Сталин, Гитлер и мы

Путь наверх

Сталин и Гитлер принялись штурмовать политический Олимп примерно в одно и то же время, в 20-е годы. Гитлер начинал свой путь, можно сказать, с нуля, а Сталин, будучи на десять лет старше, уже имел за плечами немалый политический опыт. Как и во многом другом, в их восхождении к власти немало общего. Иначе и быть не могло: уж больно натуры схожие! Английский историк А. Буллок пишет: «В них очень отчетливо выражена присущая обоим уверенность в том, что они отмечены особым предназначением и, следовательно, нормы обычного человеческого поведения не имеют к ним никакого отношения. В свою очередь, именно уверенность такого рода обеспечивает возможность для непосредственного сравнения этих двух исторических фигур». Буллок также подчеркивает: «Как Сталин, так и Гитлер считали жестокость несомненным достоинством». К этому остается добавить и еще одно их общее всепобеждающее качество — беспринципность. Но главное в их жизни, главное, что пронизывает все поры руководимых ими партий, нацистской и коммунистической, и служит их питательным ферментом, — это ненависть. Ненависть к врагам, ко всем инакомыслящим, которым уготована одна судьба — физическое уничтожение или, в крайнем случае, рабский труд. Оба они, Гитлер и Сталин, так спешили с этим своим важнейшим делом, что одновременно, к 1934 году, уничтожили у себя даже намек на какую-либо оппозицию.

И еще красноречивый факт: в 1933 году Сталин и Ватикан первыми признали новую немецкую власть во главе с Гитлером.

В тяжких условиях, на которые была обречена Германия после поражения в первой мировой войне, немецкие фашисты с их реваншистскими лозунгами набрали известную силу и уже в 1923 году устроили путч, который провалился (словно большевики в 1905 году). Гитлер и другие заговорщики попали в тюрьму, ему дали пять лет, но отсидел он меньше девяти месяцев, причем в таких условиях, что сумел написать там свою книгу «Моя борьба», свободна принимал в тюрьме посетителей, кормился из ресторана и т. п. Можно сказать, что, как и Сталину, ему, бунтовщику, обижаться на власти было грешно.

Стоит обратить внимание на более чем либеральное отношение властей к фашистским заговорщикам. Окажись тогда суд построже, может быть, удалось бы избежать распространения коричневой чумы. Вот так же и у нас в стране, больше всех пострадавшей от сталинизма и немецкого фашизма, власти явно недооценивают угрозу этих двух страшных призраков, все еще не канувших в вечность, не видят в них большой опасности. Но ведь точно так же думали о фашизме и немецкие власти в 20-е годы. И что из этого вышло?

Еще одна из множества общих характерных черт у Сталина и Гитлера: последний тоже в начале своей политической карьеры ничем не блистал. Его ближайший коллега вспоминает: «Речь Гитлера риторически слаба, интеллектуально равна нулю, наиболее сильным ее моментом является способность оратора передавать эмоциональное возбуждение. Возможно, Гитлер верит в то, что говорит; во всяком случае успех ему приносит тон эмоциональной убежденности. То есть примитивная ступень ораторского искусства».

Тем не менее с самого начала политической карьеры у Гитлера ярко проявилась идея избранности. Он сам признавался: «Порой мне казалось, что я, как Иисус Христос, пришел в храм моего Отца и увидел в нем менял». Его соратник по партии вспоминает: «У Гитлера все сильнее стали проявляться наполеоновские и мессианские замашки. Он заявлял, что чувствует себя призванным спасти Германию, и пусть не сейчас, но позже ему обязательно выпадет эта роль. Он проводил целый ряд параллелей между собой и Наполеоном».

Бесноватая риторика Гитлера вполне сочеталась с общим стилем набиравших силу фашистов. Начальник его охраны вспоминал: «Мне часто приходилось при выполнении своих обязанностей наблюдать за поведением Гитлера в мюнхенских пивных. Шутники тогда говорили, что если бы не было мюнхенского пива, то не было бы и национал-социализма. Как известно, будущий фюрер начинал свою деятельность в мюнхенских пивных, где сперва выступал как агитатор-одиночка, а затем как глава созданной им партии. Идеи реванша, воинственные призывы к походам на Запад и на Восток, погромные выкрики, заклинания имели особый успех в возбужденной атмосфере пивных». Далее тот же источник сообщает, что дело часто доходило до драк, в которых Гитлер и его сторонники избивали своих противников, причем часто и пивными кружками.

