Сверхъестественное

ГЛАВА ПЕРВАЯ РАСТЕНИЕ, ПОЗВОЛЯЮЩЕЕ ВИДЕТЬ МЕРТВЫХ

Вечерело. Я отдыхал на кушетке в гостиной старинного дома в небольшом городке Бате. Улицы уже успели опустеть, и ничто на тот момент не напоминало мне о привычном мире. С некоторым облегчением я обнаружил, что еще могу разглядеть время на светящемся циферблате наручных часов — правда, если буду держать их прямо перед собой. Прошло 10 минут, затем 20, затем еще 35. Я начинал чувствовать скуку и раздражение. По сути, все это уже стало надоедать мне. Спустя 45 минут я закрыл глаза и погрузился в размышления, по-прежнему не замечая ничего необычного. И все же, когда к концу первого часа я попытался встать и пройтись по комнате, то с удивлением обнаружил, что ноги потеряли способность двигаться. Странная слабость охватила все мои члены, так что даже малейшее усилие вызывало во мне дрожь и нервное напряжение. Я полностью утратил чувство равновесия.

Испытывая тошноту и сильное головокружение, я в изнеможении откинулся на кушетку. Тело мое покрылось холодным потом. И тут, с дрожью обреченного, я вспомнил о том, что уже ничего не могу изменить — ведь противоядия — то у меня как раз и не было. Оставалось терпеть и ждать, чем все это закончится.

Затем начались проблемы со слухом. Звон и гудение, время от времени раздававшиеся у меня в ушах, начисто вытеснили собой все прочие звуки. Зрение тоже стремительно ухудшалось. Вскоре поле зрения оказалось настолько сужено по краям какими-то странными черными линиями, похожими то ли на ограду, то ли на решетку, что я уже не мог больше видеть свои часы и утратил всякий контроль над временем. Минуты текли невыносимо медленно. Яд все глубже проникал в мое тело, и вскоре я уже чувствовал себя во власти физического и психического недуга. Казалось, боли и прочим неприятным ощущениям просто не будет конца. Мое тело словно бы разрывали на части — медленно и систематично, и я уже начал бояться, что никогда больше не соберу его воедино.

В момент относительного покоя, когда глаза мои были закрыты, передо мной вдруг возникло видение — оживший гобелен из переплетенных листьев и ветвей, изящных арабесок и кельтских узоров. Я быстро открыл глаза, и узоры тут же исчезли, уступив место привычному сумраку гостиной. Но как только я зажмурился, рисунки появились снова.

Не знаю, сколько минут (или часов?) я провел в таком состоянии. Знаю лишь, что все это время мои видения множились и разрастались, становились все более яркими и отчетливыми. Затем последовал очередной приступ головокружения, повлекший за собой пугающе новое ощущение: как будто я балансирую на канате, протянутом над бездонной пропастью. Вскоре я обнаружил, что если лежать на спине, не двигаясь и глядя прямо в потолок, то можно несколько уменьшить неприятные ощущения. Но стоило лишь слегка повернуть голову вправо или влево, как на меня накатывал очередной приступ тошноты.

Когда же я наконец решился закрыть глаза, узор из волнистых линий появился вновь — еще более яркий и насыщенный, чем прежде. Но внезапно его заслонила собой фигура молодого человека — белокурого, крепкого телосложения. Глаза его смотрели на меня с немым упреком. Возник он как— то неожиданно, в пугающей близости от меня. Кожа его была мертвенно-бледной, а лоб покрывали пятна зеленой гнили.

В таких центрально-африканских странах, как Габон, Камерун и Заир, и поныне процветают созданные еще в незапамятные времена культы предков. Посвященные в эти культы придерживаются общего убеждения — основанного, по их словам, на личном опыте, согласно которому существует иная реальность, где можно встретиться с душами умерших. Подобно некоему гипотетическому измерению квантовой физики, этот потусторонний мир полностью охватывает наш собственный, проникая во все его аспекты. И все же его нельзя увидеть обычным способом или засвидетельствовать с помощью обычных органов чувств. Стоит ли удивляться тому интересу, который вызывают слова местных шаманов, утверждающих, будто им известно средство, позволяющее проникнуть в этот иной мир и вернуться оттуда живым и невредимым. Достичь заветной цели можно с помощью ядовитого растения, известного в Африке под названием "эбока" или ибога.

О том, как местные шаманы сумели овладеть этим искусством, рассказывается в одном из мифов, посвященных возникновению тайного африканского общества бвити:

Зейм йе Мебеге (последний из созидающих богов) дал нам эбоку. Как-то раз… он узрел… пигмея Битаму, собирающего фрукты высоко на дереве Атанга. И он сделал так, что тот упал. Пигмей умер, и Зейм перенес его дух к себе. Зейм срезал мизинцы и маленькие пальцы ног с тела пигмея, а затем посадил их в различных частях леса. И на этом месте выросли кусты эбоки [1].

Жену пигмея звали Атанга. Услышав о том, что муж ее умер, она отправилась на поиски его тела. В конце концов, после множества приключений, Атанга пришла к пещере, расположенной в самой гуще леса. И в этой пещере она обнаружила кучку человеческих костей.

Войдя внутрь, она внезапно услышала голос — очень похожий на голос ее мужа, который поинтересовался у женщины, кто она, откуда пришла и с кем хотела бы поговорить. Голос посоветовал ей взглянуть на то место, которое было расположено слева от входа в пещеру. Там росла эбока. Голос повелел женщине есть корни растения… Она так и сделала, после чего почувствовала себя очень утомленной… И тогда— голос сказал ей, чтобы она обернулась. Кости, лежавшие в пещере, куда-то исчезли, а на их месте стояли муж Атанги и другие умершие родственники. Они заговорили с ней и дали ей (новое) имя — Дисумба. От них она узнала, что нашла растение, позволяющее людям видеть мертвых. Это и было первым посвящением в бвити. Вот каким образом люди получили возможность встречаться с умершими и испрашивать у них совета [2].

Сегодня многие миллионы людей, обитающие в Габоне, Камеруне и Заире, с легкостью противостоят щедро оплачиваемым усилиям различных миссионеров, пытающихся обратить их в ислам или христианство. Все эти люди по — настоящему преданы бвити — обществу, в которое они были посвящены, отведав коры с корней эбоки и совершив незабываемое путешествие в иную реальность.

Эбока, известная также как ибога (именно этим названием я и буду пользоваться в дальнейшем), классифицируется учеными как Tabernanthe iboga и входит в состав семейства Аросупасае (кутровые). Корень этого растения, как сказано в мифе о пигмее, обладает особыми свойствами. В коре корня содержится более дюжины необычных химических соединений, относящихся к классу индоловых алкалоидов. Один из них, ибоген, является мощным галлюциногеном, ответственным за те достоверные и убедительные видения, с которыми сталкиваются посвященные в бвити. Это касается прежде всего "встреч со сверхъестественными существами" и "с духами умерших".

Tabernanthe iboga. Кора ее корней служит источником мощного галлюциногена, известного как ибоген

Многие сообщают о том, что видели умерших родителей и более дальних предков, которые стали для них руководителями в мире духов. Однако для того, чтобы обрести способность к ясновидению, посвященные должны в буквальном смысле слова отравить себя корой ибоги. И потому всегда существует риск, что в поисках предков они примут слишком большую дозу этого яда [3].

Кора ибоги и ибоген гидрохлорид (чистый экстракт психоактивного алкалоида) признаны в США наркотиками и запрещены к применению. Оба они включены в Список № 1 наряду с прочими сильными галлюциногенами — такими, как ЛСД, героин и крэк-кокаин. Зато в Британии и целом ряде других европейских стран, где ученые уделяют все больше внимания удивительным терапевтическим свойствам ибо— гена, этот препарат не входит в категорию запрещенных. Его можно открыто приобрести на специальных ботанических складах. Вы также вправе употреблять ибоген по своему усмотрению — разумеется, не в общественных местах.

Надо сказать, что и без угрозы заключения в тюрьму употребление ибогена является весьма рискованным предприятием. И мне было не так-то легко принять решение, приведшее меня на эту кушетку — где я и лежал сейчас в состоянии полной беспомощности, отданный во власть происходивших со мною перемен.

Главным моим побуждением была, конечно же, жажда исследований. Я намеренно подверг себя этому испытанию, надеясь проникнуть в тот таинственный момент человеческой истории, который имел место около 40 тысяч лет назад. До него археологам не удалось обнаружить в жизни наших предков ничего, что можно было бы отнести к категории современного человеческого поведения (если не считать, разумеется, отдельных, крайне малочисленных примеров). Но с какого-то момента практически повсеместно появляются свидетельства того, что на земле воцарились существа, во всем подобные нам. И главным аргументом тут служит вера в сверхъестественное — то есть рождение религии.

Наиболее явные свидетельства этого встречаются на юго-западе Европы, где совершенно внезапно возникает изощренное религиозное искусство — древнейшее из всех какие известны современным археологам. Появившись, таким образом, в период между 40 и 30 тысячами лет до н. э. (и не имея при этом сколько-нибудь явных предшественников), оно завершило свое существование около 12 тысяч лет тому назад. Это искусство росписи великих пещер, таких, как Шове, Ласко, Пеш-Мерль и Альтамира. Рисунки, обнаруженные в этих пещерах, можно с полным правом отнести к числу самых прекрасных и загадочных творений человека. Эти росписи известны главным образом благодаря достоверным изображениям млекопитающих ледникового периода. Но мало кто знает, что там же можно встретить изображения куда более странных — сверхъестественных и химерических — существ, порой имеющих вид полулюдей — полуживотных.

Интересную теорию выдвинула в данном случае целая группа признанных во всем мире археологов и антропологов, попытавшихся по-своему объяснить причудливую внешность этих существ, а также прочих, не менее занимательных изображений, о которых мы поговорим подробнее в следующих главах этой книги. Суть их аргументов заключается в том, что пещерное искусство выражает первое и старейшее представление человечества о природе сверхъестественного, о "душе" и существовании за пределами смерти. Эти представления обрели свой облик в состоянии измененного сознания, вызванном, скорее всего, употреблением психоактивных растений. Далеко не все ученые согласны с данным мнением, однако эта теория считается наиболее приемлемой начиная с середины 90-х годов двадцатого века.

И потому представляется довольно-таки странным, что никто из экспертов, выступающих ныне в поддержку этой теории, не решился лично попробовать какое-либо из психоактивных растений. У них нет ни опыта проникновения в состояние измененного сознания, ни желания поэкспериментировать с чем-то подобным.

И я понял, что только личный опыт позволит мне объективно оценить как суждения этих людей, так и точку зрения их противников. Лишь в этом случае мне удастся понять, и в самом ли деле видения, вызванные приемом психоактивных растений, способны убедить человека в наличии иной, сверхъестественной реальности, равно как и в том, что души его предков продолжают существовать после смерти тела.

Вот, собственно, почему я и решил принять ибоген. Должен, однако, признать, что было у меня и иное, более личное, побуждение. И связано оно было с преждевременной кончиной моего отца, умершего осенью прошлого года от саркомы. Случилось так, что я не мог быть рядом с ним в эти последние, самые мучительные для него дни, из-за чего теперь горько переживал. Этот рискованный эксперимент с ибогеном привлек меня еще и потому, что существовала надежда на ту самую "встречу с предками", о которой так много говорили посвященные. А это, в свою очередь, сулило долгожданный покой моей душе.

Возможно, у вас сложилось впечатление, будто я был совершенно один во время своего бодрствования в Бате. На самом деле все обстояло несколько иначе. Принятая мною психоактивная доза ибогена [4] была назначена мне опытным и уважаемым целителем, который оставался рядом со мной всю ночь. Помимо него, в комнате находились моя жена Санта и специально приглашенный дипломированный врач. Поначалу я остро осознавал их присутствие, но по мере того, как недуг мой становился сильнее, они словно бы исчезли из поля моего зрения. Теперь я видел их лишь урывками — и то как если бы наблюдал за ними сквозь толстое стекло. Связи с внешним миром оказались полностью нарушены. Это касалось в том числе и миски, которую мне дали на случай тошноты. Я еще способен был держать ее в руках, а при необходимости — и слегка склониться над ней. И все же она существовала в одном мире, а я — в другом.

Ближе к утру я вдруг почувствовал, что кушетка моя начинает странным образом преображаться. Прошло не так уже много времени, и она превратилась в каменный саркофаг, в который было заключено мое тело. Я чувствовал, что не в силах шевельнуть ни единым мускулом. Казалось, что на грудь мне положили что-то невероятно тяжелое, просто неподъемное. "Неужели это смерть?" — мелькнула Мысль. И в то же мгновение комната наполнилась людьми. Но это были вовсе не те, кто коротал со мной эту ночь — доктор, целитель и жена. В их существовании на тот момент я уже не был уверен. Теперь в моей комнате стояла целая толпа пугающе незнакомых людей. И они не исчезли, когда я открыл глаза, как это было с моими прежними видениями, но продолжали тесниться вокруг — с опущенными плечами и поникшими головами, словно погруженные в какую-то немую печаль. Отчетливо я мог различить только несколько лиц, но все они пугали своей могильной бледностью, чем— то напоминавшей лицо белокурого молодого человека, который приввделся мне немногим раньше.

И тут я осознал, что кто-то наблюдает за мной из-за спин этих непрошеных гостей. Это был худощавый мужчина средних лет. Темная кожа и характерные черты лица выдавали в нем африканца. Он смотрел на меня большими, черными, как обсидиан, глазами. Мужчина не был ни старым, ни седым, каким он обычно предстает в видениях бвити. И все же я решил, что это и есть легендарный "дух ибо— ги", который пришел сюда, чтобы увести мою душу.

Ибога неизменно ассоциируется со смертью. Ее нередко представляют в образе сверхъестественного существа — "общего предка", который может настолько ценить или презирать того или иного человека, что способен забрать его с собой в страну мертвых [5].

Затем я задремал и видел сны. Но когда я пытаюсь припомнить их теперь, детали странным образом ускользают от меня. Знаю лишь, что в это время что-то случилось — нечто очень важное для меня. Было ли это в действительности, или мне просто привиделась встреча с отцом? Разумеется, я не могу быть полностью уверен в этом, но отдельные воспоминания позволяют утверждать, что он и в самом деле был в толпе призраков, собравшихся в ту ночь возле моего ложа. Порой воспоминания эти становятся настолько отчетливыми и в то же время мучительными, что я и вправду готов поверить: да, он был там. Он действительно находился рядом со мной, с достоинством превозмогая боль, как это было еще в те дни, когда он отчаянно боролся с раком.

Помимо мучительных воспоминаний об отце, я способен выжать из себя еще несколько образов, привидившихся мне в часы лихорадочной дремы. И это лишь добавляет мне уверенности в том, что и в самом деле случилось нечто очень важное. В какой-то момент я почувствовал, что проснулся, и открыл глаза, ожидая увидеть привычные очертания погруженной в сумрак гостиной. Вместо этого я обнаружил, что нахожусь в очень странном месте, которое было мне совершенно незнакомо. Внутри этого помещения росли деревья, тяжелые драпировки свисали со стен, а сквозь прозрачный потолок были видны звезды. В целом это здание напоминало какой-то экзотический храм, в одно и то же время похожий на святилище, дворец и заброшенный огромный шатер. Немного в стороне кружилась в ритме танца гигантская фигура в развевающихся белых одеждах, украшенных черными вертикальными значками.

