Столичный доктор. Том IV

Глава 18

ХАБАРОВСКЪ. Шайки хунхузовъ безпокоятъ уссурiйское казачье населенiе. Приняты крутыя мѣры. Посланы команды русскихъ и китайскихъ войскъ на рѣку Норъ для уничтоженiя разбойниковъ. 8-го августа отрядъ льготныхъ казаковъ разсѣялъ шайку хунхузовъ противъ станицы Козловской.

КОПЕНГАГЕНЪ. На международномъ состязанiи велосипедистовъ въ гонкѣ для любителей на 100 километровъ званiе “всемiрнаго чампiона” получилъ - Понскарлсъ, вторым пришелъ русскiй - Дьяковъ, третьимъ датчанинъ - Антонъ Гансенъ.

Англiя, Японiя и Россiя. Въ «Daily News» сообщаютъ изъ Йокагамы слѣдующiе не лишенныя значенiя свѣдѣнiя: «Политическiй горизонтъ ясенъ, настроенiе мирно. Можетъ-ли по этому поводу радоваться Англiя — это вопросъ другой. Японiя понемногу падаетъ въ объятiя Россiи, и теперь уже не скрываютъ, что между первой и второй заключенъ договоръ для замiренiя Кореи.»

Ничего, как пишут в романах, не екнуло. Ну кричит, и ладно. Бабские оценки в таких вещах — дело ненадежное. Они и про разбитый нос могут громогласно заявлять, что убили. И только когда Жиган, заскочив во двор лесопилки, тут же вернулся и замахал руками, я понял — что-то непотребное там творится. И поскакал к воротам молодым козлом, срезая угол дороги.

Сколько там прошло времени? Минута, наверное, или чуть больше. Тут и расстояние было — курам на смех. За мной гремел тарантас, на ухабистой дороге растерявший всё преимущество в скорости. Сколько времени добежать - тут и расстояние курам на смех? Вот через минуту добежал и увидел. Собравшиеся во дворе, человек двадцать, наверное, образовали неправильный хоровод, отграничивая от внешнего мира моего слугу.

Тут я и замедлился. С одной стороны, надо быстро добраться до Кузьмы, с другой... С такими ранениями только в кино живут. Или в медицинских статьях из категории «уникальный случай». Дорогу мне освободил пристав. Александр Сергеевич растолкал зевак, и вошел в круг. Я за ним, и сразу ринулся к слуге.

Я стоял над телом Кузьмы, не в силах поверить своим глазам. Его лицо, всегда такое живое и выразительное, теперь было неузнаваемо изуродовано выстрелом из ружья. Стреляли крупной дробью — кровь и мозги забрызгали траву вокруг, а в воздухе стоял тяжелый запах пороха и смерти. Потрогал на всякий случай сонную артерию на шее. Ничего. Слуга был мертв. Я с трудом проглотил вязкую слюну, потом зачем-то еще раз попытался обнаружить пульс там, где его уже никогда не будет.

— Господи, помилуй! — перекрестился становой пристав.

— Евгений Александрович, — голос Жигана вывел меня из оцепенения. — Я все видел. Кузьма у лесопилки заговорил с молодым рыжим парнем, очень быстро у них все дошло до матов, — лицо хитрованца исказилось от гнева и скорби. — Я побежал, но не успел. Этот рыжий схватил ружье, которое стояло у стены. Ну и... пальнул Кузьме прямо в голову. Сразу наповал. Второй выстрел в молоко пошел, видать, от испугу. Он за ружье — и деру дал.

— Это сын старосты, Васька, — проскрипел какой-то дряхлый дедок в опорках и армяке.

Народу вокруг нас прибывало, пристав прикрикнул на людей, чтобы они не топтались рядом.

— Пойду пошлю кого-нибудь в город за начальником сыскной полиции. Тут дело злодейское, — сказал пристав.

Я сжал кулаки, чувствуя, как во мне сквозь оцепенение пробивается ярость. Кузьма ведь не просто слуга, он был первым человеком, которого я тут вообще увидел, очнувшись. Помогал мне, как мог, заботился...

— Где этот ублюдок? — процедил я сквозь зубы.

— Староста схвачен, барин, — ответил Жиган. — Он там, у амбара. А Васька сбег, не смог я его догнать. Винюсь! Уж больно резвый.

— И правильно, что не догнал, — вздохнул пристав. — Тогда бы тут два трупа было.

— Не успел бы перезарядиться.

Я решительно направился к амбару. Там, окруженный несколькими мужиками, стоял Порфирий Балакаев. Был он таким же рыжим, как и его сынок-убийца, но на голове уже волос почти не осталось, зато бороде мог позавидовать и сам царь. Лицо управляющего было красным от крика, а в глазах читался сильный страх.

