Сумрачный гений князя Андрея

Глава 22

Андрей взял пачку писем. Его пальцы не дрожали, как у Пьера, хотя внутри в душе попаданца бушевала буря негодования: обжигающее предательство бывшей любовницы, которой он полностью доверял, стыд за собственную былую слепоту, ярость от осознания, сколько информации могло утечь к Бонапарту через Иржину. Да и виконт Леопольд Моравский, которому он помогал адаптироваться в Санкт-Петербурге, приютив его в своем доме и взяв на полное содержание, оказался неблагодарным подлецом. Но, поверх этого хаоса в душе холодной пленкой легла привычная дисциплина ума человека из будущего.

Андрей понимал: бурные эмоции были роскошью, которую он не мог себе позволить. «Они бьют по мне через эмоции, рассчитывая на шок, на замешательство в моих действиях, на мои ошибки, — думал он, машинально раскладывая письма, добытые Пьером, на столе, словно пасьянс. — Значит, моя ответная реакция должна быть абсолютно рациональной и неожиданной для них».

— Что ты задумал, André? — тихо спросил Пьер, видя, как меняется лицо друга — от потрясения к ледяной внутренней сосредоточенности.

— Они сыграли на моем прошлом. А я сыграю на их настоящем, — Андрей поднял на друга тяжелый взгляд, и в его глазах Пьер увидел не знакомую дружескую теплоту, а стальную непреклонную решимость. — Иржина считает себя важным игроком в этой шпионской игре. Она отличная актриса, втершаяся ко мне в доверие, а теперь разыгрывающая карту мести. Но, на самом деле, она всего лишь пешка в игре настоящих игроков, которые стоят за ее спиной. Ею играют владетельные господа дома Шварценбергов с Бонапартом за свои собственные интересы. А баронесса именно та пешка, которой всегда можно пожертвовать, чтобы получить позиционное преимущество. Вот только, она не понимает этого… Что же касается виконта Моравского, то, получается, что на его совести кровь вождей восстания в Моравии. А ведь он выдавал себя за их искреннего друга… Вот почему он так легко потом сбежал сюда, в Петербург, в то время, как остальных участников мятежа власти настигали и убивали: уже тогда за его спиной стояли Шварценберги и французы.

Он взял одно из писем. Бумага была качественной, с гербом Шварценбергов, пахла дорогими духами, которые он когда-то знал так хорошо. Каждое слово, выведенное изящным почерком Иржины, было не просто донесением — это был яд, замешанный на личной обиде и холодном расчете. Иржина с ядовитой утонченностью описывала французскому посланнику свои «воспоминания» о «слабостях» Андрея и о его «сумасшедших проектах летающих крепостей».

— Они хотят компромат? Они его получат. Но не на меня, а на саму Иржину и ее супруга мерзавца. Я не буду скрывать факт шпионажа, а использую против них… А если это породит очередной грязный скандал вокруг меня, то что же? Мне не привыкать, — проговорил попаданец.

Андрей положил письмо обратно. Лицо его, искаженное сначала болью и гневом, постепенно становилось все более спокойным и холодным, словно сталь, закаленная в ледяной воде. Пьер молча смотрел на друга, понимая, как ему сейчас нелегко.

А он сказал Пьеру:

— Они ошиблись, послав против меня Иржину. Они думали, что ранят меня, как влюбленного мужчину, и я, охваченный эмоциями, совершу какой-нибудь опрометчивый шаг. Но они не учли одного: для меня Иржина — лишь призрак из прошлого. Потому ее предательство — это не разящий удар мне в спину, а просто очередная информация о расстановке сил противника. И теперь, зная это, я могу действовать еще эффективнее, выбивая козырные карты из рук у врагов. Они думают, что я буду действовать, как оскорбленный любовник — импульсивно, сгоряча. Но, я воспринимаю реальность, как инженер. Я вижу систему, а не отдельную деталь. И я придумаю, как использовать одну шестерню, чтобы остановить весь механизм, запущенный недругами против меня.

Андрей взял пачку писем и переложил в портфель, его движения были точными и выверенными.

