Столичный доктор. Том IV

Глава 4

БЕРЛИНЪ. По полученiи извѣстiя о московской катастрофѣ императоръ Вильгельмъ послалъ русскому Императору телеграмму соболѣзнованiя.

ПЕТЕРБУРГЪ. Правительственное сообщенiе: «По приведенiи въ извѣстность числа жертвъ печальнаго событiя на Ходынскомъ полѣ, въ Москвѣ, 18-го мая сего года, оказывается погибшихъ, как поднятыхъ на мѣстѣ уже умершими, такъ и скочавшихся въ ближайшiе къ происшествiю дни въ больницахъ, — 231 человѣкъ, изъ коихъ 192 похоронены распоряженiемъ московскаго городского общественнаго управленiя на Ваганьковскомъ кладбищѣ. Затѣмъ къ 23-му мая какъ въ городскихъ больницахъ, такъ и въ больницахъ другихъ вѣдомствъ и учрежденiй состояло раненыхъ и 164 человѣка, изъ коихъ до 72 доставлены родными или явились сами въ больницы 19-го мая и въ послѣдующiе дни».

К счастью, флигель-адъютант не стал буквально понимать слово «незамедлительно», и я получил возможность привести себя в подобающий вид. Не знаю, кто меня пожелал видеть, но в любом случае явление меня потного и небритого вряд ли будет уместным. Поэтому надел костюм-тройку, в жилет засунул «Патек Филипп» на золотой цепочке. Повязал широкий синий галстук.

Ехали молча. Даже расспрашивать не стал. Сказали адъютанту — доставить в такое-то место к определенному времени, он и выполняет. А пункта «обсуждать что бы то ни было с сопровождаемым», скорее всего, в приказе не имелось. Да и мне удобно — можно порассуждать, что дальше будет. Причина понятна — до верхов весть о вчерашнем инциденте дошла, как Шувалов и предупреждал. В каком виде это подали? Вряд ли моя роль получила положительную оценку. Но и это полбеды. Главное — как к этому отнесутся те, к кому мы едем. Кстати, а куда? Судя по тому, что мы сначала выехали на бульвары, а сейчас поворачиваем на Пречистенку, то путь наш лежит вовсе не на Тверскую. И не в Кремль. Я так на Девичье поле езжу. Через Садовое кольцо, может, и ближе немного, но мне там дорога не нравится. Еще и конка эта вечно как маршруточник — пытается под лошадь броситься.

Вот и Садовое проехали, не свернув. Пречистенка кончилась, началась Зубовская. И она же сейчас по мановению волшебной палочки вдруг превратится в Большую Царицынскую... О, а можно отгадать, куда мы едем? Есть приз за это? Эх, не дали проявить интуицию... Возле дома нумер шесть, в котором находится клиника факультетской хирургии, непривычно большое скопление пафосного конного транспорта, казаки конвоя ЕИВ... Думаю, если всё махом продать, можно спокойно содержать всю московскую медицину года два. И даже украсть останется. А заведует здесь некий Бобров. Что же он мне не сказал? Ведь его наверняка предупредили, чтобы в приемном покое дерьмом и портянками не воняло, а пациенты все причёсанные и умытые. А когда? Вечером я не позвонил, спать завалился, а утром меня и в кабинете не было. А телепатические сигналы я так и не научился еще принимать.

Кучер скромно припарковался в сторонке, в гущу событий благоразумно влезать не стал. Флигель наконец подал голос:

— Следуйте за мной, господин профессор.

А куда денешься? Спасибо, не в Бутырский замок. Тут и стены помогают, места нахоженные, намоленные, почти родные. Да мне тут вчера еще кабинет начальника открывали, чтобы я чресла поудобнее расположил и высокие истины изрек, попивая чаек.

Мы подошли к оцеплению, и капитан что-то сказал гвардейскому поручику, который, похоже, всем командовал. Тот кивнул, и нас пропустили. А меньше суток назад меня тут обыватели материли. Почти на этом самом месте, кстати. Такой-сякой, лезу к дохтурам без очереди...

Ирония судьбы, блин, только без легкого пара. Я вновь очутился в бобровском кабинете. Изменилась всего одна маленькая деталь — удобный диван оказался занят, и прилечь будет некуда. На него взгромоздились аж три августейших задницы — гвардеец Владимир Александрович, кавалергард Николай Михайлович и номинальный начальник местности Сергей Александрович. Кстати, смотрели на меня все трое совсем не как накануне. Генерал-губернатор с легким сожалением, почти извиняясь, Николай Михайлович — с явным одобрением, а Владимир Александрович — с любопытством, что ли. Но точно не как солдат на вошь. За начальственным столом сидел, понятное дело, хозяин земли русской. С крайне недовольной физиономией. Одет не по форме, в одной рубашке с закатанным левым рукавом, к локтевому сгибу пальцами прижимает ватку. Не знаю, в ходу ли уже этот интернациональный жест, но смотрелось забавно — будто Его императорское величество показывает всем... ну ясно, что.

