Суд времени. Выпуски № 23-34

28. 1941 год. Провалилась или выстояла сталинская система?

Сванидзе: Здравствуйте, у нас в России прошлое, как известно, не предсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. У вас, нашей телевизионной аудитории, также будет возможность высказаться, то есть проголосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Тема наших сегодняшних слушаний — «1941 год. Провалилась или выстояла сталинская система?» 1941 год — самый страшный в нашей истории. Он уступает только самому отчаянному — 42-му, на который придётся наше самое большое отступление и самые большие человеческие потери. Итак, вопрос слушаний: «1941 год. Провалилась или выстояла сталинская система?»

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на экранах.

Обвинитель на процессе — писатель Леонид Млечин.

Защитник на процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Сванидзе: До начала прений у меня вопросы к Млечину и Кургиняну: В чём актуальность сегодняшней темы? Прошу Вас, сторона обвинения, Леонид Михайлович, актуализируйте тему.

Млечин: Маршал Жуков, маршал Победа, а в ту пору министр обороны Советского Союза, писал в своей речи о промахах, ошибках сталинского руководства в годы войны, тогда, когда я ещё не появился на свет. И теперь уже мне самому немало лет, а спор об этом продолжается с той же яростью и тем же ожесточением. Более того, позиции сторон остались теми же самыми. Есть одна точка зрения: «Мы одержали победу, поэтому небольшие промахи, неудачи не имеют большого значения, а критика политического или военного руководства — есть попытка отнять у нас Победу». Есть другая точка зрения. Она состоит в том, что память о том огромном количестве погибших, а мы потеряли около 3 десятков миллионов человек. И даже точная цифра неизвестна — мы никогда её теперь не узнаем. Тот факт, что несколько лет большая часть территории находилась под оккупацией, что мы несли поражение — это был тяжёлый моральный и физический удар по нашему народу — требует разобраться, выяснить, почему это произошло, почему мы оказались неготовыми к такой войне? И не была ли в этом ошибка, просчёт или преступление руководства, которое обязано — оно отвечает за это, оно для того и существует, политическое руководство страны, — подготовить государство, армию к такой войне и избежать таких чудовищных потерь. Эта точка зрения мне ближе. Мне кажется, что одна только память о погибших, о тех, кто совершал подвиги, защищая нашу Родину, требует более серьёзного подхода. И тут совершенно речь не идёт о том…

Сванидзе: Завершайте, Леонид Михайлович.

Сванидзе: …что кто-то умаляет значение великой Победы. Напротив, понимание всех тех сложностей, трудностей, той тяжести, с которой далась эта победа, украшает тех, кто сражался за нашу Родину.

Сванидзе: Спасибо. Сергей Ервандович — прошу Вас. Сторона защиты, актуализируйте тему.

Кургинян: Ну, когда говорится, что есть одна точка зрения — глубокая и правильная — и другая точка зрения — поверхностная и оголтелая, то, как бы, сразу уже трудно спорить, да, потому сам понимаешь, что… ну как же спорить, когда такая разница в точках зрения. Есть две одинаково правомочные точки зрения, они предъявлены обществу. И пусть общество решает, какая из них верная. Что же это за точка зрения? Точка зрения, которую мы отстаиваем, заключается в следующем. Политическая система не выдерживает, когда она разваливается. Вот как не выдержала политическая система, мы знаем. Французская политическая система не выдержала удара немецко-фашистских войск. Она рухнула. Эта политическая система выдержала. Война, которую она вела, была не народная партизанская война, когда можно говорить самоорганизация народных масс. Это была война, в которой была техника, идеология, управление сложное войсками, разведка и всё остальное. Такую войну кто-то организует. Её организует система. Кто её еще может организовать? Тогда возникает вопрос: а зачем говорить, что система рухнула? — Для того, чтобы дискредитировать советский период, Советскую историю, и всё остальное.

Сванидзе: Завершайте, Сергей Ервандович.

Кургинян: Для того, чтобы отнять правду. Так эту правду надо вернуть народу назад. Вот и всё.

Сванидзе: Спасибо. После короткого перерыва мы приступим к нашим слушаниям.

Сванидзе: В эфире «Суд времени».

Мы начинаем наши слушанья по теме: «1941 год. Провалилась или выстояла сталинская система». Первый вопрос к сторонам: Содействовала ли внешняя политика СССР в предвоенный период обороноспособности Советского государства?

Пожалуйста, сторона обвинения. Леонид Михайлович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Я бы хотел для начала выслушать мнение двух наших выдающихся военачальников, с честью прошедших через Великую Отечественную. Сначала мнение маршала Василевского, который руководил генштабом, командовал фронтами. У меня оно значится как доказательство № 1.

Млечин: И мнение наркома военно-морского флота Кузнецова, чьи корабли в 41 году не пострадали, потому что он вовремя привёл их в боевую готовность. Это доказательство № 11.

Млечин: О том, как была организована сталинская система, и в какой степени Сталин способствовал, а с моей точки зрения, вовсе не способствовал успехам наших вооружённых сил, мы ещё поговорим. А сейчас я просто хотел обратить внимание на мнение двух этих военачальников о том, что нападение на Советский Союз никак не могло быть неожиданным. В мире уже два года шла Вторая мировая война. Это видели советские политические и военные руководители. Они были обязаны к этому приготовиться.

Теперь, если можно, я хотел бы обратиться к своим экспертам. Степан Анастасович Микоян — боевой лётчик, участник войны, Герой Советского Союза, генерал-лейтенант и Алексей Алексеевич Киличенков — профессиональный историк, Российский государственный гуманитарный университет. Если можно, давайте, я обращусь к вам обоим с вопросом о том… с вашей точки зрения, вот внешняя политика, сталинская внешняя… сталинская, молотовская внешняя политика предвоенная способствовала или не способствовала укреплению обороноспособности нашей страны? Ну, скажем, может, Алексей Алексеевич, Вы… по традиции русского флота, с молодого начнем, младшего по званию.

Алексей Киличенков, кандидат исторических наук, доцент РГГУ: Итак, коллеги, давайте посмотрим, попытаемся посмотреть беспристрастно на факты, которые позволят оценить, насколько внешняя политика способствовала подготовке страны… обороноспособности. Первый факт — он, безусловно, всем известен, я лишь позволю себе его напомнить — Советский Союз встречает войну, нападение Германии, оставаясь, фактически, в одиночку, в то время как ему противостоит коалиция европейских государств. Задачу обретения союзников, установления союзнических отношений пришлось решать уже в ходе войны. И на первом своём этапе она была решена лишь к началу октября 1941 года, когда удалось подписать соглашение с союзниками — с Англией и США — и на это ушло три с половиной месяца. И это самое время немецкие войска продвигались по советской территории с темпом, который максимально достигал 60 километров в сутки. Представляете, что такое 1 день, и что такое переговоры, которые занимают три с половиной месяца.

Один из главных аргументов подготовки Советского Союза и решения задач внешней политики — это, конечно, Пакт, который действительно дал стране очень многое. Граница была отодвинута, была присоединена огромная территория с населением в семнадцать миллионов человек. Но посмотрим на оборотную сторону этого явления. Эту территорию пришлось осваивать, её пришлось готовить к обороне, строить заново укрепления на западной границе. Строить и создавать инфраструктуру. Я приведу только один факт. В 1939 году пропускная способность советских железных дорог на приграничных территориях примерно соответствовала германской, а в 41 году, к началу войны, она уступала немецкой почти в два раза.

Млечин: И исчез буфер.

Киличенков: И исчез буфер, который…

Млечин: Я прошу прощения, секундочку, Алексей Алексеевич, я прерву.

Киличенков: Да.

Млечин: Мы сейчас покажем на карте, что значило исчезновение Польши, которая разделяла Советский Союз и Германию, была буфером и мешала бы Германии напасть непосредственно на Советский Союз, если бы Польша ещё существовала. Исчезновение Польши дало возможность Германии нападать непосредственно сразу на Советский Союз.

Я прошу прощения, Алексей Алексеевич, я хотел просто еще Степана… Степан Анастасович, скажите, с Вашей точки зрения, то, что говорилось у Вас в семье, все-таки Ваш папа был членом Политбюро и одним из руководителей нашей страны, с Вашей точки зрения, вот эта внешняя политика помогала обороноспособности страны или нет?

Сванидзе: 30 секунд добавляю.

Степан Микоян, заслуженный летчик-испытатель СССР: Ну, категорически сказать, что полностью не помогала, пожалуй, нельзя, потому что благодаря договору с Германией нам удалось все-таки получать кое-какие и материалы немецкой техники, и образцы немецкой техники. Но в тоже время и мы помогали Германии, и зерном, и горючим. Так что в основном, конечно, во вред, но какая-то польза от этого была. Ну и в какой-то степени оттянуло войну. Но фактически всё-таки это привело к поражению именно из-за… ну… близорукости, я бы сказал, как это ни странно, Сталина.

Млечин: Близорукость Сталина — это Ваша точка зрения? А отец Ваш тоже так считал?

Микоян: Я это говорю на основе того, что написано моим отцом, что он мне рассказывал и писал, что члены Политбюро неоднократно ему говорили, вот в эти предшествующие нападению… когда имелись уже сотни свидетельств о том, что будет нападение, и даже называлась дата. Говорили, что будет нападение. «Нет», — говорит. У него главный ведь тезис был, кстати, какой? — что Гитлер не будет воевать на два фронта.

Сванидзе: Завершайте.

Микоян: Он сам говорил, что вот пока Англия не поражена, не захвачена, не будет нападения на нас. Это была уверенность полная. Ну, вот я такой пример скажу. Мой отец был заместителем председателя Совета министров, и в том числе отвечал за морской торговый флот. И вот ему 20-го числа, за два дня до начала войны…

Млечин: 20 июня?

Микоян: 20-го июня звонит начальник Таллинского порта и говорит: 25 немецких кораблей, которые были на погрузке и загрузке, срочно уходят. Срочно прекращают работу. Тем более, если имелось уже много свидетельств, вот такой факт для любого понимающего человека означает войну, потому что такого в истории не бывает вообще, то есть в нормальных ситуациях не бывает. И он доложил отцу. Отец говорит: я сейчас пойду, доложу Сталину. Пришел к нему и сказал: «Давайте задержим корабли». «Нет, — говорит, — пусть уходят» — и не обратил на это внимание, ничего не сделал.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Спасибо.

Микоян: Но я еще, я ещё могу рассказать.

Сванидзе: Спасибо. Сергей Ервандович. Прошу Вас. Ваши вопросы стороне обвинения.

Кургинян: Степан Анастасович, да, можно? Скажите, пожалуйста, Ваш отец был членом сталинского руководства?

Микоян: Да, был.

Кургинян: А вот как Вам кажется, вот когда ты входишь в некое руководство, в некое коллективное «мы», то адресовывать всю вину к одному лидеру разве можно? А Ваш отец никогда не говорил о своей вине? Вот о вине Сталина — понятно, а о своей?

Микоян: Если Вы имеете этот в виду этот именно вопрос — нападение?..

Кургинян: Вот этот, любой другой…

Микоян: Нет, вот…

Кургинян: Вот за сталинский период должен отвечать…

Микоян: Давайте не будем…

Кургинян: …только Сталин, или и те, кто находился рядом с ним?

Микоян: …значит, обобщать. Зачем так обобщать. Мы говорим сейчас о войне.

Кургинян: Давайте о войне.

Микоян: Если говорить об этом — нет его вины в этом, потому что он, в числе других членов Политбюро, предупреждал Сталина, что надо принять меры. Надо привести в боевую готовность войска. Даже когда переплыл Днестр этот фельдфебель немецкий, который сказал, что вот, через 4 часа будет нападение, — всё равно не поверили, и Сталин не подписал приказ о приведении войск в полную боевую готовность.

Кургинян: Степан Анастасович, скажите, пожалуйста, когда советские войска сдали Таллин?

Микоян: Что, не понял?

Кургинян: Город Таллинн.

Млечин: Мы обсуждаем внешнюю политику, а не время сдачи Таллинна, если уж пользоваться Вашими словами.

Кургинян: Скажите, пожалуйста…

Микоян: Я не понял?

Кургинян: …когда был сдан Таллинн? Сейчас мы увидим, какое это имеет отношение. Вот город Таллинн, когда оставили советские войска?

Млечин: Ну, у Вас в бумажке написано, прочитайте.

Микоян: Я не помню.

Кургинян: Вы же видите, что я не читаю.

Млечин: Ну, Вы уж запомнили, надеюсь.

Микоян: Дату я не помню.

Сванидзе: Сергей Ервандович, дело в том, что Степан Анастасович Микоян не справочник по военной истории…

Кургинян: Хорошо, не справочник военной истории.

Сванидзе: …он имеет право не помнить точную дату сдачи Таллинна.

Кургинян: Степан Анастасович, мы сейчас обсуждаем не справочник военной истории. Так сказать, Таллинн был сдан в августе.

Голос из зала:28 августа 1941 года.

Кургинян: 28 августа, то есть через сколько дней после начала войны? 22 июня, да? 22 июля, и — август, да? За это время успела пасть вся Франция. Вот говорят нам, какой замечательный буфер был в Польше. За сколько дней реально оказалась разгромлена польская армия? К какому моменту она потеряла полностью управление войсками? Через три дня. Сколько дней всё это продолжалось?

Млечин: Ничего подобного, Польша сопротивлялась три недели.

Кургинян: Хорошо, Польша защищалась очагами. Это мы тоже обсудим. Хорошо, три недели. Значит, вопрос заключается в следующем, — мы обсуждаем только внешнюю политику. Если Таллинн сопротивлялся ещё в августе, значит, если бы он находился в руках у немцев, то к этому моменту…

Млечин: Да с какой стати Таллинн бы находился в руках у немцев?

Кургинян: Объясняю, с какой стати. Мы проводим прямые расчёты, мы проводим прямые расчеты, и мы это уже обсуждали. Прибалтика оказалась бы в руках немцев немедленно, так же, как оказалась Польша, ибо она была гораздо слабее.

Млечин: Польша защищалась три недели, этого было бы достаточно для развёртывания Красной Армии, ей требовалось на это 15 дней. У неё этих 15-ти дней не было. Если б три недели защищалась Польша, Красная Армия встретила бы немцев на границе подготовленной и отбила бы возможное нападение.

Кургинян: Когда-то в Одессе говорилось, что если бы у моей тёти были колёса, была бы не тётя, а дилижанс.

Млечин: Так не надо тогда приписывать насчет Прибалтики, если Вы это все знаете.

Кургинян: Но смысл заключается не в этом, смысл заключается в том, что моя беседа со Степаном Анастасовичем — это беседа со всем коллективом, да. Можно и так. Достаточно…

Млечин: Степан Анастасович такой интеллигентный человек, что ему трудно отвечать…

Кургинян: А вы же… Главный интеллигентный человек — вы…

Млечин: Нет, я значительно меньший интеллигент, чем Степан Ананстасович.

Кургинян: Вы забыли, вы забыли, что главным интеллигентом являетесь Вы.

Сванидзе: Время господа, время.

Микоян: Можно я отвечу?

Сванидзе: Да, пожалуйста.

Микоян: Вы знаете, как мы встретили войну? Знаете? В воскресенье, да? Никакой команды не было о боевой готовности, офицеры в отпусках, в городе на… в увольнении, орудия вывезены на полигон для обучения, ничего не готово. Это один вариант. А второй вариант, когда Вы готовитесь к наступлению. Вы приводите всё в боевую готовность, и первое же свидетельство о начале войны приводит к отражению — вот было бы что. Ну, совершенно другое положение было бы, совершенно другое.

Кургинян: Степан Анастасович, скажите, пожалуйста…

Микоян: Стоило только дать команду: «Привести войска в боевую готовность!» — и уже результат был бы другой.

Сванидзе: Степан Анастасович, я думаю, мы еще об этом поговорим.

Кургинян: Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны.

Сванидзе: Спасибо Степан Анастасович. Сейчас короткий перерыв, после которого мы продолжим слушания.

Сванидзе: В эфире «Суд времени».

