Строптивая сиротка для Айсберга

Глава 22. Кай

Следующая неделя проходит легко и круто.

Герда выздоравливает, температура больше не поднималась, но я всё равно как маньяк строго слежу, чтоб соблюдала все предписания врача.

По-прежнему заставляю её полоскать горло и контролирую, чтобы не забывала использовать спрей, к Маше окончательно возвращается аппетит и о болезни периодически напоминает лишь травяной вкус поцелуев.

Эту неделю мы, словно живём под куполом. У нас свой мир, государство в государстве. Я почти не пользуюсь телефоном, не отвечаю на звонки, разве что курьерам с доставки. С тоской думаю, что в понедельник возвращается отец из Питера и у меня не получится больше растягивать липовый больничный. Вот такой я продуман, болею за компанию с Машей, спасибо сестре Макса. Она хоть и детский невролог, но связи у неё везде.

Мы много гуляем, смотрим телик, едим вредности и, конечно, трахаемся. Дорвавшись до тела, не могу остановиться, мне всё время мало и постоянно хочется секса. В эту неделю Соколова прямо гимнастка, кручу её, гну и растягиваю, на все эксперименты соглашается с удовольствием.

Много разговариваем, после моего признания, Машу словно прорвало.

Она взахлёб рассказывает мне про свою семью, сестру и вообще как она попала в детский дом, про жизнь в казённых стенах. Сам спрашиваю про ожог, покраснев, заикаясь всё-таки делиться, что в шестнадцать её пытался изнасиловать молодой новенький физрук. До меня только сейчас доходит, почему наш первый секс вышел таким убогим. Всё дело в позе, которую я выбрал.

Именно так «по-собачьи» этот скот пытался изнасиловать Герду. Тогда у неё тоже была ангина, и не было голоса, она даже на помощь позвать не могла, да и некого особо было. Все дети и персонал поехали в театр, а Маша осталась, так как болела.

Этот урод заманил её в раздевалку и стал приставать, когда Маша дёрнулась к двери та, оказалась закрыта. Началась потасовка и она упала спиной на какой-то древний обогреватель, этот гандон не сразу это понял, пока рвал на ней одежду и только когда запахло палёным, до него дошло.

Он будто очнулся, бухнулся на колени, стал плакать и просить прощения. Умолял не рассказывать какому-то Чёрному, иначе ему конец. Кто это Маша до сих пор понятия не имеет. Да и не стала она его слушать, трясущимися руками отобрала ключ и убежала в медпункт. Медсестра была в шоке от увиденного, тут же повезла в больницу, где обработав ожог их отпустили, после начались разборки, приехала полиция.

Герду долго допрашивали, а она писала ответы в блокнот. Физрука и след простыл, но через месяц его труп выловили в соседнем городке. По официальной версии, утонул, зачем, правда, в декабре он полез в воду непонятно. В интернате шушукались, что ему «помогли».

От этих откровений у меня волосы на загривке дыбом встали. И захотелось убивать. Метался по комнате, не находя себе места, перед глазами мелькала юная перепуганная Маша. Беспомощная, немая. Чудом она выбралась тогда из коморки невредимой. Дай бог, здоровья мужику, что «помог» искупаться этому скоту. Я бы тоже помог. От воспоминаний снова начинает крыть, мне нужна Герда, она одним своим взглядом, прикосновением может меня успокоить.

Ставлю фильм на паузу и бреду на кухню, Соколова пританцовывает спиной ко мне. Снова уничтожает шоколадную пасту в последние дни это её основная еда. Как магнитом тянет к сладкой жопке, подхожу и по-хозяйски кладу руки на бёдра, осторожно целую ожог. Маша вздрагивает и поворачивается, улыбается.

— Ты начнёшь, есть что-нибудь кроме Нутэллы?

— Ммм — облизывает губы — Может, роллы закажем? И ещё мне понравилась та острая лапша.

— Давай, а мне пиццу.

Объевшись вредностями, мы снова занимаемся сексом, долго, неторопливо, лениво.

Впервые с нашей ссоры я «сыт» и мне спокойно и счастливо. Именно потому, что в любой момент могу прикоснуться, поцеловать, обнять, уверен, что взаимно.

Сейчас Маша сверху, тяжело дышит, уткнувшись мне в шею, ловит отходняки после оргазма, медленно сползает мне под бок.

Мы немного потные, в комнате характерно пахнет сексом, повернувшись, любуюсь на расслабленную Герду. Глаза горят, губы припухли — я кусал их недавно.

— Губы болят? Я увлёкся.

— Да уж, засосы, укусы, да вы маньяк, Кай Алексеевич!

