Едва ли кто-нибудь станет спорить с тем, что стихи Владимира Соколова — классика русской поэзии XX века. Это очевидно, а поскольку очевидно это в конце столетия, когда, как говорится, есть из кого выбирать и с кем сравнить, то, полагаю, «приговор» этот окончательный и обжалованию не подлежит.
Иногда думают, будто «классичность» — результат успешной самореализации таланта, для которого «нет школ никаких. Только совесть, да кем-то завещанный дар». Борьба школ выдвинула в XX веке немало ярких «стихоборцев», ставших героями литературных да и политических битв, они нанесли немало внушительных поражений национальному архетипу, литературной традиции да и самому родному языку. Перед их фанерными монументами с уважением и горечью склоняешь голову. Именно о них написаны известные строчки Владимира Соколова:
Это страшно — всю жизнь ускользать,
Уходить, убегать от ответа.
Быть единственным, а написать
Совершенно другого поэта.
Классический поэт — всегда «ловец человеков», точнее, «ловец человека». И этот единственный человек — он сам. Для того мучительно и вяжется небесная сеть стихов, ибо она способна уловить мятущуюся, ускользающую, любящую душу, а вместе с ней и дух своего народа, и эпоху, в коей довелось жить поэту. Для классика традиция не груда обломков, превращенная в пьедестал, но ступени, по которым происходит тяжкое восхождение к себе. Только тому, кто постигает себя, интересны другие, интересно то, что «за стихами». Родной язык для классика не распятое лабораторное тельце, дергающееся под током натужного поиска новизны, но теплая кровь, струящаяся в строчках живого стихотворения.
Классик обречен на гармонию Наверное, поэтому, стараясь понять Владимира Соколова, критика некогда относила его к «тихой поэзии», но если слово «тихий» и подходит к нему, то лишь в том смысле, в каком это слово подходит к названию океана. Ведь способность гармонизировать внутренний и внешний хаос бытия и есть тот изначальный дар, без которого художник никогда не достигнет горних высот, не научится врачевать души классическим стихом. Но гармония требует колоссальных затрат энергии, неведомых тем, кто пришел в литературу для самоутверждения, а не для самопостижения. Источник же этой нечеловеческой энергии один — любовь.
«Стихи Марианне» не просто книга стихов о любви. Но — Книга Любви. Этим сказано все. Больше могут сказать только сами стихи.