Star Wars: Байки из кантины Мос Айсли

Дэниел Кейс Моран Имперский блюз Деваронская байка

[8]

Мне кажется, что казнь повстанцев, с первого до последнего, не заняла у нас и пяти минут.

У них не было ни единого шанса на Девароне. Мой родной мир слабо заселен даже самими деваронцами и не имеет политического значения; но он находится рядом с Центром. Рядом с Императором, да холодеет он с миром. Меня звали Кардуе’cаи’Маллок, третий в роду, носящий это имя; деваронец и капитан деваронской армии.

Кардуе служили в деваронской армии в течение шестнадцати поколений – еще с Войны клонов, когда никто и подумать не мог, что Республика когда-нибудь падет. Армейский образ жизни устраивал меня, а я – армию; кроме напряжения, которое я испытывал, имея дело с имперскими властями, и отвращения от того, что деваронские войска во время Восстания находились под имперским командованием, в остальном жизнь была терпимой.

Шестнадцать поколений военной службы закончились тем днем, когда мы выбили повстанцев из-под Монтеллиан Серрата. До этого я полгода жил не снимая брони, теперь же этот момент наконец настал.

Монтеллиан Серрат был основан еще до того, как мой народ обрел возможность путешествовать к другим звездам, и существует до этого дня. Вернее, существовал до этого дня. Закрепиться там было тактической ошибкой повстанцев, впрочем, ожидаемой. Я провел ночь, наблюдая бомбардировку ветхих городских стен, с первыми лучами солнца я дал приказ прекратить обстрел, предоставив повстанцам шанс сдаться. Они приняли мое предложение, сложили оружие у разрушенных стен на краю города и вышли единой колонной. Всего их было около семи сотен, мужчин и женщин.

Я согнал их всех в наспех построенный загон и выставил охрану. У меня были причины опасаться, что пленных попытаются освободить: в половине дня пути к югу другая группа повстанцев все еще оказывала сопротивление.

После того как они сдались, мы сравняли город с землей. Империя должна была продемонстрировать, насколько прискорбной ошибкой является укрывательство мятежников.

После полудня пришел новый приказ. Повстанцы, как предполагалось, начали движение на север, и мои войска должны были перехватить их. Оставлять какую-либо стражу для охраны пленников не предполагалось.

В приказе не говорилось ничего более определенного… но все было и так ясно.

Казнь состоялась в середине дня. Я выстроил охранников полукругом и приказал открыть огонь по повстанцам внутри загона. Меньше чем через пять минут вопли прекратились, и я мог быть уверен, что в живых не остался никто.

Хоронить трупы не было времени.

Мы выступили к югу навстречу следующей битве.

Для того чтобы окончательно подавить Восстание на Девароне потребовалось почти полгода. Даже неудачные мятежи длятся долго и изматывают. Когда все было кончено, я подал в отставку. Вначале вышестоящее начальство, все человеческой расы, не могло решить, принять ее и позволить мне быть убитым моими соплеменниками, которые перестанут опасаться, что я под защитой имперской армии, или отказать и казнить меня как изменника, за то, что я ее потребовал.

Как я помню, лично мне было все равно.

Но меня отпустили.

Я исчез. Ни мое имперское начальство, ни семья и друзья, которых я оставил, и кто жаждал заполучить мои рога, никогда больше не увидели ни меня, ни мою музыкальную коллекцию.

Прошло время.

За полгалактики от Деварона, на маленькой планете Татуин, в портовом городе Мос Айсли, в забегаловке, затерявшейся недалеко от центра пыльного душного города, я смотрел сквозь пустой стакан и улыбался своему старому другу Вухеру.

Это была миролюбивая улыбка. Деваронцы сильнее различаются по половому принципу, чем большинство видов. У мужчин более острые зубы, чем у женщин, они предназначены для охоты; на ранних этапах эволюции деваронцы охотились в стаях. У женщин также есть клыки, но у них есть и коренные зубы, и они могут питаться той пищей, от которой мужчины умерли бы с голоду. Изредка, примерно один ребенок из пятидесяти, рождается с обоими комплектами зубов. Я один из них. В древние времена это серьезно увеличивало шансы выжить. Деваронцы с двумя рядами зубов играли в стае роль разведчиков-одиночек. Они могли уходить далеко от своих и выживать на такой местности, на которой большинство самцов умерло бы с голоду. Связано это с культурой или с генетикой, но деваронцы с двойными зубами меньше привязаны к стае.

Сомневаюсь, что большинство деваронцев смогли бы сделать то, что я.

Внешний ряд моих зубов женский – они не острые и ничуть не выглядят устрашающе. Внутренний ряд состоит из заостренных как иглы зубов, предназначенных для того, чтобы раздирать плоть. Когда мне угрожает опасность или я чувствую гнев, внешний ряд зубов втягивается. Это делается рефлекторно, но я могу это делать и специально.

Иногда я делаю это специально. Это пугает людей… вообще-то, это пугает большинство неплотоядных, но люди – это особый случай. Целая раса всеядных существ. Разумных всеядных вообще-то не так много. У меня есть на этот счет теория: они – еда, решившая сопротивляться. В случае людей – обезьяны, слезшие с деревьев. Они так и не смогли отойти от своей наглости и, как я подозреваю, здорово нервничают по этому поводу.