Мы продолжаем слушания. Напоминаю вопрос: Содействовала ли внешняя политика СССР в предвоенный период обороноспособности Советского государства. Пожалуйста, сторона защиты. Прошу Вас, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Пожалуйста, доказательство № 5.

Кургинян: Я хочу сказать, что Черчилль никак не является другом, да, но вот я… знаете, иногда враги ведут себя лучше, чем члены команды и маршалы, которые сначала лебезят, а потом плюют в лицо Верховному главнокомандующему. Это я имею в виду цитаты. Теперь, пожалуйста, доказательство № 6.

Кургинян: Теперь, пожалуйста, доказательство № 7. Может быть, Сталин выдаёт желаемое за действительное, оправдывает себя, поэтому объективное доказательство.

Вот личный состав по 1939-му и 1941-му году СССР и Германии. Вот численность боевых единиц, самолётов, танков.

Итак, получается, что личный состав Красной Армии возрос в 2,84 раза, а личный состав Вермахта в 1,59. То же самое примерно по самолётам, танкам и по всему остальному.

Иначе говоря, Советское руководство обеспечило гораздо более высокий рост технической оснащённости и боевого состава армии, чем Вермахт за эти годы и об этом говорят объективные цифры, взятые из соответствующих статистических справочников. С ними нельзя спорить, это цифры.

Я методологически не могу понять: как можно говорить, что мы воевали плохо — на первом или другом периоде — не сказав, кто воевал хорошо с немцами. Вы скажите, кто воевал хорошо. Наверное, французы: они подготовились к войне, у них не было репрессий 37 года. У них не было ужасной тоталитарной системы, они воевали блестяще. Только за те два месяца, когда рухнул миф о блицкриге — тут, вот за это время та армия капитулировала, полностью.

И теперь я хотел бы передать слово Мягкову Михаилу Юрьевичу — доктору исторических наук, заведующему Центром истории войн и геополитики Института всеобщей истории, автору ряда книг.

Мягков Михаил Юрьевич, доктору исторических наук, заведующий Центром истории войны и геополитики Института всеобщей истории РАН: Я прежде хотел бы сказать, что все мы здесь, наверное: и эта сторона, и наша сторона — хотим разобраться в событиях 41 года. Это действительно трагическое время, которое мы пережили и которое не должно повторится.

Хотел бы развеять миф о том, что антигитлеровская коалиция стала создаваться только после начала войны и только к августу там, к октябрю месяцу. Уже после пакта Молотова-Риббентропа, сразу, уже в сентябре 39 года пошли англо-советские переговоры — основа антигитлеровской коалиции.

Уже 22 июня 41 Черчилль заявил о поддержке Советского Союза. 24 июня это сделал Рузвельт.

У меня такое впечатление, что мы сейчас говорим не о внешней политике, а о данных разведки.

Я просто призываю Вас… А кто из наших разведчиков дал точную дату начала войны — 22 июня? Никто. Если взять тома документов, в которых говорились разведсведения о том, что война будет в этом году, и то, что война не будет — прежде всего Гитлер нападёт на Англию — они примерно одинакового содержания, они…

Сванидзе: Я прошу прощения, это не в порядке того, что я Вас перебиваю….

Мягков: Да.

Сванидзе: …можете продолжать тему…

Мягков: Да.

Сванидзе: …но у нас ещё будет более, более, более….

Мягков: Да, я все-таки…

Сванидзе: …для этого предназначенный вопрос, хорошо?

Мягков: Хорошо, да, я все-таки…

Сванидзе: Сейчас еще все-таки больше о внешней политике.

Мягков: Да. Я всё-таки хотел к внешней политике обратиться… И все-таки, здесь аудитория со мной согласится, и оппонирующая сторона, то что, конечно, речь идёт о пакте Риббентропа-Молотова и секретном дополнительном протоколе к этому пакту. И речь идёт о том, правильно ли мы заключили этот пакт, либо это была фатальная ошибка. Но мы отодвинули благодаря этому секретному протоколу границы на 250–300 километров. Именно за это время, пока немецкие танки шли эти 250–300 км, моторесурс танков выработался на 50 и более процентов. Если бы немцы начали наступление свое не от границ Бреста, а западнее Минска, то, скорее всего, Москва бы пала, скорее всего, пал бы Ленинград. Вот о чём мы должны говорить.

И здесь, говоря о пакте — конечно, это сделка, конечно, за спинами других народов, но не первая, не единственная. Мы вспомним Мюнхен. Если бы не было Мюнхена, не было бы пакта Риббентропа-Молотова. Если бы Поляки согласились на пропуск Советских войск, не разгромлена была бы Польша. Это мой последний тезис. Это 39 год. Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас Ваши вопросы к стороне защиты.

Млечин: У Вас тут одна подмена тезиса за другим. До 22 июня Советский Союз и Англия находились практически во враждебных отношениях.

Мягков: Не согласен.

Млечин: Сталин… Вы можете быть не согласны, но так Сталин считал.

Мягков: Я приведу аргументы.

Млечин: Сталин писал и говорил, что войну… агрессорами во Второй мировой войне являются англичане и французы, а вовсе не немцы. И наша пропаганда поддерживала, по существу, Германию, какие же тут дружеские отношения. Англия-то хотела, а мы не хотели. 22 июня — да, Черчилль, бог мой! Да Черчилль в 41-м, в 42 году говорил все, что угодно.

Мягков: Я говорил о 39 годе уже…

Млечин: Когда пошла первая помощь, к сожалению, в которой мы нуждались? Когда пришла первая помощь от союзников? К сожалению, через много месяцев.

Мягков: В июле месяце 41 года.

Млечин: Осенью, осенью, осенью.

Мягков: В июле звено, крыло…

Кургинян: Я бы хотя бы просил, чтобы свидетелю давали говорить.

Млечин: От звена и от крыла много было пользы?

Мягков: Много! Мурманск отстояли и через Мурманск потом приходили эти грузы.

Млечин: Осенью пошла настоящая реальная помощь.

Теперь, ну давайте вернёмся к вопросам внешней политики — подготовила, или не подготовила. Вопрос-то ведь вот в чём состоит. Если бы подготовила, разве могла Германия — страна с населением вдвое меньше, чем в Советском Союзе, с меньшим промышленным потенциалом, и со всем прочим — вообще, вообще рискнуть напасть на Советский Союз?

Вообще говоря, это мысль, самое главное: почему Гитлеру, вообще, пришла в голову эта бредовая, авантюристическая мысль, которая закончилась для него катастрофой? Вообще пришла в голову эта мысль, что можно напасть на нашу страну.

Мягков: Вопрос понятен.

Млечин: Нет, ещё возможно, не понятен Вам.

Мягков: Нет, Вы задали вопрос?

Кургинян: Вы задали вопрос и хотите ответа?

Млечин: Конечно.

Кургинян: Тогда дайте ответить.

Млечин: Это притом что целый ряд генералов его собственной армии понимали, что это бессмысленная затея. Что она закончится поражением.

А почему он рискнул? — Не потому ли что политика Сталина — внутренняя и внешняя — произвела впечатление, что Советский Союз — слабое государство, что Красная Армия лишена своих командиров, и можно напасть, и можно рискнуть. И Сталин этого ничего не видел.

Что касается разведки — еще последнее. Еще последний вопрос, Вы сказали про разведку — не знаю ни одного случая в мировой истории, когда бы крупное политическое решение принималось на основании разведки. Здравый политический анализ — вот что было достаточно для понимания ситуации. Ведь видно было, что захотел напасть. Какая Вам разведка ещё нужна?

Мягков: Вопрос понятен, можно ответить?

Уважаемый Леонид Млечин, я хотел бы уточнить, кто напал на СССР 22 июня? — одна Германия? Румыния, Финляндия, вся Франция…

Млечин: Можно я отвечу? Вы… Если ли бы мы не напали, Финляндия бы не участвовала в этой войне, если бы не отрезали от Румынии, тоже бы не участвовала…

Мягков: …вся Франция работала на Германию.

Кургинян: Я все-таки протестую. Это разговор?

Сванидзе: Это разговор.

Кургинян: Да? Это не, так сказать ….

Сванидзе: Нет, когда рассуждал Леонид Михайлович, уважаемый оппонент высказывал свое мнение, то же возможно и наоборот. Все нормально.

Кургинян: Я лично настаиваю, чтобы ему дали хотя бы 30 секунд.

Сванидзе: 30 секунд. Я обязательно за этим послежу.

Мягков: Мой тезис следующий: на СССР напала не одна Германия, на СССР напала вся объединённая Европа. В терминах германских и, кстати сказать, американских Крепость Европа тогда фигурировала. Это более 500 миллионов человек, которые работали на Германию, это армия, которая превосходила Красную армию, это лучшая качественная техника. Кстати говоря, возвращаясь к внешней политике…

Млечин: Не буду Вас прерывать, но это все не так.

Мягков: Возвращаясь к внешней политике, я хотел бы сказать, по торговым соглашениям, которые были заключены после пакта Риббентропа-Молотова, мы получали станки, оборудование, технологии. Ваш отец, уважаемый господин Микоян, прекрасно это знает, и эти станки, кстати говоря, работали всю войну на нашу экономику.

Млечин: А германские танки ехали на нашем топливе и ели наше зерно.

Мягков: И они бы доехали до Москвы, если бы не были отодвинуты границы.

Млечин: Не доехали бы они до Москвы, если бы Сталин не позволил бы…

Мягков: Доехали бы до улицы Горького и вышли бы в Кремль, если б не была такая внешняя политика у нас.

Млечин: Да что ж Вы не уважаете так собственную армию и собственную страну? Да с какой стати Германия… В Первую мировую войну далеко дошла Германия?

Мягков: Это другой вопрос. Мы были к такой войне, к блицкригу такому не готовы. Но мы готовились.

Млечин: О! Правильно, что не готовы были.

Мягков: Правильно, но все тридцатые годы мы готовились, и если б не был подготовлен фундамент и военно-политический, и экономический, войну бы мы бы проиграли.

Млечин: Я прошу прощения, Вы преподаёте, нет, где-нибудь?

Мягков: Да, конечно, там же, где вы учились когда-то.

Млечин: Вот, думаю, что вы ошибаетесь. Вы думаете, где я учился? Где Вы преподаете?

Мягков: Кафедра всемирной и отечественной истории.

Млечин: В каком учебном заведении?

Мягков: МГИМО.

Млечин: Нет, я не учился в МГИМО, Вы ошибаетесь даже в этом.

Кургинян: Это кощунство, это абсолютное кощунство.

Сванидзе: На самом деле, время истекло.

Млечин: Последнее, что я хотел сказать. Вы как преподаватель знаете — к вам приходит студент, говорит: «Я готовился к экзамену», — а вы ему говорите: «Готовились, да не подготовились». — Вот об этом идёт речь.

Мягков: Хорошо. Если подготовился человек, я бы поставил ему хорошую оценку, и мы подготовились, потому что мы победили. Вот это самое главное.

Млечин: Победили, а должны были победить много раньше и 30 миллионов не терять. Вот о чем идет речь.

Мягков: Всю Европу?

Кургинян: К сожалению, не Вы руководили войсками.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Может быть, это и жалко…

Сванидзе: Спасибо. Значит, я должен сказать, что никто из здесь присутствующих войсками не руководил. Известное отношение к этому имел только отец Степана Анастасовича Микояна, ныне давно покойный. А, но речь идёт не об этом у нас, и речь идёт даже не о нашей победе в Великой Отечественной войне, которая бесспорно была достигнута в 45 году ценой неимоверных совершенно страданий, усилий героических. Как правильно совершенно сказал Сергей Ервандович Кургинян — героических усилий нашего народа и нашей армии, народной армии, потому что кадровая армия была выбита в 41 году практически полностью. Воевал народ, и народ выиграл войну. Вот здесь, сейчас у нас, сегодня, как раз задача выяснить роль системы в этой победе, сталинской советской системы. Не народа, подвиг которого бесспорен, а сталинской советской системы. Помогла она народу выиграть эту войну, или помешала она ему её выиграть раньше и меньшими потерями. Вот цель наших сегодняшних слушаний. Мы их продолжим через короткую паузу.

Сванидзе: В эфире «Суд времени».

Мы продолжаем наши слушанья по 41-му году.

Вопрос сторонам: Подготовило ли советское руководство страну к войне? Пожалуйста, сторона защиты. Я прошу Вас, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Советское руководство:

Первое: обеспечило ускоренный рост вооружённых сил; второе: обеспечило соответствующее производство техники, которое началось только в 39 году; третье: сумело обеспечить то, что западные державы, которые совершенно не гарантированно были бы на нашей стороне, если бы Гитлер не напал на них, они оказались на нашей стороне по факту расстановки сил в сороковом году.

Наше руководство, в любом случае, подготовило страну к войне гораздо лучше, чем блестящее французское руководство, которое обладало численным превосходством по боевой силе, технике (кроме самолётов, там было примерное равенство сил), которое прекрасно обладало обороной и всем остальным, но оно легло под ноги германско-фашистским завоевателям, предоставив нам возможность спасать Европу и мир. Дальше начинается разговор о том, как именно двигались мы, какие мы совершали ошибки и так далее…

Война — это система совершения ошибок. Нет войны, в которой нет ошибок. Если бы наше руководство к войне не подготовило страну, она бы пала в результате блицкрига. К первому августу страна должна была быть разгромлена. Когда говорят о том, что немцы, так сказать, не были подготовлены к холодной зиме (это мы ещё разберёмся, какая там была зима, была ли она такой холодной именно тогда, когда им дали отпор — по датам, по датам, по датам, что было в ноябре? какие температуры?). Но почему они не были подготовлены? Потому что они к зиме не готовились, они знали, что страна падёт в августе. И все были восхищены тем, какое началось сопротивление. И кадровая армия не была разгромлена, и Жуков в своих воспоминаниях говорит о воле Сталина, о его готовности организовывать сопротивление и так далее, и тому подобное. Были осуществлены колоссальные организационные процедуры, которые никогда нельзя осуществить, если нет организующего начала. Никогда вы сами этого не осуществите, вы не перевезёте заводы сами, потому что у вас народ силён, если народ слаб, тогда да, если его моральный дух слаб, вы не перевезёте заводы, какая бы у вас ни была организационная система. Но если у вас разгромлена организационная система, вы заводы не перевезёте, вы войсками так маневрировать не будете, вы идеологию не обеспечите. Кроме того, никакого такого превосходства Советского Союза не было. Это миф, как и миф о 27 миллионах потерь — 26,6 — потому что речь идёт о потерях, включая мирное население. И в этом тоже надо разбираться.

Сванидзе: Я прошу прощения…

Млечин: А мирных жителей Вы не считаете?

Сванидзе: Сергей Ервандович, я прошу прощения, а мирное население — это не потери?

Кургинян: Моя, моя, моя ошибка.

Сванидзе: Мирное население — это не люди? Это не потери?

Кургинян: Что?

Сванидзе: Это не потери? Речь идёт почти о 30 миллионах официальных жизней, потерянных нашей страной.

Кургинян: Вы знаете, почему эти цифры потерь играют, потому что ими всё время играют для того, что бы сказать, что мы так плохо воевали, что на каждого убитого немецкого солдата, у нас было три своих. Это наглая ложь. И только поэтому я сказал. Это наглая ложь.

Сванидзе: Сергей Ервандович…

Млечин: Нет.

Кургинян: Это наглая ложь.

Сванидзе: Нет, Сергей Ервандович. Говорят не для этого, говорят для того, чтобы не считали живых людей винтиками. Говорят для того, чтобы считать жизнь каждого убитого человека независимо от того, был он в форме или нет. Вот для чего это говорят.

Кургинян: Вы хотите обвинить нас, в том, что мы убивали мало немцев? Мало мирного населения?

Сванидзе: Причём здесь немцы?

Кургинян: Смотрите. Смотрите. Количество погибших солдат и офицеров с той и другой стороны равны.

Сванидзе: Для Вас люди невоенные, когда погибают, это не считается?

Кургинян: Для меня люди невоенные считаются больше даже чем военные, потому что военные…

Сванидзе: Тогда почему Вы потери считаете меньше, чем они были на самом деле?

Кургинян: Потому что я считаю, что нельзя считать потери с одной стороны — мирного и военного населения, а с другой стороны — только военные. Нельзя оперировать…

Сванидзе: Германское, германское, германское и мирное считают.

