Старые истории (сборник)

— Скажи ты на милость! На поповом поле! Во ржах!! Это клад, клад выходил, - сказал старик, покачав головой. - Надо бы его палочкой стукнуть. Или кнутом его стегануть - он бы и рассыпался.

— Чего? - усмехнулся Семен. - Козленок - и клад? Да просто от козы отбился. А вы клад! Антирелигиозную пропаганду забросили - вот в чем беда. Мохом суеверия обросли.

— Гляди ты, какой просвещенный, - обиделся старик. - Вон, целый месяц баклуши бьешь да к дояркам на станы бегаешь, как жеребец стоялый. Антирелигиозную пропаганду ему подавай! Небось была бы церковь - батюшка на тебя епитимию наложил бы.

— Какую епитимию?

— Проклятье! Опозорил бы тебя, стервеца, перед всем селом.

— Ты не стерви.

— А козленок был не простым, это ты точно догадался, - сказал пастух. - После нас, эдак же поутру, ехал из Пугасова Ванька Ботик. Он и выскочил перед ним, козленок-то. Так же, во ржах. Ну, Ванька поймал его, посадил в телегу и гладит, приговаривая: «Козленочек мой, хорошенький...» А этот козленок улыбнулся, губами передернул да передразнил его грубым голосом: «Козленочек, хор-рошенький». Да еще подмигнул ему. Ботик как шарахнет его с телеги - и пошел кнутом гулять по лошади. Не токмо что в пене, - в мыле пригнал лошадь. И сам весь треской трясется. Шесть недель пролежал! Облез весь и поседел. Вот как они, клады-то, даются.

— А у нас тоже однова был такой случай. У моего дяди, Филиппа Корнеевича Назаркина. Да, может, помнишь? Его по-уличному Фунтиком прозвали.

— А как же, помню, - подтвердил пастух. - Он черепенниками торговал.

— Во, во! Дак его отец от клада помер. Открылся ему клад в риге по осени. Пошел он утром, затемно еще, печь насаживать - тресту сушили. И вот тебе видит - утица переваливается с боку на бок, по полу риги-то. Да все кря-кря... А лететь не летит. У них сроду уток не было, и у соседей тоже. Он: «Господи Иисусе Христе, это клад!» Да палкой и начкнул птицу. Она тут же рассыпалась. Рассыпалась она - и целая куча золотых. Он их собрал в мешочек. Куда их деть? Носился с ними, носился да в печку спрятал в риге. В печную кладку положил и кирпичом закрыл. Правда, взял он три золотых монеты с собой. Вот настает ночь - ему не спится, не терпится поглядеть - на месте ли золото? Пошел он в ригу - а там возле печки часовые стоят с шашками налоге. Он было к печке, они: стой! Зарубим! Не сумел, говорят, счастьем попользоваться, теперь все... Клад ушел. Что с ним было дальше - не помнит. А только очнулся он наутро. Видит - валяется в риге. Схватился он за печку, отвалил кирпич. Ан, золота нет.

С другого берега реки закричал мужской голос:

— Паро-о-о-ом!

Старик поглядел туда и сказал:

— Кажись, не наши.

На том берегу стояли мужчина и женщина, одетые легко, но с плащами на руках.

— Бреховские учителя, - сказал пастух. - Утром говорили, будто в Тиханово учителей собирают. Роно задачу им задает на новый текущий год.

— Паро-о-о-ом! - закричали с того берега уже в два голоса.

— Обождут, - сказал старик. - Может, кто подъедет. Тогда уж заодно и этих перевезу. Ну, ладно. Значит, пропал мешочек с золотом. А те три золотых у него все ж таки остались. Он на них лесу купил на сруб. Призвали плотников, стали рубить они. Старый плотник ударил топором - и щепка полетела кверху. «Ну, Корнеич, - говорит плотник, - хочешь обижайся, хочешь нет, но я тебе не советую жить в этом доме. Продай лес». - «Почему?» - «А потому что не впрок пойдет тебе этот дом». Не послушал Филипп Корнеевич. Срубили дом, поселились. Вот тебе неделю не прожили - хозяин помер. Они его в Самодуровку продали, на вывоз. И там через месяц хозяин помер... Вот он что делает, клад, когда его взять не умеют.

— Паро-о-о-ом! - опять закричали с того берега.

— Скажи ты, какой нетерпеливый народ пошел, - сказал пастух. - Никакой выдержки. Что дети малые.

— А все оттого, что понимают об себе много, - отозвался старик.

— Работать лучше надо, а не рассуждать, - сказал Семен.

— А ты чего же не работаешь? - спросил старик.

— Я не паромщик.

— Дак вон, бери шест и становись. Ну, становись! - старик указал на паром.

Но Семен лежал на брюхе и не шелохнулся, покусывая травинку.

— А-а! То-то и оно. Все мы любим указывать, - торжествующе сказал старик. - А вот как самому стать за правило, так это брюхо болит.