— Так, хорошо с тобой, что иногда меня заносит, так и сожрал бы тебя! — скалюсь, изображая вампира.

— Не ешь меня, я тебе ещё пригожусь. — смеётся Герда.

Пару минут просто лежим в тишине, обнявшись.

Между нами какой-то новый уровень близости. Впервые у меня появляется желание поделиться своим личным. О чём знает только отец и Макс.

— Маш, а у меня брат есть.

Герда опирается на локоть и таращит на меня глазища.

— Я думала, ты единственный ребёнок! Родной?

— Родной, мы близнецы. Его Мишей зовут.

— Близнец?! Офигеть. Вас, что как в индийском кино разлучили в детстве? — хихикает, но встретив мой взгляд, замирает. — Не может быть, я что угадала?!

— Да, его увезли в Америку в пять лет. Родная тётка по матери усыновила, фамилию поменяли. Теперь он Даллас.

А дальше я рассказываю всё подробно и с деталями, которые все до одной кажутся мне важными.

Что Миша часто и сложно болел, про смерть отчима, про алкоголизм матери.

Что я был хулиганистым и непослушным, а Мишка паинькой. Про бездетную Лену, про крутые каникулы, что она нам устроила перед отъездом в Америку. Про аттракционы и коробки шоколада, про красивую одежду и странные вопросы Мише.

Сейчас понимаю, что это были примеры, которые Лена выписывала ему на листок, а Миша их щёлкал как орешки. Про пожилую соседку — учительницу Ивану Карловну, которая периодически сидела с нами, когда мать ещё работала. Она жалела нас, подкармливала и учила Мишку математики. Говорила у него талант. Меня, конечно, тоже пыталась учить, но ничего из этого не вышло. Пока Миша решал задачки, я гонялся за её одноглазым котом, по кличке Пират.

Рассказываю, как она штопала наши застиранные штаны и рубашки. Как мы втроём часто пили чай с вишнёвым вареньем, и как она тайком рассовывала конфеты нам по карманам. Это были дешёвые карамельки, но тогда, казалось, нет ничего вкуснее.

Маша слушает, разинув рот, периодически начинает грызть подушечку большого пальца от эмоций. А я всё говорю и не могу остановиться, оказывается, у меня тоже была потребность поделиться.

Чтобы убедиться, всё это мне не приснилось. Всё действительно так и было. И Миша был. Рассказываю, как после отъезда брата, мать совсем слетела с катушек и начала пить по-чёрному, про бесконечный шалман в нашей квартире, пьяные разборки, мать в синяках, мои ночёвки по друзьям.

Как одним днём появился отец и забрал меня в Москву. Я был рад, не понимая до конца, что меня ждёт. После жизни с пьющей матерью мне казалось, что хуже быть не может.

Я стал самым сильным разочарованием Алексея Снежинского. Всё во мне было не так, как ему хотелось. Тупой, неспортивный, несговорчивый, хотя поначалу я ему в рот заглядывал и очень старался понравиться и угодить. Адаптировался к новому городу я сложно. Друзей у меня не было. Учился средне, без особых талантов.

Он всё время сравнивал меня с Мишей, про которого ему периодически писала Лена. Про Мишины успехи в школе, про выигранные олимпиады по математике, про то, как быстро и легко он освоил английский. Идеальный сын. Именно такого и хотел Алексей Снежинский, а получил меня — противоположность.

И разочарованию его не было предела, мы не ладили, я перестал быть удобным и больше не старался ему угодить, так как понял всю тщетность этих попыток. А он никогда особо и не искал ко мне подход. Уживались мы плохо, в доме были постоянные скандалы и потасовки, устав быть «мальчиком для битья», я занялся боксом и через время смог дать отпор. При очередной ссоре сломал ему нос.

На следующий день мои вещи перевезли в квартиру, которую он мне купил, с тех пор мы ни дня не жили под одной крышей. Алексей Вячеславович дал мне свою фамилию, крышу над головой, образование и безлимитную мастеркард, но семьи из нас не вышло.

Порой, кажется, он терпит меня, потому что уже третья жена не смогла осчастливить его другим наследником. Бесконечные выкидыши и замершие беременности. Отец менял любовниц и жён, но никто так и не смог ему родить.

Мы с Мишей единственные его дети. А своими бесконечными упрёками и сравнениями, он фактически лишил меня брата. Сначала Миша не горел желанием общаться, не хотел никаких напоминаний о прошлой жизни. Потом я ненавидел его за, то какой он прекрасный, талантливый, идеальный сын.

За то, что Алексей Снежинский хотел именно такого сына, как он. И не стеснялся выговаривать это мне при каждом удобном случае. Разочарование — стало моим вторым именем.