Кургинян: А…А вот тут начинается…

Сванидзе: И бомбардировки Дрездена считаются, все мирные потери считаются.

Кургинян: А вот тут начинается, а вот тут начинается самый главный бред, самый главный бред. Представьте себе, что обсуждается вопрос о том, насколько состоятельны вооруженные силы.

Сванидзе: Речь шла о потерях. Речь шла о потерях.

Никифоров Юрий Александрович, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник ИВИ РАН: Я вклинюсь хотя бы с вашей стороны. Мне кажется, что это очень простой, в данном случае, вопрос. Если мы начинаем просто манипулировать цифрами, сопоставлять их, то мы никогда не поймём главного, что телезрителю, безусловно, надо иметь в виду. Говоря о наших потерях, об этой огромной цифре, тут Николай Карлович совершенно прав, мы обязательно…

Сванидзе: Спасибо.

Никифоров: …подчёркиваем, что вследствие немецкой политики уничтожения, геноцида, того беспримерного, беспрецедентного в истории оккупационного режима и являются эти мирные граждане Советского Союза, которые были убиты нацистами.

Сванидзе: Правильно, Юрий Александрович.

Никифоров: Если мы об этом забываем, то получается, что мы как будто хотим с Гитлера снять вину, ответственность за эти преступления.

Млечин: Нет, Юрий Александрович, Вы правы. Обязанность нашего государства состояла в том, чтобы защитить этих людей. Зачем ещё нужна армия, как не для того, чтобы защищать этих людей.

Сванидзе: Юрий Александрович.

Млечин: Об этом то и идёт речь.

Никифоров: Мы сейчас обязательно выясним, действительно ли армия не смогла в должной мере это сделать. Речь идет вот о чем…

Млечин: Она обязана была защитить людей всех, а как же…

Никифоров: Я считаю, что наша армия справилась со своей задачей. Потому что цель Гитлера — уничтожить наш народ была не достигнута, наша армия защитила страну.

Млечин: Справилась, согласны, что справилась…

Сванидзе: Господа, господа, извините, можно, я скажу, просто поясню. И с этим связана именно эмоциональность нашего диалога с Сергеем Ервандовичем, потому что речь идёт вот о чем. Речь идет о том, справилось ли наше государство с задачей защиты своих людей. Если погибли в 41-м, 42 году, там, миллионы мирных граждан, они что — не люди, они что — не граждане, а их государство не должно было защитить? Значит, когда Гитлер напал и ему позволили наматывать на гусеницы гудериановских танков кишки миллионов наших женщин и детей, это что, не считается?

Кургинян: Отвечаем Вам: в чём наша логика — притом, что мы оплакиваем каждого погибшего ничуть не меньше Вас, и это должно быть аксиомой нашего диалога. Просто аксиомой, правильно?

Сванидзе: Ну, правильно, но это должно как-то выражаться и в том, что мы с Вами говорим.

Кургинян: Смотрите, давно исследуется вопрос о том, эффективно ли мы воевали на первом этапе и в последующих. Вопрос этот по всей войне строится на абсолютно не выдерживающей никакой критики цифре, что военные потери Советского Союза были в три раза больше, чем военные потери другой армии.

Сванидзе: Значит, всё, Сергей Ервандович. Значит, значит, мы понимаем, я тоже понимаю не хуже Вас, что потери военные и мирные — это разные потери…

Кургинян: Ну вот.

Сванидзе: …но, тем не менее, это всё потери наших людей. И когда мы говорим…

Кургинян: Теперь говорим…

Сванидзе: …поэтому, когда мы говорим о потерях в Великой Отечественной войне, сюда включаются все.

Кургинян: Уважаемый мной генерал, уже говорит о том, что один к трём. Мы говорим телезрителям и здесь сидящим: забудьте об этом. Это — блеф.

Сванидзе: В смысле, о чём забудьте?

Кургинян: О том, что один к трём военные потери. Военные потери, которые понесла Советская Армия, и военные потери немцев совсем не так соотносятся. А теперь начинается второй разговор.

Сванидзе: О военных потерях мы ещё поговорим…

Кургинян: Гитлер — свирепый бандит, который уничтожал в чудовищных количествах мирное население, но это же не значит, что мы хотели его так же уничтожать, правда?

Сванидзе: Сергей Ервандович, Сергей Ервандович…

Кургинян: Что же — наша вина в том, что мы уничтожили меньше мирного населения?

Сванидзе: Сергей Ервандович, нет, нет, нет. У нас вопрос…

Кургинян: Ну а в чем же?

Сванидзе: У нас вопрос: как подготовилось Советское руководство к войне? И вот если Советское руководство подготовилось так, что у нас погибло столько мирных граждан — вот как подготовилось тогда руководство.

Кургинян: Можно к Вам вопрос, вопрос просто на понимание: вот, вот неизбежное качество войны заключается в том, что какую-то территорию занимают. Там заняли всю Францию, у нас — часть территории.

Млечин: А почему неизбежное? А почему неизбежное-то?

Кургинян: Представим себе так. Николай Карлович…

Млечин: Почему неизбежное-то?

Кургинян: …сейчас я, извините, я пытаюсь с Вами разговаривать… представим себе, что в военной операции, которая ведётся вот в войне, в любой, да, есть стратегии и сценарии, и по каким-то сценариям отдаётся часть территории…

Сванидзе: По каким сценариям отдаётся часть территории?

Кургинян: Николай Карлович, ну вы совсем уже не в курсе, что ли?

Сванидзе: Я совсем уже не в курсе, кроме Вас никто не в курсе, Сергей Ервандович.

Никифоров: Я с вами не согласен.

Млечин: По сценариям Красная Армия отдавать никакую территорию точно не собиралась.

Сванидзе: Это мы по сценарию до Москвы допустили, что ли Гитлера? Такой был сценарий у нас?

Никифоров: Можно я попробую внести ясность, иначе это…

Сванидзе: Господа, давайте продолжим, давайте продолжим.

Никифоров: Да, вот о вопросе готовности к войне. Если мы начинаем судить о готовности к войне по тому, как неудачно складывалось для нас начало войны…

Сванидзе: Юрий Александрович, Юрий Александрович, мы сейчас именно об этом говорим, поэтому давайте продолжим…

Никифоров: …мы не ответим на этот вопрос.

Сванидзе: …давайте продолжим

Никифоров: Потому что были чисто военные причины такого катастрофического развития событий на фронтах после 22 июня.

Сванидзе: Знаете, Юрий Александрович, знаете, у нас еще был 42 год…

Никифоров: А подготовка страны к войне — это совсем другой вопрос.

Сванидзе: Ещё более страшный, чем 41-й, кстати, насчет внезапности нападения. Так, давайте сейчас продолжим. Сергей Ервандович, прошу Вас.

Кургинян: Давайте продолжим, но категорически без нахрапа, да.

Сванидзе: Так, с обеих сторон.

Кургинян: Особенно со стороны судей.

Сванидзе: Ставить условия мне не нужно.

Кургинян: Я не ставлю условия. Я высказываю интеллигентное пожелание.

Сванидзе: Сергей Ервандович, не будем начинать заново. Продолжайте.

Кургинян: Так вот я говорю Вам следующее, ещё раз. Франция отдала всю территорию? — Отдала. Мирно, спокойно и тихо. Представьте себе, что у вас в войне заняли часть территории. И начали беспощадно уничтожать всё ваше мирное население. Кто в этом виноват? Вы или тот, кто уничтожает?

Сванидзе: А тот, кто позволяет зайти на свою территорию?

Кургинян: Представьте себе, что эта трагическая необходимость произошла.

Сванидзе: Здрасьте, это стала «трагическая необходимость»?

Кургинян: Она является трагической необходимостью. Вы что вообще никогда в войнах никто никогда не отдаёт частей территории?

Никифоров: Для этого были военные причины, о них мы потом поговорим…

Мягков: Дайте пример сознательного оставления территории. Дайте пример… Запланированного дайте пример…

Кургинян: Это — война! Это живое действие… Вот вы воюете, у вас заняли часть территории…

Млечин: Так не позволяйте этого делать!

Кургинян: А если позволили, то это значит, что вы не подготовились к войне?

Млечин: Так не позволяйте! Для этого вы и воюете.

Кургинян: Ну, тогда французы вообще ни к чему не подготовились?

Млечин: Конечно, не подготовились.

Кургинян: И никто не подготовился?

Млечин: И французы точно не подготовились. И грязью облили, с ног до головы, и справедливо…

Кургинян: Тогда французская система и наша система как соотносятся?

Сванидзе: Да, причём здесь система?

Млечин: Грязью с ног до головы. И опозорили на всю историю, на весь мир…

Сванидзе: А какая у нас система была в тысяча восемьсот двенадцатом году?

Млечин: Тогда возникает другой вопрос: если бы территория Советского Союза равнялась бы территории Франции, в какой момент с нашей страной было бы покончено? На наше счастье у нас большая, мощная и крупная держава.

Кургинян: Мы остановили это наступление достаточно быстро.

Млечин: Франция маленькая страна рядом с Россией.

Кургинян: Вы хотите сказать, что Франция была опозорена, что она… что справедливо ее осудили. Замечательно!

Сванидзе: Уважаемые коллеги, уважаемые коллеги, давайте вернёмся…

Кургинян: Тогда мне скажите, кто воевал хорошо?

Млечин: Мы воевали хорошо, а воевали бы ещё лучше, если б не Сталин и его бездарные генералы на первом этапе.

Кургинян: Откуда Вы это знаете?

Млечин: Да известно всем, кроме Вас.

Кургинян: Известно всем, кроме меня, что известно? Факты, доказательства.

Млечин: Факты… В первую мировую войну, ужасные были командующие. Николай II говорил …., до какого рубежа дошли немецкие войска? Дошли они до Ленинграда? Дошли они до Москвы? Даже Киев не взяли немцы.

Никифоров: Для немцев фронт восточный был второстепенным в I мировую войну. Немцы не воевали на нашем фронте в четырнадцатом году.

Кургинян: Вы же прекрасно знаете, что был Верден, что был Ипр, что шла война на два фронта. А главное не в этом. Главное в том, что в результате этой войны политическая система царизма развалилась, а советская — выдержала. Спасибо Вам, за этот яркий пример.

Млечин: Яркий пример в другом, 30 миллионов человек почти погибло. Ну, что-нибудь есть в Вас человеческое?

Кургинян: Во мне нет ничего человеческого, всё человеческое делегировано только Вам.

Млечин: Ну хоть какие-то… уже до слез доходит.

Кургинян: Я уже чувствую, как обрастаю шерстью.

Млечин: Пожалейте немножечко 30 миллионов человек, которые погибли, погибли, были убиты, конечно, немцы убивали, но советское руководство было обязано позаботиться о своих гражданах — об этом мы и говорим.

Кургинян: Я жалею 40 миллионов людей, которые стали жертвами преступной лжи, которая продолжается.

Никифоров: Уважаемые коллеги…

Сванидзе: Господа, господа, Юрий Александрович, Юрий Александрович!

Никифоров: Нам очень жалко и страшно вспоминать 41 год, но акцент должен быть расставлен…

Сванидзе: Юрий Александрович, сядьте, пожалуйста.

Никифоров: Главную ответственность несёт нацизм и Гитлер.

Сванидзе: Несомненно, несомненно

Никифоров: А иногда в Ваших речах получается, что мы сами виноваты, что нас убивали, уничтожали в концлагерях…

Кургинян: …и мало уничтожили немецкого населения.

Млечин: Когда бандит приходит и убивает, конечно, виноват бандит, но если рядом стоял милиционер, отвернулся и ушёл, он тоже виноват.

Никифоров: О милиционере я могу тоже сказать.

Кургинян: Кто же это отвернулся и ушёл? Кто же это отвернулся и ушёл?

Млечин: Генералы, бежавшие жалко, политработники, бежавшие жалко, партийное руководство, бежавшее…

Кургинян: А блестящие французские генералы не бежали? Просто пришли как бобики.

Млечин: Да французы в дерьме валяются с сих пор.

Кургинян: Кто валяется, Франция?

Млечин: Конечно.

Кургинян: Наконец-то, наконец-то, а я-то думал, что преступная тоталитарная система. Наконец-то, Вы раз за разом подтверждаете мои позиции.

Сванидзе: Уважаемые друзья, тема, как видите, не исчерпана….

Никифоров: Можно о подготовке к войне всё-таки поговорить.

Сванидзе: …сегодняшним днём слушаний. Завтра они будут продолжены в 21 час.

Сванидзе: Здравствуйте, у нас в России прошлое, как известно, непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему.

В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. У вас, нашей телевизионной аудитории, также будет возможность высказаться, т. е. проголосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Сегодня второй день слушаний по теме: 1941 год. Провалилась или выстояла сталинская система?

1941 год — самый страшный в нашей истории. Он уступает только самому отчаянному 42-му, на который придётся наше самое большое отступление, самые большие человеческие потери.

Итак, вопрос слушаний: 41 год. Провалилась или выстояла сталинская система?

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории.

Номера телефонов вы видите на экране.

Обвинитель на процессе — писатель Леонид Млечин.

Защитник на процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Сванидзе: Начинаем второй день слушаний. В центре нашего внимания 41 год.

Вопрос сторонам: в какой мере потери Красной Армии в начале войны объясняются ошибками и неподготовленностью советского руководства? Пожалуйста, сторона защиты, Сергей Ервандович, Вам слово, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Я хочу процитировать Черчилля. 15 февраля 1942 года он выступил по радио и сказал:

Кургинян: Черчилль… Вопрос заключается в следующем: совершали ли ошибки военачальники и политическая система на первом этапе войны? — Совершали. И достаточно серьёзные. Мы можем спорить по каждой из них. Но перед тем как мы начнём спорить, мы должны освободиться хотя бы от самых ложных цифр.

Нет троекратного преимущества советской армии и не было… втрое больше чем у немцев.

Мы воевали отлично, а главное что никто кроме нас с немцами так не воевал.

Немцы блестяще воевали. Они великолепно подготовились, это была великолепная армия, под которую ложились, рассыпались в прах лучшие армии Европы.

Наша армия с первых дней оказала яростное сопротивление. Она сражалась так, как о ней не думали.

Об этом писали все немецкие генералы. Абсолютно не воспевая систему, которая существовала, я могу сказать, что может быть никакая другая система не справилась бы с такими испытаниями и поэтому поводу есть тоже и суждения, и цифры.

В любом случае давайте обсуждать произошедшее без идеологических шор, которые навязали уже нам давно, потому что всё время надо было посыпать голову пеплом по поводу всего: начала войны, её конца, любой операции, всего, потому что надо любой ценой распять товарища Сталина и всех прочих.

Нет, это слишком высокая цена. Потому что это цена ясно чего, того что у народа отнимут ещё и победу, под слова о том, что это он победил, а не система и так далее. Но реально отнимут победу.

Итак, я хотел бы спросить Юрия Александровича Никифорова, кандидата исторических наук, старшего научного сотрудника Института всеобщей истории: как всё обстояло на самом деле на этом этапе? Можем ли мы уже сейчас выявить ошибки и достижения, можем ли мы их соединить в едино, как историки.

Никифоров: Поражение Красной Армии в начальном периоде войны… они были вызваны, прежде всего, системными факторами. Это не некая ошибка одного или другого исторического лица. О чём идёт речь?

Наши войска просто не успели развернуться в необходимых плотностях на границе и получилось так, что немецкие группировки готовые к первой операции они встречались с нашими войсками после 22 июня, по частям: сначала с войсками приграничных округов, которые были вытянуты в линию с ничтожными плотностями для отражения обороны прямо у границы.

Потом 100 и более километров, это войска глубинных округов, которые вовремя не успели вовремя выйти к границе.

И дальше уже войска второго стратегического эшелона.

И немцы имели и в первом, и во втором, и в третьем случае численное превосходство. Они могли громить наши войска по частям. И поэтому поражения и жертвы в начальный период войны. Надо удивиться как наша армия, уступая противнику в численности, как она смогла нанести немцам такие большие потери, соотносительно того, как немцы воевали в Западной Европе, и что за подвиг совершили наши люди, потому что немцы, зная, что им предстоит лёгкая прогулка, они вообще не ожидали такого мощного сопротивления.

