Сталин и финны

ВОЙНА

Сам Сталин на театре Зимней войны не был, но зато там с финской стороны бывал его бывший секретарь Борис Бажанов, ставший перебежчиком еще в начале 1920-х гг. Со стороны Сталина на фронте побывали люди из его ближайшего окружения, как, например, Лев Мехлис, для осуществления карательной миссии.

Вообще Зимняя война была типично сталинской войной. Она была начата и закончена по воле и приказу Сталина. Эта война была также самым страшным ударом по политической карьере Сталина, если, конечно, не брать во внимание события лета 1941 г.

По свой политической концепции Зимняя война была тесно связана со Сталиным и с олицетворяемой им системой, поэтому именно Сталин наилучшим образом символизировал то, за что сражались по обе стороны фронта.

Красноармейцы, идя в атаку, кричали: «За Родину, за Сталина!». Финны, естественно, ничего не кричали, да и в атаку не слишком часто шли, но они прекрасно понимали, что означает военный клич противника.

Высшее военное руководство ясно понимало, что, как бы война ни закончилась, мир придется заключать со Сталиным, поэтому цензура запрещала оскорблять личность вождя.

Рупором Сталина был Молотов, который, подобно «говорящему вождю» некоторых примитивных народов, объявлял волю вождя, так как тот был слишком высокороден для того, чтобы делать это лично. По конституции 1936 г. Положение Сталина в «демократическом» Советском Союзе было довольно скромным. Формально он руководил лишь одной из общественных организаций, которая, правда, была самой передовой. Властные же полномочия были сосредоточены в руках всенародно избранных Молотова и Калинина.

Изучение «фона Зимней войны» можно начать, как Юхани Суоми, с переговоров 1938 г. с Ярцевым или даже с более раннего периода, например, с получения Финляндией независимости. Однако, если рассматривать только действия Финляндии и то, как СССР вписывался в ее внешнюю политику, то результаты не будут особенно ощутимы. Более целесообразно было бы изучать агрессора. Сталину вовсе не обязательно было нападать на Финляндию, так же как и не было никакой необходимости оккупировать Прибалтику или уничтожать миллионы своих граждан.

Имеющиеся в нашем распоряжении материалы позволяют утверждать, что ответственность за начало войны несет именно Сталин, так как никто другой не мог принимать подобного рода решения. Вероятно, можно назвать и других виновников. Например, Жданова, Куусинена и Мерецкова. Правда, в условиях тоталитарной советской системы отказаться от полученного задания можно было только ценой собственной жизни, так что определение степени виновности кого-то другого, кроме Сталина, предполагает исследование чрезвычайно тонких материй, таких, как инициативности и психики.

В советской — и даже в посткоммунистической — историографии делались попытки переложить часть вины за начало войны на финнов и подчеркивалось, что Сталин войны не хотел.

Эти выводы следуют очень своеобразной логике. Сталин, конечно же, не хотел войны. Совершенно естественно, что его цель не состояла в гибели более 130 000 своих солдат, в изгнании из Лиги Наций и потере своего международного авторитета. Разумеется, он не был настолько сумасшедшим, чтобы воевать, если бы можно было получить без войны то, что ему было надо.

Так же странно звучат рассуждения по поводу того, что войны можно было бы избежать. Разумеется, ее можно было избежать. Если одна сторона не сопротивляется, то другая, конечно же, совершенно спокойно подчиняет ее себе. Выстрелы все равно и без войны прозвучали бы, но они прозвучали бы в подвалах и из ручного оружия. Гранаты не понадобились бы вовсе. Страны Прибалтики сохранили мир, но не получили привилегий на неподчинение власти диктатора.

Отдавая приказ о нападении, Сталин предполагал, что проблема Финляндии будет разрешена быстро путем резкого изменения ее международного положения. Страна получила марионеточное правительство, полностью зависящее от Москвы и ее стратегические пункты должны были занять части Красной Армии. Вся операция должна была продлиться всего несколько дней. Хотя СССР во время Зимней войны фактически был союзником нацистской Германии, по идеологическим причинам он все же не мог просто захватить территорию другой страны Дело следовало представить как народное восстание и для еще большей убедительности произвести выгодный для Финляндии обмен территориями, что заставило бы поверить всех легковерных (которых после периода народного фронта были легионы) в то, что речь не шла о захватнической политике.

То, что об аннексии Финляндии не было объявлено, а напротив, особенно подчеркивалось, что она останется независимым государством, не смогло обмануть никого, кроме некоторых советских историков. Для независимости и демократии руководимой Куусиненом Финляндии был уже всем известный пример: Советский Союз, который по конституции 1936 г. был самой демократической страной, которой правил парламент, избранный на основе всеобщего и равного избирательного права, и в которой права граждан гарантировались конституцией.

В Финляндии было хорошо известно, что скрывалось за парадным фасадом этой картины школы «социалистического реализма».

По концепции Сталина, народ вполне мог голосовать свободно и государства могли быть независимыми. Существенным здесь было лишь то, что все должно было происходить в соответствии с персонифицируемой им «генеральной линией» партии. Этого же можно было достичь полным подчинением объекта. В отношении Финляндии для такого подчинения в конце 1939 г., казалось, были все предпосылки. Когда после окончания Зимней войны Сталин разъяснял, почему война началась зимой, он ссылался на то, что это было обусловлено политической ситуацией: великие державы в тот момент дрались друг с другом и не смогли бы вмешаться. В следующий раз такой момент мог наступить только через 20 лет.

Ситуация осени 1939 г., вероятно, полностью соответствовала ожиданиям Сталина. Военная мощь Красной Армии была, по крайней мере в количественном отношении, самой внушительной в мире. Вторая по значимости держава Балтийского региона — Германия, была ближайшим союзником СССР, и с ней была договоренность о том, что Финляндия входит в сферу интересов СССР. Вмешательство западных стран, по крайней мере в ближайшее время, было исключено даже и в силу технических причин, а длительную операцию Сталин не планировал.

С точки зрения Финляндии, можно было считать, что после подписания пакта Молотова — Риббентропа у СССР больше не было никаких оснований продолжать утверждать, что территория Финляндии может представлять для СССР угрозу со стороны Германии — лучшего друга СССР. Именно так оптимистично и доложил из Москвы в августе 1939 г. посол Финляндии Аарно Юрье-Коскинен.

Пессимисты же имели основания предполагать худшее, особенно в тот момент, когда страны Прибалтики получили приглашение на переговоры.

Как известно, Сталин лично участвовал в переговорах с финской делегацией и вел себя чрезвычайно деликатно.

Манеру поведения Сталина часто называли грубой, но по другим, также достоверным рассказам, он умел быть и очень любезным. Часто эта любезность проявлялась в ситуациях, когда Сталин чувствовал неограниченные возможности покорить объект своего внимания. Неоднократно случалось, что человека, только что пользовавшегося благосклонным расположением диктатора, вскоре казнили.

Психиатр Эрих Фромм расценивал поведение Сталина как «несексуальный садизм», что означало получение удовольствия от безусловной и безграничной власти над каким-нибудь живым существом. Заставлять жертву чувствовать боль — это лишь один из способов господства, но вовсе не единственный. Во всяком случае, чувство полноты власти безусловно является звездным часом садиста и основой его хорошего настроения.

Во время первой встречи с финской делегацией Сталин был в хорошем настроении и держался любезно. Его особенно позабавил рассказ о том, что делегацию из Хельсинки провожали с песнями.

Когда же Паасикиви сказал, что вряд ли их встретят с песнями при возвращении, если они привезут плохой договор, Сталин заверил, что песни, несомненно, прозвучат. Находящийся на вершине славы диктатор посчитал забавным, что пение финнов будет зависеть от него. Подобные нематериальные дела, будь то государственные соглашения или выступления римского папы, были для него несущественными. Когда т.Сталин с иронией спросил, сколько дивизий имеется у папы. Встретившись теперь с финской делегацией, он почти точно знал, сколько у нее дивизий. То же настроение, которое выражало пение провожающих, на его взгляд, не заслуживало ничего, кроме усмешки.

Терпение Сталина на переговорах продлилось недолго. Когда стало ясно, что финская сторона не собирается соглашаться с предложенными советской стороной условиями, которые гарантировали бы «прочную связь Финляндии и СССР» и когда даже грозная статья в «Правде» не испугала финнов, то было решено решить вопрос военным путем.

Речь шла не о каком-то военном нападении и захвате территории. Согласно сталинистской логике, вопрос можно было решить с согласия финского народа взаимовыгодно для обеих сторон. То, что этот народ имел своего представителя в лице демократически избранного парламента и пользующееся доверием правительство, не являлось препятствием, ведь демократия Финляндии была буржуазной демократией, а значит, никак не могла сравниться с советской демократией. И точно так же, как в 1918 г., Финляндию начали «демократизировать», используя для этого все военные ресурсы великого, «более демократического» соседа.

Вооруженные силы социалистического соседа, конечно же, не могли напасть на другую страну и причинить ей вред. Но зато ничто не могло помешать прибегнуть к справедливым военным мерам, таким, как оказание помощи дружественному правительству, когда оно этого просит. Такая помощь была нужна, поскольку буржуазные правители не собирались осчастливить Финляндию демократизацией по советскому образцу. Из этого также следовало, что ответственность за применение насилия во время революции полностью лежит на сопротивляющейся буржуазии, а величина этого насилия зависит от того, в какой мере будет сопротивляться буржуазия.

Для ортодоксального решения финского вопроса, соответствовавшего идеологическим требованиям применения обоснованного насилия, потребовался совершенно новый сценарий: в Финляндии должно было произойти народное восстание, которое привело бы к созданию нового, действительно представляющего народ правительства, которое попросило бы помощи у советского государства. Такая помощь была бы, конечно, оказана, а чтобы продемонстрировать всему миру свое сочувствие к трудящимся и превосходство социалистической системы, следовало передать соседу большую территорию.

Иначе говоря, история Финляндии писалась намного вперед. В принципе, здесь нечему удивляться, так как в СССР, где экономика была плановой, а политика основывалась на научном анализе, было вполне возможно писать уже и историю будущего.

В случае с Финляндией история была написана даже совершенно конкретно незадолго до начала войны и вышла в начале декабря в сборнике «Финляндия» под редакцией М.Маркова. Также вышедший в начале 1940 г. «Краткий политический словарь» содержал краткий историко-политический обзор о стране, которая называлась Финляндская Демократическая Республика. По этой истории, самыми знаменательными событиями в новой истории Финляндии были Дубинная война и восстание 1918 г. К великим людям прошлого был отнесен Яакко Илкка²⁷, но и современность также рождала героев, ряды которых возглавлялись, конечно же, приверженцем генеральной линии ВКП(б) — Коммунистической партии Финляндии, созданной в Москве в 1918 г.

