Сталин и Мао

СТАЛИН И ПОСЛАНЕЦ МАО ЦЗЭДУНА ЛЮ ШАОЦИ

Существует выдвинутая в КПК — КНР версия, согласно которой Сталин в 1949 году никак не хотел, чтобы войска Мао Цзэдуна переправлялись через реку Янцзы. При этом можно себе представить, что обуянный своей подозрительностью и патологической или генетической ненавистью к России (СССР) Мао Цзэдун мог рассуждать и таким образом: Сталин одновременно и ненавидел Китай, и боялся его, поэтому Сталина устраивал Китай, разделенный, подобно Германии, Корее или Вьетнаму, на два государства: на «Северное царство» Мао Цзэдуна и «Южное царство» Чан Кайши; Сталин исходил из того, что при таких обстоятельствах границы СССР были бы защищены более успешно, вдоль границ Советского Союза на востоке был бы создан защитный пояс из зависящих от Москвы стран; китайцы были бы заняты своими проблемами, а ему (Сталину) было бы легче иметь дела одновременно, но порознь с двумя китайскими государствами, с каждым из двух китайских лидеров, то есть и с Мао Цзэдуном, и с Чан Кайши; при этом и тот и другой оказался бы в трудном положении и нуждался бы в поддержке Сталина.

Мао Цзэдун действительно был иррационален и опасно агрессивен в своих размышлениях, стратегических и тактических планах и даже, частично, практических действиях, когда дело касалось, в частности, России (СССР). В одной из бесед 11 апреля 1957 года Мао Цзэдун вспоминал: «Вплоть до 1949 года, то есть вплоть до того момента, когда мы должны были уже вот-вот форсировать реку Янцзы, находился кое-кто, ставивший преграды на этом пути; говорили, что этот некто считал, что ну ни в коем случае нельзя переправляться через Янцзы, ибо форсирование реки Янцзы, дескать, непременно приведет к тому, что США введут в бой свою армию, а в результате в Китае может создаться ситуация, при которой будут одновременно существовать два царства, две династии: “Северная династия и Южная династия”. Однако мы этого некто не стали слушать, не стали ему повиноваться. Мы форсировали реку Янцзы, а США так и не решились пустить в ход свою армию; в результате в Китае так и не возникла ситуация одновременного существования “Северной и Южной династий”. А вот если бы мы послушались его, вот тогда действительно могли бы появиться “Северная династия” и “Южная династия”».

В литературе, изданной в КНР, также утверждалось, что этим «некто» был Сталин, который якобы имел такого рода мысли, причем замыслы Сталина проявлялись во внешнеполитических действиях СССР. Ссылались на то, что в момент подготовки НОАК к переправе через реку Янцзы, когда правительство Китайской Республики в панике готовилось к передислокации из Нанкина на Тайвань, Москва продолжала «показывать», что она «не желает искренне поддерживать народно-освободительное движение, находившееся под руководством Мао Цзэдуна и КПК», а хотела бы «явно или тайно различными методами защищать господство гоминьдановского правительства». Эти тенденции Сталина и советского правительства «проявились в нескольких фактах»:

Во-первых, в январе 1949 года, когда временным президентом Китайской Республики был Ли Цзунжэнь, посольство СССР в Китайской Республике выработало с Ли Цзунжэнем проект двустороннего соглашения, стремясь тем самым продемонстрировать, что Советский Союз желает «по-настоящему сотрудничать» с Китайской Республикой, при том условии, что это государство в будущем при любых ситуациях будет занимать нейтральную позицию и устранять воздействие США на ход событий в Китае. Это соглашение оказалось невозможно подписать только по той причине, что правительство США сочло «нелогичным», чтобы в одно и то же время Ли Цзунжэнь просил о помощи США и вел с Москвой переговоры об устранении влияния США в Китае. Рассуждая на эту тему, автор из КНР подчеркивал, что, с его точки зрения, фактом остается то, что в последний момент, когда НОАК уже свергала гоминьдановское правительство, Москва стремилась «по-настоящему сотрудничать» с гоминьдановским правительством.

Во-вторых, версия автора из КНР содержала утверждение о том, что накануне освобождения Нанкина в апреле 1949 года в отличие от всех остальных дипломатических представителей посол СССР Н. В. Рощин оказался единственным членом дипкорпуса, который сопровождал правительство Китайской Республики при его переезде из Нанкина в Гуанчжоу.

Далее говорилось, что, когда руководимая КПК НОАК вошла в Нанкин, советского посольства уже не было в Нанкине. На самом же деле, согласно свидетельству тогдашних работников советского посольства, часть его сотрудников оставалась в Нанкине в эти дни, причем они тут же вступили в контакт с руководителями частей НОАК; посол Н. В. Рощин действительно с другими советскими дипломатами выехал вместе с правительством Китайской Республики, при котором он был аккредитован, в Гуанчжоу.

По мнению автора из КНР, такое поведение посла СССР говорило о подлинном и, что само собой подразумевалось, очевидно негативном отношении СССР к народной освободительной войне, которая велась под руководством Компартии Китая.

Зная о реальном, хотя и скрытом тогда, по крайней мере формально, от внешнего мира взаимодействии Сталина и Мао Цзэдуна, о чем свидетельствовали, по крайней мере, документы, связанные с визитом А. И. Микояна в Китай в начале 1949 года, никак нельзя согласиться как с вышеуказанными утверждениями автора цитируемой работы, так и с намеками, содержавшимися в вышеприведенных словах Мао Цзэдуна. На самом деле на протяжении всего довольно продолжительного времени перед образованием КНР шла напряженная практическая работа, в ходе которой Сталин оказывал Мао Цзэдуну всестороннюю реальную поддержку и помощь, хотя при обсуждении ряда проблем стороны занимали самостоятельные и отличавшиеся одна от другой позиции.

Пять месяцев спустя после визита в Китай А. И. Микояна, то есть в июле 1949 года, Мао Цзэдун поручил Лю Шаоци возглавить делегацию, которая была направлена в СССР. Специально давая свои разъяснения в связи с вышеупомянутыми фактами, Сталин говорил в то время в беседе с Лю Шаоци, что посол СССР в Китайской Республике Н. В. Рощин последовал за гоминьдановским правительством в Гуанчжоу потому, что «мы хотели наблюдать за обстановкой в Гоминьдане». С точки зрения упомянутого автора из КНР, это было разъяснение, которое можно охарактеризовать известным выражением: «На воре и шапка горит». Разъяснение было неубедительным. Ведь в то время НОАК имела явное преимущество, Гоминьдан разваливался, не мог оказывать сопротивления, «мирные переговоры» завершились крахом. «Да разве была хотя бы минимальная необходимость того, чтобы в ситуации того времени направлять посла “следить” за обстановкой в Гоминьдане в Гуанчжоу?» — задавал риторический вопрос автор из КНР. Он не желал принимать во внимание твердое и обоснованное намерение Сталина не дать в руки ни США, ни партии Гоминьдан Китая, Китайской Республики никаких формальных поводов для обвинения Советского Союза во вмешательстве во внутреннюю борьбу в Китае. Более того, такое поведение Сталина способствовало укреплению тезиса Мао Цзэдуна о том, что всех своих побед КПК добилась в опоре на собственные силы, без помощи из-за рубежа. Сталин, фактически всемерно содействуя Мао Цзэдуну и КПК в их борьбе против Чан Кайши, в то же время был согласен оставить суть дела, подлинный характер взаимоотношений и помощи со стороны ВКП(б) и СССР Мао Цзэдуну и КПК в тайне от всего мира, включая даже народы СССР и Китая.

Наконец, автор из КНР считал, что к вышеуказанному можно присовокупить «еще один убедительный факт», а именно то обстоятельство, что вплоть до мая 1949 года, то есть вплоть до того момента, когда Гоминьдан потерпел уже полное поражение на материке, СССР все еще вел с правительством Чан Кайши переговоры по торгово-экономическим вопросам, касавшимся Синьцзяна.

Однако, принимая во внимание и ту роль, которую и советы Сталина, и действенная реальная помощь со стороны СССР в переброске частей НОАК в Синьцзян на самолетах ВВС СССР сыграли в овладении Мао Цзэдуном Синьцзяном, никак нельзя считать объективными и доказательными такого рода рассуждения. Все они направлены лишь на то, чтобы, извращая факты, любой ценой создавать у читателей в КНР впечатление о том, что Сталин всегда, и особенно в 1949 году, был противником победы Мао Цзэдуна, его армии и партии во внутренней войне в Китае. Такие утверждения направлены на то, чтобы как можно глубже разобщать Россию и Китай, народы наших двух стран.

Тем не менее автор из КНР подводил следующий итог этих своих рассуждений: все эти факты со всей ясностью показывают отношение Сталина и правительства СССР к Мао Цзэдуну и руководству Компартии Китая, а также их отношение к чанкайшистскому Гоминьдану. Поэтому-то Мао Цзэдун и говорил, что «в 1949 году и в 1950 году, на протяжении этих двух лет», Сталин и Советский Союз «оказывали на нас очень сильное давление».

Именно в этом ключе толковался в КПК — КНР и визит в 1949 году делегации во главе с Лю Шаоци в СССР. При этом акцент делался на том, что поездка делегации Лю Шаоци была главным образом предназначена для того, чтобы подготовить личную встречу Сталина и Мао Цзэдуна.