Уже кланяясь, я вспомнил анекдот, подходящий к ситуации. Когда работяга попросил директора подвозить его на работу на служебной «Волге» и получил резолюцию — одобряю на пятьдесят процентов. Ничего не понял, пошел за разъяснениями — через день возить будут, или только до половины дороги? Директор и показал, что по плечо — сто процентов, а по локоть — как раз пятьдесят. Нервы всё, конечно. В стрессовой ситуации люди по-разному себя ведут. Я вот шутить начинаю. Кстати, говорят, что сарказм — признак интеллекта. Если так, то я мыслитель уровня Сократа, не меньше.

— Ваше Императорское величество! Ваши Императорские высочества! — с трудом сдерживая ухмылочку, произнес я, разгибаясь.

— Нам доложили о вчерашнем происшествии с французским посланником, — сурово и без эмоций, как судья приговор, произнес Николай. — Вашему поведению нет оправданий. Мы запрещаем вам даже думать о поединках! Вы поняли, Баталов?!

О как! Я уже даже не «господин», а так, не пришей рукав? Но тут спорить нечего. Весь лимит я вчера исчерпал, когда ляпнул что-то в ответ Владимиру Александровичу.

— Целиком и полностью понял, Ваше Императорское величество, — вновь отвесил поклон. — Даже никаких мыслей о дуэли.

Баба с возу — кобыле легче. Всю жизнь мечтал получить пулю в живот и еще неделю загибаться в наркотическом бреду.

— Помимо этого, вы немедленно принесете извинения за свой поступок графу де Монтебелло.

Я поднял глаза к потолку, прикинувшись, что внезапно перестал понимать русский язык, а заодно оглох.

— Вас не учили отвечать, когда к вам обращается император?!

Это на меня рыкнул Владимир Александрович.

— Вопрос деликатный. Затронута моя честь.

— Нам не нужен дипломатический скандал с Францией! — Николай помассировал руку.

— Есть выход, который всех устроит, — с дивана встал Сергей Александрович, прошелся по кабинету. — Письменные извинения.

Все посмотрели на меня. Я перестал разглядывать потолок, вздохнул.

Кажись, переборщил слегка. Надо сбавлять обороты. Не та ситуация, когда можно становиться в позу. Хотя немного обидно — ведь пострадал я как раз за Николая.

— Готов выполнить любую вашу волю, Ваше Императорское величество! Письменные извинения будут принесены.

— Вы нас очень разочаровали, господин Баталов, — Николай решил меня «добить». — Не думаю, что такое поведение достойно претендующего на княжеский титул. Не задерживаю.

Это он эмоцию показал, когда в конце вместо множественного лица на единственное перешел? И что всё это было? Судя по взглядам Великих князей, осуждение не единодушное. Хотя... ну их в болото, с их политическими игрищами! Мне от этого один хрен лучше не станет, одни помехи только. А титул... Жил без него, проживу и дальше. Не просил, предложили. И не настаиваю. Будут палки в колеса ставить, так в Швейцарии и вовсе республика, а на берегу Женевского озера, где-нибудь в Монтрё, климат помягче. Вместо Клода Нобса фестиваль там организую, буду по вечерам в казино ходить, пить пиво, а в выходные на рыбалку. Оно, конечно, сильно похоже на сумасшедший дом — тишина, вежливые сестры, улыбки. Но если от суеты устал, лучше страны не найти.

Вот, на ловца и зверь бежит — в меня чуть не врезался Бобров. Явно встревоженный и чем-то сильно недовольный. Хотя почему «чем-то»? Причина известна, только что имел счастье лицезреть. И даже пистон получить.

— Как переживаете стихийное бедствие? — спросил я, когда оттащил Александра Алексеевича в сторону.

— Ужас! Предупредили чуть не за час, подготовиться толком не успели! Всё через пень-колоду!

— То-то я смотрю, журнал на спинке дивана лежит, я его вчера там оставил.

— Так я в кабинет и не заходил. Его Величество сел за мой стол, а там истории болезней лежат, — он посмотрел по сторонам и продолжил уже намного тише: — Императору с первого раза в вену не попали... Очень недоволен был! Императрица в обморок упала... А еще Великие князья не сдавали кровь. У нас холодильников нет, хранить ее негде!