ЦК КПФ, который после чисток 1930-х гг. вряд ли существовал в действительности, но каковым себя называла по разрешению свыше горстка уцелевших финнов, находившихся на службе Коминтерна в Москве, передал «откуда-то из Финляндии» свое воззвание, которое под видом «радиоперехвата» было опубликовано в «Правде», а затем и во всех других газетах. Воззвание ЦК было адресовано к трудящимся, крестьянам и работникам умственного труда, то есть «трудовой интеллигенции». Оно призывало образовать широкий народный фронт и опирающееся на него правительство, и ЦК предложил ему программу, которую уже на следующий день как раз и одобрило народное правительство.

ЦК КПФ разъяснял, что каждый солдат и командир Красной Армии знает, что воюет за правое дело и идет в Финляндию освобождать ее народ «от капиталистического рабства». Они знают также, что у них есть тысячи друзей в финской армии, а также в тылу тысячи рабочих и крестьян, которые с нетерпением ждут прихода Красной Армии.

В воззвании очень убедительно говорилось о том, что было бы «смешно даже думать, что жалкие генералы финской армии» смогут противостоять лучше всех в мире вооруженной Красной Армии, поддерживаемой 183-миллионным народом.

Пообещав всем какие-либо блага, а также Восточную Карелию, ЦК КПФ обратился к рабочим Финляндии: «Второй раз в истории Финляндии рабочий класс Финляндии поднялся на открытую борьбу против власти капитала. Первый раз борьба рабочих и торпарей закончилась победой капиталистов и помещиков. Теперь пришла очередь рабочего класса победить, теперь победа за рабочим народом!»

Откуда же взялась эта уверенность в победе и почему потерпели поражение в 1918 г.? По мнению ЦК, причиной поражения было отсутствие тогда в Финляндии «действительно революционной партии», и, кроме того, Финляндии помогали иностранные империалисты, а советское правительство было тогда еще слишком слабым, чтобы противостоять им. Теперь все было иначе. У Финляндии была своя коммунистическая партия, а Советский Союз был самой мощной державой мира. Он был верным союзником финского народа и демократии, а данные им гарантии были достаточно вескими, чтобы предотвратить вмешательство империалистов.

Но поскольку было хорошо известно, что ЦК КПФ не представлял слишком широкие слои населения, да и во всей компартии вряд ли было более нескольких сот членов, если она вообще еще существовала, вслед за ЦК на сцене появилось народное правительство Финляндии.

На воззвание ЦК КПФ откликнулись широкие слои финского народа. Образованное «волей народа», «новое правительство нашей страны» — правительство Куусинена — объясняло в своем, написанном в Териоки 1 декабря и опубликованном на следующий день воззвании, что в разных частях страны поднялся «народ» и взял бразды правления в свои надежные руки, создав «народную республику».

Но так как кому-то могло быть непонятно, чем народная республика отличается от прежней традиционной финской республики, которая по своей форме тоже была демократической, то есть народной, дело объясняли так: «Наше государство должно быть народной республикой, которая будет служить интересам народа, в отличие от республики капитала Каяндера и Эркко, которая служит интересам капиталистов и помещиков». Народная Финляндия все же еще не была советским государством, так как советскую систему нельзя было создать без «согласия всего народа и особенно без согласия крестьянства». Таким образом, новое правительство в государстве нового типа опиралось на широкий народный фронт трудящихся и считало себя лишь временным правительством. «Сразу после переезда в Хельсинки правительство будет переформировано и туда войдут представители разных партий и групп, участников народного фронта трудящихся». Последнее слово в вопросе о Финляндии будет за парламентом, но не за парламентом «представителей капитала», избранным всеобщим и равным голосованием и переехавшим в Каухаеки. Парламент, естественно, должен был бы быть переизбран, и, как видно из документов, тогда собирались использовать методы, которые вскоре были применены на практике в странах Прибалтики и способствовали осуществлению там «демократических» преобразований.

Программа народного правительства по демократизации Финляндии содержала в соответствии со старой советской схемой экспроприацию крупных поместий и раздачу земли безземельным крестьянам. Кроме этого, им было обещано выделение леса для нужд домашнего хозяйства. Также было обещано проявлять заботу о мелких предприятиях, тогда как крупные частные банки и промышленные предприятия будут «взяты под контроль государства». Таким образом, на первых порах глобальные изменения не грозили, хотя характер государства уже полностью менялся, символом чего стало изменение его названия. Но то, что это были лишь первые шаги, было ясно из того, что новое правительство считало своей задачей «основательно демократизировать как форму государственного правления, так и административную и правовую систему Финляндии».

В политике нового правительства привлекает внимание тот факт, что представители демократической республики постоянно по-ленински говорили об «интересах» народа, а не о правах или обязанностях. Они утверждали, что финские плутократы продали «интересы независимости Финляндии» и то, что сейчас Красная Армия покончила с военной провокацией, полностью отвечает и «интересам нашего народа». Сама демократическая республика служит «интересам народа» совсем иначе, чем республика плутократов, которая защищала «интересы капиталистов и помещиков».

Таким образом, привилегии были обещаны ключевым группам, в особенности «трудовому» крестьянству. Народное правительство объявило о своем намерении обратиться к СССР с «предложением заключить договор о взаимопомощи между Финляндией и Советским Союзом и исполнить вековую мечту финского народа о воссоединении народа Карелии с народом Финляндии, создав единое и независимое Финляндское государство». Народное правительство предполагало, что имеет полное право надеяться, что избранный им «твердый курс на установление дружественных связей с СССР позволит советскому правительству согласится на подобное предложение».

Надежды не были напрасны. Уже на следующий день был подписан государственный договор между Финляндской Демократической Республикой и СССР, согласно которому «коренные карельские» районы Восточной Карелии входили в состав Финляндии. Новые границы Финляндии были показаны на карте, занявшей целую страницу в «Правде». Новая демократическая республика была, безусловно, в центре внимания всей великой Советской страны.

События одно за другим с неимоверной быстротой сменяли друг друга. Как справедливо заметил редактор «Правды», за пару дней Финляндия прошла путь от народного восстания до революции, изменения характера общественного строя, подписания государственного договора и установления дружественных отношений с великим соседом. На 2 декабря незаконченными оставались лишь обмен ратификационными грамотами в Хельсинки и демаркация новой границы, но это были чисто технические вопросы. На практике же у демократической Финляндии было еще много задач, и к их решению готовились спешном порядке также по другую сторону границы — в Советской Карелии, где народ обучали руководству политическими преобразованиями на местах в Финляндии.

Вопрос о «демократизации» Финляндии был решен в Кремле. Если за таким решением стояла самая мощная военная держава мира, вопрос можно было считать решенным так же бесповоротно, как и уничтожение Польши. О возврате не могло быть и речи, говорил Молотов в своем выступлении в октябре 1939 г. по поводу подписания договора о дружбе и границах между Германией и СССР, так что все переживания западных стран по этому поводу напрасны.

При социализме, как уже было сказано, историю могли писать на много лет вперед, ведь политика партии основывалась на научном знай и законов общественного развития, экономика также планировалась на пять лет вперед. Таким же образом писалась и история демократической Финляндии, ведь для этого существовали убедительные, важнейшие факторы, весомость которых была известна. Упомянутая ранее книга М. Маркова появилась в продаже в начале декабря. Она вышла тиражом в 100 тысяч экземпляров, а в следующем году переиздавалась в Москве и Воронеже.

В книге изображались страдания и борьба народа демократической Финляндии, которая под руководством братского Советского Союза завершилась победой. Народными героями были «демократы» типа Яакко Илкки, а известное стихотворение о нем Каарло Крамсу было переведено на русский язык. «Краткий политический словарь», который вышел из печати 15 января 1940 г. аж 300-тысячным тиражом, тоже содержал информацию о великом повороте в истории Финляндии. В нем говорилось, что начиная с 1918 г. в стране господствовали белый террор и власть «генералов, помещиков и капиталистов». Затем в 1939 г. Финляндия, несмотря на миролюбие Советского Союза, спровоцировала войну, которую президент Каллио объявил 30 ноября 1939 г. А 1 декабря Президиум Верховного Совета решил признать правительство, сформированное Куусиненом, предложившим подписать договор о взаимопомощи, с которым и были заключены дипломатические отношения. В нем говорилось также о новом договоре, согласно которому Финляндии передавались собственно карельские районы Восточной Карелии и приобретались за 300 миллионов марок острова в Финском заливе. Говорилось также, что Коммунистической партии Финляндии в соответствии с решениями III конгресса Коминтерна удалось укрепить свои позиции в профсоюзах и некоторых крестьянских организациях. В то время как Маннергеймы и Таннеры, агенты английского империализма, осуществляли преступную провокацию против СССР, партия выступила на защиту народа Финляндии от иностранных империалистов и их финских агентов и всеми силами способствовала образованию Финляндской Демократической Республики, правительство которой в свою очередь опиралось на широкий фронт трудящегося народа.

Как уже в свое время заметил Осмо Юссила, комитеты народного фронта были важнейшими элементами республики Куусинена. Финский народ не собирались насильно принуждать к социализму.

По установившейся советской схеме революция должна совершаться внутри страны, что должно было показать, что она не является предметом экспорта. Финскую бедноту нужно было поднять на борьбу с эксплуататорами и преобразования нужно было сделать, прежде всего, ее руками, а не чужими штыками, которые, правда, тоже были крайне важны для обеспечения «демократического процесса». В противном случае он закончился бы очень скоро.

Комитеты народного фронта начали срочно создаваться на тех территориях, которые были заняты Красной Армией и с которых не успели эвакуировать население. Правда, таких районов было немного, но все же достаточно для того, чтобы страницы советских газет можно было заполнить новостями, рассказывающими о том, как труженики пограничных районов и рыбаки на островах Финского залива создают комитеты и приветствуют Куусинена и демократию.

По мнению Охто Маннинена, идею комитетов народного фронта развивал Куусинен под контролем Молотова и Жданова.

Комитеты народного фронта временно занимались административной работой и организовывали борьбу против врагов «народной власти». В комитетах должны были участвовать широкие слои населения, но решающее слово, конечно же, было за коммунистами. Таким образом, принцип был тот же, что и в Советском Союзе: в Советах, также как и во многих других органах, могли участвовать беспартийные, но повсюду должна была осуществляться политика коммунистической партии. В инструкциях по созданию комитетов особенно подчеркивалось, что следовало привлекать беспартийных, но нужно было добиваться, чтобы влияние «таннерцев»²⁸ было сломлено.

В задачи комитетов не входила немедленная смена капиталистической экономической системы на социалистическую: ведь это было бы абсолюте антинаучно, — но в прессе говорилось, что перешедшие на сторону народного правительства получали от новой демократической власти множество преимуществ. Например, осуществилась мечта всей жизни некоей бедной Анны, когда она получила собственную корову. В красноречивой интерпретации советского журналиста в этом нашел отражение тот же самый факт, о котором когда-то одна финка говорила Ленину: народ научился понимать, что ему не надо больше бояться человека с ружьем, так как человек с ружьем, служащий простому народу, не угрожает ему, а помогает.