Конечно, вопрос о личной встрече Сталина и Мао Цзэдуна назревал. Обе стороны нуждались в том, чтобы готовиться к такой встрече и готовить ее. И все же отношения между Сталиным и Мао Цзэдуном, между ВКП(б) и КПК в то время носили характер такого активного и многостороннего взаимодействия и союзнических связей, что главным тогда было решение многочисленных практических вопросов, которые возникали как в процессе завершения вооруженной борьбы против сил Чан Кайши на континенте Китая, так и особенно в связи с необходимостью восстановить экономику Китая, оказать ему помощь по целому ряду направлений. То, что два лидера, две партии, два государства (СССР и КНР) естественным образом оказывались в роли союзников, было очевидно и бесспорно для большинства всех тех, кто активно участвовал в огромной работе по практическому сотрудничеству и оказанию помощи Китаю (КНР) со стороны России (СССР). Только в воспаленном мозгу Мао Цзэдуна вся ситуация рисовалась иначе. Даже Сталин был, в общем-то, настроен не столь подозрительно, как Мао Цзэдун, в тот момент. Конечно, настрой Мао Цзэдуна накладывал тогда и со временем стал накладывать все больший отпечаток на характер взаимоотношений, делая их фактически отношениями товарищей или союзников поневоле, отношениями союзников-соперников. Что же касается Сталина, то, столкнувшись, теперь уже в практике двусторонних межгосударственных отношений, с подозрительностью Мао Цзэдуна (в которую тот и играл намеренно, очевидно, полагая, что это еще один рычаг давления на Сталина и отстаивания своей независимости), он предпринимал целый ряд действий, которые, без учета указанного обстоятельства, выглядели просто неразумными или явно направленными во вред национальным интересам своей страны; Сталин стремился делать все возможное и невозможное, чтобы рассеивать подозрения Мао Цзэдуна, демонстрировать разумным людям в Китае, что такого рода подозрения относительно нашей страны лишены оснований. Подчеркнем также лишний раз, что отношения Сталина и Мао Цзэдуна всегда были окрашены взаимной подозрительностью и недоверием.

Вернемся, однако, к поездке делегации во главе с Лю Шаоци в Советский Союз летом 1949 года.

В начале мая 1949 года Мао Цзэдун принял решение направить в Москву с секретной миссией делегацию во главе с Лю Шаоци. В состав делегации были включены будущий посол КНР в СССР Ван Цзясян, руководитель Северо-Восточного Китая Гао Ган, а также Дэн Лицюнь, Гэ Баоцюань и другие. Первоначально Мао Цзэдун полагал, что задача этой группы должна была состоять в подготовке его поездки в СССР. Однако затем, под давлением реальной жизни, миссии был придан самостоятельный характер. Слишком много возникло серьезных вопросов, которые требовали огромной работы и согласования их обеими сторонами. Конечно, попутно перед делегацией Лю Шаоци стояла и задача готовить будущую поездку Мао Цзэдуна в СССР.

Мао Цзэдун поручил Лю Шаоци быть его посланцем, доверил Лю Шаоци от имени Мао Цзэдуна вести переговоры со Сталиным и ЦК ВКП(б), согласовывать и решать важные вопросы. Выбор Мао Цзэдуном для этих целей именно Лю Шаоци был далеко не случайным.

Дело в том, что к тому времени Лю Шаоци утвердился в роли фактического первого заместителя Мао Цзэдуна или фактически второго человека в КПК. Таким образом, формально Мао Цзэдун сохранял лицо. Внешне это могло восприниматься так, что в напряженный момент перед образованием КНР, когда Мао Цзэдуну было трудно вырваться из Китая и посетить Москву, он направил туда в качестве своего представителя самую высокую после себя фигуру в своей партии.

Однако дело было не только и не столько в этом. Ведь Мао Цзэдун мог, например, направить в Москву для бесед со Сталиным Чжоу Эньлая, который был, безусловно, самым преданным сторонником Мао Цзэдуна. Однако Чжоу Эньлай был известен Сталину как «тень Мао Цзэдуна», причем «тень», которая по поручению Мао Цзэдуна предпринимала маневры для установления контактов с администрацией США накануне образования КНР. Мао Цзэдун знал, что Сталин не будет доверять Чжоу Эньлаю, но он может проявить некое доверие к Лю Шаоци. Мао Цзэдун хотел направить в Москву того из руководителей ЦК КПК, который сумел бы внушить Сталину определенное доверие к себе. Фигура Лю Шаоци в этом свете представала как нельзя более подходящей. Лю Шаоци полагал, что ВКП(б) и КПК должны связывать прочные товарищеские отношения, а будущую КНР и СССР должны были связывать союзнические отношения. Для Лю Шаоци не существовало колебаний в вопросе о том, в каком лагере должна была находиться КНР после своего создания. Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай предпочли бы сохранять дистанцию от всех мировых сил, не склоняться ни в одну из сторон, во всяком случае не быть ближе к СССР, чем к США. Однако, с одной стороны, в Вашингтоне не восприняли и не приняли игру Мао Цзэдуна, не поверили ему и не были готовы вступать с ним в некие хотя бы формально нормальные дипломатические (или скрытые) отношения. С другой стороны, внутри КПК, да и в самом Китае, в то время большинство людей, имевших отношение к активной политической жизни, были довольно твердо настроены в пользу развития особых дружественных и союзнических отношений с традиционным уже в XX веке союзником — Советским Союзом. Мао Цзэдун был вынужден считаться с реалиями Китая и мировой арены, стараться сохранить лицо, объявить, что он — сторонник того, чтобы стоять на одной стороне с СССР, склоняться в сторону СССР. («Склоняться в одну сторону», то есть в сторону СССР, — формула, по сути дела, выдававшая подлинные настроения Мао Цзэдуна; из этой формулы следовало, что для Мао Цзэдуна любое «склонение» или отклонение от золотой середины, от своего эгоцентризма, в том числе и в сторону СССР, являлось только вынужденным и временным.) Исходя из всех этих причин, Мао Цзэдун сам даже, очевидно, несколько опасался ехать тогда в Москву. Ему было понятно, что Сталин мог знать о его маневрах и заигрывании с Вашингтоном. Поэтому Мао Цзэдун предпочел отправить в Москву Лю Шаоци, чтобы показать Сталину лидера той фракции или, вернее, той части руководителей КПК, которая действительно, исходя из рациональной оценки обстановки, полагала, что в интересах Китая, КНР, КПК вступить в тесные товарищеские, дружественные, союзнические отношения с СССР и с ВКП(б). Направляя Лю Шаоци в Москву, Мао Цзэдун подавал Сталину сигнал о том, что, несмотря на горечь от определенного характера отношений в прошлом, отныне открывается перспектива выгодных для обеих сторон, для обоих государств и обеих партий двусторонних отношений. Согласно замыслу Мао Цзэдуна, поездка Лю Шаоци должна была в какой-то степени развеять у Сталина подозрения в отношении самого Мао Цзэдуна и расчистить путь для его приезда в Москву.

Вшит делегации Лю Шаоци в СССР был важным, имел глубокий смысл. Он состоялся накануне образования КНР. Это был большой внешнеполитический шаг, а не только поездка делегации по партийной линии. По сути дела, это была поездка первой партийно-правительственной делегации КПК на высоком уровне. Если же учесть то обстоятельство, что с советской стороны в переговорах участвовал Сталин, а с китайской стороны Лю Шаоци выступал от имени Мао Цзэдуна, представляя Мао Цзэдуна, то эту поездку следует видеть и как первую советско-китайскую встречу на высшем уровне, состоявшуюся в СССР. Лю Шаоци был первым высокопоставленным руководителем КПК, который посетил СССР уже не в качестве представителя одной из компартий, входивших в Коминтерн, а в качестве одного из главных лидеров самостоятельной и независимой политической партии, которая победила в ходе вооруженной борьбы в своей стране и готовилась создать новое государство, в котором должна была занять место правящей партии. Иначе говоря, в лице Лю Шаоци Сталин впервые увидел перед собой китайского партнера из числа руководителей Компартии Китая, победившей на китайском континенте и представлявшей, по сути дела, и сильнейшую в мире после ВКП(б) коммунистическую партию, и крупнейшее в мире среди социалистических стран после СССР государство. Сталину и Лю Шаоци, как посланцу и представителю Мао Цзэдуна, предстояло решать не только важные проблемы двусторонних партийных и государственных отношений, но и рассматривать мировые проблемы, особенно касавшиеся ситуации на Дальнем Востоке.

Сталин и Мао Цзэдун, несмотря на всю их взаимную подозрительность и настороженность, придавали важнейшее значение отношениям друг с другом. Поэтому Сталин с такой осторожностью и вниманием отнесся к приезду Лю Шаоци в Москву. Мао Цзэдун еще в сентябре 1948 года, выступая на заседании Политбюро ЦК КПК, говорил: «Что касается окончания подготовки к переходу от новой демократии к социализму, то в этом деле Советский Союз действительно оказывает нам помощь и прежде всего это находит свое выражение в содействии развитию нашей экономики».

В этой связи Мао Цзэдун придавал особое внимание налаживанию отношений с СССР, со Сталиным. После окончания этого заседания Политбюро ЦК КПК Мао Цзэдун уведомил Сталина о его результатах, причем особенно подчеркнул, что по целому ряду вопросов он хотел бы доложить Сталину и ЦК ВКП(б), в связи с чем Мао Цзэдун желал бы в конце ноября 1948 года выехать в Москву. 16 октября того же года Мао Цзэдун телеграфировал Сталину: «По таким вопросам, как созыв Политической конференции, создание временного центрального правительства, мне было бы желательно посоветоваться и определиться в конце ноября, когда я встречусь с вами».

