Стать магом. Чужая мечта

Глава 1

Меня зовут Михаил Карпов. Я сирота и детдомовец. И мне почти 16 лет. Как мне рассказали воспитатели, моя мама умерла во время родов, о её родителях ничего не было известно, официально замужем она не была, поэтому меня воспитывало государство. В лице всяких разных.

Вырос я парнем крепким… бы. Если бы нормально питался. А так, просто вырос. Зато голова у меня варит. Иначе бы и не вырос. Как несколько моих личных воспитанников. Один сошёл с дистанции в 9 лет, второй в 11. Результатов официального расследования до нас не доводили, но все, кому нужно знали — несчастный случай. Всегда всё списывают на несчастный случай.

Третий мой «воспитанник» оказался парнем удачливым, головастым и шустрым. По крайней мере, ещё жив. Но парня жалко. Вот вроде жив, а вроде зря. Не приспособлен он к самостоятельной жизни. Не знаю, как без меня будет выживать. А придется как то учиться. Если хочет и дальше жить. Потому что я, несмотря на свою очень качественно варящую голову — не выжил.

Сложно смотреть в будущее с улыбкой, когда у тебя из брюха торчит пятнадцать сантиметров арматуры. Ржавой такой. С поперечными ребрами. Чтобы, значит, в бетоне не скользила. И в моём брюхе до кучи. Остальные сантиметры этого ржавого прутка очень неудобно расположились у меня внутри кишок. Их там не мало. Сантиметров этих.

Сквозь слегка плывущее сознание я слышу, как ругаются Толстый и его банда. Толстый не хочет в тюрьму, а его предупреждали буквально на той неделе, что если ещё раз его заметут за чем–то эдаким — то уедет он в совсем другой детский дом. И вот прямо как по заказу. Совсем эдакое. Неудачно конечно получилось. И Толстый пострадает. И я. По его глазам в момент удара, было видно, что он не хотел бить именно так. Попугать, оставить пару синяков. Показать мне моё место. Но не так. Но, хотеть он мог что угодно, а получил — что получил. Я тоже не мог прогнуться под Толстого. Хоть и не знал никаких защитных и боевых техник, которые мог бы применить. Но стоял перед этим увальнем, старше меня почти на два года, выше на полторы головы и тяжелее на пол центнера, ясно понимая, что снова загремлю в больницу, но был, как никогда уверен в себе. Никаких уступок. Никаких компромиссов с этой отмороженной бандой и их тупым, но имеющим звериное чутьё и звериную силу лидером. Толстый чуял, что если он меня не подомнёт — вся его банда рассыплется в тот момент, когда он вы пустится из детского дома. И причиной этого буду я и моя подрастающая и набирающая силу группа единомышленников. Вот Толстый и спешил подмять под себя ещё и меня. А мне нужно было только потерпеть. Совсем немного. Ну не отважится же Толстый на откровенную мокруху. А остальные мелочи я переживу — не впервой. И вот тут такая лажа…

Я слышал, как Толстый пытался заставить Соплю вытащить пруток из моего брюха, типа тогда я, может быть, выживу. И никого не накажут. Но Сопля — парень ушлый, и не дурак. Понимает, что если он вытащит эту арматурину из моего брюха, то получится, что и воткнул её туда тоже он. Вся банда покажет на него пальцем. А снятые с прутка отпечатки пальцев — подтвердят. Поэтому упирается, отвлекая Толстого и остальных от меня.

А я хочу уйти от них подальше. Это полуразрушенное здание имеет кучу тёмных подвалов, коридоров и провалов, ведущих непонятно куда. У нас даже легенды ходят, о признаках, завывающих в этих подвалах в какие–то особые ночи. И никто ещё не набрался храбрости и не исследовал его от и до. Буду первый. Михаил Карпов — самый смелый воспитанник детского дома № 274 Тереховского района Московского княжества.

Шаги давались всё сложнее. Мотало от стены к стене. Хорошо, коридор тут не особо широкий. Голоса Толстого и его банды становились всё тише и было непонятно, из–за увеличивающегося расстояния или от слабости, которая накрывала меня всё сильнее и сильнее.