Сванидзе: Завершайте.

Кургинян: Т. е. миф о блицкриге рухнул уже в первые месяцы?

Никифоров: Да, уже в июле Гитлер принял целый ряд решений, которые означали, что на стратегии Барбаросса можно ставить крест.

Кургинян: Значит, мы можем гордится уже первым месяцем, потому что мы сломали им хребет…

Кургинян: Собственно мы и гордимся этим, Сергей Ервандович, мы и гордимся.

Сванидзе: Прошу Вас, Леонид Михайлович. Ваш вопрос.

Млечин: Если я правильно Вас понял, Вы все неудачи 41 года свели в основном к не вовремя, неточному, неправильному развёртыванию войск?

Я не знаю, читаете ли Вы журнал «Военная мысль»? Бывший генштабовский, закрытый, ныне открытый орган Министерства Обороны. Там была целая серия статей «Советское военное искусство в годы Великой Отечественной войны». Официальная, как я понимаю, позиция нашего Министерства Обороны, официальных военных историков. Можно я Вам процитирую, то, что считают наши военные историки?

«Руководство государства крайне неразумно распорядилось колоссальной мощью страны. Вследствие этого начальный период войны был полностью проигран, а последствием стало жестокие кровавые уроки лета сорок второго. Советское руководство путём проведения безумных репрессий фактически обезглавила армию перед войной, что привело к вопиющей деградации всей системы военного управления.

Одномоментное изъятие из армии около 32 тысяч профессионалов, имевших значительный практический опыт, крайне отрицательно сказался на состоянии всей системы управления войсками, боеспособности и мобилизационной готовности.

Генеральный штаб абсолютно неверно оценил противника, его боевые возможности…

Кургинян: Время для ответа будет?

Млечин: Генеральный штаб сделал неверные выводы о вероятном замысле действий противника…»

«Генеральный штаб сделал неверные…» Это что ж за Генеральный штаб?

«Предполагалось, что главный удар гитлеровцы нанесут на киевском направлении, вспомогательное — ленинградское. На самом деле главный удар был осуществлён на московском направлении. Уровень стратегического и оперативного руководства советскими войсками первые два месяца был крайне низким. Известие о падении Минска советские руководители получили не от Генерального штаба, не имевшего с войсками связи, а из сообщений зарубежного радио…»

И по военной энциклопедии, просто итоги: 6 месяцев наступления противника привело к разгрому 125 советских дивизий. Вооружённые силы потеряли 3 миллиона 978 тысяч человек. Это по данным военной энциклопедии, за первые 6 месяцев, я не сам придумал. В том числе 2 миллиона 800 тысяч безвозвратно. 20 тысяч танков и т. д. Разве не эта точка зрения более справедлива и более точна? Разве мы не обязаны сейчас, вот мы с вами говорили о необходимости серьёзного подхода, понимания всего того, что не было сделано и привело к этому.

Никифоров: Эта точка зрения, она, безусловно, принадлежит человеку, для которого идеология, важнее, чем конкретные цифры и факты.

Млечин: Это профессиональный военный в военном журнале.

Никифоров: Да, здесь речь идёт вот о чём?

Млечин: Да вы что же, авторов подозреваете в двуличии или ещё в чём?..

Никифоров: Всё, что Вы говорите устами неведомого нам автора, безусловно, имело место. Это нельзя вот так просто отбросить и сказать, что это неправда. Важно, что автор умолчал о главном. А главное было то, что некая красная кнопка, которая приводила в действие механизм развёртывания мобилизации в СССР, была нажата позже, чем в Германии. И поэтому наши войска, которые должны были…

Млечин: Вот, а почему позже?

Никифоров: …выйти к границам и встретить удар врага во всеоружии, они не успели это сделать.

Млечин: Так мы с Вами единомышленники.

Никифоров: А почему? Как она могла быть нажата эта красная кнопка раньше Гитлера, если Гитлер планировал нападение, а дорожная сеть в Германии и условия все для выдвижения его армий вторжения к границам Советского Союза были заведомо лучше. То есть единственный шанс встретить войну в полной готовности был у Сталина только в том случае, если бы он сам готовился к нападению и заранее спланировал всё к 22 июня, чтобы у нас была пришита последняя пуговица к мундиру солдата.

Млечин: А не в том ли дело?..

Никифоров: А поскольку мы только реагировали, поскольку мы, увидев угрозу, начали приведение войск в боевую готовность, я считаю в этом плане вот это катастрофическое развитие ситуации, оно, конечно, было запрограммировано просто недоразвёртыванием наших войск,

Млечин: Юрий Александрович…

Никифоров: потому что их численность была недостаточной для того, что бы воевать. Вот если Вы будете стрелять в нас троих…

Млечин: Никогда!.. Ну, что Вы… Ну, что Вы? Как Вы могли себе такое представить?

Никифоров: …а мы будем втроём… у кого больше шансов, у кого статистическая вероятность?

Млечин: У вас, вы сидите, а я стою.

Никифоров: Просто потому отсюда и потери. Понимаете, уважаемые господа, ведь и потери отсюда вытекают. Численное превосходство немцев, когда три человека стреляют в одного, позволяло им с гораздо большей вероятностью убить этого одного, чем он в ответ убьёт хотя бы одного из нас троих. В три раза больше вероятность. И поэтому потери советских войск, конечно, выше. Их было меньше, и поэтому они были выше.

Млечин: Юрий Александрович, а не в том ли дело, что начальник генерального штаба Шапошников, составляя план, понимал, что наступать они могут либо с одной стороны Припяти, либо с другой… припятских болот. И исходил из того, что правильно то, о чём Вы говорите, развитая сеть железных дорог означает, что к северу от Припяти, т. е. главное направление будет на Москву. А потом товарищ Сталин сказал, что «нет, нет, немцы будут наступать на Украину…» И планы изменили и ждали южнее.

Никифоров: Нет, Леонид Михайлович. Нет, Леонид Михайлович, если наши войска могли быть развёрнуты, то эти разговоры, они…

Млечин: Так что мешало развёртывать? Что мешало развёртывать?

Сванидзе: Спасибо, Леонид Михайлович. Сейчас короткий перерыв, после которого мы продолжим слушанья.

Сванидзе: В эфире «Суд времени».

Мы продолжаем слушанья. Сторона обвинения, прошу вас, Леонид Михайлович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Прежде, чем я обращусь к своим свидетелям, можно ли процитировать горячо мной уважаемого в ту пору Наркома военно-морского флота адмирала Кузнецова. У меня оно числится как доказательство № 27. Это так, к нашему разговору будет полезно услышать.

Млечин: Спасибо. Теперь если можно, я обращусь к военному историку. Мирослав Эдуардович Морозов, будьте добры. Готовились, то есть готовились все годы к отражению войны, это точно, но перед войной выяснилось, что подготовились не очень хорошо. Да?

Морозов Мирослав Эдуардович, кандидат исторических наук, главный научный сотрудник Института военной истории Военной академии Генерального штаба Вооружённых Сил РФ.

Морозов: Да, к сожалению, есть факты, напрямую свидетельствующие, о том, что накануне войны, конкретно речь идет о материалах подведения итогов нашей войны с Финляндией, вскрылся объёмный пакет, так скажем, выражаясь современной терминологией, тех упущений. Именно упущений в области строительства вооружённых сил.

Млечин: Какими были главные на Ваш взгляд?

Морозов: Акт сам по себе, архивный документ, занимает 31 страницу. Он весь состоит из перечислений недостатков. В числе военнообязанных состоит 3 млн. 155 тыс. необученных людей. Планы обучения их Наркомат обороны не имеет. Некомплект начсостава составляет 21% к штатной численности. Я подчёркиваю, речь идёт о некомплекте штатной численности армии мирного времени.

Млечин: Пятой части не хватает, если я правильно понимаю.

Морозов: Этот некомплект вызван не только увеличением численности армии, но явился также результатом недооценки наркоматом обороны вопросов подготовки командного состава. Далее: качество подготовки командного состава, низкое, особенно в звене взвод-рота, в котором до 68% имеют лишь краткосрочную 6-месячную подготовку курсов младших лейтенантов. Т. е. это офицеры, не заканчивавшие военных училищ. И мы эту армию, так сказать, именуем кадровой.

Млечин: Скажите, многое ли удалось исправить за те месяцы, которые оставались до начала Великой Отечественной?

Морозов: Ну, подготовить сам по себе сороковой год, который был выделен, эти тринадцать месяцев на устранение недостатков, он сам по себебыл для вооружённых сил сложным. Поскольку в этом году осуществилось присоединение Прибалтики, в этом году осуществился освободительный поход в Молдавию. Вступив туда, войска должны были составлять планы в соответствии со своим новым оперативным построением, но вместо того, чтобы заниматься боевой подготовкой, они были вынуждены строить жилищный фонд, аэродромы, танковые парки, городки и т. д., и т. д. без чего, собственно, невозможно нормальное расквартирование вооружённых сил.

Млечин: То есть продвижение вперёд на самом деле так не особенно-то помогло вооружённым силам?

Морозов: Есть целый ряд позиций, в которых оно, безусловно, помогло, но конкретно ликвидировать те недостатки, которые обозначены этим актом, оно объективно помешало.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Сергей Ервандович, прошу Вас, Ваши вопросы оппонирующей стороне.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, так Вы считаете, что передвижение границ решило ряд задач перед войной? Да?

Морозов: Безусловно.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, ну, вот есть этот список замечательный недостатков в армии перед войной, выявленных после Финляндии. Проходит война. Тем не менее, политическую задачу мы решили, на нас никто там не напал, и отодвинули границу. Дальше руководство начинает беспощадно изучать недостатки. Да? Ну, наверное, и мы бы с Вами так сделали? Оно действует так, как действует система любая, правильно?

Морозов: Я готов ответить. Я готов ответить. В данном случае, в данном случае, конкретно речь идёт не о том, что уже с 40-го по 41-й мало что можно было исправить, речь идёт о том, что мы к этой войне готовились, по меньше мере, с военной тревоги 27-го года. По меньшей мере. И вот то, что с 27-го до 40-го года у нас руководство наркомата обороны почивало на лаврах и заваливало высшее руководство страны заявлениями о том, что Красная армия будет вести войну малой кровью на чужой территории, и это ему допускалось, эти доклады… В этом, наверное.

Кургинян: Наверное, но Вы говорите с 27 года, правильно? А теперь хотелось бы, что бы Вы как специалист подтвердили: людские потери СССР 6,8 млн. военнослужащих убитыми, и 4,4 попавшими в плен.

Морозов: Прошу прощения, не 6 и 8, а 8 и 6.

Кургинян: Нет, нет. 8 и 6. Да? Простите, пожалуйста, Я сразу же подтверждаю.

Общие демографические — 26.

Людские потери Германии — 4, ещё 910 после плена и людские потери стран союзниц Германии 860 тысяч. Но нет трёхкратного превосходства потерь наших над Германией? Нет его? Да?

Морозов: Нет. Но мы можем, и другие вещи также озвучить. Вот в рамках летне-осенней компании 41 года. Значит, по потерям противоборствующих сторон в начальной операции Западного особого военного округа соотношение потерь составляло 1:32.

Кургинян: Но это да, это понятно.

Морозов: Прибалтийского особого военного округа — 1:24.

Кургинян: Понятно.

Морозов: Начальный этап битвы за Москву — 1:12.

Кургинян: Да, понятно, но мне озвучить перед Вами пропорциональность потерь офицеров в компании во Франции, в Сербии и у нас за первые 40 дней?

Морозов: В данном случае я не думаю, что…

Кургинян: Нет, но вот Вы считаете, что фактор внезапности нападения, фактор превосходства армии не играет никакого значения?

Морозов: Играет, играет значение. Но я Вам не случайно остановился на 1:12 Московской битвы.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, теперь… Вы согласны, что существует заявление официальных деятелей службы внешней разведки, согласно которой проблема с Зорге очень непроста, и что все заявления, которые существовали, разведки не были столь однозначны, что бы они нам дали возможность развёртываться.

Морозов: Не были столь однозначны. Я полностью с Вами согласен.

Кургинян: Спасибо вам за этот абсолютно профессиональный разговор.

Морозов: Благодарю.

Сванидзе: Сейчас короткий перерыв, после которого мы продолжим слушанья.

Сванидзе: В эфире «Суд времени».

Мы продолжаем слушанья. У меня есть вопросы.

У нас сегодня очень важная тема, тема очень острая, очень эмоциональная, тема, связанная с нашей национальной гордостью, с нашей огромной национальной трагедией. Здесь говорилось о том, что там пытаются отнять у нас нашу историю. Дело не в этом. На мой взгляд, речь идёт о том, чтобы говорить людям правду, потому что наш народ выиграл войну, были огромные потери. Троекратные они по отношению к германским потерям или двукратные, они были огромные. И речь идет на самом деле, не о том, что у нас пытаются отнять Сталина, или пытаются дать нам Сталина. Да Бог с ним со Сталиным, Сталин давно в могиле, а наша страна существует, наш народ существует. Там сложили головы многие миллионы людей. Вот если речь идёт о том, что были разведданные Зорге, помимо Зорге есть ещё и другие разведданные. В частности, известно, что когда заместитель Берии Меркулов, докладывал Сталину информацию об особом донесении агента под именем Старшина перед самой войной: «Все военные мероприятия Германии по началу войны против СССР полностью закончены…» — Сталин наложил на это донесение Меркулову резолюцию: «Можете послать свой источник к едрене матери». Там на самом деле ещё конкретней сказано. Подпись Иосиф Сталин. Значит, это говорит о том, как в принципе Сталин относился ко всем разведданным о начале войны. И когда Молотов принёс ему ноту, которую передал ему посол Германии Шуленбург, в которой чёрным по белому всё было написано, Сталин сказал: «А что это значит?» «Это значит — война», — ответил ему Молотов. Сталин не мог в это поверить.

Вот, у меня вопрос к Вам Юрий Александрович, такой, скажите, пожалуйста, вот все эти данные, я Вам могу ещё много привести… существует знаменитый звонок, о котором Конев рассказывал Симонову, знаменитый звонок Сталина, истерический, когда немцы подходили к войне… звонок Сталина Коневу, когда он говорил: «Сталин не виноват, Сталин не изменник Родины», — о себе в третьем лице, — «Сталин не предатель, это кавалеристы виноваты, Будённый с Ворошиловым». Вот всё это не свидетельствует, на Ваш взгляд, о полной растерянности власти?

Никифоров: 22 июня, утром, когда ему сообщили о начале войны, необходимые распоряжения накануне были отданы. Директива ушла в войска. В начале июня.

Сванидзе: Какие распоряжения?

Никифоров: О приведении войск в боевую готовность. Директива № 1.

Голос из зала: Не было такого.

Никифоров: Не было Директивы № 1?

Кургинян: Была. Вам вот предъявить её? Вам вот предъявить сейчас документ?

Млечин: Нет, нет, тогда уточните, когда она была получена в войсках? Когда она была расшифрована в войсках непосредственно?

Исаев: В начале первого ночи.

Млечин: И что в директиве говорилось? А говорилось что?

Исаев: «Занять укреплённые районы…», — там говорилось.

Млечин: Отражать, не переходя границу и так далее…

Вы уж уточните, и когда она пришла в войска…

Кургинян: Зачем жеим переходить было границу?

Исаев: А в 7 утра сказали: «Переходите границу, бомбите мебель».

Млечин: Когда немцы уже бомбили. Когда она была расшифрована, друзья мои… может быть, не все понимают, что такое директива. Её расшифровать расшифровали, когда война уже началась. Поздно, поздно. Поздно.

Исаев: А товарищ Павлов, не дожидаясь расшифровки, позвонил и сказал: «Поднимайте людей по тревоге», — и их реально подняли. Кого смогли, кто не сидел в мышеловке Брестской крепости, под Гродно подняли.

Млечин: Да, он звонил Тимошенко, а Тимошенко: «Ну, ты особенно… ты особенно, не надо». Нарком обороны… нарком обороны: «Не надо…»

Исаев: Вы почитайте «Боевые действия Западного фронта». Там чётко написано: «Распоряжение ушло в войска».