Близкий к Гитлеру в начале 30-х годов Г. Раушнинг вспоминает о таких же скандальных погромно-пропагандистских акциях: «То, что я видел своими глазами, то, что мне рассказывали знакомые, было проявлением несдержанности на грани полного распада личности. Вопли, буйство, топание ногами, вспышки гнева напоминали выходки невоспитанного, избалованного ребенка; но, несмотря на всю эту гротескность и кошмарность, сумасшествием это не было… Очевидно, тогда начинался период, когда Гитлер с помощью точно рассчитанных вспышек гнева хотел посеять панику в своем окружении и лишить его воли к сопротивлению. Люди начинали бояться его непредсказуемости».

Того же добивался и Сталин, который только тем и занимался, что, говоря словами Раушнинга, «сеял панику в своем окружении и лишал его воли к сопротивлению». Правда, добивался он этого другими методами: под маской ледяного спокойствия в сочетании с грубостью, оскорблениями и угрозами.

Секретом успеха Гитлера было то, что уже к началу 30-х годов в Германии оформился зловещий союз: национал-социализм, милитаризм и монополизм. Тот же Раушнинг писал: «Решающим для карьеры Гитлера уже на первом этапе было то, что он установил самые тесные связи с баварскими толстосумами». На послевоенном Нюрнбергском процессе бывший нацистский министр экономики Функ свидетельствовал: «В разговорах с промышленниками фюрер подчеркивал все снова и снова, что он является врагом государственной экономики и так называемого планового хозяйства и что он считает абсолютно необходимым свободное предпринимательство и свободное соревнование, чтобы достичь наилучших результатов». На это «пушечный король» Крупп отреагировал так: «Экономика нуждается в спокойном поступательном развитии. В результате борьбы между многими немецкими партиями и силами беспорядка не существовало возможности для производственной деятельности. Мы — члены семьи Крупп — не идеалисты, а реалисты, у нас создалось впечатление, что Гитлер обеспечит нам необходимое здоровое развитие. И он действительно сделал это».

Как и у Сталина, у Гитлера главным средством в борьбе за власть и ее упрочение стала партия. По своей структуре, организации работы, методам и целям обе партии, нацистская и коммунистическая, были похожи, как близнецы. Их руководство находилось на положении небожителей, безраздельно царивших над рядовыми партийцами. Любопытно, что Гитлер при создании своей партии оценивал ее перспективную численность в 10 процентов от населения страны, примерно так же обстояло дело и в сталинской партии. Оба лидера считали, что щупальца партии должны проникать всюду, буквально во все сферы жизни общества. Партийные решения, спущенные сверху, были законом. Как с этим обстояло у нас, широко известно. То же самое наблюдалось и в Германии. А. Шпеер пишет в своих мемуарах: «Рядовые члены партии были воспитаны так, что большая политика их не касалась, была слишком для них сложна. И они не были обязаны брать на себя ответственность. Вся система была направлена на то, чтобы у них не возникало угрызений совести. В результате все разговоры между этими однозначно мыслящими людьми были всегда стерильными. Им было не в чем убеждать друг друга».

Это свидетельство с той, немецкой стороны, а вот и с нашей — оно принадлежит личному переводчику Сталина В. Бережкову. В канун войны Бережков работал в Берлине в нашем посольстве, не раз встречался с Гитлером и его ближайшими сподвижниками, а во время Великой Отечественной войны был переводчиком Сталина, в том числе и во время его встреч с западными лидерами (в совершенстве знал не только немецкий, но и английский). Итак, Бережков пишет в своих воспоминаниях: «Мне, работавшему еще в довоенной нацистской Германии, трудно было не заметить, как и там и тут сходными методами возвеличивались Сталин и Гитлер. Те же массовые сборища, тот же пропагандистский угар, то же искусство — помпезное, с заданными параметрами положительного героя, фактически тот же самый „социалистический реализм“… И Гитлер, и Сталин без конца льстили своим народам. Гитлер величал немцев расой господ. Сталин громогласно объявлял советских людей первопроходцами, строителями коммунизма, прокладывавшими новые пути человечеству. А тихонечко, себе в усы, обзывал дураками. Общество было обречено и слышать и говорить только то, что разрешалось. Судьба инакомыслящих была одинаковой — они были упрятаны в лагеря или уничтожены. Так что существовала единственная альтернатива верноподданничеству. Ну а те, кто попрактичней, поэластичней, вовремя перестроились. При Гитлере многие коммунисты стали нацистами. Вышли из одной партии и вошли в другую. Больше всего перестройщиков было в рабочей среде. Как говорится, в гуще народной».