Комитетов народного фронта было создано совсем немного, поскольку население бежало с оккупированных территорий. По официальной же советской информации, оно было «необычайно жестоко» выселено с родных мест шюцкоровцами. Самая большая группа финнов осталась в районе Хюрсюля, но, так как территория должна была стать зоной военных действий, людей эвакуировали дальше, в Советскую Карелию. Очевидно, жизнь там не вдохновила их, и лишь немногие из оставшихся в живых решили не возвращаться домой.

Неотъемлемой частью сценария «демократизации» Финляндии были чистки, соответствующие принципам сталинизма. Им должны были подвергнуться в первую очередь государственный аппарат, армия и правоохранительная система, а также экономическая и культурная элита.

Как известно, конечным результатом чисток было физическое уничтожение. В 1943 г. немцы опубликовали сообщение о том, что в лесу под Катынью были найдены тела тысяч убитых поляков. Жертвы были офицерами польской армии, правда, большая часть из них была офицерами запаса, так что речь шла скорее о части интеллигенции, чем о военных. Как отметил Охто Маннинен, имело место преднамеренное и хладнокровное массовое убийство, которое, правда, в сталинских условиях было не каким-то чрезвычайным, а совершенно обычным явлением. Ведь в СССР за два предыдущих года было расстреляно около миллиона человек. В Катыни и других лагерях было уничтожено 21 857 поляков. НКВД частично осуществил «чистку лагерей» еще во время Зимней войны. Как считает Маннинен, из Катынских документов явствует, что в феврале готовили 7 лагерей для приема 20 000 финских военнопленных, то есть практически прежде всего офицеров. Вполне вероятно, что места были приготовлены и для АКСовской молодежи.

В Финляндии, особенно в период Кекконена, утвердилась какая-то фатальная вера в то, что финны были совершенно особым, избранным народом, в отношении которого у восточного соседа никогда не было никаких плохих мыслей и намерений. Если кто-то все же будет утверждать, что десятки тысяч финнов не были бы убиты, если бы Красная Армия оккупировала страну, то в свете того, что мы знаем сегодня, ему придется найти действительно убедительные аргументы для подтверждения этого утверждения.

Очень символичным является то, что Зимняя война расценивалась КПФ как продолжение 1918 г. Но и Маннергейм сказал, что нынешняя война «…не является ничем другим, как продолжением нашей освободительной войны, ее вторым актом». Он также сказал, что финны сражаются за «Родину, веру и дом».

Это не было простой фразой. Родина и вера действительно были в опасности, и, хотя большевики уже отказались от мысли ликвидировать институт семьи, финская деревня с присущей ей хуторской системой оказалась бы перед серьезным испытанием.

У Маннергейма были серьезные основания для проведения параллелей с 1918 г. Тогда белая армия вела освободительную войну против русских, но уже тогда подчеркивалось, что воевали за веру, справедливость и законный порядок и против насильственного красного анархизма. В 1918 г. красные выступили против демократического, хотя и буржуазного правительства под лозунгом «демократической» революции, и эта же тема повторялась и в 1939 г.

Если бы Зимняя война прошла по планам Сталина, то есть была бы завершена в несколько дней, то осуществился бы и новый исторический сценарий для Финляндии. Финны были бы организованы на уничтожение друг друга, «эксплуататорские классы» были бы ликвидированы по инициативе представителей бедноты, и история Финляндии была бы переписана заново и изображалась бы как история классовой борьбы и национального освободительного движения, как уже предварительно и было сделано. Ее ключевыми моментами были бы эксплуатация народа Финляндии шведскими феодалами и борьба народа против них, что проявлялось, например, в дезертирстве из армии, бегстве в Саво, то есть по другую, восточную, сторону границы, различного рода бунтах и восстаниях, из которых самым блестящим, конечно же, была Дубинная война под предводительством Яакко Илкки. От «шведов» спаслись бы «трудящиеся» рыбаки и прочие неимущие. Русофильство и контакты с Россией поднялись бы в цене до неслыханных размеров, также и в царское время. В таком духе трактовка истории Финляндии и развивалась в Советском Союзе по инициативе В. В. Похлебкина и И. П. Шаскольского.

Если бы военное решение было быстрым, то за рубежом приняли бы сталинскую концепцию Зимней войны и можно не сомневаться, что и в Финляндии вскоре многие поверили бы в нее. С другой стороны, следует отметить, что, например, в Эстонии в 1970-е гг. молодежь намного меньше верила в сталинистскую трактовку истории, чем в Финляндии, но это происходило уже в 1970-х гг., которые можно считать периодом агонии сталинизма в СССР.

Зимняя война длилась чуть больше трех месяцев. Несмотря на это, она была очень интенсивной и имела все признаки тотальной войны.

К счастью для Финляндии, нападение СССР не было полной неожиданностью, и к нему было время подготовиться в течение двух месяцев, с того момента, когда Финляндия 5 октября 1939 г. получила из Москвы приглашение направить туда своих представителей для переговоров «по конкретным политическим вопросам», то есть, как оказалось, по поводу размещения военных баз. На это требование правительство Финляндии не намеревалось соглашаться, поскольку их не без основания считали первым шагом в сторону советизации всей страны. Парламент и политические партии единогласно поддержали правительство. Подчеркивая свою решимость, Финляндия объявила о мобилизации армии и осуществила и другие широкие подготовительные мероприятия, к которым относилась и добровольная эвакуация определенных территорий. Только из Хельсинки сразу же после получения приглашения на переговоры выехало около 100 000 человек.

Опыт первой мировой войны показал, что в тотальной войне очень важно активизировать общественное мнение и заботиться о создании настроения. Это понимали и в Финляндии, где с конца 1930-х гг. вооруженные силы занимались подготовкой офицеров резерва для пропагандистской работы.

Общее национальное бедствие пробуждало повсюду чувство солидарности и необходимости защищать свою страну. Получившее широкую известность выражение «дух Зимней войны» родилось еще накануне войны. Как заметил Сампо Ахто, проанализировав материалы по опросу общественного мнения, именно среди глубоких слоев населения дух был несгибаемым и отражал девиз «Ни одного подводного рифа!». Руководство страны смотрело на вещи более реалистически и было готово отдать острова в Финском заливе, так как

Речь идет о переселении крестьян в Саво, прежде всего в XVI в. считало, что они не выстоят против Краснознаменного Балтийского флота. Народ же как раз и боялся того, что политики пойдут на уступки.

Но так не случилось, слишком маленькие уступки в Москве не принимались и ставший единым политический фронт Финляндии не развалился: требования СССР не стали внутренним яблоком раздора, и все просто ожидали, что будет дальше.

Очень значительную роль в поддержании морального духа населения играла созданная студентами АКС организация «Безопасность страны» (Maan Turva), которая занималась выяснением настроений и влияла на них, составляла радиопередачи. Прежде всего она стремилась поддерживать веру в обороноспособность и развеивать панические настроения, но также важной частью ее деятельности стало стремление к преодолению пропасти между рабочими и работодателями. Ее шведскоязычной параллелью стала организация «Отечественный фронт» (Hembygdsfronten). Этот факт свидетельствует, что языковой вопрос, который еще недавно был предметом споров в студенческих кругах, теперь отступил на задний план. Студенты вновь стремились к объединению с рабочим движением, и теперь им это удалось. Перед смертельной общенациональной опасностью споры отступали, и почти во всех сферах жизни наблюдался консенсус.

Влиять на настроения большой группы людей в течение почти двух предвоенных месяцев было очень трудно. Помимо того, что около трехсот тысяч человек было призвано в действующую армию, еще около двухсот тысяч гражданских лиц было эвакуировано из городов и пограничных районов. Таким образом, изрядное количество людей, оторванных от привычного окружения и живущих на временном поселении, оказались потенциально готовыми к восприятию слухов и вражеской пропаганды. Но настроения в стране, по данным организации Maan Turva, в целом оставались положительными, и политика правительства в основном встречала единодушную поддержку. Правда, высказывались также мнения, что новости односторонни, и поэтому часто слушали зарубежные радиостанции. Также эвакуированные начали со временем терять терпение и сомневаться в целесообразности этой меры. Незадолго до начала войны, 22 ноября, добровольно эвакуировавшиеся уже получили официальное разрешение вернуться домой, и школы опять начали работать. Правительство уже готовилось объявить демобилизацию, так как угроза войны, казалось, миновала.

Утром 30 ноября 1939 г. СССР начал массированное наступление на всех фронтах. Хельсинки и некоторые другие города бомбили. Несмотря на двухмесячное чрезвычайное положение, нападение было неожиданным, так как во второй половине ноября посчитали, что кризис миновал, поскольку со стороны СССР не поступало никаких новых требований и предложений по поводу продолжения переговоров.

После неуклюжего предлога в виде пограничного конфликта (который очень сильно напоминал распространяемую Германией историю о нападении поляков на немецкую радиостанцию) Сталин был готов бросить на маленького соседа всю мощь «блестящей и непобедимой Красной Армии».

Гитлеровский блицкриг в Польше основывался на хорошей мобильности и массированных бомбардировках. На Карельском перешейке, согласно планам Ленинградского военного округа, тоже собирались завершить все за 8—10 дней, после чего наступление на Хельсинки пошло бы без всякого сопротивления. Ведь не зря пакт Молотова — Куусинена должны были ратифицировать в Хельсинки «как можно быстрее».

Совершенно очевидно, что Сталин ждал от финской операции показательного успеха, который можно было бы сравнить с блицкригом его нового друга Гитлера. Всем известно, что вождь с большой иронией отнесся к предупреждению начальника генштаба Шапошникова о том, что эта операция потребует огромных усилий. Тот же Шапошников еще в начале декабря предположил, что «маршевая скорость» должна была быть в Финляндии очень большой: 4–5 километров в день была явно недостаточной.

Итак, на границе Финляндии было сосредоточено огромное количество пушек, танков и другой техники. Советская авиация нанесла удар по финским городам с целью прежде всего уничтожить стратегические объекты. К несчастью, точность попаданий была очень низкой, и первые бомбы, которые предназначались для порта Хиеталахти, попали в Политехнический институт и находящееся за ним посольство СССР.

Члены правительства Финляндии удивились случившемуся и предположили, что СССР пытается с помощью силы заставить финнов согласиться на его требования.

Но ни о каком принуждении речь уже не шла. Финляндия, по мнению Сталина, уже утратила право голоса. С буржуазной Финляндией было покончено таким же образом, как бюрократ у Салтыкова-Щедрина собирался покончить с Америкой.

