Впервые наступающая темнота не сулит ни наслаждений, ни положительных эмоций.
Впервые для меня главное не прошлое, а будущее.
Орнелла была права.
Мы едем долго, очень долго. Я даю указания шоферу такси, недоумевающему, что это за странный пассажир и куда ему надо, и пытаюсь сосредоточиться, чтобы вспомнить важные детали только что пережитого воспоминания.
— Здесь направо, поверните направо!
Несемся прямо до перекрестка, где была…
— Туда, где аптека! Поверните на улицу с аптекой! Быстрее, черт возьми!
Переезжаем мост, проскакиваем несколько светофоров… Я слышу слова Клариссы: «Я бы переночевала здесь, но, думаю, это слишком дорого для нас…»
— Сюда, где роскошная гостиница!
— Вас высадить рядом с ней, месье?
— Нет, конечно! Езжайте прямо, только быстрее, мы почти приехали!
Вот и поворот. Я узнаю улицу, ресторан, сияющий голубыми огнями.
— Остановите здесь! Сдачи не надо!
Я бегу по улице.
Наконец вижу красную вывеску гостиницы. Это она.
Распахиваю дверь и влетаю в лифт.
Вижу, как кнопка с номером четыре загорается под пальцем Клариссы, а потом она поворачивается и целует меня.
Вслед за ней нажимаю кнопку. Всего четыре этажа.
Несколько секунд в лифте тянутся бесконечно. Кларисса, я иду. Я уже рядом.
Я люблю тебя, Кларисса, я напишу эти слова, я буду повторять их сотни, тысячи раз.
Поднимаю глаза к светящемуся табло. Единица превращается в двойку.
Не я разбил тебе сердце, а Джулия. Такого больше не повторится, обещаю. Я люблю тебя так сильно, что смогу защитить от всего.
Двойка превращается в тройку.
Мне не нужна эта девушка, мне нужна ты. Я не люблю ее, клянусь. Ей не сравниться с тобой.
Тройка превращается в четверку. Лифт открывается.
Я бегу к номеру сорок два. Дверь не заперта.
— Кларисса?
Она лежит неподвижно, закрыв глаза.
Рядом с кроватью десятки упаковок от лекарств. Все коробочки и баночки пустые. На тумбочке большой стакан и бутылка воды. Тоже пустые.
В левой руке Кларисса держит блокнот. Точь в-точь как мой.
Кларисса мертвенно-бледная.
Я подхожу к ней.
Я глажу ее лицо.
Я целую ее.
Я звоню в «скорую».
Слишком поздно.
Я кричу.
В белом больничном коридоре раздаются рыдания мамы Клариссы. Я издалека слышу слова врача:
— Еще бы несколько минут…
Она плачет громче. Муж протягивает ей платок, она берет его и закрывает лицо.
Несколько минут.
Не напейся я в тот вечер, я бы обязательно вспомнил. Не потерял бы лишние две минуты, открывая обувную коробку, не искал бы ручку, чтобы написать две строчки в блокноте…
И потом, сколько времени длилось воспоминание? Я до сих пор не знаю. Но даже если три-четыре минуты…
Я виноват в смерти Клариссы. Я был виноват с самой первой ночи.
Ее родители идут ко мне. Они плачут и поддерживают друг друга. Не выдержав этого зрелища, я встаю, нахожу пустой коридор и сажусь на пол в темном углу.
Я ничего не сказал им о блокноте, который она держала в руке, просто сунул в карман, пока ждал «скорую».
Пришло время прочитать его: пусть мне будет стыдно, я заслужил страдание. А потом я во всем признаюсь. Скажу, что это моя вина.
Открываю блокнот.
Здравствуй, блокнотик. Я пишу сегодня в надежде, что ты будешь мне так же дорог, как твой брат-близнец дорог человеку, которого я люблю. Человеку, которого я любила. И который не любит меня. Мне казалось, у нас все хорошо и скоро будет еще лучше: наша квартира, наша жизнь, наша небольшая семья… Но он неспособен полюбить меня. Надо было понять это раньше, в тот день, когда он стер мое признание. Впрочем, он ничего мне и не говорил. Знаешь, мне никогда не везло в любви, ни один мужчина мне в ней не признавался.
Что поделать, наверное, это моя вина: слишком сильно влюбилась, слишком верила в него. В последнее время я была так счастлива… Наверное, он считал меня недостаточно красивой и все время мечтал о Джулии, ведь она само совершенство… И потом, она мать Шарлотты, я не могу с этим ничего поделать… Ты не представляешь, как больно оказалось увидеть их вместе.
Теперь все кончено, ничего не изменишь.
Перед тем как начать писать, я приняла все лекарства, которые купила в аптеке за углом. Их много, к тому же я с утра ничего не ела. Но не волнуйся, я все сделала правильно: сначала снотворное, а потом все остальное. Поэтому ты просто увидишь, как я усну. Красиво и совсем не больно. Милый блокнотик, ты бы попытался спасти меня, будь это в твоих силах?
Часто люди спрашивают: кто совершает самоубийство — герои или трусы? Лично я поступаю так из трусости, мне не стыдно в этом признаться. Надоело страдать. Я столько надеялась, что у меня больше не осталось надежды, так любила его, что теперь не могу любить саму себя. Мне больше ничего не хочется, зачем тогда жить? Так жалко родителей — они будут горевать. И никогда не поймут, зачем я это сделала. Мне бы так хотелось, чтобы они не грустили, чтобы знали, что ни в чем не виноваты. Но это ни к чему, любовь эгоистична. Они бы предпочли видеть меня несчастной, но живой, чем свободной и мертвой. Это нормально. Я тоже эгоистка — делаю так, чтобы страдали они, а не я. Кто виноват, кого нужно порицать? Конечно, меня. Ведь это я решила уйти.
Уже клонит в сон. Думаю, я не смогу записывать свои ощущения так долго, как хотелось бы.
Ты так и не узнаешь, что испытывает человек, который вот-вот заснет и балансирует между реальностью и небытием. Абсолютное блаженство, невыразимое словами. Наверное, это и есть смерть — момент, когда ощущаешь, что будешь жить вечно.
Знаешь, я совсем не боюсь.
Ну вот, думаю, все. Сейчас я закрою глаза, и меня не станет. До свидания.
И еще кое-что. Ты же знаешь, как я доверяю тебе, мой милый блокнотик. Я уверена, что ты не сотрешь те несколько слов, которые я оставлю для него.
Вот они, мои последние слова…