Нужно держаться. Я не так и далеко ушел. Найдут в момент. За ноги вытащат, чтобы перепрятать тело. Знаю я их замашки. До последнего будут изворачиваться, а уж спрятать самую главную улику — труп — вообще первое дело.

Передохнуть нужно. Совсем плохо. Круги перед глазами. Всё плывёт. Даже три точки опоры не держат. А ведь альпинистов держат. А меня нет. Придется четвертую подключить.

Чтобы позорно не упасть лишь во втором от холла коридоре, я отлепил вторую руку, которую до этого плотно прижимал к животу, обхватив хвост прутка арматуры, и уперся в стену, рядом с первой рукой. Всё. Четыре точки опоры — это сила. Стою.

Как всё нехорошо заканчивается. Такие планы были на жизнь! До выпуска из интерната оставалось целых два года. И всего полгода до выпуска Толстого. Оставалось пережить всего полгода, и я бы был на вершине иерархии. За полтора оставшихся года подтянул бы связи, подрастил бы своих парней. Вернее парня. Двух то я потерял. А вот третий спокойно после меня бы держал весь интернат в ежовых рукавицах. В печь все сожаления! Что смог — то сделал, что не сделал — то не смог.

Ещё пара шагов и вот она, лестница, ведущая в подвал. Пять пролетов, которые мы исследовали вдоль и поперек. Шестой — у нас был за проверку храбрости. На седьмой никто не наступал. Восьмой есть, мы это знали. Дальше — мрак.

Вспышка криков на улице, в которой отчётливо были слышны посторонние голоса, заставила меня зашевелиться чуть быстрее. Синемундирники припёрлись! Рановато что–то они. Либо кто–то слил разборку ещё в самом начале, либо они нас пасли. Оба варианта — плохи для меня, потому что голоса я слышу только мужские. Это значит, сестер милосердия там нет. Когда приезжают сёстры милосердия, ни одна синемундирная сволочь не смеет рта раскрыть пока сестры не найдут и не спасут пострадавшего. Значит, спасать меня не планируют. Значит, я им нужен в виде трупа. А значит — обойдутся!

И пока мысли рывками проносились у меня в голове, ноги и руки несли меня вперед и вниз. Я понимал, что оставляю кровавые следы ладоней на стенах, но ничего поделать не мог. Три точки опоры были хороши для альпинистов, но не для меня.

Восьмой пролет оказался таким же, как и шестой. И третий. Голый, слегка выщербленный бетон, обшарпанные кирпичные стены, только чуть менее звонкое эхо. И намного темнее. Или это у меня в глазах темнеет? Потому что плывёт всё точно у меня в глазах. Ну не могут же, в самом деле, кирпичные стены плавно и бесшумно двигаться и поворачиваться.

Не зря мы сюда не ходили. Сквозь плывущее сознание я осмотрел комнату, в которой оказался. Какие–то стенды, трубки, экраны. Немного света искрами пробежалось по трубкам, перескочило на экраны и редкими волнами разбежалось по стенам небольшой комнаты, в которой я оказался непонятно как. Ужас осязаемыми руками прошелся по моей спине, взъерошил короткий ёжик моих с самого детства белых волос, невесомым порывом прикоснулся к лицу. Боль, которая проникла в голову, нарастала, пока не стала на порядок сильнее, чем моя слабость, чем желание стоять ровно. Даже, сильнее, чем желание уйти как можно дальше, чтобы последний раз всем насолить. Но боль так и не смогла стать сильнее моей воли.

Поэтому я не рухнул на колени, сжав голову руками, как этого хотел всей своей душой, а шагнул к стене, уперся в неё ладонями и прижался лбом. К холодной стене.

На колени вставать нельзя. Никогда. Можно упасть, потому что потом можно встать. Но на колени — никогда. А сейчас и падать нельзя. Потому что сил встать уже нет. Нужно идти. Но идти было уже некуда. Сквозь плывущее сознание я успел заметить, что комната замкнута и не имеет дверей. Я пришел. Не знаю куда, но пришел. Если тут нет дверей, меня не найдут. А если меня не найдут, значит, для других я буду жив. И Толстый, и вся его банда будут бояться, что я приду и отомщу им. И моему третьему воспитаннику будет проще.