С советской точки зрения, «обанкротившееся» правительство Финляндии было низложено, и народ поставил на его место свое правительство, с которым СССР теперь установил отношения. СССР признает теперь не буржуазное правительство Финляндии, а «народное» правительство, которое представляет «действительно» трудящиеся массы. Таким образом, произошло то же самое, что и весной 1918 г., когда мирное сосуществование советского правительства с буржуазной Финляндией продолжалось лишь около месяца, после чего было признано красное народное правительство.

Советская пропаганда представляла события так, что речь идет вовсе не о войне, а лишь об оказании помощи «правительству» Куусинена, и подчеркивала, что «Финляндской Демократической Республике» передаются огромные территории в Восточной Карелии. Красная Армия обязалась помочь Куусинену и его «народной армии» расправиться с бандитами, представляющими низложенное правительство, и все это делалось по просьбе народного правительства. О русском империализме не могло быть и речи, так как СССР не только не стремился захватить чужую территорию, но, напротив, отдал часть своей территории Финляндии. По этому сценарию финские события — это революция. Такое объяснение предлагалось всему миру, и кое-кого оно устраивало. Одним из таких людей был член верхней палаты английского парламента Притт, успевший даже написать об этом книгу.

Таким образом, в советской пропаганде Финляндия изображалась как страна белого террора, в которой народные массы поднялись на восстание против «плутократического» правительства и его «палача» Маннергейма и привели к власти Куусинена.

Некоторые иностранные наблюдатели, которые знали, что в Финляндии в 1918 г. шла кровавая гражданская война, в которой белой армией командовал генерал Маннергейм, верили — будто бы обоснованно — в то, что у Куусинена в Финляндии было много сторонников.

Но рапорты о наблюдении за общественным мнением свидетельствуют, что дело обстояло иначе. Народ был даже более единодушен, чем многие финны могли себе представить. Одной из причин было качество советской пропаганды. Она была слишком примитивной, чтобы быть правдоподобной. Окончательно веру в нее подорвали советские бомбежки финских городов, от которых СССР отказывался.

В момент смертельной общенациональной опасности, которая была вполне конкретной для руководящих некоммунистических политиков, а также и многих считавших себя коммунистами, широкие слои населения публично выражали свое мнение о том, что происходит. Например, по радио выступали многие известные финские социал-демократы. Во время Зимней войны социал-демократы значительно сблизились с буржуазными кругами Финляндии. С другой стороны, в январе 1940 г. финские работодатели согласились заключить коллективные трудовые договоры с профсоюзами, от чего они раньше отказывались.

Положение Финляндии выглядело безнадежным в том смысле, что не предвиделось никакой перспективы для ведения переговоров. Ведь противник даже не признавал того, что находится в состоянии войны с Финляндией. Было лишь две возможности: сдаться или воевать. Символические ценности, о которых говорилось в приказе Маннергейма, то есть дом, вера и родина, были центральными темами отечественной пропаганды. Наряду с этим, Финляндию представляли как защитника всей западной цивилизации от большевистских варваров.

Дух сопротивления легко было поддерживать совершенно реалистическим описанием того, что ждало финнов под властью большевиков, так как в предшествующие годы жертвами сталинского террора стали финны по другую сторону границы. Правда, существовала возможность того, что люди поддадутся страху или утратят боевой дух. Но изучение настроений, однако, показывало, что таких признаков было очень мало, даже весной, когда началось развернутое наступление советских войск. Довольно неожиданно вера финнов в силу своего оружия очень сильно окрепла. По большей части это объяснялось тем, что о действительном состоянии Красной Армии не было реального представления. Правда, русофобская пропаганда в духе АКС, которая с конца 1930-х гг. стала более наглядной, частично подготовила финнов к мысли о том, что против СССР можно выстоять. Вышедшая перед самой войной книга Вольфа Халсти содержала совершенно достоверные аргументы на этот счет. Здесь уместно будет привести народное выражение: «Один финн стоит десяти русских». Оно было хорошо известно и русским, и поэтому в первые дни войны его со злорадством вспоминала советская пресса, рассказывая о шквальном огне советской артиллерии по позициям финнов.

К вражеской пропаганде в Финляндии успели подготовиться в мирное время. Она поступала в Финляндию в виде листовок и по радио, когда велась на волнах финских радиостанций. Но подавляющее большинство финнов относилось к ней с насмешкой, и она работала против себя. Хотя ее содержание и было, мягко говоря, сомнительным, ее все же не следовало полностью сбрасывать со счетов. Тем не менее она настолько противоречила финской действительности, что ее опровержение не требовало больших усилий. Ну а в Государственном информационном центре для контрпропаганды по радио использовался народный персонаж, хорошо известный по отечественным фильмам плут Лапатоссу, «начальник по разоблачению лжи», который в народном стиле ругал Молотова за вранье и представлял всю официальную советскую пропаганду в смешном виде.

Официальные цели советской пропаганды, направленной на Финляндию, состояли, согласно советскому документу, в том, чтобы:

— Разоблачать финских поджигателей войны;

— Разъяснять цели войны;

— Разъяснять миролюбивую внешнюю политику СССР;

— Разъяснять внешнюю и внутреннюю политику «народного правительства».

Центральное место занимал национальный вопрос.

Касаясь истории Финляндии, подчеркивали, что советская власть «дала» Финляндии независимость, говорили о борьбе Ленина и Сталина за независимость Финляндии и о совместной борьбе народов СССР и Финляндии против царизма.

Освещая следующий этап истории, использовали старую легенду КПФ о том, что только коммунисты защищали национальные интересы, в то время как капиталисты, которых занимала только прибыль, «предали интересы родины» и продавали их и оптом, и в розницу тем, кто больше заплатит.

Эта попытка разбить финский национализм его собственным же оружием была в принципе ловкой, но неизбежно обреченной на провал. Для того чтобы поверить в это, нужно было больше доверять каким-то абстрактным силлогизмам, чем собственным привычным наблюдениям. Это могло бы иметь успех применительно к интеллигенции, которая была в принципе готова к восприятию такой пропаганды. Но в ушах широких слоев народа она была пустословием, которое лишь вызывало раздражение и которое расценивалось как грубое презрение к аудитории.

О качестве пропаганды можно судить по цитате из Декларации «Народного правительства»: «По воле народа, возмущенного преступной политикой презренного правительства Каяндера-Эркко-Таннера, сегодня в Восточной Финляндии образовано новое правительство нашей страны, временное народное правительство, которое сим зовет весь финский народ на решительную борьбу за свержение тирании палачей и провокаторов войны. Реакционная, алчная плутократия, в 1918 г. с помощью войск иностранных империалистов потопившая в море крови демократическую свободу финляндского трудового народа, превратила нашу родину в белогвардейский ад для трудящихся».

В воззвании говорилось также о том, как народ Финляндии относился к освободителям, идущим на помощь под звуки рвущихся снарядов и свист пуль: «Народные массы Финляндии с огромным энтузиазмом встречают героическую, непобедимую Красную Армию и приветствуют ее, зная, что она пришла в Финляндию не как завоеватель, а как освободитель».

Задачей Красной Армии было оказать помощь той Народной армии, которая была сформирована из «восставших солдат» (на самом же деле из живущих в СССР и, прежде всего, собранных из концлагерей финнов), и «первому армейскому корпусу», которому была обещана честь «доставить в столицу флаг Финляндской Демократической Республики и установить его на крыше президентского дворца на радость трудящимся и на устрашение врагов народа».

Вся суть советской пропаганды так резко противоречила всей финской действительности и существующим там представлениям, что возможности этой пропаганды были чрезвычайно малы. Следует отметить, что даже ультралевые круги в Финляндии во время Зимней войны были сторонниками оборонительной позиции. На фронт ушли как Рауль Палмгрен и Арво Туртиайнен, так и многие другие деятели культурного фронта. В поддержку Куусинена никакой организаторской работы не велось, что, главным образом, объясняется тем, что Коммунистическая партия Финляндии, штаб которой находился в Москве, была почти полностью уничтожена во время великого террора в СССР.

Согласно выводам финских аналитиков того времени, советская пропаганда осенью 1939 г. уже заранее была обречена на неудачу: «Она была по своему строю, качеству и способу выражения низкокачественной, грубой и насквозь лживой». Так, например, переехавший после Зимней войны в СССР известный финский коммунист Тойво Антикайнен отмечал, что пропаганда неправильно освещала уровень жизни и социальные условия в Финляндии. К концу войны советская пропаганда стала более эффективной.

Финляндия также вела контрпропаганду. Она велась на русском и турецком языках. Последний применялся в передачах, предназначенных для тюркских народов и других слушателей, которые составлялись представителями этих народов, проживавшими в Финляндии. Эти передачи велись на коротких волнах, и, вероятно, их можно было слышать даже в Азербайджане.

Передачи на русском языке велись русскими, живущими в Финляндии, среди которых были как эмигранты, так и коренные жители. Эти передачи не ограничивались лишь делами Финляндии, в них удар направлялся прямо на уязвимые места советской системы, в частности на то, что Сталин уничтожил старых большевиков и соратников Ленина и объединился с Гитлером:

«Товарищи ленинградцы! Красноармейцы, рабочие и служащие!

Перечень кровавых преступлений Сталина растет не по дням, а по часам. Он зверски расправился с подлинными революционерами, расстреляны и замучены первые большевики, ближайшие соратники Ленина Бухарин, Рыков, Каменев, Тухачевский, и десятки тысяч рядовых коммунистов, все преступление которых состояло в том, что они, как верные ученики Ленина, поняли, в какой кровавый тупик приведет партию и Россию преступная политика авантюриста Сталина.

И самое ужасное в истории предательство совершилось: рукой, запачканной кровью миллионов жертв, Сталин дружески пожал руку Гитлера, на совести которого тысячи и тысячи людей, замученных в тюрьмах и гестаповских концлагерях, а также жизни коммунистов, погибших на кровавых полях сражений Испании… Сегодня весь цивилизованный мир с ужасом и отвращением следит за новым преступлением Сталина. Прикрываясь лживым утверждением о том, что трехмиллионный народ Финляндии угрожает 180-миллионному народу СССР, Сталин и его приспешники бросили тысячи русских на мирную страну, залив ее землю кровью несчастных русских солдат… Вы, товарищи ленинградцы, знаете финнов, знаете их железную выносливость, их организованность, их высокоразвитую технику, их меткость в стрельбе. На стороне финнов сейчас сочувствие и поддержка всего цивилизованного мира: США, Франции, Англии, Скандинавии и других государств Европы и Америки. На стороне же Сталина один лишь Гитлер, равный ему союзник, палач Австрии и Чехословакии… Разве не ясно, что война против Финляндии в условиях суровой северной зимы будет длинной и трудной и потребует от русского народа сотни тысяч человеческих жертв… Достаточно лжи и предательств! Сбросим сталинских палачей! Вы знаете, куда должны быть направлены винтовки: не в сторону братского народа Финляндии, а в сердца сталинских псов, в шпионов и тюремных надзирателей, которые превратили Советский Союз в сплошное кладбище».

