Сто чистых страниц

- 4 - Саба

Зрение возвращается, и я оказываюсь перед праздничным пирогом с восемью свечами. Сестры хором кричат: «Задуй свечи и загадай желание!» — и придвигают пирог поближе. Я слышу, как в голове отдаются слова: «Хочу стать лучшим в мире футболистом, круче Марадоны и Платини!» Перевожу дыхание, чтобы покончить с последней свечой, и все хлопают.

Ко мне подходит бабушка: она гораздо моложе, чем я помню, у нее совсем мало морщин, быстрые движения и уверенный голос. Она кладет руку мне на плечо:

— Мальчик мой, дедушке очень жаль, что он сегодня не с нами. Но он просил передать тебе, что восемь лет — это особенный возраст. Ты теперь большой, поэтому мы решили, что ты уже готов… Мари, давай!

Сестра входит в комнату, сияя от счастья. У нее в руке поводок, а на конце поводка маленький…

— Вы дарите мне собаку? Не может быть! У меня есть собака!

— Это девочка. Ее зовут Саба. Ты должен хорошенько заботиться о ней.

— А что это за порода?

— Босерон. Скоро она вырастет и станет очень большой, гораздо больше тебя!

— Спасибо! Спасибо!

Я бегу к маленькому черно-рыжему комочку, ложусь перед ним и глажу, глажу… А Саба лижет мне лицо и громко лает. Всего пара секунд — и мы друзья.

На мгновение все окутывает мрак. Потом темнота рассеивается, и воспоминание продолжается: я иду по улице, выгуливая собаку. Я крепко держу поводок. Раздуваясь от гордости и высоко задрав подбородок, внимательно изучаю окрестности в надежде, что кто-нибудь из соседей заметит меня.

— Не может быть! У тебя теперь есть собака? — раздается голос из-за спины.

— Да, Мик! Ее зовут Саба.

— Ого! Класс! Какая она красивая! Везет тебе, а мне родители не разрешают… Можно подержать поводок?

— Нет! Я ее хозяин, я должен ее выгуливать! Но если хочешь, пойдем со мной…

— Круто! Слушай, а она умеет давать лапу?

— Не-е-ет, она еще маленькая…

— А-а-а…

— Но когда она вырастет, я научу ее всяким фокусам, вот увидишь! Она будет сама ходить в булочную и приносить круассаны.

— Ты уверен?

— На сто процентов!

Темнота.

За окном ночь. Саба выросла, она лежит на коврике в углу гостиной и, кажется, спит. Я еще только приближаюсь к ней, но уже знаю, что сейчас сделаю. Это наш ежевечерний ритуал: я встаю на колени, потом ложусь на бок и кладу голову ей на живот. Саба приближает к моему лицу мокрый, похожий на трюфель нос, обнюхивает и со вздохом укладывается обратно.

Несколько минут я лежу рядом, наслаждаясь ее запахом и теплом, слушая глухое биение собачьего сердца. Мне хорошо. Я спокоен.

Меня начинает клонить в сон. Целую ее между ушей и иду спать.

Снова темнота.

Я смотрю на спящую собаку. Мне хочется подойти и, как обычно, улечься рядом, но я слышу свои тогдашние мысли: «Мне уже четырнадцать, пора прекращать это… Если бы кто-то из друзей увидел меня или если сестры, не дай бог, расскажут все Рашели, когда она в придет в следующую среду… Нет, я уже вырос из этих глупостей».

Я неохотно наклоняюсь и глажу Сабу по голове. Несколько секунд стою в нерешительности, потом ухожу в комнату. Она провожает меня взглядом.

Что-то изменилось. Наверное, я повзрослел.

Темнота.

При виде Сабы я сразу понимаю, что сейчас происходит. Она уже старая, шерсть поседела. Когда я писал в блокноте ее имя, изо всех сил пытался прогнать из памяти эту сцену, но ничего не помогало: я все равно думал о ней, хоть и не знал, хочу ли снова пережить этот ужас.

Блокнот решил за меня.

Это случилось двенадцать лет назад, вскоре после того, как мы переехали на улицу Монте-Кристо. Саба давно перестала спать по ночам и до самого утра бродила по квартире. Иногда я просыпался от ее стонов.

Я снова слышу слова, которые дедушка произнес тем вечером:

— Ветеринар сказал, что пришло время. Она уже старая, и ей тяжело. Мне очень жаль, но завтра я ее уведу.

Как и двенадцать лет назад, я подхожу к ней, встаю на колени, потом аккуратно ложусь на бок и кладу голову ей на живот. Саба приближает свой слишком сухой нос-трюфель к моему лицу, обнюхивает и вздыхает. Сколько тоски и страдания в этом вздохе…

Когда мне исполнялось восемь, я и представить не мог, что это однажды случится. Если бы я знал, ни за что не захотел бы взрослеть.

