Сверкающее Колесо

ГЛАВА I, где Торпен переходит от изумления к изумлению

В лаборатории доктора Ахмед-бея, в подвальном этаже в дома у парка Монсо, перед мраморным столом стоял человек, скрестив руки; на столе покоилось человеческое тело, обвитое повязками как мумие.

Стоявший человек был в чалме, вышитой золотом и серебром, в короткой куртке и в желтой шелковой юбке, стянутой на боках великолепною кашемирской шалью. Это был Ра-Кобра, управляющий доктора Ахмед-бея.

Ра-Кобра долго смотрел на телесные останки своего хозяина, потом сел на диван, зажег наргиле и стал курить, задумчивый и важный. Огромная лаборатория освещалась единственной электрической лампочкой да и та была завешена со стороны стола черною, шелковою материей.

С тех пор, как доктор Ахмед-бей в присутствии пяти ученых развоплотился чтобы отправиться на Меркурий, Ра-Кобра безотлучно находился в лаборатории. Он и ел, и спал на этом широком мягком диване. Его глаза или были мечтательно устремлены вдаль, или смотрели на труп хозяина, который предохранялся от разложения впрыскиванием особой жидкости, производившимся три раза за день.

Слуга приносил сюда для Pa-Кобры пищу, а этот последний, с присущим индусу спокойствием, терпеливо ожидал возвращения отлетевшей души.

Этот день прошел как всегда, в тишине, созерцании и неподвижности, нарушавшихся лишь шагами приносившего пищу слуги, да теми движениями, которые необходимы для еды, питья и курения.

Часы, висевшие в углу лаборатории под электрической лампочкой, показывали 9 часов 20 минут и Ра-Кобра собирался уже спать, когда необычный звук заставил его быстро подняться. То были пять сухих тресков.

Едва только индус встал, как пять искорок прорезали мрак лаборатории. Они полетели прямо к мраморным столам и остановились, колеблясь, в двух метрах над телом Ахмед-бея.

— Это хозяин! — сказал взволнованно Ра-Кобра.

Он бросился на ковер на колени и опустил голову на вытянутая руки; потом встал, подошел к столу и начал осторожно снимать повязки, обвивавшие члены, туловище, шею, даже голову бездушного тела.

Когда тело было раздето донага, Ра-Кобра приоткрыл ему рот и отошел на три шага.

Тогда одна искорка отделилась от чудесной группы и пропала во рту трупа. Сейчас же почти мертвенная белизна тела окрасилась, открылись глаза, шевельнулась рука и воскресший медленно встал. Ра-Кобра опять простерся на полу.

— Поднимись, верный слуга! — сказал Ахмед-бей.

— Господин! Да будут благословенны Вишну и Сива!..

Не произнося больше ни звука, Ра-Кобра встал, развернул лежавший на другом столе сверток материи и надел на своего господина широкое льняное платье; потом подпоясал его шелковым, вышитым золотом поясом и надел ему на ноги красные кожаные сандалии, подвязав их шелковою лентой.

— Хорошо, Ра-Кобра, — произнес Ахмед-бей. — Я голоден…

Управляющий ударил в гонг. Через две минуты восемь черных слуг внесли накрытый стол.

Ахмед-бей уже сидел на диване. Стол поставили перед ним и доктор принялся есть. Двое слуг под начальствованием Pa-Кобры ему служили.

Пока стол стоял, Ахмед-бей не произнес ни звука. Наконец стол унесли по знаку управляющего; доктор вымыл руки в серебряном тазу, который держал стоявший на коленях невольник, и обратился к управляющему:

— Ра-Кобра, погаси люстры.

Приказание было исполнено и осталась гореть единственная лампочка, служившая ночником.

— Отлично. Теперь сядь около меня на диван и забудь, что я твой господин: помни только, что я считаю тебя достойным быть моим другом. Поговорим, как мы с тобою не раз говорили.

Бесстрастный, но с глазами заблестевшими от явного удовольствия, Ра-Кобра сел рядом с господином. Оба взяли в рот по янтарному концу трубки от зажженного наргиле.

— Кобра! — сказал доктор, — ты читал газеты?

— Да, Ахмед.

— Стало быть тебе известно, кто из людей пропал на звездах…

— На Венере два американца, Артур Брэд и Джонатан Бильд; на Меркурии — француз Поль Сиврак, испанка Лолла Мендес и ее лакей Франциско…

— Так!.. Кобра! Ты видишь эти четыре искры?

— Я их увидал в то же время, как и тебя, Ахмед.

— Считай их от правой стороны к левой: это души Лоллы Мендес, Поля Сиврака, Артура Брэда, Франциско…

— Ты их спас, Ахмед! — воскликнул Ра-Кобра с ноткой торжествующей гордости.

— Спас. Не хватает только души Джонатана Бильда. Этот человек, упрямый как испано-американец, отказался позволить себя развоплотить, потому, видишь ли, что уж очень ему жаль расстаться со своим телом; он клялся всем святым, что при помощи венерианской науки он и так вернется на землю, в своем собственном долговязом и тощем виде… Сверх того, мы с Брэдом запомнили подробности устройства машины, которая позволит нам установить сношения с такой же машиной на Венере, и разговаривать отсюда с Бильдом… Но это еще в будущем… Моя задача не окончена… В сущности, все, что я сделал до сих пор, не представляло трудностей. Трудная работа, Ра-Кобра, начинается только теперь.

— Как! — воскликнул Ра-Кобра, видимо удивленный, что на свете может быть для доктора что-нибудь трудное.

— Ну, да! Мне теперь нужно будет дать каждой душе тело. Понимаешь. Ра-Кобра?

Надо подыскать такое тело для каждой души, чтобы оно подходило к ее характеру, и чтобы оно как можно ближе было похоже на прежнее тело… Так вот! Кобра! Где найти четыре тела, которые понравятся Лолле Мендес, Полю Сивраку, Брэду и Франциско, когда их души воплотятся?..

Ра-Кобра находился в затруднении. Его глаза блуждали от бесстрастного лица доктора к четырем звездочкам, блестевшим неподвижно в воздухе, на высоте двух метров над мраморным столом…

— Действительно, — произнес он, — это нелегко…

— Надо сначала найти четыре подходящих трупа, один из них женский.