Сванидзе: Павлов, кстати, вскоре после этого был расстрелян.

Исаев: Зря расстреляли, он грамотный человек…

Сванидзе: Вот всё это… есть же ещё кроме того… это всё: звонки, телеграммы, разговоры… Есть ещё конкретные данные, речь идёт о безвозвратных потерях. А Вы помните, сколько в плену наших оказалось к декабрю 41 года? Помните цифру?

Исаев: Не пропагандистская цифра…Вы сейчас назовёте «четыре с половиной миллиона». Их там не было четыре с половиной миллиона…

Сванидзе: Я назову даже не четыре с половиной, а три с половиной. Мало?

Исаев: Вообще безвозвратные потери составляют…

Сванидзе: Три с половиной. В нескольких котлах…

Исаев: Это пропагандистская цифра.

Никифоров: Это немецкая цифра.

Сванидзе: Котлы, — я объясняю, — котлы — это полное окружение, в котором оказываются…

Млечин: Я прошу прощения…

Сванидзе: Иногда силы целого фронта…

Млечин: Николай Карлович, просто среди нас здесь присутствует лучший знаток…

Сванидзе: Нет, нет, извините.

Кургинян: Мы сейчас узнаем что-то… Если мы оперируем дутыми пропагандистскими цифрами…

Млечин: Это Выоперируете пропагандистскими цифрами…

Сванидзе: Сергей Ервандович…

Кургинян: …то зачем мы призываем к правде. Давайте разберёмся кто прав?

Сванидзе: У нас есть профессора отдела статистики. Можно к военному статистику обратиться?

Кургинян: Вот, пожалуйста.

Сванидзе: Цифры советских пленных к концу 41 года…

Морозов: Ну, по ряду причин — 3,5 миллиона — это немецкая цифра, безусловно. Немцы считали пленными 3,5 миллиона человек, но фактически не все они являлись военнослужащими Красной армии.

Кургинян: То естьне пленными.

Млечин: Т. е. не все они были зачислены в кадры, правильно я Вас понимаю?

Морозов: Не были зачислены в кадры, были милиционерами, ополченцами… команды НКВД, строители всевозможные…

Млечин: Людей призвали воевать, не успели зачислить в кадры…

Сванидзе: Т. е. всё это были люди, которые воевали. Всё это были люди, которые воевали реально.

Кургинян: Нет, не все они воевали.

Никифоров: Просто молодые парни, ещё не дошедшие даже до призывного участка.

Кургинян: Нет, не все воевали — и в этом правда, так давайте её установим, а дальше будем обсуждать Сталина.

Исаев: Я думаю что, это в меньшей степени было связано с растерянностью руководства. Наоборот, руководство уже 25 июня уже пошёл приказ…

Сванидзе: Уже 25 июня? Я напомню, что война началась 22 июня.

Исаев: Да, уже 25 июня было принято решение формировать новые соединения. Пошёл в разрез с мобпланом. Ситуация изменилась — молниеносное действие. И вот эта вот перманентная мобилизация, формирование новых соединений, вооружения стрелковым оружием и артиллерией остановила немцев. Именно эти действия высшего руководства. Более того, за несколько дней до войны…

Сванидзе: Под Москвой?

Исаев: А что Вы хотите?

Сванидзе: А не дальневосточные дивизии, случайно, остановили немцев под Москвой?

Исаев: Нет, нет, не дальновидные дивизии. Это немцы считали, — кто в тёплой одежде, тот сибиряк. А что тот сибиряк мог быть с Урала, а то и из Азербайджана, это им в голову не приходило.

Сванидзе: Так это товарищи из Азербайджана остановили немцев под Москвой?

Исаев: В том числе и они.

Сванидзе: Спасибо.

Никифоров: Люди со всей страны.

Исаев: Вся страна воевала!

Сванидзе: У меня к вам вопрос, Степан Анастасович. Речь идёт о воспоминаниях Вашего отца, поэтому я обращаюсь к Вам. Значит, речь идёт об одной из самых страшных и трагических страниц первой части войны, а именно о Ленинградской блокаде.

Вот скажите, пожалуйста, значит, Ваш отец, ваш отец отвечал за продуктовую, в частности, поддержку фронта. Я прав?

Микоян: Не совсем, за всё…

Сванидзе: Поправьте меня … обеспечение фронта.

Микоян: За всё снабжение фронта. Как продовольствием, вещевым имуществом, так и артиллерийскими снарядами и…

Сванидзе: Спасибо.

Микоян: За исключением кадров военных…

Сванидзе: Так вот, расскажите, пожалуйста, о позиции руководства Ленинграда — Жданова, в соответствии с тем, что писал и рассказывал, может быть, Вам Ваш отец.

Микоян: Кузнецов — главный руководитель…

Сванидзе: И о позиции, в этой связи, Сталина. Пожалуйста. О снабжении Ленинграда продовольствием.

Микоян: Нет, я должен сказать, что, конечно, все меры принимались, но тут были и некоторые случайности такие. Вот, например, когда только началась война, шли несколько эшелонов в Германию. Мы же им поставляли… Зерно поставляли, ну, их вернули.

И мой отец, не предполагая, что Ленинград окажется в окружении, всё-таки дал команду, что бы эшелоны пошли в Ленинград. Почему? — Не знаю. Просто считал, что хранить там поближе надо.

Сванидзе: Нет, он писал, потому что адресат был уже занят немцами. И нужно было развернуть эшелоны…

Микоян: А Жданов позвонил Сталину и сказал: «Вот Микоян направляет нам эшелоны с хлебом, а у нас склады полны». И отказался. А мой отец говорит: «Ну, неужели нельзя было разместить там, в пустующих клубах там и так далее, в таких местах». Короче говоря, Бадаевские склады, в которых было зерно, они же были взорваны немцами. Разбомбили их раз, сгорели…

Голос из зала: Там недельные запасы были.

Микоян: Да. Вот. И второй момент. Я сейчас отрицательные моменты говорю. Второй момент. Вот использовали самолёты, эти самые… Дугласы, для переброски продовольствия в Ленинград. А отец, как раз этим руководил, командовал. А Сталин сказал: «Что ты отнимаешь эти самолёты, они для фронта нужны». И запретил перевозить самолётами в Ленинград зерно, — это немножко убавило. Но в целом, конечно, меры принимались: и дорогу сделали по льду, и все возможности использовали, чтоб снабжать Ленинград хлебом.

Сванидзе: Спасибо. Через короткий перерыв мы вернёмся к нашим слушаньям.

Сванидзе: В эфире «Суд времени».

Продолжаем второй день слушаний по теме «41 год. Провалилась или выстояла сталинская система?»

Вопрос сторонам: О чём свидетельствуют основные сражения на этапе от Бреста до Москвы?

Сторона обвинения, прошу Вас Леонид Михайлович. Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: На самом деле мы не очень далеко продвигаемся в споре, который продолжается уже много десятилетий. Спор идёт об одном и том же. Одни полагают, что всё было сделано правильно, просто Германия была настолько мощной державой, что противостоять ей было очень сложно, поэтому такие большие потери, поэтому немцы дошли до Москвы. Другие полагают, что Германия вовсе не была такой мощной державой. И что наша страна была более мощной и по населению, и по своему потенциалу, и армия у нас была не хуже и могли бы вполне, и должны были и обязаны были противостоять и не допускать такого, ни разгрома 41 года, ни того, чтоб немцы дошли до Москвы, ни такого числа людей попавших в плен, ни такого числа убитых, ни такого числа людей, оказавшихся в оккупации.

Я вот хочу обратиться к Владимиру Васильевичу Бешанову, писателю военному и военному историку.

Давайте продолжим эту дискуссию. Теперь мы вступаем уже и дальше немножко, и в 42 год, который начался так неудачно и закончился выходом немцев к Волге.

Бешанов: Вообще, мне вот не совсем понятно тут, о чём происходит спор, потому что вот наши оппоненты, они, как бы, святее самого Сталина. Сталин в 41 году признал, что произошла катастрофа в 41 году. Сталин сказал, извините грубую фразу: «Нам Владимир Ильич Ленин оставил первое в мире пролетарское государство, а мы его, извините, прокакали». Это он сказал в 41 году. В 45 году он сказал знаменитый тост за здоровье русского народа: любой другой народ прогнал бы такое правительство, только русский народ, значит, оказал им доверие и позволил им дальше рулить страной.

Т.е. он признавал, что 41 год — это была катастрофа, это была масса ошибок с военной точки зрения. И потом для того, чтобы оправдать все эти ошибки и просчёты и в военном деле, и в политике в том числе, был придуман нашими историками… теория целая: Самсонов, Жилин такие были историки, что Сталин вермахт заманил к Москве и заманил даже к Сталинграду, чтобы там их загубить. Т. е. это проводилась параллель с 812 годом уже. Вот, что специально на Волгу заманили немцев…

Кургинян: Жилин так говорил?

Бешанов: Да, у меня книга Жилина есть.

Кургинян: Процитируйте.

Бешанов: …Посвящённая Кутузову, 812 году. И там, в предисловии написано, что Сталин разработал учение о контрнаступлении, гениально заманил немцев под Москву и загубил там лучшие его войска.

Сванидзе: Завершайте понемножку.

Бешанов: 21, 22 июня в Бресте прошло три исторических поезда, вот, с моей точки зрения. Первый поезд повёз немцам зерно 21 июня ночью. Немцы уже сосредотачивались на той стороне… уже захватывать мосты, и пошёл последний эшелон к немцам. Вот одна — это пакт о ненападении, который я считаю, принёс только вред. Можно хорошо говорить, что мы обеспечивали свою безопасность, отодвигая границы. Да? Вот захватили страну, увеличили безопасность, следующую захватили, это звучит, конечно, интересно, но Красной Армии это не помогло.

Второй эшелон 21 июня 41 года уехал из Бреста… депортированные, т. е. враги народа, которых увезли там в Казахстан и т. д., - это ещё одна из причин поражений, потому что Красная Армия в 41 году сражалась, как минимум, на недружественной территории. Ей стреляли в спину, фактически, и это уже в Брестской крепости сказалось на второй день войны.

Вот, и третий эшелон в 5 часов утра 22 июня. На восток рванул эшелон с беженцами, с семьями военнослужащих. Собирались воевать на чужой территории, громить врага и т. д., но уже в 5 часов утра 22 июня бежали население, семьи и партийные органы в сторону Москвы. То есть это, ну, наверно, вот, это то, что 20 лет закладывали в народ, и народ оказался не готов. К освободительным походам был готов, а к оборонительной войне на своей территории, умирать за Советскую власть (а Отечества у нас не было, у нас была Советская власть), оказался не готов.

Сванидзе: Спасибо, Владимир Васильевич. Прошу вас, Сергей Ервандович, Ваши вопросы к оппоненту.

Кургинян: Мы с большим интересом слушаем любую информацию, и вообще очень открыты объективной информации, по поводу всего произошедшего. Но всё-таки, именно потому, что мы очень хотим цифр. Да? Господина Морозова тоже попрошу подтвердить. Скажите, пожалуйста, вот, уважаемый писатель, прежде всего Вы, говорите, у нас было 20 тысяч танков?

Кургинян: Господин Морозов, по данным статистики: танки и штурмовые орудия вместе — 12 683, а 10 508 это те, которые работали, действовали. Это стратегические операции, стратегический анализ.

Морозов: На 22 июня?

Кургинян: Да. Всего в РККА.

Морозов: А, всего в РККА?Нет, ну…

Кургинян: Откуда их 25 тысяч? Вы поддерживаете, что их 25 тысяч?

Голос из зала: Да какая разница сколько их было?

Морозов: Ну, дело в том, что да… Я готов доложить.

Кургинян: Как только мы говорим о цифрах, нам говорят: «Какая разница?»

Морозов: Я готов доложить. Институт Военной истории выполнил, в том числе: Боевой численный состав вооружённых сил СССР в период Великой Отечественной Войны. Статистический сборник № 1. Я думаю, Алексей Валерьевич знаком с этой работой и может подтвердить её фундаментальность, на каких источниках архивных она основана. Значит финальная цифра, я Вам докладываю 25 932.

Млечин: Успокоились немножко?

Кургинян: 1645. Нет, почему я успокоился?.. Я Вам говорю Великая Отечественная война, сорок первый, стратегические операции, статистический анализ, книга первая. Летне-осенняя компания 41 года.

Личный состав — 2 млн.

Орудия и миномёты — 53 тыс.

Танки и штурмовые орудия — 10 тыс.

Морозов: Там имеется в виду какая группировка?

Исаев: Западные округа имеются в виду.

Кургинян: В войне сколько участвовало?

Морозов: Западные округа, так точно. Докладываю: На западном театре военных действий 13 981 машина, включая бронированные машины, танки, самоходные установки, специальные танки…

Кургинян: О, спасибо. Теперь, сколько из них действующих там написано?

Морозов: 3200 танков нуждались в капитальном и среднем ремонте.

Кургинян: Я просто спрашиваю. Значит, там всегда есть дробь, я могу сослаться на источник. Всего машин и машины, готовые работать. Сколько машин, готовых работать?

Морозов: Этот справочник был подготовлен отделом военной статистики, как раз в период моего руководства.

Кургинян: Я не сомневаюсь, я не сомневаюсь в Вашей компетентности. Значит, мы признаём, что на боевом театре действовало то ли 12, то ли 10 тысяч машин? Да? Включая штурмовые орудия.

Морозов: Да. Включая самоходные артиллерийские установки.

Кургинян: Спасибо. Спасибо. Это первый вопрос. Спасибо. Так же мы разбираемся с самолётами и так далее. Дальше идут доказательства желательно немецкие, потому что им-то зачем нас…

Доказательство № 29, пожалуйста.

Кургинян: Это доказательство? Пожалуйста. Я бы хотел ещё более интересное, кроме маршалов, которые к XX съезду рассказывают сказки про Сталина… Пожалуйста, № 26.

Млечин: Не надо бы, вообще, обижать маршалов.

Кургинян: Я не обижаю, я восхищаюсь ими, всеми, кто воевал, восхищаюсь.

Млечин: А зачем тогда про сказки говорите?

Кургинян: Я говорю о сказках про Сталине. Пожалуйста.

Сванидзе: Дался Вам Сталин, Сергей Ервандович. Речь идёт о войне, а Вы всё Сталина защищаете.

Кургинян: Речь обо мне? Конечно, мне он только дался, а не вам… Итак, смотрите, это данные, взятые прямо из архива.

Обзор потерь. Компания на западе: десятого пятого, по двадцать пятое.

7268, 635 офицеров — 5,6%

Компания в Сербии, короткая. Не будем даже зачитывать.

Восточная компания с 22. 06 по 10. 07. 41-го: 7546 — 4,7%.

Компания короче, если помножить это на количество дней, то это получается, что они несут у нас гораздо большие потери. Если же сказать, что там компания закончилась, а у нас только началась, то это, с моей точки зрения, тоже доказательство того, что система работала соответствующим образом. Доказательство № 25.

Кургинян: Из доказательства № 24.

Кургинян: Итак, мы абсолютно не хотим ни апологетики Сталина… Зачем нам это нужно? Ни апологетики системы… А теперь я бы хотел, что бы своё мнение высказал Алексей Валерьевич Исаев. Писатель, военный историк, автор ряда книг о войне. Пожалуйста.

Исаев: О чём свидетельствуют основные сражения Великой Отечественной Войны на этапе от Бреста до Москвы? Так поставлен у нас вопрос.

Они свидетельствуют о правильной стратегии высшего руководства. И о, в целом, об эффективных действиях советских войск, непропорциональных их численности.

Нам уже были приведены цифры, в которых советские войска, будучи упреждёнными в развёртывании, имея перевес противника, наносили большие потери.

Это говорит и о том, что удалось воспитать армию, и о том, что руководство динамично реагировало на происходящее.