Несомненно, слова о «десятках тысяч» расстрелянных сильно преуменьшали число жертв, но в остальном удары попали в цель.

Так как в СССР в это время было еще довольно много личных радиоприемников (они были конфискованы лишь после нападения Германии в 1941 году), то «радиоинтервенция» Финляндии вызвала большое беспокойство председателя Ленинградского радиокомитета Нусимовича. Оказывается, имели место случаи, когда советские граждане вынуждены были поневоле слушать троцкистские по сути инсинуации вражеской пропаганды. Поэтому, по возможности, все радиоприемники в Ленинграде старались мобилизовать для глушения передач, которые, по наблюдениям финнов, были чрезвычайно эффективны.

С точки зрения западной пропаганды, положение Финляндии в Зимней войне было морально прочным, поскольку симпатии всего мира были на ее стороне, несмотря на все усилия Москвы организовать движение в поддержку Куусинена.

Все понимали, что речь идет о противостоянии демократии и диктатуры, хотя имя Куусинена и вводило в заблуждение некоторых легковерных.

Из стран Запада лишь Германия проявляла симпатию по отношению к СССР. Об отношении к Сталину свидетельствует тот факт, что, когда Сталину в декабре исполнилось 60 лет, из глав иностранных государств его поздравили только Гитлер и Куусинен.

Финские политики часто выступали по радио с речами и воззваниями, адресованными странам Запада. Обращались также к вождям СССР, как это сделал министр иностранных дел, социал-демократ Таннер в начале войны, и к Америке, которая, как предполагали, относилась к Финляндии с особой симпатией. Северные страны, особенно Швеция, активно проявляли свою симпатию в отношении Финляндии на уровне гражданских организаций, хотя их правительства под давлением CCCР и были осторожнее.

Сталинистский же взгляд на события в Финляндии оставался неизменным. В соответствии с ним, «так называемое» правительство Рюти — Таннера поддерживали лишь империалисты и их подручные. А «все честные люди земли» поддерживали народное правительство и действия СССР. Согласно этой точке зрения, социал-демократы многих стран, особенно скандинавских, предали дело пролетариата. Когда Лига Наций исключила СССР из своих рядов, по этому поводу говорилось, что сразу видно, чьим орудием стала эта организация, и вообще это решение всячески высмеивалось. Его называли «циничным и постыдным фарсом», а представителей Польши и Финляндии в Лиге Наций — «призраками потустороннего мира».

От чтения советской прессы того времени может создаться представление, что весь прогрессивный мир единодушно поддерживал народное правительство и осуждал жестокую и деспотичную шайку Рюти — Таннера, которая выгоняла собственных граждан на мороз и сжигала их дома. Свою солидарность с народным правительством выражали рабочие многих стран, как американские финны, так и английские и скандинавские. Сторонниками Куусинена называли также представителей интеллигенции и политиков, в частности, г. Б. Шоу, М. Андерсе-на-Нексе, Джона Стейнбека и Джавахарлала Неру, а также многих английских парламентариев.

Особенно широко в советской прессе освещалась роль датского писателя Мартина Андерсена-Нексе, который публично высказался в поддержку Куусинена, чем вызвал осуждение своих коллег.

Советские газеты сделали из Нексе мученика и сфабриковали движение интеллигенции в его защиту. Был составлен адрес, в котором призывали Нексе сохранять твердость «в интересах святого дела». Адрес подписали и такие знаменитости советской литературы, как Алексей Толстой, Михаил Шолохов, Константин Федин, Александр Фадеев, Валентин Катаев, Леонид Леонов, Михаил Зощенко, Николай Тихонов и др.

К дню рождения Сталина выяснилось, что наступление на финском фронте захлебнулось. Это было крайне неприятно, так как лучшим подарком для вождя было бы получить победу. По некоторым сведениям, эта неудача армии привела Сталина в бешенство. На фронт в качестве личного эмиссара Сталина отправился его ближайший сподвижник Лев Мехлис, который собирал полевые суды для расправы над признанными неспособными офицерами.

Настроения в армии были неважные. Это стало известно из недавно рассекреченных материалов: дневников, воспоминаний и других документов в частности из материалов проведенного НКВД изучения общественного мнения. Известно, что война началась в атмосфере всеобщего оптимизма, хотя и не все были убеждены в том, что Финляндия угрожала Советскому Союзу. Очевидно, что даже с первыми неудачами настроения не сразу стали падать, но критика уже раздавалась из многих уст и с разных сторон. Довольно странно, что один младший политрук предположил, что война может быть проиграна, так как «один финн нам стоит десять русских».

Трудно сказать, не было ли это высказывание отголоском газетных статей первых дней войны, в которых высмеивался этот финский девиз и превозносилась собственная боеспособность.

Когда наступление выдохлось, число газетных публикаций о войне сократилось.

Собственно говоря, писать пришлось бы только о поражениях советских войск. Сообщения о Куусинене и его правительстве отошли на задний план, а «все внимание» теперь сосредоточили на предстоящих выборах.

Наряду с этим огромную популярность в прессе завоевали «герои Севера», то есть экипаж ледокола «Седов». Долгое время «Седов» «героически дрейфовал» во льдах, и вот его экипаж был спасен. В то время как тысячи красноармейцев лежали ранеными и погибали на фронте без всякого упоминания в газетах, «седовцам» посвящались многочисленные передовицы центральных газет.

В феврале ситуация изменилась, и унижение армии закончилось.

С началом февральского наступления награды стали раздавать щедрой рукой. Необычайно большое количество орденов рассматривалось, вероятно, как доказательство действительных военных заслуг и опровержение клеветнических слухов о несостоятельности Красной Армии.

По сегодняшним официальным данным, Красная Армия потеряла убитыми более 130 000 солдат, финны — 23 000. Десять русских на одного финна не получилось, но шесть все же было. Даже и эта цифра ужасает и свидетельствует о том, что война по своему характеру была односторонней бойней. Красная Армия перед войной клялась именем героя гражданской войны Ворошилова, что бои будут носить наступательный характер. Таким образом, подчеркивалось, что война будет вестись «малой кровью». В этом народ убеждали средства массовой информации.

Тем большим был удар для тех, кто узнал, что нападение на маленького соседа потребовало таких огромных жертв.

Плохим утешением были даже слова Молотова о том, что финны потеряли более 60 000 убитыми. Когда раненых насчитали около 250 000, то, по подсчетам Молотова, финская армия, насчитывавшая «по крайней мере 600 000 солдат», потеряла в войне более половины. Собственные потери Молотов оценивал в 48 475 человек. На самом же деле в финской армии на фронте было меньше 300 000 человек.

Человеческие жертвы с той и другой стороны — это самый трагический итог войны, и в ответе за них только советское руководство, а именно Сталин, который легкомысленно развязал безумную войну. Война имела и много других последствий, которые обсуждались уже в период перемирия как в Кремле и Петрозаводске, так и в Хельсинки. Следствием войны стало и то, что Берлин заинтересовался Финляндией, которая в свое время на основании соглашения между диктаторами была отдана СССР, но которая по известным причинам вступила в новый период своей истории не так, как предполагалось.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ: МОСКВА

Гений диалектики, имя которому Сталин, может все: соглашаться и отказываться одновременно, считать отрицательное положительным, положительное отрицательным, делать из победы поражение, а из поражения победу. Это было хорошо известно генералам, которые весной 1940 г. собрались, чтобы выслушать отчет своего хозяина и учителя о той войне, через которую они только что прошли. Они не могли знать, победили в ней или потерпели поражение, они не знали даже того, была ли война вообще. Все это решал и мог решить только гений диалектики, мнение которого никто не мог предугадать. Гражданам и товарищам было опасно ссылаться даже на слова учителя, так как то, что было сказано или сделано вчера, могло сегодня означать что-то совсем другое. Мог ли рядовой гражданин знать что-нибудь наверняка даже о прошлом, ведь при необходимости и прошлое могло измениться. Да оно, собственно, и находилось в состоянии постоянного изменения, ибо должно было отвечать требованиям современности.

В газетах превозносились блестящие действия Красной Армии и мудрая политика советского правительства. Но это еще ничего не значило, поскольку это были вещи, которые уже в силу их всемирно-исторического значения нельзя было не восхвалять. Генералы прекрасно знали, что по законам диалектики все имело оборотную сторону. Теперь у них была возможность познакомиться с ней.

Сталин действительно хотел коснуться вопросов, которые не поднимались или же освещались недостаточно. Одним из таких вопросов был вопрос о минувшей войне.

Таким образом, война с Финляндией все-таки была. Значит, речь шла о настоящей войне, а не о кампании или о военном конфликте. Это известие было очень важным для слушателей, и если им было разрешено делать записи, то они, конечно, записали это слово и подчеркнули его. Впоследствии это слово уже не использовалось публично. Для советских людей и иностранцев существовал такой уровень диалектического познания, который предполагал, что никакой войны не было: был только вооруженный конфликт, который путем военной кампании был быстро разрешен надлежащим образом.

Правильно ли поступили партия и советское правительство, объявив войну Финляндии? — спросил Сталин.

Этот короткий вопрос значил очень много. Он был связан с прошлым и означал, что советское правительство и партия объявили Финляндии войну. Этого никто из слушателей раньше не знал и не мог знать, так как в этом случае прошлое обретало совершенно новую форму и содержание. Что же касается существа вопроса — ошиблось ли правительство и, в особенности, партия, то ответ был абсолютно ясен: не ошиблись, они просто не могли ошибиться уже в силу своей всемирно-исторической роли. На другом уровне ошибка, может, и была бы возможна. Можно ли было избежать войны? — спросил Сталин и сам же скромно ответил: «Мне кажется, ее нельзя было избежать». Это объяснялось огромной значимостью Ленинграда. Там находилась почти треть всей оборонной промышленности страны. Кроме того, Ленинград был второй столицей страны. Что было бы, если враг захватил бы его и установил бы там буржуазное белогвардейское правительство? Это ведь было бы серьезным основанием для гражданской войны с советской властью. Можно ли было без содрогания слушать эти слова? Официально СССР построил социализм, и в таком обществе не могло быть антисоветских сил, ведь за коммунистов голосовало почти сто процентов населения. О какой же войне вообще могла идти речь? Мог ли социалистический народ за одну ночь стать буржуазным, оказавшись под буржуазной властью? Ответ на этот вопрос был только у одного человека. И только он мог бы ответить на него, если бы кто-нибудь мог его спросить.

Когда мирные переговоры не привели к результатам, пришлось объявить войну, — пояснил Сталин. Ленинград нужно было обезопасить.