— Да.

— Хорошо бы, чтобы у этих четырех трупов не было родни между живыми.

— Да, — подтвердил Ра-Кобра: — родня создаст осложнения…

— Надо еще многое другое…

Доктор задумался. Тишина повисла над этими двумя людьми. Они держали в зубах янтарные мундштуки трубок от наргиле и пускали клубы ароматного дыма, который расплывался высоко под потолком.

Вдруг Ра-Кобра уронил свой мундштук и воскликнул, подняв руки к небу:

— Ах, господин, господин! Как же вы не придумали этого первый?

— Что такое, Кобра?

— Господин, андропластия!..

Ахмед-бей приподнял брови.

— Правда, — пробормотал он: — а ведь это совсем просто… Андропластия. Совершенно верно, ты прав, Кобра. Но как это мне не пришло в голову?

— Ахмед! Ваша душа еще не совсем пришла в себя после необыкновенных приключений! Она еще не вернула свою обычную ясность, свои гений, господин!..

Ра-Кобра старался смягчить эти несколько смелые слова нежной интонацией голоса.

Но Ахмед-бей встал и взял своего управляющего за руки.

— Молодец Кобра! Ты достоин моего доверия и дружбы!

Затем переменил тон.

— Конечно, андропластия устранит всякую серьезную трудность. Надо будет только найти четыре тела, одно женское, чтобы они были физически пропорциональны, здоровы, без недостатков, с неповрежденными органами!.. Задохнувшиеся были бы всего удобнее для удачного перевоплощения… Который час, Кобра?

— Семь часов вечера, господин.

— Пусть мне принесут в библиотеку все вечерние газеты. Пошли секретаря к г-ну Торпену, префекту полиции, и напиши ему от себя следующую записку: «Господин вернулся, он ждет вас одного, сейчас. Можете ли вы приехать?» Как только г-н Торпен явится, ты сам введешь его. Ступай!

Потом доктор подошел к столу, над которым все еще плавали четыре звездочки, поднял руки и произнес несколько таинственных слов. Звездочки поднялись к потолку и повисли там неподвижно, точно бриллианты на невидимой нитке.

Управляющий поклонился и вышел. А доктор отправился в гардеробную и переоделся в современный костюм, в котором он был в день своего развоплощения.

Когда Ахмед-бей поднимался по широкой мраморной лестнице в первый этаж, в нем уже ничто не напоминало чародея: это был тот холодный, бесстрастный доктор, каким его знали все друзья.

Библиотека Ахмед-бея помещалась в просторной комнате, выходившей в парк Монсо огромным окном, от пола до потолка. Стены были увешаны полками с книгами в богатых переплетах. Посредине одной стены висела громаднейшая карта, к которой нужно было подниматься по лестнице с перилами. Вокруг стен расставлены были глубокие диваны и кресла, кое-где стояли столы с письменными принадлежностями.

Ахмед-бей сидел задумчиво в кресле и ждал префекта. Когда слуга принес ему вечерние газеты, он спешно развернул их, пробежал хронику и отметил несколько заметок синим карандашом.

Он доканчивал эту загадочную работу, когда открылась дверь и появился Ра-Кобра.

— Г-н префект полиции, — доложил он.

— Проси.

И доктор встал.

— Дорогой доктор! Вы здесь! С плотью и кровью! Вернулись!

— Да, вернулся, г-н Торпен.

— Одни?

— Нет. Четыре человеческих души, за которыми я отправлялся на планеты, здесь, в моей лаборатории, и подчинены моей воле.

— Возможно ли это?

— Да уж так. Но сядьте же здесь, прошу вас, около меня.

— Вы сказали — четыре души, дорогой доктор. А ведь Сверкающее Колесо унесло пятерых!

— Действительно.

Доктор рассказал о непонятном упорстве Джонатана Бильда, решившего остаться на Венере.

— Впрочем, — заключил он, — это упорство принесет пользу человеческой науке, потому что у нас будет средство разговаривать с Бильдом.

— Доктор, вы шутите!

— Нисколько… Но если вы позволите, мы оставим этот вопрос до вечера… Возьмите это кресло, прошу вас.

Префект сел против доктора.

— Послушайте, — сказал доктор, — я сегодня хотел видеть не ученого спирита Торпена, а префекта полиции Торпена.

— Вы мне расскажете?

— Я расскажу про свое путешествие и вам, и всем вашим друзьям, когда соберутся… Сегодня же я хотел попросить вас помочь мне довести до конца начатое дело..

— И вам понадобился префект полиции? — улыбнулся Торпен.

— Префект полиции, именно. Вот. Мне нужно достать четыре человеческих тела, только что умершие особою смертью, с неповрежденными главными органами. Лучше всего найти бы задохнувшихся или утонувших, недолго пробывших в воде. А в сегодняшней хронике вечерних газета я нашел несколько смертных случаев очень подходящих. Не угодно ли вам взглянуть вот на эти заметки, которые я отчеркнул синим карандашом? Вот молодая женщина, работница, говорят — красавица, сирота, убившая себя угаром, потому что женился ее любовник… Мне нужно бы ее тело, чтобы воплотить душу Лоллы Мендес…

— Так! Так! — бормотал в замешательстве Торпен.

— А вот, — продолжал невозмутимый доктор, — неизвестный молодой человек, катаясь на лодке в Сен-Клу, нечаянно утонул… Его почти сейчас же вытащили. Труп положили у трактирщика на берегу, чтобы опознать… В карманах не найдено никаких документов. Этот труп мне нужен, чтобы воплотить душу Поля Сиврака.

— Это можно, очень можно, — шептал Торпен.

— Возьмите теперь вот эту газету, — сказал доктор с чуть заметною лукавою улыбкой. — Вот посмотрите! Итальянец, рабочий, не имеющий во Франции родни, вследствие безработицы зашел вчера в меблированные комнаты Планша и покончил с собою очень странно. Утром его нашли висящим на гвозде под потолком, в коридоре, с газовым рожком во рту. Приглашенный сейчас же врач установил, что смерть произошла не от повешения, а от удушения светильным газом. Тело перевезено в госпиталь Биша, а вскрытие будет только завтра. Я думаю, в него всего удобнее было бы вселить душу Франциско.

