял. Ну, можно же и на патриотичную тему душевно спеть. Вон, хоть «С чего начинается Родина?» возьмите. Или, к примеру, коммунистическое что-нибудь вставить, бодрое такое. Оно, простите за тавтологию, тоже неплохо вставляет. Мне лично «И вновь продолжается бой» шибко нравится. Или «Любовь, комсомол и весна!» Энергия плещет, все дела.

Ну вот, а тут как кашу по столу размазывают. Следом песни тоже сплошь невнятные шли, и я уж думала, что всё будет уныло, пока эту серость не разбавила Валентина Толкунова, любовно именуемая советскими зрителями Толкушкой.

После неё внезапно пошло смешное включение из ГДР. Импортные певцы (эм и жо, по одной штуке) стояли на фоне ёлки и психоделического панно (предположительно, на новогоднюю тему) и были похожи на старательных дошколят, которых пустили выступить в школе. Почему-то для своего выступления они выбрали песню про жизнь, которая у каждого лишь одна. «Очень спорно», — подумала я. Но немцы настаивали и сильно хотели эту жизнь беречь.

Дальше меня озадачили «Песняры». Я в белорусском не особо сильна, но что такое «Каляда», понимаю отчётливо. Это же песенки под Рождество. Это, значит, что — уже такое можно? Или выпускающий редактор (или кто там у них в телевизоре) решил, что никто ничего всё равно не поймёт? Правда, колядки какие-то странные мне показались, сплошь притопы и прихлопы.

Пугачиха* (ну не люблю я, как она поёт, особенно когда горлом начинает делать вот это толстое «о-о-о», граничащее с «э») выперлась с дочкой, которая открывала рот в микрофон, не производя особенных звуков.

*Тоже народное прозвище, уж простите.

Алла явно чувствовала себя звездой. Причёска объёмом с кубометр, все дела. Нет, серьёзно, видели в парикмахерских раньше такие сушилки на башку стояли, как торшер?.. О! Примерно с торшер размером причёска была. Такой вот огромаднещий начёс, во все стороны. Видать, это в телевизоре был особый шик, потому как такая же лютая прича** была у тётки, которая передачу вела про поиски давно потерянных друзей и родственников. Типа наэлектризованный лев.

**Детский сленг, не сдержалась.

Зато внезапно порадовал Леонтьев со своим дельтапланом. Валера был ещё без сетей и не драный, в красивом белоснежном костюмчике и с волосами умеренной длины. Спел отлично вообще.

Следом за ним прицепом пошло неизвестное мне трио — а вот напрасно неизвестное. Очень приятные голоса. «Меридиан» какой-то, надо поискать, может, есть их пластинки в продаже.

Потом внезапно диктор объявил, что сейчас мы представим себе, как будто музыкальные фестивали проводятся не с семьдесят первого года, а гораздо раньше — оркестр начал играть, вышел специальный дирижёр, и зрители, сидящие в зале, начали хором петь музыкальное попурри, начиная с песен тридцатых годов. Офигеть, граждане! И кто сказал, что флешмоб — изобретение двадцать первого века? Понятно, что им велели песни повторить (и даже, скорее всего, тексты раздали) — но это были ни фига не профессиональные певцы, а просто люди с заводов, фабрик и офицеры из какой-то военной части, их вначале всех представляли, обыкновенные тётки и дядьки, простые лица — и с таким воодушевлением они пели! И наши все домашние пели тоже. Подозреваю, что половина страны вместе с этим телеэфиром пела, я аж расчувствовалась.

После песен пятидесятых снова пошли профессиональные певцы, и тут я подумала: договорились вы, что ли? Песня из спектакля «Операция на сердце» — парень пел, что «двух жизней нет, дана всего одна» и призывал:

'Жизнь нелегка,

Она всегда трудна,

Для этой жизни всё отдай до дна!'

Звучало драматически. Нет, я серьёзно. Но чего-то этой песне маленько не хватило, чтоб её захотелось потом ещё раз послушать или спеть.

Зато потом вышли «Земляне» и порвали зал «Травой у дома». Вот что надо было в самое начало ставить!!! У пацанов были электрогитары и крутой ударник (в классическом костюме и при галстуке, вау!), и пели они в такой специальной дымке, текущей по полу. Суперски, короче.

Пошла программа «Время», и я решительно удалилась в кухню — больше места, при нашей нынешней тесноте, чтоб удалиться, и не было. Разве что в ванной засесть, так через пятнадцать минут обязательно кто-нибудь скребстись начнёт.

Я сидела в кухне и пыталась сочинительствовать. Однако, звуки пробуривались сквозь скорлупу моего сосредоточения. Мне даже показалось, что второе отделение посильнее будет, чем первое. Сдалась и начала слушать я, когда пошёл второй заход хорового любительского пения, и вся наша семья с энтузиазмом запела «Я люблю тебя жизнь». С таким же аншлагом прошли «Не плачь девчонка» и «День Победы».

И Лещенко порадовал. А я раньше не слышала эту песню — «Где мой дом родной». Вот её почему в начало не поставили? Она была хороша и тоже про родину.

И тут сквозь слова диктора начали пробиваться знакомые звуки, и я замерла. Это была песня про нас. Про меня и Вовку.

Серебряный голос Людмилы Сенчиной пел:

'Ещё он не сшит, твой наряд подвенечный,

И хор в нашу честь не споёт,

А время торопит, возница беспечный,

И просятся кони в полёт…'

А я думала: где же ты, Вовка? Я уже два года без тебя тут околачиваюсь, ну сколько можно?.. Промахнулся ты мимо этой страницы в книге мироздания, что ли? Ищешь меня в других мирах?

«Ах только бы тройка не сбилась бы с круга…»

Что я буду делать, если мы заблудились в этих ветках реальности?

А если мы вообще не сможем встретиться?

Из глаз моих неостановимо потекли слёзы. Я шептала вслед за певицей, не замечая, что мой текст немного отличается от её:

'Святая наука: расслышать друг друга

Сквозь вечность, на все времена…'

В песне было «сквозь ветер». Ха! Если бы сквозь ветер! Мелочи какие! Вы попробуйте расслышать друг друга сквозь голоса множественной вселенной…

'Чем дольше живём мы, тем годы короче,

Тем слаще друзей голоса.

Ах, только б не смолк под дугой колокольчик,

Глаза бы глядели в глаза…'

Я ушла в ванную до того, как слёзы превратились в рыдания, включила воду и сидела над ней, давясь своим отчаянием.

Если ты не найдёшь меня, Вовка, всё будет бессмысленно. Я ведь усохну с тоски. Зачем я здесь, если ты неизвестно где? Зачем вообще всё? Я набирала в ладони воду, умывалась, но всё было без толку.

В дверь постучали:

— Оля, ты там? Ты скоро?

Ну, всё. Кончилась, должно быть, «Песня года». Я вдохнула-выдохнула:

— Пять минут!

Посмотрела на себя в зеркало. Глаза красные. Нос опухший. Да и пофиг.

Я всё равно найду тебя, Вовка. Или ты меня найдёшь. Иначе и быть не может.