Тем вечером я не вернусь в свою комнату. Я засну, в последний раз слушая биение ее сердца. Ее запах и тепло успокаивают меня, я различаю гул и потихоньку перестаю видеть. Воспоминание заканчивается.

Я в сотый раз сравниваю цифры на своем лотерейном билете и в газете: двадцать пять есть, двадцать шесть тоже, даже тридцать…

Не может быть: все совпадает. Клочок бумаги у меня в руке стоит миллионы. Джекпот!!!

Получилось! Номера страниц, подчеркнутые в блокноте, оказались выигрышными…

С таким состоянием я смогу позволить себе все, что угодно: по дому на каждом континенте, кругосветное путешествие, машины, шампанское, икра…

…кофе и круассаны…

Кофе и круассаны? Что за нелепая мысль?

…кофе и круассаны…

Чей это голос?

— Месье, ваш кофе и круассаны! Давай просыпайся!

Открываю глаза. Рядом Джулия с подносом в руках.

Сон… Всего лишь сон.

Даже не воспоминание!

Я тру глаза и разочарованно улыбаюсь.

— Месье, завтрак в постель! В благодарность за то, что приютил меня.

— Как мило…

— Хотела сделать это вчера, но ты так рано ушел!

— Да, я… опаздывал на работу.

— А сегодня у тебя есть немного времени, так что наслаждайся!

Боже, какая она красивая. Я бы и правда насладился. Полы ее атласного халатика слегка расходятся, открывая взору пиршество, еще больше возбуждающее утренний аппетит.

Насытив желудок и глаза и удостоверившись, что, к несчастью, никакие номера страниц в блокноте не подчеркнуты, я в отличном расположении духа отправляюсь на работу и на входе встречаю Мика.

— Кстати, хочу поделиться новостью: с вечера субботы у меня кое-кто живет! Угадай, кто!

— Естественно, Кларисса! Думаешь, я не видел, как вы прижимались друг к другу и целовались, как подростки?

— А вот и не угадал! И вообще, мы с ней не встречаемся…

— Что ты натворил?

— Ничего! Я не виноват, честное слово! Она пришла вчера, поцеловала меня в щеку, сказал пару слов и засела в кабинете.

— Странно… В тот вечер вы выглядели такими счастливыми!

— Да, но мы просто друзья.

— Кто же тогда спит у тебя? Я ее знаю?

— Мы оба отлично ее знаем!

— Нет!

— Что такое?

— Только не говори, что Джулия!

— Именно она…

— Что она у тебя делает?

— Не волнуйся, она просто рассталась с парнем, и я приютил ее ненадолго…

— Делай что хочешь, но, по-моему, это плохая идея. Она наигралась и бросила тебя, а теперь, копа ты наконец более-менее пришел в себя, берет и как ни в чем не бывало возвращается.

— Прекрати, всего лишь помог по-дружески! И потом, есть и хорошая сторона: я получил завтрак в постель!

— Видел бы ты себя… Довольный, как питон! Давненько у тебя не было такой блаженной улыбки!

— Обычно говорят «довольный, как слон».

— Неважно! Все равно мне эта история не нравится. Когда она ушла, ты был не в себе… Так что осторожнее.

В этом весь Мик — постоянно пытается помочь мне. Мы одного возраста, но мне всегда казалось, что он мой старший брат. Еще в школе он оценивал шутки, которые я планировал устроить в классе: одобрял «благоразумные» и заставлял отказаться от чересчур рискованных. Например, во время соревнования по идиотским отговоркам некоторые он мне запрещал. Смысл игры состоял в том, чтобы вручить учителю записку, якобы написанную родителями и содержащую нелепое, совершенно неправдоподобное объяснение прогула. Приходишь на урок и с абсолютно серьезным лицом, без намека на улыбку протягиваешь дневник в надежде, что учитель поверит в эти небылицы. Мы перепробовали все: «был задержан полицией», «возил собаку на аппендэктомию», «попал в тракторную аварию». Однажды, после того как учитель спокойно принял объяснение «участвовал в кастинге к фильму Мартина Скорсезе», я чуть было на радостях не написал про «донорство органов». Меня отговорил Мик, хотя я сам понимал, что это выглядит подозрительно, к тому же я отсутствовал всего полдня. Но неделю спустя его самого поймали на вранье. Получив записку с фразой «отсутствовал по причине бабушкиной свадьбы», скрупулезный учитель проверь записи за год и заметил, что пресловутая бабушка уже умерла и похоронена. Причем дважды.

