Высокие железные ворота распахиваются, я мягко нажимаю на педаль газа и оказываюсь на извилистой частной дороге, ведущей к имению семьи Баркли в городе Потомак, штат Мэриленд. Согласно информации из открытых источников, этот исторический дом в колониальном стиле вместе с двадцатью акрами земли был приобретен за двенадцать миллионов долларов. И это было до того, как семья Баркли отремонтировала особняк, а также построила конюшню и двухэтажный хозблок.
Недвижимость оформлена на Иэна и Бет Баркли, но покупка стала возможной благодаря наследству, которое получила Бет.
Я делаю еще один глоток кофе со вкусом лесных орехов из кружки-термоса. Чувствую себя немного разбитой – я плохо спала прошлой ночью после разговора с Марко, – а мне необходимо быть предельно внимательной.
На сегодняшний день я поверенная Роуз Баркли. Самое время познакомиться со своей клиенткой.
Подъезжая к дому, стараюсь разглядеть место, где погибла няня, после того как случайно или не без посторонней помощи выпала из окна. Но обзор заграждает большой экскаватор, припаркованный у дома, – его огромная металлическая клешня раскрыта и словно ожидает команды хватать и крушить.
Затем смотрю на дом с широким парадным крыльцом, построенный из серо-зеленого серпентина, – он словно перенесен сюда из мест, где время остановилось. Дом окружен раскидистыми дубами и кедрами, но ни одна упавшая ветка, ни одно бурое пятно не портят вид просторной изумрудной лужайки. Клумбы перед крыльцом обрамлены пышными кустами голубой гортензии с крупными, как шары для боулинга, соцветиями. Я паркую джип перед гаражом и проверяю, взяла ли все необходимое. Телефон с хорошей камерой полностью заряжен – никогда не знаю наперед, когда придется что-то записывать. Ноутбук и новый желтый блокнот (такие бывают у юристов) – в сумке через плечо. Моя любимая ручка «Монблан», подарок Марко, – во внутреннем кармане сумки.
Я выхожу из машины и вдыхаю чистый воздух. Сложно поверить, что это место находится менее чем в тридцати минутах езды от суматошного и закопченного округа Колумбия. Вместо шума колес и блеяния клаксонов я слышу только пение птиц.
Поднимаюсь на крыльцо и нажимаю звонок. Бет Баркли тотчас открывает дверь, точно караулила совсем рядом.
Полиция никогда не считала ее официальной подозреваемой в убийстве. Я отмечаю, какая она стройная, ну просто балерина. При этом Бет довольно высокая – навскидку пять футов девять дюймов. Интересно, хватило бы у нее сил вытолкнуть миниатюрную молоденькую няню сквозь хрупкое одинарное стекло столетнего окна? Конечно да.
– Мисс Хадсон? – спрашивает она, хотя я уже представлялась ей по домофону, висящему на воротах.
– Можете называть меня Стелла.
Я протягиваю ей руку. Она крепко ее пожимает:
– Добро пожаловать. Меня зовут Бет.
У нее бледная кожа, тонкие черты лица и рыжие волосы, как у дочери. Но с годами волосы Бет выцвели, и теперь они не такие яркие, как у Роуз.
Я вхожу в дом и чувствую, как мои глаза непроизвольно расширяются. У меня возникает ощущение, будто я попала в прошлое. Кажется, весь дом, от темных узких досок пола до серо-стальных паровых радиаторов и раздвижных дверей со старинными замочными скважинами, застыл на целый век, ожидая момента, когда в него въедет семья Баркли.
Как правило, при ремонте старых домов для создания простора сносят стены и используют архитектурные уловки, чтобы было больше света и воздуха. Планы же семьи Баркли отличались от общепринятой практики: вместо того чтобы модернизировать дом, они решили его состарить.
