СТАЛИН, МАО ЦЗЭДУН И КИТКОМПАРТИЯ

Сталин, будучи и по своей природе, и по подходу к вопросам политического характера, к оценке политических деятелей человеком крайне недоверчивым и подозрительным, не доверял Мао Цзэдуну.

Мао Цзэдун также и по характеру, и по стилю политической деятельности был столь же недоверчив и подозрителен, как и Сталин. Сталин не пользовался доверием у Мао Цзэдуна.

Отношения между ВКП(б) и КПК (включая сюда и все, что было связано с деятельностью Коминтерна) сложились таким образом, что не могло быть и речи о том, чтобы Мао Цзэдун мог полагаться на кого бы то ни было в руководстве ВКП(б) как на человека, близкого ему идейно, или как на проводника своих взглядов в целях оказания воздействия на ВКП(б) и Сталина. Для Мао Цзэдуна проблема Сталина оборачивалась ожесточенной и длительной борьбой против своих политических соперников внутри КПК, в которых он часто видел проводников влияния Сталина на ход китайских дел.

В КПК действительно были руководители, которые вели борьбу с Мао Цзэдуном за власть над партией и при этом стремились заручиться поддержкой Сталина.

Одним из них был Ван Мин (Чэнь Шаоюй). Он имел репутацию «большевика», пользовался определенным доверием Сталина. Ван Мин в свое время учился в СССР. На протяжении длительного времени он являлся руководителем делегации КПК в Коминтерне, был членом Исполкома Коминтерна, членом его президиума. В КПК, в окружении Мао Цзэдуна, на него смотрели как на главного эксперта Сталина по вопросам колониальных и зависимых стран.

Ван Мин родился в 1904 году. В 1925 году его приняли в КПК и вскоре после этого направили в Москву на учебу в университет имени Сунь Ятсена.

В университете на Ван Мина большое впечатление произвел тогдашний проректор П. А. Миф, который был сторонником Сталина и пользовался его покровительством.

Сталин считал разработку и проведение в жизнь политики в отношении Китая одним из своих главных дел в сфере внешних сношений. Он полагал, что вопросы Китая должны решаться только им одним. Даже члены Политбюро ЦК ВКП(б), а затем и КПСС, были информированы о состоянии дел в отношениях с Китаем только постольку, поскольку Сталин считал это нужным, то есть знали лишь часть того, что думал и делал Сталин относительно Китая.

При этом Сталин придавал большое значение подбору кадров, которым он доверял работу по Китаю. Это доверие не было абсолютным. Более того, Сталин предпочитал время от времени устранять практически всех тех, кто помогал ему в работе по Китаю, заменяя их новыми людьми, которых через определенное время заменяла очередная смена.

Так оказывалось, что Сталин и только Сталин как бы знал все, владел всей историей вопроса, а исполнители могли знать только часть истории.

При Сталине (да и позже, практически на протяжении всего советского периода истории России в XX веке) китаеведы или люди, занимавшиеся практической работой по Китаю, были искусственно разделены или даже разорваны на своего рода смены, на временные отряды, которые приходили на свои посты как на пустое место, а затем, через некоторое время, чаще всего просто исчезали и уступали место своим преемникам, не передавая им вахту, знания, опыт.

Провалы в китаеведении, провалы в практической работе по Китаю, имея в виду провалы во времени, возникали периодически. Это позволяло Сталину толковать политику в отношении Китая и его руководителей, ведущих политических сил по своему усмотрению.

В то же время это наносило ущерб и китаеведению, и политике в отношении Китая, да и национальным интересам России. Сталин, по сути дела, лишь временно использовал некоторых китаеведов или практических работников, допускавшихся к китайским делам, но не извлекал целиком и полностью, а также в исторической последовательности и преемственности уроки из их опыта и знаний, особенно и главным образом в том, что касалось ситуации внутри Китая.

Вероятно, именно по этой причине Сталину, благодаря его природным способностям, политическому чутью и опыту, удавалось практически почти без срывов добиваться своих внешнеполитических целей в китайской политике; в то же время он неоднократно ошибался, когда речь шла о внутриполитических процессах в Китае. Но это не наносило ущерба его видимому престижу как первого знатока китайского вопроса в партии и в стране, ибо людей, которые оказывались свидетелями его ошибок, быстро устраняли; они уходили в небытие или молчали до конца дней своих; их можно понять, ибо только так они могли сохранить свою жизнь. Так, кстати сказать, вели себя многие, в том числе Г. Н. Войтинский, М. М. Бородин; собственно говоря, и в наше время, на рубеже XX и XXI столетий, такого рода традиция умолчания о пережитом, очевидно и по инерции, сохранялась теми китаеведами или практиками в работе по Китаю, которые были еще живы и могли бы многое рассказать, если бы сочли это необходимым и возможным.

Итак, при Сталине проводилась политика весьма придирчивого отношения к тем, кто ведал работой по Китаю. Их отстраняли от работы по Китаю, раскритиковав или без объяснения причин. Так произошло с Г. Н. Войтинским, М. М. Бородиным, Б. Ломинадзе. Китаеведение, особенно во всем том, что соприкасалось с политикой, было опасным занятием, опасным для самой жизни китаеведов.

Одних китаеведов устраняли. Им на смену приходили другие. Например, П. А. Миф занял пост заведующего китайским отделом восточной секции Коминтерна. Между П. А. Мифом и Ван Мином к тому времени, очевидно, сложились хорошие, доверительные отношения, так как во время поездки делегации Коминтерна в Китай в 1927 году именно Ван Мин выступал в качестве ее переводчика. Вполне вероятно, что П. А. Миф и Ван Мин были единомышленниками во взглядах на китайский вопрос.

В 1928 году П. А. Миф сменил К. Радека на посту ректора университета имени Сунь Ятсена. В марте 1928 года П. А. Миф стал заведующим восточной секцией Коминтерна.

С 18 июня по 11 июля 1928 года в СССР проходил шестой съезд КПК, работа которого в значительной степени определялась Н. И. Бухариным и П. А. Мифом, которые выступали в качестве представителей Коминтерна. Они принимали участие и в выработке документов съезда, и в формировании состава ЦК партии, выступали на съезде. При этом переводчиком им служил Ван Мин.

В апреле 1929 года Ван Мин возвратился в Китай, где работал в центральном органе партии— газете «Хун ци», опубликовав более 30 статей, которые, по сути дела, пропагандировали в КПК указания Коминтерна.

Одним словом, Ван Мин уже тогда твердо стоял на коминтерновских позициях, то есть исходил из необходимости неуклонно выполнять указания Сталина, что вызывало у ряда руководителей КПК антипатию к нему. Предлог для того, чтобы наказать Ван Мина, был найден довольно быстро. Ван Мин был раскритикован руководителями КПК Сян Чжунфа и Ли Лисанем за антипартийную линию и сектантство и на полгода поставлен под надзор в партии. Наряду с ним получили партийные взыскания Цинь Бансянь, Ван Цзясян и Хэ Цзышу.

23 июля 1930 года Исполком Коминтерна принял проект решения по китайскому вопросу, в котором содержалась критика в адрес Ли Лисаня.

В ноябре 1930 года Коминтерн направил П. А. Мифа в Шанхай в качестве своего представителя. 22 ноября на расширенном заседании Политбюро ЦК КПК были приняты к исполнению указания Коминтерна, были также сняты взыскания с Ван Мина, Цинь Бансяня, Ван Цзясяна, Хэ Цзышу.

Поскольку Коминтерн осудил руководителя ЦК КПК Ли Лисаня, постольку пострадавший от Ли Лисаня Ван Мин оказался в роли героя борьбы против Ли Лисаня и настоял на созыве экстренного заседания ЦК КПК.

