ИМУЩЕСТВО В МАНЬЧЖУРИИ

В советско-китайском коммюнике о подписании 14 февраля 1950 года договора и соглашений между Советским Союзом и Китайской Народной Республикой, в частности, отмечалось следующее:

«Одновременно г. Чжоу Эньлай и А. Я. Вышинский обменялись также нотами о решении Советского правительства передать безвозмездно правительству Китайской Народной Республики имущество, приобретенное советскими хозяйственными организациями у японских собственников в Маньчжурии, а также о решении Советского правительства передать безвозмездно правительству Китайской Народной Республики все здания бывшего военного городка в Пекине».[184]

Существует и односторонняя трактовка этих договоренностей, отражающая позицию Мао Цзэдуна. Известный дипломат У Сюцюань, принимавший участие в переговорах 1950 года в Москве, в своих воспоминаниях отмечал, что «обе стороны достигли договоренности о том, что Советский Союз полностью и безвозмездно передаст Китаю имущество, захваченное им у Японии в Северо-Восточном Китае, а также казармы военного городка Советского Союза в Пекине и прочее, также оставшееся от царской России. Все эти соглашения и договоренности были совершенно необходимы для защиты независимости и суверенитета нашего государства»…[185]

У Сюцюань также отмечал: «По договоренности кроме того предусматривалось, что Советский Союз должен был безвозмездно передать Китаю захваченное им у японцев на Северо- Востоке нашей страны имущество, а именно — целый ряд заводов, фабрик и рудников, а также их машинное оборудование и прочее. Однако в действительности советские войска, когда они покидали Северо-Восточный Китай, все машинное оборудование, которое можно было демонтировать и перевезти, а также инвентарь, материальные ресурсы и прочее почти полностью перевезли в Советский Союз. На Аньшаньском металлургическом комбинате, в Шэньянском арсенале, на Сяофэньманьской электростанции и в других местах “безвозмездно” было передано только несколько пустых домов; даже фортепьяно, диваны, предметы хорошей обстановки и т. п. из квартир японских чиновников и офицеров, а также большое количество всевозможных материальных ресурсов, захваченных у противника, были ими вывезены в СССР. В этом отношении их стиль оказался невысоким, обнажал тяготение к национальному эгоизму и отнюдь не соответствовал тому, что они заявляли на словах. Впрочем, в то время мы учитывали главным образом обстановку в целом, обращали внимание на самое главное и основное и по этим конкретным вопросам не собирались затевать с ними спор. Отношение к нам со стороны Сталина и других руководителей совкомпартии все-таки было довольно сердечным, они к тому же оказывали помощь строительству в нашей стране».[186]

Прежде всего, отметим, что У Сюцюань, вполне очевидно отражая позицию Мао Цзэдуна, намеренно смешивал два исторических периода, два вопроса.

Один период — это время сразу же по окончании Второй мировой войны на Востоке, то есть 1945–1946 годах. Это ситуация, когда Советская армия разгромила японские войска и принимала их капитуляцию в Маньчжурии, что было сопряжено с большими сложностями, так как Сталину пришлось иметь дело и с японцами, и с Чан Кайши, и с Мао Цзэдуном. При этом у Сталина, у СССР, у России был свой счет к японской армии, к Японии как агрессору. По всем этим причинам и возник вопрос о разграничении в Маньчжурии китайского и трофейного японского имущества, на которое претендовал СССР в качестве победителя в войне, понесшего максимальные (среди союзных держав) человеческие жертвы в своей Великой Отечественной войне 1941–1945 годов.

Вопрос об этом имуществе, о промышленных предприятиях, принадлежавших японцам, тесно переплетался с вопросом о позиции Сталина в отношении борьбы внутри Китая между Мао Цзэдуном и Чан Кайши. Сталин действовал таким образом, чтобы не укреплять позиции Чан Кайши в его противостоянии с Мао Цзэдуном, прежде всего в Маньчжурии. Поэтому Сталин не хотел оставлять бывшее японское промышленное оборудование в руках Чан Кайши, предпочитая вывезти его из Северо-Восточного Китая, пусть даже и без применения в СССР, где оно по большей части превратилось в груды металлолома, а то и вовсе оказалось никому не нужным мусором.

Итак, один вопрос — это вопрос о ситуации, возникшей сразу же по окончании Второй мировой войны на Востоке в 1945 году.