Но была ли необходимость объявлять войну именно в конце ноября, и если была, то какая?

Этому нашлось объяснение. Европейские государства вели сейчас войну, были заняты ею. Если бы вопрос не решили сейчас, он мог бы оставаться нерешенным еще лет двадцать, и это было бы большой глупостью, политической близорукостью. А если бы страны Европы заключили мир, тогда момент был бы упущен. Это было бы непростительной ошибкой. Аудитория прекрасно знала, что политическая ошибка и преступление были сродни друг другу, отличало их только то, что первая была более значимой, а значит, и более серьезной. Таким образом, руководство избежало ошибки, то есть поступило правильно, начав военные действия сразу после прекращения переговоров. Теперь слушатели убедились и в том, что советское руководство целенаправленно и с серьезными политическими резонами именно тогда начало военные действия, которые рано или поздно все равно начались бы.

Для читателей газет правда состояла из легенд о выстрелах в Майниле и других историй о пограничных конфликтах, это была правда более низкого уровня, но она, конечно же, была правдой, а не ложью.

Итак, война была объявлена, и военные действия начались, — продолжал вождь. Была ли верной их организация? Почему войска наступали на пяти направлениях?

Так поступили потому, что было хорошо известно, что Франция и Англия помогали Финляндии, и в войне следовало подготовиться к любым неожиданностям. Целью была разведка, разведка боем, которая и есть настоящая разведка, — пояснял вождь. Слово «разведка» в советское время имело очень широкое значение. Оно относилось к сфере «политического управления», то есть тайной полиции. «Высшая форма» разведки означала глубокое проникновение в самую суть материальной действительности. Задача войск была не только военной, она имела еще и онтологический смысл, свой глубинный уровень. Таким образом сумели раздробить силы финнов и создать плацдарм для дальнейшего широкого наступления. Слушатели, конечно же, помнили, что в начале войны они получили приказ о быстром продвижении в очень сжатые сроки, но они понимали также, что то была правда оперативного уровня на тот момент, и она никак не могла потеснить более глобальную правду. Даже «архивные крысы» будущего не смогут этого сделать.

Почему же первоочередной задачей была разведка, а не массированное наступление по всем направлениям?

Потому, что было известно, что война в Финляндии будет очень трудной. Петр Первый воевал 21 год, чтобы отобрать у Швеции Финляндию, именно ту самую территорию, которую захватили сейчас, а также Кохтла-Ярве и Печенгу. Но Петр не получил Ханко, хотя и воевал 21 год. Трудные войны вели также и Елизавета и Александр I, и тактика была та же, что и сейчас: финны окружали, и финнов окружали. Это было известно, и потому приготовились к худшему и вначале захватили только ключевые позиции. На них и сосредоточили основные силы, но в запасе оставались еще большие резервы на тот случай, если бы вмешались другие страны. Но они не понадобились.

По словам Сталина, с самого начала войны финнам было предоставлено право выбора. Они могли выбирать одно из двух: либо пойти на большие уступки, либо получить правительство Куусинена, который выпотрошит их правительство.

И опять слушателям открылся новый уровень действительности. Государственный договор с Куусиненом, о котором так много писали газеты и говорили агитаторы, оказывается, был лишь условным и временным. Окончательное решение вопроса об освобождении финского народа решили отложить до переговоров с буржуазным правительством Финляндии, которое совсем недавно считали нелегитимным. Новым оказалось еще и то, что от Финляндии потребовали больших уступок в качестве альтернативы социалистическому народному правительству. Ведь Молотов официально заявлял, что условия были благородны и минимальны.

Что касается безопасности Ленинграда, то теперь этот вопрос был решен,

— сказал Сталин. Кроме того, Хельсинки сейчас находится под угрозой с двух сторон: со стороны Выборга и со стороны Ханко.

Одним из важных вопросов был и вопрос о том, почему после первых успехов военные действия развивались так плохо. Слушателям этот вопрос показался странным, ведь им только что было сказано, что наступление вовсе не входило в задачи, речь шла только о разведке боем. По мнению вождя, причина была в самонадеянности, которую следовало искоренить. Посчитали, что противника можно закидать шапками. Такой подход был неверен уже в принципе, ибо непобедимых армий не бывает. Это была, наверное, очень ценная информация для слушателей, которые ежедневно слышали и сами говорили о непобедимой Красной Армии. Генсек пояснил, что еще Ленин говорил, что армии, которые терпят поражение, учатся на этом. Поэтому нужно научиться не только наступать, но и отступать.

Проблема была том, что Красная Армия никогда раньше не вела настоящей воины. С Японией были лишь стычки в гражданской войне совсем не применялась артиллерия и современная техника. Это не была настоящая война. В наследство Красной Армии досталась техническая отсталость: она не имела ни автоматического оружия, ни минометов. Не хватало пушек, самолетов и танков. Нужно было также подготовить образованных и профессионально грамотных офицеров. Такие были редким исключением, — говорил Сталин, и эти слова, возможно, вызывали у присутствующих холодную дрожь в спине, хотя, по всей вероятности, речь шла об офицерах не столь высокого ранга. Навести порядок следовало также в штабной и политической работе, — продолжал Сталин. Кроме того, нужен еще и новый солдат, который должен быть инициативным, индивидуально развитым, дисциплинированным и хорошо обученным. Создание такого солдата вполне возможно, — сказал вождь.

По мнению Сталина, начиная войну с Финляндией, СССР не имел такой армии, и объяснялось это тем, что он был еще молод и не прошел боевое крещение. Очень хорошо, что боевое крещение не пришлось на сражения с немцами, а с Божьей помощью было получено в Финляндии, — сказал вождь, употребив слово «Бог» в переносном смысле.

Какова же была армия Финляндии? Вождь потратил много времени на то, чтобы объяснить, почему современной войны не было раньше, до нынешней войны с Финляндией. Он говорил об отступлении и даже поражениях. Судя по всему, в Финляндии Красная Армия оказалась на современной войне. Можно ли, исходя из этого, назвать финскую армию абсолютно современной армией? — спросил Сталин и ответил в присущей ему скромной манере: по моему мнению, нельзя. Финны могли только обороняться и совсем не умели наступать. Обходные маневры, возможно, и были хитрыми, но они не были показателем настоящего военного искусства. Финны были обучены только пассивной обороне. Это не была полноценная армия. У финнов было также мало пушек и самолетов. Это вызвано не отсутствием денег, страна богата. И целлюлозных фабрик, производящих порох, у финнов было в два раза больше, чем у СССР. Дело было в том, что финны не понимали значения этих вещей.

Искусство диалектики вождя набирало силу: «Армия, которая не обучена наступать, а лишь пассивно обороняться, армия, у которой нет мощной артиллерии, армия, у которой нет настоящей авиации, хотя она и имеет все для ее создания, армия, которая способна лишь на партизанские вылазки, обходы с тыла, внезапные нападения — такую армию я не могу назвать армией».

Слушателям, вероятно, было стыдно. Они оказались лицом к лицу с противником, которого даже армией назвать нельзя было, хотя, как это ни парадоксально, шла современная война. Что же, собственно говоря, произошло?

Вождь объяснил. Через три месяца и двенадцать дней финнов поставили на колени, и война закончилась. «Спрашивается, кого мы победили? Говорят: финнов. Ну, конечно, финнов победили. Но это не самое главное в этой войне. Финнов победить — не Бог весть какая задача. Конечно, мы должны были финнов победить. Мы победили не только финнов, мы победили еще их европейских учителей — немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов победили, но и технику передовых государств Европы. Не только технику передовых государств Европы, мы победили их тактику, их стратегию. Вся оборона Финляндии велась по указке, по наущению, по совету Англии и Франции, а еще раньше немцы здорово им помогали, и наполовину оборонительная линия в Финляндии по их совету построена».

В заключение вождь сказал то, что также нужно было правильно понять. Финская буржуазия действовала, подстрекаемая западными странами, хотя советское правительство и объявило и начало войну и угрожало Куусиненом. В распоряжении Финляндии находились все силы и средства самых передовых стран Европы, хотя она и не имела приличной техники, и не обладала военным искусством, и не имела даже настоящей армии. Кроме того, ее войска были обучены лишь пассивной обороне, хотя и угрожали Ленинграду.

Все это, вероятно, можно было понять, и, наверное, слушатели и сделали все возможное, чтобы понять. Правда диалектична, и отдельный человек не может сам отыскать и постичь ее. Правду представлял коллективный разум партии, ее генеральная линия. Сталин, хотя и вождь, все-таки всего лишь человек, но он также еще и гений диалектики. Если слушателям что-то осталось непонятным, для них было лучше принять на веру то, что сказал вождь. Красная Армия была сильной и в то же время слабой, непобедимой и подверженной поражениям, Финляндия была сильным и опасным и в то же время слабым и ничтожным противником устрашающим европейское военное искусство и никуда не годным. Понятным было лишь то, что война все-таки была и ее не могли избежать, да для этого не было и причины Ее начали сознательно, имея представление обо всех трудностях, и с задачей справились успешно, благодаря мудрому руководству партии и правительства, хотя в армии и имели место странные и вредные явления, которые партия не смогла полностью устранить.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ: ХЕЛЬСИНКИ

И без слов ясно, насколько велики были в Финляндии печаль и горечь из-за потери Карелии и жертв Зимней войны. Флаги были приспущены, и, когда были объявлены условия Московского мира, люди плакали прямо на улице. Но демонстрировать публично свое горе не следовало.

Цензура еще и во время войны позаботилась о том, чтобы в радиопередачах не оскорбляли противника и руководителей СССР, в первую очередь Сталина. Ведь мир в любом случае придется заключать именно с ними. Между прочим, средства массовой информации Финляндии критиковали впоследствии за то, что они не смогли подготовить общественное мнение к заключению мирного договора, который подписали в Москве 12 марта 1940 г. Условия договора, которые отнимали у Финляндии целую историческую провинцию и заставляли более 10 % населения покинуть свои дома, казались людям невероятно тяжелыми, особенно потому, что пришлось отдавать даже не захваченные Красной Армией территории. К подготовке населения к заключению договора приступили за несколько дней до его подписания, впрочем, другое вряд ли было бы возможно, так как и само подписание подтвердилось незадолго до этого. В качестве альтернативы собирались просить помощи у Франции и Англии, которые уже подготовили даже вспомогательный корпус, который должен был прибыть в Финляндию через Швецию и Норвегию.

