Визит Андрея в дом Ростовых для официального сватовства оказался не триумфом, а новым полем боя для попаданца. Граф Ростопчин, действуя через своих агентов и светских сплетниц, успел отравить атмосферу. Графиня Ростова, мать Наташи, была напугана до полусмерти. Ей нашептали, что Андрей — безбожник, алхимик и сатанист, связь с которым погубит не только репутацию Наташи, но и ее душу. Накануне мать устроила дочери истерику: «Этот Андрей тебя в могилу сведет! Говорят, что он сжигает людей в огромных печах на заводе! Я не отдам свою дочь за это исчадие ада! Не зря же его называют Сумрачным Гением!». Потому мать Наташи встретила князя ледяной вежливостью.
Но сама Наташа, закаленная предыдущими страданиями, неожиданно проявила невиданную твердость. Впервые в жизни она открыто выступила против матери, бросившись на защиту своей любви.
— Маменька, вы судите о князе Андрее по сплетням его врагов, — сказала она, глядя прямо. — Я же знаю его честь и его боль за Россию. И я разделю его судьбу, какой бы она ни была!
Эта сцена стала переломной. Граф Ростов, видя решимость дочери и чувствуя несправедливость нападок на героя войны, склонился на их сторону. Он дал согласие, хоть и с тяжелым сердцем. Андрей же впервые увидел в Наташе не объект для защиты, а настоящую союзницу, способную сражаться плечом к плечу радом с ним.
Свадьба по желанию Наташи была скромной, но замеченной всеми в свете. Она прошла не в Петербурге, а в родной для Наташи Москве. Это был расчетливый ход: оторвать событие от ядовитой атмосферы столичных салонов и получить поддержку московского дворянства, которое было традиционно в оппозиции к петербургским интриганам.
На церемонии в церкви присутствовали Воронцов и Пьер, а также небольшая группа близких друзей и родственников Ростовых. Император прислал богатые подарки, бриллиантовое колье для Наташи и перстень с большим изумрудом для Андрея, что стало знаком официальной поддержки двора.
Но даже здесь тень врагов настигла их. В момент венчания в церковь попыталась ворваться юродивая, нанятая людьми графа Ростопчина, с криками об «апокалипсисе и браке со Зверем». Однако люди Воронцова, заранее предвидевшие подобный удар, быстро и тихо вывели ее, не дав испортить церемонию. Для Андрея это был лишний знак: покоя не будет никогда.
Никакого свадебного путешествия не было, если не считать поездку в Лысые Горы. Андрей сразу после женитьбы погрузился с головой в свой проект железной дороги между столицами, которую обещал государю. Он взял Наташу с собой на строительство первой ветки. Это шокировало свет: молодая княгиня в простом платье и в сапогах, проводящая дни не в светских салонах, не на балах и выездах ко двору, а среди инженеров и рабочих.
Но этот ход оказался гениальным. Наташа, с ее живостью и искренностью, непостижимым образом смогла найти общий язык и с инженерами, и с простыми мужиками. Она сама разносила еду, хлопотала за заболевших, помогала рабочим с присмотром за маленькими детьми, взяв на себя организацию ясельных групп с кормилицами и самых настоящих детских садов. И Андрей сразу оценил ее инициативу по достоинству, поддержав и советами, и материально. Доброта Наташи к простым людям не осталась незамеченной, настроение у рабочих улучшалось, и работа спорилась. Постепенно слухи о «светлой княгине, благословляющей великую стройку» начали вытеснять в народной молве злые россказни о «паровых исчадиях ада».
Именно в эти дни их брак из «стратегического союза», задуманного попаданцем ради привлечения дополнительных инвестиций, начал превращаться в настоящий. Андрей, видя от молодой жены неутомимую поддержку своим начинаниям, начал учить ее чертить схемы, объяснял принципы работы паровых машины, рассказывал про электричество. И она ловила каждое его слово, стараясь понять новый мир индустриальных технологий, который был так важен для него.
Новый план Андрея работал безупречно. Император, очарованный перспективой получить железную дорогу «в подарок» давал теперь свое высочайшее благословение всем проектам Андрея.