Хотя к тому времени Коминтерн уже не существовал, но КПК видела в ВКП(б) все еще старшего брата и по крупным вопросам советовалась с ней, отмечал один из видных членов руководства КПК Бо Ибо. 30 декабря 1948 года Мао Цзэдун в телеграмме Сталину писал о том, что в настоящее время в расположение ЦК КПК вызваны Гао Ган, Жао Шуши, Бо Ибо, Лю Бочэн, Чэнь И, Ло Жунхуань, Линь Боцюй. При встрече будет обсуждаться вопрос о стратегическом курсе в целом на 1949 год и о подготовке к созыву (весной 1949 года) второго пленума ЦК КПК седьмого созыва. После совещания с вышеупомянутыми Мао Цзэдун предполагал выехать в Москву, чтобы по возвращении оттуда созвать второй пленум ЦК КПК седьмого созыва.

Однако Сталин, очевидно зная о разногласиях внутри руководства КПК, особенно по вопросу о будущих отношениях КНР с СССР и с США, решил не давать Мао Цзэдуну такого козыря, то есть не позволить ему съездить в Москву и, вернувшись, предстать перед своими коллегами в качестве лидера, позицию которого якобы одобрил сам Сталин. Сталин направил для бесед в Сибайпо А. И. Микояна. Мао Цзэдун всесторонне обрисовал положение в Китае и рассказал о наметках работы по различным направлениям. Когда А. И. Микоян возвратился в Москву, по утверждению автора из КНР, политика Советского Союза по отношению к Гоминьдану и Чан Кайши, характеризовавшаяся некой неясностью, расплывчатостью, представлявшая собой флирт с неблаговидными целями и совершенно явную попытку «политического балансирования на стальной проволоке», вовсе не претерпела изменений: советский посол Н. В. Рощин не только отправился вслед за правительством Гоминьдана в Гуанчжоу, но, мало того, уже после того, как Народно-освободительная армия Китая взяла Нанкин, СССР все-таки по-прежнему вел переговоры с гоминьдановским правительством по вопросу о заключении «соглашения о продлении деятельности совместной советско-китайской авиакомпании (о полетах по трассе “Хами — Алма-Ата”)».

25 марта, после того как учреждения ЦК КПК передислоцировались в Бэйпин, когда вот-вот должен был решиться вопрос о создании государства, позиция СССР, который выступал в качестве главы лагеря социализма, была для Нового Китая ключевой в том, что касалось отношений с внешним миром; по этой причине Мао Цзэдун и ЦК КПК приняли решение как можно скорее отправить делегацию в СССР, чтобы провести соответствующую работу со Сталиным и с ВКП(б). Вскоре было решено, что в СССР выедет делегация во главе с Лю Шаоци.

Сталин воспринимал желание Мао Цзэдуна направить в Москву для переговоров Лю Шаоци как вполне естественный в тех условиях шаг в начинавших складываться новых отношениях двух больших соседних государств, как понимание того, что существуют реальные интересы обеих наций, обеих сторон, конкретика установления и первых шагов в развитии отношений между двумя странами на новой основе, когда партнеры исходят из того, что жизнь и мировая ситуация заставляют их быть союзниками на мировой арене, по крайней мере, на десятилетия. Вместе с тем для Сталина приезд в Москву делегации во главе с Лю Шаоци был первой возможностью лично познакомиться с рядом руководителей Коммунистической партии Китая, партии-победительницы в почти четвертьвековой вооруженной (по большей части) борьбе против Чан Кайши. Это было знакомство с руководителями нового китайского государства.

Мао Цзэдун, вероятно, очень нервничал, отправляя в Москву Лю Шаоци. Конечно, при иных обстоятельствах он предпочел бы сам начинать и вести дела со Сталиным. Однако ситуация сложилась таким образом, что проблемы требовали немедленного обсуждения и решения, а Мао Цзэдун еще не был готов перейти к решению конкретных вопросов; он жил в мире своих общих представлений о взаимоотношениях двух наций, о взаимоотношениях его самого и Сталина; при этом Мао Цзэдун хотел иметь за плечами полную победу во внутренней войне в Китае, поражение Чан Кайши, прежде чем вступить в личный контакт со Сталиным. За несколько лет до победы в гражданской войне, даже за год до нее, встреча со Сталиным носила бы иной, так сказать, промежуточный характер и позволяла бы отложить постановку принципиальных, с точки зрения Мао Цзэдуна, вопросов на более позднее время, нежели теперь, на пороге образования КНР; Мао Цзэдун предпочел провести такую встречу уже за этим порогом, выступая в качестве главы нового государства.

Мао Цзэдун был весьма озабочен тем, чтобы правильно, со своей точки зрения, настроить Лю Шаоци. Мао Цзэдуну представлялось, что предстоявшие переговоры следует рассматривать как очень тонкую материю, как обсуждение проблем, от решения которых зависит не только ближайшее, но и весьма отдаленное будущее. Отсюда требования Мао Цзэдуна твердо отстаивать то, что он считал принципиальными позициями; однако при этом требовалось и уважать «старшего брата», не ранить чувства товарищества. Это была сложная задача. Ведь когда Мао Цзэдун говорил о принципах, то речь, по сути дела, шла о согласовании или об отстаивании каждым из партнеров своих национальных и личных интересов. Мао Цзэдун и Сталин, что вполне естественно, в весьма значительной степени по-разному представляли себе и свои интересы, и интересы партнера. Мао Цзэдун был вынужден вводить тезис о необходимости уважительного отношения к «старшему брату». В этой формулировке заключалось большое противоречие, ибо, с точки зрения Мао Цзэдуна, Сталин, его партия и государство либо вообще не были «старшим братом», либо с такой ситуацией приходилось вынужденно считаться временно, на некоторый срок. Более того, Мао Цзэдун сам (либо его аппарат) изобрел этот термин — «старший брат» — и сам же его эксплуатировал, исподволь, а то и прямо внушая своим сторонникам, что им предстоит преодолеть отношение к себе со стороны Сталина как отношение вышестоящего к нижестоящему, что они должны быть нацелены на борьбу за это. В равной степени тезис о товарищеских чувствах в двусторонних отношениях был тоже двусмысленным в устах Мао Цзэдуна, ибо он-то всегда был озабочен тем, чтобы, по сути дела, толковать позицию советской стороны, позицию Сталина как стремление под прикрытием разговоров о товарищеских отношениях и чувствах товарищества (братских коммунистических партий) навязывать китайцам свою волю. (Вообще следует сказать, что обычным приемом Мао Цзэдуна было конструирование, измышление позиции партнера, представление этой позиции своим сторонникам как единственно правильной и нацеливание этих сторонников на борьбу против вымышленного противника и его вымышленной Мао Цзэдуном позиции.)

Именно в этой связи Мао Цзэдун далее считал необходимым со всей твердостью в ходе переговоров подчеркивать тезис о независимости и суверенитете Китая. Мао Цзэдун также требовал проводить в жизнь в ходе переговоров привычные для него политические установки, соответствовавшие тому, что П. П. Владимиров именовал «реальным марксизмом» Мао Цзэдуна, или принципу «стремления к истине на основе фактов», а это означало, что Лю Шаоци и другим было необходимо использовать толкование фактов истории для защиты правильности позиции КПК, которая в целом ряде случаев не совпадала с видением ситуации Сталиным.

Одновременно Мао Цзэдун предлагал Лю Шаоци самым внимательным образом выслушивать соображения Сталина, советской стороны, их предложения и при этом прилагать все силы для того, чтобы добиваться помощи из-за рубежа. Для Мао Цзэдуна внимание к рассуждениям Сталина, его предложениям должно было быть использовано в качестве рычага для обеспечения получения как можно большей помощи из Советского Союза.

Мао Цзэдун неоднократно беседовал с Лю Шаоци, высказывая свое мнение и растолковывая свой принципиальный подход к ведению переговоров.

1 июля 1949 года Мао Цзэдун провел в Чжуннаньхае специальное совещание с участием всех членов делегации. Во время этого совещания он всесторонне изложил свое видение задач делегации и ее действий. Мао Цзэдун при этом особо подчеркнул следующее положение: «Наибольшей убедительной силой обладают факты. Приводите факты и разъясняйте наши принципиальные подходы. Случается и так, что только тогда, когда факты делают ситуацию понятной, оказывается возможным довести до партнера нашу принципиальную позицию. Итак, факты, факты, максимально используйте факты».

Перед самым началом переговоров со Сталиным Лю Шаоци и Гао Ган высказали в беседе с сопровождавшим их делегацию И. В. Ковалевым соображения, касавшиеся важной области интересов сторон.

И. В. Ковалев доложил Сталину о том, что в разговоре с ним Лю Шаоци и Гао Ган подчеркнули желательность более тесных контактов в работе советских и китайских разведывательных учреждений, а также объединенной программы действий против империалистов и реакционеров, то есть, прежде всего, против США и Чан Кайши.