— Мы не будем ничего предъявлять императору. Пока что. Я уверен, что Голицын, Ростопчин, Иржина, Леопольд… они все — звенья одной цепи. Вырвешь одно — остальные уйдут в тень. А необходимо вытащить на свет и нейтрализовать всю сеть. И для этого мы используем их же методы.

— Что ты задумал? — с трепетом спросил Пьер, видя, как в глазах друга загорается знакомый ему огонь безжалостного расчета.

Андрей ответил:

— Мы дадим им бой на тайном фронте. Настало время действовать решительнее.

— А как же я? Что же мне теперь делать после этого покушения? — спросил Пьер, лицо которого все еще выглядело восковым от пережитого совсем недавно шока.

Андрей сказал:

— Вот что, Пьер, покушение на тебя — не случайность. Наши противники действовали на опережение. Ты вышел на след парижских денег, и враги, поняв это, решили устранить тебя. Это была серьезная заявка на твое убийство. Могли бы и не промахнуться. Ты был на волосок от гибели, дружище. Потому ты немедленно должен уехать в мое имение Лысые Горы под круглосуточную охрану моих верных людей. Там настоящая крепость. Бери жену и сына и поезжай сейчас же. И никому ни слова. Ты стал мишенью. Никаких выездов, никаких контактов. Ты, Марья и маленький Александр останетесь там под охраной, пока опасность не исчезнет. Враги не попали в цель. Но, они нас напугали. При этом, сами совершили серьезную ошибку.

— Какую? — хрипло спросил Пьер.

— Они подтвердили своим действием, что мы на правильном пути. Эта атака на тебя — прямое доказательство, что парижские деньги идут из самого центра французской разведки. Наши ретрограды, вроде Голицына и Ростопчина, все же вряд ли способны сами по себе прибегнуть к подобным методам. Скорее, это сделали их друзья из иностранных шпионов. Тем более, что во всем этом, как уже выяснилось, замешана австрийская и французская разведки, Иржина и Леопольд.

Пьер подошел к окну и отдернул тяжелую портьеру.

— А я раньше думал, что тайная борьба ведется перьями, письмами и прочим компроматом — тихо, но отчетливо произнес Пьер, глядя сквозь оконное стекло в зимнюю мглу. — Но, все люди ошибаются, и я тоже. Эта шпионская война оказалась с настоящими выстрелами…

Андрей кивнул и проговорил:

— Ты прав, дружище, это уже не игра в бирюльки. Пули, выпущенные в тебя, — это объявление войны. Но именно поэтому мы не можем позволить им вывести из строя одного из наших ключевых игроков. Твоя безопасность и безопасность твоей семьи сейчас важнее всего. Пока ты будешь в Лысых Горах, ты не выйдешь из игры. Ты будешь нашим тыловым штабом. Я буду присылать тебе все данные, а твой аналитический ум — вот что по-настоящему бесценно! Ты сможешь искать связи и закономерности, которые я могу упустить.

Пьер обернулся от окна. В его глазах читалась борьба между страхом за семью и чувством долга.

— Бежать, когда ты остаешься здесь, в самой гуще… Это похоже на дезертирство!

— Это не бегство, — резко парировал Андрей. — Это лишь тактическая перегруппировка. Они нанесли удар по тебе, рассчитывая на панику и замешательство. Мы ответим хладнокровным планом. Твоя жизнь, Пьер, — не разменная монета в этой партии. Я не позволю им ее забрать. Собирайся. У тебя есть два часа. За это время мои механики подготовят к дальнему пути мой снегоход на паровой тяге. Он доставит тебя с семьей быстрее, чем любая карета.

Холодный расчет в глазах Андрея сменился на мгновение теплой заботой, когда он положил руку на плечо друга.

— Пьер, ты должен понять: твоя жизнь, жизнь Марьи и маленького Александра — сейчас главный приоритет. Эта атака врагам не удалась, но, может последовать и следующая. Пока ты вместе с семьей будешь в безопасности в Лысых Горах, я смогу действовать, не оглядываясь назад. Собери самые необходимые вещи. Воронцов выделит сильный военный отряд для сопровождения.

