Стоик

Глава 13

Всего несколько минут из долгого вечера чревоугодия и выпивки потребовалось Каупервуду чтобы заинтересовать Коула, получить его согласие передать Гривсу и Хеншоу пожелание снова обратиться к Каупервуду. По мнению Коула, Каупервуд в Лондоне может найти лучшее применение своим силам, чем в Чикаго, и в таком случае он будет рад выслушать подробности инвестиционного плана, который мог быть представлен потенциальным инвесторам.

Не менее удовлетворительным был и разговор с Эдвардом Бингемом, у которого Каупервуд выудил кое-какую полезную информацию о Брюсе Толлифере. Судя по словам Бингема, Толлифер в настоящее время пребывал в жалком состоянии. Хотя когда-то он был человеком с отличными связями в обществе и обладал кое-какими средствами, сегодня у него отсутствовало и то и другое. Еще не утративший мужскую красоту, он выглядел потасканным и потрепанным. До недавнего времени ходили слухи, что он связан с картежниками и другими лицами сомнительной репутации, большинство тех, кто знал его раньше и симпатизировал ему, фактически вычеркнули его из списка знакомых.

С другой стороны, Бингем должен был отдать Толлиферу должное – в последние месяцы тот вроде бы предпринимал попытки исправиться. Например, сейчас он жил скромно один в так называемом клубе холостяков «Альков» на Пятьдесят третьей улице, а время от времени его можно увидеть в лучших ресторанах. По мнению Бингема, Толлифер искал одно из двух: либо устроиться при богатой женщине, которая будет рада платить ему за те услуги, которые он сможет ей оказать, либо найти себе работу в маклерской фирме, где его прежние светские связи могут счесть достойными некоторого жалованья. Это критическое заключение со стороны Бингема вызвало у Каупервуда улыбку, потому что именно в таком состоянии он и рассчитывал найти Толлифера.

Он поблагодарил Бингема, а когда тот ушел, позвонил в «Альков» Толлиферу, который в этот момент лежал полуодетый и с мрачными предчувствиями ждал пяти часов, собираясь отправиться в один из своих круизов, как он сам это называл, – поисков в ресторанах, клубах, театрах, барах, где он может обменяться приветствиями со старыми приятелями и таким образом восстановить некоторые старые дружеские отношения или завязать новые. Часы показывали три, а за окном стоял ветреный февральский день, когда он с недокуренной сигаретой в руке вышел в коридор ответить на звонок Каупервуда. Волосы у него были растрепаны, а домашние туфли стоптаны до дыр.

– Говорит Фрэнк Каупервуд, – услышал в трубке Толлифер. Он весь напрягся, потому что это имя несколько месяцев не сходило с первых страниц газет, но взял себя в руки.

– Слушаю вас, мистер Каупервуд, чем могу служить?

Голос Толлифера представлял собой смесь чрезвычайной осведомленности, вежливости и готовности выполнить все, что у него попросят.

– У меня есть одно предложение, которое может вас заинтересовать, мистер Толлифер. Если вы сможете зайти в мой офис в «Нидерландах» завтра в половине одиннадцатого, я буду рад вас видеть. Так могу я вас ждать в это время?

Голос Каупервуда, как заметил Толлифер, нельзя сказать, чтобы звучал начальственно по отношению к подчиненному, но в то же время в нем слышалась командная, приказная нотка. Толлифер, невзирая на собственную высокую самооценку, почувствовал крайнее любопытство и немалое волнение.

– Конечно, мистер Каупервуд, я приду, – без промедлений ответил он.

Что это могло означать? Может быть, что-то связанное с продажей акций или облигаций. Если так, то он с радостью возьмется за подобную работу. Сидя в своей комнате и размышляя над этим неожиданным звонком, он начал вспоминать, что он читал и что знает про Каупервудов. Они пытались пробиться в нью-йоркское общество, но планы их расстроились, в связи с чем ходило немало слухов. Но потом мысли Толлифера вернулись к идее работы и к тому, что это может означать с точки зрения социальных связей; его вдруг охватила странная радость. Он принялся разглядывать свое лицо и фигуру, а также одежду в шкафу. Он должен побриться и помыть голову, вычистить и выгладить одежду. Он, пожалуй, никуда сегодня не пойдет, будет отдыхать, чтобы выглядеть свежим завтра утром.