Другой вопрос — это вопрос о ситуации, возникшей в 1949 году после образования КНР. С момента окончания войны прошло уже четыре года. Положение в Маньчжурии значительно отличалось от существовавшего в 1945 году. Оно характеризовалось, если говорить о советско-китайских связях, об отношениях Сталина и Мао Цзэдуна, прежде всего тем, что Сталин в максимально возможной степени оказывал помощь Мао Цзэдуну, причем помощь сугубо материальную, военную и экономическую; помощь уникальную, так как никто больше из-за рубежа не помогал тогда Мао Цзэдуну. Сталин помогал вооружить войска Мао Цзэдуна, благодаря чему в значительной степени удавалось успешно вести войну внутри Китая против Чан Кайши. По указанию Сталина была в необычайно сжатые сроки налажена работа железнодорожной сети в Северо-Восточном Китае, что дало возможность развернуть восстановление экономики этой самой в то время промышленно развитой части Китая. В этих условиях вопрос о японском имуществе выглядел и на самом деле был весьма второстепенным. Вывезенное в СССР промышленное оборудование вернуть в Китай было физически невозможно, да и нечего было возвращать. Вывозилось оно еще при власти Чан Кайши. Повторим, что вывозили его главным образом не для того, чтобы сохранить, а для того, чтобы вырвать из рук Чан Кайши, действуя в интересах Мао Цзэдуна.

Претензии в этой связи к Сталину, к СССР, к России со стороны Мао Цзэдуна и его сторонников и последователей выглядят как стремление намеренно создать на пустом месте предлог для раздувания ненависти к России, для создания извращенного представления о двусторонних отношениях.

Необходимо также сказать, что, с точки зрения Сталина и СССР, вопрос о трофеях, захваченных у японцев в ходе Второй мировой войны, был далеко непростым. С одной стороны, речь шла, конечно, о трофеях, захваченных Советской армией в ходе военных действий в 1945 году на территории Китая, союзника СССР в войне против японской агрессии. Здесь следовало в максимально возможной степени с уважением относиться к суверенитету Китая. С другой стороны, речь шла о войне и о последствиях вооруженной борьбы против такого сильного и жестокого военного врага, как японский милитаризм, который изматывал СССР в течение многих лет. Здесь мог даже частично вставать вопрос о компенсации за счет японского имущества того ущерба, который понес СССР. Наконец, важно еще раз отметить, что промышленное оборудование вывозилось из Северо-Восточного Китая Советским Союзом в такое время и в таких условиях, когда оно, будучи оставлено на месте, могло попасть в руки противника Компартии Китая Гоминьдана и могло быть использовано в вооруженной борьбе Гоминьдана против КПК. В 1945–1946 годах никто не мог предсказать, насколько длительной и трудной будет эта борьба. Кстати сказать, тогда претензии в связи с японским имуществом и действиями СССР в его отношении предъявлял Сталину только Чан Кайши, но никак не Мао Цзэдун.

Одним словом, Сталин решал вопросы, касавшиеся упомянутого промышленного оборудования, таким образом, чтобы это отвечало его общим с Мао Цзэдуном классовым и партийным интересам.

Формально можно найти основания упрекать ряд военнослужащих Советской армии в том, что они вывезли к себе домой, в СССР, из домов, принадлежавших японцам в Маньчжурии, обстановку, предметы быта и т. п. Да, такими тогда были эти люди, многие из которых уже прошли перед этим трудные годы сражений против гитлеровской армии на Западе и не видели особой разницы между врагом в Германии, в других европейских странах, оккупированных гитлеровской армией, и на территории Китая, занятой японцами, к которым счет у русских людей тех поколений был солидным, вплоть до претензий в связи с оккупацией части территории нашей страны японской армией в 20-х годах. Представляется также, что тут можно было бы принимать во внимание, что речь шла о поступках людей, которые рисковали и жертвовали своей жизнью и кровью, освобождая Северо-Восточный Китай от японских захватчиков. Трудно согласиться с тем, что тут имели место не индивидуализм, жадность, низкая культура отдельных людей, а национальный эгоизм, якобы присущий нашему народу.

Здесь представляется уместным сказать о том, что в КНР при Мао Цзэдуне и при его преемниках при оценке внешней политики СССР, начиная чуть ли не с Октябрьской революции 1917 года, главным ее мотивом довольно часто называли национальный эгоизм. Возможно, необходимо принимать во внимание и то обстоятельство, что о национальном эгоизме сторонники Мао Цзэдуна говорили только применительно к политике СССР, когда речь шла о двусторонних советско-китайских отношениях. Упрек в национальном эгоизме представляется не только совершенно незаслуженным, но и намеренно обидным, направленным на разжигание вражды в отношениях двух наций. Этот упрек был порожден прежде всего настроениями Мао Цзэдуна, который патологически ненавидел Россию и был несправедлив в оценке ее политики и ее людей.

Загрузка...