Замолкаю, снова переживая сказанное. До сих пор горит.

— Вы с братом так и не общаетесь? Ведь сейчас вы уже взрослые и можете сконектиться без посредников? У тебя же есть его контакты? Адрес?

— Есть, общаемся, но очень редко. В основном по электронке. По праздникам.

— Почему? Может вам созвониться? Миша говорит по-русски?

— Говорит. Столько лет прошло, сложно нам, практически нет общих тем. Да и времени нет. У меня работа, Миша тоже работает и бесконечно где-то учиться. — сглатываю противный ком в горле.

— Какие-то курсы, тренинги. Такой весь успешный, умный, талантливый. На его фоне я просто тупой качок.

— Не говори глупости, ты самый лучший. — Герда забирается на меня и хаотично целует в лицо, шею. — Добрый, заботливый, щедрый, сильный. У тебя красивое тело, а твой пресс и задница вызывают у всего женского населения Земли повышенное слюноотделение.

— Хорошо, что ты у меня есть. Повезло мне, а? — щурюсь, как сытый кот пока Маша ёрзает голой жопкой по моему животу.

— Повезло, конечно. И мне с тобой повезло. Я так рада, что ты со мной поделился. Всегда мне всё рассказывай. Я умею слушать и слышать. И никогда не ври, ладно? — Маша сползает ниже, целуя грудь и живот, мгновенно каменею от её языка.

На душе становится так же тяжело, как, в паху, до которого Маша добирается и начинает щекотать меня волосами. Убеждаю себя, что не вру, просто умалчиваю. Сейчас такой светлый момент между нами. Любовь. Гармония. Доверие.

Ну, кому станет лучше, если я вывалю туалетную историю с Кариной? Зачем ей знать? Исправить сделанное я не могу, как бы не хотел. А ещё боюсь потерять.

И стрёмно за тот поступок. За время болезни мы стали ещё ближе, роднее. Не могу я тебя потерять. Никогда больше ни к кому не прикоснусь. Мне нужен этот второй шанс. Нам нужен. Я же заслужил его, родная? Я всё для тебя сделаю.

Маша поднимает глаза, улыбается. Счастливо вздыхает и кладёт голову мне на живот, осторожно перебираю шёлковые пряди. Но горечь вины не проходит. Сейчас я чётко понимаю, что это была измена. Я ошибся. Пока ты болела, я бухал и трахался в туалете. Я принёс эту грязь в наш дом.

Сцепив зубы, глубоко дышу, прогоняя через себя осознание произошедшего и возможные последствия. Пусть их не будет. Ну не могу я сказать. Вот такой я эгоистичный мудак.

Подвисаю в моменте.

Поймав волну откровений, Маша шепчет мне в живот.

— Кай, а почему у тебя не было серьёзных отношений? Что за история с моделью, про которую шепчутся в офисе?

Садится, прижимает колени к груди, готовая слушать. Я не люблю об этом вспоминать, но Герда имеет право знать.

— В восемнадцать начал встречаться с девушкой. Она была старше, ей было двадцать два, зовут Надей. Познакомились банально в кино, сразу переспали. И она предложила встречаться. Я согласился по дурости. Если коротко она оказалась весьма истеричной и властной. Скандалы, запреты, ультиматумы. Через пару месяцев, я сдулся. Меня уже тошнило от слова «отношения». Я с ней расстался. На радостях что Добби снова свободен, напился и переспал с её подругой. Та всем растрепала. Надя тоже узнала, звонила, шантажировала, требовала извинений и, чтоб я к ней вернулся. Я не повёлся, она наглоталась таблеток. Откачали. Но на следующий день вся Москва знала про эту грязь. Надю родители увезли за границу. Меня ещё полгода прессовали её друзья, брат и бывший парень. Потом улеглось как-то.

— Ничего себе. Вот это замес. Неудивительно, что после такого ты не хотел отношений. Ты, конечно, ужасно поступил, но и её реакция далека от нормальной.

Маша хмурится, закусив щёку.

— Я пытался позже извиниться, но так и не смог узнать, где Надя и что с ней. Вся эта ситуация давила мне на мозги, я замкнулся, стал агрессивным. Отец настоял на терапии.

— Серьёзно? Ты обращался к мозгоправу? — Маша выглядит крайне удивлённой.

— Было дело.

И не раз, но Герде об этом знать не обязательно. Выдыхаю, пялюсь в потолок.

— И не вздыхай так, всё пройдёт и это тоже! — шепчет Маша, укладываясь мне под бок.

Пройдёт. Перемелется, мука будет.