(Человек однажды пытался меня убедить, что люди плотоядные. Я не стал над ним смеяться, несмотря на его коренные зубы, жалкую пару тупых резцов и такой длинный пищеварительный тракт, что мясо успевает испортиться, пока проходит по нему до конца. Будь у меня такое тело, я б предпочел быть травоядным.)

Вухер ответил обычным хмурым взглядом на мою миролюбивую плоскозубую улыбку.

– Дай-ка я угадаю, Лабрия. Со стаканом что-то не так.

Вухер – мой лучший друг на Татуине. Это приземистый, уродливый гуманоид с плохими манерами и не обладающий никакими человеческими добродетелями. Он ненавидит дроидов, а до всего остального ему, в общем-то, и дела нет. Он мне очень нравится. В его отвращении ко Вселенной есть особая духовно развитая чистота. Если бы я смог излечить его от жажды денег, он вполне мог бы обрести Благодать.

– Да, друг мой. Он перестал функционировать. Если бы ты мог починить его…

– Чем?

– Янтарной жидкостью, я предполагаю.

– Мерензанское золотое?

– По крайней мере, так написано на бутылке, – допустил я.

– Одно мерензанское золотое, полкредитки.

Я бросил монету в полкредитки на барную стойку и подождал, пока будет наполнен мой стакан. Мерензанское золотое – это нежное, изысканное зелье с тысячелетней традицией варения. Одна бутылка может запросто стоить больше сотни кредиток, в зависимости от выдержки.

Я отхлебнул из стакана и улыбнулся еще раз. Настоящее. Им удобно протирать турбины двигателей, разве что может расплавить покрытие. Я добрел до своего любимого столика как можно дальше от сцены и на целый день оставался сидеть с затычками в ушах.

В тот день я был первым посетителем. Впрочем, я с трудом припоминаю случай, когда было иначе.

Татуин – ужасная, бесполезная маленькая планетка. Единственное, что есть на ней примечательного, – это Джабба и пилоты, которых планета рождает из года в год. Ума не приложу, что заставило Джаббу выбрать Татуин в качестве базы; возможно, из-за того, что он так далеко от Центра и Империя навряд ли станет его беспокоить. Впрочем, это неважно.

Что до пилотов, Татуин – это одна большая пустыня, на которой изредка встречаются влагодобывающие фермы как на севере, так и на юге. Одна ферма занимает так много места, что, для того чтобы навещать друг друга, приходится преодолевать большое расстояние на гравицикле; их дети с юных лет учатся летать. Чтобы пройти с одного конца татуинской фермы до другого, вам потребуется целый день, а скорее всего вы просто умрете от жажды в пути.

Я ненавижу Татуин. Все еще не могу понять, зачем я тут остановился. Поначалу я думал, что это временно. Я следовал за Максой Джандовар, великой (для человека, конечно) вандфиллисткой. Я не мог ее догнать. Она была одной из полудюжины живущих музыкантов, которых я не видел и жалею об этом. Пять лет я следовал за ней по малонаселенным окраинам, планета за планетой, но все время прибывал позже на неделю, на день, а однажды, когда на меня снизошла особая Благодать, – я опоздал на полдня. Она не оставляла анонсов, не могла, конечно же. Империя не утруждала себя охотой за ней, но объяви она, куда последует дальше, по прибытии в космический порт она обнаружила бы взвод штурмовиков, поджидающих ее.

Империя не доверяет людям искусства. Особенно великим. Их не интересует политика, и они упорно говорят правду, даже когда это создает неудобства.

Максу Джандовар аррестовали на Морвогодине. Она умерла в заключении. Когда я узнал эти новости, я был на Татуине и готовился сам отправиться на Морвогодин.

Как-то вышло, что я решил остаться.

Сегодня вечером х’немте, сидящая в конце бара, выглядела скучающей и ищущей себе пару. Мне кое-кого стало жалко.

– Эй, Вухер!

Вухер взглянул на меня из дальнего конца бара.

– Да?

– Вселенская истина номер один: «Никогда не говори: Почему бы тебе не откусить мне голову? самке х’немте, которая больше тебя».

Он даже не улыбнулся. Болван.

За столиком рядом с моим два человека пытались уговорить муринского наемника помочь им ограбить бар на другой стороне Мос Айсли; я взял грабителей на заметку: нужно позвонить владельцу бара и сдать их, если тот заплатит. Однако не похоже было, что муринец собирается им помогать; только один из людей хоть как-то разговаривал на его языке, но его акцент был ужасен, а построение фраз просто бессмысленное. Я видел, что наемник с трудом воспринимает его всерьез. В какой-то момент разговора наемник, Оброн Меттло, зарычал на них, что он солдат, воин. Он упомянул некоторые из битв, в которых сражался. Я слышал о большинстве из них, так что если парень не врал, он был профессионалом.

– Эй, Вухер!

Он опять взглянул на меня из-за барной стойки.

– Да?

– Как называется тот, кто разговаривает на трех языках?

– Трехъязычный.

– Кто разговаривает на двух языках?

– Двуязычный.

– А кто разговаривает на одном языке?

Он задумался на секунду.

– Одноязычный?

– Человек.

Он почти улыбнулся, прежде чем спохватился.