Опять же обратимся не к, можно сказать, одиозным, как говорится, певунам Сталина…

Есть такой полковник Дэвид Гланц, который занимался славянскими военными исследованиями в Америке. Можно сказать, работал на НАТО. И он говорит о том, что непрерывные, иррациональные, зачастую бессмысленные советские наступления неощутимо разрушали боевую силу немецких войск, вызывали потери, которые побудили Гитлера изменить его стратегию, и, в конечном итоге, создали условия для поражения Вермахта под Москвой.

Что делало Советское руководство?

Первое. Энергичные контрудары. Вырвались вперёд танковая группа Гудериана и Готта, на них обрушился шквал контрударов. Захватили немцы плацдарм под Двинском, в отличие от французов, которые не нанесли ни одного оперативного контрудара за всю кампанию, Красная армия… их было много. Французы медленнее реагировали. У нас немцы захватывают плацдарм под Двинском, — через несколько часов на него организуется контрудар.

Поэтому стратегия на всех уровнях, начиная от корпусов, армий, фронтов и заканчивая генеральным штабом, она была правильной и, несмотря на то, что Красная армия в Западных округах была разорвана на три эшелона и три эшелона были обречены на поражение, — они не имели технической возможности выиграть и остановить немцев, — и они сумели воздействовать на противника так, что он понёс большие потери, был вынужден метаться… Гитлер уже в середине июля начал менять стратегию Барбаросса от прямого удара на Москву — поворот к флангам.

Сванидзе: Завершайте.

Исаев: И, подводя итог, я скажу так:, уже к середине июля 41 года, несмотря на крайне неблагоприятные вводные условия, Красной Армии удалось добиться изменения стратегии Барбаросса, которое привело её к тому, что этот план не был выполнен и потерпел поражение.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Леонид Михайлович, вопросы оппоненту.

Млечин: Может быть, мы с Вами сейчас сойдёмся… Вот, Вы говорили об умелых действиях в таких неблагоприятных условиях, о мастерски проведённых контратаках, об ожесточённом сопротивлении, обо всех чудесных качествах наших солдат… Мы тут с Вами абсолютно…

Исаев: Командиров, не только солдат, но и командиров.

Млечин: Командиров…Для меня солдат — это всякий человек в форме. Бойцов и офицеров, бойцов и командиров. Скажем по старому, по-красноармейски. И мы с Вами тут абсолютно согласны.

Может быть, мы с Вами согласимся, что, в принципе, у Германии вообще не было никаких шансов в войне против Советского Союза.

Исаев: Нет, не согласимся.

Млечин: Может быть, если бы нашим бойцам и командирам, солдатам и офицерам, как Вы говорите, удалось бы действовать в более благоприятных условиях, — не понадобилось бы так много времени. Я повторю: за 6 месяцев непрерывного наступления, — речь идёт о 41-м годе, — противник разгромил 125 советских дивизий. Вооружённые силы Советского Союза потеряли 3 миллиона 900 тысяч человек, в том числе 2 миллиона 800 тысяч безвозвратно. 20 тысяч танков. Вот мы тут спорили, сколько танков. Сначала было 13, потом ещё ж подтягивались, иначе как так получается … 20 тысяч не немецкая цифра, это цифра наша.

Исаев: Это и есть упреждение в мобилизации.

Млечин: 17 тысяч самолётов.

Потери гитлеровцев: цитирую — «порядка 750 тыс. человек. т. е. в 5ро меньше 2 400 танков. В 8 раз меньше.»

Можно ли при таком соотношении потерь, при такой огромной территории, занятой немцем, говорить, о том, что командиры, высшие командиры выполнили свой долг перед родиной, перед народом и перед армией?

Никифоров: Можно я вклинюсь? Высшее руководство политическое Советского Союза оно выполнило свою миссию в начале войны, хотя бы уже тем, что оно ясно и однозначно дало понять народу, что правящая партия, правящий режим он не рассыпется, они не схватят какие-то запасы денежных средств и уедут, эмигрируют за границу. 3 июля… 22 июня, 3 июля, и потом парадом 7 ноября в Москве высшее руководство постоянно демонстрировало народу — мы вас не предадим, вы не одни будите умирать, а мы, коммунисты, пойдём вперёд. И в этом тоже огромная заслуга советского руководства.

Млечин: Может быть, Вы тогда вспомните 15 октября и 16 октября в Москве…

Кургинян: И что?

Млечин: …когда создалось ощущение, что они все побежали. И что происходило в нашем любимом городе?

Кургинян: Ведь это было ощущение…

Никифоров: Это была иллюзия. Это прекрасный пример: как только людям сказали, что Сталин в Москве, что он никуда не уехал, — зразу паника прекратилась.

Млечин: А два дня-то бежали. И Бог знает, что творилось. Нет, нет, Вы не о том говорите. Извините. То, что вы говорите.

Исаев: Кто побежал, назовите…

Млечин: И Вы говорите… это всё слова, а дела — это погибшие люди. Их погибло слишком много.

Исаев: Они не зря погибли. Они освободили Родину.

Млечин: Если бы территория Советского Союза равнялась бы территории Франции, что было бы с нашей страной? Что было бы?

Исаев: У нас были бы бОльшие плотности войск. Мы бы нанесли оперативные контрудары и группа Клейста легла бы под Араса.

Млечин: И они были бы сразу же уничтожены, в первый же день, так же, как эти все.

Исаев: Я Вам зуб даю, что Клейст бы лёг под Араса!..

Млечин: Ой, ну без зуба Вы бы очень плохо выглядели. Не надо. Уж пожалейте телезрителей. Ну, что Вы.

Никифоров: Немцам бы пришлось очень плохо.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Итак, очевидно, что 2-х дней слушаний на эту тему, очень острую, очень важную, очевидно, недостаточно, и завтра мы продолжим слушания на тему: 1941 год. Провалилась или выстояла сталинская система?

Сванидзе: Здравствуйте, у нас в России прошлое, как известно, непредсказуемое. Каждое время воспринимает прошлое по-своему.

В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. У вас, нашей телевизионной аудитории также будет возможность высказаться, т. е. проголосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале.

Сегодня третий день слушаний по теме: 1941 год. Провалилась или выстояла сталинская система?

1941 год — самый страшный в нашей истории. Он уступает только самому отчаянному — 42, на который придётся наше самое большое отступление и самые большие человеческие потери.

Итак, повторяю вопрос наших слушаний: 41 год. Провалилась или выстояла сталинская система?

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на экран.

Обвинитель на процессе — писатель Леонид Млечин.

Защитник на процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий центр» Сергей Кургинян.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Сванидзе: Начинаем третий день слушаний. Вопрос сторонам: почему оказался сорван план «Барбаросса»? Прошу, сторона защиты, Сергей Ервандович. Вам слово.

Кургинян: Мне всё время бы хотелось, чтобы обсуждая эти трагические проблемы, трагизм которых, мы никоим образом не отрицаем, как можно быстрее мы перешли с языка идеологических клише, с языка восклицаний или чего-то; к языку цифр, аналитики, пониманий. Чтобы глубже и глубже понять и величие, и трагичность тех моментов. Я только на минуту попрошу доказательство № 10.

Вот смотрите донесение разведки о сроках начала войны. Я не могу сказать, что история разведки полностью открыта. Мы даже сейчас знаем не всё. Я не хочу ссылаться на мнение официального представителя СВР, что Зорге вообще ничего не давал и это миф Хрущёвского периода, потому что есть другие свидетельства очень авторитетных разведчиков. Я только говорю, насколько всё противоречиво, когда это было, и что до реального развёртывания, фактически ничего того, что было нужно, дано не было. То, что могло бы это развёртывание обеспечить. Вот так были развёрнуты эти эшелоны. Могли ли быть они развёрнуты по-другому или нет? Что могло быть сделано в условиях этой развёртки? Что такое великое военное достижение немцев, военное, которым являлись тогдашние немецкие танковые дивизии? Какой силы армия нам противостояла? Что такое враг, которого мы победили — абсолютный враг, враг человечества? Но мы организовались и организовались мы благодаря системе, а не вопреки.

У меня мать, которая осталась в Москве, вспоминала в ужасе октябрь, а потом говорила о том, что вот, он всё-таки остался… и тогда стало спокойнее, а потом говорила: «Идут сибирские дивизии. Мы стоим у окон, все плачем, потому что идут молодые ребята, которых хватило сил собрать и идти туда. А мы понимаем, что все они сейчас умрут в этом бою».

У меня отец вступил в партию под Ельней. Что там было реально? Мы же хотим это знать.

И вот сейчас, я хочу спросить об этом историка, Мягкова Михаила Юрьевича, которого уже спрашивал, доктора исторических наук, заведующего центром истории, автора книг. Скажите нам, что это всё было? Что сорвало план Барбаросса? И какова тут роль системы, раз мы её обсуждаем?

Мягков: Я позволю себе сразу отметить то, что именно благодаря, в том числе системе, была перестроена идеология. Т. е. враг, который представлялся, ну как представляли, это рабочие и крестьяне немецкие, которые придут, и они не будут воевать, поскольку они рабочие и крестьяне. Мы здесь тоже рабочие и крестьяне. Здесь даже вывески стояли: «Здесь государство рабочих и крестьян.»

А вот, чтобы понять, что это за враг, что это враг смертельный, что он пришёл сюда уничтожить весь народ, необходимо было мобилизовать все ресурсы и перестроить именно идеологию и пропаганду, что было сделано в кратчайшие сроки.

Организационная перестройка армии. Второй пункт. Необходимо было создать, в кратчайшие сроки такую армию, которая способна воевать против германского «блицкрига».

Сванидзе: Завершайте, Михаил Юрьевич.

Кургинян: У меня есть 30 секунд, я отдаю.

Мягков: Следующий момент. Эвакуация. Эвакуация, в громадных масштабах проведённая. Это птица Феникс, которая буквально возникла из пепла. Нигде, ни в какой стране такая эвакуация не проходила. И здесь расстояния, кстати говоря, играли свою отрицательную роль. Необходимо было на тысячи километров вот эти предприятия переносить. Предприятий 1500 только за 1941 год военного назначения.

Кургинян: И это без системы сам народ их перенёс?

Мягков: Да нет. Это система. Не было бы грамотных инженеров, руководителей предприятий, которые имели этот опыт, — ничего бы не было бы сделано.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Леонид Михайлович, Ваши вопросы оппонирующей стороне.

Млечин: Михаил Юрьевич, Вы говорите, для эвакуации потребовались грамотные специалисты. Они были. Разве они — порождение системы? Разве без коммунистов у нас не было грамотных инженеров, умелых управленцев? Что их не было до прихода большевиков к власти, и они исчезли после их ухода?

Мягков: Сколько их было? Вы назовите цифру — сколько у нас было инженеров и скажите, сколько вообще было грамотных людей?

Млечин: Нет, если сравнивать с 813 годом, конечно, ещё меньше.

Мягков: 913-й…

Млечин: Нет, с 913 до 41 прошло тридцать лет.

Кургинян: А о чём тогда Вы говорите?

Мягков: Я говорю о том, что грамотные инженеры, грамотные управленцы были бы в нашей стране…

Кургинян:«Разве у нас их не было…», когда?

Млечин: Грамотные управленцы были, есть и будут в нашей стране всегда вне зависимости от политической системы. И большевики, уж если, что и сделали, то, как раз очень сильно повредили, когда, во-первых, бежали из страны специалисты, во вторых, когда шли процессы и старых специалистов уничтожали и т. д. Уж в этом смысле система, сколько смогла, — столько навредила.

Но давите, мы всё-таки к главному подойдём. План Барбаросса рухнул, потому что он был авантюристическим. В принципе, ну, неужели Вы скажете, что Вы теоретически даже допускаете возможность, победы нацистской Германии над Советским Союзом. Вообще, в принципе, неужели Вы это допускаете.

Исаев: Запросто.

Мягков: Допускаю. Конечно. Именно поэтому мы здесь и находимся. Можно ответить на Ваш вопрос? Гитлер был иррациональный человек. Почему Сталин, конечно, допустил много ошибок, — в том числе и из-за того, что он рационально мыслил в 41 году — то, что Гитлер не нападёт на Советский Союз, поскольку в тылу у него ещё Англия. И большинство членов руководства не понимало, что фронта западного фактически нет. Англия сидит на острове, и Гитлер способен все свои усилия именно повернуть на восток. Вот это была, конечно, огромная ошибка. Об этом мы должны сегодня с вами говорить и подчёркивать!

Кургинян: Конечно.

Мягков: Но то, что это был авантюристический план, это не значит, что он не мог состояться. То, что немцы дошли до Москвы, то, что они окружили Сталинград, то, что у нас такие потери, о которых мы говорим, это говорит то, что да, авантюристичной, но он мог состояться, этот план. И я допускаю полную возможность, того, что если бы система дрогнула бы вот так вот, да? Если бы 16-го октября Сталин бы, например, уехал, Москву могли взять. А тогда бы Гитлер победил.

Млечин: Когда на одну секундочку показалось, что Сталин исчез, — система перестала существовать — вот что показали события в Москве. Система существовала…

Кургинян: Ну и что?

Мягков: Вы считаете, что большинство москвичей побежало? Побежало меньшинство, а большинство продолжало…

Голос из зала: Было, было. Это и показало, что система рухнула…

Млечин: Побежало начальство, партийный аппарат, комсомольский аппарат. Система!

Мягков: Было, было. Никто с Вами не спорит.

Млечин: Рухнула. Вот в этом весь ужас.

Мягков: Но большинство-то оставалось на месте.

Млечин: Так большинство и оставалось. СИСТЕМА.

Мягков: Вот благодаря им Москву-то и отстояли.

Млечин: Правильно. Так без системы они и победили.

Мягков: Вот мы про это и говорим.

Млечин: Выяснилось слабость, ничтожность системы.

Мягков: Генштаб не побежал, это тоже элемент системы.

Млечин: Генштаб эвакуировали.

Кургинян: Побежали те, кто всегда готов рвать партийный билет. Сначала брать, а потом рвать. Вот они и побежали.

Млечин: Мы с Вами согласны, конечно, победили под Москвой. Давайте вспомним, когда войск перед Москвой уже не оставалось, и немцы, ведь, могли взять, технически могли взять Москву, потому что кадровых войск не было. Что пошло? — московская интеллигенция, московское студенчество, московские добровольцы…

Мягков: Не интеллигенция, а сформированные дивизии в июле.

Исаев: Что он говорит? 312 дивизия — это народное ополчение?

Млечин: Народное ополчение, люди, которые не служили в армии, взяли винтовки и пошли воевать, а потом самый трудный момент октября…

Кургинян: 312 дивизия — это кто?

Мягков: Было дополнительно 4 дивизии добровольных народных ополченцев…

Млечин: Правильно, героическая история Москвы.

Мягков: Правильно, героическая. Если бы не было подольских курсантов на елецких рубежах, если бы их туда не перекинули в срочном порядке, если бы срочно не мобилизовали бы из внутренних округов дополнительные дивизии, в том числе сибирские дивизии…

Млечин: Простите, Вы мне, что скажите, а что если…

Мягков: О чём мы спорим, я не понимаю? В чём тут… где тут нет системы?

Кургинян: Мы не ценим подвиг ополчения?

Мягков: Мы не ценим подвиг ополчения?

Никифоров: Леонид Михайлович, можно я два слова буквально скажу. На можайском рубеже не было ополчения.

Млечин: Нет, простите. Можно я договорю? Я хочу сказать, что жители нашей страны всегда и в любом случае, это было не только в 41-м году вставали на защиту своей Родины и сражались за неё. И для этого им комиссары и политруки им были не нужны. Вы меня извините. Вы сами с этого начали: «когда изменили идеологию», это что означало? — что люди за Сталина воевать не хотели. Они стали воевать, когда поняли, что речь идёт о существовании их страны. Когда пришли немцы убивать их семьи, их дома сжигать и уничтожать, — вот тогда встали и защитили страну. А за Сталина воевать не хотели.

Кургинян: В Армении тоже была прямая угроза тому, что семьи жгли?

Юрий Аксютин. Доктор исторических наук, профессор МГОУ.