— Да, да, — бормотал Торпен, стараясь овладеть собою. — Да, да… Итальянец… Франциско — испанец… Очень, очень подходит…

— Благодарю, — сказал с тонкой усмешкой доктор. — Теперь мне остается только пристроить душу Артура Брэда. Для него я кажется тоже нашел подходящее… В одной из этих газет я прочитал подробности странного дела, которое вот уже пять дней волнует весь Париж.

— Дело в гостинице Фультон?

— Вы мне позволите резюмировать то, что я прочел?

— Я это дело знаю в подробностях, но не отказался бы услышать ваше резюме.

— Так вот. Шесть дней тому назад, в 7 часов вечера, один англичанин, толстый и короткий, — великолепный для Брэда, не правда ли?..

— Почему? — спросил префект.

— Потому что Брэд толстый и короткий.

— Аа!..

— Ну, так повторяю. Шесть дней назад, в 7 часов вечера, один англичанин с вокзала подъехал к гостинице на улице Мира. Спросил большую комнату и велел перенести туда из экипажа пять тяжелых чемоданов. Персонал гостиницы заметил на нем великолепные часы, с толстой золотой цепочкой, массивные перстни с бриллиантами, драгоценную булавку в галстуке. Он заказал дорогой обед с шампанским и послал купить ящик самых лучших сигар из специального склада близ Оперы. На уплату дал тысячефранковый билет и подарил слуге целый луи на чай. Словом, этот англичанин показался служащим гостиницы колоссальным богачом. Любопытная прислуга посмотрела в книгу для приезжающих, где он расписался: Эдуард Пинтинг, Претория. Верно это?

— Совершенно верно.

— И вот на другое утро г-н Пинтинг не вышел из своего номера. Не появился и в полдень. В 4 часа начали беспокоиться. В 5 часов управляющий гостиницы тщетно стучался в номер. В 5 с четвертью позвали полицию и выломали дверь. Англичанина нашли лежащим на постели в одной рубашке и мертвым. Врач определил смерть от хлороформа. Золотая цепочка, часы, бриллианты, портфель вероятно набитый деньгами — все исчезло. На ковре валялись раскрытые пустые чемоданы. Наконец окно, выходящее на улицу Мира, было открыто, и на подоконнике заметили стертую полосу, как будто от трения веревки. Вот и все.

— Это все, что узнали, действительно, — сказал Торпен. — Дознание ничего не выяснило. Из Претории нам сообщили каблированной депешей, что никакого Эдуарда Пинтинга там не знали. На чемоданах были наклеены багажные билеты из Гавра; а в Гавре разыскали только чиновника, который отправлял чемоданы в Париж… И больше ничего.

— Хорошо! — сказал доктор. — Теперь слушайте меня.

— Я вас слушаю! — вытянул голову Торпен.

— Уголовная сторона дела меня не касается. Да и мне сдается, что вы никогда не поймаете таинственного убийцу, потому что у вас нет никаких следов. Но дело не в том.

Меня вот что занимает: что труп Эдуарда Пинтинга великолепно подходит для Артура Брэда. Господин Торпен, дайте мне этот труп.

— Да Господи! — привскочил префект, — он же не принадлежит мне!

— Я это знаю.

— Он в морге; его там сохраняют от разложения, пока дело выяснится…

— Очевидно.

— Мне совершенно невозможно взять этот труп из Морга.

— Хорошо!

— Я чрезвычайно огорчен, дорогой доктор!

— Не огорчайтесь! Сказавши «дайте мне этот труп», я не точно выразился. Я хотел сказать: «предоставьте мне его взять».

— Гм!

— Да, предоставьте мне его взять!

— Как вы возьмете?

— Это уж мое дело.

— Вы подвергаете себя…

— И чему? А мое вмешательство будет иметь два хороших следствия.

— Какие?

— Во-первых, оно даст душе Брэда подходящее тело.

— А потом?

— А потом — окажет хорошую услугу французской полиции. Ведь газеты над вами смеются, г-н Торпен! А я заставлю газеты замолчать.

— Каким образом?

— Да самым простым. Эдуард Пинтинг, воскреснув, объявит, что он только спал — ему должны будут поверить — и что это было сделано ради научного опыта. Он принесет полиции извинение за причиненные хлопоты и пожертвует 20 тысяч франков парижским бедным…

— Но это безумие!..

— Нет. Очевидности должны будут поверить, потому что сам предполагаемый мертвец будет говорить. Итак, вы мне предоставляете свободу действия?

— Не знаю, как бы…

— Что, боитесь?

— Ничего не боюсь! Делайте как знаете, тем более, что ваши действия никому не повредят…

— Великолепно! — воскликнул доктор.

— Дорогой г-н Торпен, — сказал он вставши, — прошу вас, сделайте все необходимое, чтобы трупы задохнувшейся работницы, утонувшего молодого человека и повесившегося итальянца были перевезены сегодня же ночью в Благотворительный Госпиталь, а уж я возьму на себя, привезти их сюда.

— Хорошо!

— А чтобы отблагодарить вас, я одного вас приглашу на перевоплощение Брэда.

— Когда?

— Завтра ночью.

— Где?

— Да в Морге же!

— Я буду там.

— А что касается перевоплощения Лоллы Мендес, Поля Сиврака и Франциско, я произведу его в будущую ночь, в присутствии вас и наших постоянных друзей.

— Хорошо! Итак, доктор, я вас покидаю.

Торпен встал.

— До завтра, в полдень, в Морге.

— Непременно.

Префект направился к двери, доктор шел следом. На пороге он остановился и обернулся.

— Однако, доктор, — сказал он, — мне приходит в голову одно возражение.

— Говорите его.

— Эти души, которых вы будете перевоплощать… Лолла Мендес, Франциско, Сиврак, Брэд…

— Ну?

— У них есть родные… знакомые… И они вдруг явятся в другом виде… Их не захотят признать…

— Вы забыли андропластию? — спокойно спросил доктор.

— Андропластию? — смешался Торпен.

— Ну, да. Ранопластию же вы знаете…

— Ну, конечно. Это хирургическая операция, имеющая целью исправить попорченный нос.