День тянулся медленно. Как и большинство других дней. Я пил ровно столько, чтобы мир вокруг меня казался немного размытым, и ждал пока зайдет солнце. Я чуть-чуть осмотрелся вокруг, пару раз присаживался за стойку в поисках собеседника. Я даже пару раз угостил сонного штурмовика, бывшего в увольнении. Он был пьян и больше интересовался женщинами, чем разговорами, да и сомневаюсь я, что он мог рассказать что-нибудь интересное. Но в этом-то и заключается смысл долгосрочных вложений: может быть, однажды у него появится какая-нибудь стоящая информация, если для штурмовика это вообще возможно. И тогда, может быть, он вспомнит о своем старом друге и собутыльнике Лабрии.

Торговля информацией основана на везении и вероятностности.

Не могу сказать, что мне особо везет.

Длинный Нос появился ближе к концу дня. До его появления день был отличным; у Вухера не было в тот день музыкантов, и мне ни разу не пришлось затыкать уши.

Длинный Нос хотел продать мне информацию.

Я улыбнулся ему острыми зубами из-за своего столика в самом углу.

– А, в нашем полку прибыло. Подходи.

Длинный Нос называет себя Гариндан. Я дал протокольному дроиду команду на поиск значения этого слова. На пяти разных языках это значило «Благословенный», «жженое дерево», «пыль от песчаной бури», «уродливый» и «тост». Но Длинный Нос не был похож ни на одну из тварей, говоривших на этих языках.

Длинный Нос был самым успешным шпионом в Мос Айсли. В городе, где практически каждый – шпион, это что-то да значит. Он честно платит за информацию, и иногда я ему подбрасываю что-нибудь стоящее. Иногда даже специально.

– Но, Лабрия, – пророкотал он льстивым низким голосом, – речь идет о деле, представляющем для тебя особый интерес.

– Намекни-ка.

Он покачал головой, его хобот мягко закачался у меня перед лицом. Я подавил в себе нецивилизованный порыв прибить его острым гвоздем к столу. (У меня часто появляется возможность проявить силу Благодати, когда имею дело с Длинным Носом.)

– Пятьдесят кредиток, Лабрия. Не пожалеешь.

Предложение заставило меня задуматься. Я отхлебнул золотой кислоты и пополоскал ею задние зубы. Я чувствовал, что они от этого становятся острее.

– Пятьдесят кредиток – это немало. Эти сведения можно будет перепродать?

Он задумчиво почесал свой хобот.

– Я не очень представляю кому.

Что-то представляющее интерес для меня, но не для других… Я навострил уши.

– Кто это?

– Пятьдес…

– Я заплачу. Кто на планете?

– Фигри…

Я вскочил со стула:

– Огненный Фигрин Д’ан на Татуине?

Он прохрипел:

– Все… смотрят…

Я оглянулся. Действительно, так и было. Посетители удивленно смотрели на меня во все глаза. Я отпустил Длинного Носа, и они отвернулись.

– Извини. Я разнервничался.

Он потер горло:

– Тебе нужно подстричь когти.

– Уж я думаю.

Он сел обратно, но я был слишком возбужден.

– Группа с ним?

– Пятьдесят кредиток.

Ворчание начало вырываться у меня изнутри. Я вытащил пятидесятикредитную купюру и бросил в протянутую руку. Стараясь, чтобы мой голос не сорвался на рычание, я спросил:

– Кто?

– Они играют для Джаббы.

– Все?

– «Модальные узлы».

– Это они, – сказал я, не в силах сдержать возбуждение в голосе. – Дойкк На’тс на физззе, Тедн Дахаи и Икабель Г’онт на фанфарах, Налан Чил на бандфилле, Тек Мо’р на оммни.

– Ага, так их зовут.

Ничего себе.

Величайший джиз-бэнд во всей Галактике приехал в город. Я ушел раньше чем обычно, как только на улице стемнело. Вухер кивнул мне на прощанье.

– До завтра, Лабрия.

Я кивнул в ответ и вышел наружу в душную ночь.

«Лабрия» – это очень грубое слово на моем родном языке. Дословно оно переводится как «холодная еда», но человеческий язык не передает смысла и выразительности.

Клянусь рогами, я не понимаю людей. Уже почти двадцать лет я живу среди них. Чем же они ругаются! Все их бранные слова связаны с сексом, экскрементами и религией.

Я никогда их не пойму.

В Галактике четыреста миллиардов звезд. У большинства есть планеты; примерно половина из которых пригодна для жизни. На каждой десятой из них зародилась собственная жизнь, и на одной из тысячи из них жизнь достигла разумных форм.

Это приблизительные цифры. В Галактике примерно двадцать миллионов рас. Никто, даже Империя, не может отследить их всех.

Я не имею ни малейшего понятия, сколько в Мос Айсли охотников за головами. Сотни профессионалов – я уверен. Десятки тысяч, которые, не задумываясь, занялись бы охотой, если бы награда была достаточно велика и они знали бы, где найти добычу.

