127

Три пальмы (стр. 147). — «Стихотворение Лермонтова чудесно, божественно, — писал Белинский Краевскому. — Боже мой! Какой роскошный талант! Право, в нем таится что-то великое…» Анализируя достоинства этого стихотворения, великий критик отмечал, что «пластицизм и рельефность форм и яркий блеск восточных красок сливают в этой пьесе поэзию с живописью: это картина Брюллова, смотря на которую хочешь еще и осязать ее…».

Лермонтов, видевший цель жизни в непрестанном действии, в упорном творческом труде, в полезной общественной деятельности, сообщил трем пальмам ту жажду действия, то стремление приносить благо, которые томили его самого и лучших его современников, Но, по мысли Лермонтова, лежащей в основе стихотворения, осуществление этой мечты невозможно.

«Жаль этих прекрасных пальм, не правда ли? — писал Чернышевский, нашедший в этом стихотворении подтверждение новой революционной морали. — Но что ж, ведь не век было расти и цвести им, — не ныне, так завтра, не завтра, так через год, умерли бы они, — ведь уж и листья их начинали вянуть: смерти не избежит никто. Так не лучше ли умереть для пользы людей, нежели бесполезно? Не надобно ли, жалея о прекрасных пальмах, с тем вместе признать, что смерть их была лучшею, прекраснейшею минутою всей их жизни, потому что они умерли для спасения людей от холода и хищных зверей?.. Когда хорошенько подумаешь обо всем этом, невольно скажешь: хороша жизнь, но самое лучшее счастье — не пожалеть, если надобно, и самой жизни своей для блага людей!» («Звенья», т. VIII, 1950, стр. 540–541).

Исследователи Лермонтова отмечали связь «Трех пальм» с «Подражаниями Корану» Пушкина. Однако, по справедливому замечанию Б. М. Эйхенбаума, «у Лермонтова ропщут на бога пальмы, а не путник, и стихотворение кончается не восстановленной гармонией («Минувшее в новой красе оживилось»), а полным диссонансом: пальмы наказаны жестоким богом. Коран отвергнут — и стихотворение кажется возражением Пушкину» (Б. М. Эйхенбаум, Статьи о Лермонтове, М.—Л. 1961, стр. 112).

Загрузка...