— Верно. Слово происходит от греческого rhis, inos, нос, и plastos — форма. А теперь расчлените слово андропластия. Вы увидите, что оно тоже происходит от греческого: Aner, andros, человек, и plastos — форма. Андропластия — это значит хирургическая операция, имеющая целью восстановить или исправить черты лица: ведь лицо — это человек.

— Так стало быть… что же? — бормотал, уже испуганный, Торпен.

— Так вот, я занимаюсь андропластией, дорогой мой. Меня обучил ей в храмах Индии, где делают тела и вкладывают в них души. Вы понимаете, что мне легко будет достать фотографии Лоллы Мендес, Поля Сиврака, Артура Брэда и даже Франциско… Я приделаю каждому, на новом теле голову, похожую на прежнюю, вот и все. Тут все дело в ловкости, терпении и времени. Итак, решено: я рассчитываю, что мои три трупа к полуночи будут в госпитале…

— Да, да… Наверно…

— И что вы будете в Морге завтра в полдень.

— В Морге, ровно в полдень…

И пораженный префект полиции вышел из дома Ахмед-бея.

ГЛАВА II, повествующая о том, театром какого невероятного происшествия был Морг

На другой день, в полдень без 10 минут Торпен вошел в швейцарскую Морга. Швейцар узнал префекта и провел его в канцелярию, рядом с залом выставки трупов.

— В 12 часов, — сказал Торпен, знавший точность Ахмед-бея, — сюда приедет один господин. Он высокого роста, сухощавый, брюнет, без усов и бороды. Введите его сейчас же сюда.

Швейцар взял под козырек по-военному и повернулся кругом. Он пошел и встал у подъезда Морга. С первым ударом 12-ти часов подкатил автомобиль и из него вышел человек, которого швейцар узнал по описанию префекта.

Спустя две минуты доктор Ахмед-бей пожимал руку префекту полиции.

— Ну-с? — спросил Торпен, — три трупа у вас? Вы удовлетворены?

— Весьма удовлетворен, — отвечал доктор. — Молодая работница очень хорошенькая, редко встретишь такое красивое тело. Душа Лоллы Мендес ничего не потеряет от перемены. Утонувший — крепкий и мускулистый малый, но стройный. Поль Сиврак будет очень доволен. Ну, что касается итальянца, его немножко безобразят косой шрам на лбу; однако Франциско все же будет в выигрыше от перевоплощения, потому что, насколько я помню, в прежнем виде он не мог похвастаться грацией. Значит все идет хорошо. Мы одни?

— Да.

— Эта канцелярия сообщается с залой выставки трупов?

— Вот через эту самую дверь, — отвечал Торпен, указывая на выкрашенную темно-желтой краской дверь.

— Хорошо, Вы позволите? Я сейчас закрою окно и отворю дверь, чтобы сюда проникал только слабый свет.

— Делайте.

Доктор закрыл окно и ставни, опустил занавески. Стало темно, и Торпен увидал над головой Ахмед-бея колеблющуюся искру.

— Вы смотрите на душу Артура Брэда? — спросил доктор.

— Да, доктор.

— Так я вас на минутку оставлю с нею одного. Пойду взглянуть на труп Эдуарда Пинтинга.

Чародей произнес два таинственных слова и вышел в дверь, через которую вошел. Но искра не последовала за ним: она висела в воздухе, неподвижная и блестящая.

А Торпен, пораженный удивлением, шептал:

— Каким страшным могуществом обладает Ахмед-бей! Надо благодарить Бога, что этому человеку не дано злых инстинктов!

А доктор между тем прошел в коридор, куда допускается публика; из этого коридора, через окна, огороженные решеткой, виден зал, где на широком наклонном помосте лежат рядами трупы; охлаждающие аппараты держат их в замороженном виде, чтобы дольше сохранить.

В этот час обеденного перерыва в мастерских коридор был наполнен толпой; здесь были рабочие, чиновники, бродяги; их всех особенно тянуло посмотреть на англичанина, о котором целую неделю кричали газеты.

Доктор стал в хвосте толпы и терпеливо подвигался шаг за шагом к окну. На помосте лежало пять трупов. Доктор мельком взглянул на двух первых, но на третьем остановился и облокотился на решетку.

Тело Эдуарда Пинтинга казалось спящим. Он был толстый, небольшого роста, с выпяченным животом, с огромными ступнями; одет в серый клетчатый костюм, с отложным накрахмаленным воротником, в красном галстуке; если бы не характерная бледность лба и щек и не заостренный нос, то это спокойное лицо казалось бы совсем живым.

Около неподвижного доктора толпа мужчин и женщин толкалась, заглядывала в окна, чесала языки о покойниках, обменивалась плоскими замечаниями и глупыми остротами или шепталась со страхом; в коридоре стоял непрерывный шум двигающейся и разговаривающей в полголоса массы.

— Великолепно! — тихо сказал доктор.

И бросив на труп последний взгляд, оглядев толпу с улыбкой холодной иронии, Ахмед-бей вернулся к Торпену.

На том месте, которое только что оставил доктор, стали молодой человек и девушка; они облокотились на решетку и не обращали ни малейшего внимания на теснившую толпу, выражавшую неудовольствие, что они заслоняют окно. Они держались за руки и оба сияли тою особенною радостью, какая оживляет лица французского студента и его подруги-работницы в первые дни их поэтической близости.

— Посмотри, — сказала молодая девушка, у которой на пышных белокурых волосах задорно сидела шляпка с огромными вишнями, — посмотри-ка Фернанд, ведь это тот самый, которого убил хлороформ?

— Да, моя цыпка, — отвечал с улыбкой молодой человек.

— Как странно! — продолжала девушка, — он совсем не похож на мертвого! Не заметно, чтобы он мучился. Как спокойно лежит голова!.. Это очень удобное средство — хлороформ! Правда?

— Да, да… поднесешь пузырек к носу, или намочишь платок — и готово!

— Когда ты меня разлюбишь, я куплю хлороформу…

— Тебе не продадут!

— Почему это?..

И девушка кокетливо повернула головку к своему другу.

— Что такое!? — вскрикнул он, — ты видела?..

— Что?

— Точно электрическая искра пролетела сейчас… Над головой англичанина…

— Глупости!

— Я тебе говорю, что так!

— Правда, — сказал какой-то солидный мужчина, стоявший около студента, — я тоже видел искру…

— Где это? Где это?