За рога Мясника из Монтеллиан Серрата объявлена награда в пять миллионов кредиток. Но Деварон в половине Галактики отсюда, и на всем Татуине только с десяток знатоков в курсе, к какой расе я принадлежу. На планете есть еще два деваронца, Оксбел и Джубал. Мне, пожалуй, нравится Оксбел; однажды мы притворялись братьями, во время одного довольно запутанного дельца, которое, впрочем, не вышло так, как мы задумывали. Мы с ним совсем не похожи – его предки жили на экваторе, мои – ближе к северному полюсу, но люди, которых мы пытались обмануть, не могли увидеть разницу. Мне, пожалуй, нравится Оксбел, но я все же ему не очень доверяю. Он уехал с Деварона раньше меня, и вполне возможно, что он даже не слышал о Мяснике из Монтеллиан Серрата, но лучше не рисковать.

(У подобной осторожности есть свои недостатки. Ближайшая деваронская женщина находится на другой стороне Центра. От одной этой мысли мои рога начинают болеть.)

Большинство охотников за головами ленивы. Иначе они бы работали по-другому.

Способность к поиску не является их сильной стороной.

Я пошел домой короткой дорогой.

Смысл жизни.

У меня есть небольшое подземное жилище в двенадцати минутах быстрым шагом от забегаловки. С тех пор как я стал там жить, меня грабили дважды. В первый раз я пришел, когда дело было уже сделано; второй раз я застал грабителя. Молодого человека. Оказывается, люди на вкус так себе.

Свет зажигается автоматически, когда я открываю дверь и захожу. За дверью находится лестница, через один пролет которой начинается прохладный уютный подвал, который довольно легко охлаждать. Спирали теплообмена также включаются автоматически; из своего богатого опыта я знаю, что мне будет не уснуть, пока они какое-то время не поработают, – а по-настоящему холодно станет только к утру, когда придет пора выключать их и уходить.

В моем жилище только одна вещь представляет какую-то цену; ни один из моих воров ее, к счастью, не нашел. Для этого нужно было пройти из прихожей в кабину для сна, а из нее в ванную. Удобства были человеческого изготовления, но мне они вполне подходили. В душе нужно было нажать на покрытую кафелем стену, она отъезжала в сторону, оставляя достаточный проход, чтобы в него можно было протиснуться боком.

Я вхожу в маленькую восьмиугольную комнату. Стены не безупречные, они склонны отражать высокие частоты и поглащать низкие, так что все внутри звучит легче, чем следовало бы. Кое-что можно исправить, а с чем-то нужно просто смириться.

Дверь тихо закрывается за моей спиной. В комнате уже прохладно – она охлаждается первой в доме.

Вдоль стены расположены чипы. Некоторые из них уникальны, я уверен. Копии записей, каких больше нет ни у кого в Галактике. Некоторые из них просто редкие и очень дорогие.

У меня есть все. Точнее говоря, у меня есть понемногу ото всех. У меня есть музыка, которую имперские власти запретили поколение назад… Музыканты, наказанные за то, что они пели неправильные слова, неправильно играли неправильной аудитории, музыканты, которые просто исчезли, и те, кому посчастливилось умереть до того, как Империя пришла к власти. Здесь Макса Джандовар и Орин Мерсаи, Телиндел и Сэрлок, Лорд Кавад и Скаалайт Оркестра, М’лар’Нкаи’камбрик, Джанет Лалаша и Миракл Мерико, который умер в заключении через четыре дня, как я видел его играющим «Звездный танец» в последний раз. Древние мастера, Канг и Лубрикс, Овидо Айшара и изумительная Бруллиан Дилл.

У меня было две записи Огненного Фигрин Д’ана и «Модальных». Д’ан, наверное, лучший клооист, которого когда-либо знала Галактика. Что до Дойкка На’тса… его игра мне иногда кажется осторожной, неуверенной… Но когда разгарается огонь, он играет на физззе так же, как Джанет Лалаша в свои лучшие времена.

Те, кто у них играет на заднем плане, могли бы возглавлять ансамбль поменьше. Я усаживаюсь на сиденье, установленное почти в центре комнаты, куда доходит самый чистый звук, открываю бутылку двадцатилетнего «Дориан квилла» и жду, пока начнется музыка.

Мой народ верит, что для того, чтобы убить, ты должен любить и лелеять свою жертву, пока она умирает. Между тобой и жертвой не существует барьера, и убивая, ты умираешь сам.

Музыка – единственная похожая вещь.

Музыка окружает меня, пока я не прекращаю существовать.

Убивая, я умираю.

Для этого я и живу.

Я рад, что мои отцы мертвы.

Утром я пошел встретиться с Джаббой.

Пока мы говорили, я стоял возле люка, а его хвост постоянно подергивался. Часть меня была испугана: даже хищников иногда съедают большие хищники. Другая часть хотела наброситься на него.

Он оглядел меня своими узкими уродливыми глазками и рассмеялся грохочущим неприятным смехом.

– Итак… Какую информацию желает мне продать мой нелюбимый шпион?

Я повел разговор умело. Я говорил с ним на его родном языке, которого обычно стараюсь избегать; от него у меня болит горло, а чтобы произносить некоторые звуки, мне нужно использовать оба ряда зубов. После длительного разговора передний ряд болит от того, что его приходится постоянно втягивать и быстро выдвигать обратно.

– В городе есть наемник.

Я разузнал о нем, что мог, прежде чем отправиться сюда. Много узнать не удалось, но я торопился. Я хотел провернуть это быстро – если Джаббе не понравятся Д’ан и Ноудз, я, возможно, никогда не увижу, как они играют. Так же как и все остальные.