На следующее утро он появился в офисе Каупервуда более смиренный и сговорчивый, чем когда-либо за долгие годы. Потому что ему казалось, что эта встреча каким-то образом предвещает новый поворот в его жизни. На это, по крайней мере, он надеялся, входя в кабинет, в центре которого за большим столом красного дерева и увидел этого знаменитого человека. Едва шагнув за порог, он сразу ощутил себя маленьким и ничтожным, потому что человек перед ним, хотя и не проявлял никакой невежливости, а напротив, пытался создать атмосферу непринужденности, был при этом холоден и погружен в себя. И Брюс, глядя на него, видел перед собой человека красивого, сильного и властного. Обо всем этом говорили большие магнетические и абсолютно непроницаемые голубые глаза, сильные изящные руки, так легко покоившиеся перед ним на столе, простое золотое кольцо на мизинце правой руки.

Это колечко много лет назад ему в камеру филадельфийской тюрьмы передала Эйлин – он тогда, перед началом своего беспрепятственного восхождения, упал на самое дно, и это кольцо, которое он не снимал с тех пор, было знаком ее неумирающей любви. И вот теперь он на пару с неким подонком, светским денди, собирался с помощью фальшивки отвлечь ее внимание, чтобы самому беспрепятственно и счастливо предаваться радостям любви с другой женщиной. Вот уж воистину одна из форм нравственного падения! Он полностью отдавал себе в этом отчет. Но что еще ему оставалось? То, что он собирался сделать, следовало воспринимать как должное, и причиной тому были условия, которые создала и сформировала сама жизнь посредством его поступков и поступков других людей. И теперь эти условия никоим образом нельзя было изменить. Для этого было слишком поздно. Он должен был действовать смело, вызывающе, жестоко, так, чтобы страхом вынудить людей принять его методы и потребности как неизбежность. И потому теперь, спокойно и довольно холодно посмотрев на Толлифера и указав ему на стул, он начал:

– Мистер Толлифер, прошу – садитесь. Я позвонил вам вчера, поскольку есть дело, которое требует человека, обладающего немалым тактом и социальным опытом. Полностью я разъясню вам его суть немного позднее. Могу сказать, что, прежде чем вам позвонить, я предпринял некоторые изыскания, касающиеся вашей персоны и вашей жизни, но могу вас заверить, не желая вам при этом никакого зла. Напротив. Я понял, что смогу быть вам полезным, если вы будете полезны мне.

В этот момент он улыбнулся яркой улыбкой, на которую Толлифер ответил хотя и не без сомнений, но искренне.

– Надеюсь, вы не узнали обо мне ничего такого, что сделало бы этот разговор бесполезным, – печально сказал он. – Я готов признать, что жил не самой безупречной жизнью. Боюсь, что это было предрешено уже одним моим появлением на свет.

– Вполне вероятно, что так оно и есть, – сказал Каупервуд весьма располагающим и утешительным голосом. – Но, прежде чем мы станем говорить об этом, я хочу, чтобы вы со всей откровенностью рассказали мне о себе. Дело, которое я собираюсь вам предложить, требует, чтобы я знал о вас все.

Он одобрительно посмотрел на Толлифера, а тот, отметив это, вкратце и в то же время вполне честно, рассказал всю историю своей жизни, начиная с юности. Выслушав его историю, Каупервуд, немало увлеченный рассказом, решил, что его собеседник принадлежит к несколько более порядочной и менее расчетливой категории людей, чем он надеялся, – Толлифер показался ему откровенным и непредсказуемым, искателем наслаждений, а не пронырливым и своекорыстным. И потому он решил, что может говорить с Толлифером более ясно и откровенно, чем он собирался поначалу.