Гитлер приветствовал перебежчиков из коммунистического лагеря, он говорил, что из либерала никогда не получится хорошего нациста, а из коммуниста легко получится. Впоследствии я сам убедился в этой истине, познав ее, можно сказать, от противного. В качестве корреспондента я в годы «холодной войны» не раз бывал как в Западной, так и Восточной Германии и смог убедиться, что в последней бывшие нацисты прилично устроились, не то что в Западной Германии. То есть подмеченный фюрером процесс там пошел наоборот (но по той же логике!): нацисты перестраивались в коммунистов. Стоило только взглянуть на сохранившуюся в ГДР нацистскую военную форму! Как известно, в Западной Германии нацизм был осужден еще на Нюрнбергском процессе, там за пропаганду фашизма дают тюремный срок, там в ходе денацизации осудили десятки тысяч фашистов. А в России, как сообщают средства массовой информации, на исходе XX века выходило более ста фашистских газетенок! И нет, как и не было, закона против пропаганды фашизма!

Нет, недаром Гитлер не раз заявлял, что национал-социализм есть то, чем мог бы стать марксизм с небольшими поправками. Фюрер признавался, что многому научился у Ленина и Троцкого, в том числе тому, как обманывать и вести за собой массы. «Я многому научился у марксистов, — говорил Гитлер, — и я признаю это без колебаний. Я учился их методам».

Как известно, главным идеологом фюрера был Геббельс. Коллега Геббельса по 30-м годам Г. Раушнинг вспоминает: «Геббельс, и не только он один, в годы борьбы почти торжественно заявлял о глубоком родстве национал-социализма и большевизма; подобное же мнение о большевиках развивалось и после прихода нацистов к власти, хотя об этом уже не говорили в открытую». Но и этого мало! В своем дневнике Геббельс писал: «Штеннес говорит, что я — Сталин нашего движения, который оберегает чистоту идеи. Я не Сталин, я им стану». В том же дневнике Геббельс с гордостью заявляет: «Я — национал-большевик!» И еще одно любопытное признание Геббельса из его дневника от 1940 года: «Теперь мы связаны с Россией союзом. До сих пор это было нам выгодно. Фюрер увидел Сталина в фильме, и он тотчас показался ему симпатичным. С этого, собственно, началась германо-русская коалиция».

Никак нельзя забывать о том, что основатели обеих партий, нацистской и коммунистической, спекулировали на том, что они якобы защищают интересы трудящихся. Как известно, Ленин с самого начала своей революционной деятельности решил создать «партию, опирающуюся на рабочее движение». Точно так же сформулировал свою задачу и Гитлер, создавая нацистскую партию. Не случайно при сравнении обеих партий, нацистской и коммунистической, дело доходит до анекдотов: обе они прежде всего именуют себя рабочими, социалистическими и революционными. И обе, придя к власти, стали единственными партиями в своих странах.

Троцкий называл Гитлера и Сталина близнецами. То же самое можно сказать и об их партиях, которые, придя к власти, превратились просто в государственные структуры, вернее, в государственно-партийные мафии и нуждались поэтому не в политических лидерах, а в «крестных отцах». Сам факт наличия одной-единственной политической партии на всю страну — абсурд. Вот четкое определение понятия «партия», данное в толковом словаре Уэбстера, второй на Западе книге после Библии: «Группа людей, объединенных общими целями и намерениями, придерживающаяся одного и того же мнения по поводу окружающих явлений; объединенная определенными политическими взглядами и пытающаяся с помощью выборов продвинуть своих представителей в официальные органы власти».

В последних словах весь смысл! Нацистской и коммунистической партиям после захвата власти, тут же ставшей абсолютной, тоталитарной, вовсе не требовалось добиваться каких-то позиций и конкретных мест в государственной машине и законодательных органах, им не угрожало никакое политическое соперничество. Они сами были этой машиной и этими органами!

Еще примеры из жизни нацистов и коммунистов. У нас — красный флаг с серпом и молотом, у нацистов — красный со свастикой. И мы, и они отмечали 1 мая праздник труда и весны, а 8 марта — женский день. И у них, и у нас были субботники; лучше всех проявившим себя на субботнике немцам выдавались почетные жетоны, на которых был оттиснут серп и молот. Подобный перечень можно продолжать и продолжать, причем не только в области общественной жизни и партийной работы, но и во многих других сферах вплоть до литературы и искусства, к чему мы еще вернемся. Можно также вспомнить, что Сталин ходил без погон, но в полувоенной форме, в сапогах, — и Гитлер тоже. У Сталина — усы, у Гитлера — усики. И самое главное: у них и у нас партийно-государственный колосс держался на двух опорах — всесильных карательных органах и всеохватной пропагандистской машине. Подруби одну из них — и все рухнет. Так, кстати, и случилось с КПСС.