Во всех этих событиях большую роль играл П. А. Миф. 7 января 1931 года в Шанхае был созван четвертый пленум ЦК КПК шестого созыва. На пленуме были приняты документы, проекты которых подготовил П. А. Миф. Он настаивал на вводе Ван Мина в руководство партии. Ряд членов ЦК выступали против этого.

13 января 1931 года П. А. Миф, выступая в качестве представителя Коминтерна, провел совещание с выступавшими против избрания Ван Мина в ЦК. П. А. Миф говорил им, что Ван Мин — настоящий большевик, обладающий самым высоким в КПК уровнем теоретической и политической подготовки; Ван Мин — это, по выражению П. А. Мифа, стопроцентный проводник линии Коминтерна; доверие Ван Мину — это доверие Коминтерну. П. А. Миф также заявил, что тот, кто выступит против решений четвертого пленума, будет считаться выступившим против Коминтерна и будет наказан в партийном порядке.

В результате Ван Мин, который до того не был даже членом ЦК, сразу же был избран членом Политбюро ЦК КПК. Сян Чжунфа был избран генеральным секретарем, однако практически работой ЦК КПК ведал Ван Мин, власть была сконцентрирована в его руках.

После четвертого пленума было реорганизовано и руководство комсомола. Его секретарем вскоре был назначен Цинь Бансянь (Бо Гу). Так руководство ЦК КПК и комсомола оказалось в руках Ван Мина. В июне 1931 года Сян Чжунфа был арестован и казнен. Ван Мин стал исполняющим обязанности генерального секретаря ЦК партии.

Однако спустя немного времени Ван Мин вернулся в Москву, где при поддержке П. А. Мифа стал руководителем делегации КПК в Коминтерне. В результате сложилась система или структура, при которой Ван Мин проводил из Москвы линию Коминтерна, а Цинь Бансянь выполнял его указания в Китае.

В сущности говоря, все это свидетельствовало о том, что после событий 1925–1927 годов в Китае, когда у Сталина оказались разорванными отношения с Чан Кайши, с Гоминьданом, с Китайской Республикой, он предпринял энергичные шаги, направленные на то, чтобы руководство КПК состояло из людей, которые беспрекословно выполняли бы его решения.

П. А. Миф был проводником такой политики Сталина. Ему удалось найти в КПК людей, на которых, во всяком случае по мнению П. А. Мифа, Сталин мог положиться. Этими людьми оказались, прежде всего, Ван Мин и Цинь Бансянь. Роли между ними были распределены так, чтобы и руководство китайской секцией Коминтерна, и руководство деятельностью КПК и китайского комсомола на месте, то есть в Китае, находилось в руках именно этих фактически доверенных людей Сталина. Так в конце 20-х — начале 30-х годов сложилась казавшаяся тогда прочной связка: Сталин, П. А. Миф, Ван Мин, Цинь Бансянь. Это был в то время единственный рычаг воздействия Сталина на ход событий в Китае.

Однако жизнь не стояла на месте. Возникали новые осложнения, которые требовали принятия новых решений.

Международная обстановка становилась все более напряженной; в воздухе явно запахло порохом; перспектива войны становилась реальностью. Возникала существенная угроза интересам и Советского Союза, и Китайской Республики со стороны Японии. В этих условиях Сталин и Чан Кайши предпринимали усилия по восстановлению дипломатических отношений и налаживанию необходимого обеим сторонам сотрудничества.

Взгляды и интересы Сталина и Мао Цзэдуна в это время во многом, если не по существу, не совпадали. Ван Мин же следовал за Сталиным, а потому между Ван Мином и Мао Цзэдуном также существовали разногласия и велась борьба.

Сталин исходил из того, что в ходе исторического развития он занял положение высшего, причем единственного высшего, руководителя огромной политической силы мирового значения. Ядром этой силы было Советское государство, СССР. Следовательно, с точки зрения Сталина, исходя из глобальных интересов мирового развития всем сторонникам марксизма, ленинизма, коммунизма следовало беспрекословно подчиняться одному центру, ему лично, то есть Сталину, ибо только сохранение СССР, наращивание его военной и иной мощи могло обеспечить продвижение вперед общего дела Сталина и всех его сторонников, всех коммунистов земного шара. С точки зрения Сталина, лозунг «Защитим Советский Союз», «С оружием в руках отстоим Советский Союз» был в условиях того времени главным лозунгом. Решению именно этой задачи, то есть сохранению СССР как сильной державы, должна была быть подчинена деятельность всех коммунистов всего мира, ибо все они в представлении Сталина были объединены классовыми интересами, которые преобладали над всеми иными, в том числе и над частными национальными интересами, а потому коммунисты любой национальности, любой страны должны были защищать базу мировой революции — СССР. Без СССР, без него самого, то есть без Сталина, погибли бы и все коммунисты; только отстояв СССР, коммунисты всех стран получали надежду на достижение впоследствии победы в своих странах. Такова была логика Сталина.

Исходя из такого подхода к вопросу Сталин и стремился найти в Китае таких коммунистических лидеров, которые бы понимали его позицию, подчинялись бы его слову. Ван Мин оказался таким человеком.

Мао Цзэдун по-иному смотрел и на ситуацию в мире, и на ситуацию в Китае. Он по-иному видел и роль СССР, и роль Сталина.

С точки зрения Мао Цзэдуна, следовало сохранять отдельность и самостоятельность Китая, китайцев, Компартии Китая от Сталина, считаясь при этом с необходимостью быть в одном лагере со Сталиным, а также используя возможность получения максимальной практической помощи со стороны Сталина. Мао Цзэдун, внешне до поры до времени признавая то, что Компартия Китая была секцией Коминтерна и должна была видеть в Москве и в Сталине центр и лидера мирового коммунистического движения, в то же время, проводя свою линию внутри КПК в ходе своего продвижения к руководству Компартией Китая, подчеркивал значение Китая, Компартии Китая, подразумевая при этом, что обе стороны, коммунистическая партия в СССР и коммунистическая партия в Китае, взаимно зависят одна от другой и взаимно заинтересованы друг в друге; причем со временем степень такого рода зависимости будет только ослабевать.

В позиции Мао Цзэдуна имелись и сильные, и слабые места. Ее сила состояла в том, что обращение к мысли о независимости и самостоятельности Китая и китайцев находило отклик у многих в Китае. Для этого были и объективные основания.

В то же время реальная ситуация сложилась таким образом, что в первой половине XX века Китай, стремившийся решать свои внутренние проблемы, в особенности вопрос об объединении страны, а также находясь перед лицом грозившей ему опасности национальной гибели, главным образом в связи с агрессией со стороны Японии, мог с надеждой и определенными основаниями обращаться лишь к одному потенциальному союзнику, к СССР: и когда речь шла о гражданской или внутренней войне в Китае в 20-х годах, и когда речь шла об отпоре японскому нашествию в 30-х годах. Общие или совпадавшие национальные интересы сводили Россию (СССР) и Китай вместе. Обе стороны, каждая из них в отдельности, были заинтересованы во взаимодействии. В то же время и материально, и политически на мировой арене Москва могла дать тогда Китаю относительно больше, чем Китай мог дать Москве.

Объективно получалось так, что Мао Цзэдун хотел пользоваться помощью со стороны Москвы, особенно в борьбе за власть внутри Китая, и в то же время не попадать в полное подчинение Сталина. Это была трудная задача.

Ситуация была сложной и применительно к области внешней политики, и применительно к внутренним делам в Китае.

В сфере внешней политики Мао Цзэдун полагал, что в условиях японского нашествия ему и его сторонникам даже легче будет вести борьбу за власть в Китае, над Китаем. Японская агрессия в глазах Мао Цзэдуна имела и свои плюсы, ибо в этих условиях политический противник Мао Цзэдуна внутри Китая, то есть Чан Кайши, не имел возможности расправиться с Мао Цзэдуном и его вооруженными силами. Отсюда и расхождения в позициях Сталина и Мао Цзэдуна по этому вопросу.