– Таким образом, в финансовом плане вы на мели?

– В той или иной мере, – ответил Толлифер, криво улыбнувшись. – Думаю, что я всю жизнь в той или иной мере сидел на мели.

– Что ж, место это обычно многолюдное, как мне представляется. Но скажите мне, не пытаетесь ли вы сейчас, сегодня, собраться с силами и воссоединиться с той социальной группой, к которой когда-то принадлежали?

Он отметил безошибочно узнаваемую тень отвращения, мелькнувшую на лице Толлифера, когда тот ответил:

– Да, пытаюсь. – И опять эта ироническая, почти безнадежная и в то же время интригующая улыбка.

– И каковы ваши успехи на этом поприще?

– Судя по моему нынешнему положению, они невелики. Я жил в мире, существование в котором требует значительно бóльших денег, чем у меня есть. Я надеялся устроиться в какой-нибудь банк или маклерскую фирму, которая имеет влияние на тот круг нью-йоркского общества, с которым я знаком, потому что в таком случае я имел шанс заработать кое-какие деньги для себя и для банка, а также снова войти в круг людей, которые могут быть по-настоящему полезны мне…

– Понимаю, – сказал Каупервуд. – Но поскольку ваши социальные связи оказались разорваны, ваши усилия, как я понимаю, не дали никакого результата. Вы и в самом деле считаете, что, получив ту работу, о которой говорите, вы сможете вернуть себе то, что вам нужно?

– Не могу сказать, потому что не знаю, – ответил Толлифер. – Надеюсь.

Толлифер услышал несколько обескураживающую нотку неверия или по меньшей мере сомнения в голосе Каупервуда, и надежда, которую он испытывал еще мгновение назад, сразу потускнела. И тем не менее он отважно продолжил:

– Я еще не очень стар и определенно ничуть не более беспутен, чем многие из тех, кто был изгнан и сумел вернуться. Моя единственная беда в том, что мне не хватает денег. Будь у меня деньги, я бы никогда не сбился с пути. Все дело в отсутствии средств. Но я ни в коем случае не считаю себя безвозвратно потерянным. Даже сейчас. Я не оставил попыток, и после тьмы всегда приходит свет.

– Мне нравится ваше воодушевление, – сказал Каупервуд, – и я надеюсь, вы правы. Как бы там ни было, найти для вас место в какой-нибудь маклерской фирме не составит особых трудов.

Толлифер с волнением и надеждой воспрянул духом.

– Хотелось бы и мне так думать, – серьезно и почти печально сказал он. – Для меня это было бы прорывом к чему-то новому.

Каупервуд улыбнулся.

– Ну что ж, я думаю, это можно устроить для вас без особых трудов. Но при одном условии. Вы должны освободиться от всяких обязательств перед кем бы то ни было и не брать на себя новых. Я говорю это потому, что есть одно интересующее меня дело деликатного характера, в котором мне может потребоваться ваше участие. Оно никоим образом не покушается на вашу холостяцкую свободу, но может потребовать от вас по крайней мере временной демонстрации внимания к одной персоне и тех действий, о которых вы мне только что рассказывали: внимания к одной очаровательной женщине, которая немного старше вас.

Услышав это от Каупервуда, Толлифер подумал, что, вероятно, есть какая-то пожилая женщина, знакомая Каупервуда, на которую у того имеются финансовые планы, а ему, Толлиферу, отводится роль марионетки.

– Безусловно, – сказал он, – если я смогу быть вам полезен в этом деле, мистер Каупервуд.

В этот момент Каупервуд легко откинулся на спинку своего кресла и, сложив пальцы одной руки с пальцами другой, посмотрел на Толлифера холодным, расчетливым взглядом.

– Женщина, о которой я говорю, мистер Толлифер, моя жена, – резко и беззастенчиво объявил он. – Уже несколько лет, как я и миссис Каупервуд – нет, я не могу сказать, что мы с ней в плохих отношениях, потому что это не соответствует действительности, но мы с ней в большей или меньшей мере отдалились друг от друга.