— Паро-о-о-ом! - доносилось требовательно с того берега.

— Теперь они любят кнопки нажимать... А чтоб правилом махать - спина болит. Иной пастух теперь и кнутом хлопнуть не умеет, с палкой ходит. - Пастух потрогал длинный ременный кнут, лежащий возле него.

— Ноне и пастуха норовят электричеством подменить, - сказал старик. - Проволоку натянут, а по ней ток пустят. Корова носом ткнет - ей хлоп по носу!

— Электричество есть, а молока нету, - сказал пастух.

— Паро-о-о-ом!

— Зато теперь много полезных ископаемых, - возразил Семен.

— Это что за полезные ископаемые? - спросил старик.

— Ну, земные клады, про которые вы здесь толкуете.

— Земные клады не каждому даются, - сказал старик. - Работать надо, а не искать.

На спуске к реке загромыхала телега. Удившие ребятишки метнулись к ней с криками:

— Кино! Кино едет...

Невысокий парень в серой кепке с какой-то рыхлой сонной физиономией спрыгнул с телеги, взял под уздцы лошадь и стал заводить ее на паром.

— Вань, какую картину привез? - спросил Семен.

— «Дай лапу, друг», - нехотя ответил тот.

— Дак ты же эту лапу на той неделе привозил! - удивился старик.

— Есть еще «Вижу солнце», - сказал киномеханик.

— И солнце ты нам показывал. Да мы и без тебя видим его каждый день.

— А я виноват, если других нет?

— Как это нет? Скажи - другие разобрали, а тебе опять лапу сунули.

— Показать бы тебе Москву за эту лапу, - сказал Семен.

— Да идите вы!.. Что дают, то и везу.

— В этой жизни, Ваня, надо брать все самому, а не ждать, когда дадут... Закон! - наставлял Семен.

Лошадь на припаромке стала, заупрямилась.

— Н-но, травоядное! - тянул ее за обороть киномеханик.

— У нее двигатель под хвостом, как у ракеты. Ты ее под хвост ширни! - скалил зубы Семен.

— Да иди ты!..

Наконец телега отгромыхала по бревенчатому настилу, и старик отвязал чалку. Киномеханик, въехав на паром, снова уселся на телегу.

— Помог бы паром столкнуть, - сказал старик, упираясь шестом в берег.

— У меня государственное имущество, - ответил киномеханик важно. - Куда ж я от него?

— Его что, лошадь съест, твое имущество?

— Давай, дед, упирайся! - крикнул Семен. - Крепи союз труда и обороны.

— Обормот, - выругался старик.

По берегу от дальних домов вьюном сбегал мальчишка.

— Ну, что? Придет Любка? - спросил его Семен.

— Ее там нет.

— А где ж она?

— Не знаю. Наверно, на станах.

— Плохо дело! Приказ надо выполнять до конца. Сбегай на станы, разузнай и доложи мне! Ну, не в службу, а в дружбу.

— Это уже не дружба, дядь Семен, а работа. А за работу деньги платят.

— Ого! Силен бродяга... А между прочим, резон. - Он достал из кармана двугривенный. - На, в кино сходишь. Стоп! - остановил он мальчика. - Давай лучше так: сбегай в магазин, принеси мне поллитру. Вот тебе деньги... И закусь - банку джема. А Люба сама придет.

Любка появилась с другого берега. Она так же стояла посреди парома и равнодушно глядела, как старик, вихляя телом, натужно сипит и шлепает по воде своим правилом. Наряд на ней был самый будничный - выгоревшая в синеватый горошек кофточка, да коротенький зеленый сарафанчик, да синие полукеды на босую ногу. И в одежде, и в ладной ее, крепко сбитой фигурке с маленькой неразвитой грудью было что-то еще детское, - и круглое личико ее исшелушилось на скулах и носу, как у школьницы, и волосы заплетены в косы. И только руки ее были полные, сильные, с налитыми от работы, красными пальцами.

Семен встретил ее пьяной ухмылкой, он поднял с земли поллитру водки, уже наполовину выпитую, и сказал:

— Салют!

— Тебе чего?

— Как чего? Тебя. Вот, за твое здоровье пил... Вдвоем со сваей. Об настил чокался, - он ткнул бутылкой в сваю.

— Оно и видно, что чокнутый, - сказала Любка, пытаясь пройти по настилу припаромка.

Семен встал, растопырил руки, загородив ей дорогу.

— Не дури! Мне на дойку пора.

— Обождут твои коровы.

— Еще чего? Думаешь - все бездельники, как ты.

— Ишь ты, какие мы важные! - Семен покрутил руками.

— Эй, обормот! Не видишь - человек занят? - сказал старик.

— Ты не туда смотришь. Ты вон куда смотри. - Семен указал старику на другой берег, где появился грузовик, но дорогу Любке уступил.

Она поднялась на берег. Семен догнал ее и обхватил сзади, облапив ее грудь, тяжело дыша ей в ухо.

— Отпусти!

— А что мне за это будет?