В то время как Сталин требовал добиться национального единства в Китае, то есть временного прекращения внутренней или гражданской войны в Китае в интересах совместного оказания и правительством Китайской Республики, и армией КПК отпора японцам, требовал поставить Китай в качестве заслона на пути расширения японской агрессии и против всего Китая, и, особенно в дальнейшем, против Советского Союза, что было вполне вероятно, Мао Цзэдун не желал содействовать тому, чтобы задача борьбы за власть, за разгром Гоминьдана, была подчинена интересам оказания отпора японской агрессии. Мао Цзэдун вообще не верил в то, что война Японии против Китая — это смертельная угроза для Китая; что же касается СССР, то, по мнению Мао Цзэдуна, тот должен был прежде всего сам справляться со своими врагами, да еще и помогать Китаю. Мао Цзэдун исходил из того, что национальные интересы СССР заставят его оказывать Китаю помощь в борьбе против японской агрессии; более того, национальные интересы Советского Союза, по мнению Мао Цзэдуна, должны были заставлять его оказывать помощь именно ему, Мао Цзэдуну, как руководителю Компартии Китая, в расчете на то, что при власти Мао Цзэдуна и КПК в Китае Советскому Союзу будет легче обеспечить для себя мир на своих границах с Китаем.

Применительно к внутриполитической борьбе в Китае взгляды Сталина и Мао Цзэдуна также сильно расходились. Сталин желал национального единства в Китае, единства КПК и Гоминьдана, в целях оказания отпора Японии. Мао Цзэдун полагал, что главное — это, выдвигая лозунг сопротивления Японии, в то же время использовать ситуацию для того, чтобы свергнуть власть Чан Кайши, Гоминьдана и занять место верховного владыки Китая.

Ван Мин, находясь в Москве и отражая настроения Сталина, выступал против целого ряда предложений и шагов Мао Цзэдуна. Однако Сталин и Коминтерн оказались неспособны определять исход внутриполитической борьбы в Компартии Китая. Ван Мин оставался главным представителем этой партии в Москве, но его сторонники в КПК были отстранены от власти Мао Цзэдуном.

Ван Мин утратил влияние и власть после совещания в Цзуньи в 1935 году. Мао Цзэдун занял тогда в партии руководящее положение.

Возможно, Ван Мин не сразу осознал то, что тогда произошло. Более того, он даже иной раз придавал преувеличенно большое значение частностям.

В 1937 году Ван Мин говорил в Москве Ван Цзясяну, что теперь уже П. А. Миф оказался у него в подчинении в качестве рядового работника и должен с уважением относиться к нему, Ван Мину.[3]

Итак, после того, как Мао Цзэдун фактически пришел к власти в КПК в 1935 году, Ван Мин еще оставался в Москве руководителем делегации КПК в Коминтерне. Он все еще считал, что, всегда выступая на стороне Сталина, он сохраняет важное место в руководстве КПК и потенциально имеет основания претендовать на место первого руководителя КПК по возвращении в Китай.

Сталин же понимал, что люди из КПК, находившиеся в Москве, к тому времени уже не могли определять развитие ситуации не только в Китае, но и в КПК, а потому был вынужден переориентироваться на работу с теми, кто находился внутри Китая, то есть на работу с Мао Цзэдуном.

Иначе говоря, сначала Мао Цзэдуну удалось своими силами, силами своих сторонников захватить руководство партией. Мао Цзэдун, несмотря на позицию Сталина, сумел добиться руководящего положения в КПК, и тогда Сталину пришлось, начиная с 1936–1938 годов, считаться с Мао Цзэдуном как с руководителем КПК. Правда, это означало лишь, что Сталин в одно и то же время и приспосабливался к особенностям Мао Цзэдуна как политика, и стремился проводить свою линию, заставлять Мао Цзэдуна и КПК считаться с его интересами. Так начался период сопоставления, столкновения и согласования интересов Сталина и Мао Цзэдуна.

В этой связи важно упомянуть о том, как произошло на практике признание Сталиным руководящей роли Мао Цзэдуна в Компартии Китая.

С 16 сентября по 6 ноября 1938 года в штаб-квартире КПК, небольшом городе Яньани, затерянном в горах на севере Китая, проходили заседания шестого пленума ЦК КПК шестого созыва. Это был важный пленум. В каком-то смысле его можно даже приравнивать к съезду партии. И дело было не только в том, что со времени шестого съезда КПК, проведенного, как уже упоминалось, в 1928 году на территории СССР, неподалеку от Москвы, прошло уже целых десять лет, и не только в том, что со времени предыдущего пленума истекло уже пять лет, но и в том, что коренным образом изменилась ситуация: началась широкомасштабная японская агрессия на территории собственно Китая, прекратилась, во всяком случае декларативно, гражданская война и налаживалось сотрудничество между двумя главными политическими силами Китая — Гоминьданом и Компартией Китая — в целях оказания всей мощью объединившейся китайской нации отпора Японии. Весьма существенно переменилась и обстановка внутри самой КПК, которая проявляла все большую самостоятельность. Наконец, немаловажным было и то, что Китайская Республика и Советский Союз оказались в результате развития исторических событий перед необходимостью укреплять двусторонние межгосударственные отношения, имея перед собой, по существу, общую угрозу со стороны агрессора — японского милитаризма. Мао Цзэдун говорил, что «шестой пленум ЦК решил судьбу Китая».[4]

На шестом пленуме ЦК КПК шестого созыва политический доклад «О новом этапе» сделал член Политбюро ЦК партии Мао Цзэдун, выступавший от имени Политбюро. В конце пленума произошло событие, сыгравшее немалую роль и в истории партии, и в двусторонних отношениях Сталина и Мао Цзэдуна. Заключительную речь на пленуме произнес член Политбюро Ван Цзясян. Незадолго до пленума он возвратился из Москвы, общепризнанного тогда центра международного коммунистического движения и штаб-квартиры ВКП(б). Участники пленума с напряженным вниманием ожидали сообщения Ван Цзясяна о том, с чем он приехал из Советского Союза. Ван Цзясян не обманул их ожидания. В устной форме он довел до сведения членов ЦК КПК мнение Сталина и Г. М. Димитрова. Примерный смысл этого сообщения был таков: «Исходя из практики борьбы в ходе китайской революции, необходимо признать, что товарищ Мао Цзэдун является вождем Компартии Китая».[5]

Сталин и Мао Цзэдун ни в 20-х, ни в 30-х годах не встречались друг с другом. В отличие от многих руководителей компартий различных стран Мао Цзэдун не ездил в Москву, в Коминтерн, к Сталину за инструкциями и советами. До 1949 года Мао Цзэдун вообще не выезжал из Китая. Сталин же, проявляя большое и постоянное внимание к тому, что происходило в Китае, интересовался и политической деятельностью, и взглядами Мао Цзэдуна, сетуя иной раз на то, что он никак не может составить о них четкого представления. Гораздо лучше, чем Мао Цзэдун, Сталину были известны некоторые другие лидеры КПК, особенно те из них, кто работал в Коминтерне, бывал в Москве. В то же время Сталин общался с весьма узким кругом иностранных коммунистов и мало кто из китайцев мог похвалиться тем, что виделся лично со Сталиным. В общем, сведения о Мао Цзэдуне были у Сталина косвенными; практически никто из советских коммунистов не имел возможности долго наблюдать Мао Цзэдуна в 20-х и 30-х годах и представить Сталину развернутый портрет Мао Цзэдуна. Со своей стороны и Мао Цзэдун не имел возможности составить полное представление о Сталине, ибо посредников для общения со Сталиным у Мао Цзэдуна в 20-х и 30-х годах практически не было.