При этом Лю Шаоци и Гао Ган сделали упор на том, что многие из тех, кто был в свое время рекомендован КПК для работы в советских разведывательных организациях, а в равной степени и из тех китайцев, которые были самостоятельно завербованы советскими разведывательными организациями, оказались вне контроля со стороны Компартии Китая, разложились, а в ряде случаев были перевербованы разведками США или Гоминьдана. Учитывая эти обстоятельства, Лю Шаоци и Гао Ган считали, что советская и китайская стороны должны совместно провести чистку применительно к этим людям. При этом Гао Ган сослался на пример Маньчжурии, где власти КПК выявили и конфисковали 300 радиопередатчиков, в том числе 40 предположительно советских, однако, по сути дела, они работали в интересах Гоминьдана и США. По мнению Гао Гана, это стало возможным из-за отсутствия необходимых контактов между органами информации и разведки обеих сторон, то есть СССР и Компартии Китая.[115]

В связи с этим демаршем Мао Цзэдуна, произведенным им через посредников, то есть через Лю Шаоци, Гао Гана и И. В. Ковалева, перед Сталиным встала необходимость сделать первый серьезный шаг в области новой компоновки системы двусторонних отношений в ее, возможно, наиболее деликатной и чувствительной части. Раньше, на протяжении десятилетий, в 20-х, 30-х и 40-х годах, считалось как бы само собой разумеющимся, что все коммунисты земного шара составляют единый военный лагерь с центром или штабом в Москве, и все они при необходимости должны быть агентами, разведчиками в стане врага, общего врага. В Китае существовала мощная разветвленная разведывательная сеть советских агентов или агентов, которые работали на общий центр, на Москву. С 1936 года одна из главных резидентур такой сети находилась в Яньани. Ее-то на протяжении нескольких лет возглавлял П. П. Владимиров, а затем А. Я. Орлов. И вот наступило время, когда перед самым образованием КНР Мао Цзэдун поставил вопрос о необходимости фактически полностью размежеваться в этой сфере деятельности, перейдя на чисто деловые отношения в тех случаях, когда партнеры нуждаются один в другом в связи с осуществлением той или иной частной операции. (Кстати сказать, такого рода сотрудничество впоследствии действительно имело место.) Сталин давно уже исходил из того, что двусторонним отношениям его самого с китайскими лидерами и всех соответствующих учреждений следует основываться на полном признании независимости и самостоятельности каждого из партнеров. Поэтому, получив этот сигнал Мао Цзэдуна, Сталин предпринял конкретные шаги. Он, в частности, принял решение передать во власть Мао Цзэдуна всю советскую агентуру в Китае: и ту, которая была совместной с КПК, и ту, которая была до той поры вне власти КПК и Мао Цзэдуна. Получив списки этой агентуры, через некоторое время Мао Цзэдун уничтожил этих людей. Да, Сталин оказался предателем в глазах очень многих сведущих работников, в том числе П. П. Владимирова. В то же время необходимо понимать, что это был ультиматум со стороны Мао Цзэдуна, да даже со стороны Китая, китайской нации как независимой и самостоятельной нации, и Сталин был вынужден поступить таким образом; у него не было иного выхода. С точки зрения взаимоотношений двух наций, это было нормальное развитие событий, исправление своеобразного перекоса. Однако, с точки зрения отношения к человеку, к людям, и Сталин, и Мао Цзэдун показали себя бесчеловечными людьми. Сталин не потребовал от Мао Цзэдуна гарантировать личную неприкосновенность, жизнь этим отважным и ценным для обеих наций людям. Мао Цзэдун (как и почти всегда в его отношениях со Сталиным, с нашей страной) поступил еще хуже, так как именно он отдал приказ уничтожить, истребить этих людей, практически патриотов Китая, за то, что они в его глазах были национальными предателями, так как, видите ли, «замарались», прикоснувшись к чуждой и враждебной, с точки зрения Мао Цзэдуна, стране. В этом акте ярко проявилась ненависть Мао Цзэдуна к русским, к России (к СССР), ко всем китайцам, которые позволили себе, руководствуясь своим пониманием национальных интересов своей страны и будучи ее патриотами, вместе с русскими, с Россией (СССР) бороться против общего врага двух наций, то есть против японских агрессоров.

2 июля 1949 года делегация во главе с Лю Шаоци выехала из Пекина. На поезде она прибыла в Дальний, откуда на советском самолете была доставлена в Хабаровск. Полет проходил над территорией Кореи. Из Хабаровска делегация летела, делая остановки в Чите, Красноярске, Новосибирске, где местные руководители устраивали торжественные приемы. Поэтому полет в Москву занял почти целую неделю, шесть дней.

Для Лю Шаоци это было третье по счету посещение Советского Союза. Он бывал в Москве в 20-х и в 30-х годах. Лю Шаоци чувствовал себя уже не пилигримом, который искал в свое время в СССР революционные истины, а одним из великих вождей Нового Китая. (Не случайно впоследствии Лю Шаоци говорил: «Если в Европе был МАркс, то почему бы в Китае не быть ЛЮрксу».)

На следующий день после прибытия в Москву, то есть утром 10 июля 1949 года, делегация во главе с Лю Шаоци была приглашена на дачу Сталина в Кунцево. Сталин, а также члены Политбюро ЦК ВКП(б) Молотов, Ворошилов, Маленков, Булганин, Берия, Каганович, Микоян встретили делегацию.

Сталин и Лю Шаоци обменялись рукопожатиями и приветствиями. Так началась встреча двух великих политических деятелей, уроженцев Грузии и Хунани.

Сталин представил Лю Шаоци членов Политбюро ЦК ВКП(б) и пригласил делегацию к столу. Это был необычный, с точки зрения китайских гостей, жест. Они восприняли его как желание Сталина сразу же создать теплую атмосферу. Банкет был роскошным. Обычно застолья у Сталина затягивались надолго. Этот прием продолжался почти четыре часа. Беседа во время банкета была непринужденной, и возникло ощущение теплоты.

Место Лю Шаоци было рядом со Сталиным. Сталин говорил медленно, четко произнося слова, вел себя скромно, на его лице играла улыбка. Он излучал дружелюбие. В ходе беседы ставились и весьма существенные вопросы. Члены делегации сожалели о том, что обстановка не позволяла им фиксировать на письме обмен мнениями.

После возвращения в отведенную для него резиденцию Лю Шаоци тут же собрал делегацию и восстановил содержание беседы со Сталиным. При этом Лю Шаоци выделил вопросы, по которым ему удалось достичь взаимопонимания со Сталиным, вопросы, по которым сохранялось непонимание, и вопросы, которые требовали дальнейших углубленных бесед. Таким образом закладывалась основа для ведения переговоров в дальнейшем.

Ван Цзясян предложил, чтобы Лю Шаоци подготовил в письменном виде доклад о положении в Китае. По мнению Ван Цзясяна, это позволило бы придать своего рода плановый характер предстоявшим переговорам. Ван Цзясян при этом также сказал, что если положить такого рода доклад в основу переговоров, то удастся более глубоко обсудить вопросы, это также позволит Сталину и его людям более глубоко и систематизированно понять ситуацию и проблемы Китая. Благодаря этому окажется возможным не только со всей полнотой обсудить проблемы, но и можно будет не ходить кругами, возвращаясь к одним и тем же вопросам.

Лю Шаоци принял предложение Ван Цзясяна. Такой доклад был быстро подготовлен и при следующей встрече передан Сталину, который внимательно изучил его и разослал для ознакомления членам Политбюро ЦК ВКП(б) и военачальникам, потребовав от них высказать свои соображения и внести предложения.

В 10 часов вечера 11 июля 1949 года Сталин пригласил делегацию во главе с Лю Шаоци в свой кабинет в Кремле, где обычно происходили заседания Политбюро ЦК ВКП(б). С советской стороны наряду со Сталиным присутствовали Молотов, Маленков, Берия, Микоян, Каганович, Булганин, Шверник, а также Суслов, начальник Генштаба, высшие военачальники.

Сталин сам председательствовал на заседании. Он сказал:

«Это совещание проводится в соответствии с пожеланием делегации Компартии Китая. Дело в том, что в докладе делегации Компартии Китая довольно много места уделено военным вопросам, освещению хода военных действий, войны. Поэтому мы пригласили наших военачальников, чтобы они познакомились с ситуацией». Сталин взял в руки доклад Лю Шаоци и сказал: «Доклад товарища Лю Шаоци написан весьма ясно и точно. Наши товарищи прочитали его, и у них не возникло никаких вопросов».

Лю Шаоци проявил большое уважение к Сталину. Он сказал: «Хотя революция в Китае скоро одержит победу, однако Новый Китай еще не создан, нам предстоит решать еще более великие, еще более трудные задачи. В нашем докладе мы высказали некоторые соображения общего порядка. Совсем не обязательно, что мы тут во всем правы. Мы бы хотели получить на сей счет указания товарища Сталина». Вслед за тем в ходе обмена мнениями Лю Шаоци еще раз повторил эту формулировку: «указания товарища Сталина».

Сталин улыбнулся и, сделав отрицательный жест рукой, сказал: «Товарищ Лю Шаоци, когда же это было, чтобы я “давал указания”? Наши партии — это братские партии, у нас тут нет вышестоящих и нижестоящих. Как же я могу “давать указания”? И именно потому, что наши партии — это братские партии, мы и проявляем заботу друг о друге. Когда речь идет о некоторых вопросах, касающихся наших китайских братьев, мы высказываем кое-какие соображения, вносим некоторые предложения на ваше рассмотрение, для вашего сведения. Верны ли наши соображения и предложения? Совсем не обязательно. И вы ни в коем случае не обязаны воспринимать их как некие “указания”; если же вы будете относиться к ним, как к чему-то, что следует всенепременно исполнять, то из этого ничего хорошего не получится, ничего хорошего не получится!»