Иногда нам, конечно, доставалось, но чаще мы хохотали до слез и продолжаем до сих пор.

Я обожаю Мика, он такой забавный! Он часто смешит людей, но, как ни странно, делает это не специально. Его главная страсть — пение. Достаточно ему промурлыкать несколько слов, и он чувствует себя самым счастливым человеком в мире. Мик постоянно что-то напевает, подхватывает любую мелодию. Надо видеть, с каким старанием он выводит «Нарру birthday to you»![3] Словно стоит на подмостках Мэдисон-сквер-гарден. Я имею в виду, конечно, его отношение, а не талант — фальшивит он чудовищно.

А иногда Мик выдает потрясающие глупости.

— Я недавно был в музее Прадо в Мадриде, — абсолютно серьезно заявил он как-то за ужином. — Там отвратительный кофе!

Еще бывает, что вместо одного слова он использует другое. Или путает людей, не имеющих между собой ничего общего, например: «Лучший стрелок» — просто ужасный фильм, ни разу не видел, чтобы Траволта так плохо играл!»[4]

Из-за его красоты женщины закрывают глаза на эти глупости. А я прощаю ему все, ведь знаю, какой он милый и добрый. По-настоящему добрый.

Я не стал больше говорить о Джулии — уверен, Мик сам вернется к этой теме и будет читать мне мораль. Но сейчас, после небольшой паузы, он заявил, что у него есть невероятная новость: он встретил потрясающую девушку и, конечно, тут же влюбился. Она из конторы этажом выше, скорее всего, архитектор — прекрасная профессия! — и третий день подряд они оказываются в одном лифте. «Разве это не знак?!» Вчера они даже немного поговорили: она спросила, давно ли он здесь работает. Вот и все. Ее зовут Луиза, у нее красивый взгляд и длинные светлые волосы. А главное, у нее очень приятный голос, что страшно радует моего друга.

Я уже воображаю продолжение. Каждый понедельник он будет анонимно посылать ей букет цветов с очаровательной любовной запиской, полной нежности и надежды. Девушка подумает, что автор изысканных слов — скромный невзрачный программист из соседнего кабинета, украдкой бросающий на нее взгляды, и с каждой неделей будет все больше убеждаться, что этот человек не так уж уродлив, за его толстыми очками и прыщавой кожей скрывается удивительная душа, ведь настоящая красота бывает лишь внутренней. Она сама никогда не считалась красавицей и давно привыкла, что ее мало кто замечает, а уж тем более влюбляется. Поэтому она терпеливо станет ждать признания от своего не очень прекрасного принца, и с каждым днем он будет казаться ей все менее отталкивающим. А потом, через месяц или чуть больше, перед ней возникнет эдакий Брэд Питт и Джек Николсон в одном лице, спросит, понравились ли ей цветы и не хочет ли она поужинать вместе. И тут Луиза испугается. Она, конечно, откажется, в ее голосе даже проскочат грубоватые нотки. Потому что такой человек не может влюбиться в нее. Потому что за этим непременно что-то скрывается: наверняка он хочет поиграть с ней, причинить боль. В конце концов она придет к выводу, что надо быть чокнутым, чтобы засыпАть незнакомку цветами и стихами.

И тогда Мик снова будет несчастен. А я снова буду утешать его…

Хотя… По-моему, пришло время выполнить обещание, которое я себе дал.

Сделать так, чтобы мой друг обрел наконец свою половинку.

Укладываясь спать, я замечаю среди писем и газет на журнальном столике белый конверт без подписи. Открываю: на сложенном вдвое листе бумаги одна фраза, написанная от руки:

Я тщетно верчу послание, внимательно разглядываю конверт. Ни подписи, ни объяснения.

Очевидно, кто-то ошибся адресом.

Ладно, пора в кровать.

Кажется, Джулия уже спит. Я слышу ее ровное дыхание, чувствую ее запах, но, несмотря на усталость, не могу заснуть. Ее присутствие не дает мне сомкнуть глаз, оно сулит сотни возможностей, рождает тысячи фантазий, миллионы картинок… Я бы, наверное, попытался претворить их в жизнь, но насколько многообещающе ведет себя Джулия в течение дня, настолько же холодной и неприступной становится к вечеру, вдребезги разбивая все мои надежды.

А я так хочу ее… Буду, наверное, ворочаться с боку на бок до самого утра — просто ужас! Когда Джулия так близко, мои былые чувства просыпаются, я вспоминаю, как любил ее. Как она любила меня. Вспоминаю нашу жизнь в старой квартире. Несмотря на ссоры и монотонность существования, я думаю об этом времени с ностальгией.