И толпа остановилась, полезла к окну. Прижатые к решетке, студент со своею подругой и солидный господин сопротивлялись напору и смотрели на труп англичанина.

Вдруг девушка пронзительно вскрикнула и отшатнулась.

— Губы! Губы! Смотрите!.. вон… вон…

— Что?.. Где?.. В самом деле!..

— А теперь глаза!.. Глаза!..

Бледная, трясущаяся от ужаса, девушка приросла к решетке, не в силах двинуться.

Сзади нее толпа росла, шумела…

— Открываются! — вскрикнул солидный господин. Он повернулся и хотел бежать, но толпа его опять прижала к решетке.

— Ай! Ай! — кричала девушка, раздирающим голосом, — он встает!!..

Долгий крик ужаса пронесся под сводами перистиля… Те, кто видел вставший труп, хотели бежать и сталкивались с теми, кто спешил снаружи и еще не видал. Слышались безумные крики, расточаемые удары, истеричные рыдания. Девушка опустилась без чувств на пол; ее давили ногами, а зрители ее оттеснили в сторону. Солидный господин, точно сломанный пополам, перевесился животом через решетку и от страха не мог сдвинуться. Паника охватила толпу.

И тем любопытным, что не отвернулись от решетки, пришлось видеть кровь леденящее зрелище…

Труп англичанина, перед которым продефилировал весь Париж, который целых шесть дней лежал на замороженном помосте Морга, — этот самый труп пошевелил губами, открыл глаз и двинул ногой… Потом медленно встал…

Он уселся на краю помоста и обвел вокруг испуганными глазами… Правою рукой он касался соседнего покойника… И снова обвел взглядом… Потом его глаза, расширенные от недоумения, от невыразимого волнения, остановились на толпе за стеклом; там были искаженные, зеленые от ужаса лица, конвульсивно бившиеся тела, смешение ног, рук и голов…

А воскресший труп смотрел на все это неподвижным взором, когда позади него раздался повелительным голос:

— Артур Брэд!

Тогда он вдруг принял решение. Спрыгнул на пол, повернулся спиною к ошалевшей толпе, обошел помост и ушел в открытую дверь. Ахмед-бей сейчас же закрыл ее.

— Господин Торпен, — сказал Ахмед-бей, — позвольте представить вам Артура Брэда в новой телесной оболочке.

Бледный как мел, префект полиции поклонился.

— Господин Брэд, я доктор Ахмед-бей, которого вы знали на Венере и на Меркурии в различных видах.

— Весьма рад узнать вас таким! — ответил Брэд с заметным английским акцентом.

— Как вы чувствуете себя?

— Довольно хорошо, — сказал Брэд, оглядывая себя от ног до усов. — Но мне холодно и хочется есть.

— Это меня не удивляет, — заметил Торпен, уже вернувший присутствие духа. — Вы были пять дней под действием охлаждающих аппаратов и ничего не кушали за это время.

— Где Поль Сиврак, Лолла Мендес и Франциско?

— У меня, — сказал доктор. — Они еще не воплотились. Вы будете присутствовать на…

— Хорошо, хорошо, — прервал Артур Брэд.

Беспокойная складка появилась у него на лбу. Он осмотрелся кругом и открыл было рот, чтобы говорить, но запнулся.

— Что вы? — спросил Торпен.

— Вы найдете это ребячеством, но… я хотел бы увидать свое лицо… Это до некоторой степени важно… Нет ли здесь зеркала?

— Вы его найдете у меня, — сказал засмеявшись доктор. — Но вы напрасно беспокоитесь. Я вам переделаю ваше лицо так, что оно будет вточности похоже на прежнее, если конечно вы желаете этого сходства.

— Нет! Это все равно!.. У меня нет семьи, а если знакомые найдут, что я переменился — пустяки! Но мне не хотелось бы быть уж очень безобразным, вы понимаете!..

Все трое захохотали.

— Господин Торпен, вы нас не проводите ли? — спросил доктор.

— Нет! Я должен остаться здесь, чтобы выполнить некоторые формальности по случаю неожиданного воскресения г-на Эдуарда Пинтинга.

— Эдуарда Пинтинга? — удивленно поднял брови Брэд.

— Да, это имя того тела, которым вы сейчас пользуетесь, г-н Брэд. Доктор вам расскажет… А я, как только кончу формальности, буду у вас, доктор, чтобы попросить вас и г-на Брэда подписать одну бумагу… Кстати мы составим заметку для помещения в газетах… Только не давайте себя интервьюировать!

— Будьте покойны, дорогой мой друг, — ответил доктор. — Мой автомобиль стоит в двух шагах и шофер мой ловок… Мы убежим от журналистов, если они здесь… Ну, пока до свидания!

— До свидания!

— Господин Брэд, — предложил Ахмед-бей, — поедемте завтракать.

— Я с удовольствием, доктор.

Пожавши руку Торпену, оба вышли из канцелярии. В швейцарской они были остановлены полицейским офицером с несколькими городовыми. Коридор уже был очищен от публики и толпа теснилась на тротуаре. При виде Эдуарда Пинтинга городовой, стоявший около офицера, отскочил назад и закричал:

— Караул!.. Это он!..

— Господин офицер, — сказал доктор, — префект полиции ждет вас в канцелярии. Потрудитесь дать мне четырех человек, чтобы освободить автомобиль. Мы спешим.

Это было сказано так внушительно, что офицер повиновался. Он отдал приказание старшему городовому и скрылся в канцелярии. Старший городовой очистил шоссе перед автомобилем. Машина пустилась полным ходом и скоро исчезла за углом.

ГЛАВА III, в которой доктор Ахмед-бей выполняет свои фантастические обещания

На другой день после описанной сцены в Морге, по улицам города бегали тысяча разносчиков и продавали вечерний выпуск «Вселенной» — парижского издания. На первой странице газеты была напечатана сенсационная статья:

«Тайна гостиницы Фультон.

Эдуард Пинтинг воскрес!.. — Он был только усыплен… — «Это просто был опыт», — сказал он. — Он знает, где его бриллианты и драгоценности. — Он дает 20 000 франков бедным Парижа! «Дело разъяснено», заключил г-н префект полиции.