В этот момент Толлифер кивнул, словно вполне поняв, что от него требуется, но Каупервуд поспешил продолжить:

– Я не хочу сказать, что это состояние перманентно. Или что я хочу получить доказательство ее супружеской неверности. Нет. Ее жизнь – ее личное дело, и она ведет такой образ жизни, какой считает нужным, не выходя за известные рамки, конечно. Я категорически возражаю против всякого рода публичных скандалов, и я не допущу, чтобы кто-нибудь интригами вовлек ее в какой-либо скандал.

– Я вас понимаю, – сказал Толлифер, к этому моменту уже начавший чувствовать черту, которую нужно будет четко прочертить и тщательно блюсти, если он хочет получить какие-то выгоды из этого предложения.

– Думаю, что пока еще не понимаете, – возразил Каупервуд с холодной ноткой в голосе, – но я буду выражаться как можно яснее, чтобы у вас не осталось ни малейших сомнений. Миссис Каупервуд была в юности красавицей, одной из самых красивых женщин, каких я видел. Она все еще очень привлекательна, хотя уже и не так юна. И она могла бы стать гораздо более привлекательной, если бы не ее подавленность и склонность к меланхолии. Причиной тому наш разрыв – и я признаю в этом мою ответственность и не предъявляю ей никаких обвинений. Я надеюсь, вы в полной мере осознаете это…

– Да, – заинтересованно и уважительно сказал Толлифер.

– Миссис Каупервуд позволяла себе вести образ жизни – физически и социально, – который, возможно, и имел оправдание у нее в голове, но ни малейшего в реальности. Иными словами, она еще весьма молода и имеет достаточно оснований для того, чтобы жить дальше, что бы она про себя ни думала.

– Я вполне могу понять ее чувства, – еще раз вставил Толлифер с неким философическим вызовом, который понравился Каупервуду. В нем слышалось сочувствие и понимание.

– Вполне возможно, – сухо и довольно нарочито сказал Каупервуд. – Задача, которую я вам предлагаю и для реализации которой вам будут предоставлены адекватные средства, состоит в том, чтобы каким-то образом – предположительно без моего ведома и категорически без ее ведома об этом нашем разговоре – сделать ее жизнь более интересной и красочной, чем сейчас. Она слишком много времени проводит наедине с самой собой. Мало видит людей, а если и видит, то не тех, кого следовало бы. Я пригласил вас сюда, чтобы узнать, сможете ли вы – при условии, конечно, что у вас будут для этого необходимые средства и никаких ограничений не будет наложено на способ реализации ваших задумок – найти возможность расширить ее интересы, окружить ее людьми, более соответствующими ее кругу и менталитету. Я могу сказать, что лично я не ищу никаких контактов с обществом ни для нее, ни для себя. Но существуют промежуточные круги, контакты с которыми, как я думаю, пойдут ей на пользу, а также в некотором роде и мне. Если вы понимаете, что я имею в виду, может быть, выскажете какие-нибудь предложения?

Выслушав это, Толлифер принялся рассказывать с максимальными подробностями о возможностях жизни для Эйлин в рамках, предложенных Каупервудом. Каупервуд слушал и, казалось, оставался доволен тем, как Толлифер понял ситуацию.

– Это еще не все, мистер Толлифер, – продолжил он. – Я хочу, чтобы вы понимали, что ваша деятельность в маклерской фирме, которую я выберу для вас, будет направляться лично мной. Надеюсь, мы поняли друг друга.

С этими словами он поднялся, давая понять, что разговор закончился.

– Да, мистер Каупервуд, – сказал Толлифер, поднявшись с улыбкой.

– Прекрасно. Теперь я, вероятно, не смогу увидеть вас в ближайшее время, но вы не останетесь без инструкций. Я распоряжусь, чтобы на ваше имя был открыт банковский счет. Кажется, это все. Всего доброго.

И это прощание, подкрепленное возвращением холодного достоинства, снова поразило Толлифера острым ощущением огромной пропасти, лежащей между ним и этим человеком.