Сталин полагал своей прерогативой формирование высшего руководства многих зарубежных коммунистических партий; при этом зачастую все решало личное впечатление Сталина о том или ином деятеле. В случае с Мао Цзэдуном Сталин был вынужден действовать как бы с завязанными глазами.

И тем не менее в 1938 году Сталин принял решение признать Мао Цзэдуна вождем Компартии Китая. Существуют рассказы со ссылками на очевидцев о том, что Ван Цзясян перед отъездом из Москвы имел встречу с Г. М. Димитровым, формальным главой Коминтерна. Именно во время этой встречи Ван Цзясяну и было сказано, что Сталин признает Мао Цзэдуна вождем Компартии Китая. Но сказал это не сам Г. М. Димитров, а ответственный работник Коминтерна Д. З. Мануильский, который фактически был соглядатаем Сталина в аппарате Коминтерна. Г. М. Димитров сидел молча, но само его присутствие свидетельствовало о том, что Сталин принял такое решение и всем, в том числе Г. М. Димитрову, оставалось лишь молча соглашаться с этим. Д. З. Мануильский же выступил в данном случае как «голос Сталина».

К 1938 году Мао Цзэдун, по существу, уже в течение более трех лет был высшим руководителем КПК, формально являясь лишь членом Политбюро ЦК партии. Таким образом, Сталин фактически был вынужден заочно согласиться с реально сложившимся в Китае, в КПК положением.

Мао Цзэдун, с одной стороны, обязан самому себе своим возвышением внутри руководства КПК. Он мог быть недовольным и тем, что Сталин на протяжении ряда лет (1935–1938) как бы не замечал того, что Мао Цзэдун уже занимает пост первого лица в КПК, или формально не признавал этого, а также продолжал оказывать слишком большое доверие Ван Мину; во всяком случае, Сталин своей позицией на протяжении нескольких лет держал Мао Цзэдуна в подвешенном состоянии, сохраняя скрытую угрозу вмешаться и изменить состав руководства ЦК КПК. В то же время, учитывая обстановку того времени, реальный вес Сталина в лагере коммунистов всего мира, Мао Цзэдун был и благодарен Сталину за то, что тот в конечном счете, как папа римский международного коммунистического движения, фактически короновал его официально в качестве вождя КПК в 1938 году. Таким образом, Сталин сохранил отношения: сюзерен — вассал, а Мао Цзэдун был вынужден принять тогда эти правила игры.

Сталин признал Мао Цзэдуна вождем КПК после того, как он убедился в том, что Мао Цзэдун, по крайней мере внешне, с подчеркнутым уважением относится к советам Москвы, советам Сталина.

В 1937 году Сталин говорил представителям КПК в Коминтерне Ван Мину, Ван Цзясяну, Кан Шэну и Дэн Фа, что не следует бояться того, что компартия может утонуть в национально-освободительной борьбе. Иначе говоря, Сталин и Мао Цзэдун далеко не были догматиками; они искали общий язык, который позволял им находить точки соприкосновения и получать по крайней мере тактическую свободу в рамках согласованных стратегических позиций. Вспоминая об упомянутой беседе, Ван Цзясян писал: «Когда Ван Мин поставил вопрос о стратегическом этапе китайской революции, Сталин ответил, что главное сейчас бить японцев, а обо всех этих предметах прошлого сейчас не стоит говорить. Когда разговор коснулся проблемы военной промышленности, Сталин сказал, что отсутствие артиллерии создает большие трудности и Советский Союз готов оказать помощь. Когда же в беседе был затронут вопрос о политической власти, Сталин сказал, что политическая власть будет в ваших руках повсюду, куда вступят ваши войска. При обсуждении стратегических проблем Сталин указал, что в войне с Японией не следует начинать с ударов по голове, а это практически означало, что надо вести партизанскую войну». [6] В целом было очевидно, что у Сталина и Мао Цзэдуна было много и общего в мышлении, в подходе к ряду важных проблем, а также что советы Сталина позволяли Мао Цзэдуну не только черпать ценные для него мысли в высказываниях Сталина, но и давали толчок к развитию ряда принципиальных положений. Мао Цзэдун волей обстоятельств оказывался в то время в положении ученика Сталина; он и на самом деле был последователем и учеником Сталина.

Говоря об отношениях между Сталиным и Мао Цзэдуном перед началом Второй мировой войны, следует упомянуть о том, что у них были некоторые общие позиции по вопросу о расстановке сил в мире и о политике компартий обеих стран. В частности, и тот и другой в течение определенного времени полагали, что следует налаживать отношения с Германией, Италией, Японией, а Мао Цзэдун прощупывал возможность установления связей с правительством Ван Цзинвэя, который сотрудничал с японцами.

В 1939 году по случаю 60-летия Сталина Мао Цзэдун счел необходимым выступить с речью на специальном торжественном собрании в Яньани, посвященном этому юбилею. В своей речи он, в частности, сказал: «Обычно говорят: “С древности так повелось, что редко кому удается дожить до семидесяти лет”. Да ведь вообще-то говоря, в нашем мире и до 60 лет дожить далеко не просто». «И все же, спрашивается, почему мы отмечаем юбилей только товарища Сталина? Да потому, что он-то как раз и есть то, что называют звездой спасения всех угнетенных». «Да именно потому, что он возглавляет великий Советский Союз, потому что он возглавляет великий Коммунистический Интернационал, потому что он возглавляет движение за освобождение всего человечества, он помогает Китаю воевать с Японией».[7]

Далее Мао Цзэдун высказался об обстановке в мире. Он отметил следующее: «В настоящее время в мире есть два фронта борьбы. С одной стороны, речь идет об империализме, который представляет собой фронт угнетения народов. С другой стороны, речь идет о социализме, который представляет собой фронт оказания сопротивления, отпора угнетению. Что же касается фронта национальной революции колоний и полуколоний, то кое-кто понимает это так, что он вроде как бы находится где-то в промежутке, посередине; и все же его острие направлено против империализма, он просто не может не привлекать на свою сторону в качестве своего друга социализм, не может не встать на сторону революционного фронта тех угнетенных, которые оказывают сопротивление. И на фронте революции, и на фронте контрреволюции должен быть кто-то главный, должен быть командующий. Кто является командующим фронтом контрреволюции? Да именно империализм, да не кто иной, как Чемберлен. А кто является командующим фронтом революции? Да именно социализм, да не кто иной, как Сталин. Товарищ Сталин — руководитель мировой революции. Это чрезвычайно важно. То, что у человечества есть Сталин, это великое дело. Потому что с ним и при нем легко делать дела. Вы знаете, что Маркс умер, Энгельс тоже умер, Ленин тоже умер; и если бы не было Сталина, то кто бы смог распоряжаться, отдавать приказы? Это поистине счастье, что в настоящее время в мире существует Советский Союз, существует коммунистическая партия и существует Сталин. Именно это облегчает наше дело. Чем же занимается руководитель или распорядитель революции? Он добивается того, чтобы каждый человек был обеспечен едой, одеждой, кровом, книгами; а для того, чтобы все это было так, необходимо руководить борьбой миллиардов угнетенных; причем нужно довести это дело до окончательной победы. Вот что падает на долю Сталина. А раз это так, то мы должны поздравить его, поддержать его, должны учиться у него».[8]

В данном случае Мао Цзэдун претендовал на то, чтобы дать свою оценку ситуации, свою оценку Сталина и его роли. Мао Цзэдун хотел, чтобы члены его партии ориентировались на его оценку роли Сталина, а не на то, что предлагалось иностранцами, особенно из Москвы. Пожалуй, суть высказываний Мао Цзэдуна тогда состояла в том, что он признает руководящую роль Сталина, но не постольку, поскольку тот, прежде всего, защищает интересы своей партии и страны или общие интересы своей страны, и в частности Китая, а постольку и в той мере, поскольку и насколько Сталин отвечает требованиям Мао Цзэдуна и его партии.