И хотя настоящая Джулия отказывает мне, я могу пережить любой момент из прошлого, могу заняться с ней любовью прямо сейчас.

Могу воскресить в памяти любой день: как отключили свет и мы оказались в абсолютно темной гостиной, как вернулись домой разбитые после бесконечной прогулки и вдвоем нырнули в ванну, как отдыхали в гостинице на море или даже как занимались любовью в примерочной магазина. Она увидела это в фильме и на следующий же день захотела попробовать.

Да, я могу заняться любовью с Джулией хоть сейчас. Достаточно написать на бумаге несколько слов.

Но я понимаю, что это неразумно. Не для того дедушка оставил мне блокнот.

Я не сделаю этого.

Даже если не усну до утра.

Кларисса пригласила меня на ужин. Я не ожидал, хотя в последние дни она была со мной чрезвычайно мила: часто заходила поговорить, приносила по утрам сладкий макиато, именно такой, как я люблю, даже пару раз украдкой погладила по голове.

Нажимая кнопку звонка, я чувствую ужасную неловкость, но Кларисса ведет себя так естественно, что между нами быстро завязывается дружеская беседа.

Квартира похожа на ее хозяйку. В первый момент не замечаешь никаких украшений, а потом понимаешь, что они просто не бросаются в глаза: каждая вещь лежит на своем месте и идеально сочетается с остальными, а все вместе производит невероятно гармоничное впечатление.

Кларисса одинаково трепетно относится к квартире и к макияжу. Если не всматриваться, кажется, что она не накрашена, но внимательный глаз заметит, как умело подчеркнуто все нужное.

Думаю, именно это называется элегантностью.

На работе нам практически не удается поговорить по душам, но все меняется, когда мы оказываемся с глазу на глаз.

Кларисса очень вкусно приготовила морские гребешки в белом вине. После еды мы усаживаемся на диван и разговариваем, слушая негромкую музыку. Нам хорошо. По крайне мере, мне точно с ней хорошо.

Я задумываюсь о том, как рождается взаимопонимание между мужчиной и женщиной. Каким образом сами собой находятся темы для бесед и люди обнаруживают схожие вкусы и интересы. С другой женщиной разговор закончился бы уже через несколько минут и чуда не случилось бы.

А здесь все просто. Сначала болтаем о фильме, который нравится нам обоим, потом еще об одном, дальше переходим к книгам: одну обсуждаем, другую советуем друг другу, вспоминаем старого певца, слегка стесняясь, признаемся в любви к нему и смеемся, обмениваясь заговорщическими взглядами. Наконец по очереди говорим о себе. Мне интересно слушать о ее школьных зимних каникулах, хотя я умер бы со скуки, попытайся другая поделиться своими воспоминаниями. Когда Кларисса описывает подругу детства, я живо представляю ее рожицу и летящий прямо в нее огромный снежок. Точно так же я делюсь обыденными историями, которые мне и в голову не пришло бы рассказать кому-то другому, но мои слова вызывают удивленные «ого!» и «да ну?», она прыскает со смеху, а ее глаза радостно блестят.

Как объяснить, почему это случается с одним человеком, а не с другим?

Не знаю.

И хотя я никак не могу этого понять, оно происходит со мной, причем прямо сейчас. В предыдущий раз нечто подобное я испытал, встретив Джулию. Хотя тогда я меньше говорил и больше слушал.

— Ого, уже так поздно!

— Ничего себе! Я и не думала, что прошло столько времени!

— И я… Похоже, выспаться сегодня не удастся.

— Это точно…

— Ладно…

— Да?

— Я…

— Да…

— Пожалуй, я пойду.

— Хорошо. Сейчас принесу твою куртку…

Открыв дверь, Кларисса встает, слегка загораживая проход, но, увидев, что я замер в нерешительности, отстраняется. Я благодарю ее за прекрасный вечер, она отвечает, что ей тоже очень понравилось.

Выхожу в коридор, дверь за мной захлопывается.

Нащупываю в темноте выключатель.

Когда загорается свет, мне становится грустно оттого, что Кларисса не поцеловала меня.

— Ого, ты так поздно возвращаешься!

— Привет, Джулия! Не спишь еще?

— Даже не спрашивай — только вошла! Дочка заболела гриппом и потребовала, чтобы я ее навестила. У нее и так характер не сахар, а тут еще бабушкино влияние! Хорошо хоть заснула наконец… А ты где был?

— Э-э-э… У Мика. Как-то мы засиделись.

— Да уж, вы оба совсем не изменились. Кстати, я нашла конверт на полу, думаю, его сунули под дверь. Положила на столик.

