Суворовец. Том 3

Глава 9

Порывшись в карманах своего суворовского мундира, я обнаружил, что бабла там — наш кот наплакал. На тортик для любимой Насти, к которой я собирался в гости, хватит. И на стаканчик газировки из автомата. Даже с сиропом. А вот на билет на футбол — уже вряд ли.

А это означало, что мне все-таки стоит наведаться домой. Хоть я изначально туда и не собирался.

Едва я снова поднялся наверх и открыл дверь, как услышал хорошо знакомый голос, доносящийся из родительской комнаты.

— Мне понятна твоя векова-ая краса… Беловежская пу-уща… Беловежска-а-а-я пу-у-уща!

Ничего себе! Тысячу лет не слышал, как мама поет! А тут — нате! Услышала, видать, по радио новинку ВИА «Песняры» и вовсю ее напевает! Настроение, значит, у нее хорошее. И это здорово! А то раньше — даже пары слов не вытянешь!

Тут дверь отворилась, и из нее выглянула сама родительница. Напевая во весь голос, она наспех вытирала вафельным полотенцем мокрые после душа волосы.

— Ой! — воскликнула мама, увидев меня в прихожей с ключами в руке. — Сынок! Ой! Радость-то какая!

И тут же кинулась ко мне. Соскучилась…

— Привет, привет, мамуль! — поздоровался я, крепко обнимая ее.

— Дай хоть посмотрю на тебя, Андрюш! — мама чуть отстранилась и с восхищением оглядела меня. — Ну прямо красавец! Жених!

Я расплылся в довольной улыбке.

— А ты чего не предупредил-то, Андрюшенька, что у тебя сегодня в увольнении? — чутка попеняла мне мама.

А потом, будто вспомнив что-то, всплеснула руками:

— Ох ты ж как нехорошо получилось… Я бы пирожков напекла к твоему приходу, если б знала!

— Не волнуйся, мамуль! — успокоил я ее. — Я совсем ненадолго. Так, взять кое-что. — И тут же спохватился: — Стоп, мамуль! А ты разве сегодня не с бабушкой? Вы же вроде куда-то там собирались вдвоем! Я поэтому и не собирался домой поначалу…

— Ой, сынок! — мама нахмурилась и махнула рукой. — Да ну их, этих гостей! Ты же знаешь, Андрюшка, у Силантьевых одни бабушкины подруги собираются. Тетя Софа, тетя Варя, тетя Клепа… Они как начнут свою шарманку, так и не остановятся… У кого рассада дохнет, у кого муж из вытрезвителя не вылезает… Скукота!

— А ты, знаешь, скучать не хочешь, мам? — констатировал я, не без удовольствия отмечая перемены в маминых настроении и поведении.

Хм… А кажется, тот наш разговор с родительницей «за жизнь» не прошел зря!

Мама вроде бы вняла моим тогдашним словам. Сумел я ее убедить, что жизнь не заканчивается. Даже когда тебе немного за тридцать. И даже когда много. Захлопнулась одна дверь — так другая откроется. Ну а то, что когда-то не в ту зашла — ну бывает…

Я с радостью заметил, что мама даже внешне изменилась. Волосы подкрасила. То ли хной, то ли еще чем. Не разбираюсь я в этих женских приблудах. И выглядеть стала как-то посвежее. Даже платьице нарядное нацепила. Я уж и не помню, когда ее в нем видел в последний раз.

И кажется, куда-то намыливалась… И отнюдь не на дачу… На дачу такое платье точняк не надевают. Только в Большой театр. Или в консерваторию… На худой конец — на танцы. Но точно не грядки копать в резиновых сапогах.

— На танцы решила сходить, мамуль? — спросил я прямиком, не желая ходить вокруг да около.

Мама внезапно смутилась.