Согласно теме нашего разговора, мы ведем речь о немецких фашистах и наших коммунистах, но не только немецкие нацисты видели в Сталине родную душу. Такой вот пример. У нас мало кому известно, что среди русских эмигрантов, покинувших Россию после Октябрьской революции, тоже были фашисты. Мне об этом подробно рассказывала известная в годы перестройки публицист Н. Ильина, которая тогда была одним из самых активных авторов «Огонька». В памфлете «Привидение, которое возвращается» она, в частности, писала:

Ильина пересказывает и цитирует письмо Родзаевского Сталину, написанное после окончания второй мировой войны. Она продолжает: «Много ошибок совершил он, Родзаевский, в своей жизни, и все потому, что долго не понимал того, что понял недавно: Иосиф Сталин и есть тот вождь, в котором нуждалась Россия. Он навел в этой стране порядок, привел ее к победе, расширил ее границы. Да, он, Родзаевский, работал на японцев, надеясь, что с их помощью удастся очистить Россию от коммунистов. Да, во время войны сочувствовал Германии, ибо верил: Гитлер избавит Россию от евреев. Спасения России искал на стороне, а главное просмотрел, а главного не заметил: мудрости ее вождя! Родзаевский убежден: Сталин понимает, что евреи — наиболее коварный внутренний враг России, и сам сумеет решить наболевший еврейский вопрос».

Как мы говорили выше, Сталин как раз в то самое время и обдумывал так называемый «еврейский вопрос», причем точно в духе Родзаевского! Свое письмо к Сталину Родзаевский закончил такими словами: «Я хочу начать новую жизнь как национал-коммунист и убежденный сталинист!»

На тему кровной или, как теперь говорят, генетической связи между сталинизмом и фашизмом есть множество фактов и документов, но, пожалуй, одним из самых потрясающих является письмо великого русского ученого И. П. Павлова, которое он написал в Совет Народных Комиссаров в декабре 1934 года. Ему тогда было уже 85 лет, он был нобелевским лауреатом, известным во всем мире. Наверное, он просто не мог больше молчать, решил, что терять ему уже нечего, а того, что большевики погубили Россию, он, настоящий ее патриот, пережить не мог. В письме он заявил: «Вы напрасно верите в мировую революцию. Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До вашей революции фашизма не было. Ведь только политическим младенцам Временного правительства было мало даже двух ваших репетиций пред вашим октябрьским торжеством. Все остальные правительства вовсе не желают видеть у себя то, что было и есть у нас… Мне тяжело не от того, что мировой фашизм попридержит на известный срок темп естественного человеческого прогресса, а от того, что делается у нас и что, по моему мнению, грозит опасностью моей Родине».

К сожалению, и через шестьдесят с лишним лет это письмо звучит не просто как исторический документ, но и по-прежнему как предостерегающий призыв. В 1999 году наш известный политический деятель А. Яковлев, вспоминая о своем печатном выступлении против литературных черносотенцев еще в 70-е годы, сказал в интервью газете «Известия»: «Я с грустью констатирую, что все, кого я тогда критиковал, сегодня находятся в авангарде псевдопатриотической борьбы: журналы „Молодая гвардия“, „Наш современник“… Сталин это сообразил первым, апеллируя во время войны к „великому русскому народу“. Но чувство национального превосходства — оно поганое, это чувство толпы, невежества, зависти. В условиях нашего уголовного государства оно может дать всходы: угроза фашизма — фашизма российского разлива — у нас вполне реальна». (Обратите внимание, что Яковлев назвал наше государство уголовным в 1999 году, но нам не привыкать: оно было таким же и при Сталине.)

В свете всего сказанного выше не приходится удивляться тому, что именно Сталин помог Гитлеру прийти к власти. Дело было так. Еще в 1924 году Сталин обратил внимание на одно высказывание известного в то время советского публициста К. Радека. Сталин заявил: «Радек считает главным врагом Германии фашизм и полагает необходимой коалицию с социал-демократами. А наш вывод: нужен смертельный бой с социал-демократами». Сталин через Коминтерн объявил нашими главными врагами социал-демократов, назвав их «врагами пролетариата, более опасными, чем явные приверженцы грабительского капитализма». И в этом он тоже сошелся с Гитлером, который считал социал-демократов своими злейшими врагами, потому что именно они были главным препятствием на его пути к власти в Германии.

В 1932 году коммунистическая партия Германии набрала на выборах более пяти миллионов голосов. Если бы она выступила единым фронтом с немецкими социал-демократами, то Гитлер не смог бы победить на выборах. Но Сталин запретил немецким коммунистам блокироваться с социал-демократами. Ошибка Сталина? Нет, конечно! Просто фашизм был ему ближе по духу, чем социал-демократические идеи. Личный переводчик Сталина В. Бережков, которого мы выше уже цитировали, со знанием дела свидетельствует: «Сталину всегда импонировал нацистский вождь. Еще до его прихода к власти Сталин считал главной опасностью не национал-социалистов, а социал-демократов, которых он заклеймил кличкой „социал-предателей“. Такое его отношение понятно: именно идеи социал-демократии угрожали подорвать созданную им в СССР диктатуру и поставить под сомнение его личную неограниченную власть, методы же нацистов были близки ему по духу».