Однако, противники Андрея не сдавались. Князь Голицын и граф Ростопчин видели в начавшем строительстве железной дороги не прогресс, но угрозу. Голицын активизировал свою кампанию противодействия через Священный Синод. В народ пустили слух, что «стальной змей, плюющийся адским огнем» разрушит традиционный уклад сельской жизни, погубит скот, а пары его сделают землю неплодородной. На строительстве первых участков дороги стали появляться богомольцы, пытающиеся «замолить грех» и остановить работы. Это была не прямая атака, а медленная, но постоянная война на истощение нервов и ресурсов.
Андрей, ожидавший атаки через бюрократию, неожиданно столкнулся с иррациональным сопротивлением массы верующих крестьян, которых подзуживали недруги. Его расчетливый ум пасовал перед слепой верой и суеверием. Но здесь его главным союзником стал Пьер. Мистические искания графа и глубокое понимание им народной души позволили найти подход к церковным священникам и даже к старообрядцам, объясняя паровоз не как порождение ада, а как «огненную колесницу, данную человеку Богом для преодоления пространств». Эта идея, странная и наивная, тем не менее, нашла отклик в народе.
Граф Ростопчин, видя, что прямая атака на Андрея снова проваливается, нанес удар с другой стороны. Он через своих людей среди военных начал распускать новый слух. «Князь Андрей, — начали шептаться в полках, — намеренно затягивает перевооружение. Он нарочно занялся железной дорогой, а не вооружениями, потому что не спешит усиливать русскую армию, ждет, чтобы его новые нарезные пушки достались не нам, а тайным покровителям из-за границы. Он — предатель, играющий на руку австрийцам и врагам России. Ведь его любовница из Австрии все еще в Петербурге!».
Это было чудовищно. Проверить эти глупые слухи было невозможно, а вот задеть патриотов за самое больное — могло вполне. И потому, когда этот нелепый слух долетел и до Зимнего дворца, задев патриотические чувства его обитателей, император, мнительный и переменчивый, вновь задумался. Доверие, завоеванное Андреем ценой потери завода и прибылей от военных заказов, вновь затрещало по швам.
Однажды вечером к Андрею в его дом под Москвой, расположенный рядом со строящейся железной дорогой, примчался гонец от графа Воронцова с письмом, в котором было предупреждение: «Андрей, будь бдителен. Ростопчин снова копает под самое основание. Он опять вытащил на свет старую твою историю с баронессой и пустил сплетню, что ваш брак с Наташей — это фикция, а настоящая твоя супруга — Иржина фон Шварценберг, с которой ты, якобы, обвенчался тайно в горах Моравии. Будто бы она и есть вдохновительница и тайная хозяйка всех этих твоих технических новшеств. И действует она в интересах определенных влиятельных кругов Австрии. Потому готовься, следующий удар Ростопчин готовит по Наташе, дабы доказать ее незначительность для тебя».
Андрей вышел на крыльцо и посмотрел на свою молодую жену, которая кормила с рук забредшую на стройплощадку лосиху. Он сжал кулаки. Казалось бы, они с Воронцовым и Пьером победили в открытой борьбе, в бюрократической битве, но теперь враг перешел к партизанской войне в тени, снова пытаясь ударить по самому дорогому исподтишка. Прочитав письмо, он понял, что новая атака со стороны старых врагов только началась. И теперь попаданцу предстояло защищать не только свои прогрессорские проекты, но и любовь, которая из холодного расчета привлечь этим браком инвестиции купцов Москвы, неожиданно превратилась в единственный источник его душевных сил. Борьба за технический прогресс и индустриализацию России стала для него уже и борьбой за будущее своей семьи. Потому отступать Андрею было некуда.
Новые слухи, которые распускали недоброжелатели, дошли и до Иржины. Но, будучи женщиной мудрой, она все быстро решила по-своему, сообщив Андрею, что вынуждена уехать обратно в Австрию. Получив это известие, он сорвался с места, вылетев на дирижабле и срочно прибыв в столицу, но изменить решение баронессы не смог. Прощаясь с Иржиной в порту, перед ее отъездом, Андрей испытывал не вину, а грусть по утраченному союзу двух умных людей, давно уже любящих друг друга не пылкими чувствами, а разумом. Пути назад в их отношениях не было. Иржина сразу огорошила Андрея тем, что приняла предложение руки и сердца от старого друга Леопольда Моравского, который так давно ее домогался. И теперь их свадьба должна была состояться в Австрии, в столичной Вене.