Мир, которым закончилась Зимняя война, был насильственным диктаторским миром, который потряс финнов. Но все же независимость страны была сохранена: кошмар правительства Куусинена исчез, и в Финляндию не были введены оккупационные войска. Условия, однако, были по большей части чрезвычайные: Финляндия после тяжелой войны вынуждена была изыскивать для значительной части населения, 420 000 человек жилье и средства к существованию, а также обеспечить их продовольствием, поскольку она потеряла 15 % обрабатываемых земель. Угроза голода становилась реальной. Если к этому добавить еще вызванное мировой войной падение экспорта и как его последствие грозящую безработицу, то существовала также и опасность роста социального беспокойства. Также новая восточная граница была беззащитной и неукрепленной, нельзя было верить в нерушимость мира среди большой войны. Армию демобилизовывали постепенно, и она одновременно занималась фортификационными работами. Летом армия насчитывала еще 152 000 человек, да и в декабре еще 82 500.

В условиях тяжелого мира начало поднимать голову подавленное во время войны коммунистическое движение. СССР поддерживал деятельность руководимого коммунистами общества финско-советской дружбы. Государственная власть с полным основанием видела в этом движении пятую колонну, целью которой было способствовать советизации Финляндии, о чем, в частности, свидетельствовало образование в 1940 г. Карело-Финской Советской Социалистической Республики. В ноябре Молотов, побывав в Берлине, потребовал у Германии свободы рук в отношении решения финляндского вопроса по образу и подобию прибалтийских республик. На это Гитлер все же не согласился и допустил утечку информации финнам. Германия вообще давала понять, что теперь она готова помогать Финляндии против СССР.

Зонтик, который Гитлер раскрыл над Финляндией (как его называют в исторической литературе), предлагал финнам единственный из существующих выходов из положения, альтернативой которому была бы советизация Финляндии. Руководители страны охотно ухватились за это предложение.

Возникший во время Зимней войны союз «братьев по оружию», который соединил прежде всего умеренных правых и социал-демократов, действовал активно и после войны. На самом деле его влияние распространялось далеко за рамки межвоенного периода.

Для обработки общественного мнения в кризисной ситуации буржуазные и социал-демократические организации создали организацию под названием «Финские субботники», которая мобилизовала граждан на добровольную работу в пользу нуждающихся и, например, для налаживания продовольственной ситуации. Разные общественные организации, а также Финское радио занимались координационной «государственной пропагандой», целью которой было поддерживать настроение и веру в будущее, а также сближать рабочих и работодателей. В этом хорошо преуспели во время Зимней войны. Следовало активно бороться как против левого, так и против правого тоталитаризма и развивать социальное мышление. Финское радио активно усвоило эти принципы, и в его передачах принимали активное участие представители социал-демократического рабочего движения, роль которых в этом так называемом движении «братьев по оружию» была решающей.

В тех условиях понимали, что демократия также — «и именно только она» — нуждалась в пропаганде, которая была противовесом тоталитаризму. Многие в Финляндии думали, что демократия не смогла ничего сделать для народа и что лишь там, где не жалели крови, а именно в Германии и в СССР, дела обстояли хорошо, согласно официальной информации, поступающей из этих стран.

С внешнеполитической точки зрения время «перемирия» было исключительно щепетильным. Публично нельзя было оскорблять Советский Союз, а также Германию или Швецию, которых во время войны и после нее в нашей стране сурово критиковали — первую за поддержку СССР, а вторую за то, что она тогда отказалась пропустить через свою территорию англо-французский вспомогательный корпус. О советизированных прибалтийских странах также надо было говорить чрезвычайно осторожно. Во время Зимней войны у широкой публики сложилось достаточно негативное отношение к Германии: в частности, ходили слухи о том, что немцы якобы активно участвовали в боях против Финляндии на Карельском перешейке. Теперь это отношение пытались преодолеть и даже пробудить к ней симпатии, что в какой-то мере проявлялось и в радиопередачах. Речь все-таки не шла о восхищении политической системой Германии. Английский посол в Финляндии г. Верекер весной 1941 г. в своем письме министру иностранных дел верно заметил, что финны вовсе не являются нацистами, но их поворот в сторону Германии был вполне ожидаемым, принимая во внимание их отношение к СССР, и это еще «подогревается провокационными советскими передачами на финском языке».

В Финляндии часто говорилось о теории «плывущего по течению бревна»²⁹, но, как заметил Охто Маннинен, не объясняли, что под этим подразумевали. Если под этим подразумевали картину причин начала войны, изложенную Рюти летом 1941 г., то надо сказать, что она утопила его, если оно когда-нибудь по-настоящему плавало.

Начиная с осени 1940 г. в Финляндии уже готовились к войне, так как мир был альтернативой лишь на кладбище. В эту войну вступали не по принуждению, а совершенно сознательно и с чистой совестью.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ: ПЕТРОЗАВОДСК

В воззвании, с которым КПФ выступила в начале Зимней войны, говорилось, что победа неизбежна, как реванш за «революцию» 1918 года, ведь сейчас «народу» поможет могучая Красная Армия. По всей вероятности, дело так и обстояло. Хотя армия Финляндии и сражалась героически, она через какое-то время не имела бы никаких возможностей. Лишь страх перед интервенцией союзников заставил Сталина отказаться от Финляндии. И даже это вряд ли было бы возможным, если бы сначала не удалось остановить Красную Армию.

Финляндия должна была благодарить Англию и Францию за то, что Куусинен не пришел в Финляндию в 1940 г. «потрошить нас», как красноречиво выразился Сталин на аналитическом семинаре по Зимней войне.

То, что история Финляндии получила такую неожиданную и несоответствующую сценарию форму, также заставило Сталина принимать множество новых решений.

Поскольку правительству Куусинена не смогли подарить большую часть Восточной Карелии в обмен на часть перешейка, как было заранее согласовано, следовало этот вопрос решать иначе.

СССР, который в корне отличался от хищных капиталистических и империалистических стран, не занимался захватом территорий, а, наоборот, мог даже дарить их, как, например, уже было решено в случае с правительством Куусинена.

Однако теперь дело обернулось таким образом, что лишь большая часть Выборгской губернии была «освобождена», да и то без участия народа Финляндии, а только силами Красной Армии, как говорилось с сожалением в марте 1940 г в последнем номере печатного органа правительства Куусинена. Если бы эту территорию присоединили к Ленинградской области, то это было бы проявлением чистейшего империализма, от которого, как всем известно, Сталин отрекся. В то время постоянно повторяли его фразу о том, что СССР не хочет ни пяди чужой земли. Возможным решением было бы включение завоеванной финской территории в состав Карельской Автономной Республики, но проблема была в том, что в этой республике только что был искоренен финский язык, так же как большая часть финнов. А кроме того, автономная республика была частью Российской Федерации.

Итак, еще раз был произведен коренной переворот в национальной политике Восточной Карелии. Весной 1940 г. была создана Карело-Финская Советская Социалистическая Республика, двенадцатая союзная республика, ставшая одной из равноправных союзных республик СССР. Она считалась (в Советском Союзе) юридически самостоятельной, имевшей собственную конституцию и все государственные органы. Союзная республика имела также право в любое время при желании выйти из состава СССР

Правда, Восточная Карелия такой чести не заслуживала, так как сам Сталин в речи по поводу Конституции 1936 г. говорил, что союзная республика должна отвечать трем условиям: численность жителей в ней должна превышать миллион человек, она должна быть пограничной, «чтобы возможность для отделения не оставалась просто буквой закона», и «национальная» часть населения в ней должна представлять явное большинство.

Теперь же получалось так, что новая республика отвечала только одному из этих условий: она располагалась на границе, жителей там было даже меньше полмиллиона, а национальное население было в явном меньшинстве: карелов было около 80 000, а финнов лишь несколько тысяч.

Название новой республики заслуживает особого внимания. Карелы и финны были в 1937 г. названы двумя абсолютно разными национальностями. Однако их родство совершенно неожиданно было признано Молотовым в его речи перед самой Зимней войной, а затем в государственном договоре, заключенном в самом начале войны, когда эти «кровные родственники» были вновь объединены согласно «их вековым мечтам». В ходе войны не заметно было никаких признаков того, чтобы собирались отказаться от нового карельского языка. Даже наоборот, министр по вопросам Карелии Пааво Прокконен (Прокопьев) приезжал в приграничную зону организовывать обучение на карельском языке и для карелов оккупированной Финляндии. И можно быть уверенными, что если Финляндия, руководимая Куусиненом, была бы более долговечной, то она стала бы, несомненно, трех- или четырехъязычной: помимо финского и шведского, там говорили и писали бы на карельском, а может, и на русском.

Так как Восточная Карелия не была присоединена к Финляндии, а финскость республики стремились всячески подчеркнуть, не оставалось ничего другого, как возродить там финский дух. Хотя вновь прибывших на жительство в СССР финнов было совсем незначительное количество, удалось население пополнить за счет финнов, живущих в других частях СССР и уцелевших от преследований. Поскольку финский язык был теперь национальным языком Карелии, что было по политическим причинам очень важно, то второй национальный язык, карельский, стал не нужен. Таким образом с ним было покончено.

Центральная газета Восточной Карелии «Советская Карелия», а также и многочисленные районные газеты, выходившие до весны 1940 г. на кириллице и карельском языке, начали теперь издаваться на финском или русском. С этого времени на карельском языке ничего не печаталось до самой перестройки.

Эта национально-политическая революция, которая была такой же бурной, как и запрещение финского языка в 1937— 38 гг. и введение карельского, была чем-то уникальным даже для истории СССР.

Такое национальное возрождение было явно следствием Зимней войны. В результате этой войны изменился статус финнов в СССР и, соответственно, научные представления о родстве финнов и карелов. Профессор Д. В. Бубрих, который в числе первых доказывал, что финны и карелы — это два разных народа и что финский язык в силу своего классового характера был буржуазным, в то время как карельский, будучи пролетарским, должен был уступать. Народ в новой республике был карело-финским, и его национальным языком был финский.

Еще совсем недавно этот взгляд расценивался как вредительство финских врагов народа, но теперь на это смотрели по-другому.

За всем этим стояло, вероятнее всего, то, что Финляндию теперь, рано или поздно, собирались присоединить к СССР, как того потребовал Молотов осенью этого же года во время своей поездки в Берлин. Разумеется, финский язык невозможно было ликвидировать, поскольку на нем говорило четыре миллиона человек, хотя Сталин в свое время и спекулировал мыслью о том, что отправит весь финский народ в Сибирь как свидетельствует маршал А. М. Василевский.

Следует отметить, что, несмотря на свое воскрешение в Карелии, финский язык не был восстановлен в своих правах в Ингерманландии. Проведенная там в 1937 г. ассимиляция финских деревень с русскими осталась в силе до сих пор, и в Ленинграде не стали издавать на финском языке больше ни книг, ни газет. Финский язык был теперь принадлежностью Карело-Финской Республики, хотя там финнов и сейчас было намного меньше, чем в Ингерманландии.

Для советской интеллигенции искусственность новой республики не осталась незамеченной. Согласно анекдоту, в Карело-Финской Республике было всего два финна: Наркомфин и Финкельштейн, впрочем, позднее заметили, что речь шла об одном и том же человеке.