— Барин! Барин! — завопил он, увидев меня. — Я ему говорил — не связывайся с Кузьмой, а он не послушал!

— Молчать! — рявкнул я. Староста мгновенно заткнулся.

— Где твой сын?? Куда он побежал? Признавайся, иначе хуже будет!

Балакаев помотал головой:

— Не знаю я! Истинный крест, не знаю!

— Говори ирод, что у вас было промеж с Кузьмой!? — я схватил Порфирия за грудки. Мужик оказался легким, удалось его приподнять на уровень глаз.

— Хр... барин.. пощади!

— Говори!

— Урожай мы налево пускали. Доходы с лесопилки також. Ну и займов на имение набрали в банках.

Народ вокруг охнул.

— Как ты мог брать кредиты без меня?

Я поставил Порфирия на землю, сплюнул вязкую слюну.

— Так по доверенности, что вы оставили, как в Москву уехали.

Староста повесил голову.

— Под суд пойдешь! Под замок его, — кивнул я Жигану. — Собирай людей, я дома видел псарню — возьмем собак. Сходи к старосте и найди какую-нибудь вещь Васьки.

Сзади завыл женский голос. Я обернулся, увидел, что какая-то крестьянка в платке и телогрейке, растолкав людей, бросилась на грудь Кузьме. Пристав сделал шаг к ней, взял за плечо. Но тут кто-то в толпе сказал, что это жена слуги — Авдотья. И я понял, что мне предстоит очень тяжелый разговор. Но не сейчас.

***

Вдова билась в истерике, поговорить с ней так и не удалось. Привели двух собак охотничьих. Других здесь быть не может. Шестеро мужиков, вооруженных разной степени дряхлости ружьями, присоединились к погоне. Плюс я со своим «Смитом с Вессоном». Ну и пристав. Тезка Пушкина не решился нас отпустить одних, даже строго предупредил, чтобы никакого самосуда. Какой правильный... Тут бы на лошадок, в стиле гонок южных плантаторов за афроамериканцами, так где их взять? Обитай я здесь, был бы выезд, в деревне без этого никак, а так... На своих на двоих. Это я от нервов цитатами думаю, не иначе.

След вел через поля, затем сквозь небольшой лесок. Собаки уверенно вели нас вперед, и я начал надеяться, что мы быстро настигнем убийцу. Слишком уж прямолинейно он двигался. Да и адреналин уже должен выгореть. Сколько у него форы было? Неполный час? Считай, ничего. Однако вскоре стало ясно, что Васька оказался хитрее, чем мы думали. След привел нас к небольшой речке. Здесь собаки заметались, потеряв направление. Псарь Фома матерно выругался, произнес:

— Хитер, сукин сын! В воду зашел, чтобы запутать нас.

Я стиснул зубы. Этого ублюдка мы достанем из-под воды.

— Разделимся. Одна половина пойдет вверх по течению, вторая — вниз. Ищите следы выхода на берег

Мы разошлись и продолжили поиски. Прошел час или даже больше, прежде чем один из мужиков, вернувшись к основной группе, крикнул:

— Нашел! Вот здеся вылез, ирод!

Мы собрались у места, где на илистом берегу четко виднелись следы босых ног. Собаки снова взяли след, и погоня возобновилась с новой силой.

Теперь путь вел нас через густой лес. Ветки хлестали по лицу, мы то и дело спотыкались о корни деревьев. Скорость движения сильно снизилась. Но мы упорно продвигались вперед, ведомые жаждой мести и справедливости. К тому же беглецу ничуть не легче нашего. А то и хуже. Приходится ему думать, а что дальше делать. У него с собой ни денег, ни одежды запасной, ни еды. Надолго его не хватит.

К вечеру мы достигли края обширного болота. Здесь след снова потерялся. Я выругался, понимая, что ночью продолжать поиски бессмысленно и опасно.

— Разбиваем лагерь, — скомандовал я. — На рассвете пойдем дальше.

Выставили охрану с ружьями, натащили валежника, разожгли костер. Перекусили всухомятку. Горячего бы похлебать, но потерпим. Уверен, скоро мы беглеца догоним. К тому же ему, в отличие от нас, сейчас холодно и голодно. Сначала Жиган, потом пристав пытались меня разговорить. Я отмалчивался, мрачно глядя в костер. Наконец, они оставили попытки народной психотерапии.

А ведь сегодня день рождения у Баталова! Точно, третье августа! Праздник просто зашибись какой...

