Свет твоей улыбки

25

Принимаю душ. И снова вижу не свои вещи. Мягкий спортивный костюм. Кроссовки.

Хочу возмутиться. Но если подумать. То платье вечернее тоже не мое. Приоткрытая дверца встроенного шкафа привлекает внимание. Женские вещи. Мой размер. Совершенно новые. Но без бирок. Он готовился к моему появлению здесь? Может, он маньяк? А я теперь его жертва. Сейчас побалует немного и прибьет в темном углу. Смешно. Умереть в его руках. Наверное, было бы не страшно. Воображение понесло не в ту степь.

Чувствую запахи готовящейся еды. Сабуров на кухне колдует. Желудок требовательно урчит. Но до кухни я не дохожу.

Затягивает в комнату с роялем. И у ряда фотографий замираю. Меня кроет паническим шоком. Узнаванием. Пониманием. Пазл складывается в единую картину. Сабуров вовсе не маньяк.

Он не просто так мне знакомым показался. Странная слабость мгновенно подогнула колени. Но я устояла. Надо было сначала покушать. Секс марафон много сил забрал.

На фото Иван с синюшными губами. Пальцем его изображения касаюсь. Бледный. Болезненный. Его подбородок чаще приподнят. И даже уголки губ намекают на улыбку. Он держит планку. Он прежде всего мужчина, гордый, сильный, молодой.

На многих фото Иван в окружении семьи. Понимаю, что почти все фото сделаны в больничных или санаторных парках. Рядом с нашей деревней есть такой реабилитационный центр. Все называют его санаторий. С Ником и его компанией бегали в этот парк. По дорожкам очень круто на скейте было погонять. Охрана нас пару раз чуть не поймали! Но аллеи очень красивые. Ухоженные. Тогда еще все те больные люди казались просто отдыхающими туристами. Но оказывается там, среди тех людей, мог быть Иван. Совсем не турист. Кольнуло сердце.

На одной из фотографий поодаль инвалидное кресло. Был период в его жизни, когда он даже передвигаться не мог самостоятельно? Нет фотографий детских праздников в кругу друзей. Нет парков аттракционов.

Морщусь. Вспоминая. Затащила его в аквапарк. И так самозабвенно соблазняла его на геройский секс. А можно ли ему это. В ванной-комнате, в шкафчике баночки с лекарствами. Вся его жизнь — это борьба. За право жить! Просто жить! Кровь густеет и не циркулирует внутри. Сердце болезненно ноет. Так хотелось думать, что Вероника обманула. Он же совершенно здоров. По его венам бежит сумасшедшая чистая энергия! Эта энергия и меня заряжает. Нас сближает.

— Ты вспомнила?

Он прислоняется к косяку. И наблюдает за мной. Все так же в одних брюках. Волосы по-мальчишески взъерошены. И такая нежность на его лице. В обращенном ко мне взгляде. Сукой себя последней чувствую. Сколько дурацких мыслей свербели мою пустую голову. Сколько жалости к своей персоне выказывала. И на самом деле сейчас кажусь себе еще более жалкой, чем прежде. Я с ним впервые ощутила, насколько я женщина. Желанная. Драгоценная. Но я столько раз подвергала его опасности. Ни разу ведь. Ни единого раза не задала вопрос. Я не требовала от него объяснений. Не интересовалась его жизнью. Слишком смирилась с жизнью эгоистичной одиночки. Он просил поверить. Полюбить его. Но я даже саму себя никогда не любила. А теперь хочу еще больше все это остановить. Только как жить без него?

— Почему ты сразу не сказал? — руки совсем немеют. Чуть не уронила фото. Но все же стараюсь по местам расставить и не трогать больше. Не касаться глубины происходящего.

— Ты забыла. Значит это не было важным для тебя. — он не подходит ко мне ближе. Ждет. Выжидает моего решения. Моей реакции. Вижу, как держит себя. Как взгляд теряет фокус. Он волнуется.

— Смутно помню, как из воды тебя вытащила. Скорую ребята вызвали. Это все. Ничего особенного не было сделано. Вань. — сама делаю шаг в его сторону. Останавливаюсь. Голову склоняю. — Ты из-за этого столько времени со мной нянчишься?

— А я помню каждый момент того вечера.

— Я не заслуживаю всего этого.

— Ты правда можешь происходящее называть «нянчишься»? Юленька.

— Ваня. Это… — не дает говорить. Сам подбирает слова.