Но советская пресса широко пропагандировала социалистическую национальную политику, приводя как свидетельство этого присоединение территорий к новой, по сути, Финской Республике. Действительно, в этот период к новой республике отошел почти весь Карельский перешеек, естественно, вместе с Выборгом. Географические названия даже остались в прежнем своем виде, на что обращалось особое внимание. Даже Выборг не называли русским словом «Выборг», а называли и писали по-фински — Виипури. Правда, новые жители города не были финнами, и поэтому новая местная газета «Виипурский большевик», в силу обстоятельств, была русскоязычной. Названия поменяли лишь после окончания следующей войны, когда перешеек и Приладожская Карелия вошли в состав Ленинградской области, которые более естественно подходили, хотя, согласно официальному объяснению 1940 г., они «были по сути финскими» и экономически ориентированы на Восточную Карелию.

Наверное, такие бестолковые утверждения можно было делать лишь в условиях тоталитаризма, когда можно было не опасаться никакой критики даже в отношении самых безумных выдумок руководства. И такие крайне резкие изменения в политике, как, например, решения по Финляндии, которые принимались накануне и в ходе Зимней войны, также были возможны только в тоталитарном государстве. Честолюбие С(как великой державы не могло допустить того, чтобы в Финляндии не было достигнуто хоть какой-нибудь победы, раз уж в войну ввязались, а хорошо вышколенному советскому народу всегда можно было представить цели войны по-новому и забыть вообще о териокском правительстве, с которым они первоначально были связаны даже путем заключения государственного договора.

Должность Отто Куусинена в качестве главы Карело-Финской Республики не была особенно значимой. Ведь весь советский аппарат был, в принципе, фасадом, за которым исполнялись решения партии. И теперь у Куусинена было достаточно времени, чтобы опять заняться изучением «Калевалы», что снова можно было делать в финском духе. Еще в 1939 г. принадлежность «Калевалы» к финскому эпосу полностью отрицалась в СССР, и ее считали чисто карельским эпосом, утверждая тем самым, что эти два народа коренным образом друг от друга отличались. Хотя особой власти у Куусинена и не было, он имел возможность, благодаря своему новому положению, делать выводы насчет как своей старой, так и новой родины, а также своих отношений с «отцом народов» товарищем Иосифом Виссарионовичем Сталиным, которого действительно можно было считать отцом, по крайней мере, «карело-финского» народа.

Первая сессия Верховного Совета Карело-Финской ССР состоялась 8—11 июля 1940 г. в ее столице Петрозаводске.

В начале заседания было предложено отправить приветствие «вождю и учителю товарищу Сталину», что вызвало «Бурные аплодисменты, перешедшие в овацию. Все встают. Возгласы: "Да здравствует вождь народов, великий Сталин! Ура!"»

Приветствие зачитал представитель Корписельского района С. В. Колосенок, который, в частности, сказал: «В этот радостный день представители карело-финского народа вместе со всем трудящимся народом нашей молодой республики посвящают свои первые слова, наполненные любовью и верностью, Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, нашему вождю, другу и учителю, избранному нами первым депутатом в Верховный Совет Карело-Финской ССР». Здесь следует отметить, что подобные избрания были нормой для всего периода советской власти, конечно же, высшее руководство не удосуживалось само бывать на заседаниях местных парламентов, вместо них там бывали заместители.

«Преобразование Карельской АССР в Карело-ФинскуюСоветскую Союзную Республику, — продолжал оратор, — является наилучшим примером того, как чутко и внимательно наша партия и Вы, товарищ Сталин, относитесь к нуждам и чаяниям карело-финского народа, это является новым огромным достижением ленинско-сталинской национальной политики…

«Свободолюбивый карело-финский народ, который до самой революции жил в страшной нужде, никогда не переставал мечтать о счастье и свободе своего родного края… наш народ с большим воодушевлением воспринял мудрое решение правительства о переходе на 8-часовой рабочий день и 7-дневную рабочую неделю… Наш народ одобряет также миролюбивую и целенаправленную внешнюю политику Советского правительства, исправившую историческую несправедливость и вернувшую нам Бессарабию…»

Удлинение рабочего дня, о котором говорил выступавший, было существенным изменением политики начала 1930-х гг., когда государство, строившее социализм, обещало установить самый короткий в мире рабочий день. Стоит напомнить, что именно в 1940 г. в СССР был принят так называемый закон о 20 минутах, который грозил тюремным заключением всем, кто опаздывал на работу на эти 20 минут. И поскольку общественный транспорт работал часто безобразно, этот закон имел для многих трагические последствия, о которых писалось в литературе последних лет. Официально же народ через своих представителей выражал одобрение новым распоряжениям, что происходило по инициативе профсоюзов. В этом не было ничего странного, так как профсоюзы всячески поддерживали государство рабочих, ведь их интересы были едины.

На той же сессии Верховного Совета Отто Куусинен представлял конституцию новой республики. В своей речи он яростно набросился на разжигание национализма, происходившее в Финляндии, и выразил надежду, что конституция будет способствовать «освобождению всех трудящихся Финляндии от националистических цепей». По словам Куусинена, в Финляндии национализм подпитывали, в частности, распространяя неправду о Восточной Карелии: «Финская националистическая пресса беспрерывно клевещет, что в Советской Карелии угнетаются финны и финский язык. Но теперь даже новое название нашей разросшейся республики говорит само за себя и способно разоблачить их ложь. Пусть читают нашу Конституцию и видят, что финский язык здесь в почете. Он здесь наряду с русским языком является вторым официальным языком, хотя финны составляют лишь меньшинство. Здесь издается финская литература и многочисленные финские газеты, и, когда осенью в начальных и средних школах начнется учебный год, будет обучение происходить на финском языке везде, где только ученики смогут его понимать…»

Интересно было бы спросить, могли ли слушатели, которые знали современную историю своего края, считать это выступление честным, и не возникал ли у них вопрос, почему обучение на финском языке не могло осуществляться пару лет назад, тогда как сейчас, осенью, это станет возможным… На такие вопросы существовали, конечно же, ясные и четкие официальные ответы, и вовсе не было невозможным, чтобы отдельные лица считали их удовлетворительными. На основании документов по изучению общественного мнения можно, однако, с уверенностью сказать, что весь народ обмануть не удавалось и что советское руководство знало это.

Из материалов этого заседания стоит еще процитировать представителя «освобожденного» Выборга, И. И. Иванова. По его мнению, «Конституция Карело-Финской ССР, как и другие советские конституции, является прямой противоположностью буржуазным конституциям, в том числе и белофинской конституции, так как они все существуют не для того, чтобы правильно отражать господствующую там буржуазную систему и присущие ей несправедливость, эксплуатацию, нищету трудящихся и полицейский террор, а для того, чтобы обеспечить господство капиталистов. В результате героической победы Красной Армии над белогвардейской Финляндией была освобождена значительная территория, в том числе и древний город Выборг…»

На торжественном заседании, на котором основательно разделались и с конституцией буржуазной Финляндии и в целом с царящими в стране нищетой и эксплуататорским режимом, исполнялись и художественные произведения, в частности, «Песня карелов о Сталине» Пергамента и отрывки из карело-финского эпоса «Калевала».

Церемониальные обязанности Куусинена не ограничивались лишь Петрозаводском: он был удостоен чести быть избранным в Верховный Совет СССР от Кякисалмского избирательного округа (этот город тогда не назывался еще по-русски Приозерском и уже не был больше и Кексгольмом). На седьмой сессии этого высшего государственного органа, состоявшейся 6 августа 1940 г., Куусинен выступил с исторической речью на финском языке, переведенной на русский, и предложил принять Эстонию в состав СССР.

Куусинен в своей речи с сожалением говорил о страданиях эстонского народа из-за того, что страна была в 1918 г. насильно выдернута из содружества советских народов: «более двух десятилетий вынужден был трудовой народ Эстонии терпеть реакционную власть буржуазных живодеров». Трудящиеся все же узнали о сталинской конституции, и «у них окрепла решимость бороться за установление такой же народной власти и добиваться такой же конституции». Эстония, конечно же, в условиях буржуазного режима оставалась крайне отсталой, но не стоило отчаиваться: «Посмотрите, товарищи эстонцы, на гигантские достижения всех союзных и автономных республик СССР. Расскажите всем трудящимся в Эстонии, например, о тех отличных результатах, которых добился родственный вам карело-финский народ, который до советской власти был намного более низком культурном и экономическом уровне, чем эстонский народ, и который сейчас по всеобщей грамотности населения достиг в СССР среди других союзных республик одного из первых мест (Аплодисменты)».

После этого Куусинен предложил «принять» Эстонию в состав Союза Советских Социалистических Республик и сказал: «Трудолюбивый, умный и мужественный народ Эстонии, который сегодня вступит в семью народов СССР, получит на основе Сталинской Конституции возможность для построения счастливого социалистического будущего.

Сегодня, б августа 1940 года, начнется новый период, период счастья в жизни народа Эстонии».

Куусинен, который был лишь одним из рядовых депутатов, разумеется, не мог решить такой большой вопрос, но при голосовании было отмечено, что никто не голосовал против членства Эстонии, да и воздержавшихся тоже не было. Единогласное решение сопровождалось традиционной церемонией: «Бурные, долго продолжающиеся аплодисменты. Все встают. Раздаются приветственные возгласы в честь новой Эстонской Советской Социалистической Республики, в честь свободного народа Эстонии, в честь Советского правительства и его главы товарища Молотова, в честь великого учителя и вождя всех народов (Бурные аплодисменты. С новой силой нарастают бурные аплодисменты. Со всех сторон зала раздаются приветствия на языках всех народов СССР в честь братского народа шестнадцатой союзной республики. С огромным энтузиазмом исполняют присутствующие "Интернационал". Бурные, продолжительные аплодисменты)».

С точки зрения Финляндии, вся эта церемония была абсолютно неестественной, и было совершенно понятно, что лишь упорное сопротивление спасло Финляндию от того, чтобы оказаться объектом чествования братских народов в такой же ситуации, в какой сейчас была Эстония. В действительности опасность все время была актуальной, для Финляндии место было уже приготовлено в виде Карело-Финской ССР.

Там сейчас ответственные товарищи вынуждены были брать уроки финского языка, и нетрудно было догадаться, делалось ли это ради новых «финских» территорий и ради каких-нибудь двухсот их финских жителей или по какой-то другой причине.

В свете сталинской конституции Финляндия, так же как буржуазные государства Прибалтики, изображалась в мрачных тонах. Посредством радио эти взгляды становились известны и в Финляндии желающим их слушать. Через год сотни тысяч финнов смогли сами увидеть, как выглядело идеальное общество, по сравнению с которым их собственный образ жизни представляли в таком невыгодном свете.