Ну и зря. Я совершенно был бы не против, если бы мама устроила свою личную жизнь. Период подростковой непримиримости я уже давно перерос. Хоть и внешне я ничем не отличаюсь от себя семнадцатилетнего. Главное, чтобы она была счастлива! Да и штамп о разводе у мамы в паспорте давно уже имеется. Она — свободная женщина. Как хочет, так и живет.

— Ну… — потупив глаза в пол, зачастила мама. Точь-в-точь восьмиклассница, которую мама внезапно застала в подъезде за поцелуями с мальчиком. — Да так, сынок… Лилина мама забежала… Билетик отдала… В ДК местном что-то будет… Танцы вроде… Я думаю: чего выходному пропадать? Я все по дому переделала… Хотела телевизор посмотреть, а там везде профилактика…

— И правильно, мамуль! — поддержал я родительницу, прервав дальнейшие оправдания. — Конечно, сходи!

Хоть концерт, хоть танцы, хоть кружок макраме… Какая разница? Главное, что мама больше не сидит сиднем в четырех стенах, уткнувшись в стену и водя пальцем по узорам на ковре…

Мама снова повеселела, точно школьница, которой родители сообщили, что уезжают на дачу. И спросила:

— Сынок! А ты чего заходил-то?

— Да так, — уклончиво ответил я, направляясь в свою комнату. — Взять кое-чего…

— Денег, что ль, не хватает? — догадалась мама и тут же метнулась к секретеру. — Давай я тебе дам!

— Отставить! — нахмурился я. — Не надо, мамуль! Я сам!

Зря я, что ли, целый месяц на даче летом соседу дяде Боре помогал крышу перекрывать? Он у нас хоть и советский гражданин до мозга костей, а чужой труд уважает. Отбашлял мне от щедрот кое-чего. Не мильоны, конечно, но на пару-тройку месяцев походов с девушкой в кино хватит. Так что кое-какая заначка у меня водилась.

Вот из них и возьму.

— Ладно, ладно! — засмеялась мама. И, приподнявшись на цыпочках, чмокнула меня в щеку. — Понимаю: ты у нас уже совсем взрослый! Работничек! Сынок! Ты хоть чаю-то попей, а? С шарлоткой. Я вчера еще сделала. Ну негоже голодным-то из родного дома уходить!

— Окей! — согласился я, глядя на часы. — Только недолго мамуль, ладно? Меня Настя ждет. Ты не торопись, доделывай там свои дела, а я сам все сделаю, по-бырому. Чай, не безрукий.

О своем предстоящем походе на стадион с целью второго «знакомства» с еще совсем юным будущим сослуживцем я, само собой, распространяться не стал. Мама, согласно кивнув, скрылась в комнате — дальше наводить марафет. Ну а я прошел на хорошо знакомую кухню, где пело радио.

— Звенит январская вьюга… и ливни хлещут упруго… — доносилось из приемника.

Я улыбнулся, вспомнив кадры из хорошо знакомого фильма, где юная красоточка в красном платьице танцует перед вальяжно развалившимся на кресле режиссером Якиным. А потом, конечно же, сделал погромче, подпевая:

— В любви еще одна… задача сложная…

Тэк-с. Надо бы «Чайковского» сварганить… И шарлотки себе отрезать.

Едва я чиркнул спичкой и хотел поджечь горелку, чтобы поставить на плиту большой эмалированный чайник — точь-в-точь такой, как у Форносовых из квартиры напротив, как в дверь позвонили.

— Сынок! — крикнула мама. — Будь другом, открой, а? А то я волосы сушу…

— Сей минут, мамуль! — охотно откликнулся я. — Иду…

В дверь снова позвонили. Настойчиво. Еще раз. И еще.

Да кому там так неймется-то? Пацанам со двора, что ли?

Вечно прибегают к нам воды для своих брызгалок набрать. И Колька по прозвищу «Буба», и его приятели… Знают, сорванцы, что ни мама, ни бабушка им не откажут. Еще и пирожка дадут.

Да и пусть. Жалко, что ли?