Аксютин: Можно Леониду Михайловичу возразить. Ленин со Сталиным создали такую систему изначально тоталитарную, можно её назвать военно-мобилизационной, которая изначально была ориентирована на победу в следующей Второй мировой войне. Она была такая эффективная… Индустриализация, коллективизация, культурная революция, — это составные части ее, и они сказались во время войны. Но ещё один был момент. Момент — элемент Корнилова. Как не относись к нему, Корнилову не удалось поставить русского солдата, который не хотел воевать, кстати, как и русский солдат в 41-м году очень часто не хотел воевать, перед альтернативой: или ты подчиняешься приказу и идёшь вперёд, и можешь остаться жив, или ты бежишь назад и обязательно будешь расстрелян.

Сталин эту программу Корнилова, благодаря системе, которую создал Ленин, а он возглавил… Другое дело, что я антикоммунист, и я с этим не согласен… Но он создал эту великолепную эффективную систему, ориентированную на победу. И ему это удалось.

Сванидзе: Спасибо. Я в связи с этим вспоминаю одну цитату из другого антикоммуниста Антона Ивановича Деникина. Антон Иванович Деникин, русский генерал, блестящий. Один из руководителей добровольческого белого движения в гражданскую войну. Потом, будучи в эмиграции, отказался наотрез, оставаясь ярым антикоммунистом, отказался наотрез от сотрудничества с Гитлером. И болел, вот знаете, по-фанатски болел за Советскую армию, ненавидя советский строй. Просто потому, что он был русским патриотом. И сказал после битвы под Москвой: «Русский солдат настолько силён, храбр и вынослив, что даже 20 лет советского режима не смогли его испортить».

Сейчас короткий перерыв, после которого мы продолжим слушанья.

Сванидзе: В эфире «Суд времени».

Мы продолжаем слушанья. Прошу Вас, Леонид Михайлович, Вам слово, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Мне кажется, совершенно очевидно: план Барбаросса был авантюрным. Это была авантюра. А почему она оказалась возможной? Да потом, что Гитлер умудрился перессорить, и в какой-то степени обыграть, всех европейских политиков от Чемберлена до Сталина. Бил их поодиночке. Выигрывал одну военную компанию за другой. И даже генералы Гитлера в какой-то момент подумали: «А может быть и в самом деле такое счастье сопутствует ему всегда». И он отправился воевать в Россию, одолеть которую он, в принципе, никогда не мог. Я ещё раз повторю, это говорил, мне кажется, уже: «Ни по демографическому, ни по промышленному потенциалу, ни по территории Германия состязаться с нашей страной не могла». План, рассчитанный на несколько недель, он бы может быть сработал, если бы территория Советского Союза и население Советского Союза были бы тогда величиной с Бельгию, или, максимум, с Францию, но не с нашей страной. Демографический потенциал Германии летом 41 года уже был практически исчерпан. Мы питаем какие-то иллюзорные представления о германских возможностях. Мы попали под влияние германских пропагандистских фильмов. И вот когда они показывают роскошные моторизованные колоны и т. д., это пропаганда. Мы попали под её влияние. Да, это была армия хорошо обученная, да, это была армия профессиональная, но тоже достаточно ограниченная. По работам о немецкой военной экономике ты видишь, с какими трудностями столкнулась немецкая военная экономика. Она не могла противостоять объединённым экономикам Советского Союза и Соединённым Штатам, которые стали поставлять сюда, сначала сырьё для военного производства, а потом и военную технику.

Я хотел бы поговорить с Алексеем Алексеевичем Киличенковым, — историком, военным историком и преподавателем. Алексей Алексеевич, с Вашей точки зрения, почему рухнул план Барбаросса?

Алексей Алексеевич Киличенков. Кандидат исторических наук, доцент РГГУ

Киличенков: Ответ, на мой взгляд, очевиден. Конечно же, план Барбаросса рухнул: первое, вследствие того, что он изначально был авантюристичным и шансов исторических, у него, конечно же, не было. Дорогие коллеги, Вы сформулировали очень чётко свою позицию, что Советская система сделала максимум возможного, если не всё возможное, накануне 41 года. И весь ход событий в 41 году, все эти катастрофы и трагедии, это результат объективного соотношения сил, результат объективной ситуации, но я хотел бы это оспорить и привести вам очень конкретный факт. В апреле сорокового года, это примерно в то же самое время, когда Тимошенко… он после этого был назначен новым наркомом, проводит инспекцию войск. Сталин выступает на расширенном заседании ЦК по итогам финской войны. И вот как Сталин оценил эти итоги, а соответственно, как Сталин оценил значение нашей победы и мощь Красной Армии. Сталин говорит…

Сванидзе: 30 секунд добавляю.

Киличенков: «… Спрашивается, кого мы победили? Говорят, финнов. Ну, конечно, мы финнов победили. Но не это самое главное. Финнов победить, не бог весть, какая задача. Мы победили не только финнов, мы победили ещё их европейских учителей, немецкую оборонительную технику, английскую оборонительную технику и французскую оборонительную технику…» и так далее. Т. е. Сталин даёт сигнал, что на самом деле «Красная Армия всех сильней».

И к чему это привело? Очень просто. Спустя несколько месяцев, в декабре сорокового года высший командный состав Красной Армии изучает опыт войны в Европе…

20 месяцев идёт война. Всё видно. Немцы уже показали, что такое блицкриг. Обсуждается конкретный вопрос: роль авиации. И они действительно говорят: «Успех немецкого блицкрига — это уничтожение авиации на аэродромах: в Польше — 400 самолётов, во Франции — 700 самолётов.» И после этого выступает командующий округом генерал-лейтенант Кузнецов и говорит следующее: «Да, конечно, опыт очень поучительный, но принимать во внимание армию Польши, как достойного противника немецких вооружённых сил, нет никаких оснований. То же самое можно сказать и о Франции.»

Вывод, который был сделан — опыт в Европе, то, что их разбили: и Францию, и Англию, и Голландию, и всех остальных, — не про нас. Нам это не грозит. Об этом прямо говорит…

Сванидзе: Завершайте.

Киличенков: …генерал Исаков на совещании командного состава военно-морского флота.

Есть прямое правило: полнота ответственности прямо пропорциональна полноте власти. И если Сталин брал на себя такую ответственность, чтобы расставлять все конечные оценки, то он должен нести эту ответственность. Система лишь воспроизводила сигнал, шедший сверху. Что ещё оставалось сделать возможным, возможность сделать?

Сванидзе: Спасибо. Сергей Ервандович, прошу Вас.

Кургинян: Ну, во-первых, мне кажется, что всё, что Вы сказали, — это есть подтверждение в точности того, что мы здесь говорим. Вот передо мной лежат таблицы:

На фронте к маю сорок второго:

Германские войска: 6 млн. 200 тыс.

Советские войска: 5 млн. 100 тыс.

Артстволы у германцев: 57 тыс.

Артстволы у нас: 45 тыс.

Танки (у нас чуть больше): 3 900

У них: 3000

Самолёты, подавляющее преимущество у них. Вот показатели. И вдруг я утыкаюсь в цифры.

Военное производство СССР и Германия в 42 году. Когда мы потеряли Украину, когда всё было переброшено, когда всё было на военно-мобилизационный режим.

Артстволы СССР: 33 100

Артстволы Германия: 14 000

Превосходство в 2,4 раза по производству… Уже к 42 году.

Танки Германия: 9 000

Танки СССР: 24 000

Превосходство 2,6. Мы научились делать эти 34-ки, исправили узлы.

Самолёты: 25 тыс. против 14.

К 42 году военное производство наше уже побеждает. Это делала не система? А почему другая система не могла с ней сражаться? Почему, это заслуга-то системы решающая. А вот почему.

Скажу немодную мысль. Шпеер просит Гитлера снизить потребление в гражданских отраслях, а Гитлер говорит: «Мы не можем, — мы развалим тыл». Он на 15% снижает его с трудом.

Тут происходит нечто совершенно другое. Германская экономика ещё мощнее, но за счёт трудового подвига, великих советских людей, и за счёт того, что эта система смогла на такой подвиг мобилизовать, мы сломали немцев в промышленности, мы добились там всего этого. Это делал, конечно, наш замечательный народ, но не народом это единым делалось. Это делала огромная организация. И, в каком-то смысле, мы же должны признать правду. Ещё и очень жёсткая организация. И лежали бы мы, без этой жёсткости, под немцами такие замечательные. И лежали бы мы под ними. И спасибо тому, что состоялось. А давайте дальше думать, о том, как без этих издержек, без этого чудовищного…

Сванидзе: Вопрос, вопрос зададите?

Кургинян: Скажите, пожалуйста, разве такая позиция, по существу, для Вас не близка? Вот всё, что Вы говорили, мне казалось, это же вот это? Или нет? Если нет — скажите.

Киличенков: Сергей Ервандович, я с вами согласен. Наша система оказалась более жестокой, чем система нацистской Германии. Она позволила мобилизовать наш потенциал в более высокой степени. Но я обращаю Ваше внимание и спорю с коллегами совсем по другому поводу — не следует забывать, что система допустила колоссальное количество ошибок, за которое расплачивалось общество, народ за это расплачивался. И эти ошибки, по моему глубокому убеждению, можно было не допускать.

Кургинян: Вы же согласны, что немцы допустили не меньше ошибок в ходе войны.

Киличенков: Ошибки, и Вы сами говорили, допускали все. Безусловно.

Кургинян: Да, допускали все.

Киличенков: Конечно, я с этим согласен.

Кургинян: Что ж мы на неё-то одну всё вешаем, бедненькую, уже столько лет…

Сванидзе: Спасибо.

Киличенков: Но это нужно видеть…

Морозов: Я прошу прощения. Все цифр, которые были сказаны, правильны, но я всё-таки в данном случае рекомендовал бы, их, так сказать, не переоценивать, — эти цифры.

Вот, Алексей Валерьевич меня поправит, сколько из этих танков, произведённых в 42-м году, были Т-34, сколько были танки Т-70 и по таким важнейшим параметрам, которые не прозвучали, как производство боеприпасов. Потому что можно механически наращивать количество стволов, но не обеспечивать их боеприпасами. С производством боеприпасов были большие проблемы.

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: К сожалению…

Сванидзе: Спасибо.

Морозов: Не будем переоценивать эти…

Кургинян: Не будем переоценивать, но не будем и недооценивать.

Сванидзе: Спасибо.

Сванидзе: Там был ещё момент… Это с пор не имеющий дна, но я возвращаю уважаемых коллег профессионалов к воспоминаниям Дмитрия Фёдоровича Устинова, который играл очень большую роль в производстве вооружения во время войны, я бы сказал решающую. И он вспоминает, что Сталин после начала войны разжал свою железную руку, отдал это дело, по производству вооружения, профессионалам. И было сделано то, что не было сделано и должно было сделано до войны. Он понял, что если контроль будет такой же с его стороны, — будет хана. Он отдал это профессионалам, тому же Устинову. Т. е. это не продукт системы.

Кургинян: Устинов, это не система?

Сванидзе: Нет.

Кургинян: А что ж тогда?

Сванидзе: Устинов — это профессионал. А система партийного руководства разжала свою железную хватку. Потому что она оказалась в смертельной опасности. Это не система, это ослабление системы под воздействием смертельной угрозы. Вот что это было такое.

Кургинян: Ну, это же система?

Сванидзе: Нет.

Кургинян: Система мягкая или жёсткая, это же система? Она же не развалилась? Сталина никто не повесил? Да?

Сванидзе: Нет, Сталина никто не повесил.

Кургинян: Ну, вот и всё. Значит, система выстояла.

Сванидзе: Она выстояла по факту, потому, что мы войну выиграли. Речь идёт не о том, что она выстояла в конечном счёте. Речь идёт о том, как она проявила себя в самое страшное время войны.

Кургинян: Давайте анализировать.

Сванидзе: Спасибо. Короткий перерыв, после которого мы вернёмся к нашим слушаниям.

Сванидзе: В эфире «Суд времени».

Мы завершаем третий день слушаний по теме «41 год».

Вопрос сторонам. Почему события 41 года являются поводом для острых дискуссий по сей день? Пожалуйста, сторона обвинения, Леонид Михайлович, Вам слово.

Млечин: Я бы хотел побеседовать на эту тему с Борисом Семеновичем Илизаровым, профессором, доктором наук, автором многих трудов.

Борис Илизаров. Доктор исторических наук, профессор, ведущий научный сотрудник ИРИ РАН.

Млечин: Вопрос, который мы сейчас обсуждаем, он выходит за рамки военной истории. Ведь на самом деле, мы обсуждаем не то, как шли боевые действия в 41 году или в 42 и не это нас особенно интересует. Это такой спор мировоззренческий. Да? Что мы обсуждаем-то в реальности?

Илизаров: Без сомнения, это, конечно, чисто мировоззренческий, оценочный разговор идёт. Но, естественно, моя позиция, поскольку я сижу здесь, ближе к Вашей. И я, всё-таки склоняюсь к тому, что система сделала много ошибок. С моей точки зрения, это преступные ошибки, которые привели, конечно, к колоссальным потерям нашего народа, к колоссальным территориальным, материальным потерям. И, в общем-то, эти потери не оправдывают само существование этой системы, как это и показало будущее. Недалёкое, кстати, будущее сравнительно. Но там был и другой момент. Система оседлала, мне кажется, сам народ, оседлала его порыв, его энтузиазм. И в этом отношении, вот это было более глубокий, мне кажется, сам по себе процесс.

Млечин: И система стала искать себе оправдание потом в победе? Если мы вспомним, всякий разговор о социалистической, даже советской, сталинской системы, всё время возвращаемся к одному и тому же аргументу. «Мы выиграли войну, благодаря этой системе». Больше нечего предъявить.

Илизаров: Это единственный аргумент до сих пор, что эта система доказала свою жизнеспособность и так далее. Если говорить библейским языком, мне, если позволите, я считаю вообще-то здесь — Сталин и Гитлер — два зверя, столкнулись два зверя, грубо говоря. Это библейский образ, это не мой образ. И зверь Сталина оказался сильнее зверя Гитлера. Вот в том плане, что он оказался более жестоким, более холодным, более организованным, имел больше ресурсов без сомнения. Система, в данном случае, я имею в виду сталинскую систему, скорее показала, что она может вот противостоять, в какой-то степени, самому даже народу во всём. Что она сильнее даже самого этого народа, который по существу она вот ухватила ….

Сванидзе: Завершайте.

Млечин: Не присвоила ли себе система эту победу, одержанную народом, армией, полководцами?

Илизаров: Без сомнения. Да Вы вспомните, что было после войны, когда культ уже дошёл даже до такой степени, что… я занимаюсь историей сталинизма, и Сталина в том числе, его личностью, и мы с Вами в этом отношении близки, я хочу сказать, что, без сомнения, Сталин превратился не просто уже в божество, а в сверхбожество какое-то. Это генералиссимус, который… всех времён и народов и так далее, и так далее, он присвоил себе практически все победы. «10 сталинских ударов». Я не знаю, ещё…Наверное, никто не помнит этого, а я ещё помню это, поскольку изучал ещё в школе. «10 сталинских ударов, которые нанёс Сталин Гитлеру», и в результате мы выиграли эту самую войну всего лишь за 10 ударов…

Сванидзе: Завершайте.

Илизаров: В этом плане система использовала эту победу, и до сих пор эксплуатирует. И поэтому, несмотря на очень блестящие выступления той стороны, которые были мне очень интересны, и вызывают даже восхищение своим остроумием, тем не менее, я считаю, что всё-таки, защищать ту систему, это означает — ну, находится на стороне, в общем-то всё ещё живого, этого духовного зверя.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Сергей Ервандович. Ваш вопрос.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, а Гитлер не был духовным зверем?

Илизаров: Без сомненья. Я же сказал…

Кургинян: А как Вы себе представляете… Вы используете образы или метафизические символы? Это зверь из бездны?

Илизаров: Я сказал же, что это библейские образы.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, а в какой же это библейской логике, у Вас может быть два зверя?

Илизаров: Пускай, это не библейские образы, — мои личные.

Кургинян: Вот хорошо. А знаете в чём разница?

Илизаров: Нет.

Кургинян: Потому что, когда Вы говорите, что это библейские образы, Вы говорите нам, что мы находимся на стороне дьявола. А когда Вы просто говорите, что Вам Сталин не нравится.

Млечин: А переходите к нам.