Лицо Боброва было уставшим, под глазам залегли мешки. Небось ночью не спал. А сейчас еще и августейшую кровь тайком в канализацию сливать. Так себе развлечение…

- Лучше бы медиков прислали - хирург тяжело вздохнул - у меня врачи так не справляются. Вот что бы им стоило в Екатерининскую поехать? Или к вам?

— У меня карантин, — тем же тоном опытного заговорщика ответил я. — Только я вас прошу — никому ни слова.

— Что случилось? — встревоженно спросил Бобров.

— Давайте я потом расскажу, когда всё кончится.

— Ну да, меньше знаешь, крепче спишь, — махнул рукой профессор.

— Александр Алексеевич, разрешите, я у вас Евгения Александровича на пару слов украду.

Мы вдвоем повернули головы. Кто еще мог в больнице общаться как на великосветском приеме? Тот, кто половину жизни на них провел и планирует провести оставшуюся половину.

— Конечно, Ваше Императорское высочество, — Бобров изобразил поклон в адрес Великого князя и в быстром темпе скрылся за ближайшим поворотом.

— Проведите меня к месту сдачи крови, — сказал Сергей Александрович. — На ходу поговорим.

— Нам к лестнице, на первый этаж, — показал я направление движения.

— Не принимайте близко к сердцу, — начал капать мне на мозг Великий князь. — Его величество вынужден был так сделать. Мало того, что он манкировал балом у посланника, который был согласован на высшем уровне, так тут еще и вы добавили. Вот стоило его пинать?!

Князь остановился, повернулся ко мне. А Сергей Александрович тоже выглядит не очень. Опять неестественно держит спину, бледный какой-то…

— Вы гимнастику Ли Хуаня выполняете? —тихо спросил я.

— Сейчас некогда, — тяжело вздохнул князь. — Опять боли появились.

— Надо укреплять спину! Я же объяснял. Широчайшие мышцы, ромбовидная с трапециевидной - они как каркас! Держат все “здание” тела.

Мы замолчали - мимо нас, постреливая взглядами, прошелестели юбками две молоденькие медсестры.

— Вызову вашего китайца и позанимаюсь, - покивал Сергей Александрович, совершенно не обратив внимание на девушек. - Так вот насчет француза. Монтебелло после такого афронта долго здесь не задержится. Скоро все забудут об этом досадном недоразумении, и я выполню свое обещание. Только прошу! Больше никаких эскапад!

— Вот мы и пришли, — показал я на толпу перед дверью.

Верхушка пиарилась на гробах в полную силу. Магний вспыхивал почти непрерывно. Великие князья стояли в очереди на сдачу крови, и каждого надо было запечатлеть, а потом еще и в палатах рядом с ходынскими страдальцами. Сергей Александрович в этом ряду последним встал. Но тут как на эстрадном концерте — кто выступление завершает, тому и слава. А если приплюсовать личное участие в спасательных работах на Ходынке, то он явно получил очков больше всех. Хотя хрен с ними, пусть хоть так. Всё лучше, чем потом в мемуарах писать, что император так переживал, что аж два танца пропустил, и рябчики на обеде ему в горло не лезли. А меню и вовсе траурным было, всего тринадцать перемен блюд!

— Подождите меня, я освобожусь сейчас.

Конечно, самое время сказать, что мне некогда, и в другой раз - у меня на повестке дня и вовсе чума, а не государственный пиар. Этот деятель меня больше полугода на поводке держал, шагу лишнего ступить не давал. Не в собачьей будке, конечно, и материально я в очень большом плюсе оказался, но всё же, все же…

Одно только и мирило меня с действительностью в Вольфсгартене — винный погреб герцога. Эрнст Людвиг ради заботы о любимой сестре милостиво разрешил чувствовать там себя хозяином.

Хороший, кстати, немчик. Денег хватит, чтобы половину Германии купить, влияния вагон, род из самых знатных, а если не знать этого, то после общения с ним и не подумаешь - демократ самых широких взглядов. Кстати, надо уже музей делать как следует. Потому что я не знаю, куда девать полный парадный комплект формы офицера гессенской армии. Подарок Эрнста Людвига. Поставим его на манекене перед стеной, на которой фотографии меня с бородачами: Склифосовским, Сеченовым, Бобровым, Дьяконовым, Филатовым, Кохом, Эрлихом, Рентгеном, Микуличем. Тщеславен я, есть такой грех.