— Кто там? — спросил я.

За дверью кашлянули. Хрипло так. Натужно.

И молчок.

— Кто там? — повторил я.

Я, конечно, в «самой безопасной» стране мира. Кто ж спорит? Но осторожность никогда не помешает. Мне, бывшему оперу, это известно, как никому другому. Глазок-то мы в двери так и не сделали…

— Андрей… — раздался за дверь чуть надтреснутый голос. — Это я…

Не… Такого прокуренного голоса у «Бубы» в его двенадцать быть не может. И ни у кого из его щеглов-приятелей тоже, хоть я и заставал их за гаражами пару раз с «бычками» в зубах.

Узнав пришедшего по голосу, я недовольно вздохнул и отпер дверь.

— Привет. Чего тебе? — коротко спросил я, без всякой радости в голосе.

Отец, стоя на пороге когда-то нашей общей квартиры, переминался с ноги на ногу.

Выглядел он лучше, чем в прошлый раз, когда на КПП училища пытался изображать из себя то строгого батю, то «своего» дружбана.

Я заметил, что отец причесался. И побрился даже. И рубашку надел свежую. Из-под поношенного плаща выбивался белый воротничок. А в руках «воскресный папа» держал букет самых обычных гвоздик.

Только вот никто из обитателей квартиры был не рад его видеть. Даже несмотря на парадный вид и «веник» в руках.

— Чего тебе? — спросил я, все так же коротко и сухо.

Спросил, правда, больше для проформы. Сразу понял опытным взглядом, где собака порылась.

— Здоров! — отец деланно бодро улыбнулся и поднял ладонь в приветствии.

Я молчал, глядя на него со смесью жалости и отвращения. Жалости к самому родителю и отвращения к его поступку. А потом принюхался.

Алкоголем от отца, как ни странно, не пахло.

Даже странно. Потому что в той, другой реальности батя мой после развода от горя начал квасить — будь здоров! Это, само собой, скоро стало известно и на работе. С доски почета его фотографию, само собой, сняли. Долго терпели прогулы и клятвенные заверения, что ему завязать — как плюнуть. А потом в конце концов все-таки уволили.

Я смотрел на отца, который мне чем-то вдруг напомнил хоккеиста-неудачника Гурина из культового фильма. И молчал. Я знал, зачем он пришел. Приполз отец прощения у мамы просить.

Спившийся Серега Гурин, который заявился на порог к бывшей жене Людмиле, просил «хотя бы трешку». А этот, скорее всего, будет клянчить «хотя бы еще один шанс».

Да только поздно пить «Боржоми». Поезд ушел. Не будет второго шанса.

— Мама дома? — спросил батя, растянув губы в неестественной фальшивой улыбке.

— Куда? — настойчиво допытывался гость.

— Не знаю! — рубанул я.

Отец, само собой, уже понял, что ему тут не рады. Но уходить не собирался.

— А… — недоверчиво вытянул он шею, пытаясь разглядеть, что в прихожей.

Мама, судя по тому, что гудение фена закончилось, уже заканчивала наводить марафет и вот-вот должна была выйти из комнаты…

Я знал, что будет в этом случае. И был твердо уверен, что не ошибаюсь. Мама, увидев отца на пороге, конечно, наорет на него и тут же выгонит. А может, и гвоздичками принесенными отхлестает по самое «не балуйся». Только вот потом начнется «снова-здорово». Мама опять превратится в ходячую мумию. Начнет заниматься самокопанием, винить себя и прочая, и прочая…

Нафиг-нафиг такой график, как всегда говорит наш Тимошка Белкин, когда его ставят в наряд в воскресенье.

Доли секунды мне хватило, чтобы принять решение. А потом я жестко сказал, холодно глядя в давно ставшие чужими глаза:

— Нет ее, я тебе говорю!

— А там кто? — отец предпринял последнюю, отчаянную попытку и потянул дверь на себя.