Дальше следовало длинное описание подробностей воскресения в таком духе, как хотелось доктору Ахмед-бею.

А в рубрике «Последних Известий», под заголовком «Еще одна тайна отеля Фультон», напечатана была следующая заметка:

«Нам сообщают, что загадочно воскресший г-н Эдуард Пинтинг — близкий друг доктора Ахмед-бея, который известен всему миру своими выдающимися познаниями и компетентностью в области так называемые сверхъестественных явлений. Этим самым многое объясняется!

Из Морга г-н Ахмед-бей, присутствовавший при „воскресении“, отправился вместе с г-м Эдуардом Пинтингом в свой дом у парка Монсо. Знаменитый доктор и загадочно воскресший решительно отказались от интервью.

Тем не менее, г-н Ахмед-бей любезно обещал нам, что через насколько недель он сам даст прессе объяснение тайны, чтобы пресса сообщила это объяснение всему миру.

Остается значит только ждать. Подождем…»

Статья первой страницы и заметка в «Последних Известиях» были перепечатаны всеми вечерними парижскими газетами, а на другой день — газетами всего мира…

А в эту ночь, когда токи телефонных, телеграфных и трансатлантических проводов не прерывались ни на минуту, когда станции беспроволочного телеграфа работали без передышки, — в эту ночь в доме у доктора Ахмед-бея происходила сцена, может быть самая поразительная из всех этих событий.

В полночь в лаборатории сидели на диванах пять лиц, бывших свидетелями развоплощения доктора Ахмед-бея: это были Торпен, знаменитый астроном Брюлярьон, аббат Норма, доктор Паен и Марсиаль.

Их ввел Ра-Кобра и вышел, объявив, что его господин скоро явится.

С нетерпением ждали они, потому что никто из них, кроме Торпена, еще не видел доктора. Даже о его возвращении на землю они узнали только из сообщений вечерних газет о том, что Ахмед-бей присутствовал в Морге при воскресении.

Волнение было таково, что никто не мог говорить.

Перед ними, в ярком свете люстр, лежали на мраморных столах три тела. Одно из них было тело красавицы, одетой в белый шелковый пеньюар, обутой в красные туфельки; у нее было дорогое коралловое ожерелье и роскошные черные волосы, кокетливо причесанные.

На другом столе лежали рядом два мужских трупа: один в сюртуке, другой в синей пиджачной паре. Оба тщательно выбритые; только первый был с усами.

Открылась дверь лаборатории и послышался голос Ахмед-бея:

— Заходите же, капитан, заходите, и не удивляйтесь ничему!

— Хорошо, хорошо, доктор. Я нагляделся столько удивительных вещей, что…

И «капитан», сказавший это с сильным испанским акцентом, показался в освещенной лаборатории.

Ахмед-бей вошел следом за ним, взял его фамильярно за руку и подвел к гостям, поднявшимся с диванов.

— Господа, позвольте вам представить капитана Хозе Мендес, отца m-lle Лоллы, душу которой я перенес с планеты Меркурий!

Потом доктор представил капитану каждого из ученых и прибавил:

— Вчера я звонил по телефону в Барселону, в генеральный штаб, где служит капитан… Я переговорил с ним всего несколько слов, но этого было достаточно, чтобы капитан сейчас же сел на поезд. Два часа тому назад он приехал сюда. Я сейчас посвящал его в курс моих действий, прошедших и будущих. Вот почему я немного запоздал…

Гости поклонились и сели. А капитан, бледнее, чем трупы на столах и с трясущимися руками, поместился около Торпена.

Только тогда решились заговорить Брюлярьон, Марсиаль, аббат Норма и Паен. Они открыли рты разом и сказали:

— Но, доктор…

Но заметив, что говорят все вместе, закрыли рты и замолчали.

— Господа! — начал улыбаясь Ахмед-бей, — не расспрашивайте меня. Позже я вам расскажу о своих приключениях. Вы видели, как из моего тела вышла душа и убедились, я уверен, что оно стало трупом. Теперь оно опять перед вами живое. Удовольствуйтесь пока этим и присутствуйте молча при чудесах, которые сейчас произойдут у вас перед глазами. Вы будете и свидетелями, и контролерами, а свидетельство ваше понадобится, когда я сочту нужным открыть обществу мое могущество.

Пять человек кивнули головой.

— Капитан! — сказал Ахмед-бей изменившимся голосом, — пересильте свое волнение и посмотрите поближе на труп молодой девушки.

Хозе Мендес встал и с исказившимся лицом, но твердо и холодно, подошел к столу. Убитым взглядом смотрел он на застывшее лицо покойницы.

— В это тело вы хотите ввести душу моей Лоллы?

— Да.

— Если я заставлю молчать свое отцовское чувство, то соглашусь, что это прелестная молодая девица… Даже лучше, чем была моя, хотя ее красота славилась в Барселоне… Но только эти глаза — должно быть они черные — у них будет взгляд моей Лоллы?

— Будет, капитан, потому что взгляд — выражение души.

— И на этих губах будет ее улыбка?

— Вы сами увидите, — отвечал доктор. — Впрочем, вы знаете, что с помощью андропластии, о которой я вам рассказывал, можно будет изменить лицо и сделать его совершенно таким, как у вашей дочери… Но эта операция долга и трудна и довольно мучительная. Я ее сделаю только в таком случае, если душа Лоллы через эти уста сама выразит желание и если вы дадите форменное согласие.

— Чего захочет Лолла, — просто сказал капитан, — того и я захочу…

В то время, как Хозе Мендес садился на место, отворилась дверь и показался толстый силуэт.

— Господа! — обратился Ахмед-бей, — рекомендую вам Артура Брэда под видом Эдуарда Пинтинга!

При этих словах любопытство заставило вскочить с мест Брюлярьона, Марсиаля, аббата Норма и Паена; только Торпен сидел и улыбался.

Артур Брэд спокойно вошел. Четыре ученых, вместе с Хозе Мендес смотрели во все глаза на этого человека, который был унесен Сверкающим Колесом, первоначальное тело которого погребено на планете Венера, а настоящее тело еще несколько часов назад было трупом загадочно убитого англичанина! От такой ассоциации идей многие сошли бы с ума. Но наши ученые были не из тех, кого можно поразить делами или словами. Они попросту пожали руку Артуру Брэду. Капитан же опять сел: он больше думал о дочери.