Ушлые фотографы расползлись почти моментально, сделав снимки генерал-губернатора, не стали ждать конца процедуры - уже все привычно, вон как прогресс вскачь пошел. А потому эпизод, когда большой начальник шипит по-змеиному на медсестру, наложившую слишком тугую повязку, остался вне анналов истории.

Мало того, он решил использовать процедурный кабинет как переговорную. Хотя вряд ли стоит сильно переживать — сегодня здесь и так были нарушены все требования асептики и антисептики. Так что мой проход в уличной обуви ничего и не добавит.

— Присаживайтесь, — Сергей Александрович по-хозяйски кивнул на стул, стоявший рядом с кушеткой. — Как я и говорил — потерпите немного. Государь на самом деле вовсе не гневается. Ведь на Ходынке все могло бы кончиться громадной давкой и тысячами погибших!

Тут не поспоришь. Князь смотрит на два метра под землю. Вон как прочухал ситуацию…

- Кроме того, Его величество одобрил почти все наши действия по спасению пострадавших. Значит, и ваши тоже. Даже Власовского помиловал. Рукавишников... Жаль его, но ничего не поделаешь. Нечего было оставлять работы без пригляда.

У Великого князя вот такие приступы разглагольствований на полусекретные темы порой случались. Когда-то я читал рассказ, в котором некий политик испытывал временами острые приступы необходимости произносить речи, и его подчиненные спешно организовывали толпу слушателей в разных необычных местах. Так и здесь. Сейчас минут пять с важным видом будет сообщать мне прописные истины, а потом отпустит. Можно сказать, я под руку подвернулся.

Так и вышло. Давай, держись, всё будет хорошо, победа на горизонте, осталось день простоять, да ночь продержаться. Разъедутся послы, аристократы - все пойдет своим чередом. Как замолчал Великий князь, я раскланялся, и пошел искать Боброва. Хоть с родственной душой словом перемолвиться.

Но Александр Алексеевич ожидаемо оказался на перевязках. Наверное, только выпроводил это шоу во главе с ведущим артистом, и побежал работать.

***

Извозчик, как назло, попался из тихоходов. До Большой Молчановки отсюда пешком полчаса идти. Ладно, минут сорок, если прогулочным шагом. Вот примерно столько он и ехал, позевывая и пересказывая мне ходынские ужасы. Его даже не интересовала ответная реакция - общение шло в одни ворота.

Интересно, вроде я не объявлял бесплатной раздачи чего бы то ни было. И о приеме на работу с окладом триста рублей нигде не писал. Но что тогда делает эта толпа у ворот? Человек полста, не меньше. Мужчины, женщины, старики… Выругался про себя. Тут в правом крыле, в лаборатории чума может быть! Мне тут толпа совсем не нужна…

Отпустил извозчика, подошел пешком. Судя по одежде, в основном крестьяне, стоят мелкими кучками, о чем-то переговариваются.

— Что у вас, православные? — спросил я у мужичка, сворачивающего самокрутку поистине исполинских размеров.

— Так за дитем пришли. Сказывали, что здесь держат сыночка нашего. Ванька, смирный такой, белоголовый. На Ходынке потерялся, вот, ищем.

— Кто сказывал?

— Да в газетах пропечатали. Я сам не видел, кум шепнул.

Что за ерунда?! И где подчиненные? Почему я должен этим заниматься? Протолкался к воротам и громко объявил:

— Дорогие мои!

Народ нехотя начал поворачиваться. Ну да, вид мой у такой категории населения доверия вызывает мало: молодой, не толстый, одет богато. Сразу понятно: чужак. Сейчас начнет недоимки собирать или заставлять работать бесплатно. Взгляды сразу стали колючие, недоверчивые.

— Ваших детей здесь нет. Была одна девочка, Катя, но вчера нашлась ее мать. Всё. Больше никого.

Поверили мне далеко не все. Да, в костюме, с галстуком, точно брешет. Все развернулись и продолжили прежнее занятие — обсуждать погоды и виды на урожай. Скажи спасибо, барин, что морду не побили.

Впрочем, к калитке пустили. За ней поигрывая хлыстом стоял Жиган.

— Вот же несознательный народец! Говорил им - идите отсюда, нет тут ваших деток. Не верят.

Не успев закрыть калитку, я увидел, как вдоль по улице катит двуколка, а вслед за ней скачут казаки. Народ заволновался, скучковался в плотную толпу. Экипаж остановился, из него вылез румяный Зубатов. Собственной персоной. Увидел меня, махнул рукой, подзывая. Внутри все захолодело. Узнал про чуму?

— Евгений Александрович! Ах, как неаккуратно! Зачем же вы так?