Стендаль

ГЛАВА XVI

Cвое одиночество Бейль скрашивал обширной перепиской, подписываясь по обыкновению самыми неожиданными именами: «Граф Шанж», «барон Рельгир», «граф де Шабли», «барон Дорман» или «генерал Пелле», «А. Лепренс де Валлер», «Мартен», «барон Резине», «Л’Аннюйе», «А. Л. Фебюрье», «Симон», «Дюран», «барон Бриссе» и, наконец, «Котоне», — вот псевдонимы Анри Бейля за 1831–1832 год.

Проспер Мериме частыми письмами поддерживал хорошее настроение своего друга Анри Бейля. Хотя он и говорил, что июльская революция сделана «специально для него и в его пользу», но дальше инспектора исторических памятников Франции его карьера не пошла. И он целиком отдался литературе. Все свои новые вещи он отсылает учителю своему, Стендалю, чтобы получить его отзывы, его критику.

Под Парижем живет жена чиновника Готье, такого же спутника юного Бонапарта по Италии, как и сам Анри Бейль. Г-жа Джудитта — имя такое же, как у Паста, — Юдифь Готье, лучшая из встреченных женщин после Метильды. Обстоятельства сложились так, что пришлось уехать в Италию в качестве консула, не успев даже закрепить этот внезапно вспыхнувший союз. Так протекает вся жизнь: из дилижанса в гостиницу, из гостиницы в дилижанс. Странствовать приходится по пустыням духа, по вершинам сердца, по самым таинственным и неисследованным Сахарам и арктическим тундрам человеческого характера! В Версале, на дорожке, еще не высохшей от капель дождя, утрамбовавшего песок, произошло короткое расставание с Юдифью Готье, а затем наступила многолетняя разлука и переписка, которая со стороны Бейля становилась все горячее и признательнее, а со стороны этой милой и умной женщины все холоднее и страннее. У нее вырабатываются привычки, которые никогда не бывают свойственны молодым женщинам высокого ума; она начинает просто уставать от жизни. Так мягко называется тот период, за которым наступают одряхление мысли и полное угасание чувств. Но Бейль этого не чувствует, ибо он думает о себе: «Я животное, своеобразно изобретенное природой. Олимпийские боги сделали меня таким. Я в этом отношении не виноват». Веселость этой фразы не понята госпожой Готье.

«Тени этрусских богов витают над здешними берегами. Вручая себя их покровительству, я буду считать, что дипломатическая неудача есть счастливое возвращение меня на писательский путь», — пишет Бейль Юдифи Готье[92]. Жизнь коротка, а сделать нужно невероятно много, и, быть может, потому жизнь так коротка, что каждое мгновение наполнено насыщенной искристой жизненностью.

В романе, набросок которого носит заголовок «Une position sociale», Бейль выводит некоего Рузара, секретаря посольства, причем все герои даны как социально обусловленные фигуры. Замысел остался неосуществленным.

Бейль вел переписку и с Жакмоном, редактором многих его произведений. Виктор Жакмон был офицер наполеоновской армии, немедленно перешедший после Реставрации на службу во Французскую Индию. Талантливый и благородный человек, он уехал из Франции, чтобы не видеть оподления нравов, охватившего и наполеоновское офицерство при Реставрации. Он был тем искренним и горячим другом литературы, для которого книга является источником колоссального духовного обогащения и такою же необходимостью в повседневной жизни, как вода и воздух. Его любовь к литературе и свойственное ему удивительное ощущение правильности и неправильности французского языка побуждали Анри Бейля обращаться к Жакмону как к редактору. Виктор Жакмон умер 7 декабря 1832 года в Бомбее и не получил письма Бейля с высокой оценкой его редакторской работы. Бейль получил последние письма Жакмона через девять месяцев после его смерти, когда он уже знал, что полковника Жакмона нет в живых. Еще одна нить оборвалась.

Запаздывают французские газеты. Плохо приходят книги из Франции. В письмах стоит перечень посылаемых книг, но они не получены. И когда посол в Риме Сент-Олер делает запрос кардиналу, тот вызывает семинариста, дежурящего в порядке практики в цензурной каморке на таможне. Семинарист, подловато улыбающийся и грязный, показывает кардиналу Галеффи целый ряд безбожных сочинений на всех языках, которые получает французский консул в Чивита-Веккии.

«Что ты, что ты! — кричит Галеффи. — Ты хочешь, чтобы меня арестовали карбонарии! Оставь этому французу его книги! Неужели ты хочешь, чтобы я испытал судьбу болонского кардинала?!»

Действительно, в один из ясных зимних месяцев 1832 года кардинал — градоправитель города Болоньи — был на рассвете похищен вместе со своей дамой сердца и найден в соседней роще привязанным к дереву без каких бы то ни было признаков насилия и оскорбления, но без одежды.

В секретных пакетах, приходящих из Парижа, сообщается о том, что молодой итальянец Маццини, бывший карбонарий, отсидевший положенное количество времени, организовал новую революционную группу отчаянных головорезов и направляется в Италию. Французские представители в Италии не должны оказывать никакой помощи этим людям.