Русский историк Д. А. Волкогонов отмечал [9], что Сталин не только ознакомился с вышеупомянутым выступлением Мао Цзэдуна, озаглавленным «Сталин — друг китайского народа» и датированным 1939 годом, то есть приуроченным к 60-летию Сталина, но и подчеркнул в этом документе следующие строки: «Чествовать Сталина — это значит стоять за него, за его дело, за победу социализма, за тот путь, который он указывает человечеству… Ведь сейчас огромное большинство человечества живет в муках, и только путь, указываемый Сталиным, только помощь Сталина может избавить человечество от бедствий».[10] В этой связи думается, что Сталин, прежде всего, увидел в словах Мао Цзэдуна то, что ему хотелось увидеть, или то, с помощью чего он как бы имел возможность воздействовать на Мао Цзэдуна, заставлять Мао Цзэдуна и его партию подчиняться своей воле; возможно, Сталин в то время лишь начинал ощущать всю потенциальную угрозу противостояния или конфронтации с Мао Цзэдуном в будущем.

Весной 1943 года, в напряженный период в ходе Великой Отечественной войны в нашей стране, японцы, продолжая агрессию против Китая, готовились и к тому, чтобы нанести с востока удар по Советскому Союзу. СССР и его армия оказались перед угрозой войны на два фронта. Сталин прислал Мао Цзэдуну телеграмму, заявив, что он готов предоставить вооружение и снаряжение для нескольких дивизий армии КПК, и выразил пожелание о том, чтобы КПК направила своих бойцов на территорию Монгольской Народной Республики, где они получили бы упомянутое вооружение и снаряжение и смогли в случае необходимости дать отпор агрессии Японии с востока против СССР.

Рассуждая в своем кругу о содержании этой телеграммы Сталина, Мао Цзэдун с улыбкой говорил, что, конечно, хорошо, что они готовы предоставить нам вооружение и снаряжение; но таскать для них каштаны из огня, нет уж, увольте, ведь от этого толка не будет; то, что нам предлагается, результата не даст! Монголия — это огромная открытая территория, а у Японии много самолетов; да японцы даже запрятанную глубоко в горах Яньань своими бомбардировками превратили в развалины. Каким же образом предполагается, что мы получим это вооружение? Японская оккупационная армия — это действительно мощная армия, а наши силы малы. Таким образом, мы могли бы как-то взаимодействовать с армией СССР, которая ведет антифашистскую войну, только разворачивая на просторах Китая партизанские действия, благодаря чему враг увяз бы в трясине такой войны, не имея возможности выбраться из нее.

Вслед за тем Мао Цзэдун дал указания Люй Чжэнцао, Сяо Кэ, Ли Юньчану, Чэн Цзыхуа в максимально короткие сроки перебросить свои силы в район Шаньхайгуаня, Великой Китайской стены и развернуть партизанские действия, сковывая силы японцев; однако Мао Цзэдун не дал согласия на то, чтобы направить людей в Монголию для получения оружия и снаряжения.

Сталин не согласился с рассуждениями Мао Цзэдуна и дал вторую телеграмму, прося ускорить решение вопроса.

Мао Цзэдун опять не согласился с предложением Сталина.

Мао Цзэдун полагал, во всяком случае на словах, что для него предпочтительнее воевать на просторах Китая мелкими партизанскими группами, имея при себе только винтовку и перекинутый через плечо узкий и длинный, напоминающий колбасу мешок с чумизой для пропитания. На самом же деле Мао Цзэдун ставил интересы своей борьбы за власть в Китае выше интересов военного разгрома внешних сил, грозивших гибелью обеим нациям, обоим государствам, в то время СССР и Китайской Республике.

В это время Ван Мин стал ратовать зато, чтобы «сформировать десятки дивизий, вооруженных новейшей военной техникой, превратив эти войска в костяк армии» КПК. Некоторые другие руководители поддержали Ван Мина и стали уговаривать Мао Цзэдуна принять предложение Сталина. Мао Цзэдун считал, что не нужно подчиняться каждому слову Сталина. Направление людей в Монголию за вооружением Мао Цзэдун считал напрасным трудом. Он полагал, что бойцы там попусту погибнут. Поэтому Мао Цзэдун снова не согласился с предложением Сталина.

Сталин прислал в третий раз телеграмму, настаивая на выполнении своего предложения. Мао Цзэдун и на этот раз не согласился.

Несмотря на то что в это время в руководстве КПК были люди, которые предлагали Мао Цзэдуну поступить согласно предложению Сталина, то есть послать людей и получить предлагавшееся оружие. (Кстати сказать, тогда США хотели вооружить ГМД, а Сталин — КПК.) Мао Цзэдун в ответ только отрицательно качал головой.

Случилось так, что именно в это время центральные учреждения КПК в Яньани поразила эпидемия гриппа. Заболели и несколько телохранителей. У них появился кашель и поднялась температура. Врачи рекомендовали Мао Цзэдуну в целях профилактики принимать лекарства. Ши Чжэ тоже советовал Мао Цзэдуну принимать лекарства. В ответ Мао Цзэдун говорил, что все это чушь; зачем ему принимать какие-то лекарства, если он не болен? Нужно верить в силы сопротивления своего собственного организма. Он уделял внимание физической закалке и не заболел гриппом. Однако вскоре у него воспалилась десна, она сильно опухла, и уже началось нагноение.

Врач рекомендовал принять антибиотик.

Мао Цзэдун не желал делать этого. Он рассуждал так:

«Зубная боль — это не болезнь. Болезнь — это то, что грозит смертью!»

Мао Цзэдун отказывался, упирая на то, что в Китае тысячи лет обходились без пенициллина.

Мао Цзэдун настойчиво повторял, что следует опираться на собственные силы, а не на помощь (пусть лекарствами) из-за рубежа.[11]

Иначе говоря, Мао Цзэдун искал доводы, которые были бы убедительными для его сторонников и утверждали его правоту в отношениях со Сталиным. Мао Цзэдун стремился представать перед своими соотечественниками в образе защитника независимости и самостоятельности китайцев перед лицом Сталина, относительно нашей страны, хотя, по сути дела, в условиях войны против Германии на Западе и Японии на Востоке страны антифашистской коалиции имели своей главной задачей разгром военной машины Токио и Берлина.

Весной 1945 года Кан Шэн, который работал на протяжении некоторого времени в Москве в Коминтерне вместе с Ван Мином, выступая перед группой делегатов седьмого съезда КПК, отмежевался от Ван Мина, утверждая при этом, что он всегда был за Мао Цзэдуна и против Ван Мина. Авторы из КНР (уже после смерти и Кан Шэна, и Мао Цзэдуна) подчеркивали, что Кан Шэну удалось таким образом обмануть Мао Цзэдуна и влезть к нему в доверие.[12] В то время внутри руководства КПК складывался круг приверженцев и подручных Мао Цзэдуна, причем единение их происходило на основе осуждения Ван Мина, а по сути дела, на основе противопоставления самих себя во главе с Мао Цзэдуном Сталину.