Было ли это во сне или наяву? Было ли увиденное мною реальным — в чем я на тот момент нисколько не сомневался, или же мне пришлось столкнуться с достоверной иллюзией? И в самом ли деле дух моего отца продолжает существовать в каком-то ином измерении?

Разумеется, не так-то просто было ответить на все эти вопросы. По крайней мере, однако, полученный опыт несколько сузил сферу моих интересов. Такие растения, как Tabernanthe iboga, были вполне доступны нашим предкам и могли оказывать на них то же самое воздействие, что и на нас. Я до сих пор вспоминаю пугающе-странное ощущение, которое довелось мне испытать в ту ночь, когда вокруг меня собрались духи умерших — целая толпа призраков, моих отдаленных предков.

И в этой связи вполне обоснованным представляется такой вопрос: как знать, не эти ли эксперименты с растениями послужили в свое время — в глубокой древности — первым толчком к представлениям человека о мире духов? И пока наука не в состоянии исчерпывающе и удовлетворительно объяснить процесс происхождения религии, эта сфера остается открытой для дальнейших исследований.

Ближе к утру, когда сквозь щели в шторах в комнату начал сочиться свет, мне пришлось на короткое время столкнуться с одной из форм внетелесного опыта, чему я, надо сказать, даже не удивился. Этот опыт является одним из побочных воздействий ибоги, о чем сообщают многие посвященные в бвити. К тому же мне доводилось и прежде сталкиваться с подобными явлениями. Последний раз это случилось, когда мне было 16 лет. Тогда я едва не погиб от удара электрическим током.

Вот и сейчас мое сознание парило где-то под потолком, поглядывая сверху на распростертое внизу тело. Как и прежде, я ощутил некую отстраненность и любопытство. Страха не было. Напротив, я наслаждался той легкостью бытия и свободой полета, которую даровало мне это внетелесное состояние, однако данная галлюцинация — или что там это было — очень скоро исчезла, и я вернулся в привычный для меня мир.

Все, что мне осталось в итоге, философское отражение опыта в форме большой сосиски, туго перевязанной с одного конца. Вот что мы представляем собой на самом деле, словно бы хотел сказать мне этот образ. Намек был более чем очевиден. Бессмысленно цепляться за материальные аспекты бытия, поскольку в конечном счете наши тела — всего лишь набитые под завязку колбасные шкурки.

В течение 12 часов после того, как видения окончательно исчезли, мое состояние продолжало оставаться очень тяжелым. Ходить я не мог. И лишь на вторую ночь ко мне начали возвращаться силы, мышечная дрожь прекратилась, и я восстановил утраченное чувство равновесия. Ну а с наступлением утра все признаки недомогания исчезли, уступив место отчаянному желанию поесть. Весь день я был занят и деятельно бодр, не чувствуя при этом ни малейших признаков усталости.

Ибога — это лекарство шаманов. Согласно представлениям посвященных в бвити, она приносит исцеление в этот мир, соединяя его с миром духов. Я знал, что мои видения были достаточно невыразительны по сравнению с теми, о которых сообщали посвященные в бвити. Однако и я, пусть и в ограниченном объеме, сумел прикоснуться к этому иному миру. И все благодаря священному растению шаманов. Действительно ли ибоген помог мне перенестись в сверхъестественную реальность, или же это была не более чем галлюцинация, порожденная моим собственным сознанием?

В то время я еще не в состоянии был с полной уверенностью ответить на этот вопрос. И даже отделить причину от следствия представлялось мне довольно-таки трудным делом.

Однако ту перемену, которая произошла в моем настроении после принятия ибогена, нельзя назвать иначе как чудодейственной. В течение целого ряда месяцев, предшествовавших этому событию, я чувствовал себя глубоко несчастным и подавленным. Мне стоило большого труда хоть как-то бороться с мрачными мыслями. Я постоянно винил себя в том, что не смог провести с отцом последние дни его жизни. Все эти переживания вкупе с болью от потери делали мои мучения столь невыносимыми, что порой я просто не видел смысла в дальнейшем существовании. Я практически убедил себя отказаться от любой активной деятельности, включая и научные изыскания, поскольку, говорил я себе, это все равно закончится неудачей.

Я не ожидал, что ибоген хоть что-то изменит в моем настроении. Тем не менее это произошло. С того момента, как силы вернулись ко мне, меня не покидала уверенность в том, что случилось нечто по-настоящему важное. Я перестал смотреть на мир с тем мрачным пессимизмом, который царил в моей душе все предыдущие месяцы. Меня и теперь посещают иногда угрюмые мысли. Но если прежде я цеплялся за них с настойчивостью обреченного, в буквальном смысле слова загоняя себя в угол, то отныне я с легкостью стал переключаться на иные, более радостные и светлые, впечатления.

И даже мои переживания по поводу смерти отца утратили прежнюю остроту. Да, я не был рядом с ним в эти последние минуты и знал, что ничего уже не смогу тут изменить. И все же прежняя боль таинственным образом исчезла.

Стало ли это исцеление результатом общения с миром духов или же это был побочный эффект от пережитого мной потрясения — не знаю. Но как бы то ни было, я искренне признателен ибогену. Вне зависимости от объяснения или задействованного тут механизма, он провел меня через нечто такое, чего я уже не в силах забыть.

Во многом это было подобно религиозному опыту. Ибоген позволил мне сбросить с себя путы дурных привычек и настроений. И он же убедительно продемонстрировал мне всю важность исследований в той сфере духовной жизни наших предков, которой ранее мы незаслуженно пренебрегали.

ГЛАВА ВТОРАЯ ВЕЛИЧАЙШАЯ ЗАГАДКА АРХЕОЛОГИИ

Пещера Пеш-Мерль на юго-западе Франции — это особого рода святилище, которое, как минимум, в пять раз древнее, чем Великие египетские пирамиды. Здесь, как и в пирамидах, есть целая система внутренних комнат, проходов, коридоров и галерей. Но если пирамиды были созданы самим человеком — в основном из обтесанных каменных блоков, то пещера Пеш-Мерль образовалась в известняковом массиве благодаря водам подземной реки, протекавшей здесь миллионы лет назад.

Затем река сменила направление, оставив после себя систему пещер длиной в четыре километра. Долгое время они пустовали, и лишь медведи устраивались здесь порой на зимовку. Наконец, примерно 25 тысяч лет назад, то есть в эпоху верхнего палеолита, пещеру Пеш-Мерль облюбовали человеческие существа. Судя по всему, они никогда не жили в ней: вход был слишком низким и неудобным, а внутри царили мрак и сырость. Однако люди решили несколько приукрасить это место, проявив в этом удивительную настойчивость и последовательность. В период между двадцатью пятью и пятнадцатью тысячами лет тому назад они регулярно — пусть и с большими интервалами — посещали эту пещеру. Однако затем они словно бы забыли о том, что некогда здесь было священное место. А около 10 тысяч лет назад, в конце ледникового периода, оползень надежно запечатал вход в пещеру, укрыв ее от внешнего мира. Обнаружена она была лишь в 1922 году, а до этого никто даже не предполагал, что за чудеса таятся внутри. Ведь здесь, зашифрованные в рисунках, тысячелетиями хранились ключи к нашему происхождению.

Следуя за М. Циммерманом, сотрудником музея Пеш-Мерль, я спускаюсь по лестнице, которая ведет к современному входу в пещеру. Он находится в нескольких метрах от того, которым пользовались в древности. Воздух вокруг становится сырым и прохладным, струйки воды текут под ногами, превращаясь в крошечные ручейки. К тому моменту, когда мы наконец достигаем массивной двери, мы успеваем уже пройти немало метров под землей. М. Циммерман торжественно открывает дверь и ведет меня к тем таинственным залам, что лежат впереди.

После яркого весеннего дня с его ослепительным солнцем глаза никак не могут привыкнуть к тусклому освещению внутри пещеры, так что в первые мгновения я отчаянно стараюсь хоть что-нибудь разглядеть. Однако люди верхнего палеолита, приходившие сюда 25 тысяч лет назад, находились еще в худшем положении, чем я. Глядя на притаившиеся вокруг тени, я думаю о том, насколько мрачной и путающей выглядела эта пещера в неверном свете факелов и каменных ламп, которыми пользовались наши отдаленные предки.

Кроме того, многие коридоры и галереи Пеш-Мерль были искусственно расширены уже в наши дни, что сделало их гораздо более удобными и безопасными. Ну а в древности люди, считавшие пещеру святилищем, вынуждены были ползти на животе по узким проходам, ежеминутно рискуя свалиться в очередную трещину. Ведь это была их единственная возможность попасть в главное помещение Пеш— Мерль. Каждый визит сюда требовал от них мужества и изрядной доли решимости, что изначально ограничивало возможное число посетителей пещеры.

Археологические находки свидетельствуют об относительно небольшом количестве посещений, совершенных, в свою очередь, столь же небольшим числом людей. Однако на протяжении всех этих 10 тысяч лет они приходили сюда с единственной целью — нанести на тщательно выбранную скальную основу прекрасные и загадочные рисунки (а возможно, и поклоняться им). Благодаря этим, а также другим, не менее важным знакам, о которых мы еще поговорим в следующих главах, ученые пришли к выводу, что наши предки практиковали здесь своего рода религиозный культ — один из наиболее ранних в истории человечества. Соответственно, тех, кто посещал пещеру, можно сравнить со специалистами в области ритуального искусства. Они приходили сюда в одиночестве или в сопровождении нескольких помощников, чтобы украсить стены этого природного святилища чудесными и загадочными рисунками. Не вызывает также сомнений, что само это место почиталось нашими предками как особенное, что и побудило древних художников избрать его в качестве своего холста.

Пеш-Мерль — это настоящее чудо природы. Благодаря неповторимой системе внутренних комнат и коридоров, пещера производит неизгладимое впечатление на любое человеческое существо, осмелившееся проникнуть сюда. И даже в наши дни, невзирая на электрическое освещение, она по-прежнему выглядит как кусочек иной, потусторонней реальности — настоящее царство подземных богов.

Циммерман закрывает за нами дверь, и мы оказываемся в длинном, извилистом коридоре, зигзагообразно убегающем куда-то вглубь и вниз. Высота и ширина этого прохода, некогда бывшего руслом подземной реки, достигает трех метров. В нишах коридора поблескивают причудливо изогнутые сталактиты и сталагмиты. Одни поднимаются вверх плотной шеренгой труб цвета слоновой кости, другие спускаются вниз, волшебным образом драпируя невзрачные стены пещеры. Здесь еще нет никаких рисунков, но чем дальше мы заходим в глубь горы, тем более странной и нереальной становится атмосфера вокруг. Создается впечатление, что мы нисходим в некую параллельную вселенную, царство эльфов и гномов, каким-то чудом сохранившееся до наших дней — может быть, для того, чтобы позволить нам хотя бы на миг прикоснуться к иному измерению.

И вот мы подходим к первой композиции эпохи верхнего палеолита — первой в том смысле, что именно с нее начинают свой осмотр посетители Пеш-Мерль. Если же говорить о времени создания, то ее никак не назовешь самой ранней — есть в этой пещере и более древние росписи.

Животные и ряды точек на Черном фризе

Это горизонтальная композиция семи метров в ширину и двух с половиной в высоту. Расположена она слева от нас на слегка вогнутой поверхности стены. Небольшой козырек, нависающий над этой частью коридора, служит надежной защитой от сырости, и стена здесь выглядит гладкой и сухой. Археологи называют это место Черным фризом, поскольку главные фигуры композиции — покрытый шерстью мамонт, бизон, зубр (предок современных быков и волов) и лошадь с несоразмерно маленькой головой — выполнены с помощью черного марганца. Эти рисунки, судя по всему, являются творением рук одного-единственного художника. Созданы же они были около 16 тысяч лет назад. На первый взгляд, фигуры эти кажутся единственной составляющей композиции, однако, внимательно присмотревшись, замечаешь, что расположены они поверх слоя красной охры. Он был нанесен на стену примерно на 4 тысячи лет ранее черных фигур. То здесь, то там красная охра проступает в виде равномерных рядов точек, а в некоторых местах ее линии складываются в отдаленное подобие доисторических животных.

Наплывая на красноватую основу стены, образы млекопитающих с Черного фриза создают своего рода зрительную иллюзию, производя впечатление существ, обитающих в трехмерном пространстве.

Когда смотришь на эти рисунки, невольно возникает мысль о том, что ближайшие фигуры словно бы возникли из поверхности скалы, тогда как существа, расположенные за ними, вот-вот сольются с камнем и исчезнут в глубинах пещеры.

Композиция Черного фриза расположена недалеко от входа в так называемый Доисторический зал, в котором находится большая часть рисунков из обширной коллекции Пеш-Мерль. До сих пор остается загадкой, почему древние художники обошли своим вниманием другие помещения этого подземного комплекса — такие, например, как Зал Руж с его мрачным великолепием. И все же представляется очевидным, что именно Доисторический зал как нельзя лучше подходил для вдохновенного творчества первобытных художников, настраивая их на почтительный и в то же время возвышенный лад.

Это необъятное помещение, достигая в ширину 40 метров, поддерживает целую систему боковых проходов и туннелей, а скальные напластования и насыпи из щебня еще больше усложняют его структуру, создавая настоящий многоуровневый лабиринт. В некоторых местах потолок нависает прямо над головой, тогда как в других — воспаряет ввысь, теряясь во мраке пещеры. И о существовании его напоминают лишь каменные струи сталактитов, влекомые вниз неумолимой силой тяжести. Некоторые из них достигают в длину нескольких метров и производят впечатление гигантских сосулек, медленно истекающих влагой. Другие срастаются с поднимающимися навстречу сталагмитами, образуя при этом странные рифленые колонны — нечто вроде окаменевших скелетов из коллекции доисторических гигантов.

Свернув направо от композиции, представленной на Черном фризе, мы поднимаемся вверх по современной лестнице. Ее возвели уже в наше время на месте древнего туннеля с его крутым, едва ли не отвесным склоном. Поднявшись на самый верх, мы оказываемся на галерее, тянущейся вдоль стены на высоте примерно 10 метров от пола. Отсюда открывается поистине фантастический вид на наиболее значимые места Доисторического зала. И первое, что бросается в глаза — призрачные фигуры двух бизонов и мамонта, выписанные с помощью черного марганца прямо на потолке у нас над головой. Затем внизу, во тьме пещеры, вспыхивает свет, позволяя мне разглядеть вдали прославленный шедевр пещеры Пеш-Мерль — панно с пятнистыми лошадьми. И словно в насмешку, Циммерман тут же выключает подсветку, заверяя меня, правда, что в конце концов мы дойдем и до панно. Но для этого необходимо спуститься на нижние уровни пещеры.