— Ты только об этом и думаешь...

— А ты об чем?

— Сказала б я тебе...

— Скажи.

— Отстань... ну! Вон люди смотрят.

— Иди ты!

— Дурак! - Она, упершись ему локтями в живот, с трудом вырвалась.

— Ну чего ты, чего? - забормотал он, подступая к ней снова и ловя ее за руки.

— Пусти, слышишь! Не то закричу...

— Кричи.

— Дядь Ва-а-нь!

— Ты чего, очумела? - опешил Семен, отступая.

— Ах ты, трус! Ах ты, мерзавец!..

Любка, раскрасневшаяся не то от гнева, не то от борьбы, вдруг ударила его наотмашь по уху.

— За что?

— За все.

— Бей еще!

— Другие добавят, - Любка пошла прочь.

— Может, все-таки пояснишь? - догнал ее Семен.

— А тебе непонятно?

— Допустим.

— Ты когда вернулся, что говорил? Устроюсь на работу - поженимся...

— Как же мы поженимся, если я не работаю?

— Так поступай на работу!

— Здесь, за семьдесят рэ? Нет, это не для меня.

— Ну, поедем в город...

— В общежитие, что ли? - усмехнулся Семен.

— Для чего же ты говорил? Для чего?!

— Мало ли что говорят.

— Вот именно... Язык без костей. Потешил - и пошел дальше. Ступай! Переживем. - Любка отвернулась и стала глядеть в землю, оглаживая носком дорожную пыль.

— Ты думаешь, я так, для забавы? По расчету, да? Эх ты... Я сам ничего не знаю.

— Пора знать. Ходишь, как бык в загоне, только землю топчешь. Хоть бы людей постыдился.

— А что мне люди? Может, у меня душа не лежит к этим местам. Не хочу я вилами навоз выкидывать от чужих коров.

— Заведи свою.

— Я про дело говорю. Ноне к коровам пошлют, завтра - к свиньям. А я хочу сам выбирать, делать что по душе. Поняла? Может, мне другие горизонты нужны. Размахнуться.

— Вот и ступай, размахивайся. Ищи свои горизонты.

— Ладно, - он снова потянулся к ней руками.

— Отстань! И не приходи больше на станы...

— Ты что ж там, одна, что ли? - криво усмехнулся Семен.

— Эх ты, кобеляка бесстыжий! Только приди - головешкой всю твою щетину спалю.

Поздно вечером старик паромщик сидел возле костра и ел уху. Его неуклюжий паром притулился темной глыбой к берегу. А с той стороны долго и настойчиво кричали:

— Паро-о-ом! Паро-о-ом!

Старик ел уху и ворчал себе под нос:

— И чего ты надрываешься... Пока не съем, никуда я не поеду.

— Хлеб-соль, дядь Иван, - раздалось из темноты.

Старик отвернулся от огня и с трудом разглядел пешехода. Это был Семен.

— Хлеб-соль, - повторил тот, подходя.

— Ем, да свой, а ты так постой, - ответил старик.

— А кто там орет, с того берега?

— Паро-о-о-ом! - раздалось оттуда.

— Кто его знает, - ответил старик. - Вроде бы знакомый голос, да никак не признаю.

Послушал и Семен.

— Нет, что-то не узнаю.

Он присел к котлу и бесцеремонно взял ложку.

— Куда! - сердито сказал старик.

— А стаканы-то есть? - спросил Семен, вынимая поллитру.

Старик молча наблюдал, как тот зубом сорвал металлическую пробку и, отхлебнув глоток, подмигнул старику.

— Найдутся. - Старик выплеснул чай из кружки и подал ее Семену, потом достал из мешка стеклянную банку.

Семен разлил водку.

— Ну, будем здоровы!

Старик выпил, крякнул и снова прислушался.

— Паро-о-ом! - неслось с той стороны не так уж громко.

— Нет, чужой, - сказал старик и пододвинул Семену рыбу.

Несколько минут они ели молча. И когда на той стороне совсем затих голос, Семен встал, отряхнулся и обтер руки носовым платком.

— К Любке? - спросил старик.

— Ну!

— Паром не погоню.

— А я на лодке.

Старик встал и крикнул на тот берег:

— Э-эй! На перевозе. Лодкой управлять умеешь?

— Уме-е-юуу! - раздалось оттуда.

— Ну, тогда поезжай, - сказал старик и сунул Семену весло.

1971

Содержание

 Живой. Повесть

 История села Брёхова, писанная Петром Афанасьевичем Булкиным. Повесть

 Дождь будет. Рассказ

 Пенсионеры. Рассказ

 Домой на побывку. Рассказ

 Как мы отдыхали. Рассказ

 Петька барин. Рассказ

 Шорник. Рассказ

 Степок и Степенида. Рассказ

 Тихон Колобухин. Рассказ

 Старица Прошкина. Рассказ

 Аноним. Рассказ

 В болоте. Рассказ

 На пароме. Рассказ