Кургинян: Так вот я считаю, я считаю, что на стороне дьявола, метафизического дьявола находился Гитлер. И он один.

Илизаров: Я думаю — и Гитлер, и Сталин.

Кургинян: Так не бывает.

Илизаров: Очень даже бывает. Каждый человек, между прочим, может находиться в этих полюсах: или между Богом, или между дьяволом. Каждый человек. А тем более такие руководители.

Каргина: Нет, нет. Для меня тут огромное противоречие. Для меня, в этом смысле, крайнее исключение, Гитлер — не человек. Для меня это что-то другое.

Илизаров: Для меня и Сталин — не человек.

Кургинян: Нет, а вот для меня Сталин как раз, вот, это разные вещи.

Илизаров: Ну, это да. Это разные вещи. У нас с Вами разные подходы.

Кургинян: Я понимаю, что для меня Гитлер не человек, и тогда я понимаю где система координат. Но если происходят такие странные вещи — …что и «оба зверя». Вы знаете, что произошло, когда у нас стали отнимать победу через ПАСЕ? Выступил Дюма во Франции и Пэрос. Вы знаете, что они сказали: «Слава Сталину, что он победил Гитлера». Они сказали. А у нас это говорится, в нашей песне:

И всякое приравнивание здесь двух зол, с моей точки зрения, есть отнятие у нашего народа истории и победы. И потому я здесь. Потому я здесь.

Теперь давайте от этого к чему-то более конкретному…

Илизаров: А я считаю, что Вы в данном случае, отнимаете как раз победу у нашего народа. И приписываете всю эту победу Сталину и его клике.

Кургинян: Нет. Никогда.

Илизаров: И это есть воровство. Да. Да. Да.

Кургинян: Нет, НИКОГДА мы не приписывали победу Сталину, НИКОГДА. Я просто знаю одно, сколь бы ни великим было римское войско, победить вопреки Цезарю оно не может. Вот не может быть.

Илизаров: Вот здесь я с Вами согласен.

Кургинян: Это очень соблазнительно считать, что Верховный главнокомандующий по одну сторону, все по другую. Ещё мне вспоминается в этой связи…

Илизаров: Только Сталин не Цезарь. Вы глубоко ошибаетесь.

Кургинян: Простите, это Верховный главнокомандующий. И ещё вспоминается мне…

Илизаров: Это не Верховный главнокомандующий. Это, по существу, партийный лидер. А это не одно и то же.

Кургинян: Хорошо, пожалуйста. Но, если мы два говорим, то не слышно…

Илизаров: Вы такой стиль как раз, мне кажется, приветствуете.

Кургинян: Пожалуйста, говорите. (Прикрывает рот ладошкой, показывая, что он будет молчать.)

Илизаров: Всё, я всё сказал.

Кургинян: Всё, всё сказали. Теперь я вспоминаю ещё одно, то, что мне вдруг пришло в голову, по поводу, я не хочу это распространять на всех, я почитаю всех, кто воевал в войне, но вдруг лермонтовские строчки, помните:

В этом смысле, для меня близка только одна позиция: если ты был близко рядом с ним, если ты составлял его опору и хвалил его, то в тот момент, когда ты понял, что он зверь — застрелись.

Сванидзе: Сергей Ервандович, Вам слово, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Я хочу сказать просто ещё несколько слов. В рамках, никакой другой системы, много из тех вещей, которые было осуществлено, и осуществлено быть не могло. И это признавали все. Не могли быть так перемещены производственные силы. Может быть, американский технический гений мог сделать что-то подобное… Сомневаюсь. Но, но тут было осуществлено экономическое чудо. На огромной жестокости, но и на огромном организаторском таланте. Это делала система. Идеологическое вдохновение делала система, двигала войсками, как ошибочно, так и правильно, система, дошла до Берлина система, и это всё делала система. И всё это наше, это наш величайший подвиг. Несовершенный, во многом благодаря ошибкам системы мы понесли много жертв. Но говорить, что она развалилась, предала и всё прочее, мы знаем, что бывает, когда она предаёт, — тогда разваливается великая страна. И следующий вопрос заключается в следующем: 316 дивизия Панфилова формировалась где? Если мне не изменяет память, в Алма-Ате. Да? Скажите, пожалуйста, там тоже была непосредственная угроза дому? Вот почувствовали, что сейчас хатку сожгут? Я понимаю, что если иметь в виду под домом всю свою страну, «это Родина моя». Да? Или как говорил Есенин:

Вот за это, да. И теперь я хочу передать слово всем своим свидетелям, начиная с Исаева Алексея Валерьевича, чтобы сказали они, почему мы так спорим, ну, почему нам нельзя гордиться и трагически гордиться, и переживая, как переживают американцы переживаю Перл-Харбор. Гордится народом, властью и всем вместе, и одновременно с этим осуждать все ошибки, все перегибы и всё прочее. Почему мы так спорим?

Исаев: Спорим мы по очень простой причине. Одной серьёзных ошибок советской власти, я считаю, недостаточно чёткое и ясное описание событий 41 года. Было рождено множество мифов, один из которых это вот эти вот пресловутые ополченцы, которые встали, дали им в руки винтовки, они пошли и защитили Москву. Это было совсем не так. Почему вспомнили о 312 и 316 стрелковых дивизиях. Потому что это дивизии, которые сформировала система в июле 41 года и которые были переброшены (хорошо яичко к христову дню) в октябре, в страшном октябре 41 года на можайскую линию обороны. Они стеной встали перед немецкими танками. Это был один из шагов крушения операции «Тайфун» — операции по захвату Москвы, которая могла привести к полной катастрофе страны, к коллапсу её транспортной системы и отодвинула нашу победу, если мы считаем, что никогда нас не победить, на очень далёкий срок. И потери бы наши многократно возросли. И вот все те документы, которые выплеснулись на нас в девяностые годы. Они рассказывали о многих горьких вещах. Вот этот акт о передаче дел в Наркомате обороны. Эти документы боевые войны, в которых рассказывалось о трагических ошибках, рассказывалось о пропусках в организации контрудара, о вводе в бой по частям. Вот этот вал вызвал у нас крайне противоречивую реакцию.

Кургинян: Вы знаете, у меня есть гость Аксютин Юрий Васильевич. Я попросил бы, что бы он ещё что-то сказал.

Юрий Васильевич Аксютин, доктор исторических наук, профессор МГОУ.

Исаев: Да, давайте, давайте.

Аксютин: О системе и о народе в годы Великой отечественной войны. Мои студенты в московском областном университете лет 10 назад, опросили около тысячи свидетелей войны разного возраста. И картина получается очень-очень пёстрой в отношении первого дня войны. Огромное количество побежало в военкоматы, а другая большая половина — в магазины и сберкассы.

Кургинян: Люди не ангелы.

Аксютин: Да, люди не ангелы. Вот вопрос такой: «Что Вы собирались защищать»? Огромное количество не отвечает на этот вопрос. Отвечает, тогда мальчишка пятнадцатилетний, потом известный генерал-полковник Бабков. Он, естественно, отвечает — он защищал Родину, социализм, Сталина. Но таких, к сожалению, мало. Гораздо больше просто отвечают: «Родину, свою хату», и понимая, вполне возможно, «хату» — земля, страна, на которой стоит эта хата. Были и свидетели…

Прямо никто не признавал, что я — власовец там или ещё кто-то. Но были и свидетели, в деревне, бабка Маланья хлебом-солью в Калужской губернии встречала первых немцев. И там ещё какой-то дед бегал и говорил: «Это председатель сельсовета, это председатель колхоза». Их забирали, тут же отводили, расстреливали. А в другой деревне, в тульской губернии, где три недели немцы фактически…

Сванидзе: Заканчивайте.

Аксютин: …заканчиваю, …стояли, бегал (после того, как немцы ушли, бегал) с топором и поймал, …и уничтожал тех, которые вот были такие немецкие прихлебатели.

Кургинян: Сложна наша жизнь. Спасибо. Но пусть наши граждане гордятся великой победой так американцы, без ксенофобии, без выпячивания себя, так, как американцы.

Аксютин: Вот именно, эта система, о которой я говорил, во многом всех их мобилизовала и обеспечила победу.

Сванидзе: Спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас.

Млечин: Юрий Васильевич, можно с Вами продолжу беседу. Скажите, пожалуйста, с вашей точки зрения, о чём мы на самом деле здесь спорим. Вот мы спорим третий день подряд. У меня вот ощущение странности этого спора. На самом деле, никто не сомневается в величии победы. Об этом вообще даже разговора нет. Разговор ведь идёт о другом, что если бы недостатки, просчёты, преступления, то надо о них сказать. Почему надо сказать? Во-первых, слава заслужена, если кто-то совершил преступление, а его славят, то он присвоил себе чужую славу. А реальная слава миновала героя. Надо сказать, по справедливости, кто герой, а кто не герой. 800 тысяч дезертиров было. Я вот всегда спрашивал… тут у нас Мирослав Эдуардович, вот главный специалист. Я видел цифру 800 тысяч дезертиров за годы войны. Нет? Не точная?

Морозов: Я сейчас не готов подтвердить, честное слово.

Млечин: Ну, хорошо это не принципиально, эти люди, как были, так и остались преступниками в наших глазах. Т. е. это ничего не меняет, но если были совершены, вот с нашей точки зрения, были совершены, с точки зрения наших экспертов и историков, были совершены ошибки, преступления, преступные ошибки. Если бы их не было, мы бы сберегли бы миллионы людей или сотни тысяч людей, всё равно, это огромные цифры. Не позволили бы немцам отдать такую территорию. Почему бы об этом не сказать? Почему бы это не проанализировать, не извлечь из этого уроки? Ну, ты приходишь к врачу, говоришь, у тебя спина болит, он говорит: «Э, да ты мышцы потянул». А потом выясняется, что у тебя двухстороннее воспаление лёгких, потом туберкулёз и до свидания. Лучше выяснить, что к чему. Как Вы считаете?

Аксютин: Ну, наверно, и ваши дискуссии преследуют, и обе стороны преследуют эту цель — выяснить истину. Но дело в том, а об этом свидетельствуют опросы, тех, кто следит за этой дискуссией, наша страна и наш народ, и наше общество по-прежнему больны. 90 лет расколоты и сам народ, и элита, и интеллигенция идеологически. Одним наше прошлое целиком и полностью нравится, другим не нравится, и отсюда идут эти споры. И это прошлое регулярно переносят на сегодняшний день, и ещё что мне крайне не нравится, на будущее. Вот, мне кажется, в чём наша, собственно, и беда.

Млечин: Т. е. мы как то не решаемся посмотреть в историческое зеркало и немножко побаиваемся, так что ли? Не нравится нам картинка или что? Как?

Аксютин: Ну, понимаете, люди же разные и по-разному… одни с детства, другие, становясь взрослыми, меняют точку зрения. Но люди вот такие, такое у нас общество есть. Кстати, это не только, Сергей Ервандович, мы этим страдаем. Один американский профессор в старые советские времена…

Сванидзе: Завершайте.

Аксютин: …прислал мне письмо с просьбой (марки хорошие президентов и прочее), говорит: «Юра, прошу прощения, в нашей стране ни одного порядочного президента не было, кроме Линкольна». Так вот. Он, правда, либерал. А вот другой профессор, который учился у нас, в медицинском институте, японец. Когда он был… он был соответствующим. Потом, когда он стал японцем-социалистом… «Отдай Курилы!» А потом стал профессором гавайского университета, говорит: «Рейган плохой американец». Это бывает тоже. Неофит. Тоже бывает. И в американском обществе такое бывает. А мы…

Сванидзе: Спасибо. Знаете, мне просто даже обидно расставаться с этой темой, честно вам скажу…

Млечин: Давайте ещё продолжим.

Сванидзе: …которая подходит к концу. Ей богу, тема действительно очень важная, она очень принципиальная. Вот сейчас правильно, на самом деле поставил вопрос, по-моему, и Кургинян, и Млечин, не помню, кто из них первый, вопрос о том, что речь идёт о… «Система или народ»? Может ли народ без системы. Речь идёт об уважении к нашей истории, потому что к нам самим система, несомненно, всякий раз играет свою роль. Но система меняется, народ остаётся, а система меняется. Мы ведь начали побеждать, защищать себя и выигрывать войны не в 20-м веке. А когда в 1812 году мы победили Наполеона, какая система одержала победу? Феодально-крепостническая? Какой великий верховный главнокомандующий одержал победу, Александр Павлович, Александр Первый? Властитель слабый, как называл его Пушкин. А кто побеждал при матушке Екатерине? Она не была слабым правителем. Крым при ком завоёвывали? С кем на устах, с чьим именем русские солдаты шли в бой? С именем матушки Екатерины? За Родину, за Екатерину? Побеждали? Какая была система? В разное время одерживали победы. Вот, наверное, самая великая победа была одержана в сорок пятом году. А в начале войны была череда страшных катастроф. Вот об этой войне у нас идёт речь. И я думаю, ещё не раз пойдёт. Действительно, система или народ? Героизм народа, проломившего чудовищную немецкую военную машину или руководство системы, со стороны системы. Во главе системы стоял абсолютно точно один человек — Сталин. Кто победил? Я предоставляю возможность для заключительного слова обеим сторонам. Пожалуйста, сторона обвинения. Прошу Вас, Леонид Михайлович, заключительное слово.

Млечин: Что ж так мы не любим и не уважаем свой народ, что думаем, что без Сталина одного легли бы под немцами, капитулировали бы перед немцами, не осилили бы эту войну. Вот не будет Сталина и пропадём. У меня совершенно другой взгляд на Россию. И думаю, уверен, стопроцентно уверен, что сложись историческая судьба России иначе, без Сталина, без всякого, замечательные бы военные профессионалы, которые должны быть в армии и замечательные профессионалы в промышленности, вообще все люди, справились бы, значительно легче справились бы с немцами.

Сванидзе: Завершайте.

Млечин: Должны были справиться легче, потому что мы более великая держава, чем Германия. Но я очень благодарен всем участникам этой дискуссии, она была страшно интересной. Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Сергей Ервандович. Ваше заключительное слово.

Кургинян: Почему мы не уважаем народ? Мы восхищаемся народом. Между прочим, Сталин, который поднял тост за русский народ, тоже восхищался им. Дело совершенно не в этом, и в конечном итоге не в Сталине.

Дело в том, что десталинизация, определёнными методами осуществляемая в стране, превращает народ в пораженца. Заставляет его бесконечно кается непонятно за что. Как говорил Тёркин: «Но солдат — всегда солдат: То ли, се ли — виноват».

И задача заключается в том, что бы спасти народ от этой десталинизации, от десоветизации и всего прочего, не потому, что нельзя осуждать негативы Сталина и чего-то, а потому что это превращено в средство избавления народа от государственности, от исторической судьбы, от гордости и от всего чего угодно.

И вот, покуда это будет происходить, мы будем твёрдо и до конца стоять на другой позиции. Этому пора сказать «НЕТ». Хватит, 20 лет прошло. Хватит. ВСЁ!

Сванидзе: Спасибо.

Мы прекращаем телевизионное голосование, и я прошу проголосовать зрителей в нашем зале.

Итак, вопрос: 1941 год. Провалилась или выстояла сталинская система?

Пожалуйста, берите пульты, голосуйте. Провалилась система — первая кнопка, выстояла — вторая кнопка.

Пожалуйста, выведите на экран результаты голосования в зале.

Провалилась — 46% зала.

Выстояла — 54% зала.

Сейчас короткий перерыв, после которого мы объявим результаты телевизионного голосования.

Сванидзе: Поставленный на этих слушаньях вопрос на самом деле не требует голосования. Мы все знаем, что сталинская система выстояла в 41-м году, и потом ещё долго-долго стояла. И свой страх в 41-м году она выместит на тех, кто оказался по её вине на оккупированных территориях, на пленных, которых приравняют к предателям. На фронтовиках, которым отказано будет даже в празднике 9 мая. Всей стране, которая надеялась, что после войны будет легче, будет легче жить, чем до войны. Это моё личное мнение. Сейчас прошу объявить результаты телевизионного голосования.

Результаты телевизионного голосования страны вы видите на экранах:

Провалилась — 11%

Выстояла — 89%.