Пол имеет легкий уклон, потолки низкие. Коридор оклеен обоями цвета слоновой кости с цветочным рисунком. Стол-консоль с шаткими ножками и латунными элементами выглядит антикварным. Над ним висит акварель в богатой позолоченной раме, которая могла бы принадлежать музею.
– Может, кофе или содовой? – предлагает Бет.
Несмотря на все, что ей пришлось пережить, – двойное предательство, смерть в ее доме, публичный скандал с перспективой развода, – манеры Бет безупречны, она разговаривает мягко и интеллигентно. На ней облегающие брюки цвета верблюжьей шерсти и кремовый свитер. На шее повязан платок, похожий на винтажный «Эрмес». Однако за идеальным фасадом кроется глубокое напряжение. Я вижу это по ее глазам и едва заметным складкам у рта. Судя по всему, передо мной женщина на грани нервного срыва – она вот-вот взорвется или хлопнется в обморок. Не исключаю ни первого, ни второго.
Я качаю головой:
– Нет, спасибо.
– Итак… – Бет сплетает пальцы. – Я не совсем понимаю, как это работает.
Я улыбаюсь, в надежде ее подбодрить:
– Единственное, что мне нужно сделать сегодня, – встретиться с Роуз. Вы можете присутствовать при этом.
Кажется, Бет недовольна. Но с другой стороны, кому понравится встреча с юристом, который может решить, что для ребенка лучше всего минимизировать контакты с родителями?
– Я буду часто к вам наведываться в ближайшие несколько недель, поэтому важно, чтобы Роуз было комфортно со мной общаться, – продолжаю я.
В мои обязанности входит оценка всего, что происходит в мире Роуз; помимо этого, мне необходимо узнать взгляды людей из ее окружения, чтобы в дальнейшем представить суду свои рекомендации по опеке.
– Я понимаю, – отвечает Бет, кивая в сторону лестницы с широкими деревянными перилами, украшенными замысловатой резьбой. – Она в своей комнате.
– Позвольте сначала задать один вопрос. Что Роуз известно о разводе?
– Она знает, что мы с ее отцом разводимся и каждый родитель хочет, чтобы дочь осталась с ним.
Какой же невероятный эмоциональный груз оказался на плечах маленького ребенка!
Я иду за Бет по ступенькам, заглядываю в гостиную слева от меня. Мебель сгруппирована у простого кирпичного камина – еще одна изюминка дома. Кроме того, тут в ожидании томится большое черное фортепиано с нотной тетрадью на пюпитре. Насколько я помню, Роуз занимается музыкой. Считается, что она играет очень хорошо для своего возраста. На журнальном столике стоит серебряный чайный сервиз, на полу лежит коврик темно-синего и темно-бордового оттенков. Комната кажется стерильной, будто музейный экспонат. Она словно не предназначена для проживания людей.
Что-то не так с этим домом, но не могу понять, что именно. В воздухе висит тяжесть, будто гравитация в этих стенах действует сильнее. Вероятно, на меня влияют ярость, смятение и боль, витающие вокруг.
Мы поднимаемся по лестнице, и столетнее дерево скрипит под нашими ногами. На стенах симметрично развешены фотографии Роуз начиная с младенчества и до настоящего момента. Серия фото растет с каждой ступенькой. Поразительно, что девочка улыбается всего на двух снимках. Даже в глазах крохотной Роуз есть что-то пугающе взрослое.
Мне хочется остановиться и изучить фотографии. В них есть странная деталь, которую не уловить, из-за того что Бет слишком быстро поднимается по лестнице. Мои ноги словно налиты свинцом, я с трудом догоняю хозяйку дома.
На площадке второго этажа я обращаю внимание на заднюю часть дома. Окно выходит во двор. Должно быть, няня, с испуганным лицом и раскинутыми руками, пролетела мимо этого окна.
Я пытаюсь унять дрожь. На месте Баркли я переехала бы как можно скорее. Странно, что они остаются жить под одной крышей, хотя им и предстоит скандальный развод.