С 1942 по 1944 год в Яньани Мао Цзэдун осуществлял кампанию, которая получила название движения за исправление стиля, то есть политического поведения, отношения к проблемам; по сути дела, это была кампания политической чистки партии от всех тех, кто не был согласен с Мао Цзэдуном, особенно по вопросу о взаимоотношениях с Коминтерном, то есть с ВКП(б) и со Сталиным. В КПК при этом утверждали, что это был важный этап во взаимоотношениях между революцией в Китае, то есть между КПК, и Коминтерном. Одновременно это был также важный этап сопоставления взглядов и мыслей Сталина и Мао Цзэдуна на проблемы революции в Китае, этап острого столкновения и борьбы двух подходов к китайской действительности и событиям в Китае, к вопросам революции в Китае, подходов Сталина и Мао Цзэдуна. Иначе говоря, Мао Цзэдун развернул широчайшую, охватившую практически всю его партию, Коммунистическую партию Китая, кампанию, в ходе которой от каждого члена партии требовалось отмежеваться от поддержки Сталина как вождя и поддерживать как вождя одного только Мао Цзэдуна. Мао Цзэдун использовал ситуацию именно в тот период, когда Сталин был занят войной с Гитлером, заставил членов своей партии критически посмотреть на Сталина. А заодно и на ВКП(б), СССР, да и на Россию.

Еще на совещании в Цзуньи в 1935 году Мао Цзэдун подчеркнул то, что у него были расхождения со Сталиным (Коминтерном) и по политическим, и по военным вопросам. Тогда Мао Цзэдун представил себя своим сторонникам как руководителя, который оказывает сопротивление политике Сталина, полагая ее ошибочной в отношении КПК, Китая, советско-китайских отношений.

Когда же было развернуто движение за исправление стиля в Яньани, то Мао Цзэдун стал систематически, всесторонне выступать против политики Сталина, называя это борьбой против догматизации марксизма-ленинизма. Мао Цзэдун повел идеологическую борьбу против того, чтобы делать приемлемый для Китая шаблон из опыта СССР, против обожествления решений Коминтерна. Свою цель Мао Цзэдун видел при этом в том, чтобы устранить, отбросить контроль со стороны Сталина и Коминтерна над КПК в идейном и политическом плане. Мао Цзэдун все это делал под лозунгом отстаивания и развития независимости и самостоятельности, суверенитета КПК. Он называл это стремлением к истине на основе фактов. Мао Цзэдун именовал свою кампанию движением за раскрепощение или освобождение в духовном, идейном отношении.

Одним словом, годы Отечественной войны в СССР, годы, когда Сталин был занят и не имел возможности активно воздействовать на положение внутри КПК, в Китае, Мао Цзэдун использовал для того, чтобы вывести свою партию, своих сторонников из-под идейного и политического господства и контроля со стороны Сталина.[13]

Разъясняя позицию Мао Цзэдуна, Чжоу Эньлай говорил в период движения за исправление стиля в Яньани: «Возникновение и развитие Коммунистической партии Китая связано с получением немалого числа указаний и помощи со стороны Коминтерна, однако опорой для Коммунистической партии Китая служит не Коминтерн, а народ Китая».[14] Смысл этого высказывания Чжоу Эньлая состоит в том, что Мао Цзэдун и его сторонники стремились отграничить себя от Сталина и его партии, внушить себе и другим, что на Сталина и его последователей нужно смотреть лишь как на внешнюю по отношению к Китаю силу, пытающуюся подчинить себе китайцев, но в то же время вынужденную заботами о самой себе кое в чем помогать КПК.

В одной из книг, изданных в КНР издательством Центральной партийной школы ЦК КПК, утверждалось, что около 4 часов утра 22 июня 1941 года в кабинете Сталина в Кремле собрались все члены Политбюро ЦК ВКП(б).

Сталин нервничал. Он, в частности, стал разыскивать телеграмму, которую ему прислал некоторое время тому назад Мао Цзэдун из Яньани.

Маленков напомнил, что в свое время, получив эту телеграмму, Сталин охарактеризовал содержавшееся в ней сообщение как безосновательный вымысел.

Упомянутая телеграмма была короткой: «Гитлеровская Германия нападет на СССР 21 июня; надеемся, что своевременно будут приняты необходимые меры».

Китайский автор при этом подчеркивал, что направление такой телеграммы свидетельствовало о том, что, во-первых, Мао Цзэдун проявил тогда заботу о судьбе Советского Союза, его предложение было правильным и своевременным; во-вторых, Сталин не придал должного значения совету Мао Цзэдуна.

После нападения Германии на его страну Сталин, по мнению китайского автора, понял, что он допустил ошибку, и приказал Ворошилову: «Дайте от своего имени телеграмму главнокомандующему Чжу Дэ с выражением благодарности».

Ворошилов сказал, что он немедленно выполнит это указание.

Китайский исследователь также утверждал, что Сталин, оказавшись перед лицом смертельной угрозы его стране, имел за спиной братскую партию, огромные ресурсы Китая, его неистощимый людской потенциал.[15]

Тот же китайский автор полагал, что Мао Цзэдун и КПК оказали решительную поддержку и практическую помощь советскому народу в его Отечественной войне. 23 июня 1941 года Мао Цзэдун призвал партию создать широкий антифашистский международный единый фронт, оказав тем самым помощь СССР в отпоре фашистам, в священной Отечественной войне, а также предпринять практические действия в целях изгнания японского империализма из Китая.

Мао Цзэдун полагал, что вступление СССР в войну в огромной степени усилило мощь антифашистского лагеря. Указания Мао Цзэдуна представляли собой точный анализ ситуации, вдохновляли народ Китая на войну сопротивления Японии, оказывали моральную поддержку советскому народу в его Отечественной войне.[16]

10 сентября 1941 года Мао Цзэдун выступил с речью на расширенном заседании Политбюро ЦК КПК. Он подробно раскритиковал то, что он называл «лево»-уклонистскими авантюристическими ошибками Ван Мина и их корнями. При этом Мао Цзэдун подчеркнул, что в прошлом в КПК на протяжении длительного времени господствовал субъективизм. Линия Ли Лисаня и «лево»-уклонистский оппортунизм, присущий заключительному периоду советского движения в Китае, все это и представляло собой субъективизм. Проявления субъективизма во время завершающего периода советского движения в Китае были наиболее серьезными; он проявлялся тогда всесторонне, господствуя в партии на протяжении самого длительного времени; результаты или последствия его были ужасающими. Так происходило потому, что сторонники такого субъективизма именовали себя проводниками «линии Коминтерна», рядились в тогу марксизма, а осуществляли фальшивый марксизм.[17]

Тогда Мао Цзэдун впервые и с точки зрения теории, и с точки зрения практической политики критиковал ошибки линии, которую проводил Ван Мин. Ван Мин же был представителем Сталина в Китае. Это был его «императорский посол», «высочайше уполномоченный» представитель в КПК. Поэтому-то все это, по сути дела, было не только критикой Ван Мина, но и представляло собой первую по счету систематизированную критику в теоретическом плане со стороны Мао Цзэдуна того, что ему представлялось субъективизмом Сталина в подходе к вопросам революции в Китае. [18]

После выступления Мао Цзэдуна некоторые сторонники Ван Мина начали каяться и выступать с самокритикой. Но сам Ван Мин не уступал Мао Цзэдуну.

Выступая на том же расширенном заседании Политбюро ЦК КПК 12 сентября 1941 года, Ван Мин не только не был самокритичен, как того хотелось бы Мао Цзэдуну, но, напротив, утверждал, что линия в свое время проводилась правильная. Ван Мин возложил ответственность за главные ошибки на завершающем этапе советского периода деятельности КПК на Бо Гу, подчеркнув, что в то время сам он, то есть Ван Мин, выступал против Бо Гу, находясь еще в СССР.[19]

1 февраля 1942 года Мао Цзэдун начал кампанию исправления стиля в КПК.