План Пеш-Мерль

Мы уже достигли конца уступа-галереи и начинаем спускаться вниз — 10 ступеней современной лестницы там, где нашим доисторическим предкам пришлось бы в буквальном смысле слова ползти, цепляясь за выступы скал. В конце концов мы оказываемся перед неглубокой расщелиной в стене пещеры. Справа от нее видны очертания целого бизона, голова второго бизона с отчетливо прорисованной гривой волос и еще — голова и хобот мамонта. Как и прежде, рисунки эти выполнены черным марганцем. Слева от расщелины и чуть выше первой композиции древний художник сумел "обнаружить" фигуру другого мамонта, сформированную выступами и трещинами самой скалы. Обведя эти контуры черным цветом, он придал фигуре еще большую выразительность. "Этот кроманьонец использовал естественные очертания скалы, — замечает Циммерман, следуя за линиями фигуры с помощью лазерной указки. — Обратите внимание, вот здесь голова и хобот, тут мы видим задние и передние ноги. А вот еще две линии: одна — для спины и хвоста, другая — для живота".

И вновь, как уже было при взгляде на Черный фриз, у меня создается впечатление, что животные эти и в самом деле обитали в самой скале, а затем просто выступили на поверхность. И дело здесь не только в чудесном "возникновении" трехмерного мамонта. Вся композиция невольно наводит на мысль о том, что изображенные здесь животные появились из каких-то потаенных глубин — возможно, через ту самую трещину в стене, вокруг которой все они и сгруппировались.

Мы спускаемся еще на один пролет из 10 ступеней и оказываемся на самом нижнем уровне пещеры. Пол здесь завален огромными булыжниками, сквозь нагромождения которых я осторожно следую за своим проводником. Циммерман обращает мое внимание на потолок. Прямо над нами, метрах в трех над головой, я вижу новые изображения. Вначале они представляются бессмысленным переплетением неуклюже вычерченных линий, однако при более внимательном изучении в хаосе сплетающихся полос проявляются отдельные фигуры. "Потолок очень мягок, — объясняет Циммерман, — поэтому они делали свои рисунки прямо пальцами. Линии, судя по всему, относятся к более ранней эпохе, а фигура появилась здесь уже позднее". Его лазер освещает очертания огромного мамонта. "Вот здесь у него спина, а вот и голова. Тут мы видим хобот. Вот передние ноги и линия живота". Поблизости вырисовывается фигура другого мамонта, а справа от нее видны очертания обнаженной женщины с необъятной грудью и ягодицами. Венчает же эту роскошную фигуру крохотная головка. Судя по всему, перед ними — типичная "Венера" эпохи верхнего палеолита, одно из множества подобных ей изображений, найденных в пещерах на территории Европы.

— Всего в пещере Пеш-Мерль обнаружено тринадцать рисунков, на которых представлены фигуры людей, — замечает Циммерман. — Из них двое мужчин и одиннадцать женщин.

— И что, все женщины похожи на эту — такие же большие, с роскошными формами?

— Да, все такие. Вот тут еще одна, правда, без головы. Здесь у нее грудь, здесь живот. Вот ноги, а вот спина и ягодицы.

Древним художникам приходилось карабкаться на груды булыжников, в изобилии покрывающих здесь пол, чтобы вычертить на потолке с помощью пальцев все эти линии и рисунки. А около 20 тысяч лет назад две фигуры появились и на самом булыжнике: древний художник изобразил здесь черным марганцем мамонта и огромного бизона, одного — на уровне человеческих плеч, другого — чуть повыше.

Мы проходим еще несколько десятков метров по пути, который весьма типичен для лабиринтов Пеш-Мерль. Он не тянется по прямой, но вьется меж стен и насыпей — сначала немного вверх, а затем — круто вниз. И вот мы оказываемся в Зале Дисков, названном так благодаря скопившимся в нем концентрическим пластинам кальцита. Справа от нас, в дальнем конце зала, возвышается отвесная стена. На ее поверхности, высоко над нашей головой, заметны четыре глубоких отметины. "Это следы когтей пещерного медведя, — объясняет наш проводник, — животное достигало трех метров в высоту".

В углу пещеры, возле которого зияют отпечатки когтей, находится еще одна лестница, сооруженная уже в наши дни. Два пролета в двадцать ступеней ведут нас туда, куда нашим предкам пришлось бы карабкаться по крутой насыпи из щебня, ежесекундно рискуя сорваться вниз. Лестница приводит нас к природному алькову, расположенному в нескольких метрах над отметинами медвежьих когтей. На полу алькова Циммерман показывает мне отпечатки ног, оставленные здесь ребенком лет двенадцати. Двадцать тысяч лет назад он наступил на вязкую грязь, покрывавшую пол этой ниши, и следы его, в окаменевшей форме, сохранились до наших дней.

Некоторые из этих следов видны совершенно отчетливо, как если бы они появились здесь сегодня утром. И мое воображение рисует образ того бесстрашного юного существа — теперь уже невозможно сказать, был ли это мальчик или девочка, которое ступало по полу алькова в глубокой древности. Закругленные отпечатки пяток и пальцев служат наглядным свидетельством пребывания здесь доисторических людей, создавая между нами связь, которую не в силах нарушить даже истекшие с тех пор тысячелетия. Именно эта связь позволяет нам эмоционально реагировать на представленное здесь искусство. Все эти рисунки оказывают на нас самое глубокое впечатление — не исключено, что очень близкое тому, какое они оказывали на древних людей. И мы с готовностью признаем присущие этим рисункам образность и символизм, несмотря на то, что значение этих символов по-прежнему ускользает от нас.

Пеш-Мерль — не единственная пещера, в которой найдены следы пребывания детей, так или иначе ассоциирующихся с доисторическими художниками. Вопрос лишь в том, что бы это могло значить?

Оставив позади альков с уцелевшими отпечатками ног, мы еще больше углубляемся в гору. Здесь, на глубине 50 метров под землей, находится вход в Галери де Лур — Медвежью галерею, одну из древнейших частей системы Пеш-Мерль. Рисунков здесь нет — одни лишь ряды сталактитов и сталагмитов, образующих причудливые подземные колонны, да обточенные глыбы кальцита, непристойно вздымающиеся в виде огромных фаллосов.

Справа от нас, защищая вход в темное святилище, высится целая шеренга полированных колонн. Расположены они столь симметрично, что невольно создается впечатление, будто перед вами — рукотворный архитектурный комплекс, несколько напоминающий древние египетские храмы. Мы поднимаемся по лестнице — очередные восемь ступеней, а затем сворачиваем налево в узкий коридор, потолок которого нависает буквально в нескольких сантиметрах у меня над головой. Однако в доисторические времена, объясняет Циммерман, он был еще ниже, так что мне пришлось бы здесь даже не идти, а ползти.

Уже в наши дни этот проход был расширен для удобства современных посетителей. Но что заставляло наших отдаленных предков пробираться здесь 20 тысяч лет назад, упорно преодолевая преграды, расположенные на их пути самой природой? Ответ возникает очень скоро: в форме новых рисунков, нанесенных на стены коридора. Передо мной — прекрасно выписанные голова и глаз бурого медведя, которого неизвестный художник изобразил в профиль. Рядом с медведем — узоры из вертикальных и горизонтальных линий. На противоположной стене коридора вычерчены еще несколько фигур. Это четыре треугольника, частично перекрывающих друг друга, а рядом с ними — столь же занимательный, сколь и непонятный символ, отчасти напоминающий рог буйвола.

Из коридора мы направляемся в главную галерею Пеш— Мерль, следуя при этом зигзагообразным путем, лишь недавно прорезанным в склоне пещеры. Открывающееся отсюда зрелище наполняет мое сердце благоговейным трепетом. Такое чувство, будто мы находимся в самом центре огромного готического собора, построенного в древности во славу подземных богов и украшенного просторными залами и сводчатыми галереями, парящими арками и изящными колоннами из кальцита и алебастра. Должно быть, нечто похожее видел в своем знаменитом опиумном сне Колридж, описавший впоследствии бездонные пещеры Ксанаду и сказочный дворец Кубла Хана. Таинственные чары лежат на этом месте. Кажется, будто еще в древности волшебники ледниковой эпохи погрузили его в такой глубокий сон, который не развеялся и доныне.

На полпути вниз Циммерман останавливается перед очередной нишей. Здесь он показывает мне странное изображение человека или человекоподобного существа — так называемого "раненого мужчину", нарисованного красной охрой на низком потолке алькова. Я останавливаюсь, чтобы получше рассмотреть фигуру. И опять же: это место в пещере было значительно углублено уже в наши дни, тогда как прежде попасть сюда было гораздо труднее. В эпоху верхнего палеолита потолок находился всего лишь в метре от пола, так что древний художник мог рисовать здесь исключительно лежа на спине. Да и тем, кто приходил потом смотреть его рисунки — если допустить, что таковые вообще были, — приходилось ложиться для этого на спину.

Раненый человек обязан своим названием целому ряду линий (многие ученые склонны интерпретировать их как копья), которые проходят через грудь и туловище фигуры. Я смотрю на рисунок, расположенный на потолке, и мне начинает казаться, будто человек этот не стоит, но парит в воздухе. Он вообще выглядит очень странно, и прежде всего это касается особой формы головы. Многие археологи сравнивают ее с птичьей. Но на меня этот куполообразный череп, узкий и заостренный подбородок, а также причудливый разрез глаз производят совсем иное впечатление.

Раненый человек из пещеры Пеш-Мерль

Такое чувство, что передо мной — традиционное изображение эльфа или гоблина из волшебной страны.

Прямо над головой раненого человека, соприкасаясь с его затылком, изображен некий знак, также выполненный красной охрой. Вариации этого знака, равно как и самого раненого человека, были обнаружены и в других пещерах, хотя ни одно из этих изображений нельзя назвать полностью идентичным тому, которое находится перед нами. Современные археологи называют подобный символ "текти— формой" (нечто, напоминающее постройку) или "авиформой" (нечто, напоминающее птицу). Знак этот похож на перевернутую букву Т, от поперечной перекладины которой протянуты вниз две тонкие линии.

Не исключено, что частью этой же композиции является фигура огромного зубра с лирообразными рогами. Очертания животного, прорисованные той же красной охрой, находятся в непосредственной близости от фигуры раненого человека. А чуть дальше на потолке художник изобразил стилизованного ибекса (каменного козла). Все пространство между фигурами животных заполнено разного рода символами, один из которых отчетливо напоминает букву Y.

Создается впечатление, что вся эта сложная и многоплановая композиция, состоящая из знаков и рисунков, образует своего рода символическое единство, разгадать которое мы просто не в состоянии.

Мы продолжаем спускаться вниз и в скором времени оказываемся перед новым рисунком. На этот раз это целая группа точек, нанесенных красной охрой на стену пещеры. А слева от них — все в рамке из той же охры — виднеется отпечаток изящной женской руки.

Какая волнующая встреча!

О чем думала эта женщина, стоя здесь 20 тысяч лет назад? Была ли она старой или молодой, а может быть, в полном расцвете сил? И какие отношения связывали ее с художником, запечатлевшим здесь эту изящную руку? Или же она сама была и художником, и одновременно — моделью?

Отпечаток руки и точки

И зачем ей вообще понадобилось оставлять здесь отпечаток своей руки?

Циммерман подводит меня к правой стене алькова. На ее поверхности, все той же красной охрой, изображены восемь женских фигур. Все они имеют уже знакомую нам форму "Венеры" с ее необъятной грудью и ягодицами. Однако есть в этих рисунках нечто такое, что заставляет некоторых ученых отнести представленные здесь фигуры к смешанному классу полулюдей, полуживотных. "Женщины-бизоны" — вот как назвал их французский историк А. Леруа-Гуран [6]. Изображение одной из фигур наплывает на изображение лошадиной головы. Эта же композиция включает в себя две группы точек (общим количеством семь и четырнадцать), имеющих форму небрежно вычерченного круга. Тут же представлена и фигура мамонта. А на противоположной стене коридора просматриваются очертания головы оленя, нарисованной привычной для этих мест красной охрой.

Пройдя еще несколько метров, мы оказываемся перед признанным шедевром этой галереи доисторического искусства — красочным панно с изображением лошадей, которых Циммерман показал мне вначале с верхней галереи. Теперь же, стоя прямо перед картиной, я вижу, что и она обрамлена отпечатками человеческих ладоней. На этот раз здесь явно представлены руки мужчин, обведенные черной краской. Причем на одном из отпечатков отчетливо заметны не пять, а шесть пальцев. Хотел ли того неизвестный художник или нет, но у зрителя невольно создается впечатление, что ладони в буквальном смысле слова слились со скалой внизу — как если бы они были втиснуты туда в процессе рисования. Лично мне кажется, что подобный эффект является непосредственным результатом другого дара пещерных художников — а именно, их умения найти и подчеркнуть формы животных, уже "нарисованных" на скале самой природой.

И этот талант тоже нашел свое отображение на данном панно. В частности, достаточно взглянуть направо, чтобы заметить на стене пещеры выступ, отчетливо напоминающий по форме голову лошади. Так вот почему именно здесь, а не в каком-либо ином месте пещеры были изображены два этих замечательных животных, каждое из которых достигает двух метров в длину! И вот почему лошадь, расположенная справа, ориентирована таким образом, что голова ее совпадает с тем самым выступом на скале, который как раз и мог дать толчок фантазии древнего человека.

Панно с лошадьми

Благодаря своим размерам и положению на стене этот выступ требует лишь незначительной дорисовки, чтобы превратиться в итоге в настоящую лошадиную голову. И все же это не более чем иллюзия!

При ближайшем рассмотрении становится очевидным, что эта правая лошадь, поражающая поначалу своим реалистическим обликом, уже обладает собственной, нарисованной головой — как раз такой, что находится в явном несоответствии со всем остальным телом и кажется всего лишь продолжением гривы. Эта крохотная головка, увенчавшая собой мощную шею и туловище, придает лошадям из Пеш-Мерля поистине фантасмагорический вид. Складывается впечатление, будто их просто вытянули на поверхность скалы из измерения, которое во многом похоже на наше и все же отличается от него самым странным и причудливым образом.

Подобно другим композициям, обнаруженным в пещере, этот фриз являет собой настоящий палимпсест, где произведения самых разных эпох накладываются одно на другое. Те же лошади, например, были созданы с помощью органической краски, полученной в результате смешения древесного угля со слюной. Надо сказать, что древесный уголь очень хорошо поддается датировке, и потому ученые сегодня единодушны в том, что композиция эта была создана 24 тысячи лет назад [7].

Однако на панно присутствуют и другие элементы, выполненные красной охрой. Возникли они позднее лошадей — примерно 20 тысяч лет назад.

Наиболее впечатляющей из них является фигура двухметровой щуки, очертания которой накладываются на спину и часть гривы одной из лошадей (а именно, той, что справа). В изобилии представлены на картине и крупные горошины, также выполненные красной охрой. Они примерно того же размера, что и черные пятна на теле лошадей, а иногда даже и расположены поверх этих пятен. Наконец, здесь же представлены семь в высшей степени непонятных знаков, напоминающих согнутые пальцы рук, а также множество других абстрактных символов, включая линии, треугольники, точки и круг.

Лошади "в яблоках" с крохотными головками — далеко не единственные странные (если не сказать — фантасмагорические) образы Пеш-Мёрль. В узкой галерее Комбель, пока что закрытой для публики, находятся три еще более невероятных существа, отдаленно напоминающие антилоп. И они, подобно упомянутым выше лошадям, отличаются непропорционально маленькими головами. Эти фигуры были нарисованы около 25 тысяч лет назад, и их с полным правом можно отнести к древнейшим изображениям в пещере. Эти три "антилопы" являются частью общей композиции, в которую помимо них входят разного рода знаки-символы, фигуры лошадей, а также изображение пещерного льва, запечатленного в момент прыжка на жертву.