При виде знакомого белого конверта я тут же понимаю, что предыдущий попал сюда не по ошибке. Анонимные письма предназначаются мне. И чтобы я не сомневался, ворон, вестник беды, принес их прямо в квартиру.

Лихорадочно открываю конверт и разворачиваю лист бумаги.

Почерк тот же, но послание на этот раз длиннее:

Я понимаю, о чем речь. Меня охватывает дрожь.

Блокнот.

Кто-то хочет отнять у меня блокнот. И не просто отнять, а доказать свое право на него. Очевидно, я ошибался, думая, что никто не знает о его существовании.

«Он принадлежал моей матери».

Что это значит? Он принадлежал моему дедушке, а тот унаследовал его от своего отца! Дед завещал его мне, а значит, он не может достаться никому другому!

И главное, что это за мать? У дедушки не было ни сестер, ни дочерей…

Не нравится мне все это…

Кто-то знает о существовании блокнота и хочет отобрать его у меня. Но кто?

Сегодня ночью положу его под подушку. На всякий случай.

— Здравствуйте, месье. Чем могу помочь?

— Здравствуйте, мадам. Я ищу некую Луизу. Кажется, она работает у вас.

— Вы имеете в виду нашего архитектора?

— Ну-у-у… Я не знаю, кем именно она работает. Это по личному вопросу.

— Вы хотя бы знаете ее фамилию?

— Понятия не имею. Мне нужна Луиза, которой в последнее время несколько раз доставляли цветы.

— Ах вот кто присылал ей букеты! Верите, у нас только и говорят, что о тайном воздыхателе Луизы!

— Вообще-то я не…

— Да ладно, не смущайтесь, вы такой симпатичный, конечно, это вы!

— Ну, э-э-э… Ладно, вы меня раскусили. Вы ведь ничего ей не скажете?

— Конечно! Это будет нашей маленькой тайной! А теперь идите: в конце коридора вторая дверь справа. Буду держать за вас пальцы.

— Спасибо…

— Удачи!

Ну вот, начало положено, хотя есть одна проблема: я совершенно не представляю, что делать дальше и о чем с ней говорить.

— Здравствуйте. Вы Луиза?

— Да, я.

— Я пришел, чтобы…

— Да?

— Дело в том, что я… должен был доставить вам цветы, но у меня их украли!

— У вас украли цветы?

— Ну да… Знаете, в наши дни всякое случается! Но вы не переживайте, мы обязательно пришлем вам точно такой же букет. Я просто хотел предупредить, чтобы вы не волновались, если вдруг ждали цветы сегодня.

— Хорошо, спасибо. Скажите, а мы с вами не виделись, случайно?

— Не думаю, хотя я несколько раз бывал в этом здании по работе. Ну, ладно… до свидания.

— Подождите!

— Да?

— Вы знаете, кто их посылает?

— Профессиональная тайна, мадемуазель.

— Ну пожалуйста…

— Так уж и быть, раз вам интересно… Ему около тридцати. Очень красивый парень.

— Очень красивый?

— Да, прямо как фотомодель. Или актер.

— Вы шутите?

— Нет. К тому же он очень мил, вежлив и всегда дает большие чаевые! Вам повезло!

— Ну, да, наверное, раз вы так говорите…

— До свидания, мадемуазель!

Уф! В следующий раз надо лучше подготовиться, но я на правильном пути. Если Мик узнает, устроит мне настоящую головомойку… Даже несмотря на то, что я неплохо сымпровизировал!

— Выглядишь довольным!

— Это смущает вас, босс?

— Прекрати называть меня так…

— Ладно, извини. Просто я только что провернул одно дельце, чтобы помочь Мику. Как-нибудь расскажу тебе.

— Может, сегодня вечером?

— Сегодня вечером?

— Ну, я подумала, почему бы тебе не пригласить меня в гости… Так любопытно взглянуть на твою квартиру!

— Я бы с удовольствием, но у меня сейчас живет… двоюродный брат. И втроем будет уже не так… Ну, ты понимаешь.

— Да, действительно. А он надолго приехал?

— Собирался на несколько дней, но еще точно не знает.

— Хорошо. Тогда, может, сходим пообедать?

— Давай.

За обедом Кларисса засыпает меня вопросами о брате. Откуда он приехал? Чем занимается? Когда возвращается домой? Он такой же красивый, как я?

Я снова импровизирую. Его зовут Джованни, он живет в Италии. Мы с ним давно не виделись. Он приехал повидаться с родственниками и немного отдохнуть…

— Можно как-нибудь встретиться после работы и втроем сходить в бар. Ему наверняка интересно пообщаться с французами!