***

Ночь прошла беспокойно. Я почти не спал, все время думая о Кузьме, о его семье, которая осталась без кормильца. Когда первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев, мы уже были на ногах.

— Болото большое, — сказал Жиган, разглядывая расстилающуюся перед нами топь. — Ежели варнак туда забрался, найти будет непросто.

— Найдем, — твердо ответил я. — Даже если придется осушить все болото.

После короткого совещания мы осторожно двинулись вперед. Судя по рассказам местных, на этот торфяник в своем уме далеко лезть никто не будет. Пройти его, особенно в одиночку, почти невозможно. Так что мы двинулись вдоль края болота. Идти приходилось медленно, тщательно выбирая путь среди предательских трясин. Хоть и тыкали перед собой вырубленными слегами, но несколько раз люди проваливались по колено в жидкую грязь, и их приходилось вытаскивать.

Около полудня один из мужиков вдруг закричал: — Гляньте! Там, на кочке!

Мы все посмотрели в указанном направлении. На холмике, возвышающемся над болотной жижей, виднелся клочок ткани. Присмотрелись — и точно, кусок белой ткани, зацепившийся за ветку кустов.

— Его, — уверенно сказал Фома. — Я эту рубаху помню, Васька летась на ярмарке купил.

Теперь у нас появилось четкое направление. Мы продвигались вперед, внимательно осматривая каждый островок твердой земли. Болото, казалось, не хотело отдавать свою жертву, то и дело пытаясь затянуть нас в свои глубины. Сначала Жиган провалился по пояс, потом Фома, тащивший его за слегу, по грудь. Еле вытащили, особенно тяжелого хитрованца. Кое-где собак пришлось тащить на себе.

К вечеру второго дня погони мы достигли противоположного края болота. Вот тут, на небольшом сухом островке, мы обнаружили недавнюю стоянку — смятые кусты и примятую траву.

— Был здесь, — сказал Фома, осматривая место. — Ушел не больше часа назад. А потом нас услышал, и побёг. Видать, на ночевку устраивался, вон, веток наломал.

Усталость как рукой сняло. Мы были близко, очень близко. Несмотря на наступающие сумерки, я решил продолжить погоню.

— Вперед! — скомандовал я. — Он не мог уйти далеко.

— Выйдет к железке, не найдем, — согласился пристав.

Мы углубились в лес, двигаясь быстро, но осторожно. Собаки, почуяв свежий след, рвались с поводков. И вдруг...

Громкий выстрел разорвал тишину леса.

— Ложись! — крикнул Жиган, сбивая меня с ног.

Вести в лесу перестрелку — дело неблагодарное. Каждое дерево — препятствие. Поэтому охотнику приходится подбираться до пределов прямой видимости. Но кто знает, вдруг та самая дробина или картечина найдет свой путь вопреки теории вероятностей, и причинит именно тебе вред.

— Не подходи! — донесся до нас хриплый крик бегунка. — Всех перестреляю! Я белку в глаз бью, вы меня знаете!

— Ты, Васька, не дури, — громко ответил псарь. — Стрелять тебе нечем, нас много. Очень скоро тебе не в глаз попадут, а в жопу, которой ты думал. Сдавайся, да пойдем домой.

— Не возьмете живым! Лучше здесь сдохну, чем на каторге! — уже не так уверенно закричал убийца.

Ситуация казалась патовой. Мы не могли приблизиться, не рискуя получить заряд в организм, а Васька не собирался сдаваться. Мужики начали тихо переговариваться, обсуждая, как лучше обойти позицию стрелка. А ведь вот он, совсем рядом — каких-то метров тридцать по прямой. Даже если обходить, вон до того кустарника, потом влево...

Я подвинул от себя Жигана и произнес «Чок». Время замедлилось, стало тягучим, словно кисель. Я резко вскочил, рванул вправо. Потом, ломая траекторию, влево. Лишь бы не запнуться за что-нибудь и не упасть. Раздался выстрел, я почти увидел, как медленно разлетаются картечины из ствола. Но я уже точно не на линии огня! Быстрее, еще быстрее! Спустя мгновение я был уже возле дерева, за которым устроился стрелок, вскочил прыжком на ствол. Васька судорожно засовывал патрон в переломленное ружье.

— Ну здравствуй, сучонок, — произнес я после того как пробил с правой ноги ему прямо в голову.

***

Назад возвращались утром. В здравом уме кто ночью по лесу ходит? И так только и успели собрать дровишек для костра. Второй день всухомятку питаться — кусок в горло не лезет. И запивать приходится водой из природных источников.