Что касается общих методов, то по этому поводу писатель Ю. Борев, большой специалист по биографии Сталина, сделал такое меткое замечание: «Убитый Киров стал подожженным рейхстагом Сталина». Как известно, Гитлер, чтобы окончательно укрепить свою диктатуру, в 1933 году поджег в Берлине рейхстаг и развязал после этого террор против всех, кто мешал ему. Сталин же в 1934 году спровоцировал убийство Кирова, своего ближайшего соратника, ходившего у вождя даже в личных друзьях, и затем тоже развязал массовый террор против собственного народа, уничтожив миллионы ни в чем не повинных людей. Кстати, заодно, убив Кирова, он избавился от своего последнего главного политического соперника и окончательно утвердился в роли единоличного диктатора. Так что они оба, Гитлер и Сталин, почти одновременно подмяли под себя народы своих стран, завершив к середине 30-х годов процесс их полного порабощения.

Сталин пристально следил за тем, как Гитлер шел к власти. В своей личной библиотеке Сталин хранил книги о нем и немецком фашизме, на них сохранились его пометки, по которым можно судить о том, что многое роднило этих двух монстров. Как потом оказалось, Гитлер тоже проявлял большой интерес к Сталину и его карьере. Ниже мы еще не раз продемонстрируем их взаимные симпатии, которые существовали до середины 30-х годов, когда отношения между СССР и Германией обострились, чтобы затем вновь резко сблизиться в 1939 году. В. Бережков в своих мемуарах вспоминает о том, как в 1934 году на очередном заседании Политбюро зашел разговор о том, что Гитлер расправился со своим главным политическим соперником Э. Ремом и перебил его соратников — командиров штурмовых отрядов. «Вы слыхали, что произошло в Германии? Гитлер, какой молодец! — восхищался Сталин. — Вот как надо поступать с политическими противниками». А ведь Рем сыграл ключевую роль в приходе Гитлера к власти. Но он мог в будущем стать соперником фюрера, поэтому последний вероломно убил его. Можно вспомнить и о том, что из семи членов Политбюро, избранных в мае 1924 года на XIII съезде партии, первом после смерти Ленина, шестеро (то есть все, кроме самого Сталина!) оказались «врагами» и были уничтожены.

Восхищение Сталина тем, как Гитлер расправился с Ремом, зеркально повторилось, когда фюрер, в свою очередь, горячо одобрил Сталина за то, что он уничтожил своих генералов и маршалов в канун войны. Но фюрер вспомнил об этом не потому, что Сталин тем самым подорвал мощь нашей армии, а потому, что на него в 1944 году совершили покушение нацистские генералы. Гитлер пожалел, что он раньше не сделал со своими военачальниками того, что совершил Сталин весьма предусмотрительно, по мнению фюрера.

Примечательно, что в конце 20-х и в начале 30-х годов, когда Гитлер уверенно шел к власти, советско-германские отношения переживали как бы медовый месяц. Известно, что до первой мировой войны связи между Россией и Германией были весьма тесными, что, кстати, ярко отразилось на русской литературе XIX века. Наука, культура, экономика — все входило в круг общих интересов обеих стран. Противостояние в первой мировой войне и революция в России ослабили эту традицию, но уже в 20-е годы связи между странами стали оживляться. В русле нашей темы стоит вспомнить хотя бы о том, насколько оживились контакты Германии и России в такой специфической области, как военная.

До сих пор у нас мало кто знает, что 20 тысяч немецких офицеров прошли боевую подготовку на авиабазах и танкодромах Советского Союза. Эти офицеры, составившие в скором будущем костяк гитлеровской армии, по праву считали своими альма-матер Липецк и Казань. Именно в этих городах закладывалась основа мощных гитлеровских воздушных и танковых армий. Представители командующего состава Красной Армии тоже наезжали в Германию, но далеко не в таком количестве и, конечно же, не с такой пользой для себя, как это получилось у немцев, которые вскоре вернулись к нам уже в качестве завоевателей. Сталин рассчитывал, что обученные у нас немецкие офицеры пойдут потом походом на Западную Европу, главным образом на ненавистную ему Англию, которую, кстати, так же люто ненавидел и фюрер. Но, увы, в результате вышло, что Сталин помог Гитлеру подготовить первоклассную армию на свою голову. Легко представить гнев Сталина, когда стало ясно, что обучение немцев в Липецке и Казани может выйти стране боком. Сталин, как мог, попытался себя утешить: расстрелял всех, кто имел отношение к этой акции, от маршала Тухачевского, дипломата Крестинского и публициста Радека до комендантов аэродрома в Липецке и танкодрома в Казани. Типичное сталинское решение. Он всегда с особым усердием уничтожал людей за свои собственные ошибки, чтобы некому было потом о них вспомнить.