— У мадам есть виды на моего брата?

— Какой ты глупый.

— Я просто пошутил…

— Ну-ну, пошутил… И перестань щелкать, меня это раздражает!

Я даже не заметил, что держу блокнот в руках и кончиком указательного пальца оттягиваю резинки, а потом отпускаю так, что они щелкают по кожаной обложке.

— Что за блокнот? Я не видела его раньше у тебя.

— Обычный блокнот, записываю кое-какие наблюдения… Ничего особенного.

Убираю блокнот в карман куртки с мыслью, что нужно вести себя осмотрительнее. С тех пор как над ним нависла угроза, приходится постоянно таскать его с собой, но я не хочу возбуждать подозрений или, хуже того, прослыть фетишистом. И хотя Кларисса ничего не знает о дедушке и его наследстве, осторожность не повредит…

Я обо всем догадываюсь, еще только открывая дверь: к ее привычному скрипу примешивается подозрительный шорох. Автор двух предыдущих посланий подсунул новый конверт.

Беру его и лихорадочно распечатываю:

Уже 18.30.

Я читаю и перечитываю эти две фразы, понимая, что все равно не найду ответ. С досады разрываю письмо на клочки и швыряю в помойку, но тут же в глаза бросается кусочек бумаги, на котором отчетливо видны слова «сегодня вечером».

Кусочек бумаги…

Ну конечно! Я порвал дедушкино письмо у нотариуса, но он вполне мог собрать его! А теперь старый псих решил завладеть волшебным блокнотом! Естественно, он будет утверждать, что его мать водила знакомство с дедушкой или что-нибудь в этом духе, — короче, выдумает историю, которая позволит ему заявить о своих правах на блокнот, а я даже не сумею ее опровергнуть…

Ну уж нет, ничего не выйдет! У меня осталось немного времени, чтобы устроить господину нотариусу теплую встречу.

Меж тем вернулась Джулия, и мне пришлось спрятать ее в комнате. Она сопротивлялась, но я сумел отвертеться.

— Я о тебе же забочусь! — настойчиво твердил я. — Сейчас сюда кое-кто придет, и это может оказаться небезопасно.

Ну вот, теперь ей ничего не угрожает. Я сажусь на диван и проверяю, насколько быстро у меня получится выхватить газовый баллончик, спрятанный под правой подушкой, и дубинку, лежащую под левой.

Нотариус довольно стар, поэтому он либо вооружится, либо возьмет с собой какого-нибудь головореза.

В любом случае мой план прост. Если он или его цербер будет вести себя хоть немного угрожающе, я ослеплю их газом, а затем уложу дубинкой. Я видел такое в десятках фильмов и без проблем смогу повторить.

Я специально оставил дверь приоткрытой, чтобы заранее услышать его приближение. А вот и он. Шаги становятся все громче и внезапно затихают. Сквозь щель виднеется чья-то тень.

Он там.

Ждет, подлец!

Я готов.

— Заходи, старая развалина. Померяемся силами!

Его рука толкает дверь.

Моя скользит к подушке справа.

Человек осторожно входит, но, едва сделав шаг, останавливается. Он примерно моего возраста. Я его никогда не видел.

— Вы со мной говорите?

— Кто вы такой? Это он вас подослал? Зачем вы подсовывали мне письма?

Незнакомец открывает рот, чтобы ответить, но тут у меня за спиной раздается голос Джулии:

— Робби?

— Привет, Джулия.

— Что ты тут делаешь?

— Ты не читала письма, о которых говорит твой друг?

— Нет, какие письма?

Джулия удивленно смотрит на меня.

— Я получил три странных письма и не стал показывать тебе, потому что… э-э-э…

— Извиняюсь, они предназначались Джулии. Я хотел забрать перстень моей матери.

Она раздраженно возводит глаза к потолку и уходит в спальню. Я стою перед Робером, не в силах вымолвить ни слова. К счастью, Джулия возвращается и, громко вздохнув, протягивает ему перстень с огромным камнем.

— Между прочим, ты подарил мне его на помолвку.

— Кажется, помолвка разорвана. И потом, ты знала, что это семейная драгоценность.

— Забыла. С кем не бывает!

— Ну да, с тобой бывает постоянно…

Громко хлопнув дверью, она возвращается в спальню.

— Это все? — спрашиваю я у Робера.

— Да, а что? Я дорожу этим перстнем, он должен остаться в моей семье.

— Понимаю. Значит, ты пришел не чтобы…

— Набить тебе морду? Нет, конечно! Джулия уже большая девочка и может делать что угодно. Или ты хотел подраться?

— Э-э-э… Нет.