– Оброн Меттло. Настоящий профессионал, участвовал в десятке битв, обычно на стороне победителей, ищет работу. Муринец, имеет отношение…

Он издал низкий, рокочущий звук, который можно было расценивать как проявление заинтересованности. У Джаббы было множество мускулов, но не все он мог контролировать. А муринцы обычно такие же умелые, как и коварные.

Я продолжил выдумывать:

– Если хотите, я могу войти с ним в контакт. Привести его к вам… возможно, на обед. Не помешает некоторое развлечение, например музыка. Муринцы любят музыку, она их успокаивает.

Его веки чуть опустились; либо он заскучал, либо задумался. Наконец он усмехнулся и сказал:

– Присылай его.

Я поклонился и попятился назад настолько быстро, насколько позволяла вежливость. Перед тем как пролезть в люк, я сказал:

– Как пожелаете, господин. Мы будем здесь после наступления сумерек, вас устраивает это время?

Он улыбнулся и взглянул на меня так, что у меня мех на пояснице встал дыбом.

– Пришли его, – уточнил он. – А ты не приглашен.

Я остановился на краю люка, мой разум отказывался повиноваться. Должен же был быть какой-то способ ухитриться… Джабба издал угрожающий звук. Знакомый звук; его иногда издавали деваронцы, правда целой стаей. Мои уши навострились, и передние зубы встали на место.

– Теперь ты можешь уйти.

Я снова поклонился и вышел.

Я провел тот вечер в забегаловке, напиваясь до бесчувствия.

Я чувствовал, что Джабба скормит «Модальных» своему ранкору. У него раньше никогда не было стоящей группы, ни разу. Лучшее, что у него было, это группа Макса Ребо. А они могли поддерживать ритм, только если их самих в этот момент кто-нибудь поддерживал.

Но на следующее утро я узнал, что Ребо ищет работу.

У Джаббы появились новые любимчики. Это меня чуть не убило.

Четыре дня я не мог заснуть, думая об этом. Вот они здесь, на полпути в Мос Айсли. Будут играть для него. Меня это съедало заживо. Я потерял в тот день столько Благодати, что останься у меня чуть-чуть стыда, он бы мне пригодился.

Где-то на пятый день я перебрал. Я очнулся, лежа лицом вниз посреди аллеи за забегаловкой, в темноте. Кто-то тыкал мне в плечо ногой. Я захотел подняться и выбить всю дурь из этого болвана…

Но Вухер опустился рядом со мной на колени.

– Ты можешь подняться?

Холодный гравий врезался мне в щеку. Я ощутил синяки, порезы – память медленно возвращалась ко мне. Несколько нападавших избили меня – тяжелыми деревянными или металлическими палками, мне казалось. Просто обычное ограбление. Моя правая рука не двигалась вовсе.

– Не думаю.

– Давай помогу.

Мое тело плотнее человеческого, так что он затрясся, помогая мне подняться на ноги. От напряжения я почувствовал приступ нестерпимой боли в плече.

– Где ты живешь?

Он почти донес меня до моего жилища и встал у входа, пока я нащупывал замок.

– Тебе нужна медицинская помощь?

Я не помню, ответил я ему или нет. Это был глупый вопрос. Ни один врач на Татуине не знал физиологии деваронцев, а если такой и был – я не хотел с ним знакомиться. Я смог добраться до душа, где и рухнул. Я включил холодную воду и сидел там до утра, размышляя о том, насколько паршивая у меня жизнь.

К утру я наполовину понял, что нахожусь дома. Я сидел у себя, никуда не выходил и оставил теплообменные спирали работающими целый день. Около полудня я нашел в себе силы взять кусок вомп-крысы длиной в руку из холодильника, разогреть до температуры тела и забрать ее собой в душ. Я сидел под водой, голый, и ел, пока мой желудок не наполнился. Когда ничего не осталось, кроме костей на полу, я выключил воду и покачиваясь побрел спать.

Прошло некоторое время, прежде чем я без опаски решился выйти наружу. Несколько раз кто-то появлялся у моей двери, я не открывал. Информация проносится по Мос Айсли быстрее скорости света. Мос Айсли как живое существо: съедает больных и слабых. И я выжил здесь все эти годы, не убивая никого, кроме нескольких горожан. А теперь все знали, что на меня напали – люди, ограбившие меня, наверняка хвастали этим. Если это так, то, кто бы они ни были, до конца месяца они окажутся у меня в холодильнике.

Но пока что я не решался пойти в забегаловку, пока ко мне не вернутся сиды.

Дольше всего заживала рука. Неделями позже она все еще не восстановила былую гибкость и болела, если ею двигать неправильно. Но у меня почти кончилась еда, так что выбора не было. Однажды утром я оделся, установил сигнализацию и отправился в забегаловку.

Вухер поднял взгляд и кивнул мне, когда я вошел. Первый посетитель. Он поставил стакан и налил в него глоток золотистой жидкости.

– За счет заведения. Выпей, пока никого нет.

Я взглянул на напиток, затем на Вухера и растерялся практически так же, как когда Джабба сказал мне прислать наемника одного.

– Премного благодарен, – смог я наконец выпалить.