Ван Мин в этой связи выступил с осуждением политики и методов Мао Цзэдуна. Он полагал, что Мао Цзэдун выступал против ленинизма, Коминтерна, ВКП(б), СССР, против КПК. Ван Мин также считал, что Мао Цзэдун хотел бы всех и вся подчинить себе, поставить себе на службу, создать маоцзэдунизм, учредить в партии свою единоличную диктатуру, ввести военную диктатуру, что Мао Цзэдун не желал видеть того, что осуществлявшееся им движение за исправление стиля наносило огромный вред и КПК, и народу Китая, вред международному коммунистическому движению и мировой революции.

Ван Мин и в 1942–1943 годах продолжал настаивать на своем, полагал, что вся эта кампания борьбы за исправление стиля развернута главным образом с той целью, чтобы подвергнуть репрессиям всех тех членов партии, которые вернулись в Китай после работы в Москве.[20]

В КПК — КНР подчеркивали, что, по сути дела, проводившееся в Яньани движение за исправление стиля было направлено именно на то, чтобы нанести удар по идеологии Сталина и его представителя в Китае Ван Мина, так как эта идеология считалась Мао Цзэдуном догматизмом, а борьба против нее расценивалась или называлась освобождением от идейных пут. Мао Цзэдун добивался в ходе этого движения того, чтобы его сторонники освобождались от того, что он именовал слепой верой в линию Коминтерна, в указания Коминтерна. Напротив, они должны были поверить в идеи Мао Цзэдуна, которые он преподносил им как сочетание теоретических положений марксизма-ленинизма с практикой революции в Китае. Именно это должно было, по мысли Мао Цзэдуна, стать компасом или руководящей идеологией для членов КПК[21]

На самом же деле оказывалось, что Мао Цзэдун использовал трудное для Сталина время Отечественной войны против Гитлера для того, чтобы заставить всех членов Коммунистической партии Китая следовать за собой и видеть в Сталине силу, которую можно использовать в интересах Мао Цзэдуна, его сторонников, но которой никак нельзя доверять и которой не следует подчиняться. Идейный разрыв Мао Цзэдуна и его сторонников со Сталиным произошел именно в годы Отечественной войны СССР против Германии. Очевидно, тут сыграли свою роль два обстоятельства: во-первых, жизнь доказала, что Сталин допустил непростительную ошибку и не был готов к войне с Германией; во-вторых, на некоторое время у Мао Цзэдуна возникла даже мысль о том, что Сталин проиграет войну Гитлеру и что со Сталиным может быть покончено.

Мао Цзэдун хотел при этом добиться того, чтобы марксизм-ленинизм приобрел китайскую форму, был синизирован или китаизирован. Мао Цзэдун стремился поставить себе на службу терминологию и ряд положений из области теории, а также политической практики, которые были присущи марксизму-ленинизму, коммунистическому движению в разных странах, помимо Китая, прежде всего в СССР. В этом была и одна из главных причин, и одна из главных целей проведения кампании исправления стиля.

Взаимоотношения (заочные) между Сталиным и Мао Цзэдуном были в 1930-х и 1940-х годах сложными. Сталин, очевидно, предпочел бы видеть на посту руководителя КПК другого политика, отличавшегося от Мао Цзэдуна тем, что он в большей мере прислушивался бы к Сталину и, по сути дела, был бы, безусловно, надежным другом и союзником России (СССР).

Однако Сталин понял, что приходится считаться с реальным положением в КПК, с тем, что Мао Цзэдуну удалось взять верх в руководстве партии. Поэтому Сталин делал шаги по налаживанию отношений с Мао Цзэдуном. Очевидно, Сталин пришел к выводу о том, что применительно к Китаю оказывалось невозможным посадить во главе партии доверенного человека Москвы, деятеля, который на протяжении длительного времени находился в СССР и доказал свою лояльность Сталину. Во главе КПК мог быть только политик, практически не покидавший Китая и не «запятнанный» «близостью» к иностранцам, прежде всего в данном случае к СССР.

Поэтому Сталин предпочел не вступать в борьбу с Мао Цзэдуном в ходе внутриполитических споров внутри КПК, а сделать хорошую мину при плохой игре, то есть перестать поддерживать свою прежнюю креатуру и выставить себя перед Мао Цзэдуном и всем руководством КПК в качестве иностранца, уважающего мнение, созревшее в Китае, и реалиста, прагматика, считающегося с ситуацией, сложившейся внутри КПК; более того, Сталин таким образом, пожалуй, впервые предал своих людей внутри КПК, отдал их на растерзание Мао Цзэдуну, надеясь хотя бы такой ценой сохранить необходимые связи между собой и Мао Цзэдуном. Здесь Сталин продемонстрировал, что для него собственные интересы и в определенной степени интересы его государства важнее сохранения верности своим союзникам внутри КПК, внутри Китая, если эти союзники оказались недостаточно сильны для того, чтобы самим прийти к власти; Сталин фактически бросил их и не помог им в борьбе за власть против Мао Цзэдуна.

В ключевой момент борьбы внутри КПК за власть над партией Сталин поддержал Мао Цзэдуна, выступил зато, чтобы именно он занимал положение высшего руководителя партии. В то время авторитет Коминтерна был очень высоким, организационная дисциплина в Коминтерне была жесткой. При поддержке Коминтерна Ли Лисань, Ван Мин стали на некоторое время основными руководителями КПК. В 1937 году Ван Мин возвратился в Китай. В то время он занимал высокое положение в Коминтерне: был членом президиума ИККИ, его секретарем. В КПК его видели как главного эксперта Сталина по проблемам колониальных и зависимых стран, как возвратившегося на родину «императорского посла» или «высочайше уполномоченного» представителя Сталина, Коминтерна и Москвы. Он стал привлекать людей на свою сторону, пытался распоряжаться, занять место руководителя партии, которое тогда уже принадлежало Мао Цзэдуну. Деятельность Ван Мина привела к расхождениям во мнениях, которые проявились, в частности, на заседании Политбюро ЦК КПК в декабре 1937 года. И вот в этот ключевой момент, когда уже имели место смута и разброд, осенью 1938 года на шестом пленуме ЦК КПК прибывший из Москвы Ван Цзясян передал участникам пленума указания Коминтерна, которым руководил Сталин, то есть фактически указания Сталина, о том, что он со всей определенностью поддерживает Мао Цзэдуна в качестве вождя Коммунистической партии Китая. При этом Коминтерн, то есть Сталин, критиковал высказывания Ван Мина. Эта позиция Сталина сыграла большую и важную роль в деле упрочения положения Мао Цзэдуна в руководстве КПК.

Далее следует упомянуть, что в ходе проведения яньаньского движения за исправление стиля формально борьба шла против Ван Мина, однако, по сути дела, это была критика Сталина, его политики. Сталин был этим недоволен, однако он проявил выдержку и терпение. Он смолчал, не высказался. Вообще говоря, и Сталин, и Мао Цзэдун пользовались этим приемом. Очно или заочно они в ряде случаев, понимая, что партнер выступает с острой критикой или просто-напросто ведет борьбу, предпочитали отмолчаться, тем самым, с одной стороны, подвешивая вопрос, сохраняя за собой возможность впоследствии вернуться к обсуждению той или иной проблемы, и, с другой стороны, давая понять, что, несмотря на те или иные важные разногласия, существовали и другие обстоятельства, которые властно требовали от партнеров сохранять мосты в отношениях между ними. Так и в данном случае Сталин не стал выступать с протестами.

Вообще, необходимо отметить, что в свое время, а именно в 1948–1949 годах, Сталин с большим подозрением относился к КПК, не исключая того, что она может стать «второй партией, подобной Союзу коммунистов Югославии», а КНР может превратиться во «вторую Югославию», сам же Мао Цзэдун может оказаться «вторым маршалом Тито». С точки зрения Сталина, СКЮ, Югославия и Тито предали его, Сталина, и оказались во враждебном Советскому Союзу военном лагере. Сталин весьма опасался того, что и на Востоке Китай Мао Цзэдуна может оказаться в военном лагере, враждебном СССР.