И вновь ограниченность наших знаний вынуждает нас лишь растерянно пожимать плечами, задаваясь все тем же вопросом: и что бы это значило?

Примерно двадцать тысяч лет отделяют нас от вдохновенных художников, творивших в Пеш-Мерль, и почти 35 тысяч лет — от древнейших произведений пещерного искусства, найденных в Европе [8]. Никаких преданий не дошло до наших дней об этих давно позабытых ясновидцах каменного века. Сами же они, невзирая на частое использование знаков и символов, не владели письменной речью и потому не оставили нам никаких надписей, которые мы могли бы со временем расшифровать. Стоит ли удивляться, что мы до сих пор не в силах разгадать смысл их рисунков. И для нас по-прежнему остается тайной практически все, что они делали, не говоря уже о причинах, которые их к этому побуждали. Вот почему многие современные ученые, занимающиеся исследованием доисторического искусства, давно перестали заниматься теоретизированием, сосредоточившись на подборе и классификации фактов. В итоге получилось так, что мы оказались в полном неведении относительно тех движущих сил, что стояли за величайшим эволюционным преобразованием в истории человечества — так называемой революцией символов. Причем первым и наиболее ярким выражением этой революции стали пещерные росписи, появившиеся в Европе более 30 тысяч лет назад.

На сегодняшний день ученые сходятся во мнении, что первобытные люди вообще не были склонны к каким бы то ни было символическим проявлениям на протяжении первых пяти или семи миллионов лет эволюции, отделяющей нас от общего с шимпанзе предка [9] (разумеется, если не принимать во внимание ряд немногочисленных, но оттого не менее загадочных аномалий [10]). Все, с чем мы вынуждены сталкиваться на протяжении данного периода — это механически-отупляющее повторение одних и тех же форм поведения и столь же монотонное воспроизведение одинакового "набора" примитивных каменных инструментов.

И все это — без сколько-нибудь явных нововведений на протяжении тысяч и даже миллионов лет. Когда же, наконец, хоть что-нибудь меняется (например, в форме инструментов), то это приводит лишь к появлению нового стандарта, который опять будет воспроизводиться на протяжении бесконечно долгого периода времени, пока, наконец, не наступит черед еще одному изменению. И по ходу этого же — мучительно медленного — процесса шло постепенное развитие человеческой анатомии в направлении современных форм.

Примерно 196 тысяч лет назад [11], а по некоторым подсчетам и значительно раньше [12], наши первобытные предки достигли "полного анатомического сходства с современным человеком". Это означает, что на физическом уровне они были совершенно неотличимы от наших современников, а мозг их по своей сложности во многом был подобен нашему. Загадкой остается лишь тот факт, что поведение их на первых порах значительно отставало от типа нервной системы и внешнего вида, успевших достичь современных форм развития. Во всяком случае, лишь около 100 тысяч лет назад наши предки начали выказывать первые признаки символических способностей, которые ассоциируются у нас едва ли не с каждым аспектом современной жизни.

Другой загадкой остается тот факт, что развитие это, судя по всему, ограничилось лишь территорией Африки.

За пределами африканского континента по-прежнему преобладали гоминиды гораздо более примитивного типа.

Так, существуют неоспоримые свидетельства того, что на территории Азии продолжал существовать вид, известный как Homo erectus, мозг которого составлял примерно две трети нашего и чьи предки прибыли сюда из Африки более миллиона лет назад. Причем вид этот оставался практически неизменным вплоть до первых контактов с современными людьми, которые имели место около 50 тысяч лет назад [13]. А в 2004 году археологи, работавшие на индонезийском острове Флорес, раскопали останки другого "примитивного" гоминида. И этот вид просуществовал неизменным вплоть до самого недавнего времени. Глобальные перемены начались лишь 20 тысяч лет назад — также вследствие контактов с современными людьми. Представителей этого вида, получивших официальное название Homo floresiensis, современные археологи в шутку окрестили "хоббитами" из-за их необычайно маленького роста. Вначале ученые предполагали, что имеют дело с потомками такого вида, как Homo erectus. В течение сотен тысяч лет эти люди жили на острове Флорес в полной изоляции от окружающего мира, что не могло не сказаться на характере их эволюции. Подобно другим островным животным (среди которых были даже карликовые слоны ростом с пони), они в конце концов значительно уменьшились в размерах [14].

Сейчас, однако, многие ученые настаивают на том, что перед нами — вовсе не карликовый Homo erectus, а доселе неизвестный вид, своего рода "иная ветвь на древе человечества" [15]. Вопрос этот по-прежнему вызывает много споров в ученой среде. Однако ддя нас сейчас куда важнее непосредственные результаты археологических раскопок. В частности, останки Homo floresiensis свидетельствуют о том, что взрослая особь этого вида достигала в высоту одного метра, а объем мозга островного человека составлял 380 кубических сантиметров — то есть был примерно того же размера, что и мозг шимпанзе. Для сравнения можно добавить, что это составляет одну треть мозга Homo erectus и одну четвертую часть мозга современного человека. Самое удивительное, однако, что, невзирая на подобное отставание, Homo floresiensis изготовляли и использовали каменные орудия труда. Но ни они, ни их возможный предок Homo erectus не имели, судя по всему, ни малейшего представления о написании символов [16].

В то время в Европе процветал такой вид, как Homo neanderthalensis, больше известный как неандертальский человек. Это коренастое, с нависшими бровями существо было единственным хозяином этих мест, начиная с момента своего появления (около 250 тысяч лет назад) и до фатальной встречи с современным человеком, произошедшей менее 50 тысяч лет назад [17]. Неандерталец находился гораздо дальше на шкале эволюционного развития по сравнению с теми же Homo erectus и Homo floresiensis, однако и он не имел ни малейшего представления о символах [18].

Это оказалось доступно лишь тем, кто еще ранее успел достичь "полного анатомического сходства с современным человеком". Вряд ли стоит перечислять все те преимущества, которые получили наши предки одновременно с обретенной ими способностью использовать символы. Тут можно вспомнить, в частности, и усовершенствованные стратегии охоты, и передачу из поколения в поколение жизненно важной для всего человечества информации.

Но это вовсе не означает, что все группы людей, рассеянные по земному шару, в одно и то же время овладели этой невероятной способностью. Здравый смысл подсказывает, что одним удалось это сделать немного раньше, чем другим, так что должны были пройти тысячелетия, прежде чем это вошло в общую практику.

Судя по археологическим находкам, древнейшие свидетельства символизма (хотя далеко не все ученые склонны рассматривать их в этом плане) появились в Южной Африке в период между 110 и 90 тысячами лет назад. Именно здесь удалось обнаружить тщательно изготовленные инструменты из кости — настолько же хрупкие, насколько и непрактичные. Создается впечатление, что эти предметы служили для накопления и обмена знаниями, а вовсе не для практического использования. Все это позволяет предположить, что данные изделия обладали для их хозяев несомненной символической ценностью [19].

Следующие находки, также имеющие непосредственное отношение к символическому мышлению, вновь были обнаружены на территории Южной Африки. В результате раскопок Криса Хеншилвуда в пещере Бломбос на свет был извлечен предмет, представляющий собой неоспоримый образец чисто символического искусства — небольшая плитка красной охры, исчерченная геометрическими узорами. Рисунок сам по себе не слишком эффектный, однако по причинам, которые мы еще будем обсуждать в восьмой главе, появление именно этого узора на древнейшем произведении искусства может иметь невероятно важное значение.

В 2004 году Хеншилвуду удалось также раскопать самый ранний из известных ныне образцов личных украшений: бусы, изготовленные из тонко просверленных ракушек. Согласно исследованиям, возраст бус, равно как и куска охры с геометрическим узором, составляет 77 тысяч лет [20].

Разумеется, всегда следует помнить о том, что в археологии одно движение лопатой способно полностью изменить наши представления о том или ином периоде в истории. Пока, однако, создается впечатление, что так называемая "символическая революция" на протяжении очень долгого времени оставалась на уровне, характерном для находок пещеры Бломбос (геометрические узоры и украшения из ракушек). Началась эта фаза 77 тысяч лет назад, а закончилась лишь 40 тысяч лет спустя — с появлением в Европе первых образцов пещерного искусства. Соответствующие предметы, относящиеся непосредственно к этому периоду, были обнаружены главным образом на территории Африки и соседних с нею странах Леванта. Исходя из этого, мы можем заключить, что именно данным регионом земного шара ограничилось тогда присутствие людей, анатомически подобных современному человеку. Что же касается сохранившейся от того периода символики, то она находилась еще на достаточно низком уровне. Главным образом это были абстрактные знаки и личные украшения, типичным образцом которых можно считать находки из Бломбоса.

Плитка красной охры с геометрическими узорами (слева) и просверленные раковины (справа) из пещеры Бломбос, Южная Африка. Возраст находок оценивается в 77 тысяч лет.

Существует, однако, весьма любопытное исключение. Австралия, в которой никогда не было иных человеческих видов, оказалась колонизирована предками современного человека удивительно рано. По некоторым оценкам это произошло 60 тысяч лет назад. Но многие называют и другую цифру, правда, по-прежнему вызывающую горячие споры среди ученых — 75 тысяч лет назад [21]. Вначале эти представители человеческой расы в потрясающе короткие сроки (буквально за несколько поколений) пересекли огромный массив суши — от Африки до юго-восточных районов Азии. И после этого им еще пришлось пуститься в плавание по водам океана, чтобы достичь побережья Австралии. Разумеется, подобное путешествие было бы невозможным, не обладай эти люди развитыми символическими способностями.

Еще более загадочным представляется в данном случае другое обстоятельство: древнейшая из находок, указывающих на пребывание современного человека на юго-востоке Азии (то есть в том месте, по которому проходил путь мигрантов из Африки), имеет возраст в 40 тысяч лет. А это значит, что появились они здесь на 20 тысяч лет позже прибытия современных людей в Австралию [22].

Наконец, существуют сообщения о том, что на австралийском континенте были обнаружены очень древние образцы наскальной живописи, представленной все теми же геометрическими узорами. Некоторые из этих рисунков были созданы уже 40 тысяч лет назад, тогда как возраст других определяется некоторыми учеными в 75 тысяч лет, что возводит их на один уровень с соответственными изображениями из Бломбоса [23].

Но вне зависимости от того, идет ли речь о находках Африки, Азии, Австралии или Европы, в любом случае еле— дует отдать должное уникальности того эволюционного события, благодаря которому человечество не только вышло на уровень современного сознания, но обрело способность к символическому мышлению. А это, в свою очередь, привело к появлению религии, культуры и искусства. Никто из наших предков по человеческой линии не использовал прежде символов (что уж говорить про другие виды животных!). Однако постепенное обретение людьми этой способности в период между 100 и 40 тысячами лет назад в корне изменило судьбу человечества. Если прежде многочисленные поколения наших предков покидали эту землю практически бесследно, оставляя после себя лишь бесформенные орудия труда, то с началом использования символов их поведение обретает качественно иной характер, раз и навсегда отделяя их от прочего животного царства.

Разумеется, подобная перемена произошла не сразу, и обусловлена она была долгим поэтапным развитием. Однако в какой-то момент, с накоплением "критической массы", человечество поднялось на качественно иную ступень. И произошло это в период между 40 и 30 тысячами лет назад — по крайней мере, на юго-западе Европы, где в это время стали появляться росписи на стенах пещер.

Как отмечает Ричард Клейн, профессор антропологии Стэндфордского университета, "это была своего рода культурная революция, в сжатые сроки вознесшая человека на новый уровень, значительно превосходящий его прежнее существование в качестве крупного млекопитающего" [24].

Тайна этого удивительного расцвета человеческой эффективности и конкурентоспособности усугубляется еще и тем, что такой расцвет не повлек за собой — и даже не стал результатом — никаких серьезных анатомических изменений в структуре человека. В частности, в период между 100 и 40 тысячами лет назад размер человеческого мозга продолжал оставаться одним и тем же. Более того, было установлено, что мозг наших предков достиг современного объема — в среднем около 1350 кубических сантиметров — уже полмиллиона лет назад, то есть до того, как первобытным людям удалось обрести полное анатомическое сходство с современным человеком.

И в этой связи невольно возникает вопрос, почему люди, выглядевшие подобно нам и обладавшие схожими генами и схожим объемом мозга, на протяжении первых ста тысяч лет своего существования (иными словами, в период между 200 и 100 тысячами лет назад) действовали столь непохоже на нас, что их с полным правом можно было бы причислить к иному виду [25]. И почему впоследствии — примерно 40 тысяч лет назад — с ними произошла столь значительная перемена, превратившая их в новаторов и художников, людей, обладающих символическим складом мышления и способностью к религиозному творчеству? Что обусловило столь важные изменения в общем курсе эволюционного развития людей, положив начало современной человеческой культуре?

Доктор Фрэнк Браун, обнаруживший в Эфиопии скелеты людей, обладающих полным анатомическим сходством с современным человеком (о чем сообщалось в Nature от 17 февраля 2005 года), указывает на то, что возраст этих скелетов — 196 тысяч лет. Таким образом, эти люди на 35 тысяч лет старше тех своих соплеменников, что считались до этого древнейшими представителями данного вида. И вот что отмечает в связи с этим доктор Браун:

Значимость этой находки трудно переоценить еще и потому, что культурные аспекты человеческого бытия засвидетельствованы в большинстве случаев на гораздо более поздней ступени развития. А это означает практически 150 тысяч лет существования Homo sapiens вне рамок культурного развития… [26]

А вот что говорит по этому поводу коллега Брауна Джон Флегл из университета Стоуни Брук в штате Нью-Йорк:

Существуют серьезные разногласия относительно момента появления первых признаков того поведения, которое с полным правом можно было бы назвать современным… И если свидетельства, касающиеся современной анатомии человека, восходят ко все более и более ранним эпохам, то с культурными аспектами дело обстоит совсем иначе. Существует значительный временной разрыв между появлением современного скелета и формированием современного поведения [27].

Для Яна Таттерсхолла из Американского музея естественной истории проблема существования данного разрыва — и того, что происходило с нашими предками на протяжении всего этого периода, — является "вопросом вопросов в сфере палеоантропологии" [28]. Его коллега профессор Дэвид Льюис-Вильямс из Института исследований наскальной живописи при южноафриканском университете Витвотерсрэнд описывает эту же проблему как "величайшую загадку археологии", ставящую нас перед необходимостью ответить на вопрос, "как именно мы превратились в современных людей, создав в процессе этого искусство и начав практиковать то, что мы называем религией" [29].

По признанию современных ученых, мы не понимаем характера той художественной и религиозной революции, что имела место в эпоху каменного века. Точнее, мы не понимаем до конца той роли, которую она сыграла в нашем стремительном продвижении на пути из каменного века в космический.