— Как видишь, я сожгла за собой мосты, чтобы доказать ложь всех этих глупых слухов, которые снова пустил Ростопчин. Ты же, напротив, построил грандиозный мост в будущее, — сказала Иржина, глядя на уже готовый к отплытию паровой фрегат «Победоносец», на котором она решила покинуть Санкт-Петербург, сохранив достоинство и свои доли в предприятиях Андрея. — Но помни, что по этому твоему мосту можно идти только вперед. Если повернешь назад, — упадешь.
Когда фрегат, дымя трубами, скрылся вдали, оставшись один на пирсе, Андрей понимал, что баронесса права. Война за будущее была далека от завершения. Впереди было не только нашествие Наполеона, но и вечное сопротивление ретроградов, вроде князя Голицына и графа Ростопчина, не говоря уже о многочисленных технических трудностях и прочих вызовах, которые обязательно встретятся на пути в процессе управления огромными проектами. Но, теперь он шел на эту войну не один. Рядом с ним были его друзья и Наташа, олицетворение той самой жизни, которую он стремился защитить и улучшить своими техническими новинками. И он считал, что этот новый союз, брак с Наташей, был его самым важным и самым ненадежным изобретением.
Попрощавшись с баронессой, Андрей не почувствовал опустошения. Грусть по утраченному интеллектуальному партнерству с Иржиной сменилась трепетной надеждой на лучшее будущее. Во всяком случае, со всеми слухами и пересудами относительно его и баронессы теперь было покончено. Он решительно повернулся и пошел к высокой причальной мачте своего дирижабля.
«Небесный промысел» встретил его роскошной каютой, расположенной в гондоле, подвешенной на тросах под брюхом объемного летательного аппарата. Попаданец стоял у панорамного окна, глядя не только на город, распростершийся внизу, но и в морскую даль залива, туда, где дымил «Победоносец» унося от него навсегда его прежнюю любовь. Гондола дирижабля походила на небольшую яхту, оснащенную паровой машиной, горячий дым от которой и придавал конструкции вертикальную тягу, постоянно нагревая воздух внутри баллона. А горизонтальное движение обеспечивали четыре воздушных винта, вынесенные на стойках с бортов. Два на носу и два — на корме. Благодаря возможности включать эти винты на реверс, дирижабль был очень маневренным, имея возможность разворачиваться почти на месте, когда два винта с одного борта работали на прямую тягу, а два с другого — на обратную.
Полет в обратном направлении прошел хорошо и быстро. И через несколько часов «Небесный промысел» приземлился на поле рядом с ангаром, а хорошо обученная наземная команда, встречающая аппарат, притянула его лебедками к земле за тросы, спущенные с борта. Андрей, спустившись на землю по трапу, первым делом поспешил не в свои апартаменты, а в мастерскую, что располагалась неподалеку. Он не подозревал, что найдет там Наташу. Но, к его удивлению, она находилась именно там.
Наташа стояла у чертежной доски в рабочем фартуке и с лицом, вымазанным в машинном масле. В руках она держала простой карандаш и линейку. А на чертежной доске вырисовывалось нечто странное, похожее на первые автомобили. И Наташа сама работала над дизайном новинки.
— Уехала? — спросила она, не отрывая глаз от схемы. В ее голосе не было ревности, лишь деловая констатация факта.
— Ага, — кивнул Андрей. — Оставила нам свое напутствие идти вперед и свое предупреждение не сворачивать назад.
— Нам? — Наташа подняла на него глаза. В них горел мягкий свет любви и, в то же время, решительный огонь жажды познания и созидания.
— Нам, — твердо подтвердил он. — Она была права. Мост в будущее построен, но идти по нему страшно. Одному — невозможно. Ты готова идти со мной? Не как моя муза, а как мой соратник?
Наташа кивнула и поцеловала мужа. А он, когда оторвался от ее губ, проговорил, указав на эскиз на чертежной доске:
— Твой автомобиль так не поедет. Надо продумать двигатель и трансмиссию.
Наташа улыбнулась. Это была не улыбка светской дамы, а ухмылка изобретателя, понимающего всю сложность технических решений. И их новый интеллектуальный союз начинался вовсе не с поцелуев, а с совместной работы над чертежом будущего автомобиля. Для попаданца это был рискованный эксперимент — соединить жизнь с женщиной, чей ум был столь же острым, как и у Иржины, но чье сердце было полностью в его власти. Он боялся, что страсть либо поглотит их общее дело, либо дело уничтожит их страсть. И эта чувственная деталь в их связке действительно была самым непредсказуемым элементом конструкции.