— Мне доложили, ты просишь работы.
Богатенький господин Филинов подышал на перстень, потёр о халат. Полюбовался камнем и изволил взглянуть на меня.
В этом кабинете не так давно мы с Бургачёвым опрашивали свидетелей. Этого же господина и опрашивали, вместе с его женой, слугами и служанками. И нам отвечали. Потому что были мы представители законной власти.
Сейчас и кабинет, и кресло были те же самые, и даже халат похожий. Только смотрел господин Филинов на меня теперь совсем по-другому. Не так, совсем не так смотрел.
Развалился в кресле, а я стою перед ним, как школьник в кабинете у директора.
— Не прошу, — говорю. — Интересуюсь конъюнктурой рабочего рынка.
Он аж рот приоткрыл. Ну а что, Димка Воронков не с дерева слез. Тоже может пальцы гнуть не хуже прочих.
Лицо у Филинова сразу попроще стало. Побарабанил он пальцами по столу, спрашивает:
— Конъюнктурой, значит, интересуетесь, господин бывший сыскарь? С какой целью, позвольте узнать? Уж не места ли ищете?
— Место бы мне не помешало, — отвечаю. — Скрывать нечего. Будущему боссу — как врачу, всю правду.
Смотрю, заинтересовался господин Филинов, в кресле поёрзал, кулаком щёку подпёр, на меня смотрит.
— Кто тебе сказал, что я ищу работников?
— Какой же это секрет, — я плечами пожал. — Если бы не знал, не стоял бы здесь.
Пожевал он губами, возражать не стал. Ясное дело, знает он всё — и про то, что Верочка моя подружка, и что уволили меня с треском. По лицу не скажешь, но тут и так понятно — к гадалке не ходи.
— Так ты вслед за своей девкой сюда пришёл? — говорит, а сам улыбку включил, как бы с намёком: «Давай, не стесняйся, все свои. Уж мне-то можно рассказать!»
Я в ловушку не попался, ответил с достоинством:
— Я информацию получил — полезную. А за женщиной что ходить, пусть она за мной бегает.
Притих он в своём кресле, и видно, как шестерёнки у него в голове крутятся — размышляет.
— А почему ко мне? Или не берёт больше никто?
— Берут, отчего же. Вон какие дела в нашем городе творятся, слышали наверное. Охрана нынче всем нужна. Но к вам первому пошёл, потому что вы самый умный здесь.
Это я рисковал, конечно. Вдруг толстая лесть ему поперёк организма встанет. Но кто не рискует, тому шампанского не видать.
Смотрю — слушает внимательно, не возражает. Я дальше несу:
— Может, есть здесь люди и побогаче. Но слухи ходят, что у вас всё по уму да по науке. Что вы фабрику хотите построить, дать людям работу. Чтоб не в земле ковырялись за копейки, а за станком стояли. Что хотите грамоте учить работников своих…
Я даже договорить не успел — подскочил в кресле господин Филинов, глаза у него загорелись. Хлопнул рукой по столу, аж чернильница подпрыгнула:
— Да! Фабрика! Станки! Правильно говоришь, как тебя там! Я за прогресс, чтоб подлые людишки к делу были приставлены. Чтоб пользу приносили. А мне палки в колёса…
Надулся он при этих словах, замолчал. Лицо сморщил, сидит, за щеку схватился, будто зубы заныли — все разом.
Ага. Заглотил крючок господин меценат, до самых кишок достало.
Махнул он рукой — брильянты в перстне сверкнули, и сказал:
— Ладно. Донесли мне, что выперли тебя со службы. За драку с поножовщиной, за потерю чести мундирной. Мне на это плевать. С каждым случиться может. Все по молодости чудили.
Ухмыльнулся он чему-то своему, поскрёб пальцем бровь.
— Ты мне понравился. Вижу, мозги есть у тебя, не дурак, как другие. Опять же, в университете обучался, образование имеешь.
Взял он со стола колокольчик, позвонил. Сам в бумаги уткнулся — вроде как закончил со мной.