— Вот и хорошо, я это дело не люблю.

— Я тоже. По крайней мере, мне так кажется.

Он искренне улыбается и протягивает руку:

— Тогда всего хорошего!

— Да-да.

— И удачи!

Он машет рукой на прощание и осторожно закрывает за собой дверь. Все закончилось.

Я внезапно понимаю, каким идиотизмом был мой план нападения и все это нелепое снаряжение. Мне становится неловко за недавнюю паранойю.

Но есть другое чувство, гораздо сильнее стыда: облегчение. Никто не претендует на мой блокнот. Никто не знает о нем.

Он мой.

Хорошая новость! Ко мне придут Солен и Мари. Причем не просто, а с четырьмястами тысячами евро. Это не может не радовать.

Вот наконец они звонят. Джулия бежит открывать. Сестры здороваются с ней, ловко скрывая удивление и притворяясь, что рады встрече. Проходя мимо меня, они делают большие глаза. Сначала Солен, вслед за ней Мари.

Как они мне все надоели…

Несколько минут спустя Джулия уходит в магазин. Как только дверь закрывается, на меня обрушивается шквал вопросов.

— Что она тут делает?

— Ничего, я приютил ее на несколько дней.

— Ты шутишь?

— Ей сейчас негде жить. Я решил помочь, вот и все!

— И все? Ты уверен? У нее ведь наверняка никого нет?

— Ну да, она недавно ушла от парня…

— Ara! И это, конечно, никак не связано с твоим наследством?

— Бред какой-то!

— А то, что ты делаешь, не бред? Так, по-моему, пора. Что скажешь, Солен?

— Точно, пора.

— О чем вы? Что значит «пора»?

— Ты прекрасно знаешь. Сестринский совет.

— О, нет! Только не надо за старое…

— Надо-надо, и не думай, что сможешь отговорить нас. Давай садись. Сестринский совет!

Сестринский совет — довольно странная вещь, которую близняшки изобрели в юности. Принцип очень прост: я сажусь и молчу, а они говорят.

Они постепенно отшлифовали процесс, внеся несколько поправок и добавив к изначальному списку дополнительные правила: нельзя затыкать уши, нельзя фыркать, выражая несогласие, нельзя возводить глаза к небу, нельзя строить гримасы. Все это под угрозой страшных и, главное, неминуемых наказаний.

В последний раз они устраивали это лет пятнадцать назад, и я подумал было, что они шутят. Но нет. Мари пальцем указывает мне на стул и официально объявляет совет открытым. Я прекрасно знаю: когда им что-то взбредет в голову, разубеждать бесполезно. Поэтому я сажусь и замолкаю.

Близняшки тут же признаются, что никогда не любили Джулию и очень обрадовались, когда я решил уйти от нее. Если честно, я так и не рассказал им об обстоятельствах нашего разрыва — подумал, зачем раскрывать детали личной жизни? Джулия ведь действительно не говорила, что уходит, она просто переехала. Поэтому я спокойно могу заявлять, что бросил ее из-за этого непростительного поступка.

Все зависит от точки зрения…

Как бы то ни было, я удивился, насколько сестры не любят мою бывшую девушку. А поскольку мне пришлось выслушать их до конца, я узнал почему. Оказалось, они не просто так считали ее ужасной кокеткой: она постоянно жеманничала с их мужчинами и даже пыталась незаметно заигрывать с Клодом, мужем Солен. Это меня сразило. Наповал. Я ничего подобного не замечал.

Под конец они посоветовали хорошенько поразмыслить о странном «совпадении» между моим наследством и возвращением Джулии.

— Кстати, почему ты постоянно держишь при себе блокнот?

— …

— Эй, совет закончился, можешь говорить.

— А я думал, он будет длиться вечно…

— Ну так что? Зачем ты все время таскаешь с собой блокнот?

— Я не таскаю его с собой!

— А разве у тебя в кармане не он? Ой, прости, это же его брат-близнец!

— Ничего себе, блокнот у меня в кармане? А я и забыл!

— Эй, надеюсь, с тобой не случится то же, что с дедушкой? Ты и так напугал меня в прошлый раз этой историей о волшебном блокноте…

— Конечно нет. Я уже много дней не открывал его, просто хочется, как дедушка, всегда носить его с собой. Смотреть на него и вспоминать.

— М-да… Ладно, давай поговорим о серьезных вещах. Что ты скажешь, если мы достанем чековые книжки?

— Буду очень рад, честное слово.

Я смотрю, как они пишут цифры на бумаге, и понимаю, что у меня никогда не было столько денег. Что же с ними делать?