Но не только военное сотрудничество отличало тогда советско-германские отношения. К началу 30-х годов Германия далеко обошла все другие страны Запада по объему торговли с СССР. Можно вспомнить и о таком событии, как заключение в 1933 году Договора о дружбе, ненападении и нейтралитете между нашей страной и Италией, возглавлявшейся тогда Муссолини. Договор коммунистов о дружбе с фашистами!

При вхождении Гитлера и Сталина во власть можно отметить еще одну общую черту: они оба вылезли на самый верх, можно сказать, «из грязи в князи». Так обычно и случается в результате резких политических катаклизмов, в результате революций, которые из-за этой печальной закономерности изначально обрекаются на неудачу, причем неминуемо сменяются термидором, реакцией. Известно, что Сталин и Гитлер еще до вхождения во власть добродетелями не отличались, а уж в роли «князей» проявили себя так, что весь мир содрогнулся.

Вообще захват власти Сталиным несказанно удивил даже его ближайшее окружение. Гитлер шел к власти как бы сам по себе, поднимаясь шаг за шагом. Сталин же долго находился в тени Ленина, причем даже не на втором, а на третьем плане. Как известно, Октябрьскую революцию сделали Ленин и Троцкий, а Сталин был в то время не из самых первых их помощников. Об этом свидетельствует много фактов и документов, в том числе воспоминаний. Это уже потом, много лет спустя, сталинские пропагандистские холуи сочинили под его диктовку, что он наравне с Лениным возглавлял революцию. А ведь даже в 1920 году, когда Сталин уже обрел определенный вес в партийной верхушке, о нем никто и не думал упоминать хотя бы как об одном из руководителей Октября. Так, сохранилась стенограмма торжественного вечера по случаю третьей годовщины революции (то есть в 1920 году), в ней, естественно, много имен и фактов, но Сталин вообще не упоминается!

Кому мало таких доказательств, те могут ознакомиться с мнением самого Сталина по этому вопросу. В 1918 году, в первую годовщину Октябрьской революции, Сталин заявил: «Вся работа по практической организации восстания происходила под непосредственным руководством Председателя Петроградского Совета Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-революционного комитета партия обязана прежде всего и главным образом Троцкому». В 1918 году Сталин никак не мог сказать иначе, поскольку так и было на самом деле, но зато потом он всю свою оставшуюся жизнь употребил на то, чтобы лишить Троцкого этой сомнительной славы и приписать ее себе.

Наконец, еще одно примечательное свидетельство, оно принадлежит меньшевику Н. Суханову, который считал Троцкого наравне с Лениным ответственными за «крах России», «великую смуту» и «крушение демократических надежд». Суханов писал: «Кому же не ясно, что перед нами нет никакой „советской“ власти, а есть диктатура почтенных граждан Ленина и Троцкого и что диктатура эта опирается на штыки обманутых ими солдат и вооруженных рабочих, которым выданы неоплатные векселя на сказочные, но не существующие в природе богатства». Как видите, снова ни слова о Сталине.

В апреле 1922 года на Пленуме ЦК партии среди прочих очередных постановлений было решено ввести должность генерального секретаря. Подразумевалось, что это будет высшая техническая должность в партийном руководстве, что ее обладатель возглавит никак не партию, а наведение в ее центральном аппарате элементарного порядка. Сталин же сумел использовать этот пост, порученный ему, в борьбе за личную власть. Ему, конечно, крупно повезло, что в то время Ленин тяжко заболел и фактически отошел от дел. Но даже и в той ситуации окружению Ленина и в страшном сне не могло привидеться, что Сталин скоро займет его место. А Сталин сумел доказать, что тот, у кого в руках партийный аппарат, может в тоталитарном государстве добиться всего. Точно так же действовал и Гитлер, он с не меньшим успехом подтвердил верность этой аксиомы. Причем ему при этом было легче, чем Сталину, у него не было могучих политических соперников, какие были у Сталина. Но они увлеклись борьбой друг с другом за ленинский трон и не заметили, как пропустили вперед Сталина.

Незадолго до этого печального исхода смертельно больной Ленин в один из моментов просветления собрался было сместить зарвавшегося Сталина с поста генерального секретаря, но не успел. Есть историки и современники тех событий, которые считают, что Сталин приложил руку к смерти Ленина. Так, Троцкий в своих мемуарах заметил, что только «болезнь помешала Ленину политически разгромить Сталина». Еще Троцкий писал: «Если Сталин убил всех соратников Ленина, то почему не мог отравить и самого вождя».