Лю Шаоци высказал свое восхищение скромностью Сталина и его равноправным подходом и, начиная с этого времени, внес соответствующие исправления в свои формулировки. Сталин рассмеялся. Атмосфера в ходе переговоров стала еще более теплой. [116]

Во время визита делегации в Москву Сталин и Лю Шаоци встречались и беседовали шесть раз. В ходе первых пяти встреч происходил обмен мнениями. Шестая встреча была прощальной.

В соответствии с указаниями Мао Цзэдуна Лю Шаоци прежде всего рассказал Сталину о конкретной ситуации в Китае, с фактами и цифрами в руках показав, что в стране происходят необратимые громадные перемены. Поражение Чан Кайши предрешено. Никто больше не должен питать никаких иллюзий в отношении Чан Кайши. Лю Шаоци говорил, что в ходе народной освободительной войны, которая ведется в Китае под руководством Компартии Китая, к настоящему времени уже в основном одержана победа; немного времени понадобится для того, чтобы можно было завоевать полную победу. К концу мая 1949 года Народно-освободительная армия Китая уже освободила обширные районы Китая общей площадью в 2 млн 900 тыс. квадратных километров, что составляет 30 % всей территории Китая. Население освобожденных районов уже достигает 275 млн человек, что составляет 57 % всего населения страны. Освобождены 1043 города, начиная от уездных центров и кончая такими крупными городами, как Шанхай, Нанкин, Бэйпин, Тяньцзинь, Ухань; иначе говоря, освобожден 51 % всех городов страны. За три года войны, которая началась в июне 1946 года, Народно-освободительная армия Китая уничтожила 5 млн 500 тыс. солдат и офицеров армии Гоминьдана. В гоминьдановской армии к настоящему времени осталось, включая все тыловые учреждения, всего около 1 млн 500 тыс. солдат и офицеров. Причем из них только немногим более 200 тыс. человек — это действительно более или менее боеспособные войска. Что же касается Народно-освободительной армии, то ее численность уже составила 3 млн 900 тыс. человек. В том числе численность четырех полевых армий достигла 2 млн 400 тыс. человек. Летом и осенью 1949 года Народно-освободительная армия в ходе боевых операций рассчитывает освободить Фуцзянь, Хунань, Цзянси, Шэньси, а зимой планирует освободить Гуандун, Гуанси, Юньнань, Гуйчжоу, Сычуань, Сикан, Ганьсу, Нинся, Цинхай. Таким образом окажется возможным в основном завершить войну против Гоминьдана. Остаются острова Тайвань и Хайнань, а также Синьцзян и Тибет. Вопрос о Тибете необходимо решать политическими методами. Освобождение островов Тайвань и Хайнань, а также Синьцзяна придется отложить до будущего года. Помимо того что мы добились громадных военных успехов, мы также одержали полную победу в политическом отношении; все демократические партии и группы в Китае выступают на стороне Коммунистической партии Китая.

В КНР считали нужным подчеркнуть, что Сталин выразил свое громадное доверие и уважение к Лю Шаоци. Он внимательно выслушал его. По ходу изложения говорил: «Хорошо!», «Хорошо!». Он дал высокую оценку революции в Китае. Он со всей искренностью отметил политическую зрелость Мао Цзэдуна и других руководителей Компартии Китая. Сталин сказал: «В Китае имеется большой ценный опыт воплощения в практику общих марксистских истин, этот опыт заслуживает изучения в Советском Союзе. В прошлом мы уже очень многому учились у вас; в будущем мы должны усилить такого рода учебу. Усилить сплочение на основе марксизма».[117]

Казалось, что это высказывание Сталина не только свидетельствовало об общности позиций партнеров по переговорам, но даже льстило китайской компартии. Однако Лю Шаоци, исходя из указаний, которые дал ему Мао Цзэдун, с недоверием и подозрительностью отнесся к этим словам Сталина.

Дело в том, что, с точки зрения Мао Цзэдуна, которую тогда отражал и Лю Шаоци, хотя и в Китае, и в СССР говорили о марксизме, однако Сталин, проявляя на словах заботу о революции в Китае или говоря о революции в Китае, рассчитывал на то, что революцию в Китае будут развивать в соответствии с советской моделью. Мао Цзэдун же полагал, что его главная задача в деле отстаивания независимости Китая, как он ее понимал, состояла в том, чтобы не поддаваться именно на такого рода уловки со стороны Сталина, не допустить того, чтобы в Китае дела велись по советской модели, а точнее, чтобы в КПК не допускалась и мысль о том, что в Китае что-то может делаться, скажем, вслед за СССР, за ВКП(б).

Собственно говоря, многое так и делалось. По сути дела, Мао Цзэдун во многом шел по стопам Сталина и даже перещеголял его во многих своих действиях, которые нанесли ущерб китайскому народу, унесли жизни миллионов людей, но на словах все это должно было, с точки зрения Мао Цзэдуна, выглядеть «чисто китайским», трактоваться как имеющее китайское своеобразие. Одним словом, позиция Мао Цзэдуна состояла всегда в том, чтобы не только быть начеку в отношении Сталина и вообще ВКП(б), КПСС, советских руководителей, России как нации, но и сознательно создавать, практически по большей части из воздуха, противоречия между двумя странами, обострять их и доводить до взрыва, вплоть до применения оружия.

Мао Цзэдун полагал, что он должен и в теории, и на практике внушать членам своей партии, вообще китайцам, что Сталин и СССР хотят навязать свой контроль Китаю и китайцам и что, противодействуя этому, дела в Китае должны вестись по китайским правилам, и здесь Мао Цзэдун использовал свою формулировку: соединение общих принципов марксизма-ленинизма с практикой революции в Китае. С точки зрения Мао Цзэдуна, именно эта его формула и вызывала у Сталина недоверие и возбуждала подозрительность. А это находило свое выражение в действиях Сталина — так считал Мао Цзэдун. Он любые действия Сталина стремился толковать в соответствии с таким своим пониманием и ситуации в двусторонних советско-китайских отношениях, и отношения Сталина к нему лично и к Китаю. Именно в этой связи, как считал Мао Цзэдун, СССР во время народной освободительной войны в Китае и проводил свою политику «балансирования на стальной проволоке» в отношении Китая, в отношении Мао Цзэдуна и Чан Кайши.

Исходя из такого подхода Мао Цзэдуна к этим вопросам, Лю Шаоци в ходе бесед со Сталиным разъяснял те вопросы, которые касались строительства Нового Китая, то есть нового китайского государства, будущей тогда КНР. Основная задача Лю Шаоци состояла в том, чтобы показать Сталину, что Мао Цзэдун и КПК будут действовать по-своему и не допустят вмешательства во внутренние дела Китая. Вместе с тем было вполне очевидно, что, по сути дела, и Мао Цзэдун, и Лю Шаоци восприняли и приняли многие советы Сталина по этим вопросам, но желали бы внешне, на словах подчеркивать свою полную оригинальность и независимость. В целом такая трактовка вопроса, очевидно, устраивала и Сталина. Вообще говоря, в создавшейся ситуации манера Сталина состояла в том, чтобы сносить длинные тирады китайских лидеров, не отвечать на намеки, исходя из того, что многие утверждения Мао Цзэдуна и его, так сказать, «контрудары» основывались на подозрениях в отношении Сталина и его позиции, и сосредоточивать внимание на решении конкретных проблем.

Лю Шаоци же тогда говорил:

«Мы намерены созвать новую политическую консультативную конференцию и создать центральное правительство. Новая политическая консультативная конференция будет созвана не одной только Коммунистической партией Китая или, скажем, лишь немногими, несколькими партиями, а всеми демократическими партиями и группами, а также народными (то есть общественными, как это понималось в СССР. — Ю. Г.) организациями и представителями национальных меньшинств и китайцев, проживающих за границей. Все они совместно будут вести подготовительную работу по созыву конференции. Уже создан комитет по подготовке и проведению такой конференции. Политическая консультативная конференция Китая — это та организационная форма, которая является привычной с точки зрения народных масс в качестве организации единого революционного национального фронта Китая. Мы готовимся к тому, чтобы превратить ее в постоянно действующий орган. Там, где это будет необходимо, мы создадим ее органы на местах, то есть создадим местные политические консультативные конференции. Что касается всекитайской политической консультативной конференции, то мы предполагаем, что на ней будет принята общая программа, которую будут уважать все партии и организации, будет избрано центральное правительство, будет обнародована декларация и будут приняты документы о государственном флаге, гербе и гимне».