— Девчонка моя! Свидание у нас! А ты мешаешь! — рубанул я и, тоже дернув дверь на себя, резко ее захлопнул.

— Кто там, сынок? — выглянула в прихожую мама, вся при полном параде. Уложила красиво волосы короной на голове, подкрасилась и даже надушилась.

Какая же она у меня красивая! И совершенно зря переживала, что седеет! Вот уже ничего и не заметно!

— Соседка, что ль, заходила? — продолжала мама обеспокоенные расспросы. — Тетя Глаша с первого? Точно! Я ж ей банки обещала занести… Ой, сынок! Ты посиди тут. А я сейчас сбегаю, отдам! А то неудобно. Варенье давно съели, а банки держим.

Не-не-не… Пусть матушка чуток дома побудет. Танцы у нее еще не скоро. Незачем маме прямо сейчас квартиру покидать. А то еще вдруг наткнется ненароком на батю, решившего у двери на всякий случай покараулить…

— Погодь, погодь, мам! — остановил я ее. — Не надо никуда бегать. Не тетя Глаша это. Вообще не к нам. Дверью просто ошиблись. — А потом предложил: — А пойдем-ка, мамуль, на кухню! Вместе чайку с твоей шарлоткой попьем!

Я взял несколько купюр, которые надежно хранил в своем стареньком секретере, и в нужное время был у стадиона ЦСКА. Мне повезло: чудом я успел схватить свободный билетик. Не на самое лучшее место, само собой, но тоже ничего.

Перед походом на стадион я по-быстрому успел наведаться к Насте, в ее квартиру на Кутузовском. Звать ее с собой на футбол я не стал. Во-первых, у меня было тут одно серьезное дельце, и насладиться свиданием не получилось бы. А во-вторых, негоже человеку, который еще недавно валялся с сотрясением мозга, сейчас идти на стадион, где орет и прыгает куча народу. Пусть окончательно поправится.

Я гулял туда-сюда у входа, пытаясь разглядеть знакомое лицо…

Ек-макарек! А я ведь почти не помнил, как выглядел семнадцатилетний Витька Дорохин! Виделись мы с ним впервые… когда поступали в институт. Тыщу лет назад. А в последний раз — в тот день, когда я, майор Рогозин, так и не ставший подполковником, шел на «разговор» в кабинет к Тополю. Я, признаться, даже не помню, какие волосы тогда были у Витька в первый раз, когда я его встретил. Рыжие, кажется… Нет, не рыжие… Каштановые. Точно! Каштановые.

Теперь-то уже фиг разберешь. Подполковник Дорохин лысеть начал, еще будучи капитаном. А к сорока годам уже заполучил серьезный такой «блин» на голове и, как многие мужики, страдающие такой проблемой, просто начал бриться налысо.

А че? Выглядит брутально, мужественно. И на шампуне сэкономишь.

Вот то, что Витька был дрищом — я точно помню. На соревнованиях дистрофиков молодой Дорохин точно сорвал бы главный приз. А еще у Витьки был длиинный такой нос! Просто длиннющий! На фоне Витькиного тогда еще худого лица он казался просто огромным!

Витек очень стеснялся этой своей особенности. Даже к девчонкам боялся подходить. Я его чуть ли не силой заставлял знакомиться… Ну что ж, надеюсь, эта особенность сегодня мне и поможет.

Я отчаянно вертел головой туда-сюда, сканируя толпу. В том, что Витек сегодня на стадионе, я был практически стопроцентно уверен. И он, и дядька, и даже старый полковник Дорохин вовсю болели за ЦСКА. У старших, само собой, не всегда получалось ходить на матчи. У одного — служба в милиции. У другого — язва, подагра и артрит…

А вот Витька точняк сегодня тут. Чем еще заняться в выходной пионеру, ярому любителю «армейцев»?

Нельзя. Никак нельзя мне упустить Витьку. Позарез надо найти его. Прямо сейчас.