Но главное, я в очередной раз осознаю, что помимо денег у меня есть золотые сестры. Я слышал немало историй о семьях, где люди готовы убить друг друга ради наследства, но мои сестры не такие. Они делятся всем. Мне очень повезло.

Мы обнимаемся, я провожаю их и еще раз благодарю. Не проходит и минуты, как в квартиру влетает Джулия.

— Ну что, деньги у тебя?

— Да.

— Круто!

— Мне будет спокойнее, когда я положу их в банк и увижу эти цифры на выписке со счета.

— Я так рада за тебя!

Она бросается мне на шею и целует. Но не в губы, нет. И не то чтобы в щеку. Скорее в уголок губ.

— Ну что, отпразднуем? Знаешь, зачем я ходила в магазин? За шампанским!

— Вот это да! Две бутылки?

— По-моему, оно того стоит!

Вчера вечером я совершил чудовищную глупость.

Чудовищную.

Я только сейчас это понял. Проснувшись утром с дикой головной болью, я в очередной раз констатировал, что алкоголь плохо влияет и на тело, и на разум. У меня сохранились лишь обрывочные воспоминания о том, как все начиналось: две бутылки шампанского опустели очень быстро, и мы перешли на джин и водку. А дальше не помню. Хотя что ужасного я мог натворить?

Первым желанием было спросить Джулию, не занимались ли мы любовью, но только я вышел в гостиную, он бросился мне в глаза.

Мой блокнот.

Он лежал на столе, открытый. А рядом бутылки и… ручка.

Я взял его и стал листать.

На пятой странице узнал свой почерк, еще более неразборчивый, чем обычно.

Там было написано: «Моя первая попойка».

Шестая страница: «Как Джулию вытошнило у матери дома».

Седьмая страница: «Как Джулия упала с подиума в клубе».

Переворачиваю страницы. Восьмая, девятая, десятая, одиннадцатая…

Куча идиотских воспоминаний, связанных с Джулией.

Двенадцатая, тринадцатая, четырнадцатая, пятнадцатая…

Все те же глупости. Меня добивает семнадцатая страница, на которой я с трудом разбираю: «Как Мик заснул в туалете».

Еще на четырех страницах нацарапано что-то совершенно невразумительное. Только дойдя до двадцать второй, я слегка успокаиваюсь: на ней ничего нет. На следующих тоже.

Вне себя от злости, я иду будить Джулию.

— Что мы делали вчера вечером?

— А?

— Джулия, я тебя спрашиваю: что мы делали вчера вечером?

— Эй, дай мне проснуться, что ты так нервничаешь? Мы с тобой не трахались, если тебе это интересно…

— Да мне плевать! Я спрашиваю, что я делал с блокнотом Сильвио!

— Ах, с блокнотом! Честно говоря, плохо помню, я ведь тоже ужасно напилась…

— Попытайся вспомнить!

— Ты вел себя немного странно, но я все равно очень веселилась. Мы вспоминали всякие забавные истории из прошлого, и, не знаю почему, каждые пять минут ты вскакивал и писал что-то в блокноте, а потом рассказывал мне новые… было так мило, неужели ты все забыл?

— Да, я все забыл. Но, наверное, мы действительно неплохо провели время. Чао, приятного пробуждения.

Я выбегаю из дома страшно злой на Джулию. Иду под проливным дождем и постепенно понимаю, что винить должен только себя. Я поступил страшно глупо. Использовать блокнот ради таких пустяков — это непростительно…

Как можно взять и испортить целых девятнадцать воспоминаний? Больше шести лет волшебства коту под хвост!

Я сержусь на себя. Ужасно сержусь. Зачем я это сделал? Может, потому, что блокнот меня фрустрирует? Я постоянно сдерживаюсь, чтобы не написать лишнего и не испортить план, и вот оказывается, нескольких бокалов шампанского достаточно, чтобы растерять остатки здравого смысла.

Я бросаю пить. Решено.

Дождь льет как из ведра, но мне не хочется домой. При первом раскате грома я машинально захожу в ближайший бар, падаю на стул и заказы кофе.

Чтобы успокоиться, я рассматриваю прохожих. Некоторые ускоряют шаг и втягивают голову в плечи, другие прикрывают сумкой волосы, чтобы не намочить. Несколько молодых людей и девушек, смеясь, бегут и прыгают через лужи. А потом я замечаю пожилую пару: они бредут, укрывшись под одним зонтом и словно не замечая царящей вокруг суеты. У меня в голове вспыхивает воспоминание.

Черт с ним, со здравым смыслом, все равно план провалился.

Я достаю блокнот, аккуратно открываю, чтобы стекающая с волос вода не намочила страницу, и пишу.