Касаясь вопроса о структуре органов государственного управления и о политической системе в стране, Лю Шаоци дал следующие пояснения:

«Новое государство будет государством демократической диктатуры народа, руководимым пролетариатом (классом неимущих, то есть китайских, прежде всего сельских, люмпенов. — Ю. Г.) и основанным на союзе рабочих и крестьян. Рабочий класс — это руководящая сила этой диктатуры. Союз рабочих, крестьян и революционной интеллигенции (буквально: людей, которые обладают знаниями и настроены революционно. — Ю. Г.) — это основная сила этой диктатуры. Одновременно мы будем сплачивать максимально большее число представителей, а также политических партий и групп из числа мелкой буржуазии и национальной буржуазии, которые способны с нами сотрудничать, для участия в этой диктатуре. Демократическая диктатура народа в Китае и “демократическая диктатура рабочих и крестьян”, положение о которой Ленин выдвинул в 1905–1907 годах, имеют сходные черты. Между ними имеются и различия. Общее между ними в том, что они находятся под руководством пролетариата, а их основу составляет союз рабочих и крестьян. Отличие заключается в том, что демократическая диктатура народа в Китае включает в себя представителей и группы той национальной буржуазии, которая желает бороться против империализма, феодализма и бюрократического капитализма. Форма демократической диктатуры народа в Китае — это система собраний народных представителей (представителей народа. — Ю. Г.), это не парламентская буржуазная система; напротив, она близка к системе советов. Однако, у нее есть и отличия от системы советов при диктатуре пролетариата. Дело в том, что в собрания народных представителей входят и представители национальной буржуазии. Вот некоторые говорят так: “После свержения власти Гоминьдана или после осуществления земельной реформы противоречия между пролетариатом и буржуазией в Китае тут же становятся главным противоречием, а потому борьба рабочих и капиталистов должна немедленно превратиться в главную борьбу”. Мы полагаем, что такая постановка вопроса является неверной. Ведь в этом случае мы просто силком загнали бы на сторону империализма ту национальную буржуазию, которая в настоящее время все еще способна сотрудничать с нами. Если бы в современном Китае началось осуществление такого рода политики, это была бы опасная авантюра. После свержения политической власти Гоминьдана противоречия между трудом и капиталом объективно продолжают существовать и напряженность в этом плане будет постепенно усиливаться. Поэтому рабочий класс будет вести против буржуазии необходимую борьбу в соответствующих формах. Только при этом условии возможно защитить интересы рабочего класса и интересы демократической диктатуры народа. Однако в то же самое время в отношениях с национальной буржуазией также совершенно необходимы определенные уступки, соглашательство и коалиция в соответствующих формах с той целью, чтобы, сконцентрировав силы, противостоять внешним врагам и преодолевать отсталость Китая. В Китае, начиная с сегодняшнего дня и до осуществления национализации обычного национального капитала, нужно будет пройти еще много этапов, и на это потребуется довольно длительное время. Продолжительность этого периода будет в конечном счете определяться различными внешними и внутренними условиями. Можно предположить, что на это уйдет от десяти до пятнадцати лет».

Сталин проявил большой интерес к внешней политике Нового Китая. В этой связи Лю Шаоци сделал специальные разъяснения. Он сказал, что все права контроля над Китаем, которыми пользовались все и всякие империалистические силы, включая право контроля над военными делами, в политической области, в сфере экономики и культуры, должны быть в равной степени целиком и полностью ликвидированы. Такое решение принято вторым пленумом ЦК КПК седьмого созыва. Оно является твердым и изменению не подлежит. Что же касается дипломатической деятельности в будущем, то она будет осуществляться в соответствии со следующими принципиальными положениями: (1) вести борьбу со всеми империалистическими государствами, имея целью осуществление полной национальной независимости Китая; (2) в межгосударственных вопросах выступать на одной стороне с Советским Союзом и различными государствами новой демократии против угрозы новой войны, отстаивая мир и демократию во всем мире; (3) использовать противоречия, существующие между теми или иными капиталистическими государствами; (4) в условиях мира и взаимного благоприятствования развивать торговые отношения Китая с иностранными государствами, делая при этом особый упор на развитие торговых связей с Советским Союзом и странами новой демократии.

Лю Шаоци сказал, что никто из дипломатов, которые в то время находились в Китае, не будет признаваться имеющим дипломатические привилегии, их будут рассматривать только как иностранных граждан и соответственно обращаться с ними. В результате такой политики народ ощутит, что Китай уже встал на собственные ноги, что Коммунистическая партия Китая не боится империализма; это также избавит Новый Китай от множества хлопот. После создания нового центрального правительства немедленно встанут вопросы об установлении официальных дипломатических отношений с различными государствами, об участии в деятельности ООН, в других межгосударственных организациях и межгосударственных форумах. Те или иные империалистические государства, вероятно, на протяжении некоторого времени либо будут не замечать Новый Китай, либо выдвинут некие условия, связывающие его по рукам и ногам, в качестве цены за дипломатическое признание. «Конечно же, для нас эти условия будут неприемлемы. Если же те или иные империалистические государства станут проводить политику признания нового правительства Китая, то мы будем готовы установить с ними дипломатические отношения. В этот момент нам хотелось бы надеяться на то, что Советский Союз сможет признать Новый Китай прежде упомянутых государств. Мы будем проводить политику “склонения в одну сторону”, занятия позиций на одной стороне, то есть будем стоять вместе с Советским Союзом в лагере борьбы против империализма. Лю Шаоци также отметил, что Мао Цзэдун готов в момент установления китайско-советских дипломатических отношений посетить Москву с официальным визитом; в этой связи было бы желательно, чтобы советская сторона рассмотрела вопрос о сроках и форме этого визита. Что касается предоставления Советским Союзом займа в триста миллионов американских долларов, то это следует осуществлять в соответствии с мнением товарища Сталина; мы благодарны Советскому Союзу за помощь».

Сталин выслушал Лю Шаоци с большим вниманием, одобрительно покачивая время от времени головой. Он выразил одобрение соображений относительно государственного устройства Нового Китая, его политической системы и политических установок. Со всей ясностью он указал на то, что все это свидетельствует о том, что и Мао Цзэдун, и Коммунистическая партия Китая являются совершенно зрелыми в политическом отношении. Он также заявил, что Советский Союз будет со всей решительностью поддерживать Новый Китай.

Сталин сказал следующее:

«Как только будет создано правительство Нового Китая, так СССР немедленно признает его. Советско-китайский договор 1945 года — это неравноправный договор. Так случилось потому, что в то время мы имели дело с Гоминьданом и не могли поступить иначе. После появления Нового Китая Мао Цзэдун может приехать в Москву. Мы решим этот вопрос после прибытия Мао Цзэдуна в Москву».

Сталин также пояснил, что советские войска, расквартированные в Порт-Артуре, предназначены для сдерживания вооруженных сил США и Чан Кайши; они находятся там также с той целью, чтобы защищать СССР, а также защищать интересы революции в Китае.

Сталин сказал далее следующее:

«В свое время мы приняли в ЦК ВКП(б) закрытое решение о том, что после подписания мирного договора с Японией и вывода США своих войск из Японии СССР может рассмотреть вопрос о выводе своих сил из Порт-Артура. Если китайские товарищи пожелают, то Советский Союз может вывести эти войска прямо сейчас. Дальний должен в едином порядке подпадать под юрисдикцию властей Северо-Восточного Китая. В настоящее время порт Дальний должен использоваться в интересах обоих наших государств. Таково реальное положение дел».

Во время этих бесед Сталин и Лю Шаоци достигли предварительного устного согласия по целому ряду вопросов. Например, по вопросу о приглашении в Китай советских специалистов для оказания помощи в строительстве экономики, о направлении в Советский Союз на учебу китайских студентов, о сотрудничестве и взаимопомощи в сфере здравоохранения. По всем этим вопросам было достигнуто единство мнений. В соответствии с потребностями восстановления производства в Китае было подписано соглашение об условиях оплаты работы советских специалистов в Китае; при этом в предварительном порядке стороны договорились о направлении в Китай специалистов в различных областях; эти специалисты должны были направляться в Китай отдельными группами и на определенные сроки.

Во время одной из бесед Лю Шаоци специально остановился на вопросе о поражении Гоминьдана.

Сталин проявил особый интерес к этому вопросу. Он сидел, курил трубку, сосредоточенно слушал и просил повторить те положения, которые представлялись ему неясными.

Лю Шаоци говорил следующее:

«Наши отношения с Гоминьданом — это, с одной стороны, борьба и, с другой стороны, союз. Во время первого по счету сотрудничества Гоминьдана и Компартии Китая Гоминьдан и Чан Кайши совершили предательство, к которому мы тогда ни в малейшей степени не были готовы, поэтому нам пришлось пережить много временных неудач, поражений. Во время второго по счету сотрудничества Гоминьдана и Компартии Китая мы уже четко представляли себе ситуацию, поэтому когда после завершения Войны сопротивления Японии Чан Кайши совершил предательство и вознамерился развязать внутреннюю войну, мы уже были к этому готовы и встретили его, как говорится, “острием против острия”; мы оборонялись и в то же время наносили контрудары, повели народную освободительную войну, в результате которой Гоминьдан и Чан Кайши были свергнуты».

Сталин выслушал это в задумчивости. По наблюдениям и воспоминаниям китайского переводчика этой беседы Ши Чжэ, на лице Сталина отразились угрызения совести. Очевидно, как полагал Ши Чжэ, он ясно помнил, что в августе 1945 года Гоминьдан и Чан Кайши хотели начать внутреннюю войну, замыслили, как говорится в Китае, «поднять нож мясника», чтобы уничтожить членов Коммунистической партии Китая. Мао Цзэдун повел тогда, как толкует эти события КПК, свою партию и революционный народ на оказание сопротивления и нанесение ответных ударов, на вооруженный отпор; так, собственно говоря, и началась внутренняя война в Китае. И именно в этот момент Сталин направил в ЦК КПК телеграмму, в которой говорилось, что если в Китае вспыхнет внутренняя война, то это может привести к исчезновению китайцев как нации! И вот теперь само историческое развитие оказалось противоположным его тогдашним предсказаниям; история доказала, что он был не прав. И сегодня делегация КПК в его присутствии излагает эту историю. Вот в связи с чем Сталин и ощутил неловкость и замешательство. Он глубокомысленно заметил: «Тут враги дали нам урок, болезненный урок!» И вдруг Сталин спросил:

«А как вы полагаете, мы нанесли вам урон?»

Лю Шаоци из вежливости ответил:

«Нет».