Библиотеки давно переполнены увесистыми томами и научными статьями, посвященными проблеме доисторического искусства. Все это — результаты более чем столетних исследований в данной сфере. Гора этих сведений поистине огромна. И все же, как иронически отмечает профессор Льюис-Вильямс, сам факт ее создания ни на йоту не приблизил нас к разгадке той тайны, которая более всего волнует умы людей, занятых историей верхнего палеолита: "Почему люди той эпохи приходили в известняковые пещеры Франции и Испании, чтобы там, в полной темноте, создавать свои рисунки?" [30]

И в самом деле, почему? Что заставляло их выбирать такие неудобные и труднодоступные места? Какие побудительные мотивы стояли за этим непонятным с нашей точки зрения поведением?

Именно эти вопросы привели меня в Пеш-Мерль. Пещера в то время была закрыта для публики, так что я мог исследовать эти великие творения искусства в условиях, хотя бы отчасти напоминающих те, которые царили здесь много тысяч лет назад, когда необходимой предпосылкой для творчества считались тишина и уединение. Каким бы ни был истинный характер того процесса, который преобразил жизнь наших предков, не вызывает сомнений, что главной его составляющей было именно символическое изображение. И потому, если мы желаем проникнуть в тайну нашей собственной природы, нам необходимо обратить особое внимание на те рисунки, которыми наши предки украсили пещеру Пеш-Мерль и множество других мест эпохи верхнего палеолита.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ЛОЗА ДУШ

Большинство человеческих характеристик отличается подлинным универсализмом, легко объяснимым с точки зрения эволюционного развития людей. И аргументы в данном случае также широко известны.

Так, например, мы существуем в рамках семьи и общества, поскольку это способствует нашему выживанию и дальнейшему распространению наших генов. Мы все обладаем способностью любить, поскольку именно эта эмоция содействует созданию семьи и развитию общественной жизни. Мы все следуем тем или иным законам, так как они укрепляют семейную жизнь и общественные узы, делая нас тем самым сильнее и конкурентоспособнее. Мы все едим пищу и пьем воду, поскольку в противном случае мы бы просто умерли. Наконец, все люди активно используют дар речи, что позволяет им общаться друг с другом куда эффективнее, чем прочим существам, обитающим на нашей планете. А это, в свою очередь, дает нам возможность сохранять и использовать знание, унаследованное от предков, и создавать на его основе свою особенную, человеческую культуру. И это также повышает нашу конкурентоспособность.

Существует, тем не менее, одна довольно-таки странная вещь, типичная для человечества, но не укладывающаяся в рамки эволюционного истолкования. Вопреки логике и доводам разума, в отсутствие какой бы то ни было безусловной выгоды, а порой даже и в явном противоречии с нашими объективными интересами все без исключения общества, создаваемые популяцией современных людей, придерживались безоговорочной веры в существование сверхъестественных миров и созданий. И даже в наш рациональный век (двадцать первый от распятия сверхъестественного существа по имени Иисус) миллионы христиан по всей планете продолжают верить в рай и ад, в Бога и дьявола, в ангелов и демонов. Мусульмане, индуисты, буддисты, древние египтяне, жрецы майя, друиды — иными словами, представители всех религиозных верований, как живых, так и мертвых, — издревле разделяли схожие убеждения.

Число этих сверхъестественных созданий, а также количество и характер иных миров могли меняться от религии к религии. Но главное, что объединяло нас — это иррациональная, ничем не подтвержденная вера в существование нематериальных измерений, населенных бестелесными существами, которые не только взаимодействуют с нами, но и таинственным образом определяют нашу судьбу [31].

Многие современные ученые утверждают, что верования подобного рода "жестко впечатаны" в наше сознание. По их мнению, эта "неврологическая адаптация" возникла потому, что, невзирая на отдельные отклонения, религиозные воззрения, как правило, укрепляют общество, а значит, содействуют выживанию человеческого рода — так же, как наша способность любить или универсальная склонность жить в соответствии с законами.

Но даже если эти идеи и в самом деле верны, они, тем не менее, оставляют нерешенной главную проблему Мы можем досконально изучить характер функционирования общества и его институтов, но это ни на йоту не приблизит нас к разгадке того, почему все без исключения религии выдвигают на первый план совершенно необоснованную и нелогичную веру в то, что, кроме нашего мира, существуют и иные уровни бытия, способные влиять на нашу повседневную жизнь.

Хотелось бы вновь подчеркнуть, что речь в данном случае идет не о социальной пользе религиозных верований — она-то как раз представляется мне чем-то само собой разумеющимся. Проблема в данном случае заключается в ином: почему человеческое общество столь последовательно отстаивает именно эти верования — в иные миры и сверхъестественных существ, — а не какие-либо другие, которые с успехом могли бы служить той же цели, не уводя нас при этом от объективной реальности.

Чтобы лучше понять, о чем идет речь, попытайтесь ответить на такой вопрос: неужели вам кажется, что львы действовали бы в качестве хищников с большим успехом, если бы часть времени и энергии тратили на то, чтобы умиротворить некие вымышленные сущности из иных миров? А как насчет газелей? Был бы у них хоть малейший шанс ускользнуть от гепарда, если бы внимание их было отвлечено незримой вереницей духов, эльфов или ангелов? Согласитесь, не так-то просто выявить те преимущества, которые могло бы принести животным столь неординарное поведение. И уже тем более трудно понять, какую выгоду могли бы извлечь из него люди. Но как же тогда объяснить тот факт, что каждое человеческое общество, в котором религия играла значительную роль — а так было, насколько нам известно, во всех без исключения государствах, — столь упорно и безоговорочно придерживалось именно этих верований? [32]

Та антропологическая теория, о которой я вкратце упоминал в первой главе, предлагает свой ответ на этот вопрос. Эта теория уделяет не так уж много внимания долговременному существованию и безусловному историческому влиянию каждой религии в отдельности, однако она дает весьма простое и разумное объяснение тем странным представлениям о сверхъестественном, которые и образуют основу любого вероучения.

По мнению главного сторонника этой теории, профессора Дэвида Льюиса-Вильямса, подобные идеи ни в коей мере нельзя назвать частью привычной для нас повседневной действительности. Возникают же они благодаря универсальной способности человека входить в "измененное состояние сознания" (ИСС), то есть в состояние транса, в котором человек сталкивается с необычайно реалистическими видениями.

Многие антропологи сегодня уверены в том, что наши предки, обитавшие в эпоху верхнего палеолита, необычайно высоко ценили подобные видения и широко использовали вызывающие их психоактивные растения [33]. К тому же хорошо известно, что равномерная дробь барабана и ритмичные танцы, гипервентиляция, нанесение себе особого рода увечий, голодание и целый ряд других, более или менее неприятных техник также способны привести к возникновению таких видений (или галлюцинаций) [34]. Разумеется, в обществе охотников и собирателей подобное занятие было уделом одних лишь шаманов — то есть тех религиозных специалистов, которые могли без опасений совершить рискованное путешествие в иные миры, чтобы вернуться оттуда с новыми знаниями, позволяющими исцелять людей [35].

В настоящий момент в поддержку этой теории выступают Дэвид Витли, один из ведущих североамериканских специалистов по наскальной живописи, Жан Клотт, признанный эксперт в области пещерного искусства, и целый ряд других ученых из самых разных стран. Все эти люди, включая, разумеется, и Льюиса-Вильямса, полагают, что первые представления о существовании нематериальной сферы бытия, населенной сверхъестественными созданиями, берут свое начало в видениях первобытных шаманов [36]. В свою очередь, эти новые представления нашли свое отражение в религии, мифологии и искусстве древних людей.

В соответствии с этой теорией рисунки, обнаруженные в Пеш-Мерль и других пещерах на юго-западе Европы (всего около 300), — это искусство видений. Иными словами, представленные здесь образы отражают галлюцинации, наблюдаемые шаманами в измененном состоянии сознания. Но поскольку наша нервная система подобна той, которой обладали люди в эпоху верхнего палеолита, мы разделяем и общую с ними способность входить в транс.

Таким образом, не исключена возможность некоей связи между нами и нашими предками: мы можем увидеть то, что видели они, и, невзирая на прошедшие тысячелетия, прикоснуться к истокам их верований.

Дэвид Льюис-Вильямс начал развивать свою "нейропсихологическую модель" создания пещерного искусства в начале 80-х годов XX века. В 1988 году он совместно со своим коллегой Томасом Доусоном представил новую теорию ученому сообществу, опубликовав ее в журнале Current Anthropology [37]. Эта концепция с самого начала завоевала широкое признание в научных кругах, однако нашлись у нее и противники. И это вынуждает профессора постоянно отстаивать свою точку зрения, выдвигая в ее пользу все новые и новые аргументы.

Тем не менее, как признался сам профессор во время нашей встречи в 2004 году, существует одна вещь, которую он не делал и не собирается делать даже во имя науки. Речь в данном случае идет о непосредственном эксперименте с измененным состоянием сознания, которое является центральным пунктом его исследований.

По словам Дэвида Льюиса-Вильямса, он слишком "помешан на самоконтроле", чтобы войти в транс посредством ритмического танца. У него также нет ни малейшего желания голодать в течение 40 дней, и, уж конечно, он не собирается принимать психоактивные препараты — несмотря на то, что именно это средство зарекомендовало себя как самое надежное и наиболее распространенное за всю исторйю человеческого существования. Как правило, именно этот способ выбирали шаманы, желавшие войти в состояние транса.

— Но почему нет? — спросил я у него во время нашей встречи.

— Я не настолько заинтересован в этом опыте, чтобы экспериментировать над собственным сознанием, — объяснил Льюис-Вильямс.

Разумеется, такой ответ поверг меня в изумление, поскольку я считал, что именно профессор, в силу своих научных амбиций, как никто другой заинтересован в результатах подобного эксперимента. Но Льюис-Вильямс продолжал настаивать на своем. Он обратил мое внимание на то, что в научной литературе уже содержится описание ряда исследований, относящихся к состоянию транса и галлюцинациям. Так что несколько дополнительных видений здесь вряд ли что-то изменят. Главное тут — оставаться объективным, сосредоточившись на общих тенденциях в росписи пещер, а также на том, что сообщают о галлюцинациях психологи и психиатры. Именно этот избыток сведений, помноженный на здравый смысл, и лег в основу нейропсихологической теории. Так что не стоило ожидать ничего ценного от личного путешествия в потусторонний мир, который — как нам теперь уже достоверно известно — всего лишь пустая иллюзия, ввергшая некогда в заблуждение наших предков.

И хотя я прекрасно понимал, что именно лежит в основе аргументации Льюиса-Вильямса, я все же не мог согласиться с его доводами. Лично мне любая категоричность в данном вопросе представляется явно преждевременной. Мы можем чувствовать, что не существует иной реальности, кроме того материального мира, в котором мы живем. Но мы не в состоянии доказать это наверняка. Теоретически могут существовать и другие измерения, на чем настаивают все религии и на что указывает квантовая физика. Если допустить, что наш мозг является одновременно приемником и генератором сознания, то можно предположить и то, что в измененном состоянии он способен принимать волны такой длины, которые в обычной жизни нам просто недоступны.

Опираясь на собственную точку зрения и личный опыт, мы можем прийти к выводу, что "иные миры" — всего лишь плод галлюцинаций. Но в то же время мы обязаны помнить о том, что до сих пор еще не было найдено такого эмпирического доказательства, которое окончательно исключило бы возможность их существования.

В этот момент профессор выразил вежливое недовольство тем умозрительным направлением, в какое повернула наша беседа, и мы занялись обсуждением более важных вопросов. И все же я сожалел и продолжаю сожалеть о том, что ученые академического склада, исследующие воздействие видений на религиозные воззрения наших предков, настолько уверены в абсолютной вымышленности этих образов. Возможно, профессор Льюис-Вильямс на 100 процентов прав в том, что мы имеем дело с галлюцинациями, которые ввели в заблуждение наших предков, заставив их поверить в существование "иных миров". И все же профессор на 100 процентов не прав в том, что высказывает эти идеи с такой убежденностью, не имея при этом за плечами опыта подобных видений.

У меня были основания полагать, что такой опыт сможет повлиять на его точку зрения — как немногим раньше он повлиял на мою…

За шесть месяцев до описанных выше опытов с ибогеном и за три месяца до встречи в Йоханнесбурге с профессором Льюисом-Вильямсом я провел пять недель в районе перуанской Амазонки. Здесь вместе с индейскими шаманами я пил священный отвар, приготовленный из целого набора растений и действующий на человека как галлюциноген. На языке индейцев кехуа этот напиток называется "аяуаска". Это слово состоит из нескольких корней и переводится обычно как "лоза мертвых" (или же как "лоза душ"). Такое название отражает способность напитка переносить тех, кто его употребляет, в иную реальность, значительно отличающуюся от нашего материального измерения. Люди, принимавшие этот напиток, утверждали, что встречались в том мире со своими умершими предками — подобно тем, кто использовал для этой цели ибоген.

И поскольку я желал проверить гипотезу, согласно которой первые религиозные представления человечества, нашедшие свое отражение в пещерном искусстве, являлись результатом видений, порождаемых психоактивными растениями, мне было интересно узнать, что в районе Амазонки и по сей день живут шаманы, регулярно зарисовывающие свои видения [38]. Некоторые из них, как, например, Пабло Амаринго и его кузен Франциско Монтес Шуна, обрели мировую известность благодаря своему искусству, вдохновленному видениями аяуаски. В частности, Франциско Шуна стал автором одной из фресок в Проекте "Эдем" (Англия, Корнуолл)[39]. А работы Пабло Амаринго выставлялись в Нью-Йорке и были опубликованы в весьма популярной книге по искусству [40].

Современным ученым хорошо известно, почему аяуаска вызывает видения. Дело в том, что один из основных ингредиентов этого напитка богат N,N-диметилтриптамином (ДМТ), очень сильным и быстродействующим галлюциногеном. Надо сказать, что это вещество производится в том числе и человеческим мозгом, правда, в минимальных и потому незаметных количествах. Несмотря на присутствие в нашем организме, ДМТ в его чистой форме и ДМТ в растворе аяуаски занесены в список наиболее опасных наркотиков (класс А) как в США, так и в Британии. Так что если у вас найдут эти вещества, вы можете надолго попасть в тюрьму.

Зато в странах, граничащих с бассейном Амазонки, аяуаска уже не одну сотню лет является неотъемлемой частью индейской культуры. И потому в Перу, Бразилии, Колумбии и Эквадоре употребление этого напитка находится под защитой закона о свободе вероисповедания. Именно эта снисходительность, проявленная местным законодательством, а также наличие здесь шаманов, работающих в качестве курандерос (целителей) в индейских общинах, и побудили меня отправиться в Перу для опытов с аяуаской. Правда, в одном из таких экспериментов мне довелось участвовать еще в Бразилии — вместе с представителями современного синкретического культа, известного как UdV (Uniao de Vegetal). Эти люди используют аяуаску как своего рода христианское причастие. Древний опыт шаманов, основанный на видении потусторонней реальности, они с успехом распространили на современных, высокообразованных бразильцев, в остальном являющихся типичными представителями среднего класса.

Psycbotria viridis.В ее листьях содержится диметилтриптамин (ДМТ), активный ингредиент аяуаски

По берегам Амазонки встречается не так уж мало растений, в состав которых входит ДМТ — ингредиент, наделенный необычными галлюциногенными свойствами. И все эти растения с давних времен известны местным шаманам. К числу наиболее распространенных принадлежит Psychotria viridis.