Консул в Чивита-Веккии ни в коем случае не хочет изменять идеям французской революции. С какой стати лишать таких достижений, как «Декларация прав человека», итальянского человека, нисколько не похожего на буржуазную скотину? Но Бейль не удивлен позицией министерства иностранных дел. Он знает, что творится в самой Франции: буржуазная революция открыто превратилась в подлинную контрреволюцию, в политику, направленную против народа. В 1831 году в Лионе изголодавшиеся, измученные рабочие просили увеличения заработной платы. Началась стачка, перешедшая в восстание. Французские войска, некогда побеждавшие под знаменами Конвента, расстреляли безоружных рабочих. В Париже молодежь Политехнической школы вышла на улицу в день похорон популярного генерала Ламарка. Город покрылся баррикадами, едва не повторилась революция 1830 года. Аристократия пыталась поднять голову. В аристократической церкви Сен-Жермен-Локсерруа в годовщину смерти герцога Беррийского была отслужена панихида. С его портретом старые княгини, графини, маркизы и графы двинулись по улицам Парижа.' Однако рабочие Парижа разметали их в пух и прах. Они сожгли храм Сен-Жермен-Локсерруа и дом архиепископа парижского.

23 февраля 1832 года французский консул получил секретный пакет, привезенный специальным курьером министерства иностранных дел. Лизимак, покрасневший как рак, выходит из комнаты после вторичного настояния Бейля, нахмурившего брови.

В североитальянских городах вновь начинается революционное движение. Папская власть не в состоянии сделать что-либо для предотвращения развертывающихся событий, происшедших после того как герцог Моденский… Бейль бросает пакет, быстро роется в своих записях и читает набросок:

«Изобразить герцога Моденского в тот момент, когда он притворяется сторонником патриотов, рассчитывая в случае их успеха сделаться конституционным королем Италии, а в случае их неудачи вызвать австрийские войска».

Бейль вспоминает: 4 февраля 1831 года в городе Модене вспыхнула революция, немедленно подавленная. Чиро Менотти был ранен, схвачен, дом его был обстрелян артиллерией уже тогда, когда все повстанцы успели подземными ходами убежать на окраину города. В заговоре Чиро Менотти участвовал, как оказывается, племянник Наполеона Бонапарта, Шарль-Луи Бонапарт, ныне находящийся где-то в областях, пограничных с Францией. Менотти очень немного времени провел в Модене, его затребовали австрийские жандармы и казнили. После казни герцог Моденский, испуганный народным движением, должен был эмигрировать из своего герцогства.

Моденский разгром не остановил заговорщиков. В Романьольской области — в коренной вотчине римского папы Григория XVI — города восстали один за другим: в Болонье швыряют гранаты и стреляют в законных властей, облеченных святостью церкви; в Перуджии выступили карбонарии в красных поясах и с кинжалами; в Фолиньо народ поднялся с вилами, косами, серпами и рыболовными сетями; в Парме убивают цепами попов и жандармов; в Урбино горные пастухи кнутами выстегивают глаза конным жандармам, нагоняя на них огромные стада коров с разъяренными быками; в Пезарро с высокого холма скидывают обломки скал на проезжающий эскадрон австрийских гусар; в Фано все комбинированные роды оружия гражданской войны применяются против Австрии и римского папы; в Синигалья, в месте знаменитой западни, устроенной Цезарем Борджиа для враждебных кардиналов, повстанцы применили этот же самый прием к своему властителю: ему были обещаны мир и пощада, и когда он приехал, карбонарии вышли к нему без шляп, без оружия, встретили его коленопреклоненными и, целуя ему руки, надели на него кандалы.

Низложенные государи всех этих областей, правители, кардиналы, князья, отдельные итальянские подесты съехались в Вене просить австрийского императора о помощи. Правительство Луи-Филиппа, отказавшее в поддержке полякам и бельгийцам, сочло невозможным вблизи своих границ терпеть усиление Австрии. Вот почему французский министр Лаффит, владелец парижского банка, высказался за агрессию по отношению к Австрии, если та откажется от нейтралитета в итальянских событиях. Но Луи-Филипп струсил, Лаффит принужден был выйти в отставку, и австрийцы совершенно свободно — расправились с восстанием во всей Северной Италии. Они захватили Парму, Модену, Болонью, Анкону. В последнем городе сосредоточены были все инсургентские войска. Анкона не сразу сдалась. Население согласилось прекратить вооруженную борьбу только при условии раз решения повстанцам выйти из Анконы с оружием в руках. Австрийцы вероломно нарушили это условие. Как только к югу от Анконы появились крестьянские повозки, а по боковым дорогам пошли вооруженные люди, эскадрон австрийских гусар окружил их и обезоружил. Повстанцы переполнили австрийские тюрьмы…

Это было год назад. Обо всем этом помнил Бейль, как знал он и о том, что в начале 1832 года волнения в Папской области возобновились. Чего же хотят теперь эти трусливые господа из Парижа?

Ага, нечто новое! Австрийцы решили опять вмешаться и ввели свои войска в папские владения. Франция отправила в ответ три корабля в Анкону и высадила здесь экспедиционный корпус. Бейлю приказано немедленно выехать в Анкону в экспедиционный корпус в качестве политического комиссара Франции!

В Анконе Бейль с присущей ему энергией и деловитостью выполнил поручение своего правительства: этот пограничный пункт и ключ к Северной Италии с моря на шесть лет был оккупирован французами при активном участии консула из Чивита-Веккии.

Произошла ли в это время в Анконе или в другом месте встреча Бейля с Маццини, пока еще нельзя установить.