Он кивнул, а я поднял стакан…

И остановился. У хищников нюх лучше, чем у травоядных. С выпивкой было что-то не то. Это…

Пока я пялился на стакан, он налил глоток самому себе, чокнулся со мной и залпом выпил.

Мерензанское золотое. Настоящее. Драгоценное, чистое мерензанское золотое.

Я все еще таращился на него, а Вухер заткнул пробкой бутылку без этикетки, поставил ее под стойку и пошел открывать свое заведение.

Я взял стакан в свой угол, сел и очень медленно выпил. Я и не знал, что на всем Татуине есть бутылка настоящего золотого. Я почти забыл, какое оно на вкус.

Интересно, сколько лет он держал эту бутылку, не говоря про нее никому ни слова.

Клянусь Холодом, я паршивый шпион.

Настолько, что этим даже можно гордиться.

Все утро я вслушивался в разговоры в баре. Я был вне досягаемости, а за это время произошло много всего интересного. Прошлой ночью имперский крейсер вступил в сражение на орбите с повстанческим космическим кораблем, и сегодня штурмовики прочесывают Татуин в поисках спасшихся.

И кое-какие ужасные новости: чертов наемник, которого я рекоммендовал Джаббе, ввязался в драку с парой его телохранителей и застрелил обоих, пока его не скормили ранкору. Ходили слухи, что наемник был убийцей, которому платила госпожа Валариан, а истинной целью был сам Джабба…

Возможно, Джабба забыл, кто порекомендовал его.

А возможно, Длинный Нос вернет мне мои пятьдесят кредиток.

Мне открылось это в видении.

Ну ладно, не совсем так, но почти. Длинный Нос заглянул и рассказал кое-что интересное: госпожа Валариан собиралась замуж. Макс Ребо и его группа должны были играть на свадьбе.

Я едва заметил, как Длинный Нос улизнул. Я таращился перед собой сквозь толпу, пришедшую скрыться от зноя, не видя их и ничего вокруг. Просто думая.

– Вухер.

Он отвлекся от разговора с парой человеческих самок, выглядевших как клоны; сестры Тонника, так они представились. Он сделал это без всякого удовольствия; они были привлекательными по человеческим меркам.

– Да?

– Как идет бизнес?

Он уставился на меня с подозрением.

– Паршиво. Он всегда идет паршиво.

– Как насчет того, чтобы развлечь народ настоящими музыкантами?

– Ребо? Я не могу его себе позволить, да и его группа все равно не стоит тех денег, которые просит.

Я ласково улыбнулся:

– Фигрин Д’ан и «Модальные узлы». Они битхи. Они хороши, Вухер. Я имею в виду, по-настоящему хороши.

– Сколько это будет мне стоить?

– Пять сотен в неделю.

Он еще раз уставился на меня с подозрением. Если что-то звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, то где-то есть подвох.

– Правда? Группа лучше, чем у Ребо, будет работать здесь и брать меньше, чем он?

– Думаю, я могу это устроить.

– Как?

Я рассказал ему. Когда я закончил, он сказал:

– Ты хитрый ублюдок, Лаб.

– Договорились?

Он покачал головой, сказал «договорились» и побрел дальше, тряся головой и бормоча себе под нос.

Госпожа Валариан – единственный конкурент, который есть у Джаббы Хатта на Татуине. И это не преувеличение; Джабба терпит ее потому, что благодаря ей все недовольство скапливается в одном месте. Она вифид, а это значит, что она глупая, громадная, еще более мускулистая, чем я, и пахнет хуже Джаббы. Я бы не съел ее даже после долгой охоты.

Я пошел навестить ее в ее отель «Счастливый деспот». По правде говоря, это не совсем отель, просто космический корабль, который никогда больше не полетит.

– Правильно, – сказал я. – «Модальные узлы». Солист Фигрин Д’ан. Я знаю, что для своей свадьбы вы хотите выбрать самое лучшее. Музыка этой группы так великолепна, что ваша свадьба станет главным предметом обсуждения этой части Галактики. Еще десятки световых лет люди будут говорить с завистью и тоской о радости, которая была на свадьбе великой госпожи Валариан и ее прекрасного супруга, бесстрашного Д’Воппа, и о романтическом настроении, которое создали лучшие музыканты, которых видела эта несчастная Галактика.

Она сверкнула глазами, – во всяком случае, мне так показалось, у вифидов такие маленькие безумные глаза, что сказать сложно, – и произнесла скептически:

– Лучше, чем Макс Ребо? Я люблю Макса Ребо.

Ясное дело, любит. И она заслуживает, чтобы на ее свадьбе играл этот убогий коротышка.

– Моя госпожа, ваш вкус безупречен, и никто бы не осмелился возражать вам, – я вежливо улыбнулся. – Но «Модальные узлы» – теперь любимое развлечение Джаббы Хатта. А хотите ли вы, чтобы музыку на вашей свадьбе играли артисты, которых Джабба Хатт счел недостаточно талантливыми, чтобы играть у него?

Ей нужно было время, чтобы уяснить. Моя фраза была чересчур замысловатой, а у вифидов словарный запас – примерно на восемь тысяч слов.

– Нет. Нет, не будет этого! Я хочу «Нодальных услофф»! – она взглянула на меня с едва различимым сомнением. – Ты думаешь, они придут?