Это кустарник семейства Rubiaceae, листья которого способны выделять психотропное количество ДМТ, если только прокипятить их в воде. Но не так уж важно в данном случае, извлекается ли ДМТ из этого растения или из полудюжины других, поскольку всегда существует проблема нейтрализации. Содержащийся в наших желудках моноамин оксидаз столь успешно разрушает ДМТ, что тот теряет все свои психоактивные свойства. И тут в дело вступает еще один ингредиент южноамериканского напитка — та самая лоза аяуаски. Научное название этого растения — Banisteriopsis caapi. Оно принадлежит к семейству гигантских лесных лиан Malpigia и содержит химическое вещество, известное как замедлитель реакции целого ряда ферментов. Попадая в наш желудок, это вещество нейтрализует моноамин оксидаз, позволяя вступить в дело тому ДМТ, что было извлечено из листьев Psychotria viridis или какого-либо другого растения.

Banisteriopsis caapi,"лоза душ" аяуаски

Вот что говорит по этому поводу антрополог Джереми Нарби:

Мы имеем дело с людьми, которые без помощи электронных микроскопов сумели из 80 тысяч видов растений выбрать кустарник, в листьях которого содержится мощный галлюциноген. Более того: они скомбинировали его с лозой, позволяющей нейтрализовать ферменты пищеварительного тракта, которые в противном случае заблокировали бы действие психоактивных веществ. И они делают это, чтобы изменить состояние своего сознания. Все это выглядит так, как если бы они разбирались в молекулярных свойствах растений и способах их сочетания друг с другом. Когда же спрашиваешь индейцев, откуда им известны свойства галлюциногенных растений, они отвечают, что об этом им поведали сами растения [41].

А вот что пишет об этом известный этноботаник Ричард Эванс Шалтс:

Вызывает удивление сам факт того, что люди в примитивных обществах, не имея ни малейшего представления о химии или физиологии, сумели активировать один из алкалоидов, нейтрализовав моноамин оксидаз. Результат экспериментирования? Вряд ли. Ведь подобные примеры далеко не единичны [42].

Таким образом, у этого южноамериканского напитка была поистине таинственная история. Существовала несомненная связь между ним и религиозными воззрениями, а также религиозным искусством этого региона. И даже само существование аяуаски, учитывая ее биохимические характеристики, противоречило всем законам вероятности. Ну а шаманы, употреблявшие этот напиток, утверждали, что он переносит их в иную реальность, где обитают духовные существа, наделенные невероятной силой.

Далее я расскажу вам о своих собственных видениях, не прерывая в то же время последовательного изложения событий. Я десять раз участвовал в церемониях аяуаски в Перу и Бразилии и один раз — в Европе. Но где бы я ни принимал этот напиток, его необычайные свойства неизменно оказывали свое действие, перенося меня в очень странную, часто непонятную, но внутренне последовательную вселенную.

Вместе с шаманом Франциско Монтесом Шуной я направляюсь к тому месту в джунглях, где готовится аяуаска. Лозу уже успели срезать, и теперь ее части кучей громоздятся на земле. Лоза аяуаски — это ползучее растение с жестким стеблем, которое свисает обычно с высоких деревьев. Франциско выбирает из кучи несколько длинных кусков, каждый из которых примерно толщиной в мою руку. Эти куски состоят из трех или четырех стеблей, тесно сплетенных друг с другом в тугие кольца.

Эти большие сегменты разрубают на 22 части, каждая из которых составляет в длину около фута. Затем мы срываем примерно 300 листьев с растущего поблизости кустарника Psychotria viridis. Наконец, 22 части лозы расплющиваются с помощью тяжелой деревянной толкушки. Эта работа ложится в основном на плечи Франциско, хотя и я, пусть и не очень умело, помогаю ему размять три куска.

В результате этой процедуры нам удается добраться до внутренней части лозы. Она влажная и волокнистая, а на воздухе очень быстро становится красной. Франциско кладет на дно большого железного котла толстый слой размолотой лозы, закрывает ее листьями Psychotria viridis, а поверх них вновь кладет оставшуюся лозу. Затем вся эта масса протыкается двумя палками и заливается несколькими литрами холодной воды из ближайшего ручья. В таком виде ей и предстоит простоять всю ночь.

На следующее утро я просыпаюсь около восьми. Настой из листьев и лозы к этому времени уже часа два как томится на медленном огне. В конце концов первую воду сливают в другой котел, а на ее место заливают свежую и вновь кипятят. Так повторяется три раза. Затем эту обогащенную растительными ингредиентами воду, собранную во втором котле, начинают медленно выпаривать. В результате из нескольких литров жидкости получается около литра чистой, концентрированной аяуаски. Ну а листья и куски лозы, оставшиеся в первом котле, просто выбрасывают за ненадобностью.

Церемония всегда начинается после захода солнца — около девяти или десяти часов вечера, когда все вокруг окутано бархатной мглой тропического леса. Местом же ее проведения может служить маленькая хижина где-нибудь на окраинах Икитоса или храм в Сахамаме, основанный Франциско Монтесом Шуной. Иногда это скромная ферма возле одного из притоков Амазонки или просто поляна в джунглях. Порой я остаюсь один на один с шаманом. Но обычно меня сопровождает жена, да и люди из местной общины также нередко желают присоединиться к церемонии.

Джунгли. Церемония аяуаски

Шаман — это почти всегда мужчина, индеец, одетый в немыслимый наряд "европеизированного" типа. На улице, в толпе, он ничем не выделяется среди прочих людей. Однако шаману известно очень многое о растительной медицине джунглей. И он знает, как лучше всего использовать ее во благо человеку. В качестве практикующего аяуаскеро он, скорее всего, пил священный напиток с самого детства и столь часто путешествовал в иные измерения, что стал настоящим экспертом во всем, что имеет отношение к этой непривычной для нас сфере бытия. Он уже давно обрел помощников среди "духов животных", которые теперь встречают его в ином измерении и руководят там его поступками, попутно оберегая от возможных опасностей. Еще эти духи помогают шаману в его провидческой и целительской деятельности. Иногда в распоряжении шамана оказываются и так называемые "предметы силы", например, кристаллы кварца, куски намагниченного железа, пучки перьев, а также небольшие статуэтки из дерева, кости или терракоты. Все это помогает шаману в его общении с миром духов.

Церемония аяуаски в одной из лесных хижин.

Рисунок перуанского шамана Пабло Амаринго

Где бы мы ни проводили ритуал и какой бы шаман ни руководил нами, последовательность действий сохранялась в целом одна и та же. Вначале шаман затягивался самодельной сигаретой, набитой особым табаком, а затем окуривал ее дымом себя, собравшихся и горлышко бутылки, в которой находился священный напиток. После этого он бормотал заклинания, размахивал в воздухе ветками с шелестящими листьями и кропил присутствующих дешевым одеколоном "Агва Флорида". Несколько раз шаман прочищал себе горло и сплевывал на землю. Затем он стал напевать икарос — древние песнопения, с незапамятных времен передающиеся из поколения в поколение. Они должны были привлечь к нам невидимых духов.

Как правило, проходит не меньше получаса, прежде чем шаман примется наконец разливать аяуаску. Сам напиток выглядит по-разному. В некоторых случаях — как, например, в ритуалах UdV в Бразилии — все получают большие стаканы с прозрачной, сильно разбавленной жидкостью. Но чаще всего аяуаска представляет собой сильно концентрированный напиток — темный, густой и тягучий. Именно такой готовил в моем присутствии Франциско Монтес Шуна. И его уже подают в маленьких чашках.

В тот раз первой среди присутствующих была женщина средних лет, желавшая пообщаться с духом умершего мужа. Вот она делает пробный глоток. Замирает. Смотрит в чашку. А затем быстро выпивает остаток жидкости. Эта же чашка служит и другим участникам церемонии. Прежде чем налить очередную порцию, шаман внимательно оценивает каждого из присутствующих (аура? или вес тела?). И каждый раз что-то неразборчиво шепчет в чашку, прежде чем передать ее участнику церемонии. Но лично мне количество налитой им жидкости представляется одним и тем же — во всяком случае, выглядит это как пара хороших глотков.

Мой черед. Я сижу на корточках на травяной циновке, которая расстелена прямо перед шаманом. Его морщинистое лицо лучится внутренним блаженством. Шаман окидывает меня оценивающим взглядом, наливает из бутылки стандартную дозу аяуаски, что-то шепчет в чашку, после чего передает ее мне.

Я осторожно отхлебываю отвратительную на вкус жидкость. Она очень резкая, горько-сладкая и в то же время соленая. Есть что-то отталкивающее в этой темной, густой и концентрированной массе. В ней чувствуется совершенно несочетающийся привкус какао, лекарственных препаратов и какой-то гнили. И я не могу избавиться от мысли, что приобщаюсь здесь к чему-то сугубо важному и в то же время неуловимому. Это и есть тот "живой дух", о котором рассказывают древние мифы. А его присутствие здесь как раз и ознаменовано этой вязкой и невероятно насыщенной жидкостью.

Я вновь подношу чашку к губам и одним глотком осушаю оставшиеся две трети напитка. Концентрированная горечь вновь сменяется привкусом гнили и лекарств. Эффект такой, будто меня со всего размаха ударили кулаком в живот. Я содрогаюсь. Неужели вырвет? Или что еще похуже? Я слышал, что подобного рода неприятности обычны при приеме аяуаски, которая славится не только, своими психоактивными свойствами, но и считается весьма эффективным слабительным (аяуаска известна на Амазонке под множеством имен, и одно из них — Ла Пурга, пурген). Практически всем, кто принимал участие в церемониях аяуаски, приходилось сталкиваться с тошнотой и диареей. И если с вами вдруг случилось нечто подобное, просто отнеситесь к этому как к должному. По-прежнему чувствуя некоторое беспокойство, я благодарю шамана и возвращаюсь на свое место.

Время шло. Я лежал, опустив голову на импровизированную подушку, которую смастерил из спального мешка. В какой-то момент я почувствовал сильную усталость. Мышцы мои невольно расслабились, глаза закрылись, и тут же перед моим мысленным взором возникла целая вереница видений. Поначалу это были геометрические фигуры, сопровождаемые вспышками света, которые прежде мне не доводилось видеть. Это были темные огни — пульсирующие водовороты густо-фиолетового цвета, всевозможные оттенки красного и каких-то совсем уже странных расцветок.

Передо мной кружились целые галактики и солнечные системы… На смену им пришли видения сетей и узоров, отчасти напоминающие лестницу. Я наблюдал за множеством квадратных ширм, сложенных плотными рядами по образцу бесконечной серии окон. И хотя все эти образы возникали без единого звука, в пространстве, представлявшемся мне безграничным и безначальным вакуумом, им было присуще одно общее свойство. Все эти образы напоминали мне барабанную дробь: они словно бы возвещали прибытие чего-то очень значимого.

Я стал внимательно вглядываться в один из образов, точнее — в одну из форм, плывущую перед моим мысленным взором. При ближайшем рассмотрении сложный геометрический узор оказался не чем иным, как рисунком на коже змеи. Змея была живой и невероятно большой — ее хвост и голова терялись где-то вдали, и сколько я ни старался, так и не смог разглядеть их. Сосредоточив все свое внимание на огромной змее, я вскоре смог рассмотреть отдельные чешуйки, из которых и складывался общий рисунок. Чешуйки имели прямоугольную форму и были очерчены по краям черной линией. В центре каждого прямоугольника находился круг. Я стал всматриваться еще внимательнее и обнаружил, что круги были фиолетовыми. Они безостановочно вращались, излучая все тот же темный — неземной — свет, который я уже видел здесь прежде.

Здесь? Но где — здесь? И что общего может быть у меня с этим странным местом?

Начинаю всматриваться в один из вращающихся кругов. Что же это такое? Я еще не успеваю осмыслить увиденное, но уже чувствую в нем что-то знакомое. Это радужный глаз на красочных перьях павлина… Это спиральная галактика, кружащаяся во тьме космоса…

Тут шаман вновь начинает распевать икарос. Голос его звучит тихо и отстраненно, но сила заклинаний понемногу берет свое… На протяжении получаса, а может быть, и больше атмосфера вокруг меня звучит в унисон с мелодичными напевами. Такое чувство, будто где-то рядом шелестят огромные крылья. И сам я невольно расслабляюсь и погружаюсь в этот океан звуков.

И тут происходит нечто интересное. Мало-помалу та вереница узоров и неземных огней, которая мелькала перед моим мысленным взором, начинает пульсировать в ритме напевов. Мне кажется, будто я взмываю ввысь сквозь эфирные слои — как если бы правы были гностики, утверждавшие, что реальность состоит из множества миров, переходящих один в другой. И так от самой плотной из материй — к чистейшему духу.

Картина, развернувшаяся перед моим внутренним взором, утратила кристальную ясность, став более текучей и органичной. Такое чувство, будто я смотрю вверх со дна океана и вижу сквозь толщу прозрачной воды, как на поверхности его покачивается слой фиолетовых медуз. Их так много, что все они представляются единым покрывалом, сотканным из роскошной ткани. А еще я вижу, что каждая медуза украшена по краям кольцом сияющих жемчужин, похожих на посадочные огни крошечного космического корабля. По мере того как напев шамана то усиливается, то затихает, этот многократно повторяющийся узор из медуз медленно и торжественно проплывает у меня над головой.

Видение аяуаски. Фрагмент рисунка перуанского шамана Пабло Амаринго

Темное пятно сменяет яркое — и наоборот. А все вместе это напоминает мне удачно синхронизированный son et lumifte.

Но эти чарующие видения — последний проблеск иной реальности. В целом же я понимаю, что вернулся в привычный для меня мир. За это время я успел испытать несколько сильных приступов тошноты, однако меня так и не вырвало. Расстройство желудка меня, судя по всему, тоже миновало. И стоит мне открыть глаза, как видения тут же исчезают — хумф! — подобно вампирам при свете дня.

Это поистине незабываемое ощущение — видеть с закрытыми глазами совершенно необычную вселенную, а с открытыми — наблюдать такой привычный для меня мир. Самое интересное, что я могу свободно переключаться от одной сферы бытия к другой: мигнул — обычный мир, еще раз мигнул — потусторонний, и т д., и т. д. Но я уже чувствую, что рассудок и здравый смысл вновь заявляют о себе в полный голос, тогда как все сверхъестественное начинает отступать перед напором действительности.

Сколько же сейчас времени? Оказывается, около часа ночи. Я вновь закрываю глаза, но и это уже не помогает: видения стали слишком слабыми и прерывистыми. Иными словами, я вновь на планете Земля, трезвый, рациональный и явно не готовый посетить какое-либо иное измерение.

Итак, мне удалось достичь коридора, ведущего к другим мирам. И я даже смог разглядеть там обои. На мой взгляд, это весьма реалистичная оценка того, что произошло. Я уже покатился по взлетной полосе, но так и не смог разогнаться настолько, чтобы подняться в воздух. Я стоял у открытых дверей, но так и не вошел в них.

И потому, несмотря на то, что одна мысль об этом напитке вызывает у меня рвотный рефлекс — как если бы я вдохнул хорошую дозу иприта, — я решаю выпить еще одну чашку аяуаски.

