Mой шестнадцатый день рождения.
Я хочу здесь остановиться и больше никуда не двигаться. В шестнадцать лет я хозяйка своих поступков, но также и жертва случая и непредвиденности.
Выйдя из подъезда, я увидела, что в своей желтой машине Роберто сидит не один: в полумраке я заметила темную сигару и все сразу поняла.
– Ты могла бы посидеть дома хотя бы в день своего рождения, – сказала моя мать, тихо закрывая за мной дверь, но мне было наплевать на ее слова, и я ничего ей не ответила.
Самовлюбленный ангел смотрел на меня с улыбкой, а я села в машину, делая вид, что не заметила присутствия Пино.
– Ну что? – спросил Роберто. – Что-нибудь скажешь? – и указал головой на заднее сиденье.
Я повернулась и увидела Пино, вольно развалившегося, с покрасневшими глазами и расширенными зрачками. Я ему улыбнулась и спросила:
– Накурился?
Он утвердительно покачал головой, а Роберто сказал:
– Да еще и выжрал целую бутылку водки.
– Тогда он в порядке, – сказала я, – ему хорошо.
Городские огни отражались на стеклах машины, магазины еще работали: их владельцы в ожидании Рождества. По тротуару шли парочки и родители с детьми, они не знали, что в машине сижу я с двумя мужиками, которые везут меня неизвестно куда.
Мы пересекли улицу Этнеа, и я уже видела Дуомо в окружении величественных финиковых пальм, освещенный белым светом прожекторов. Под этой улицей протекает река, спрятанная в трубе из камней и кусков лавы. Она не слышна, незаметна. Как и мои мысли, непроизносимые вслух, и мифы, умело спрятанные под моим панцирем. Мои мысли текут и меня развлекают.
По утрам здесь работает рыбный рынок, и можно ощутить запах моря, исходящий от рук рыбаков; они берут воду из ведерка и разбрызгивают на холодные и блестящие тушки, еще дышащие и извивающиеся. Мы направлялись как раз туда, хотя ночью там атмосфера совсем иная.
Я вышла из машины и почувствовала, что запах моря поменялся на запах дыма и гашиша, а вместо загорелых рыбаков – ребята с пирсингом, и жизнь продолжает быть жизнью, как всегда, в любых обстоятельствах.
Я вышла из машины, и мимо меня прошла пожилая женщина, одетая в красное, с рыжим котом на руках, худым и слепым на один глаз; от нее разило неприятным запахом.
Она напевала на диалекте что-то монотонное.
Она передвигалась, как призрак, медленно, с выпученными глазами, и я на нее смотрела с любопытством, пока парни выходили из машины. Женщина задела рукав моего пальто, и я ощутила странную дрожь; мы встретились взглядом на какой-то миг, но это было так красноречиво и сильно, что мне стало страшно, страшно по-настоящему. Ее взгляд, косой и живой, совсем не глупый, говорил: «Ты там внутри найдешь смерть. Ты никогда больше не сможешь вновь обрести свое сердце, детка, ты умрешь, и кто-то бросит на твою могилу землю. Но ни одного цветка, ни одного».
По мне пошли мурашки, эта ведьма меня заворожила. Но я ее не послушалась, а улыбнулась двум парням, которые направлялись ко мне, красивые и опасные.
Пино едва держался на ногах, он все время молчал, впрочем, я и Роберто тоже не говорили много, не то что в прошлые разы.
Роберто вытащил из кармана огромную связку ключей и одним из них стал открывать ворота. Ворота заскрипели, ему пришлось поднажать, чтобы они открылись, а потом он с грохотом закрыл их за нами.
Я не разговаривала, мне нечего было спрашивать, я прекрасно знала, чем мы собрались заниматься. Мы поднялись по лестнице, истертой за долгие годы, стены дворца казались такими некрепкими, что у меня зародилось опасение, что какая-нибудь из стен обрушится и нас убьет: многочисленные трещины и белые блики света придавали голубым стенам хрупкий вид. Мы остановились перед дверью, за которой слышалась музыка.
– Здесь кто-то есть? – спросила я.
– Нет, это просто забыли выключить радио, когда уходили, – ответил мне Роберто.
Пино сразу пошел в туалет, оставив открытой дверь туалета, и я видела, как он писал: он держал в руке член, обмякший и тонкий. Роберто ушел в другую комнату убавить звук, а я осталась в коридоре, с любопытством рассматривая те комнаты, которые были видны.