Уже на исходе нашего века обнаружились документы, по которым можно предположить, что Сталин действительно был причастен к смерти Ленина. Один из старейших соратников Ильича, Н. Валентинов, оставил воспоминания, в которых, в частности, говорится о последнем, роковом ударе, окончательно свалившем больного Ленина. Это случилось в 1923 году. Крупская вспоминала: «С июля 1923 года пошло выздоровление, явилась возможность не только сидеть, но и ходить, опираясь на палку. Речь начала возвращаться именно в октябре». Такое улучшение здоровья вождя было неожиданным для всех, включая его самого. И как он на это отреагировал? Никого не предупредив, он поспешил на машине в Москву, в Кремль. Н. Валентинов пишет, со слов сестры Ленина, М. И. Ульяновой, сопровождавшей Ильича в той поездке: «Всю дорогу из Горок Ленин погонял шофера, чего прежде никогда не делал… Пройдя в свой кабинет в Совнаркоме, Ленин потом прошел в свою квартиру. И долго искал там какую-то вещь. И не нашел. Ленин пришел от этого в сильнейшее раздражение, у него начались конвульсии. По приезде Мария Ульянова рассказала об этом доктору. После чего доктора вызвали Крупскую, которая заявила: „Я не хочу, чтобы разнесся слух, будто какие-то письма и документы у него украдены. Такой слух может принести только большие неприятности. Я прошу вас забыть все, что говорила Мария Ильинична…“»

Ленин искал документы, связанные со снятием Сталина с его поста, в частности полный текст своего завещания, в котором он давал должную оценку Сталину, предрекавшую его отставку с поста генерального секретаря. Но Сталин опередил его! Выкрал те бумаги, что было совершенно в его стиле. Ленин этого перенести не мог и окончательно свалился в постель, стал вообще недееспособным. Крупская потому и не хотела пока раздувать скандал, потому что боялась за жизнь Ильича. Если все так и было на самом деле, то можно сказать, что Сталин помог Ленину уйти в мир иной. Во всяком случае, такая версия высказана в нашей прессе, и фантазией она не выглядит. Бывший помощник Сталина, Бажанов, вспоминал о том, как Сталин реагировал на смерть Ленина: «Сталин был радостно возбужден. Никогда я не видел его в таком приподнятом настроении, как в те дни после кончины Ленина».

Среди большевиков главной драматургической пружиной всегда являлась борьба за власть. Не Сталин это придумал. На поверхности она, как правило, прикрывалась видимостью идейных противоречий, но когда дело доходило до того, кто над кем возьмет верх (для большевиков, например, это всегда был вопрос жизни и смерти, у них власть никогда не переходила от лидера к лидеру тихо-мирно, по определенному закону), налицо оставался только инстинкт выживания, самосохранения. Так, Ленин, проигрывая в идейной борьбе эсерам, безжалостно и вероломно уничтожил их, украв при этом их лозунги. Точно так же Сталин по-бандитски покончил с Троцким. Наверное, для Сталина это была самая роковая веха в бесконечном перечне его кровавых преступлений.

«И Троцкий, и Сталин, — отмечал советский историк Д. Волкогонов, — были личными антиподами, но оба остались типичными большевиками». Говоря же о бескомпромиссном конфликте между ними, Волкогонов подчеркивает: «Нельзя забывать, что одной из главных причин борьбы явились не столько общеидеологические вопросы большевизма, сколько глубочайшая личная неприязнь друг к другу».

Это верно, так оно и было. Раз и навсегда заклеймив Сталина как «наиболее выдающуюся посредственность нашей партии», Троцкий неоднократно отзывался о нем вот в таком духе: «Политический кругозор его крайне узок. Теоретический уровень столь же примитивен. Его компилятивная книжка „Основы ленинизма“, в которой он пытался отдать дань теоретическим традициям партии, кишит ученическими ошибками… По складу ума это упорный эмпирик, лишенный творческого воображения… Его отношение к фактам и людям отличается исключительной бесцеремонностью. Он никогда не затрудняется назвать белым то, что вчера называл черным. Сталинизм — это прежде всего автоматическая работа аппарата».

Надо сказать, что Троцкий отличался высокомерием, что в конфликте со Сталиным сыграло немалую роль: он слишком долго не хотел считаться с возросшим могуществом Сталина, как бы не замечал его, был уверен, что место второго после Ленина главного большевика является его личным наследством. Когда Троцкий спохватился, было уже поздно. Сразу же после Октябрьский революции Сталин предусмотрительно начал обкладывать Троцкого, как опытный егерь волка во время охоты. С каждым годом Сталин все больше и больше походил на маньяка, обуреваемого ненавистью к Троцкому. К тому же последний после высылки из СССР развернул активную деятельность по разоблачению Сталина.