В то мгновение, когда боль исчезла, а парализующий страх отпустил моё сознание, мне показалось, что от облегчения я упал. Упал вперед, прямо, как стоял, потому что стена, в которую я упирался лбом, добавив к четырем точкам опоры пятую, вдруг исчезла. Была, и не стало. И точек опоры у меня осталось только две. А этого было мало. Так как даже с тремя я не мог стоять ещё на первом этаже.

Резкая вспышка света перед полной тьмой, затопившей сознание, высветила яркую зеленую траву и высоченные деревья. Потом мелькнуло глубокое синее небо, и резкий удар выбил из меня дух.

— Как вы могли прохлопать лабораторию?! — орал на поджарого, одетого в строгий полицейский синий китель, фуражку, штаны с тройными красными лампасами и форменные сапоги лощёный хлыщ в гражданском, — это уму непостижимо! В черте города, законсервированная лаборатория! А если бы что случилось? Как вы вообще работаете?

Судя по тому, с каким видом сотрудник полиции сносил гнев своего «собеседника», этот господин имел право и не на такое. Тем более действительно вышел конфуз.

Лаборатория Скрывающихся, вот уже тридцать лет как уничтоженной секты. Тридцать лет назад, после её уничтожения половина полицейских и вся армия княжества прочесала частым гребнем всю территорию и нашли и ликвидировали, где–то взорвав, где–то залив первородным огнём, где–то просто забетонировав всё, что, так или иначе, относилось к секте. На это ушло более десяти лет. Чем она была так опасна, эта секта, полицейский не знал, и знать не хотел, ему достаточно было воли Князя и примеров судьбы тех, кто лез не в своё дело.

И вот. На его территории. Лаборатория. Хуже только Фабрика. Но тогда её бы обнаружили намного раньше. Фабрики не умеют ждать. А вот лаборатории умеют.

— Господин офицер! — полицейскому оставалось только давить на то, что лаборатория давно мертва, — тут дети играют уже больше десяти лет. Это просто старый полуразвалившийся дом с привидениями!

— Ты идиот?! — взвился лощёный офицер, — ты представляешь, что могло бы случиться, если бы это была рабочая лаборатория???

И в этот момент по нервам всех собравшихся, а это не много ни мало два взвода оцепления и полицейская поисковая рота, стегануло ужасом и отключилась вся техника в радиусе нескольких сотен метров.

Сердце полицейского рухнуло в пятки. Волна! Чёртова лаборатория оказалась рабочей и подвезла напоследок. О всеблагие Высшие! Только бы не прорыв!

Реакция лощёного офицера была мгновенна. Шаг в сторону от полицейского — для техники нужен простор. Вдох, концентрация энергии в контрольных узлах. Визуализация опорных точек. Доля секунды и техника «акустический резонанс» низшего, первого уровня подготовлена. С небольшим уколом боли в горле, энергетическая вязь техники впитывается в живые ткани, обеспечивая многократное усиление генерируемых звуковых волн.

— Внимание! Ситуация Альфа–Семь! Повторяю! Альфа–Семь! — голос офицера, многократно усиленный техникой разнесся по округе и был услышан всеми, кто находился в радиусе трёхсот метров.

Хоть импульс запуска оборудования, расположенного где то глубоко под ногами собравшихся, почувствовали все и всплеск чужеродной энергии тоже никто бы не смог проигнорировать, он, как старший офицер в округе и, что самое главное, квалифицированный «видящий», смог по кратким мгновениям липкого ощущения, практически мгновенно идентифицировать угрозу. О чем и информировал всех, кто попал в радиус действия его техники.

Когда перезагрузятся технические устройства, он передаст всю информацию по инстанциям, но уже сейчас важно чтобы люди знали. Эвакуация не нужна. Город не пострадает. Это не прорыв.

Волна чужеродной энергии, сопровождающая прокол, это ещё не весь прорыв, а только его ранний предвестник. Да, прокол был. Но он был направленный и структурированный. «От них». Как специалист по Секте, и ветеран множества зачисток, офицер видел это очень хорошо. В этот раз к ним не проникло ничего. А значит, не погибнут тысячи людей, ликвидируя вторженцев.

А ежели кого и затянул этот прокол, то на то воля Высших сил и пусть путь этого несчастного будет ярок, а перерождение быстро.