Пьер обернулся от окна. В его глазах, помимо страха, читалась новая, твердая решимость.

— Нет, Андрей, — проговорил граф, покачав головой. — Я не поеду в Лысые Горы. Прятаться сейчас — значит признать победу наших врагов. Они стреляли в меня, как в твоего ближайшего друга и соратника, в того, кто помогает тебе тянуть Россию из трясины вековой отсталости в передовое индустриальное будущее. Если я сбегу, враги поймут, что их тактика работает. Тогда они будут угрожать всем остальным, кто тебе дорог. Нет. Я отправлю Марью с малышом к тебе в имение, но сам останусь!

Андрей хотел возразить, увидев в этом упрямстве прежнего непрактичного Пьера, но тот сказал:

— Я не буду безрассудным. Твою охрану я приму. Семью отправлю. Но я остаюсь в Петербурге. Более того, — Пьер тяжело вздохнул, — мы должны использовать этот инцидент. Ты прав. Это покушение — не только их козырь, но и наш. О нем станет известно. И мы сможем управлять этой информацией.

Идея была дерзкой, но Андрей мгновенно оценил ее стратегический потенциал. Он снова увидел в друге не растерянного и испуганного увальня, а человека, чей ум начинал работать в категориях тайной войны.

— Ты прав, — медленно проговорил попаданец. — Мы можем превратить их удар в наше наступление. Но для этого нужна тонкая игра. И она весьма опасная.

Пьер, все еще бледный, кивнул. Он понимал логику, но мысль о бегстве, пусть и тактическом, была для него горькой пилюлей. Пьер молчал несколько долгих секунд, глядя на решительное лицо друга. Он видел в Андрее не только стальную волю, но и тяжесть ответственности. И собственное решение окрепло в нем, вытеснив остатки страха.

Наконец Пьер проговорил:

— Я уже все решил, Андрей. Я отправлю семью в безопасное место, в это твое родовое имение. Но сам я останусь здесь, рядом с тобой. Только помоги мне, пожалуйста, уговорить Марью. Моя жена и маленький Александр должны уехать сегодня же. Помоги мне убедить ее. Она же твоя сестра… А я боюсь, что она не захочет меня оставлять в этой ситуации.

Андрей кивнул. Он понимал, что просьба уговорить Марью — одна из самых сложных задач в этом плане. Ее душевная чуткость и преданность мужу могли оказаться сильнее доводов рассудка.

Они поднялись в светлые, уютные покои верхнего этажа, где Марья сама кормила грудью маленького Александра, не доверяя его кормилице. Закрутившись с заботами о ребенке, она даже не знала, что именно произошло, и почему такая суета внизу. Увидев их, она подняла на мужа и на брата тревожный, вопрошающий взгляд.

— Пьер? Андрей? Что происходит? Говорите прямо, — ее голос был тих, но в нем чувствовалась та твердость, что всегда скрывалась за ее внешней кротостью.

Пьер опустился рядом с ней на тахту, заглянув ей в глаза.

— Marie, на меня было совершено покушение. Пуля прошла в сантиметре от виска.

Княжна Марья ахнула. В ее глазах читалось искреннее беспокойство за мужа.

— Мы должны быть благоразумны, — твердо продолжил Пьер. — Ты и Александр — вы моя главная уязвимость и моя главная ценность. Враги, открыто напав на меня, объявили нам всем войну. André предлагает вам немедленно уехать в Лысые Горы, под защиту его верных людей. Там построена настоящая крепость, где можно не опасаться за безопасность.

— А ты? — одним словом выдохнула Марья, и в этом слове был весь ее страх и вся ее любовь.

— Я остаюсь с Андреем, — Пьер не позволил голосу дрогнуть. — Мое бегство будет воспринято, как слабость. Я должен остаться, чтобы помочь вытащить этих заговорщиков на свет. Но я не смогу думать ясно, зная, что вы здесь, в опасности. Твоя безопасность, безопасность нашего сына — только это даст мне силу действовать.