Сталин бросил на физическое уничтожение своего главного врага неисчислимые средства и самых изощренных агентов с Лубянки. Кроме того, организовал настоящую охоту за всеми его родственниками и сторонниками, которые безжалостно уничтожались как в нашей стране, так и за рубежом. Убийство Троцкого стало вполне закономерным завершением его полной драматизма жизни: он был затравлен и уничтожен карательными органами того самого режима, который он создал вместе с Лениным. Троцкий оказался последним (и самым главным!) из длинной плеяды руководящих большевиков, с которыми жестоко разделался Сталин. После этого он уже уверенно занялся обожествлением собственной персоны.

На пути, по которому Сталин шел наверх, нельзя не отметить еще и то, что он всегда называл себя учеником Ленина. Многие до сих пор полагают, что на самом деле это был всего лишь демагогический лозунг, но они ошибаются: в самом главном, в жестокой сущности большевизма, в его бесчеловечности Сталин действительно был продолжателем Ильича. Начнем с главного. В ноябре 1920 года Ленин публикует в журнале «Коммунистический Интернационал» свою статью «К истории вопроса о диктатуре». Как известно, этот вопрос о диктатуре пролетариата — ключевой в ленинской теории о революции и построении нового общества. Вот что утверждал Ленин в этой статье: «Диктатура означает — примите это раз и навсегда к сведению — неограниченную, опирающуюся на силу, а не закон, власть». «Неограниченная, внезаконная, опирающаяся на силу, в самом прямом смысле этого слова власть — это и есть диктатура». «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть».

Нет, это не просто политическая риторика! О том, как должна действовать эта ленинская диктатура пролетариата на практике, сам ее теоретик объявляет на XI съезде партии: «За публичное доказательство меньшевизма наши революционные суды должны расстреливать, а иначе это не наши суды, а бог знает что такое!»

Другой пример. В городе Шуе верующие протестовали против разграбления церквей большевиками. Узнав об этом, Ленин вознегодовал и заявил: «Чем больше представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше».

Точно так же Сталин и Гитлер, если во что и верили, то только в силу, насилие. Для них в его применении просто не существовало границ. Так, Гитлер заявлял: «Мы обязаны истреблять народы, так же точно, как мы обязаны систематически заботиться о немецком населении. Следует разработать технику истребления народов. Вы спросите: что значит „истреблять народы“? Подразумеваю ли я под этим истребление целых наций? Конечно. Что-то в этом роде, все к тому идет».

Упование Гитлера и Сталина на одно лишь насилие объясняется, по-моему, не только их неудержимым стремлением к неограниченной власти. Есть причина еще глубже и основательней — их комплекс неполноценности, который подсознательно их тяготит и который они пытаются преодолеть насилием над другими, иначе они не умеют. В этом смысле очень характерно признание, которое Ленин сделал своему лечащему врачу Кожевникову незадолго до своей смерти: «Политика — вещь захватывающая сильнее всего, отвлечь от нее могло бы еще более захватывающее дело, но такого нет». Как мы знаем, политика, по Ленину, — это прежде всего насилие.

Понятно, что во всех этих рассуждениях о пути Гитлера и Сталина наверх нельзя рассматривать их отвлеченно, в отрыве от окружения, от жизни общества. Немецкий психоаналитик М. Митшерлих по этому поводу замечает: «Масса сограждан с увлечением и дрожью восторга принимала участие в захвате фюрером власти, с ним они переживали свои собственные комплексы власти и мести. Так, они с восторгом отдались „сверхчеловеку“, чтобы создать расу господ (или, как у нас, построить коммунизм. — В. Н.) Теперь все — притеснения, убийства и преследования „чужаков“ — могло происходить без всякого чувства вины, потому что появились новые законы, новые ценности, новая мораль».

Примерно о том же пишет и французский философ А. Глуксман: «Проблема Гитлера не в том, что он совершил то, чего хотел, а в том, что ему позволили это сделать. Тайну следует искать не в его безумии, а в его современниках, которые наделили его безумие властью. Спрашивать, как был возможен Гитлер, значит спрашивать Европу, как она его допустила — то есть спрашивать нас самих».

То же самое можно сказать о Сталине (и Ленине) и нашем обществе. Писательница Е. Ржевская, прекрасно знающая рассматриваемую нами проблему, считает: «В обоих (нашем и нацистском) тоталитарных режимах наглядно проступают схожие черты и возможные заимствования. И сейчас, когда мы хотим обрести разумное миропонимание, для нас насущно увидеть общность родимых пятен тоталитаризма и тем непреклоннее отвергнуть их».