– Они попросят много, госпожа. Они рискуют вызвать неудовольствие Джаббы, играя у вас. Это будет стоить… Две или три тысячи кредиток, возможно. Если я могу занять у вас дроида-посыльного, я буду счастлив начать переговоры…

Утром в день свадьбы я позвонил Джаббе. Увидев меня, он засмеялся, думаю, очень искренне и весело.

– Мой нелюбимый шпион! – прокричал он. – Тебе стоит как-нибудь навестить меня. Пообедаем вместе и поговорим о том наемнике, которого ты мне представил.

– У меня есть информация, Джабба.

– Хм…

– Знаешь, какие музыканты пропали? Может быть, Фигрин Д’ан и Модал Ноудз?

– Хмффф!

Он дернулся от камеры. Я слышал визг, звон стали, звук ломающихся вещей… Я терпеливо стоял напротив своего комлинковского переговорщика и ждал, пока он вернется. Через некоторое время он это сделал.

– Хуух… – прогремел он, тряся головой. – Где они, нелюбимый шпион?

– Госпожа Валариан сегодня выходит замуж. Она наняла их, чтобы они играли на свадьбе, в отеле «Счастливый деспот».

Его глаза сузились до щелок.

– И что мой нелюбимый шпион хочет за эту информацию?

Я развел руками:

– Давай забудем одно неудачное представление…

С секунду он смотрел на меня прищурившимися глазами, а затем разразился грохочущим хохотом.

– Нелюбимый шпион, позвони мне как-нибудь.

Он разорвал связь.

Холодный пот тек по меху на моей пояснице.

Вухер переоделся для свадьбы – поменял рубашку. Забегаловка была темной и тихой; она никогда не была такой, только несколько минут по утрам. Я отдал Вухеру свое приглашение; леди Валариан дала мне его за то, что я смог заполучить «Нотальных услофф» для свадьбы, и мне пришло в голову, что делиться информацией с ней, может быть, выгоднее, чем с Джаббой.

Кто-нибудь когда-нибудь убьет Джаббу, но определенно не Валариан.

– Ты уверен, что свадьба будет сорвана? – спросил Вухер в который раз.

– Я уверен, что «Модальные» после такого скандала не захотят вернуться к Джаббе. Все, что тебе нужно сделать, – это предложить им место, где можно залечь на дно, пока все притихнет, а заодно и чутка подзаработать. Они будут разорены: Валариан не заплатит им после того, как свадьба будет сорвана.

Он покачал головой, опять заправляя рубашку.

– Ты думаешь, они на это пойдут?

– Они бросятся тебе в объятия.

Вухер постоял некоторое время, изучая меня в полутьме.

– Лаб… Если бы ты вкладывал столько усилий во что-нибудь другое, ты мог бы стать богатым.

Я покачал головой и сказал мягко: «Дружище, я ни в чем не нуждаюсь».

Тяжело пытаться перехитрить Джаббу. И опасно тоже.

Я сидел в тени здания по пути от «Счастливого деспота» и рассматривал толпу, прибывшую на свадьбу. Один сброд. Я узнал в нескольких «гостях» прихлебателей Джаббы. Я надеялся, что обойдется без стрельбы. Вроде бы так и планировалось. Пожелай Джабба прихлопнуть госпожу Валариан за кражу своих музыкантов, он послал бы больше солдат. Так что это хороший знак.

Я мог слышать так тихо, что в ушах звенело, песню, которая вполне могла быть «Слезами Акванны». За ней последовало «Червивое дело». Странный выбор для свадьбы. Может быть, играют по заявкам.

А затем пришли плохие новости.

Штурмовики.

Два взвода. Они приземлились посреди ночи, тихо и с потушенными фонарями, на всех был полный комплект брони. Один взвод перекрыл выход из отеля, а второй ворвался внутрь. С того момента как они сели, прошло едва ли двадцать секунд.

Ох, шум был ужасный. С места, где я сидел, все было слышно. Визги, звуки бластеров, крики, еще одна очередь из бластера – один штурмовик возле входа упал. Я поднял свой макробинокль и стал рассматривать здание. Окна открылись, и всякий сброд из полудюжины разных рас, извиваясь, повалил наружу. Я поднял бинокль, просматривая строение полузахороненного корабля… Ближе к верху, тремя этажами выше грязного песка, с лязгом открылся запасной шлюз. Первым через него вышел битх. Я не мог угадать кто: все битхи похожи, даже если смотреть на них не через макробинокль. За этим последовали еще битхи. А за ними незабываемая толстая короткая фигура моего друга Вухера. Они вместе пронеслись по песку, Вухер и битхи, пробежали прямо мимо меня, не останавливаясь.

Никогда бы не подумал, что Вухер может так быстро двигаться…

Но теперь я видел, что может. Пара штурмовиков бежала за ним с оружием наизготовку. Я обронил немного Благодати, подставив переднему подножку. Второй споткнулся об упавшего и перекувыркнулся через него. Я нагнулся и поднял их оружие. Давненько я не держал в руках штурмовой винтовки, но они не изменились. Я вытащил из них заряды и вернул их поднявшимся на ноги штурмовикам.

– Вы, похоже, обронили это, парни.

Один из них тут же отскочил назад, наставил ружье на меня и закричал: «Не двигаться!»