Я выхожу на улицу помочиться. Смотрю на звезды, затем возвращаюсь назад. Снимаю ботинки и отхлебываю несколько глотков чистой воды. Пить аяуаску — сродни подвигу, на это всегда очень трудно решиться.

И все же я должен продолжать — во всяком случае, если и в самом деле хочу проникнуть в тайну этой загадочной субстанции. Я знал людей, которые так ничего и не испытали после первых приемов аяуаски. И лишь на третий или четвертый раз им и в самом деле удалось распахнуть дверь в параллельные миры.

Преодолевая внутреннее сопротивление, я подхожу к шаману и говорю ему, что готов принять вторую дозу напитка. Он наливает в чашку все то же количество жидкости — примерно два глотка — и шепчет над ней какие-то непонятные слова, прежде чем передать ее мне.

Я собираюсь выпить все залпом, ведь жидкости в чашке не так уж много. И вновь это варево кажется мне внушительным и пугающим одновременно. Именно такие чувства могла бы вызвать жаба, превратись она вдруг в напиток и окажись в этой самой чашке. Моя плоть содрогается при виде темной жидкости. Я в нерешительности замираю над чашкой, а затем вновь делаю пробный глоток. Есть что-то неописуемое в этом чудовищном вкусе. Что ж, теперь я знаю, что представляет собой аяуаска. Удивительный напиток с берегов Амазонки. Лоза душ. Прогорклое лекарство богов… Я запрокидываю голову и одним глотком опустошаю содержимое чашки.

Затем возвращаюсь назад, чтобы вновь занять свое место на полу, и в то же время думаю о том, что теперь-то уж напиток должен на меня подействовать. Ведь первая доза по-прежнему находится в моем организме, а я еще и усилил ее второй чашкой. Во всяком случае, я на это надеюсь. Ведь реакция на аяуаску и в самом деле зависит от множества факторов, в том числе от личности самого человека, его физического состояния и даже от времени суток.

Примерно через 40 минут передо мной возникает прежний парад образов: сети, геометрические узоры, лестницы и ряды окон, спирали, свастики, вращающиеся в пустоте, какие-то безумные зигзаги и целый калейдоскоп цветов, совершенно не похожих на земные. Иными словами, я вновь нахожусь в коридоре, ведущем в реальность аяуаски. Как и прежде, звуки и образы легко синхронизируются, и вся картина начинает пульсировать и излучать энергию. И вновь я вижу нечто такое, что выглядит как бок огромной змеи. Сосредоточившись на ней, я наблюдаю за тем, как из хаоса линий возникают прямоугольники чешуинок, в центре которых вращаются радужные пятна, напоминающие узор на хвосте павлина.

На какое-то время этим все и ограничивается. Затем внезапно, без какой бы то ни было преамбулы, передо мной возникают зигзагообразные узоры, пирамиды и карнавальные маски. Кажется, будто яркий луч выхватывает их на мгновение из тьмы, а затем следует дальше, торопясь успеть к другому видению.

Образы возникают из мрака и так же быстро гаснут в нем. Это и есть финальная сцена моего визита в мир аяуаски. Видения меркнут, и на их место заступает обыденная реальность. Мое сознание вновь в плену материального мира.

Во время второй процедуры аяуаски все складывается несколько иначе. Я понимаю это, когда замечаю, что геометрические узоры сменяются постепенно множеством змей. Они невероятно большие, однако тела их — от головы до кончика хвоста — видны мне очень отчетливо. В окраске змей превалирует два цвета — желтый и коричневый.

Видение аяуаски. Картина перуанского шамана Пабло Амаринго

Я так и знал, что рано или поздно они появятся. Прежде чем приехать в Перу, я много читал о видениях аяуаски. Оказалось, что люди, живущие в разных уголках земного шара и принадлежащие к самым разным культурам, регулярно видят змей при переходе в иную реальность. По мнению шаманов, это объясняется тем, что сам дух аяуаски принимает форму змеи. В моем видении змеи сплетались в узоры, образуя при этом гигантские кольца и спирали. Затем они смешались в единую массу, после чего, наконец, распались на пары — причем змеи в этих парах переплетались таким образом, что становились похожими на двойную спираль ДНК.

Тут на меня накатил такой приступ тошноты, что мне пришлось в срочном порядке выбираться наружу. На этот раз меня в буквальном смысле слова чуть не вывернуло наизнанку. Не в силах стоять, я опустился на четвереньки. Затем попытался встать, опираясь на один из столбов, поддерживающих хижину, но тут же передумал: прямо передо мной, на уровне глаз, сидел большой ядовитый паук.

Когда голова моя немного прояснилась, я вернулся в хижину, опустился на свое место и вновь закрыл глаза. Еще больше змей и новый наплыв геометрических узоров. Затем перед моим внутренним взором возникли два существа, словно бы сотканные из света — одно чуть сбоку и позади другого. Они были довольно-таки маленькие, три или четыре фута в высоту, но я отчетливо различал лишь верхнюю часть их тел, тогда как ног просто не видел. Лучащиеся светом лица имели форму сердечек, что в немалой степени достигалось благодаря контрасту выпуклых лбов и узких, заостренных подбородков. Рот и ноздри представляли собой не более чем щелочки на абсолютно гладком лице. Глаза же у существ были совершенно черными и без зрачков.

Видение аяуаски. Набросок из записной книжки автора

Казалось, будто эльфы были здесь не случайно. Я чувствовал, что они хотят пообщаться со мной. Без сомнения, они владели способностью к телепатии и хотели что-то внушить мне, но у них это никак не получалось. Я явственно ощущал их рвение… а под конец — разочарование.

Видение аяуаски. Картина перуанского шамана Пабло Амаринго

Затем меня опять замутило, причем опять очень сильно. Пришлось выбраться наружу и переждать еще один — весьма продолжительный — приступ тошноты. Когда все закончилось, я опустился на пень и стал бездумно смотреть на звезды. Странное чувство овладело мной: мне казалось, что сейчас со мной находится дух моего отца, словно бы ему каким-то образом удалось проникнуть в мое тело и соединиться с моим сознанием.

На следующую ночь мне пришлось столкнуться с иными видениями. После первого наплыва геометрических узоров я обнаружил себя внутри какого-то строения. Это было огромное здание, напомнившее мне поначалу египетский храм в Эдфу, но затем обретшее совсем иные черты. С архитектурной точки зрения это было нечто фантастическое, совсем не похожее на наши земные образцы. Находясь вне привычного тела, я мог свободно перемещаться внутри здания. И первое, что я сделал, — взлетел вверх к обширному куполу, надеясь получше рассмотреть узор на потолке. Но тут на меня накатил очередной приступ тошноты, и видения исчезли.

Примерно на пятую ночь моего пребывания в районе Амазонки я пил аяуаску уже не в хижине, а в джунглях — на одной из лесных прогалин. Сами индейцы называют такие поляны супай чакра, что означает "ферма дьявола". Под большой смоковницей были установлены две самодельные скамейки, а по краям поляны мы повесили гамаки и растянули сетки от комаров. С наступлением темноты джунгли вокруг нас наполнились особыми, ночными звуками. Мы подождали до восьми и начали церемонию.

Спустя примерно 45 минут я погрузился в состояние, отчасти напоминающее дрему. Думается, немалую роль сыграло в этом то призрачное свечение, что исходило от мертвых листьев, ковром устилавших почву у меня под ногами. Открывая глаза, я видел эти реальные джунгли и мерцающую почву. Закрывая их, я оказывался совсем в ином мире. Это тоже были джунгли, но каждое дерево в них, каждый ствол и каждая лиана несли на себе отблеск какого-то нездешнего огня. И все это вместе производило впечатление чего-то чуждого и незнакомого.

Я снова видел змей — не очень больших, но с широко распахнутой пастью. Затем где-то в верхушках деревьев появился крохотный манекен. Внешностью и размерами он напоминал пряничного человечка, но при этом сиял каким-то неоновым светом. Он был похож на марионетку, которую дергает за веревочки невидимый кукольник. Я долго наблюдал за тем, как манекен танцует в верхушках деревьев.

На следующее утро шаман, дон Альберто, рассказал нам, что дух чакры был здесь всю эту ночь. Он наблюдал за нами из-за большой смоковницы и явно был не слишком обрадован тем, что нас тошнило прямо на его поляну. Однако, как отметил дон Альберто, он вступился за нас перед духом и несколько умиротворил его гнев.

22 января. Этой ночью мне удалось выйти за пределы "прихожей" и шагнуть непосредственно в иной мир. Аяуаску я перенес хорошо, во всяком случае, прошло не менее 90 минут, прежде чем меня стошнило.

На стадии наиболее отчетливых видений я был окружен разумными растениями, во многом напоминавшими мне животных. Они раскачивали ветвями, выказывая свою готовностьк общению. Листья же их, хотя и окрашенные в темные цвета, светились своим собственным, неземным светом.

Затем я встретился с большим удавом. Одна только голова его была длиной в два фута и в фут высотой. Удав позволил мне погладить себя, и я даже помню, как сказал ему что-то вроде "какой красивый" или "какой ты красивый!".

Видение аяуаски. Фрагмент картины перуанского шамана Пабло Амаринго

Еще я видел бабочку с желто-черным узором на крыльях. Эта бабочка размером с обеденную тарелку порхала с цветка на цветок в моих фантасмагорических джунглях. Я шел за ней, пока мы наконец не достигли поляны, где меня уже поджидала вторая змея. Бабочка исчезла, и осталась лишь эта огромная, желто-черная змея, излучающая мудрость и магическую силу. И прямо у меня на глазах она таинственным образом превратилась в ягуара, шкуру которого также покрывал желто-черный узор. Я смотрел на великолепное животное и понимал, что могу общаться с ним при помощи мыслей. Затем ягуар внезапно развернулся и исчез. Но еще долгое время я мог чувствовать его присутствие. Казалось, что он где-то здесь, прячется в этих фантастических джунглях. Но страха я не ощущал, как, впрочем, и угрозы со стороны зверя.

Видение аяуаски. Фрагмент картины перуанского шамана Пабло Амаринго

Все в этих джунглях — и ягуар, и удав, и бабочка, и даже растения — казалось исполнено жизненной энергии и наделено разумом и способностью к общению. А еще все они представлялись совершенно реальными, как если бы существовали сами по себе, а не были плодом моего подсознания. И я чувствовал, что вне зависимости от того, вижу я их или нет, они продолжают существовать как реальные создания.

Эти видения подтолкнули меня к размышлениям, и на следующее утро я записал в своем блокноте:

Дух и материя. "Что наверху, то и внизу". Современная наука утверждает, что материальный мир — единственная и основная реальность. Но через призму аяуаски все представляется совсем иначе. То, что мы называем "материальным миром", является лишь частью общей картины, причем далеко не главной ее составляющей. Благодаря аяуаске мы получаем возможность заглянуть в иной мир, иную реальность (а может быть, даже во множество миров). И поскольку все эти сферы бытия взаимодействуют друг с другом, многие явления этого мира могут иметь истоки в других мирах. Не исключено, что материальная действительность представляет собой творение духов. Но если так, то они создали наш мир для каких-то своих целей (чтобы развиваться и экспериментировать?). И потому, если отсечь материальный мир от духовного, он станет пустым и бессмысленным. Что касается аяуаски, то она, как и прочие психоактивные растения, позволяет мыслящим существам материальной сферы бытия вступать в контакт с миром духов. Эти растения учат нас с помощью тех же видений, позволяя на личном опыте ощутить иную, сверхъестественную реальность — то, что в обычном состоянии представляется нам крайне трудным, а то и вовсе невозможным.

Слишком напыщенно, скажете вы? Напоминает современную фантастику, а то и просто полный бред? Что ж, не буду спорить. Скажу лишь одно: если даже я, имея в своем распоряжении все знания двадцать первого века, поверил в реальность тех измерений, куда вознес меня дух аяуаски, то что же говорить о наших предках, которые видели схожие чудеса 30 тысяч лет назад? Как, например, насчет двух светящихся существ, которых я принял за эльфов? А что вы скажете о змее, превращающейся в ягуара? Или о странных геометрических фигурах и не менее странной архитектуре? И неважно, как мы смотрим на эти вещи сейчас, с нашей извечной склонностью списывать все на "галлюцинации". Совершенно очевидно, что люди, обитавшие в эпоху верхнего палеолита, должны были видеть в этом иную реальность, чуждый и непривычный для них мир.

24 января. Дон Франциско щедро плеснул мне в чашку темного и густого настоя аяуаски. На последнем глотке меня чуть не стошнило. Как я уже говорил, этот напиток отличается интенсивным вкусом и запахом, а я к тому же весьма сильно нервничал в тот вечер. Тошнота не отступала, но я старался справиться с ней, глубоко и размеренно дыша.

Полагаю, прошло не менее получаса, прежде чем видения стали достаточно явственными. В эту ночь я видел главным образом змей, каждая из которых была от трех до четырех футов в длину. И вновь меня не покидало чувство, что это разумные существа, которые желают нам только добра.

Я совсем не испытывал того страха, который якобы должен пробуждаться в нас при виде змеи. Как и прежде, глаза мои были закрыты, но я "видел" внизу собственные ноги — правда, омытые каким-то нездешним светом. Одна из змей обвилась вокруг моей левой ноги, так что голова ее оказалась на уровне моего колена. Тело змеи было цвета темного золота. Она смотрела мне в лицо, и я чувствовал, что она изучает меня, но не испытывал при этом никакого страха.

Видение аяуаски. Фрагмент картины перуанского шамана Пабло Амаринго

На самом деле здесь много таких змей. Они скользят по лианам и веткам деревьев, а некоторые сплетаются друг с другом в кольца. Змеи повсюду — на переднем плане, а часто и на заднем. Они заполняют собой мои видения.

А еще я вижу узоры и свет. И я наблюдаю за тем, что очень похоже на большую перевернутую чашу, которая поднимается в фиолетовое небо, излучая все то же неземное сияние.

На моих глазах несколько змей превращаются в ягуаров.

Мне кажется, будто я парю в воздухе, как если бы я был птицей. И еще две птицы летят вслед за мной.

Видение аяуаски. Фрагмент картины перуанского шамана Пабло Амаринго

А затем я подвергаю себя долгому и мучительному самоанализу. Что-то в аяуаске заставляет меня исследовать собственные слабости и недостатки, причем самым нелицеприятным образом — демонстрируя мне множество случаев из моей жизни, которые характеризуют меня не с лучшей стороны. Но больше всего я корю себя из-за отца. Ну почему я не был с ним в последние дни его жизни? Почему я решил, что работа для меня важнее? И все оправдания тут просто бессмысленны. Мне следовало там быть, а я пренебрег этой обязанностью. Много раз я молил о возможности увидеть дух отца, чтобы еще раз поговорить с ним.

Но лоза душ так и не даровала мне эту возможность.

27 января. Очередная ночь видений. Первые 20 минут я наблюдал за геометрическими узорами, и вдруг передо мной оказалось пугающе "чуждое" лицо — серого цвета, с широким, куполообразным лбом и узким заостренным подбородком. Я уже видел похожие лица несколькими днями ранее — у двух эльфообразных существ. Но те создания выглядели вполне дружелюбно, чего не скажешь о моем новом видении. Глядя на эти сетчатые глаза думал о том, что такие же бывают у мух. Вообще подобные лица чаще всего можно встретить на рекламных постерах к какому-нибудь фильму вроде "Секретных материалов".