— Теперь, господа, — сказал Ахмед-бей после того, как все заняли места против мраморных столов, — попрошу вас наблюдать и не разговаривать.

Он пошел в гардеробную и вышел оттуда в длинной белой одежде; проходя мимо колонны, повернул пуговку; люстры погасли, только над столами светила электрическая лампочка с зеленым стеклом.

Ахмед-бей поднял руку к своду; три белых искры спустились и остановились на высоте метра над тремя трупами.

Взволнованный капитан Мендес поднялся, сделал шаг вперед и стал неподвижно, не спуская глаз с искры, колеблющейся над трупом девушки.

Ахмед-бей начал заклинание и пассы; голос его все возвышался и замер в долгом раздирающем крике. Тогда искра блеснула ярче, перелетела, покачалась с секунду над губами покойницы и вдруг исчезла.

Все привстали с диванов, тяжело дыша. Стало видно, как бледное молодое лицо порозовело, грудь тихо поднялась и опустилась…

— Лолла! — заговорил прерывающимся голосом капитан. — Лолла Мендес, слышите вы меня?

— Слышу… — вздохнула девушка.

— Лолла! — перебил доктор, — помните вы о планете Меркурий?

— Помню… О!.. Какой ужас!..

И страдание исказило прекрасное лицо.

— Лолла! — опять сказал доктор. — Я пожелал, чтобы ваша душа вернулась на землю…

— Разве это возможно?.. — простонала спящая.

— Это совершилось! Вы теперь спите, сейчас вы проснетесь. Но у вас будут лицо и тело не те, какие были прежде.

— Ах! — вздохнула спящая. — Как это может быть?

— Все вам будет объяснено… Ну, слушайте меня хорошенько!

— Я слушаю..

— Вы увидите перед собою, проснувшись, капитана Хозе Мендес.

— Отца!..

Сдавленное рыдание послышалось в торжественной тишине, наступившей за восклицанием молодой девушки: капитан Хозе Мендес плакал.

— Да, вашего отца, — продолжал Ахмед-бей.

Помолчав, он прибавил:

— А теперь, Лолла, я вам приказываю помнить все, что я вам сказал.

— Я буду помнить.

— Хорошо. Сейчас я вас разбужу.

Повернувшись к присутствующим, он заметил шепотом:

— Я теперь уверен, что волнение, когда она проснется, не причинит ей никакого вреда.

Протянув руки, он стал делать магические пассы. Лолла Мендес открыла глаза, расширенные, изумленные, полные еще загробной тайны.

— Встаньте, Лолла! — мягко приказал Ахмед-бей.

Молодая девушка села на край стола и обвела всех нерешительным взглядом.

— Лолла! Лолла! — закричал капитан.

Воскресшая спрыгнула на пол и в слезах бросилась к отцу.

Пока они обнимались, переживая точно сон, Ахмед-бей тихонько отвел их к выходу на мраморную лестницу. Там ждали Ра-Кобра и двое слуг. По приказанию хозяина они почтительно проводили отца с дочерью вверх по лестнице и ввели в маленькую комнату. Там их оставили одних, для того чтобы капитан, наученный Ахмед-беем, осторожно объяснил ей, каким рядом чудес она очутилась на земле и в чужом теле.

ГЛАВА IV, которая и без андропластии заканчивается долгожданною свадьбой

Когда прошло первое возбуждение, то по знаку доктора Торпен с друзьями и Артур Брэд опять уселись на диванах.

И тут же Ахмед-бей воплотил душу Поля Сиврака в тело, одетое в сюртук, а душу Франциско — в другое, одетое в пиджачную пару.

Зрители этой невероятной сцены находились в неописуемом состоянии духа: разум отказывался верить реальности факта, а чувства не позволяли сомневаться. В конце концов разуму пришлось склониться перед очевидностью, когда Поль Сиврак и Франциско заговорили!

Несколько минут было достаточно Полю и Франциско, чтобы отдать себе отчет в случившемся. Они припомнили свое развоплощение на Меркурии и были весьма довольны, когда Ахмед-бей, представив их, рассказал в нескольких словах, откуда взялись их теперешние тела и тело Артура Брэда; рассказал также о трогательном перевоплощении Лоллы.

Он закончил так:

— Я выбрал самые лучшие «рубища», какие только мог, и для вас, г-н Сиврак, и для вас, Франциско. Но если вам ваши новые лица не нравятся, я вам переделаю их на прежний лад.

— Как? — спросил Поль Сиврак.

Доктор объяснил операцию андропластии.

— Нет! — сказал Поль. — Я достаточно нагляделся необыкновенных вещей. Мне хочется пережить мою простую жизнь человека так, как все живут. Вся семья моя состоит из брата и сестры: я им расскажу все, а они меня и в новом виде будут любить так же, как любили в прежнем… Впрочем, однако есть одна особа, которой лучше решить этот вопрос: если мое лицо ей не нравится, тогда надо будет обратиться к андропластии, доктор… Нет-ли у вас здесь зеркала? Я бы с удовольствием познакомился с самим собою… прежде, чем просить вас представить меня госпоже Мендес.

Доктор, засмеявшись, отвел Сиврака в гардеробную и оставил там.

— А вы, Франциско? — спросил он, когда вошел.

— Я, сударь, прежде был такой страшный, что всякая перемена мне на пользу. Я оставлю себе новое лицо, какое бы оно ни было… А насчет тела, — я вижу, что оно лучше сделано, чем то, которое мне дала бедная мать… Мускулы, может, и не так крепки, ну, да хорошая пища и работа поправят дело… Меркурий — плохое житье для испанца и для христианина… А вот, если не обеспокою, нельзя ли мне взглянуть на капитана и на сеньориту? Сеньората-то такая же красивая осталась, как прежде?

— Кажется, что да, Франциско. Впрочем, вы сами увидите…

В это время из гардеробной показался Поль.

— Ну, что, господин Сиврак, — спросил Ахмед-бей, — нравится вам ваш портрет?

— Он мне нравится, доктор, большое вам спасибо. Только я сбрею усы и иначе остригусь…

— Значит не нужно андропластии?