— Сейчас пойдёшь с управляющим, он тебя на место определит. Об оплате с ним тоже договоришься. Главный по охране у меня капитан Корякин. В подчинении у него будешь. Если понравишься ему — жалованье прибавлю. Ну, иди, иди.
— Пойду, конечно, — отвечаю. — Но жалованье надо обсудить сейчас.
Он голову поднял от бумаг, глаза выкатил. Не ожидал такого.
Я ему слова не дал сказать, а то он уже рот открыл, и не для того, чтобы мне зарплату прибавить.
— Согласие, — говорю, — есть продукт непротивления сторон. А я своего согласия пока не давал. Сколько управляющий ваш положит того жалованья, не знаю. Зато знаю, что всегда сперва надо цену билета узнать, а потом на карусель влезать.
Смотрю, господин Филинов багроветь начал, хочет сказать что-то, но пока не получается.
— Мне десять рублей в неделю с жильём, столом и одеждой предлагали. Догадайтесь, у кого. Но я сказал — подумаю. Ежели у вас столько же будет, лучше здесь. Почему, я сказал уже. Вы дела с умом ведёте, с понятием. У вас и работать в радость и… и честь.
Засунул он палец за воротник рубашки, выдохнул раз, другой, успокоился, не такой красный стал.
Повертел головой, говорит:
— Тебя бы в шуты брать, а не в охрану, ваше бывшее благородие. Но я от своего слова не отказываюсь. Будет тебе десять рублей со столом и прочим. Но и ты смотри — не зарывайся. Если что — жалеть не стану. Всё — пошёл.
Вижу, теперь уже точно всё. Шутки кончились. У дверей уже управляющий переминается, покашливает.
— Звали, ваша милость? — спрашивает.
— Звал. Бери вот этого… господина и на место поставь. Прими, пригляди, устрой. Чтоб всё честь по чести.
А сам усмехается — легонько так.
Не понравился мне его смех, но поздняк метаться — пришёл, увидел, место получил.
Вышел я, дверь притворил со всем почтением — нельзя босса до крайности доводить, надо меру знать — и пошёл с управляющим. Вступать в новую должность.
Управляющий — солидный мужчина с бакенбардами вразлёт — спросил:
— Как называть вас, юноша? Какого роду-племени будете? Документики ещё желательно ваши получить, для порядку-с.
— Дмитрий Александрович меня зовут, — отвечаю с достоинством. — Фамилия Найдёнов. Документы пожалуйте, вот.
Подал ему бумаги, он взял — всё чинно, прилично. Если бы знал этот солидный дяденька, как мне извернуться пришлось, чтобы добыть свои бумаги из квартиры, за которой следят лихие ребята, он бы прослезился. Или нет.
Целый час дяденька с бакенбардами водил меня по особняку, как по музею — экскурсовод.
Пояснял про технику безопасности. Это можно, то нельзя, так ходи, сюда не ходи — прямо ходячая инструкция. Его послушать — так ничего нельзя. Только ходи с почтением, и внимай указаниям господина и управляющего его — вот этого.
Через час времени, что я провёл, слушая почтенного управляющего, дошли мы до непосредственного моего начальника.
Есть такая комната, в ней все слуги собираются. Людская — или как её там— называется. Сидят, общаются, баклуши бьют со всем усердием.
Вошли мы, все сразу замолчали. Смотрят на меня. Девушки сидят, одна женщина под сорок — полная, румяная, парень — сразу видно, что из лакеев. И мужик — хорошо за тридцатник, росту небольшого, но крепкий, плечи широкие, волосы сединой побиты неравномерно. Бывает так, что седина лезет клочками, будто над человеком малярной кистью махнули. Вот и он такой.
Мужик этот при виде нас встал, шагнул вперёд, в руках трубка курительная дымится, рукава белой рубашки засучены.
— Вот, привёл вам нового работника, — говорит управляющий. — Под ваше начальство, Матвей Прокофьевич. Прошу любить и жаловать.
Развернулся и ушёл, неторопливо так.
А я с ними остался.