Самовлюбленный ангел вернулся, улыбаясь, поцеловал меня в губы, указал мне на одну комнату и сказал:
– Подожди нас в той келье желаний, мы скоро к тебе придем.
– Ха-ха-ха! – засмеялась я. – Келья желаний… какое странное название для комнаты, где трахаются!
Я вошла в комнату, довольно узкую. Стены были увешаны сотнями фотографий обнаженных моделей, вырезками из порножурналов и позами из Камасутры. И неизменное изображение Че на красном стяге под потолком.
«Куда меня занесло! – подумала я. – Это же настоящий музей секса… Чей же это дом?»
Роберто пришел с куском черной ткани. Он меня развернул и завязал мне глаза, потом снова повернул и со смехом воскликнул:
– Теперь ты похожа на богиню фортуны.
Я услышала, как щелкнул выключатель, и потом уже ничего не могла увидеть. Я различила какие-то шаги и перешептывания, потом чьи-то две руки с меня спустили джинсы, сняли свитер и лифчик. Я осталась в трусах-стрингах, чулках на резинках и в сапогах на высоких тонких каблуках. Я сама себя видела как бы со стороны: голой, с повязкой на глазах, видела на своем лице лишь красные губы, которые скоро испробуют кое-что…
Неожиданно количество рук увеличилось, их стало четыре. Было нетрудно различить, потому что две руки лапали мои груди, а две другие гладили мои ягодицы и через трусы касались моей половой щели. Я не могла распознать запах алкоголя Пино, возможно, в туалете он почистил зубы. Пока я себя воображала, воображала, как выгляжу во власти этих рук, я начала возбуждаться; вдруг сзади я почувствовала контакт с каким-то ледяным предметом, кажется стаканом. Руки продолжали меня лапать, но стакан со все большей силой вдавливался в мое тело. Испугавшись, я спросила:
– Блядь, что это?
Какой-то смешок издалека, и потом незнакомый голос:
– Твой бармен, сокровище. Не волнуйся, я принес тебе выпить, и только.
Он подставил стакан к моим губам, и я по глоточку выпила крем-виски. Я облизала свои губы, и другие губы меня страстно поцеловали. Прежние руки продолжали меня гладить, «бармен» продолжал давать мне пить, четвертый человек меня целовал.
– Какая у тебя хорошенькая жопа, – говорил незнакомый голос, – мягкая, белая, упругая. Можно, я ее укушу?
Я улыбнулась на эту глупую шутку и ответила:
– Давай, но не проси большего. Я хочу знать: сколько же здесь человек?
– Спокойно, ласточка, – сказал совсем другой голос у меня за спиной. И я почувствовала, что кто-то лижет мой позвоночник.
Сейчас мой образ, каким я его как бы видела, был более соблазнителен: с повязкой на глазах, полуголая, пять мужиков меня лижут, меня ласкают и желают моей плоти. Я была в центре их внимания, они делали то, что было позволительно в келье желаний. Я не слышала ни одного голоса, только вздохи и шорохи. А когда чей-то палец медленно проник в меня, я внезапно ощутила прилив жара и почувствовала, что разум меня покидает.
Я чувствовала себя в полной власти их рук, во мне нарастало любопытство, кто же эти мужчины и какие они. А если мое наслаждение будет результатом действий мужчины страшного и слюнявого? В тот момент это было неважно. А сейчас, дневник, мне из-за этого стыдно, но я знаю, что оплакивать то, что уже сделано, не имеет смысла.
– Ладно, – наконец сказал Роберто, – не хватает последней детали.
– Какой? – спросила я.
– Не волнуйся, можешь снять повязку, сейчас поиграем в другую игру.
Я сомневалась, надо ли ее снимать, но все же сняла и увидела, что в комнате нас только двое – я и Роберто.
– Куда же они ушли? – спросила я с удивлением.
– Они ждут нас в другой комнате.
– Которая называется?… – спросила я с интересом.
– М-м-м… Зал воскурений… Мы там курим соломку.
Я захотела уйти оттуда и оставить их там одних. Эта пауза меня расхолодила, и реальность предстала во всей жестокости. Но я не могла иначе, уж коли я начала, то должна была завершить это во что бы то ни стало.
Все остальное я сделала для них.