Но Чарльз мне все объяснил. Семья Баркли собирается продавать дом. Иэн Баркли следует условиям подписанного брачного договора – он не требует алиментов и не претендует на часть наследства Бет, поэтому деньги в качестве причины их противостояния отпадают. Каждый останется с тем имуществом, которое имелось у него до заключения брака.
Но ни Бет, ни Иэн не хотят упустить шанса добиться полной опеки над Роуз – поэтому оба считают переезд в иное место невыгодным для себя.
Чувствую, как грудь сжимается. В моих руках находится судьба беззащитного ребенка, и у меня нет ни малейшего понятия о том, как устроить ее будущее наилучшим образом.
На втором этаже вижу более полудесятка дверей с круглыми латунными ручками, все двери закрыты. Интересно, что за ними? Свет проникает сюда только с лестницы, других окон нет, и в коридоре царит полумрак.
Бет проходит мимо двух дверей, останавливается у третьей и стучит по ней костяшками пальцев. Я делаю глубокий вдох, чтобы наполнить сдавленные легкие. Мне выпала возможность заглянуть за ширму, увидеть то, что не покажут газетчикам и телевизионным репортерам.
Бет открывает дверь, за которой находится опрятная спаленка с нежно-розовыми стенами. В углу стоит деревянное кресло-качалка, на кровати с балдахином лежит большая тряпичная кукла, изготовленная как будто бы по образу и подобию Роуз – с такими же большими голубыми глазами и с веснушками.
– Роуз? Я хочу, чтобы ты кое с кем познакомилась.
Мне не нравятся слова Бет. Звучит так, будто я ее гостья. А Роуз не должна считать, что я выбираю сторону одного из родителей. Я здесь для того, чтобы помочь ей, а не взрослым.
Роуз сидит за белым деревянным столом и читает. Когда девочка поворачивается к нам, я замечаю обложку книги «Энн из Зеленых Крыш»[1].
– Привет, Роуз, – говорю я непринужденно. – Меня зовут Стелла Хадсон.
Взгляд девочки опущен, словно она меня и не слышала.
– Я юрист, и знаешь что? Я буду представлять твои интересы.
Она никак не реагирует. Некоторые клиенты радуются моему появлению. Им чрезвычайно хочется, чтобы кто-то наконец их выслушал. Другие – наоборот. В этом году, к примеру, пятнадцатилетняя девочка захлопнула дверь перед моим носом, чуть было не защемив мне руку, а семнадцатилетний парень матерился и кричал на меня, да так, что вена вздулась у него на лбу, после чего он упал на колени и разрыдался.
Но я не понимаю реакцию Роуз на мое появление.
– Знаю, сейчас многое происходит в твоей жизни, и это, наверное, сбивает тебя с толку, – не отступаюсь я, – я буду проводить время с тобой и твоими родителями в ближайшие несколько недель, чтобы помочь тебе понять, что делает тебя счастливой.
На Роуз зеленое бархатное платье, ее распущенные рыжие кудряшки перетянуты лентой того же цвета. Вблизи я вижу россыпь веснушек на ее носу и щеках. Снова изумляюсь: она выглядит такой маленькой и безобидной, но при этом одета очень строго, по-взрослому. Интересно, куда она спрятала осколок стекла?
– Мне нравится твоя комната. – Я осматриваюсь, замечаю голубую ленточку с выставки лошадей, окидываю взглядом высокий белый книжный шкаф из дерева и садовый пейзаж в довольно громоздкой и вычурной позолоченной раме. – Очень симпатичная и безмятежная картина. Наверное, приятно на нее смотреть. – Стараюсь говорить мягко и приветливо, вслух восхищаясь розовыми цветами и собачкой, выглядывающей из-за дерева. – Ой, я сначала и не заметила песика. Кажется, он играет в прятки.
Я не задаю Роуз ни единого вопроса, потому что знаю: она не ответит. Она не может говорить.