Дорога до Знаменки заняла существенно меньше времени — нам же по прямой идти, да и останавливаться для поисков нет нужды — вон она, цель похода, со связанными руками бредет спотыкаясь. После пенальти, пробитого головой убийцы, на лице у него расплывается здоровенный кровоподтек, из-за которого разрез глаз у Васьки стал сильно китайским. Вменить мне насилие в отношении задержанного у кого-нибудь вряд ли хватит ума — пристав подтвердит, что тот в нас стрелял.

Поначалу я гада хотел просто придушить. Хорошо, подбежавшие мужики оттащили. Пожалуй, побегать с тачкой на Сахалине для убийцы будет намного хуже, чем умереть сразу. Пусть помучается. Ведь Васька этот — никакой не уголовный авторитет, поддержка и грев на каторге точно не предусмотрена. И сбежать у него вряд ли получится. А срок ему светит, со слов пристава, согласно уголовному уложению от шестьдесят шестого года, статья одна тысяча четыреста пятьдесят пятая — от двенадцати до пятнадцати лет каторжных работ. А с учетом вооруженного сопротивления при задержании — и вся двадцатка. Считай, пожизненно, потому что здоровья там надо очень много.

Кстати, раскройся в Пятигорске мой просчет с оружием во врачебном саквояже, Сахалин бы мне не светил ни разу. За посягательство на жизнь и здоровье членов Императорского дома каторжные работы не предусмотрены. Смертная казнь и лишение всех прав состояния. Вот такой юридический каламбур.

Пришли мы в имение после полудня. Оказывается, мы просто кругаля по округе дали. Не будь сдерживающих факторов типа уставших собак и Васьки, и быстрее бы на месте оказались.

В Знаменке я сразу от правоохранительных забав отошел в сторону. В господском доме за время моего отсутствия кое-как убрались в спальне, куда и занесли мои вещи. Открыл чемодан. Вот рубаху на перемену покойник взял, белье тоже. А с костюмчиком беда — остался в Тамбове. Эх, в баньку бы сейчас... Скажу, чтобы натопили, схожу со становым. А пока приступим к вещам неприятным, но нужным. Умыться, переодеться, и сходить к вдове моего слуги. И пусть она была не особо покойным любима, но о своей семье не забывал, деньги отправлял регулярно.

Гроб с телом Кузьмы стоял посередине большой комнаты. Горницы, наверное? У меня как доходит до всех этих народных названий, моментально ступор начинается. Рядом с гробом суетились какие-то женщины. Они на похоронах сразу откуда-то таинственным образом появляются и начинают производить некие ритуалы, призванные усилить интенсивность броуновского движения. В головах стоял дьячок и читал псалтырь. Без энтузиазма, монотонно и невнятно. Работа у человека такая. Ладно, подкреплю стремление к соблюдению обряда рублём. Смотришь, и терпения достойно закончить чтение добавится.

Постоял рядом с гробом, посмотрел на платок, что накинули на обезображенное лицо Кузьмы. Ткань слегка пропиталась кровью, вокруг кружили мухи. И за что человеку такая кара??

Вдова меня явно ждала. С порога бросаться с обвинениями, мол, из-за барских хлопот мужика потеряла, не стала, но зыркнула не очень приветливо. Ее понять можно: пенсии по потере кормильца в такой ситуации актуальным законодательством не предусмотрено.

Я отошел от гроба, нашел взглядом Авдотью, и кивнул, давая знак, чтобы вышла следом.

— Ох, барин, как жить теперь без Кузьмы? — начала она плач безо всяких предварительных телодвижений. — Ведь на нем держалось всё! И деточки вот...

— Соболезную! — я приобнял женщину и она не отстранилась. Всхлипнула на плече.

Я спокойно подождал, вздыхая и поглаживая по спине.

— Сколько сыновьям лет?

— Так Володьке вот четырнадцать на Успение Пресвятой Богородицы, — начала перечислять Авдотья, отстраняясь. — А Прошке двенадцать на Сретение было.

— Читать, писать умеют?

— А как же! — с гордостью ответила Авдотья. — Всё как положено, земскую школу закончили, уж мой строго наказывал, чтобы учились, они, значит...

По нынешним временам такое образование — серьезный плюс в карьере. При упорстве и наличии средств его можно продолжить вплоть до высшего. Но и так — приказчиком возьмут сразу. Или помощником счетовода какого. Но сказал я другое.

— С собой сыновей заберу. Смогут — в услужение возьму, нет — на хорошую работу устрою. В беде не оставлю.

— А когда? — охнула Авдотья.

— Завтра, после похорон. И вот, возьми, пока не видит никто, — я подал ей приготовленные заранее и завернутые в бумажку двести рублей. — На житье.