Я различила несколько фигур в темной комнате, освещаемой тремя свечами на полу. Из того немногого, что я сумела разглядеть, я поняла, что присутствующие парни не были безобразными, это меня утешило.
В комнате стоял круглый стол со стульями вокруг него. Самовлюбленный ангел сел.
– Ты будешь курить? – спросил меня Пино.
– Нет, спасибо, я никогда не курю.
– Вот уж нет… с сегодняшнего вечера закуришь и ты, – сказал «бармен» (я отметила, что он был смуглый, с точеной стройной фигурой, темной кожей и длинными вьющимися волосами до плеч).
– Извини, но я тебя разочарую. Когда я говорю «нет», это значит «нет». Я никогда не курила, не буду курить сейчас и не закурю в будущем. Для меня это не имеет смысла, поэтому занимайтесь этим делом сами.
– Но, по крайней мере, ты не лишишь нас удовольствия любоваться твоими прелестями, – сказал Роберто, постучав рукой по деревянному столу. – Сядь сюда.
Я села на стол, расставив ноги, каблуки сапог уперлись в стол, а мой половой орган стал виден всем. Роберто пододвинул стул и установил горящую свечу около моего лобка. Когда он скручивал бумажку с пахучей травкой, его взгляд то и дело перемещался с травки на мое сокровище. Глаза его блестели.
– Потрогай себя, – приказал он мне.
Тогда я медленно ввела туда один палец, а он прекратил воскуривание и полностью сосредоточился на том, что я делала.
Кто-то подошел ко мне сзади, поцеловал в плечи, взял на руки и нацелил меня на себя, пытаясь членом войти в меня. Его член был вялым. Его потухший взгляд был направлен вниз и был пустым. Я не захотела на него смотреть.
– Э, нет… мы об этом уже говорили… сегодня вечером никто не будет ее трахать, – сказал Пино.
«Бармен» ушел в другую комнату и вернулся оттуда с черной тканью. Мне снова завязали глаза, и чья-то рука вынудила меня сесть на колени.
– А теперь, Мелисса, мы будем передавать травку, – услышала я голос Роберто. – Как только она окажется в руках одного из нас, мы щелкнем пальцами, дотронемся до тебя, ты поймешь, что наступает твой черед. Ты подойдешь к тому, у кого травка, и возьмешь в рот, и будешь держать, пока он не кончит. Пять раз, Мелисса, пять. С этого момента мы не будем разговаривать. Удачной работы.
В моем рту встретились пять разных вкусов, пять вкусов от пяти мужчин. Каждый вкус имеет свою историю, каждая выпитая жидкость – мой стыд. В те моменты мне казалось, что мое наслаждение было не только плотским, но также было наслаждением красоты, радости, свободы. Находясь, голая, среди них, я чувствовала, что принадлежу другому миру, никому не известному. Но затем, выйдя из той комнаты, я поняла, что сердце мое разбито, и испытала невыразимый стыд.
Я вернулась в первую комнату, бросилась на кровать и почувствовала, что мое тело отупело. Я видела, как на письменном столе то и дело высвечивался дисплей моего мобильника, я знала, что это звонили мне из дому; было уже полтретьего ночи. Кто-то вошел в комнату, улегся поверх меня и меня выебал; затем пришел следующий и направил свой член к моему рту. Как только один начинал, другой извергал на меня свою жидкость. И так далее. Вздохи, стоны и хрюканья. И беззвучные слезы.
Я возвратилась домой, вся покрытая спермой, с размытым макияжем; моя мать меня ждала, заснув на диване.
– Я здесь, – сказала я ей, – я вернулась.
Она была полусонная и не стала меня ругать – по крайней мере, дала это понять кивком головы, уходя к себе в спальню.
Я вошла в ванную, посмотрелась в зеркало и не увидела того образа, которым с удовольствием любовалась несколько лет назад. Я увидела печальные глаза, ставшие еще более жалкими от следов черного карандаша, расплывшегося по щекам. Я увидела рот, который неоднократно был насилован сегодня ночью и который потерял свою свежесть. Я чувствовала себя переполненной и загрязненной чужими клетками.
Затем я сто раз прошлась щеткой по волосам, как это делали принцессы, так всегда говорит моя мать.
Мое влагалище, дневник, даже сейчас, когда я пишу тебя среди ночи, все еще хранит чужой запах.