Видение аяуаски. Набросок из записной книжки автора

И поскольку те же инопланетяне никогда не вызывали у меня особого интереса, я и в самом деле был озадачен подобным видением. Разумеется, мне не трудно представить, что могут сказать на это скептики, никогда не употреблявшие аяуаску. С их точки зрения, нет ничего удивительного в возникновении у меня подобного рода галлюцинаций. Ведь вне зависимости от того, испытывал ли я энтузиазм по поводу инопланетян или был к ним полностью безразличен, мой мозг все равно имел возможность запечатлеть подобные образы благодаря массовой культуре. И все же, невзирая на правомочность подобных доводов, я был потрясен и озадачен увиденным.

Спустя некоторое время на фоне плавных перемещающихся геометрических узоров возникла египетская богиня.

При этом отчетливо я видел только верхнюю часть тела и головной убор. Затем она исчезла так же внезапно, как и появилась.

29 января. Все очень странно и даже пугающе, хотя начиналось это совсем иначе. Я выпил аяуаску в 8.05 вечера. В первые полчаса все было как обычно, разве что вокруг наблюдалось легкое свечение и меня безостановочно тошнило. Затем я начал различать змей. Их было не так уж много, да и особой зрелищностью они тоже не отличались. В 9.05 тошнота и головокружение лишь усилились. И по-прежнему я видел одних змей. Они скользили вокруг меня и свивались в кольца. И я уже начал удивляться (глупая бравада!): неужели это все, что мне предстоит увидеть сегодня?

Еще один приступ тошноты, и тут все мои видения переходят на новый уровень и становятся более зловещими. Глаза мои все это время закрыты, но когда я "смотрю" вверх, видения тоже смещаются вверх, а когда я "смотрю" вниз, и они спускаются вниз. Такое чувство, будто я наблюдаю за всем сквозь туннель, по краям которого извиваются все те же змеи. Они так близко, что кажется — вот-вот упадут на меня.

Чувствуя новый приступ тошноты, я перегибаюсь через скамейку, на которой сижу. И когда я поворачиваюсь, змеи поворачиваются вместе со мной. Все то время, что меня тошнит, видения остаются такими же отчетливыми, как и прежде. Когда же я, наконец, усаживаюсь на место, картина вновь меняется кардинальным образом. У меня на глазах змеи превращаются в китайских драконов с бородами и длинными извилистыми телами. Такое ощущение, что я смотрю на ожившую китайскую картину. И опять же, где еще могли древние китайцы узреть подобные образы, как не в мире видений? Лично я не думаю, что увиденное мною было так или иначе навеяно китайскими рисунками, о которых я даже не вспоминал. Просто мне удалось проникнуть в ту же реальность, которая некогда стала источником вдохновения для китайских художников — а может быть, и для всех тех мифологических историй, в которых фигурируют драконы.

Новое изменение. Теперь уже вся атмосфера вокруг — даже не знаю почему — кажется мне невыразимо зловещей.

Видение аяуаски. Набросок из записной книжки автора

Я вновь вижу серое лицо иноземного существа. В том, как оно смотрит на меня, есть что-то пугающее. И тут же перед моим внутренним взором возникают… должно быть, космические корабли (более всего похожие на летающие тарелки). И эти аппараты ассоциируются у меня с назойливо-неприятным присутствием инопланетянина. Пугающей в данном случае представляется мысль о возможном похищении.

Видение аяуаски. Фрагмент картины перуанского шамана Пабло Амаринго

Я чувствую, что, если не освобожусь из-под власти видения, меня просто захватят на один из космических кораблей. Они вращаются и излучают какой-то странный свет. И кажется, будто они поднимаются в космос по невидимой трубе или воронке. Я совершенно не желаю оказаться на одном из кораблей и потому открываю глаза, чтобы выйти из круга видений. Однако странное чувство не исчезает. Я вновь нахожусь в реальном мире, но и вне поля зрения я продолжаю ощущать присутствие змей, драконов, зловещих инопланетян и космических кораблей.

Видение аяуаски. Фрагмент картины перуанского шамана Пабло Амаринго

А еще я чувствую, как змеи и драконы превращаются в инопланетянина, который определяет теперь всю картину видений. Но и это иноземное существо тоже меняется. Теперь оно похоже не столько на змеевидного дракона, сколько на большое насекомое в человеческом облике. Закрывая глаза, я вижу еще четыре или пять насекомообразных созданий. Эти во многом напоминают мне "рабочих" — они куда менее разумны, если вообще разумны. В чем-то они очень похожи на больших муравьев. Насколько я могу судить, эти существа, представляющиеся мне единой командой, достигают примерно трех футов в высоту.

Еще с этой ночи мне запомнились видения двух планет. Первая из них, прямо-таки огромная, была окружена кольцами или дисками, опоясывающими ее в районе экватора.

Видение аяуаски. Набросок из записной книжки автора

Видение аяуаски.

Рисунок индейского шамана племени барсана (источник: Reichel-Dolmatoff, The Shaman and the Jaguar, fig. 56)

Другое видение представляло собой прозрачную сферу земли, по хрупкости, текстуре и радужным оттенкам более всего похожую на мыльный пузырь. На поверхности ее были выгравированы очертания знакомых континентов, таких же прозрачных, как вся планета, так что я мог видеть сквозь них противоположную сторону земли. Сфера непрерывно вращалась и словно бы парила в пространстве между двумя сложенными ладонями.

Моя последняя церемония аяуаски на территории Перу проходит в маленькой хижине, расположенной в джунглях неподалеку от Икитоса. Хижина принадлежит семидесяти четырехлетнему шаману дону Леонсио из индейского племени шипибо. Помимо традиционных ингредиентов аяуаски — листьев Psychotria viridis и лозы Banisteriopsis caapi — он добавляет в напиток датуру, еще одно галлюциногенное растение, вкус которого иначе как отвратительным и не назовешь.

На этот раз в моих видениях нет ничего устрашающего. Появляются несколько змей — не слишком больших и не очень красочных. Затем перед моим мысленным взором проплывают ряды зеленых пирамид, которые я имею возможность наблюдать сверху. Еще я вижу сферу, куб и треугольник, а также целую цепочку зубастых пастей, принадлежащих то ли змеям, то ли аллигаторам.

Но самое интересное и самое памятное для меня видение длится не более нескольких секунд. Я оказываюсь внутри большой и темной комнаты, с одной стороны которой находится открытая дверь. Сквозь нее в комнату струится солнечный свет, а дальше, за дверью, я вижу красивый балкон, выходящий на озеро, а может быть, даже на море.

Я смотрю сквозь дверной проем и вдруг понимаю, что слева от меня на балконе находится какая-то фигура. Это великолепная статуя примерно шести футов высотой, вырезанная из цельного камня — судя по всему, нефрита.

Видение аяуаски. Фрагмент картины перуанского шамана Пабло Амаринго

Скульптору удалось отобразить мельчайшие детали одежды, подчеркнув пояс и свисающий с плеч меч.

Поначалу эта фигура из камня представляется мне именно скульптурой, недвижимой и неодушевленной. Желая разглядеть ее получше, я фокусируюсь на ее лице и с удивлением обнаруживаю, что передо мной — получеловек-полуживотное. У него тело сильного, хорошо сложенного мужчины и голова крокодила. Совсем как у Собека, древнеегипетского бога. И тут я понимаю, что передо мной — не просто статуя, но живое существо, страж потустороннего мира. И в это время существо бросает взгляд в сторону и тоже замечает меня.

Оно смотрит на меня оценивающе и как-то задумчиво, но пока еще без угрозы. Кто же эта ожившая статуя, это создание из нефрита? И тут видение исчезает.

Покинув Перу, мы с Сантой отправились в Бразилию. Здесь мне удалось принять участие в церемонии аяуаски вместе с представителями Uniao de Vegetal (UdV). Произошло это в округе Илха-де-Гуарантиба — примерно в часе езды на запад от центра Рио-де-Жанейро.

На этот раз главным действующим лицом был Антонио Франциско Флери, местр — или мастер — церемонии. Это весьма представительный, интеллигентного вида мужчина с седыми усами. Ему уже за шестьдесят. Кроме него, в церемонии участвуют около сотни человек. Люди приходят сюда целыми семьями, и потому здесь можно встретить детей, подростков, взрослых людей и стариков, которым уже крепко за семьдесят. UdV разрешает пить аяуаску подросткам (здесь ее называют на — чай). Те, кому исполнилось 14 лет, могут принимать напиток раз в месяц, а с 18 лет — дважды в месяц.

Все это весьма состоятельные граждане, принадлежащие к среднему классу общества. Среди них много профессиональных докторов, юристов, архитекторов и им подобных. Сам храм расположен в необычайно живописной местности, на специально оборудованной для этого вилле.

В доме есть кухня, гостиная, патио, большие помещения, где готовится аяуаска (все те же Banisteriopsis caapi, Psychotria viridis и вода), а также сам храм — просторный прямоугольный зал, в котором с удобством может разместиться не менее 100 человек.

Обращает на себя внимание та дружелюбная атмосфера, что царит вокруг. Все здесь относятся друг к другу с любовью и пониманием, стараются поддержать тех, кто чувствует себя неуверенно. Западного человека, привыкшего к жесткому запрету на наркотики, не может не удивить то обстоятельство, что эти вежливые, обеспеченные люди — все как один добропорядочные граждане — собрались здесь вместе со своими семьями, чтобы принять мощный галлюциноген. И эта процедура является не чем иным, как главным таинством их глубоко философской по своей основе религии. Во время церемонии все надевают своего рода униформу, определяющую их место в иерархии. На мужчинах — белые брюки и белые ботинки. На женщинах — оранжевые брюки. И все одеты в зеленые рубашки с короткими рукавами. Низший ранг обозначен белыми буквами UdV на нагрудном кармане рубашки. У советников — следующий уровень в иерархии — на груди желтые буквы UdV. Следующий ранг отмечен золотыми звездами. Ну а местр, глава иерархии, носит голубую рубашку со звездой. Посетителям разрешают приходить на церемонию в обычной одежде.

Ча разливают из большого стеклянного сосуда, который стоит на столе в центре. Местр лично решает, какую дозу получит каждый из присутствующих. Решение его зависит как от веса человека, так и от ряда других факторов (возможно, сказывается прошлый опыт?). Ча распределяют строго по порядку. Вначале идет сам местр, затем советники — и так до новичков. Ну а последними в этом ряду оказываются посетители вроде меня самого. Мы все выстраиваемся в очередь и ждем, пока каждый наполнит свой стакан. Затем, по команде местра, все выпивают свой напиток. Ча сильно разбавлен водой и по цвету немного напоминает чай с молоком. Вкус у него, как обычно, на редкость отвратительный, так что по меньшей мере четыре человека, не в силах сдержать тошноту, сразу же выбегают наружу.

Все остальные продолжают сидеть на своих местах.

Один из советников зачитывает несколько документов, касающихся философии UdV и истории ее создания. Другой советник разъясняет все сложные и непонятные места. Третий нараспев читает гимн.

Первый час проходит главным образом в молчании. Все погружены в свои мысли и видения. Лишь иногда кто-нибудь из конгрегации задает беспокоящий его вопрос, на который отвечает один из советников или кто-то из присутствующих.

Позднее многие члены UdV по очереди подходят к столу и обращаются к собравшимся. Некоторые говорят о своих видениях, другие — о недавних событиях или переживаниях, взволновавших их до глубины души. Все это говорится очень искренне и с подлинным чувством, во всем прослеживается глубокий философский подтекст.

Порой включают музыку, и тогда начинает звучать какая-нибудь незатейливая мелодия. Иногда кто-нибудь из советников декламирует гимны.

Вся процедура длится с девяти часов вечера до двадцати минут второго ночи. Я выпиваю напиток в 9 часов 20 минут вечера, и уже к 9 часам 45 минутам мои видения обретают безусловную ясность и реалистичность. Первый час процедуры пролетает словно в одно мгновение. Я вижу образы, уже ставшие для меня привычными. Единственная разница заключается в том, что они немного лучше освещены (меньше "видимой темноты"). Отчетливо мне запомнились большие змеи — красочные удавы, свивающиеся в кольца и скользящие по веткам деревьев. Еще я видел пирамиды, выстроенные вокруг решетки или какой-то похожей на нее конструкции.

Но лучшим моментом за тот вечер стало появление египетской богини, которую я уже видел в Перу. На этот раз она появляется слева от общей картины образов. Поначалу богиня затемнена и стоит как бы в тени. Я всматриваюсь в этот образ и вижу стройную женскую фигуру. Женщина прикрывает лицо синей маской — одной из тех, которые держат в руке. Затем она убирает маску, и я отчетливо вижу ее лицо. А в следующее мгновение богиня исчезает, и со мной остается одно лишь воспоминание об этой прекрасной фигуре, излучающей золотистый свет.

Если бы меня попросили назвать единственное отличительное качество видений, с которыми мне пришлось столкнуться под воздействием аяуаски, я бы указал на их безусловную реальность (невзирая на их "потусторонний" облик). Разумеется, достаточно странно встретить столь невероятные существа, как разумная змея, легко превращающаяся в ягуара, или гибрид крокодила и человека, или же насекомоподобное создание вроде моего "инопланетянина". Однако куда более странным и дезориентирующим представляется то обстоятельство, что все эти немыслимые существа окружены аурой безусловной реальности и достоверности.

Благодаря своему личному опыту, приобретенному во время путешествия в Южную Америку, я стал склоняться в пользу аргументов Дэвида Льюиса-Вильямса еще до того, как получил возможность поговорить с самим профессором. Если допустить, что наши предки в эпоху верхнего палеолита также использовали психоактивные растения — а как мы увидим позже, в ледниковый период на европейском континенте имелся галлюциноген, вполне способный заменить аяуаску [43], — то и они, в силу общей с нами неврологии, могли наблюдать видения, схожие с моими (разумеется, схожие не в деталях, а в каких-то основных моментах) [44]. И я понемногу стал склоняться к точке зрения Льюиса-Вильямса, который утверждает, что именно галлюцинации дали толчок первым религиозным представлениям о потустороннем мире и обитающих там сверхъестественных существах, а также о том, что душа после смерти человека переходит в эти иные миры. Да и где бы еще наши предки смогли ознакомиться с подобными представлениями, если не в той реальности, куда отправлялись шаманы всех культур и эпох, совершая так называемое "духовное странствие"?

А в этих иных измерениях, как я уже успел убедиться на собственном опыте, существовали создания из света и странные гибриды человека с животными; там были возможны самые невероятные преображения, и там же нам выпадала возможность встретиться с душами умерших. Выходит, Льюис-Вильямс прав и явные свидетельства подобных встреч как раз и отображены в рисунках, созданных еще в эпоху верхнего палеолита?

Авторское примечание: картины Пабло Амаринго я увидел уже после того, как приобрел личный опыт видений аяуаски. И то, что в работах перуанского шамана оказалось так много общего с увиденными мною образами, служит очередным подтверждением того поразительного сходства, которое наблюдается в видениях представителей самых разных культур и народов, экспериментировавших с аяуаской. Но мы еще вернемся к этой загадке в двадцать третьей главе данной книги.