Вот пробежала, весело щебеча, какая-то стайка пионеров. Ну, среди этих Витьки точно не будет. Он уже давно дорос до возраста «старшаков», таких, как я, Ленька и Пашка.

Вот прошагали, переговариваясь, двое усталых пузатых «взрослых» мужиков. Эти — из тех, кто друг друга зовет не по имени или имени и отчеству, а исключительно по отчеству. Из тех, которые уже от всего устали и познали дзен.

Ну, это тоже не Витькина компания.

— Слышь, Петрович! — обратился к приятелю один из них, приглаживая пятерней растрепавшиеся редкие волосы. — Как твоя мегера-то тебя отпустила?

— Ха! — отозвался второй, почесывая пузо. — Отпустит меня Ларка, как же! Я ей, Григорьич, наплел еще вчера, что на завод меня дернули. Ввиду производственной необходимости, так сказать. Вроде как попросили в выходной выйти, а я и рад, что денег смогу подзаработать, на кресло-кровать.

— Ну ты и жук, Петрович! — восхитился Григорьич. — А деньги-то потом на кресло-кровать где брать будешь?

— Поживем-увидим! — философски заметил Петрович. — До следующего лета еще, как до Китая ползком. Разберемся.

Я не успел дослушать историю мужика, сбежавшего от жены на футбольный матч.

Напрягся, снова ощутив предчувствие. Каждой клеточкой своего тела.

То самое предчувствие, после которого я, оставив у бордюра недопитую бутылку, ломанулся домой к Илюхе «Бондарю», собравшемуся под «мухой» сесть за руль. То, которое помогло мне когда-то спасти решившего свести счеты с жизнью бедолагу Тополя, который попал тогда, как кур в ощип…

Я обернулся. И тут же взгляд мой упал на вихрастого парня с каштановыми всклокоченными волосами, который беззаботно болтал с двумя какими-то ребятами. Они, судя по всему, хорошо знали друг друга и на футбол собрались всей компанией.

Одноклассники, наверное. Или дворовые приятели.

А вот и он! Витька Дорохин. Собственной персоной. Стоит чуть в сторонке, слушая ожесточенный спор других ребят и время от времени вставляя какие-то свои замечания. И носяра вон какой здоровый! Такого точно больше ни у кого нет!

И все так же стоит, уперев руки в боки, по своей давней привычке. А полы куртки с карманами топорщатся.

— Ух и зададут сегодня наши «Зениту» жару! — восклицал один, низенький и белобрысый.

— Ясен пень, зададут «армейцы»! — откликнулся второй, чуть повыше остальных и выглядящий чуточку старше. — Затем мы сюда и пришли!

— Слушайте, пацаны! — белобрысый от нетерпения аж подпрыгивал на месте. — А кто сегодня на воротах будет?

— Кто-кто? — высокий важно поправил на носу очки. — Новиков, само собой.

— Тю! — удивился белобрысый! — Новиков… Игорек! А с чего бы это Новиков? Почему не Астаповский? Он же у них основной вратарь!

— По-моему, Новиков более перспективен, — тоном спортивного аналитика степенно сказал очкарик. — А Астаповский пропускал слишком много. Вот увидите, в следующем сезоне Новиков вытеснит его из ворот.

— Ага… — недовольно пробурчал белобрысый. — Ты, Игорек, всегда за этого усача болеешь.

— Я, Серый, болею за команду ЦСКА в целом! — терпеливо поправил приятеля Игорек. — И объективно оцениваю уровень игры каждого игрока…

— Ну ты и зануда, Игорек… — констатировал Серый.

— Да хорош уже спорить, пацаны! — вмешался Витька. — Айда на стадион!

Тут я заметил, что какой-то незнакомый прыщавый юноша, шагающий мимо горячо спорившей о вратарях ЦСКА компании, будто бы невзначай мазнул рукой у оттопыренной полы Витькиного пиджака…