Другой посмотрел на меня, потом на свое ружье, затем снова на меня.

– Да ладно вам, – сказал я спокойно. – Мы же разумные существа. Вы споткнулись, а я помог вам подняться. Причин расстраиваться нет. Если вы ушиблись при падении, я буду счастлив компенсировать вам неприятности…

Я замолчал, и некоторое время мы трое смотрели друг на друга. Тот, который наставил на меня бесполезную винтовку, сказал напряженным голосом:

– Ты пытаешься нас подкупить?

Я выпрямился в полный рост, уставился на них и оскалился, обнажая острые зубы.

– Нет, – сказал я, – Надеюсь, что вас это не расстраивает.

Утром, когда я дошел до забегаловки, то увидел, что «Модальные» уже настраиваются.

Вухер посмотрел на меня сердито.

– Меня подстрелили. Подстрелил вонючий дроид.

– Сожалею, – впрочем, он не выглядел особо рассерженным… – Ты слышал, как они играют.

Он нехотя кивнул:

– Да, они очень хороши.

– Они лучшие, – сказал я мягко. – И, думаю, ты это знаешь.

Он только фыркнул.

– Кстати, о моей награде.

– Да?

– Год бесплатной выпивки.

Он опять фыркнул:

– Черта с два. На год их не хватит; они свалят с этой планеты, как только найдут придурка, готового взять их отсюда.

В его словах был смысл. Все же…

– Они останутся дольше, чем ты думаешь, – начал я. – Джабба навряд ли захочет отпустить их отсюда. А в один прекрасный день он, возможно, захочет вернуть их себе.

Он улыбнулся мне; уж лучше, когда он хмурится.

– Семь напитков в день, пока они играют. Как только они ушмыгнут, будешь платить вновь. И в любом случае будешь платить за каждую порцию выпивки после седьмой.

Прежде чем я успел спохватиться, мой рот уже оскалился в улыбке.

– Договорились.

Я встал и подошел к тому месту, где Фигрин настраивался с группой. Я представился.

Клянусь, битхи выглядят высокомерно, даже когда сами того не желают. Этот парень, похоже, уже был наслышан о моей репутации: Лабрия – пьяница. Полунаходчивый, полухитрый, полутрезвый. Он едва взглянул на меня.

– Ах да. Нелюбимый шпион Джаббы.

Он был печально известным игроком в карты.

– Пару партий в сабакк? Все равно народ навряд ли появится здесь до вечера.

– Я не в настроении.

– Минимальная ставка – двадцать кредиток.

Его голова вертелась как на шарнирах:

– Ах да, кстати, ты можешь себе это позволить?

Я оскалил зубы. Битхи должны знать, что они – еда.

– Ты пытаешься оскорбить меня, Фигрин Д’ан?

Возможно, где-нибудь когда-нибудь за всю историю и существовала колода карт более крапленая, чем та, которой мы играли, но я в этом сомневаюсь. Битхи произошли из теплого ясного мира. А деваронцы, кстати, ощущают инфракрасное излучение практически лучше всех. Когда живешь в холоде, лучше чувствуешь источник тепла.

У края карты в черную границу встроен маркер, чувствительный к низкочастотному инфракрасному свету. Я видел все карты, которые он держал все утро напролет.

Они разорились: к тому моменту как мы закончили, я выиграл все их инструменты, кроме физзза Дойкка На’тса.

А вот чем закончился день.

Иногда мне кажется, что существует какой-то вселенский заговор с целью помешать мне наслаждаться музыкой. Вначале музыканты долго вздорили друг с другом, а когда они наконец начали играть и сыграли «Без ума от меня» в новой легкой версии, какой-то старый болван зарубил другого световым мечом и прервал музыку. Этот психопат Соло появился сразу же после этого и тут же без всякого зазрения совести убил охотника за головами, по имени Гридо. Будь у меня бластер, я мог бы выстрелить ему в спину, но что ж, мы часто упускаем хорошие возможности, и это не лучший способ привлечь внимание.

День перешел в вечер, я потягивал выпивку и смотрел, как они играют. Чтобы разыграться, им понадобилось время; вначале Фигрин не мог смотреть мне в глаза без ненависти и каждый раз, когда видел, что я наблюдаю за ними, сбивался с ритма. Но тяжело долго сердиться на того, кто разбирается в том, что ты делаешь, так как и он ценит это так, как я ценил их. По мере того как угасал день, музыка становилась спокойнее и интимнее, Фигрин Д’ан играл с закрытыми глазами, пробираясь через такты, Дойкк На’тс стоял сбоку; и они подыгрывали друг другу, перескакивали через такты, пытались переиграть друг друга и наслаивали одну импровизацию на другую. Впервые, за черт знает какое время, они играли для аудитории, которая могла и действительно ценила то, что они делают. Аудитория из одного человека.

Они закончили «Одиноким миром». Подходящий выбор, на мой взгляд. Эта песня с длинными проигрышами физзза и клоо заканчивается одним из самых сложных соло для клоо, и Дойкк поклонился в конце с сознанием собственного гения. А битх стоял рядом и играл. Фигрин Д’ан в облачении музыки; и я смотрел, как он уплывает отсюда в безопасное, тихое, окруженное звуком место, узнать которое мне не суждено.