— Нет, совсем не нужно!

— И Франциско не желает ее.

— Да и резонно. Он очень хорош в новой коже. Но лучше всех нас, разумеется, Артур Брэд.

— Жаль, что Бильда здесь нет, — сказал Брэд. — Он бы теперь не стал упрямиться… Однако, доктор, хотя я сытно позавтракал, и пообедал, а все-таки голоден.

— И я тоже! — сказал Поль.

— И я! — повторил Франциско.

— Господа, ведь только 4 часа утра, — сказал Ахмед-бей. — В этот час можно разве только ужинать.

При этих словах дверь открылась и Ра-Кобра доложил:

— Кушать подано.

— А что я вам сказал, господа!.. Г-н Сиврак, г-н Брэд, прошу за мною. Вас тоже, Франциско: сегодня вы не денщик капитана Мендеса, а мой гость… А вы, господа (доктор повернулся к остальным), вы знаете дорогу в столовую… А разговорами о науке, об астрономии и приключениях мы займемся за столом.

Все поднялись по лестнице. Наверху Торпен с друзьями повернули в столовую, а Ахмед-бей провел Сиврака, Брэда и Франциско в маленькую комнатку, где сидели капитан с дочерью.

При появлении четырех мужчин Лолла Мендес и ее отец встали с кушетки.

Ахмед-бей взял руки Лоллы и Поля и молча поставил молодых людей друг против друга, под светом люстры.

Была минута молчания, взаимного наблюдения, безумного счастья, сдержанного волнения. Лолла плакала; Поль напрасно старался остановить застилавшие ей глаза слезы. И вдруг, взяв ее за руки, он приблизился и поцеловал ее в лоб самым горячим, самым чистым поцелуем…

Сквозь телесные глаза бессмертные души узнали одна другую.

— Капитан Мендес! — сказал Поль дрожащим голосом отцу Лоллы, — я имею честь просить у вас руки вашей дочери!

— Папа, я согласна, — прошептала Лолла.

Капитан с влажными глазами, подошел к молодым и обнял их.

— Бог вас соединил на небе, — сказал он, — вы будете моими детьми на земле!

— Viva el senor Capitan! — закричал зычный голос.

Все повернулись к двери: там стоял здоровенный детина, рот у него был еще раскрыт после крика.

— Франциско! — вскрикнул капитан.

— Он самый, сеньор, хотя немного в другом виде! А сеньорита сама скажет, хочет ли она, чтобы я ей по-прежнему служил.

— Хочу ли я, Франциско!..

Артур Брэд вышел из угла, где запрятался, пока шли семейные излияния. Толстый, еще толще, чем в Сверкающем Колесе, он поклонился Лолле Мендес, насколько это позволяла его шарообразная фигура.

— Милая барышня, — сказал он, — позвольте мне принести вам пожелание счастья, а вам, мой дорогой Сиврак — мои поздравления.

— Да это Артур Брэд! — воскликнула Лолла.

Она подставила американцу щечку для отеческого поцелуя.

— Жаль, — ворчал он, — жаль, что нет здесь этого балбеса Джонатана Бильда…

— Г-н Брэд, мы об этом поговорим за столом, — сказал доктор.

Он предложил Лолле руку; через несколько минут все гости Ахмед-бея сидели за столом, где грациозно председательствовала хорошенькая Лолла.

В начале говорили мало и ели. Потом доктор, будучи меньше других голоден, рассказал свои приключения, Поль Сиврак рассказал свои, Брэд и Франциско также. Рассказы дополнили друг друга.

— Что касается чисто научных наблюдений, — сказал доктор, — то они составят предмет статьи, которая будет напечатана в научном приложении к «Вселенной» и которую г-н Сиврак и г-н Брэд составят вместе со мною. Этим однако не исчерпывается наша задача. С завтрашнего дня мы с Брэдом и несколькими механиками-практиками предпринимаем постройку машины для сношений с оставшимся на Венере Бильдом. Я буду счастлив, господа, если вы будете содействовать по мере возможности нашим работам… повторяю, наука еще больше, чем мы, нуждается в вашем свидетельстве!..

— Машина, сказали вы? — спросил Брюлярьон.

— Да, машина, совершенно такая же, как та, какою располагает Бильд на Венере… Раз наш аппарат будет построен, мы начнем разговаривать с Бильдом так же, как станция беспроволочного телеграфа на Эйфелевой башне, положим, разговаривает с Бизертой…

— Но земля отстоит от Венеры на 11–16 миллионов лье в те моменты, когда мы можем всего лучше наблюдать планету!..

— Это не имеет никакого значения, и самое имя, которое Бильд и венериане дали своей машине, достаточно может убедить вас в этом.

— Как же они ее называют!?

— Междупланетный радиотелефонограф.

— Я понимаю смысл этого слова, — заметил Брюлярьон, — однако вовсе не представляю себе машины.

— И зачем вам, сеньор доктор, трудиться над машиной? — сказал Франциско. — Вы можете и так слетать на Венеру и назад вернуться…

— Я — да, — ответил Ахмед-бей. — Только я один, да те, кого я пожелал бы взять с собою. Но для науки этого недостаточно, потому что цель науки — служить всему человечеству. Вот это-то и будет делать наша машина. Если я не могу открыть секрета перевоплощения душ, зато мы должны, согласно воле венериан и Бильда, доставить каждому желающему научные — если не материальные — средства построить машину, подобную нашей… И это будет лишь один шаг: Бильд и венериане не сегодня-завтра откроют средство прилетать на землю. Поэтому Бильд и не пожелал развоплотиться.

— У академии наук в перспективе интереснейшие заседания, — сказал аббат Норма.

— А у Парижа на горизонте чудеснейшая свадьба, — добавил Ахмед-бей, глядя на Сиврака и Лоллу, уединившихся в избытке блаженства.

Ужин кончился. Ученые простились и разъехались, унося с собою тайны, которых не могли разглашать до тех пор, пока сам Ахмед-бей не откроет их людям. Лолла Мендес, капитан, Сиврак, Брэд и Франциско отправились в комнаты, которые хозяин велел приготовить им в первом этаже.

На следующий день начинались работы по постройке радиотелефонографа, имевшего целью установить сообщение с миром Венеры и с Джонатаном Бильдом.