Следует отметить, что Сталин принимал во внимание разницу, по крайней мере в численности населения и размерах территории, между Китаем и Югославией и никогда не был с Мао Цзэдуном и КПК столь груб, как в отношении к СКЮ и к Тито. Сталин хорошо знал о том, что Мао Цзэдун всемерно стремится действовать совершенно самостоятельно и отдельно от Москвы. Однако Сталин предпочитал не осложнять отношения и оказывал поддержку Мао Цзэдуну; этот мотив был преобладающим в действиях Сталина. Позиция Сталина, с одной стороны, позволила сохранять относительно тесные отношения между Сталиным и Мао Цзэдуном и, с другой стороны, дала возможность Мао Цзэдуну провести в Яньани движение за исправление стиля, то есть в определенной степени идейно отмежеваться от Сталина, а также провести чистку и партии, и армии от своих политических противников, которые в известной части, возможно, были ближе к Сталину и предпочитали видеть во главе КПК не Мао Цзэдуна.

И, наконец, позиция Сталина в конце 1930-х годов практически состояла в том, что он не поддержал, а бросил Ван Мина. Это имело несколько последствий. С одной стороны, и сам Ван Мин, и многие другие деятели в КПК поняли, что, во всяком случае на данном этапе развития событий, они не могут рассчитывать на поддержку Сталина в их борьбе против Мао Цзэдуна, что Сталин считается, прежде всего, с реальным соотношением сил внутри КПК (важно, что тогда Мао Цзэдун не пошел на прямое физическое устранение Ван Мина, который сохранил определенные, хотя фактически лишь номинальные, позиции в руководстве партии). С другой стороны, Мао Цзэдун был вынужден сохранять и видимость, да и в определенной степени и существо отношений со Сталиным. Мао Цзэдун полагал, что Сталин посчитался с реальной жизнью, с фактами. В то же время Мао Цзэдун считал, что Сталин поступил таким образом, то есть фактически предал Ван Мина и назвал Мао Цзэдуна вождем КПК, скрепя сердце, с болью отрывая Ван Мина от себя, иначе говоря, лишь вынужденно совершая справедливый, с точки зрения Мао Цзэдуна, поступок. Мао Цзэдун рассматривал развитие своих отношений со Сталиным всегда как результат борьбы; он видел себя и Сталина двумя политическими соперниками. Мао Цзэдун и его сторонники стремились трактовать, особенно для внутрипартийного потребления в КПК, процесс развития отношений между Сталиным и Мао Цзэдуном как историю, в ходе которой Мао Цзэдун был всегда прав, а Сталин совершал ошибки в отношении Мао Цзэдуна, КПК, но постоянно под давлением Мао Цзэдуна был вынужден исправлять их; при этом вся заслуга Сталина в глазах Мао Цзэдуна состояла в том, что он оказывался способен исправлять свои ошибки. Такая трактовка позволяла Мао Цзэдуну «сохранять лицо» перед своими сторонниками и в то же время унижать Сталина, который постоянно «терял и терял лицо». Мао Цзэдун при этом всегда стремился подчеркивать, что он хранит честь китайской нации, отстаивает ее интересы, выступает не как последователь Сталина, а ведет КПК и китайскую революцию по особому самобытному пути, который во многом не походит на советскую модель. Мао Цзэдун фактически предлагал своим сторонникам проявлять снисхождение к Сталину, который был вынужден Мао Цзэдуном, несмотря на всю свою подозрительность или сохраняя всю свою подозрительность (вообще говоря, Мао

Цзэдун не осуждал подозрительность, ибо это было то, что объединяло его и Сталина, так как здесь для того и для другого речь шла о бдительности в отношении классовых врагов, то есть их собственных недругов), все-таки оказаться способным проделать сложную эволюцию от подозрительности в отношении Мао Цзэдуна к поддержке Мао Цзэдуна, а затем и к восхищению Мао Цзэдуном.

Что же касалось конкретно оценки ситуации во время проведения в Яньани движения за исправление стиля, то, с точки зрения Мао Цзэдуна и его апологетов, важно было доказывать полнейшую правоту Мао Цзэдуна, а потому все происходившее трактовалось как результат осознания Сталиным того, что линия Ван Мина, а следовательно и его собственная линия, вела революцию в Китае к поражению, в то время как идеи Мао Цзэдуна сулили возможность поворота событий к успешному развитию революции; Сталин, по мысли Мао Цзэдуна, в этой ситуации с уважением отнесся к фактам, «отбросил» Ван Мина и поддержал Мао Цзэдуна. Оказывалось, таким образом, что Сталин выступал в роли «способного ученика» Мао Цзэдуна, по крайней мере в том, что касалось Китая и КПК. С точки зрения Мао Цзэдуна и его сторонников, Сталину в этой ситуации пришлось не только обуздать себя, холодным рассудком подавить свои чувства (к Ван Мину), но это потребовало от Сталина также повернуть в ином ракурсе привычные для него представления о расстановке сил в Коминтерне. Сталину пришлось это сделать и молчаливо признать, что критика Ван Мина во время яньаньского движения за исправление стиля, то есть фактически осуждение просчетов самого Сталина, является справедливой. Китайские авторы подчеркивали в этой связи, что позиция Сталина в то время показывала «широту его воззрений и поступков как пролетарского революционера».[22]

15 мая 1943 года Коминтерн был распущен. Получив телеграмму, Мао Цзэдун надолго замолчал и задумался.

26 мая 1943 года ЦК КПК принял решение, в котором одобрил роспуск Коминтерна, отметив при этом, что эта организация оказала КПК большую помощь, но в то же время партия способна сама решать все вопросы.

Мао Цзэдун охарактеризовал историю деятельности Коминтерна словами: «Начало и конец были замечательными, но вот серединка подкачала». При этом Мао Цзэдун оговорился, что не все было замечательно и в начале и в конце, и не все было однозначно «в середине» деятельности Коминтерна.

Мао Цзэдун утверждал, что внутренние факторы играют основную роль в процессе изменений, а внешние факторы создают только условия для тех же изменений. Отсюда Мао Цзэдун делал вывод о том, что вне зависимости от того, допускал или не допускал бы ошибки Коминтерн, все-таки все решалось в КПК, в Китае, им самим и его сторонниками. Мао Цзэдун полагал, что когда сражаются две армии, то одна из них «непременно победит, а другая потерпит поражение, а потому вопрос о том, кто победит, а кто потерпит поражение, решается соотношением внутренних факторов».[23]

Итак, вся история взаимоотношений Сталина и Мао Цзэдуна применительно к связям между Коминтерном (ВКП(б)) и КПК была историей борьбы за отдельность и самостоятельность со стороны Мао Цзэдуна при учете обоими партнерами, то есть Сталиным и Мао Цзэдуном, того, что у них имелись совпадавшие интересы, по крайней мере временного характера. Эта же история свидетельствовала о том, что внутри КПК на протяжении нескольких десятилетий были силы, которые в большей мере ориентировались на Сталина, чем Мао Цзэдун, и Сталин по мере возможности, которую он сам определял, оказывал поддержку этим силам. Однако, как только Сталин понял, что внутри КПК Мао Цзэдун добился перевеса и занял руководящее положение, он твердо встал на позиции признания того факта, что дело применительно к КПК приходилось иметь исключительно с Мао Цзэдуном. В сфере межпартийных отношений Мао Цзэдун всегда исходил из необходимости иметь своим главным партнером в Москве Сталина, а Сталин постепенно пришел к пониманию того, что его главным партнером в КПК являлся Мао Цзэдун.

Загрузка...