Марья закрыла глаза на мгновение, и Андрей видел, как по ее щеке скатилась единственная слеза, но, когда она вновь открыла их, в них горел тот же огонь решимости, что и у Пьера.

— Нет, — прошептала она. — Нет, я не оставлю тебя одного. Если это война, то мы должны быть вместе.

— Marie, умоляю тебя, — голос Пьера дрогнул. — Подумай об Александре. Он не должен стать их мишенью или заложником. Ты будешь его щитом. А здесь, со мной, ты станешь моей слабостью. В Лысых Горах ты будешь моей силой, моим тылом.

Андрей шагнул вперед.

— Сестренка, — сказал он мягко, но с непоколебимой уверенностью. — Сейчас долг велит мне защитить тебя и твоего сына. Пьер прав. В Петербурге вы — заложники обстоятельств. А в Лысых Горах — наш стратегический резерв. Я даю слово — я верну тебе мужа целым и невредимым.

Его слова и холодная логика возымели действие. Марья смотрела то на мужа, то на Андрея, и в ее глазах читалась тяжелая внутренняя борьба. Наконец, она медленно кивнула.

— Хорошо, — ее голос был почти неслышен. — Мы поедем. Но ты даешь мне слово, André. Слово моего старшего брата, которому я всегда доверяла. Ты вернешь мне Пьера, как можно скорее.

— Я даю слово, — без колебаний ответил Андрей.

Через два часа у подъезда стоял странный, покрытый инеем, огромный экипаж без лошадей — паровой снегоход Андрея. Лыжи и гусеницы машины были готовы к долгому пути. И Марья, закутанная в соболью шубу, со спящим маленьким Александром на руках, закутанным в меховую накидку до самых глаз, молча вошла в утепленную кабину. Ее прощальный взгляд, полный любви и тревоги, был обращен к Пьеру, который стоял на крыльце, стиснув зубы, чтобы не показать, какую боль причиняет ему эта разлука. Андрей вместе с Пьером провожал свою сестру с ее маленьким сыном. И вскоре огромная махина парового снегохода под усиленным конвоем из полуроты всадников, вооруженных новыми магазинными карабинами, выехала со двора, громыхая стальными гусеницами и взяв курс на Лысые Горы.

Вернувшись поздно вечером в свой особняк на Васильевском острове, Андрей опять застал Наташу в мастерской, в ее личном кабинете. Она сидела за столом при свете настольной электрической лампы. Перед ней лежали выкройки нового платья для императрицы, эскизы зимнего обмундирования с электрической системой обогрева, а также чертежи новой модели «Наташамобиля». Возле чугунного радиатора парового отопления на топчане спала Соня, укрытая пледом.

Увидев мужа, Наташа подняла на него взгляд. Она сразу прочла на его лице все — усталость, напряжение и ту самую стальную решимость, которая появлялась только в моменты наивысшей опасности. И Андрей не стал скрывать неприятную новость о покушении, рассказав о ней Наташе кратко.

— Его семья в безопасности? — тихо спросила она.

Андрей кивнул и тяжело опустился в кресло напротив.

— Да. Марья и малыш уже в пути, — он помолчал, глядя на пламя свечи. Потом добавил:

— Враги обнаружили свои намерения, когда стреляли в Пьера. Мы тоже в опасности. Я приказал усилить охрану.

Наташа резко вдохнула, ее пальцы сжали край эскиза, над которым работала.

— Но, Пьер жив, и его семья в безопасности, слава Богу! А что теперь будем делать мы, André?

— Теперь, моя дорогая, мы начинаем контрнаступление. Но пока еще не в открытую, а на тайном фронте. Мы будем бить врагов их же оружием. Я дал указания… И, на этот раз, я собираюсь действовать безжалостно, — без тени улыбки ответил Андрей. — Мы заставим пауков вылезти из своих нор. А когда они высунутся…

Он не договорил, но его сжатый кулак был красноречивее любых слов. Он собирался тех пауков прихлопнуть.