Сталин отрицательно покачал головой и сказал:

«Нет, мы вам нанесли урон, навредили. Мы не очень хорошо разобрались в том, что происходит в Китае. Иной раз, исходя из добрых побуждений, совершали ошибки».

Сталин произнес эти слова совершенно серьезно, искренне, они выдавали его глубокие внутренние терзания.

В комнате повисла тишина.

Все погрузились в глубокие раздумья.

Сталин добавил:

«Когда Мао Цзэдун поехал в Чунцин, это было опасно. Существовала вероятность того, что Си-Си-сты (СИ-СИ — специальная служба при Чан Кайши. — Ю. Г.) и другие агенты спецслужб попытаются убить его!»

Лю Шаоци пояснил: «Последствия поездки Мао Цзэдуна в Чунцин были весьма благоприятными, так как мы немедленно захватили политическую инициативу».

Сталин заинтересованно спросил:

«Не потерпели ли вы урон тогда, когда вместе с американцами приняли участие в мирных переговорах? И не помешали ли мы вам в этом?»[118]

Лю Шаоци ответил: «В ходе мирных переговоров ЦК КПК смотрел на вещи совершенно трезво. Здесь мы понесли лишь незначительный ущерб. Однако все эти мирные переговоры, которые велись в то время, оказались весьма необходимыми, так как США и Чан Кайши были изолированы, а в результате нам удалось свергнуть Гоминьдан, свергнуть Чан Кайши. Никто не сказал, что мы были совершенно не правы, когда поступали именно таким образом».

Сталин улыбнулся и сказал:

«Победителей не судят. Все, что приносит победу, оказывается верным. Вы поступили правильно. Вы победили».

Сталин понял, что Лю Шаоци отвечал ему отрицательно на его вопрос из вежливости, делая уступки из приличий. Помолчав, Сталин, снова мучаясь угрызениями совести, сказал:

«Китайские товарищи — люди вежливые, соблюдающие приличия. Откровенно говоря, мы ощущаем, что мы вам помешали. И у вас есть в этой связи критические соображения, только вы не хотите их высказывать. Конечно, вы должны обращать внимание на то, правильно мы говорим или нет, потому что мы зачастую недостаточно понимаем суть того, что происходит у вас, и, вероятно, мы в своих словах допускаем ошибки. Однако, если мы в наших высказываниях ошибаемся, то вы все равно соглашаетесь. Мы обратили на это внимание».[119]

Такая постановка вопроса Сталиным оказалась неожиданной для Лю Шаоци и членов делегации. Она выходила за рамки инструкций и указаний, полученных ими от Мао Цзэдуна, который наказал Лю Шаоци говорить в том духе, что китайские товарищи несут главную ответственность, когда речь идет о вопросах революции в Китае. По мнению Мао Цзэдуна, не нужно было высказывать в адрес Сталина никаких критических соображений и замечаний, тем более Мао Цзэдун не требовал от Сталина выступления с самокритикой.

Однако Сталин, вопреки ожиданиям Мао Цзэдуна, открыто при встрече с Лю Шаоци и членами его делегации занялся самокритикой.

Сталин высказался следующим образом:

«Вы правильно действуете, когда решили сотрудничать с национальной буржуазией и привлечь ее в правительство. Национальная буржуазия в Китае отличается от национальной буржуазии в странах Восточной Европы и в Германии. Там буржуазия во время войны сотрудничала с Гитлером, сама себя покрыла позором, а затем была вынуждена бежать вместе с Гитлером, оставив свои предприятия. Поэтому после победы в войне с Гитлером в указанных странах остался лишь вопрос об этих предприятиях, но не о их владельцах. Не такова национальная буржуазия в Китае. Во время войны с Японией она не капитулировала перед Японией и, следовательно, не бежала вместе с японцами при их отступлении. Хотя после капитуляции Японии часть этой буржуазии при поддержке Чан Кайши попыталась наладить отношения с американцами, получить помощь со стороны США, однако оказалось, что после заключения китайско-американского договора о торговле и мореплавании это было не только экономически не выгодно для китайской буржуазии, но не было выгодно даже с точки зрения морских перевозок. Это был очень большой удар по китайской буржуазии. И вот тогда китайская национальная буржуазия повернула против США и Чан Кайши. Компартия Китая использовала антиамериканский настрой национальной буржуазии. Курс КПК на долговременное сотрудничество с этой буржуазией является правильным. Он необходим для того, чтобы побудить китайскую национальную буржуазию встать в антиимпериалистический лагерь. Это и потребовало выработки такой политики, которая была бы в интересах национальной буржуазии. Например, в том, что касается таможенного протекционизма, политики в отношениях между трудом и капиталом».

Сталин также конкретно анализировал противоречия между трудом и капиталом и методы их разрешения. Он сказал, что противоречия между трудом и капиталом существуют объективно. Для того чтобы избежать ситуации, при которой борьба рабочих разрушала бы наше сотрудничество с буржуазией, необходимо, чтобы капиталисты и рабочие заключали между собой договоры, в которых имелись бы гарантии интересов рабочих, следует убеждать капиталистов становиться цивилизованными капиталистами, которые с уважением относятся к интересам рабочих, добиваться того, чтобы наше сотрудничество с буржуазией смогло существовать на протяжении относительно длительного времени.

Лю Шаоци выразил свое согласие с позицией Сталина и с его анализом.

Сталин спросил, какие еще вопросы имеются у китайской делегации.

Лю Шаоци поставил несколько вопросов, подготовленных заранее. Это были главным образом два вопроса: во-первых, о вероятности третьей мировой войны; во-вторых, об оценке сил мировой революции, об оценке двух лагерей.

Сталин ответил так:

В настоящее время вероятность третьей мировой войны не слишком велика. Дело объясняется тем, что сейчас никто не обладает для этого достаточной мощью. Силы же революции находятся в процессе развития, силы народа стали мощнее, чем они были до войны. Империализму, если он замыслит начать мировую войну, по крайней мере понадобятся лет двадцать на ее подготовку. Если народ не захочет войны, война не начнется. Что же касается вопроса о том, насколько долго удастся удержать мир, то это будет зависеть и от наших усилий, и от развития обстановки. В силу того что мы заинтересованы в строительстве, для нас важен мир; необходимо прикладывать усилия, чтобы обеспечить побольше мирных лет. Конечно же, никто не может гарантировать того, что в мире не найдутся безумцы, не найдутся военные маньяки. Далее Сталин привел пример. Он обратился к событиям, которые имели место за несколько дней до этой беседы. Некий американский военный в связи со слухами о том, что «Советская армия высадилась на Аляске», выпрыгнул из окна высотного дома и покончил жизнь самоубийством.

В ходе этой беседы Лю Шаоци сказал Сталину: «Мы рассчитываем создать центральное народное правительство 1 января 1950 года».

Сталин в этой связи сказал:

«Очень скоро вы форсируете реку Янцзы. Где вы учредите правительство? Государство не может на протяжении длительного времени жить без правительства».

Лю Шаоци ответил: «Мысль товарища Мао Цзэдуна заключается в том, что не следует торопиться в вопросе о создании правительства. Дело в том, что в свое время в городе Жуйцзине мы уже создавали центральное советское правительство, однако в силу того, что условия для этого тогда не созрели, это не сыграло большой роли».

Сталин с сомнением покачал головой: «Сегодня так, а завтра — по-другому. Время несется быстро. Наш опыт свидетельствует о том, что без правительства нельзя жить долго, партия не может подменять правительство. В противном случае, если срок, когда не будет правительства, окажется длинным, империалисты могут использовать это обстоятельство и вмешаются, дело тогда может дойти и до вмешательства целой коалиции. Когда ночь длинна, тогда одолевают многочисленные сны, в голову приходят разные фантазии. А уж если империалисты вмешаются, тогда можно попасть в пассивное положение».

Вслед за тем Лю Шаоци поставил вопрос о признании Нового Китая на мировой арене. Позиция Сталина по этому вопросу была совершенно ясной: решительная поддержка.

Незадолго до этого некоторые страны Восточной Европы полагали, что Мао Цзэдун, будучи на эмоциональном взлете, проявит очень сильные национальные чувства, и если дело обернется плохо, то Китай может стать второй Югославией, а Мао Цзэдун может превратиться во второго Тито. В этой связи в этих странах Восточной Европы раздавались призывы к бдительности. Поэтому в КПК полагали, что нет гарантии признания Нового Китая на мировой арене. Ведь капиталистические страны совершенно определенно не стали бы торопиться с признанием Нового Китая, а подлинное отношение к этому Советского Союза до этого момента, как полагал Мао Цзэдун, еще не было прощупано до самого дна. И вот сейчас позиция Сталина оказалась такой ясной. Это вдохновляющим образом повлияло на делегацию во главе с Лю Шаоци, который направил в ЦК КПК телеграмму, а ЦК КПК ускорил шаги по созданию центрального народного правительства. Первоначально планировалось создать центральное народное правительство 1 января 1950 года. Однако затем, учитывая эти обстоятельства и желание народа, срок создания передвинули на 1 октября 1949 года.

Сталин придавал очень большое внимание вопросу о сплочении народов и о взаимопомощи.

Во время четвертой беседы с Лю Шаоци Сталин подчеркивал:

Сплочение, взаимопомощь и сотрудничество между народами являются чрезвычайно важными. Предварительным условием для сплочения, взаимопомощи и сотрудничества выступает взаимное доверие народов, искренность в отношениях друг к другу. Конечно, все это не может заменить собой политику и стратегию, и все же это — действительно норма дружественных отношений.

После обмена мнениями во время этой беседы Сталин пригласил делегацию на просмотр кинофильма. Кинопросмотр состоялся тут же, в зале переговоров. Стоило Сталину только произнести слово, и тут же погас свет, началась демонстрация кинофильма. Сначала был показан документальный кинофильм об испытаниях ядерного оружия, о взрыве атомной бомбы. Вероятно, испытание было проведено где-то на севере Советского Союза у полярного круга. На экране появилась бескрайняя пустыня, засыпанная снегом. Показался самолет и сбросил бомбу, поразил цель, поднялось облако; взрыв был неимоверной силы, строения просто смело… В фильме конкретно был показан процесс испытания ядерного оружия, взрыва атомной бомбы, ее мощь и масштабы действия. Говорили, что этот документальный фильм иностранцам в СССР был тогда показан впервые.

В КПК тогда такого рода жест Сталина воспринимали следующим образом: в то время мир был разделен на два лагеря, СССР и США вели между собой борьбу за то, чтобы стать гегемоном, то есть временным властителем мира, не по праву присвоившим себе эту роль. США осуществляли ядерный шантаж. Сталин пригласил китайскую делегацию на просмотр этого фильма с той целью, чтобы на фактах, которые приводились в этом фильме, показать, что у него тоже есть атомная бомба и потому не следует слепо полагаться на Запад. Если враг действительно захочет нанести удар с применением атомных бомб, то Советский Союз сумеет дать надлежащий ответ, а нашим друзьям будет обеспечена защита в виде имеющегося у СССР ядерного оружия.

После просмотра этого документального кинофильма люди приглушенными голосами обменивались впечатлениями о мощи ядерной бомбы.

Сталин, пребывая в приподнятом настроении, сказал членам делегации, что наука и техника развиваются семимильными шагами, движутся с такой скоростью, что иной раз это превосходит все ожидания. Однако, когда речь идет об испытаниях атомной бомбы, то есть оружия массового поражения, никто не говорит об этом открыто, этим занимаются за закрытыми дверями, тайно, секретно; в этой связи атомную бомбу называют иногда «секретным оружием». Китайская делегация восприняла эти рассуждения Сталина как намек на то, что он подразумевал под этим, что в СССР тоже работают над еще более новыми видами вооружений.

27 июля Сталин устроил банкет на втором этаже своей дачи в Кунцево. Он пригласил членов делегации и Цзян Цин.

После того как Цзян Цин предложила тост, Сталин чокнулся со всеми и был, очевидно, рад. Цзян Цин сказала, что «здоровье товарища Сталина — это наше счастье!». Очевидно, что ее слова задели Сталина за живое. В этой связи он отметил, что центр революции перемещается на Восток. Он сказал: «Люди на Западе возгордились и после смерти Маркса, Энгельса отстали. Центр революции с Запада переместился в СССР, а теперь перемещается дальше — в Китай».

Сталин подчеркнул: «Что касается марксизма, то, возможно, мы в Советском Союзе и раньше вас ознакомились с общетеоретическими положениями, возможно, что прочитали побольше литературы. Однако если говорить о воплощении основных принципиальных установок марксизма в практику, то тут нам есть чему у вас поучиться, у вас тут есть значительный опыт, заслуживающий изучения».

Сталин далее сказал:

«Сегодня вы называете нас старшим братом. Хотелось, однако, пожелать, чтобы младший брат догнал и перегнал старшего брата. И это не только наше общее пожелание, оно также отвечает закономерностям развития; ведь новое всегда превосходит старое! А теперь прошу всех поднять бокалы и выпить за то, чтобы младший брат обогнал старшего брата!»

Эти слова Сталина прозвучали искренне. Лю Шаоци, слушая его, очень нервничал и никак не мог согласиться принять тост.

Сталин пояснил:

«С перемещением центра мировой революции лежащая на вас историческая ответственность станет тяжелее. Я высказываю наше искреннее пожелание!»

Лю Шаоци все же не принимал тост. Он сказал:

«Старший брат — это все-таки старший брат. Младший брат — это все-таки младший брат! Мы всегда будем учиться у старших!»

Присутствовавшие при этом советские руководители наперебой уговаривали Лю Шаоци выпить:

«Младший брат догонит и перегонит старшего брата; это закон. Надо выпить за предложение товарища Сталина!»

Лю Шаоци все же не соглашался, он нервничал, покраснел.

Так получилось, что Сталин предложил тост за перемещение центра мировой революции, пожелав, чтобы младший брат перегнал старшего брата, но Лю Шаоци со всей решительностью не принял этот тост. Долго все препирались. И все-таки Лю Шаоци так и не выпил.

Советские руководители не могли взять в толк, почему Лю Шаоци так поступил. Они исходили из того, что по кавказским обычаям в тостах проявляется искренность и высказываются добрые пожелания. Почему же Лю Шаоци не выпил?

Европейцы зачастую не понимают характер наций Востока, которые подвергались гнету и находились в рабстве. Лю Шаоци был одним из вождей народной революции в Китае. На протяжении длительной революционной борьбы в бесчисленных сражениях он оттачивал и свой разум, и свою волю и смелость. Однако в глубине души все еще оставались отпечатки гнета и рабства. В характере человека Востока были и трудолюбие, и искренность, и терпение, и скромность, то есть многочисленные прекрасные качества. Но перед «великими фигурами» человек Востока никак не мог выпрямить спину до конца.

Лю Шаоци посетил Москву по поручению Мао Цзэдуна и от имени Мао Цзэдуна встретился со Сталиным. Задачи, поставленные перед ним Мао Цзэдуном, он выполнил в соответствии с поручением. От имени Мао Цзэдуна он сделал то, что было необходимо. Однако, как полагали в КПК сторонники Мао Цзэдуна, Лю Шаоци не мог передать характер Мао Цзэдуна, своим поведением продемонстрировать, что такое абсолютно несгибаемый характер Мао Цзэдуна. В КПК гадали, как поступил бы в такой ситуации Мао Цзэдун, и приходили к выводу, что Мао Цзэдун, наверное, не был бы слишком уж скромен, он полностью разогнул бы спину. Мао Цзэдун многократно ратовал за то, чтобы сбросить с плеч давившее на них бремя прошлого гнета и рабства, смело думать и смело действовать, смело выходить вперед, делать то, чего никто раньше не делал, чего не делали предшественники!

Мао Цзэдун много раз критиковал проявления рабства в характере людей. Он выступал против того, чтобы гнуть спину перед старшими, склонять голову, не решаться сесть в их присутствии. Мао Цзэдун говорил, что «у раба стоять вошло в привычку».

Лю Шаоци был, с точки зрения сторонников Мао Цзэдуна, чересчур осторожен. Он не выпил, когда Сталин предложил тост.

Такова была разница в характерах Лю Шаоци и Мао Цзэдуна. Она проявилась еще больше во время поездки Мао Цзэдуна в СССР, состоявшейся несколько месяцев спустя. Тогда встретились две равноценные фигуры. В этом было отличие Мао Цзэдуна от Лю Шаоци. [120]

Так трактовались в КПК — КНР события, происходившие во время поездки делегации Лю Шаоци в СССР в 1949 году.

В сущности же, Лю Шаоци оказался в безвыходном положении, когда только отмалчивание и недействие могли дать ему возможность более или менее сохранить лицо по возвращении в Китай. Дело было в том, что Лю Шаоци прекрасно знал о том, что обо всех его словах и даже обо всех его эмоциях, обо всем, что выразится на его лице, будет непременно доложено Мао Цзэдуну, причем в духе критики поведения Лю Шаоци. Если бы Лю Шаоци был свободен от подозрительности Мао Цзэдуна, он повел бы себя иначе. Лю Шаоци отличался огромной самостоятельностью в своих действиях и решениях, будучи, однако, ограничен объективно сложившейся ситуацией, то есть культом Мао Цзэдуна и его подозрительностью, болезненной мнительностью, особенно тогда, когда речь шла об отношениях со Сталиным. Лю Шаоци в данном случае сумел все же точно выполнить инструкции Мао Цзэдуна, будучи поставлен, кстати сказать, в весьма затруднительное положение по вине, в частности, супруги Мао Цзэдуна.

Пожалуй, можно подчеркнуть, что эта поездка показала: обе стороны оказались способны решать многочисленные и важные вопросы практического характера. Вместе с тем недоверие одной стороны к другой, недопонимание в целом ряде важных проблем создавало очень сложный фон для отношений, где Сталин пытался приспособиться к Мао Цзэдуну, но в то же время не допустить ни полного отрыва КПК и КНР от СССР и ВКП(б), ни навязывания Мао Цзэдуном своей интерпретации всей истории двусторонних отношений. Уступки, на которые шел Сталин, были в одно и то же время как бы весьма существенными, ибо он в своих выступлениях даже занимался не только самокритикой, но и самоуничижением, но в то же время он подспудно вел линию на то, чтобы в основе своей сохранять положение, при котором Китай оставался бы не только в числе союзников СССР, но и, хотя бы молчаливо, признавал, что СССР — сила, за атомным плечом которой Китай так или иначе, но укрывается. Визит Лю Шаоци несколько прояснил для каждой из сторон позиции партнера, двинул вперед развитие отношений на практике, но в то же время оставил под вопросом многое в двусторонних отношениях. Становилось ясно, что, несмотря на все уже проделанное, только встреча Сталина и Мао Цзэдуна, их беседы могут сыграть главную роль в формировании характера двусторонних отношений, по крайней мере на относительно длительный срок.